Краски

А я ждала, а я искала -
Мое лицо в тех красках на стене.
Но дождь всё шел, и я со стен стекала
Бессмертьем тем, что подарил ты мне.

Он стоял угрюмый и ссутуленный.
Зажигалка никак не срабатывала, и тонкий кончик сигареты оставался нетронутым огнем.
Я молчала.
Это было странное чувство радости и разочарования.
Краски, объединенные во что-то фантасмагорическое, постепенно начали обретать конкретных форм.
Он наконец-то закурил.
Маленькая искра упала на пожелтевший ореховый лист.
И сразу потухла.
Остался только цвет.
Он так быстро промелькнул перед глазами и исчез, что теперь вдруг начал разрастаться и с каждым мгновением становился все ярче и реальнее.
Тогда за толстой ореховой веткой отчетливо проступила стена старого дома.
И странный, ни на что не похожий рисунок.
Я знала, что не способна понять его работ - я никогда их не понимала.
И зачем только он мне их показывал?

Но краски вдруг начали двигаться.
Да-да, именно двигаться!
Они жили своей жизнью, где каждая обретала свой смысл.
Краски слетали со стены и внедрялись глубоко в память.
Но, независимые и самодостаточные, они были неразрывно связаны друг с другом.
И постепенно я начала видеть.
Не то, чтобы рисунок.
Это было чувство…
Я почувствовала, что краски мне импонируют.
Они были мои - точно мои!

Я никогда не понимала того, что он рисовал.
Возможно, это было причиной моего скрытого недовольства.
Возможно, то, что его жизнь отличалась от большинства.
И это меня раздражало.
Ведь, в конце-концов, я была из большинства.

Он хотел сделать меня бессмертной.
Мое лицо…
Мой образ…
Непонятно было, что так вдохновляло его во мне.
Ведь я всегда критиковала его творчество.
Называла неодалинизмом - он очень уважал Дали.
Но я была неправа.
У Дали он одолжил только форму, некоторые внешние штрихи.
Но душа - та самая душа, которую я так упрямо не хотела понимать! - она принадлежала только ему.
И эти живые, проникновенные краски.

Он любил осень.
Пожелтевшую листву и мокрые ветви после дождя.
Но, как ни странно, никогда не пытался нарисовать осень.
Он говорил, что боялся.
Боялся чего?
Может быть, изменчивой сущности осени.
Или несовершенства техники кисти, которая не в состоянии состязаться с природой.
Или, возможно, несовершенства своих чувств.
Тогда я просто шла с ним рядом.
И ветер вздымал перед нами диковинных желто-багровых животных.
И эти чудные создания покорно ложились нам под ноги, сухим шелестом растревожив наши мысли.
И было какое-то приятное чувство завороженности.

Но теперь я вспоминаю его слова.
И думаю, что несовершенство не могло его испугать.
Не могло остановить его.
Ведь он был из тех, кто больше всего в искусстве ценит несовершенство.
Он никогда не искал скрытых истин и не пытался познать суть бытия.
Он просто чувствовал и передавал эти чувства.
А вместе с ними и часть своей души.
Он верил, что чувствовать можно только посредством несовершенства.
Через неупорядоченность.

Я тогда доказывала ему что-то научно-материалистичное.
Просто так.
Не пытаясь ничего понять.
И он не спорил.
Его невозможно было понять - и я не пыталась.

Он до сих пор стоит в памяти с палитрой в руках.
На самом деле я его таким никогда не видела.
Но почему-то теперь память рисует мне его поблекший образ именно таким.

Припоминается одна из наших последних встреч.
Мы тогда гуляли в парке.
Сойдя с тропы, мы забрели в густые заросли.
Опавшие листья там никто не убирал.
Было неестественно тихо.
И мы боялись нарушить эту энигматичную тишину, это странное очарование.
Просто хотелось остаться там навсегда, в окружении деревьев и опавшей листвы.
Захотелось, чтоб всегда была осень.
Тогда он посмотрел мне в глаза.
И я поняла, что он думает о том же.
Неожиданно для себя я обнаружила, что давно этого ждала.
Ждала, возможно, всю жизнь…
Нет, пожалуй, даже дольше - сто, тысячи, миллионы лет я ждала этой минуты.
Минуты, когда наши мысли сойдутся.
Когда не нужно будет ничего объяснять.
Когда исчезнет желание отрицать и критиковать.
Как давно я этого ждала!
Тогда, пожалуй, впервые с ним я почувствовала спокойствие.
И мне захотелось остаться в той минуте до конца жизни.
Остановить время…
И ненужные мысли, которые снова стали заполнять голову.

Он никому не показывал свои работы, кроме двух-трех друзей, к числу которых принадлежала и я.
Он не верил в ценность своих работ.
Не слушал никаких доводов и советов.
В последние дни, помню, куда-то пропал.
А потом пригласил меня в деревню.
В той деревне до сих пор живет его бабушка.

Он написал на стене старого дома мой портрет.
Он сказал, что давно хотел написать мой портрет, но не мог найти подходящего места.
И однажды его озарило - именно здесь, на этом доме, на стене под старым орехом…
Именно здесь место моему портрету.

Как отчетливо я вижу сейчас тот день.
Он стоял угрюмый и ссутуленный.
Зажигалка никак не срабатывала, и тонкий кончик сигареты оставался нетронутым огнем.
Я молчала.
Впервые тогда я почувствовала, кроме привычного разочарования оттого, что не понимаю нарисованного, радость.
Радость от того, что он есть.
И есть его краски.
И мне тогда казалось, что так будет всегда.
Будет он и будут его краски.
Ведь без них невозможна жизнь.
Никчемная, маленькая, одна-единственная жизнь - моя.
И тогда я поверила в его бессмертие.
Но это не было бессмертие Дали.
Никакого вклада в культуру человечества, никаких последователей.
Ни одной из его работ мы не видели дважды.
Он уничтожал их.
Он говорил, что чувства - как природа.
Они никогда не повторяются, как никогда не повторится сегодняшний закат и прошлогодний дождь, и тот день, когда, заблудившись в парке, мы слушали тишину… а может, что-то еще.
Закончившись же, чувства исчезают навсегда.
А его картины - это и были его чувства.
И его бессмертие - это бессмертие чувств.

Я смотрела на разрисованную стену.
И мне вдруг захотелось закончиться вместе с его чувствами.
И, кажется, тогда моя душа переселилась туда, под ореховую ветвь.
Она и сейчас, наверное, прячется там.

Мой портрет на стене старого дома - это все, что осталось после него.
Иногда я приезжаю туда.
И издали - чтоб не заметила бабушка, - смотрю на размытый дождями рисунок.
Мне не хочется ворошить незажившую рану старой женщины.
Я не хочу напоминать ей о погибшем внуке.
Но мой портрет…
Он каждый день напоминает ей о нем.
А значит, помимо своей воли, я принимаю в этом участие.
От этих мыслей я глубже прячусь в ореховую тень.
Вот оно - бессмертие, которое он хотел мне подарить.
И я физически ощущаю, как с каплями дождя стекает со стены мое лицо.
И вместе со мной стекает со стены бессмертие.
И, кажется, с последней каплей краски стечет со стены моя душа - и я исчезну.
Исчезну навсегда.
А вместе со мной исчезнет и он.
Как исчезает чувство.

Но я не верю тем близким друзьям, которые говорят, что он был несчастен.
Почему он был несчастен?
Он жил на удивление просто.
Прежде всего в жизни он ценил чувства.
Он жил чувствами.
И ничего удивительного, что он умер, как умирают чувства.
В этом его бессмертие.

2005