Пробуждение. Роман. Часть II

Оказавшись дома, Роберт первым делом позвонил жене – сказать, что благополучно долетел и что уже скучает. Затем – Леону, поблагодарить за, как выразился, адресок, промолчав при этом про ожидавшею дружеских чарок бутыль крепчайшей черничной домашнего розлива. Третии; звонок был сделан на дачу, где отдыхал его Никитка. Выяснив, что с псом все в порядке и сказав, что навестит их в выходные, он посчитал свои обязанности по звонкам выполненными.
– Что у нас пожевать припасено на ужин, – пропел он привычно, сунул нос в холодильник в уверенности найти там что-нибудь вкусное.
Но увиденное его разочаровало: завалявшии;ся кусок сырокопченои; колбасы, четыре яйца, срок годности которых, судя по штампу, был на исходе, да бутылка пива. За вихрем событий, порушивших его холостяцкое существование, он совсем забыл про Лику, упорхнувшую с мужем на океан. Чертыхнувшись на то, что теперь придется самому заботиться о своем пропитании и вообще о быте, он, тем не менее, не отправился в магазин, решив, что сегодняшним вечером может вполне обойтись яичницей. Завалившись на кровать и заложив руки за голову, он принялся представлять себе все сладости встречи, которая произойдет через долгие три недели. За этим и заснул.
Проснулся в семь утра, разбуженным настойчивым телефонным звонком жены.
– Я тебя разбудила? – проворковала она в трубку.
– Как догадалась, если еще утро почти не настало? – сыронизировал Роберт, еле-еле продравший глаза.
– Ой, сложность какая, – раздался ее заливистый смех. – Мы здесь ранние пташки, нас в пять утра горн зовет. Я к чему тебя так рано с постели сдернула? Во-первых, к моему прилету ты должен выработать привычку рано вставать. Нам, практикующим врачам, на работу к восьми. Так что считай, во сколько тебе придется глазки открывать, чтоб жене кофе в койку подать? Во-вторых, чтобы напомнить о магазине, где продаются продукты питания и куда ты должен будешь сегодня сходить. И не возражай, – услышал он предупреждающии; окрик. – Такого бытового, как ты, лентяя, еще поискать надо! Поэтому не сопротивляйся, возьми ручку и начинай записывать, что тебе надобно купить на завтраки и ужины, не шибко простаивая за готовкой у плиты.
– Слушаю и повинуюсь, моя ненаглядная зануда, – вздохнул в трубку Роберт. И, поняв по насмешливому: «От лоботряса и слышу», – что обещаниями ему не отделаться, вздохнул, взял в руки ручку и, пробормотав. – Вот они, прелести семейного счастья, – начал записывать.
– Между прочим, дорогая, у меня две руки. А для того, чтобы унести все тобой надиктованное, мне надобно стать осьминогом, точнее осьмируком.
– А зубы на что? Все, что не сможешь унести в руках, подхватишь зубами. На худой конец, машину поймаи;, чтоб с десятком продуктовых пакетов в метро не тащиться.
– Никогда о продуктах не думал, если не для закуси, – пробормотал растерявшии;ся Роберт. – Этим у меня всегда Лика занималась.
– Ты и о женитьбе поэтому не думал, – хихикнув, парировала Петра.
- Не было у бабы хлопот, – обреченно заметил про себя Роберт, когда они, обменявшись на прощание поцелуями, закончили разговор.
– А может, мне к ее приезду машину купить? У нее, в отличие от меня, есть права. А у кого есть права, будут и обязанности, к примеру, по магазинам шастать! – подумал он и заулыбался во весть рот. – Надо будет позвонить Леону. У него машина, что-нибудь дельное подскажет.
Он уже было потянулся к трубке, как раздался звонок.
– Привет! Ты на работу собираешься выходить? – раздался голос, который в данный момент ему меньше всего хотелось услышать. – А то без тебя полный абзац.
– Владлен! Ты чего с утра пораньше?
– Какой пораньше? Рабочий день в разгаре, а ваше величество кофей в койке попивать изволят.
– Мама моя золотая! – вырвалось у Роберта, взглянувшего на часы после реплики Поскорбышева. – Твоя правда. Замотался с дороги. Ну, и проспал маленько. Ты только меня прикрой. Я мигом, – но вспомнив, что на службу ему выходить на следующий день, успокоился.
– Так мне в присутствие завтра.
– Знаю. Но поскольку женушка заграницей спину на пляже греет и тебе дома не перед кем кругами ходить, можешь появиться на рабочем месте днем раньше.
– Соскучился?
– Как баба по кухне. Век бы не видать.
***
Шеф с утра изволил отбыть по своим бесчисленным делам. Поэтому Роберт, отметившись пред очами очаровательной Катеньки и поинтересовавшись риторически про дела, удовлетворенно отправился в буфет за чашкой кофе и парои; бутербродов, ибо дома, из-за отсутствия продуктов, не смог позавтракать.
Он сидел за столиком с Лизой, докладывавшей о положении дел, медленно дожевывая бутерброд с непонятнои; колбасой, когда в буфет ворвался Поскорбышев.
– Ты тут кофеи распиваешь, а я там тебя обождался. Что мне, у кабинета тебя караулить?
– Присаживйся, – предложил ему Роберт, соорудив благожелательную мину на лице. – Кофе будешь? Оно у них сегодня не в пример лучше.
– Эту бурду? Пошли к тебе, там за твоим бедуинским в песочке мы и обсудим, как вылезти из задницы, в которои; оказались. Кстати! Шефа сегодня целый день не будет. Усекаешь, молодожен?
– Лизок! – обратился Поскорбышев к девушке, изобразив на лице одну из дежурных своих улыбок. – Ты не станешь возражать, если я прерву вашу интересную беседу и уведу твоего начальника? У меня к нему масса вопросов накопилась.
Вильковский, работавший бок о бок с Поскорбышевым, никак не переставал удивляться его умению строить людям улыбки по каждому поводу, причем без всякого намека на иезуитство. Начальству он улыбался с выражением преданнои; готовности, как собака, ожидающая поглаживания. Перед людьми, равными по статусу, улыбка рисовалась простым растягиванием рта. С женщинами он играл губами в зависимости от обстоятельств: то складывая в поцелуе, то зазывно приоткрывая. Единственно, что не менялось во время улыбкоконструирования, так это глаза, пытающиеся сквозь прищур оценить производимое им впечатление.
– Возражу, – мгновенно отреагировала Лиза. – Мы так хорошо беседовали, а тут вдруг пришел какой-то начальник со стороны и все порушил.
Лиза не жаловала Поскорбышева и своего отношения к нему не скрывала. Считала его человеком, мягко говоря, средних способностей, оказавшимся на своей нынешней должности благодаря умению пролезать во все места без мыла.
Вильковский, который сталкивался с помощником министра раз по двадцать на дню, пытался ее переубедить, доказывая на примерах его ум и сметку, выпячивая его положительное качество – никогда не гадить в собственном доме. Но все бесполезно. Лиза продолжала считать Поскорбышева никчемным человеком и свою оценку никак не желала поменять.
– У тебя ко мне ничего больше срочного нет? – поинтересовался Роберт у Лизы, привстав со стула, тем самым дав понять, что собирается к себе.
– Нет. Слава богу, мы с вами до нежданного прихода Владлена Сидоровича все обсудить успели, – сказала она и окатила Поскорбышева взглядом, полным показной небрежности. 
– Боб! Как ты с такой змеей управляешься? – проворчал тот, нимало не оскорбившись.
– Во-первых, змея на нашей эмблеме, – рассмеялся Вильковскии;. – Во-вторых, змейка, сидящая рядом с нами, весьма хороша собой, и мне с ней приятно общаться. И в-третьих, с людьми, данными тебе в подчинение, надо уметь работать. Это тебе некем руководить. А у меня в подчинении двое: красна девица и добрый молодец. Лиза, если что потребуется, я у себя, – и, притворно вздохнув, добавил. – Лизок! Допивай кофе, а мы пошли заседать.
– Может, бутербродов организуем и нарезанный лимончик? – предложил Поскорбышев.
– Давай попозже, к концу работы, чтоб не зачерствели.
– Не успеют.
Поскорбышев не умел пить в одиночку, не получал удовольствия. А поскольку ему ужасно хотелось поправить башку после вчерашнего перебора, мечтал поскорее оказаться в гостеприимном кабинете Вильковского, где всегда можно было рассчитывать на пару рюмок роскошного пойла.
– А если шеф нагрянет? Он за версту запах алкоголя чует!
– Не нагрянет. Он в области. То ли в Ступино, то ли еще где, у черта на рогах. Так что, если и нагрянет, то к самому концу работы. Все успеет выветриться. В крайнем случае зажуем, у меня есть чем. А потом тебе-то зачем праведника из себя строить? Ты молодожен, вернулся из свадебного путешествия. Для тебя быть проспиртованным – дело естественное, как бомжу вонять.
– Ну и сравненье ты подобрал! – засмеялся Вильковский. – Валяй, организовывай закусь, а об остальном я позабочусь. Только, чур, начнем банкетиться, когда все вопросы порешаем.
– Годится, – произнес Поскорбышев с явным облегчением.
– Что будем? К какому напитку у тебя сегодня душа прилипла? – поинтересовался Вильковский. – У меня в наличии лишь бутылочка коньяка имеется, да виски початая. 
– Им и разбавимся.
– Так что там такого происходит с Сивухиным, что вас всех начало потряхивать? – первое, о чем поинтересовался Вильковский у своего визави, когда тот, чуть скривившись, зажевывал проглоченныи; коньяк долькои; лимона. – Лешка промямлил что-то по телефону. Я так до конца и не понял, что к чему.
– Забыл спросить, – не услышал вопроса Поскорбышев. – Ты в Словении у жены прохлаждался?
– Пару дней у нее дома, знакомился с родителями, а остальные в порторожском отеле.
– Это где? Никогда о таком месте не слышал.
– Я тоже, пока туда не попал. Порторож – прелестны курортный городок в Словении на берегу Адриатики. Вроде нашего Сочи, только, пожалуй, почище и покультурнее с сервисом – Европа все же. Я тебя, как Петра приедет, такои; тамошней наливочкой угощу! «Усладой души» называется.
– Твои; коньячок тоже прилично услаждает.
– Поправил головку? – перебил Вильковский. – Давай с Сивухиным разбираться. Чует мое сердце, ты меня за этим из дома раньше на день вытребовал. А как закончим, так и начнем банкет по поводу моего возвращения из-за границы, уже не отрываясь на остальное. Что мы имеем с места событий? Ты в отличие от меня никуда не уезжал и держал руку на пульсе.
– Держал, только пульс не прослушивается. А министр теребит.
– А ты не пробовал Алексея в качестве стетоскопа использовать? – усмехнулся Вильковский, – Не задарма же он там столько дней околачивается?
– Твой Леша молодец.
– Это я и без тебя знаю. Что он нарыл?
– А вот что, – начал Поскорбышев. – Операцию этот самый Сивухин, как оказалось, не делал. Лишь надрезал нарыв, выпустив гной. Но об этом родительнице, как она утверждает, ничего  не сказал. Промолчал, а деньги взял, фыркнув в неудовольствии, что мало дали… Врач же утверждает, что у него и мыслеи; не было резать гланды в горячем состоянии. Он удалил гной, объяснив родительнице, что сделает девочке операцию, как только закончится воспалительный процесс. Деньги, кажется, взял. Отчего не взять, когда тебе предлагают, тем более зарплата у медиков мизерная. Но никаких предварительных финансовых договоренностеи; между ними, как утверждает, не было.
– Иначе говоря: ее слова против его слов, и никаких других свидетельств?
– Выходит, что так. Суд бы их наверняка примирил, обязав врача сделать операцию, по возможности, в кратчаи;шие сроки, если бы не твой ряженый Загурда – эта законченная пиявка. Протрубил на всю страну про акулу со скальпелем, а наше ведомство возьми, и откликнись.
– Чьими усилиями? – не преминул упрекнуть Вильковский, и, увидев в глазах Поскорбышева тоску, примирительно продолжил. – Кто старое помянет...
– Ну, виноват. Кто знал, как обернется? Я пробовал уговорить Загурду, перестать выступать в роли общественного порицателя нашей медицины. Дескать, не дело выступать в роли палача, безжалостно рубящего головы проколовшимся эскулапам.
– И что?
– Ни в какую! Говорит, раз деньги взял, уже преступник, поскольку пользовался служебным положением в личных целях. Поговори с ним. Может, тебя послушает. Ты для пишущей братии в некотором роде авторитет.
– Попробую. Хотя не уверен, что получится. Никита – существо упрямое и отличается бульдожьей хваткой, в отличие от его тезки, моего песика, которому я запросто и без боязни разжимаю пасть, – разразился Вильковскии; длинной тирадой, будучи внутренне уверенным, что убедить Загурду приглушить тему для него будет делом несложным. Посулит ему место в создаваемой  по приказу министра Комиссии по этике и борьбе с коррупцией в медицине, откуда он будет таскать горячие пирожки из проколов медперсонала. Пусть у себя в газетке по ним зубоскалит: ему прибыток, нам от этого ни холодно, ни жарко, – все политесы соблюдены и взятки гладки. Но об этом своем действии докладывать Поскорбышеву он, разумеется, не стал. Пусть думает, что я в лепешку расшибусь, спасая его от разносов и нагоняев начальства.
– Сегодня же постараюсь с ним связаться, назначу встречу в неформальнои; обстановке, если он не в отъезде.
– Да в Москве он, вчера говорил по телефону, – перебил Поскорбышев. – Я ему чуть ли ни золотые горы со своей стороны предлагал. Не идет на контакт, зараза.
– Это хорошо, что на месте, – удовлетворенно заметил Вильковский. – Давай я попробую, не вставая с кресла, связаться с Федяевым. Надеюсь, трубка иридиума – аппарата прямой космической телефонной связи – при нем, а не валяется забытой в кроватке очаровательной сахалярки. Сколько там сейчас?.. У нас одиннадцать утра. Значит, там семь вечера. В самый раз. Скажу, чтобы начал действия по примирению сторон, используя все свое обаяние, которое у него не в пример тебе – кисломолочнои личности.
– Тебе бы, хлебом не корми, лишь бы позубоскалить. Но рассудил правильно. Лешка там пускай смягчает обстановку, а мы тут, чтоб время не терять, вторую опрокинем, уже в честь твоей медовои; поездки. Попутно расскажешь, как словенскому народу живется.
– Пока с Лешей не поговорю, и не начинайся. Да и некуда торопиться, день впереди.
Алексей отозвался почти сразу. Обрисовав реальное положение дел, он замолк, ожидая распоряжения начальства для дальнейших своих действий.
– По-моему, у тебя неплохо, получается, – похвалил Вильковский подчиненного, – с людьми говорить умеешь. Теперь одальнейшем. Мы тут с Владленом Сидоровичем посоветовались и решили попытаться спустить это дело на тормозах. Так что давай действовать в этом направлении. Будешь сидеть в этои; дыре, пока не получишь нужного результата. Отрицательный ответ, как и возражения, не принимаются. Все понял? – И услышав в трубке бодрое: «Будет сделано!», – стараясь выглядеть строгим, произнес: – Я на месте, поэтому постоянно держи меня в курсах. И лучше весело.
– Ну, ты, Боб, крут. Я бы так не смог.
– Это ты-то? – ухмыльнулся Вильковскии;. – Я помню, как ты страхи нагонял на местных медиков в Брянскои; губернии, когда тебе чего-то, сейчас не припомню, не понравилось в их деи;ствиях.
– Так это на чужих и для дела.
– А у тебя в прямом подчинении никого из своих-то и нет – не на ком развернуться.
– Да иди ты! – начал было Поскорбышев. Но, видимо, вспомнив, что сидит не в своем кабинете и послать могут его самого, закончил примирительно: – Наливай, чего тянуть.
– Подожди. Мне надо бы еще с Загурдои; о встрече договориться.
(Роберт, еще будучи в Словении и наслушавшись телефонных стенаний Поскорбышева, решил для себя, что надо закругляться, иначе, палка достанет своим другим концом и по его хребту). Набрав номер Загурды и жестом попросив Поскорбышева не встревать, он молча стал дожидаться ответа, а дождавшись, деловито произнес.
– Никита, это Вильковскии;... Спасибо за поздравления. При встрече поинтересуюсь, кто слил информацию о моем бракосочетании. Я объявления не давал. Встретиться нам надо, и в самое ближайшее время... Сегодня я не могу. Давай завтра часика в три в ресторанчике рядом с нашей конторои;. Ты его знаешь. Заодно и пообедаем... Тогда до завтра.
– Теперь вроде бы все. Так на чем мы остановились? – спросил он своего визави и потянулся за бутылкои;.
– На тосте, – произнес враз повеселевшии; лицом Поскорбышев. И, взяв наполненный почти до краев коньяком пластмассовый стаканчик, прокашлявшись, начал. – Хочу выпить за то, чтобы отныне твоя семейная жизнь протекала так же хорошо, как медовый отпуск. Чтобы жена тебя слушалась...
Заслышав пожелание про жену, Вильковскии; фыркнул, ибо был хорошо осведомлен о подчиненном положении в семейных делах своего приятеля, где властвовала его грозная половина, миниатюрная на вид, но железного характера госпожа Слоботкина. Она при замужестве даже фамилию не поменяла, чтобы подчеркнуть свою самодостаточность в новом для себя качестве.
– У тебя что, – прервался Поскорбышев, озабоченно при этом взглянув на Вильковского, – в мозгу извилины замкнулись? Или я что-то невпопад брякнул?
– Да нет. Все правильно. Только надо бы покороче, а то рука бойца стакан держать устала.
– Потерпишь. Надо не перебивать, а слушать, что желают умные и доброжелательные люди, к тому же от всего сердца, – проговорил Поскорбышев и с нарочитой досадой на лице залпом опорожнил стаканчик, засосав долькой лимона.
За сдабриваемыми коньяком разговорами, в большей части поучительными, со стороны ветерана семейнои; жизни Поскорбышева в адрес молодожена, время быстро подобралось к обеду. Вильковскому ужасно хотелось есть. Вчера он, по сути, почти не ужинал: яичница с колбасои; в отсутствии хлеба в рот не лезла. И если бы не пиво, он так бы ничего и не бросил в утробу. Сегодня как следует позавтракать не дал Поскорбышев. А Вильковскии; терпеть не мог пить на голодныи; желудок: во рту становилось противно, как в отсыревшем, с запахом плесени, погребе, и разыгрывался зверский аппетит. Поэтому, еле дождавшись, когда Поскорбышев с сожалением посмотрев на почти им одним  приконченную бутылку, приступил было к очередному совету, он жестко его прервал.
– Все, Владик, пора заканчивать. Неотложные вопросы с тобой порешили. Поэтому ты как хочешь, а я пошел обедать.
– Обедать так обедать, – огорчительно пробурчал Поскорбышев, повертев в руке пустой стаканчик. Он редко обедал в служебной столовои;, а в ресторане, если не на халяву, то никогда. Брал еду из дома сухим пайком. И не потому, что скареда. Он не был жадным. Просто его Анеллия была неприступнее банковского сейфа, строго следила за тратой суточных, которые ежедневно сужала мужу перед его уходом на работу. Она умудрялась быть в курсе всех левых заработков муженька, регулярно выгребая у него из карманов все до копейки.
***
Вильковский сидел в своем ресторанчике, на своем обычном месте и, дожидаясь «Суворовского» с кровью, названивал Леону. Удалось лишь с третьего разу. После дежурного обмена приветствиями они не стали обогащать фирмы мобильной связи минутами душевных откровений, а договорились встретиться у него вечером. Там от души и наговориться. Что касается Окуневой, то она была вне досягаемости. Наверное, где-нибудь с подружкой или с новым бойфрендом путешествует, погода ведь на славу, – с теплой улыбкои; подумал о неи; Вильковскии;, взглянув за ресторанное окно на улицу, где ласковое солнце грело многочисленные спины прохожих с безоблачного ярко-голубого неба. Оставив сообщение на автоответчике, он с удовольствием впился зубами в мягчаи;шии; кусочек сочившего красноватым соком непрожаренного мяса.
Мысли, одна за другой, блохами скакали у него в голове, никак не выстраиваясь в удобоваримую последовательность. То ему думалось про машину, которую он купит к приезду Петры. То, с замираньем сердца, про прием, которыый он ей устроит. То  о необходимости найма домработницы. То о Никитке, которого уже не видел более двух недель и который наверняка смертельно обиделся на хозяина за долгое отсутствие. То о предстоящем визите к профессору Селецкому, которого боялся и от которого не ожидал ничего хорошего. Вдруг у него в мозгу найдут какую-нибудь хрень, которая, провоцируя приступы дальтонизма, одновременно открывает у него внутреннее зрение, позволяющее как рентгеном просвечивать собеседника. И этим самым убаюкивает его, чтобы смертельно выстрелить в самый неподходящии; момент.
Заберу-ка я Никитку домой. Хватит ему по лужайкам разгуливать. Вместе хозяйку встречать будем, – пришел он к окончательному решению, но лишь в отношении собаки. С этим и встал из-за стола, засовывая деньги за обед в лежащую на столе книжечку меню. На работу ему выходить завтра, и если поторопится, то и Никитку навестит, и к визиту Леона домой успеет добраться. В крайнем случае предупредит звонком, что ненадолго, максимум на полчаса, задерживается.
Свидание с собакой вышло до смешного трогательным. Обиженный долгим отсутствием хозяина, пес поначалу никак не реагировал на его зов. Он вальяжно развалился в беседке, но так, чтобы был виден вход на участок и крыльцо дома, всякий раз подрагивая ушами в ответ на знакомый голос. И только, когда Вильковский строго прикрикнул: «Ко мне!», – нехотя поднялся и, вразвалочку приблизившись к хозяину, присевшему на корточки, так же нехотя ткнулся мордои;. А когда тот обнял руками голову пса, вдруг толчком сбил его на землю и, навалившись тяжестью, начал под хохот Паршиных языком выражать свою любовь и преданность на лице своего хозяина.
– Как я теперь такой грязныи; домой поеду? – ворчал Роберт, которому, после такого выражения собачьего восторга, было не до смеха. 
– Почистим, – в голос обнадежили Паршины. – Только пыль прилипла. Так мы ее щеткй мигом стряхнем.
Засиживаться на даче Вильковскии; не стал – время поджимало, а ему еще надо было успеть смотаться в магазин за продуктами, поскольку дома было шаром покати. Сказав Паршиным, что к приезду Петры заберет собаку домой и угостившись для приличия чаем, он заторопился домои;.
- Все! – похвалил себя за расторопность Вильковскии;. – Еще времени пятнадцать минут до восьми, а я и душ принял для свежести, и холодильник загрузил под завязку всякими продуктами.
Он привычно плюхнулся на диван и, заложив руки за голову, принялся за очередную рифмоплетку. Поначалу хотел про машину, поскольку после прилета в Москву его не оставляла автомобильная тема. Но передумал.
– Может, за компьютером в голову нечто путное залезет? – пробормотал он, встав с дивана. Но гудки скайпа перебили начавшие было завязываться рифмы.
– Милый, – проворковала с улыбкои; на весь экран Петра. – Тебя не было на связи оттого, что бродил по магазинам, закупая то, что я тебе надиктавала, или по иным делам? Я правильно догадалась, отчего тебя долго не было на связи?
– И не только, – похвастался Роберт. – Я ездил к Паршиным проведать собаку и сообщить, что к твоему приезду заберу ее домой. Семья должна быть полной. А теперь вот жду Леона, который, – Роберт посмотрел на часы, – несколько задерживается. Хочу поблагодарить за гостеприимство его словенского друга, устроившего нам отличный прием. А вот, кажется, его сиятельство явиться изволило, – отреагировал Роберт на звонок в дверь. – Извини, пойду ему дверь открыть.
– Все треплешься, – съязвил Леон вместо приветствия, входя в квартиру. – Нет, чтобы с ползвонка дверь перед другом распахивать, так он вроде нашего президента себя ждать заставляет.
– С женой не треплются.
– Ну, тогда извини, – проговорил Леон, и бесцеремонно отодвинув Роберта, прошел в кабинет к компьютеру.
– Привет Петрушка, – улыбаясь, поприветствовал он жену друга. – О том, как вы провели медовую декаду, расспрашивать не буду. Знаю и без расспросов, что прекрасно. Скажи лучше, как у тебя с переездом?
– Заявление с просьбой об увольнении мне подписали сразу, как узнали о замужестве, заодно и поздравили. Погоревали, правда, что с иностранцем. Так что дел, собственно, никаких. Собрать малые свои вещички, и к новому дому.
– И когда ждать?
– Через пару неделек. Можно было бы и раньше, но хочется побыть с родителями. Уезжаю-то не в отпуск а, как говорят, на ПМЖ.
– Проваливай на кухню, начинай закусь готовить, – встрял Роберт.
– Ревнует, старый пень! – расхохотался Леон, но кресло освободил.
– От пенька слышу, – фыркнул Роберт.
– У тебя что, выпивка намечается по случаю благополучного возвращения домой? – нахмурившись, поинтересовалась Петра, отчего ее лобик прочертился тремя продольными, чуть заметными складочками, которые Роберта всегда умиляли и которые он снимал поцелуем.
– Да нет. Ограничимся бутылочкои; вина и легкой закусью из купленной мною чертовой уймы продуктов.
– А с доктором договорился?
- Вот дьявол! – мысленно чертыхнулся Роберт, забывший из-за всей этой кутерьмы, свалившейся на него в первый после отпуска рабочий день, про обещание связаться с доктором. Он мог, конечно, солгать, что договорился или что закрутился и элементарно забыл. Но ведь он обещал. А значит, должен держать слово. От этой бьющеи;ся в голове мысли у него вспотели ладони. И он, схватив носовои; платок, стал нервно тереть их друг о друга, сопровождая действо гмыканьем.
– Не умеешь ты лгать, – заключила Петра, наблюдая за жалкими попытками мужа выскочить из неловкого положения, в котором оказался, – а ведь обещал!
– Не умею, – согласился Роберт, вздохнув с облегчением. – Помню с детства бессмертныи; прутковскии; афоризм: «Единожды солгавши, кто поверит», – поэтому и мучаюсь. Но завтра, клянусь, обязательно...
– Да уж постарайся, – смягчилась Петра, добавив, что невыполнение обещания по сути тоже ложь и обман.
– Боб! – раздалось из кухни. – Кончай разговор. Всего не обсудишь, а здесь стынет.
– Ладно, милыи;, – с горчинкои; в голосе проговорила Петра, оче- видно, услышав леоновский призыв. – Давай заканчивать. Тебя друг дожидается, а мне по дому маме помочь надо. Так что будем целоваться, – заключила она, приблизив губы к самому экрану, – и до завтра.
***
Выключив компьютер, Вильковский с легкостью во членах пошел на кухню и, недоуменно оглядев аккуратно накрытый стол: выложенную на тарелку норвежскую селедочку в горчичном соусе с кольцами лука, нарезанную ветчину, ломтики бородинского и запотевшую бутылку какой-то иностранной водки, восхищенно произнес:
– Когда успел?
– Это ты успел. Еще минута твоего трепа с женой, и я бы не вытерпел, начал гулять в одиночестве.
– Тогда поспешим, но не торопясь, – произнес Роберт свою любимую фразу, с которой всегда начинал застолье, и, сев за стол, по-хозяи;ски разлил по рюмкам «огненную воду». 
Первую опрокинули молча, и улыбнувшись друг другу, дружно задвигали челюстями, наслаждаясь вкусом баночных маринованных белых грибков немецкого производства, которые Вильковскии; любил и которые приобрел в супере сверх жениного списка, так, на всякий случаи;.
– Колись, чем запомнилось медовое путешествие, – потребовал Лео, когда Роберт намерился разлить по второй. – А то под одну бутылку и не успеешь. Придется другую откупоривать.
– Так и колоться нечего. За Луку спасибо. Никогда так время не проводил! Роскошней – были, радушней – нет. Встретил, усадил в беседку и сказал коротко, но емко: «Друзья моего друга – мои друзья». Когда это ты с ним успел подружиться?
– Лет пять назад. Отдыхал в Портороже. Кстати, в том же отеле. Кто-то узнал, что я врач-психотерапевт, да еще профессор, ну, и рассказал Луке, у которого жена была в сильнейшеи; депрессии из-за потери старшеи; дочери. Тот возьми и привези ее ко мне в гостиницу. Я на нее весь отпуск потратил, но вывел. Потом она вместе с мужем несколько раз приезжала ко мне в клинику для закрепления. Тогда-то я с ними и сдружился. Лука оказался классным мужиком: работяга, умница, каких поискать. Вообще замечательная семья. А кроме обеда у Луки?
– А кроме – ничего особенного. Страна красивая, чистенькая. Люди приветливые.
– С жениными родственниками отношения удалось наладить? Ты же знаешь, какую роль в моем разводе сыграла теща, комаром зудевшая над Машкиным ухом о недостойном ее муже. Если б не она, мы бы жили припеваючи.
– Вроде сложились. С тещей я, правда, общался мало, в основном за обеденным столом, да на кухне, когда заходил за чем-нибудь. Знаю только, что все ее родственники – родители, брат с семьеи; – живут в Курске и находятся в добром здравии. И еще, что они ждут нашего с Петрои; к ним визита, который мне, отчего-то, не хочется наносить. А вот с тестем познакомился более тесно. И что-то мне подсказывает, что мы с ним сошлись во многих взглядах на жизнь, хотя и пообщались плотно всего парочку вечеров за стаканчиками виски на террасе. Широким интеллектуалом я бы его не назвал, поскольку он не гуманитарии;, а врач, причем, по слухам, хороший, имеющий, помимо своей основной работы в госпитале, обширную частную практику. Но человек безусловно образованный. Ты бы посчитал его интеллигентом. Но я не люблю этого слова. Плесневелое оно для меня какое-то.
Время приближалось к полуночи, когда у бутылки, стоявшеи; на столе, завиднелось дно.
– Откроем красненького, – предложил Роберт, – или заполируем нутро стаканчиком виски со льдом? У меня есть полбутылки «Гленфилддиша».
– Да нет. Пожалуи;, на сегодня хватит. У меня завтра непростой день. Кстати, ты о чем хотел со мнои; поговорить? Не забыл?
– Фу ты, черт! – хлопнул себя по лбу рукои; Вильковскии;. – Про машину.
– Купить, что ли, хочешь?
– Вестимо.
– Так покупай.
– Кончаи; дурочку валять, – начал было кипятиться Вильковскии;. – Я в технике разбираюсь, как ты в египетскои; клинописи. У тебя, промывателя мозгов, наверняка есть знакомые с автомобильным образованием. Узнай у них, какая машина больше всего подойдет женщине с мужиком на правом сиденье моей комплекции.
– Я тебе и без их совета могу порекомендовать. Возьми городской внедорожник. У моего знакомого жена катается на трехсотом «Лексусе». Машина внешне элегантная и внутри просторная. Ты в ней спокойно расположишься. И с техобслуживанием без проблем. Кстати, я тебе не говорил, что свою машинку продал и теперь безлошадным хожу?
– Говорил. Вместе продажу обмывали. Но по поводу этого самого «Лексуса» скажу сразу – нет. Мы с женой – люди сугубо городские. Нам нужен автомобиль, на котором все поездки исключительно по шоссе и с ветерком, а не по бездорожью на охоту и рыбалку. Ты хоть знаешь, с какого конца ружье стреляет или как червяк на крючок наживляется?
– Ты меня спросил, – несколько растерявшись, промямлил Леон, – я ответил.
– А я не твоего совета спрашивал. Я тебя просил со специалистом свести, который может порекомендовать машину со знанием дела, а не дилетантски, как ты. Если, конечно, таковой у тебя имеется.
– Поищу в карманах. Может, и найду.
– Да, и еще скажи ему, что представительских «Бентли» или «Роллс-Ройса» мне не надобно. К ним водитель по статусу положен, а я, как ты понимаешь, нанимать шофера не намерен. Короче, мне хочется нормальный лимузин, который бы в женских руках не выглядел монстром, не стеснял меня, когда мне вздумается на нем прокатиться, и был удобен в обслуживании.
– Приятно иметь дело с богатенькими Буратино.
– А то! – рассмеялся Роберт. – Мы оттого и богатенькие, что не в пример тебе – моту, выпивохе и женскому угоднику, живем по средствам, экономя даже на хлебе.
– Я и думаю – отчего на столе корочки нет, чтобы занюхать? Никак зажал.
– Точно. Поэтому и предлагаю на посошок вискаря, который не надо ни занюхивать, ни закусывать. Тебе до краю или как?
– Или как, – подытожил Лео. – И, осушив залпом стаканчик, добавил перед тем, как за ним захлопнется дверь.– Завтра позвоню.
Оставшись один, Роберт с тоской уставился на гору посуды в кухонной мойке и, вздохнув, начал укладывать ее в посудомоечную машину. Он терпеть не мог оставлять на ночь немытые тарелки, представляя, как по ним будут прогуливаться полчища  тараканов, шевеля от удовольствия своими усищами. Поэтому-то в его чистенькои; от крошек пищевых отходов квартире эти всюду рыскающие в поисках еды насекомые не водились.
Закончив кухонные дела и затолкав не съеденное в холодильник, он освежился под душем и с удовольствием плюхнулся на кровать. Завтра ему, как и другу, предстоял хлопотный день: встреча с шефом, который обязательно озадачит сотней важных поручений, с Загурдой, с Селецким, да всякая мелочь, которую никогда не переделать.
С этой мыслью он закрыл глаза и почти сразу заснул. Сказалась накопленная за день усталость, сдобренная приличнои; порциеи; выпитого.
***
День начался, как предполагал Вильковскии;. Только забежал к себе в кабинет, так сразу был вызван к шефу.
– Рассказываи;, как отдыхалось с молодои; женой. У меня, – шеф взглянул на Вильковского с застывшеи; грустинкой в глазах, – ничего такого и не было. Мы с моей Ниной, как сейчас помню, хотя с того знаменательного события, – он на секунду задумался, – тридцать семь лет прошло, заскочили в штаб, я тогда проходил службу в Чехословакии, где нас оформили, и далее каждый по своим делам. А вечером посидели тесным кружком и врезали как надо. Меня потом чуть на губу не отправили. Генерал, начальник части, выручил, объяснив патрульным, что у них в гарнизоне не каждый день свадьбы играют.
– Как вам сказать, – начал Вильковский, неожиданно удивленный началом беседы и оттого раскрепостившийся. Он ожидал подобного вопроса, заданного будничным тоном, но в конце разговора. – Хорошо провел. Страна, а я ее проехал, считайте, от Любляны до моря, и по береговои; зоне, довольно красива. Да вы наверняка бывали в Словении и все видели собственными глазами. 
– Я в Словении не был. А вот в Югославии, еще до ее распада, был. Но только в Белграде на конференции. Просидел в зале два дня, прокатился на машине по городу для ознакомления, в самолет и домой. Я таким манером полмира объехал. Так-то вот, – добавил он через паузу с некоторои; печалью в голосе. – А вас к начальству зависть гложет, мол, ездят, куда захотят.
– Неправда это, Влас Артурович! – вскинулся Роберт. – Ни я, ни Влад, знакомые с ценой фунта лиха для людеи;, сидящих в высоком кресле, никогда не позволяли себе ни грана подобного чувства.
– Не про вас разговор. Так, в общем плане. Не любит наш народ начальства. Ни маленького, ни большого. Никакого! Как ни старайся.
- А за что его народу любить, если со времен царя Додона оно первым делом о себе, родном, думало, а уж потом о нем, сиром, – готово было сорваться с языка Вильковского, но сдержалось. По отношению к Фридляндеру это было бы совсем неправильным. Он был, положа руку на сердце, хорошим министром, по крайнеи; мере очень старался им быть: сам работал по четырнадцать часов в сутки и своеи; команде не давал послабления, требуя идеи;. Не терпел равнодушия, расхлябанности и манкирования обязанностями, весьма свойственного чиновничеству, особенно малого разряда. Другое дело, что не все, из задуманного им, получалось. Иногда по причинам, находившим объяснение. Иногда по какому-то необъяснимому таинству, когда все, вроде бы, предусмотрел, а оно впустую. Отчего? Почему? Только и оставалось, что плечами пожимать.
– Знаю, знаю, какими аргументами ты нас, начальников, обвешиваешь, если их приказы расходятся с твоими представлениями. Сам когда-то таким был, – заулыбался Фридляндер, хитро посмотрев на подчиненного. – Ты от темы не уходи, рассказывай о медовом месяце, все честно, как на духу. А то в другой раз подобного отпуска, как ни проси, от меня не получишь. 
– А мне второи; такой не понадобится, – в глазах Вильковскии;, заиграли веселые чертики, – вполне одним обойдусь.
– Ты даже не представляешь, сколько огорчении; испытала по поводу твоей женитьбы женская часть нашего коллектива. Сколько надежд порушено, – со смешинкои; в голосе проговорил шеф, нарочито переведя дух.
– Собственно, рассказывать особенно не о чем, – чуть задумавшись, начал Вильковский. – Страна, повторяю, красивая. Мы с женой наслаждались ее видами из окна машины, проехав от Хоржуля, маленького городка, по сути пригорода Любляны, до Порторожа – главного курортного места страны. Море в этой части Адриатики, как правило, спокойное, песок на пляже мелкий и чистый, люди не надоедливы. Что касается самого процесса отдыха, то он стандартен: утром до завтрака море, потом дообеденные экскурсии, потом послеобеденный отдых, потом, с пяти до семи, опять море. Вечером до полуночи, иногда и позже, ужин в ресторане с танцами. – Короче, никакой экзотики. Правда, был день, не похожии; на остальные. Нас пригласил к себе в загородный ресторанчик его хозяин – друг моего друга, где мы насладились роскошнейшим обедом в увитой диким виноградом ресторанной беседке, расположеннои; на самом краю обрыва. А внизу море плещется. Так что впечатление космическое! – будто в ином мире оказались. Когда стемнело, выкупались голыми. Потрясающее ощущение воды.
Если начать рассказ о моих новых родственниках, то я поначалу опасался, что в общении с ними не смогу отыскать нужных слов, не скатываясь при этом к фамильярности или к непотребству семейного родительского почитания. Я ведь почти их ровесник. К счастью, все само собой рассосалось. Слова нашлись. А о вкусах не спорят.
– Иными словами, родителями жены ты остался доволен?
– В принципе, да! Как и они мной. Во всяком случае, так показалось при расставании. Теща даже перекрестила на дорожку. 
– У врача был? – вдруг резко сменил тему беседы министр.
– Хотел сегодня, – ответил Вильковский, вопросительно на него взглянув, не забыв при этом внутренне поблагодарить шефа, который после всех лет совместнои; работы не переставал удивлять.
– Не откладывай.
Теперь про Сивухина начнет пытать, – подумал Вильковский, – больше вроде бы не про что. И не ошибся.
– Как с делом этого трагландиста? – сострил он в вопросе. – От Владлена пока толку, как молока от козла. Так что давай, подключайся.
– Уже подключился. Сегодня встречаюсь с журналистом, раскрутившим всю эту бодягу. Думаю, что смогу убедить не продолжать тему, поскольку гора родила мышь. Врач сделал все, что в таких случаях положено, объяснив (есть свидетель) матери ребенка, что операцию на горячих гландах делать нельзя и надо подождать, пока они остынут, то есть утихнет воспалительный процесс. Что касается истицы, матери девочки, то Леша Федяев вчера сообщил о ее согласии пойти на мировую, при условии возвращения врачом денег. Так что дело по сути можно считать закрытым. А вообще-то, если задуматься, случай этот для нашей медицины, к сожалению, рядовой. Доктора, не стесняясь, берут деньги за промежуточный результат, нарушая тем самым элементарную этику отношений. И мне, положа руку на сердце, кажется, что данная публикация, хорошо, кстати, написанная, сыграла положительную роль, всколыхнув муниципальное медицинское болото.
– Мне Владлен сказал, что ты этого журналиста в Комиссию по этике и предотвращению коррупции ввести предлагаешь?
– Предлагаю. Журналист он хорошии;, с высоким рейтингом.
– Купить хочешь?
– Отчего нет, – рассмеялся Роберт.
– А как же с мздоимством? – Фридляндер кинул строгии; взгляд на подчиненного, проигнорировав прежний ответ.;
– Бороться.
– Я это и без тебя знаю. Но как? Если честно, я вообще не против подарков медикам за хорошую работу, со стороны. Врач ведь не протечку водопроводную ликвидирует. Главное, чтобы без перебора. Не может пациент отблагодарить материально – будь бессребреником и, помня клятву, отнесись к больному со всем умением и серьезностью. А у нас как повелось. Не успел человек к врачу в кабинет войти, а из кресла к нему в карман уже рука тянется. За каждый плевый визит норовят, хоть толику, но урвать. Понял, в чем проблема?
– Вестимо.
– Вот и начинаи;те над ней плотно работать в своей общественнои; комиссии. Зря я, что ли, подписал приказ о ее создании.
– Ну, как? – кинулся к Вильковскому с вопросом Поскорбышев, ожидавший в приемной конца разговора.
– Нормально. Шеф хотел тебя выговором огорошить, – соврал Роберт. – Но я отстоял. Сказал, что сегодня за обедом поговорю с Загурдои; и постараюсь закрыть это неприятное для нас дело.
– Я не ослышался? – с облегчением переспросил помощник министра, пропустив мимо ушей байку про угрозу выговора. – Делу конец, и шеф меня больше колоть им не будет?
– Думаю, что нет, – сквозь едва сдерживаемыи; смех успокоил Вильковскии;.
– Слава богу, – пролепетал Поскорбышев, осчастливленныи; таким развитием событий. – С меня бутылка.
– С тебя дождешься! За последние полгода ты мне, если не изменяет память, в третий раз ею грозишься.
– Теперь, как на духу.
– Катя, – обратился Вильковскии; к секретарше министра, – будь свидетельницей.
– А меня пригласите? – спросила та, наблюдая за разыгрывающейся сценкой, пряча улыбку. 
– Пригласим, пригласим, – кивнул еи; Поскорбышев, тут же заспешивший по какому-то делу.
***
Встреча с Загурдои;, как и ожидалось, была успешной. После халявного обеда с водочкой и коньячком под завязку, с чашечкои; кофе, он расслабился и охотно клюнул на предложение закрыть бодягу с Сивухиным, которая, дал понять Вильковскому, ему самому порядком надоела. И с предложением войти в состав Комиссии по этике и предотвращению коррупции в медицине, шутливо обозванной Вильковским «кэбкои;», он согласился, немного покочевряжившись для вида. Но вот с Селецким ему опять встретиться не удалось.
– Михаил Захарович, – ответила на звонок ассистент профессора, – плохо себя почувствовал и уехал домой. Поэтому просил перенести встречу с вами на любой другой день.
Чертыхнувшись, оттого, что сорвалось намеченное, Вильковскиий, которого дома никто не дожидался, вернулся на службу и, закрывшись в кабинете, поначалу разобрался с поднакопившимися за время отсутствия мелочами, а затем приступил к редактированию проекта устава и программы КЭБК, дожидавшегося его на письменном столе в зеленой папке с тиснением фамилии замминистра Красновой. Раскрыв папку, он привычно зевнул и, взяв в руки карандаш, приготовился к расстановке знаков препинания и орфографическои; правке. Но, вчитавшись, удивленно закачал головой. За время работы в Минохраннасе через его глаза и руки прошел не один десяток разных документов, всегда удивлявших вопиющей безграмотностью их составителеи;. Поначалу он возмущался, отсылая присланный ему для редактирования документ в издательскую службу министерства, а потом, поняв бесполезность сопротивления (обращалась с дружеской просьбой не офисная мелочь – руководители высшего звена, зачем раздражать их отказами, вдруг ему что понадобится), сдался натискам, добавляя всякий раз с притворным вздохом: «Ладно уж, посмотрю. Но учти, с тебя причитается».
– Кто это так хорошо поработал? – бормотал он, удовлетворенно откинувшись в кресле. – Написано прекрасно и по слогу, и по логике изложения, а по мысли – заоблачно! Попечительские советы при поликлиниках, больницах и медицинских центрах, координирующие расходы и сформированные из граждан, пользующихся доверием населения? Или практика регулярных отчетов руководителей поликлиник на ежегодных собраниях населения, в присутствии попечителей! Да никто никогда не пойдет на новации, при которых даже подумать, чтоб отщипнуть кусочек от пирога, невозможно!
Задумавшись над тезисами проекта, выглядевшими заманчиво в теории, но безнадежными на практике, он не заметил течения времени, а когда взглянул на часы, те показывали, что рабочий день в министерстве уже час как закончился.
Приехав домои;, он неспешно поужинал и, включив телевизор, что делал крайне редко, завалился на диван. Показывали очередную героическую туфту про не знаемые нынешними поколениями подвиги советских людей послевоеннои; поры. Он в пол-глаза следил за бегущими на экране кадрами героической борьбы из документальной фильмотеки Белых Столбов, как в голове вдруг высветился слышанный когда-то смешнои; рассказ престарелого инвалида о своем приходе с войны домой. И сами по себе, без принуждения, стали складываться строки. Он вскочил и, бросившись к компьютеру, начал записывать.
Вечер на закат пошел, растворились тени.
Лешка сиганул с крыльца через три ступени.
На другом конце села шло вовсю гулянье,
А оно без мужиков – так, одно названье.
Он туда и поспешал, да не удержался,
Подвернул стопу и враз в луже оказался.
– Мать твою! – воскликнул он,
– Ведь могло быть хуже.
Так портки лишь обмочил в этои; ****ской луже.
Посижу у костерка и обсохну быстро.
Чай не на балет иду, где одни министры.
Ну, а там, у костерка, песни да кружения
Баба с бабой под гармонь – светопредставление.
На земле перед костром четверть самогона,
Первача отменного, нынешнего гона.
А с закуской беда. Одна ерунда: хлеб да соль.
Но зачем ныть, когда есть, кому пить.
Увидали мужика, поднесли стакан.
Пеи;, Леша, не жалко. Сколь хочешь нальем.
А потом вместо платы натурои; возьмем.
Ничего, что безрукии. Ты нам дорог любой.
Ты ж один на округу – наш ездок дорогой...
Нет мужчин, всех побила эта сволочь война.
Так крепись, милый Леха, долг исполни сполна.
Не держи зла на женщин, не их это вина,
Чашу горя испивших – всю до капли, до дна.
Сорок пятый победный по земле зашагал.
Выпей, Леша, сивухи и ищи сеновал.
Поставив точку и перечитав сочиненное пару раз, Роберт удовлетворенно хмыкнул и, пробормотав, – пригодится, когда на пенсии нетленкои; займусь, – перекинул написанное на флешку с записью удачных, как считал, рифмоплеток. Но был остановлен телефонным звонком.
– Кто это с припозднившимся звонком? – удивился Роберт. – Если жена, то могла бы и по скайпу? Он же в сети... Герань. Больше некому. Ей если приспичит, в пять утра трезвонить начнет.
– Роберт Антонович? – зазвучал в трубке вместо знакомого Гериного сопрано густой мужской баритон. – Меня зовут Николаем Викторовичем. А звоню я вам по просьбе Леонида Геннадьевича. Он просил помочь в выборе машины.
– Конечно, конечно, – сразу внутренне подобрался Роберт. – Я в них почти ничего не смыслю, и мне не хотелось бы пролететь за свои деньги.
– Никому не хотелось бы, – раздалось в ответ. – Леонид Геннадьевич мне примерно разъяснил, чего вы хотите. Думаю, что вам бы лучше всего подошла «Ауди» шестой версии из среднего модельного ряда.
– Какого? – переспросил Роберт. – Я в ней хоть умещусь?
– Естественно. «А6» – замечательная со всех сторон модель: просторная, комфортная, с великолепным дизайном, ну и, разумеется, с прекрасными ходовыми качествами. Впрочем, чего я вам его расписываю. Поедем в салон. Посмотрите. Прокатитесь. А потом решите: брать или не брать. Запишите мой телефон. Как соберетесь, позвоните.
– И сколько я вам буду должен за оказанную услугу?
– Нисколько. Все расчеты с Леонидом Геннадьевичем.
– Ну, тогда не станем тянуть. Послезавтра, часиков в пять вас устроит? – И, услышав утвердительное «да», Вильковскии; пустился в объяснения, где им лучше всего пересечься.
Договорившись о месте встречи, он было решил вывести на экран информацию о предлагаемом ему автомобиле, как загудел скайп.
– Милый, – пролепетала Петра нежным голоском с экрана монитора, – как тебе без меня живется?
– Хреново, – ответил он ей вполне искренне.
– Неужели, – рассмеялась Петра. – По твоей самодовольнои; физиономии мне такого не кажется.
– А ты внутрь загляни, – возразил Роберт, – скользишь взглядом по поверхности, как лодка по воде. Только рябь и видится.
– Метафора хорошая, – продолжала ворковать Петра, – только я тебя до дна вижу. Чего ты скрыть от меня хочешь? 
– Да скрывать-то и нечего, – попытался возразить Роберт, лихорадочно соображая, говорить ей про авто или нет. Не буду, решил он, иначе замучает советами. Приедет, поставлю пред свершившимся фактом. – Разве что с Селецким на завтра договорился. Да, вот что еще! Через пару недель, точной даты пока не определено, мне, кровь из носа, придется сопровождать шефа в Канаду. Поэтому с приездом не откладывай. Скажи родителям, если губы надуют, что мы к ним на рождественские каникулы нагрянем.
– Я и не отложила, заказала билет на двадцать первое. Так что встречай ровно через шесть дней. Аэропорт «Домодедово», время приземления тринадцать тридцать.
– Петра? – вдруг раздался из соседнеи; комнаты материнский голос. – Как закончишь, подойди, пожалуйста, ко мне, помочь надо.
– Ладно, милый, до завтра. У тебя с Селецким с утра назначено?
– Без времени. Он в институте весь день. Договорились, что как подъеду, так и примет. Лучше, конечно, в первой половине дня. Но не знаю, как у меня на службе сложится.
Закончив электронное свидание с женой, Роберт наконец добрался до виски и, бросив в стакан несколько кубиков льда, начал ходить по комнате, думая, чем бы заняться. Он пил редкими глотками прохладный напиток, рождая в своей голове бесчисленное количество мыслей, которые, не задерживаясь, сразу исчезали бесследно, как исчезают непрерывно набегающие на берег волны прибоя, впитываясь в песок.
Чтобы как-то себя занять, он вернулся к компьютеру и одной рукой, поскольку в другои; держал стакан с виски, начал набивать пришедшую на ум рифмоплетку с известнои; михалковскои; цитатой на конце.
Шел трамваи; десятый номер по бульварному кольцу,
Следом ехал дядя Федя на раздолбанном мопеде.
Кошка шлялась по забору. Мы сидели на скамье.
Толя пел, Борис молчал, Николаи; ногой качал.
Дело было вечером. Делать было нечего.
Забив ее в память компьютера, он чуть постоял в нерешительности. Затем, подумав, залез в YouTube и, отыскав там ленту с записями Армстронга, развалился в кресле, начав ловить кайф от классики джаза, сдобреного глотками хорошего виски.