Чёрное рождество или американец

До марта было ещё далеко.
Если вы не думаете, то совсем не важно с чего начинать рассказ. Бац и поехали.
  Это случилось в те недалёкие времена, когда мало кто понимал значение слова Рождество, но так называемое католическое Рождество все старались упомянуть за рюмочкой очередной бурды.
  Видимо, или не видимо, магия слова католик восходила к некому папе римскому.
Кто такой был этот папа тоже никто не понимал. Автор уже слышит звонкие молодеческие голоски, что мол, дядя, а загуглить было не судьба? Загуглить что-либо, ребятки, можно было только направив свои телеса в недра мёртвого леса, погрузившись в их пыльную буквенную неразбериху, или написав письмо в редакцию какого-нибудь модного журнала, и потом надеяться на ответ.
А так как поколение автора не привыкло доверять газетам(самая главная свинцовая галиматья СССР - "Правда", в народе именовалась не иначе как "Брехунец"), то и полагалось оно более на свою собственную фантазию, чем на бредни проплаченных свыше профессиональных лжецов.
  Когда-то в детстве, смотря фильмы про войну, автор искренне переживал
героям, и его юное не испорченное нутро противилось их гибели. Слёзы от несправедливости происходящего душили всё его естество. Позже мама объяснила своему ребёнку, что всё это враньё и никто не умирает по настоящему.
Всё это понарошку, так же как и деды морозы со снегурочками.
  Ребёнок принял информацию о великом обмане не сразу, а только когда начал узнавать погибших военных в других фильмах, где они уже понарошничали изображая клоунов или неверных мужей, а то и вовсе предателей и сволочей. Ну а вера в деда мороза рухнула окончательно и бесповоротно, фальшиво пробасив женским писклявым фальцетом, воняя духами и сверкнув золотом под накрашенными розовой помадой губами на утреннике в детском садике с говорящим названием "Ромашка".
    Но, не будем уходить слишком далеко, раз римский - значит итальянский.
Ну а кем может быть макаронник, которого называют папа? Конечно же речь идёт о таинственном крёстном отце, за которого с тогдашней нашей религией, религией безумцев пирующих на развалинах бывшей империи дружбы народов, грех было не чокнуться. Ну мы и старались каждый как мог.
Фил пришёл поддержать товарищей в Джем на Ветеранов. "Укроп неполотый" втащил по полной. Денис колдовал со своим неизвестного происхождения басом. Бас имел лады, но Ден рубил на нём как на безладовом, находясь  в ощущении настоящего виртуоза, этакая смесь Моцарта и Паганини из девяностых. При этом напоре Ден как-то умудрялся не забывать и про микрофон. Слушая его вокал, становилось ясно как божий день, что Киркоров, Малинин и Кобзон - полное говно в сравнении с Питерским новым гранж-панком. Гранжа укропу добавлял Славка, благодаря таланту которого группа звучала мелодично, но не попсово. Ну и Шулер самозабвенно бил в барабаны в только ему одному известном стиле. Было весело и чётко.
 Фил приехал поддержать ребят. Тогда он снимал комнату у одного бывшего циркача, где-то у Финляндского. Силовой акробат оказался любителем выпить, и в
свои тридцать с небольшим заработав пару обширных инфарктов, культурно спивался коротая свой век в роли повара в какой-то кафешке. Силач Горыныч, так его звали, оказался не так-то прост, и задолжал очень многим. Как-то с двери комнаты слетел приклеенный календарь и она стала похожа на школьную доску в кабинете тригонометрии, вся расписанная решалами на суммы с процентами и на крепкий нелитературный мат.
 С таким раскладом, к Филу периодически, два раза в день, стали захаживать и сами шахматисты, настойчиво интересуясь не появлялся ли виновник их возможного заработка. Филу, не отягощённому постоянными доходами была предложена выгодная сделка. Дождаться звонка акробата, договориться что он готов ему оплатить проживание за год вперёд, деньги давали братки, и естественно о времени встречи сообщить братьям спортсменам, дальше их проблемы.
Отношения с гроссмейстерами были в общем-то нормальными, даже ходили в баню с пивом и девчулями.
 Фил не имеющий привычки кого-либо сдавать, ничего не решая, всё вышло само собой, видимо подсознательно сказалось влияние Леоновского фильма "За пригоршню долларов", стал вести двойную игру. Дождавшись звонка повара-циркача, Фил
популярно и в красках объяснил тому, что знание бандитами того, что циркач пребывает в Америке, обернётся тому в стоимость годичного проживания Фила в его проходных трущобах. Тот естественно принял предложение от которого нельзя было отказаться, и исчез ровно на год и три месяца. Ну а пивоссанство и горячий сухой пар с влажными украинскими девчушками, подгон от щедрых шахматистов-пацанов, продолжились.  В нынешнем веке такие шахматные короли, именуют себя коллекторами.
 
  Итак 25 декабря. Снега в городе плюс минус ноль, сами понимаете. Почему-то Питерские зимы девяностых запомнились автору бесснежными, чёрными, грязными и нетрезвыми.
 После "Укропа" были ещё "Заворот кишок", которых нельзя было пропускать, ибо после сейшена было договорено ехать к Славке на Дыбенко, дабы продолжить отмечать День Рождение их музыканта. Отыграли они как всегда отлично. Единственно
после концерта их лидер Ярик очень быстро оказался абсолютно пьян, и в метро на Проспекте Ветеранов наша маленькая компашка грузилась без него. Зато в качестве фаната к музыкантам прибился друг Фила Антон. Антон тогда был абсолютно
безбашенным пьяницей, крутил перед ментами сальто, купался в городских озёрах в любую погоду прямо в одежде, знакомился со всеми девками без разбора, включая стоящих на обочинах проституток и мог выкинуть любой неожиданный фокус.
Озорного и весёлого Антоху беспокоило количество взятого спиртного, так как половину запаса рок-герои  приговорили в дороге.
 
  Тёплое, светлое, уютное метро выделялось на общем чёрном городском фоне.

   Сейчас думается, как люди могли опуститься до такого. Рвать, крушить, кромсать друг-дружку за зелёные бумажки с изображением мёртвых президентов соседнего континента. Расстреливать живых людей из-за фур с мандаринами. Гноить стариков в психушках из-за каких-то клеток. Быть сутенёрами у чьих-то дочерей.
 Да и теперь мало что изменилось. Сейчас всё это гадство упаковано в красивые обёртки, и скрывающуюся за белоснежными ровными улыбками гниль, можно только учуять по запаху. Но обоняние народа настолько изнасиловано всяческим мусором,
что мало кто способен отличить зёрна от плевел, а мёд от варёного сахара.
 Тогда же никто не прятался и упыри обнажали свои почерневшие осколки перед тем как вас сожрать, оставляя вам время хоть на какой-то выбор. Выбор заключался в
поставленной вдоль дороги канистре с водой.
Тебя тормозили люди в кожаных куртках с боевыми автоматами и честно говорили, что в канистре вода, вода чистая и из родника, стоит сто баксов, и что у тебя есть выбор: купить эту воду и поехать дальше, либо не купить и умереть как герой.
 
  Сейчас тебе не даётся даже этого, ты сам бежишь в лавку за говном на котором написано шоколад, и главное что  пахнет оно как шоколад и по вкусу как шоколадная конфета с коньяком, но на самом деле это говно. Причём такое говно, которое ты обязательно съешь и снова за ним вернёшься, и только время от времени твоё задавленное подсознание в глубоких снах будет тебе намекать об этом.
 И вот уже стоя возле ямки с деревянным ящиком ты вдруг почувствуешь что тебя обманули. Но уже поздно, ты лежишь и кто-то выключил свет. 

 Вот так же случилось и тогда, в ту Рождественскую католическую ночь.
Покинув метро на улице Дыбенко пацаны загрузились в тормознутого частника, чтобы проехать две трамвайных остановки, не забыв заглянуть в комок за водкой. Бомбила был тут же приглашён в компанию. Основной состав выгрузился у парадной, а Фил всё с тем же таксующим поехал на соседнюю улицу за фруктами и вином. По дороге захватили двух попутчиков. Двое шикарно одетых мужичков сели на заднее сиденье.
Фил успел сказать здравствуйте, услышать ответное привет и свет выключился.

 Сначала появилось дыхание, сиплое и свистящее, противное дыхание. Фил понял что он лежит в вырубоне. Захотелось повернуться на другой бок и дальше по привычке надавить на массу, но одновременно с этим желанием, возникло и ощущение холода. Фил попытался открыть глаза, не получилось, всё как-будто слиплось. Пересилив себя, он нехотя, но всё таки встал, протёр веки от какой-то налипшей, как оказалось кровавой корки и когда эта процедура наконец увенчалась успехом, созерцая окружающее его пространство, Фил в общем-то не удивился, так как находился в привычной для себя обстановке городского спального беспредела.

   Он стоял босиком вдоль какой-то трассы, весь грязный, поскольку спал он прямо на дороге вдоль бордюра, и судя по изредка проезжающим машинам, сон его не был короток. Карманы оказались пусты. Дойдя до угла и прочитав на табличке название улицы, коея оказалась Дальневосточным проспектом, Фил двинулся в сторону праздника, который в принципе мог ещё и продолжаться, почему бы нет?

  Вот это праздник! Вот это всё вы называете праздником? Мда... "Винтовка - это праздник. Всё летит в ****у..." 
   
Забавно то, что человек лежал вдоль оживлённой трассы, как выяснилось около пяти часов, его видело огромное количество людей, и никто, никто не остановился и не подобрал, возможно что сбитого и умирающего от ран.  Вот она, вся лихость легендарных девяностых.
 Как говорила одна знакомая блондинка Фила, что если к тебе кто-то начинает проявлять повышенный интерес, то скорее всего тебя хотят трахнуть. Это к тому, что шикарную блондинку Фил видимо никому не напоминал.
 
   Двери квартиры на Дыбенко оказались не заперты, Антоха пошёл за пивом и Фил беспрепятственно проник в помещение. Все остальные спали.
 Вернувшийся Антон поделился пивком и предложил цепануть девчонок, поехать к нему и продолжить праздновать, не останавливаясь до самого Нового Года. В другой день Фил скорее всего бы и согласился, но вдруг неожиданно вспомнил об одном важном деле и отказался.
 Сегодня к нему приезжает друг, проездом из Мурманска в Ростов. Серёга был старый Ростовский уркаган. Невероятный весельчак невысокого роста, но когда надо мог становится жёстким, высоким и сердитым. Когда-то по молодости он работал оператором на Ростовском телевидении и вечно хвастался Филу своим знакомством с Владимиром Высоцким.
  Говорил, что дома в Ростове у его бывшей жены  лежит киноплёнка, где Владимир
Семёнович после основного выступления давал домашний квартирник у них в студии. Все сидели за накрытым столом, выпивали и слушали живого Высоцкого. Он обещал когда-нибудь обязательно помирится с женой и показать эту запись. Не успел. Серёжа ушёл тогда же, в девяностых. Но тогда же он был и живой и весёлый.
 
   Фил стоял на Московском вокзале, натянув колпак своей куртки на голову. Затылок ныл. Нос оказался сломанным и два фингала расплылись по его счастливой физиономии. Славка отдал ему свои старые дырявые сапоги, благодаря которым он стоял с промокшими ногами, но всё же не был босым.
 Самое главное, Фил был жив. Пусть он остался без ботинок, без паспорта, без ключей от квартиры и без денег, но он был жив. Насколько повезло и повезло ли вообще  попавшему вместе с ним в эту передрягу, таксисту, история умалчивает.
 
 Серёжа слегка прибалдел от вида корешка, но виду не подал. Уже сидя у Фила дома после третьей выпитой он проявил интерес к произошедшему.
 Но совсем не удивился, времена были такими. 
Только год спустя, когда Фил с Серёжей виделись в последний раз, он сказал:
- Братишка,я в первую минуту как вышел из вагона и увидел тебя, подумал что ты бомжом стал.
В принципе на этой ноте рассказ можно было бы и прервать.
Что в общем-то мы и сделаем...
Хотя...  через год и три месяца на Филовой новой съёмной квартире, раздался телефонный звонок.
На проводе повис голос "американца" :
- Браток, ты мне должен денег за комнату! -
Фил вспомнил эту историю, рассмеялся и молча положил трубку.
Американцы больше не беспокоили.