Трудный выбор. Взрослым о детях

Надумала молодая мать  быстренько нажарить оладьи, такие как у свекрови. А может и лучше.
 Наготовила всё: и муку, и сахар, и соль, и соду, и простоквашу…А яйца-то в кладовке!
Только маленькая Люба вертится под ногами, сонного котёнка воспитывает:
Дай лапку! Ну дай! – Люба еще плохо говорит и у неё получается «ляпку».
– Доча, сходи в кладовку, принеси пару яиц! – мать протянула коробочку, а сама села чистить картошку на борщ. Мясо уже тихонько кипело, овощи томились  на огне.
Люба, не отрывая взгляда от зевающего котёнка, схватила коробочку и убежала, хлопнув дверью. Через секунду высунулась в дверь:
А сколько взять? – получилось у неё «акоказять».
–Парочку, дочка! – женщина мельком оглядела себя в зеркале: еще свежа и почти красива, только пополнела после родов. Зато грудь какая!...И, отставив  на край плиты борщевую зажарку,  поставила  другую сковородку на открытый огонь – на оладьи.
А Люба смело зашла в холодную полутёмную кладовку и увидела перед собой большие тазы с яйцами. Акоказять, если «парочку»? – растерялась Люба.
Она знала числа:и один, и два, и три, и четыре – теперь она трогала и считала свои пальчики – вот, ей уже четыре годика. И зовут её  не иначе, как Люба, а не Любочка – не маленькая уже.
А парочку она не знала.
И вернулась.
–Мам! – она стояла у двери, опустив коробочку.
– Ну, давай же! – мать, поглядывая на сковороду, протянула свободную руку и теперь  вопросительно уставилась на дочку. Другой рукой она смешивала простоквашу с мукой. – Ну, чего еще?
– Мам…а парочку – это как?
– Два яйца, –удивившись непонятливости,  терпеливо пояснила мать. – Иди, давай бегом!
–Ага! – Люба прикрыла дверь.
По дому расплывался запах подсолнечного масла, перекрывая аромат свежего дерева новых полов. Да…воспитание детей – дело непростое. Теперь женщина оглядела себя в большом, но далёком зеркале  прихожей недавно отстроенного дома: а ведь  даже издалека  хороша хозяечка нового дома! И молода, и при муже, и дочка у них,  умница-помощница, и животик у хозяюшки снова пухнет.
А Люба в три прыжка доскакала до кладовки и тут обнаружила, что яйца-то были разные! В одном тазу белые, а в другом – тёмные, почти коричневые. Как быть? А вдруг маме нужны белые, а Люба принесёт маме коричневые…
И вернулась.
–Маам…–Люба чуть высунулась из двери, помахивая пустой коробочкой.
– Ну?!Говори. Не тяни же! – теперь  мать испытующе всматривалась в дочку, не понимая, что происходит: шалость ли это или что-то ей неведомое, неуправляемое, отчего голос её зазвенел.
–Маам…– запнулась Люба, – там яйцы белые…а… а там – кори…ч…невые.
И насупилась.
Получалось у неё «калисьневые», но мать её отлично понимала.
– Ну да! Куры у нас, доченька,  красные и белые. – Она даже немного растерялась. Конечно, ребёнок маленький, не понимает многого… – Вот и яйца бывают  одни красные, а не коричневые,  а другие белые.
Мать с напором произнесла «красные», гордясь тем, что красные яйца несли  у них породистые мясные куры «фавероль», с удовольствием всякий раз произнося иностранное название чудесной породы кур несведущим соседям в посёлке.
Люба согласно кивнула. Сковорода потрескивала перегретым маслом.
– А какие взять? –  почти прошептала упорная Люба.
– Любые! – мать пожала полными плечами, пряча потемневшие глаза. – Бери любые!
Она в сердцах сдвинула раскалённую сковородку на край печи и с грохотом закрыла конфорки. Масло, брызнувшее на плиту, задымилось, наполняя кухню едким чадом.
Да…неудачная была затея с оладьями «как у свекрови», –  с горечью подумала женщина, посыпая солью жирное пятно на горячей плите.
Она  присела  у стола, подпершись рукой, припудренной мукою на локте, какое-то время бессмысленно глядя, как в красном поддувале печки один за другим падают  яркие угольки и гаснут, и печально поджала губы. Проще было, конечно, сходить самой. Ну теперь чего уж… Нужно воспитание довести до конца. Женщина с усилием поднялась  и, снова грохоча конфорками, переставила кастрюлю с бульоном на сильный огонь и начала мыть, чистить и рубить зелень с чесноком.
А Любочка, вовсю вертя головой, теперь стояла в кладовке и рассматривала яйца:  белые и красные. Тут – белые, а тут –красные. Любых здесь не было. Только белые и красные. А любые где?
 И вернулась.
– Мааам…– Люба  несмело позвала мать, осторожно всунув нос в дверь.
–Ну? – не поднимая головы от нарезания картошки, тихо отозвалась мать. Она была готова ожидать любого конца этой истории, уже догадавшись, что быстреньких оладьев не будет, и дети вообще требуют  невероятного терпения, съедающего избыточные жизненные силы родителей.
– А  любые… это как? –  пролепетала Люба понимала, что мама  теперь какая-то не такая. Но мама всегда твердила: «Лучше лишний раз спроси».
 И Люба спрашивала.
– А ты бери яйцо, –  научила теперь  мама уставшим голосом, – которое на тебя посмотрит!  Это и есть «любое»! – Улыбнуться дочери не хватило сил.
Люба «агакнула», радостно кивнула, шмыгнула назад, в кладовку и… глаза у неё разбежались в поисках ответного взгляда яиц.
Люба честно  таращила  глазёнки, а они, эти яйцы, неа, не смотрели.  Ну как понять, какое на неё смотрит, а какое нет?
Они же, эти яйца,  были без глаз! Никто-никто на Любочку не смотрел.
Ни белые, ни красные.
И она вернулась.
–Ма! – чуть не плача выкрикнула Люба, исподлобья глядя на мать. – Они же не смотрят!
Мать уже  всыпала в борщ картошку и встретила дочку стоя – само каменное спокойствие.  .
– Доченька, а ты сама закрой глазки, протяни руку и – которое возьмёшь – то и клади в коробочку. Это и будет «любое». Поняла?
Мать так и застыла: с закрытыми глазами, с серым лицом и широкими отвисшими грудями. Скорбная  степная баба с руками на животе.
С оладьями, пожалуй, было покончено –  она выльет тесто поросёнку.
Люба молча исчезла.
В кладовке девочка решительно шагнула к тазу с белыми яйцами, осторожно протянула руку, одновременно зажмуривая глаза, пока её раскрытая ладонь не почувствовала холод скорлупы, а пальцы не повторили округлости и гладкой целостности  одного яйца. Люба тихонько сжала пальцы  и, не веря  своим ощущениям, приоткрыла глаз.
Да! В её руке было одно белое яйцо. Любое!
Она  осторожно опустила  его в коробочку, не переставая думать о своём внезапно правильном выборе «любого» яйца. Любое…
И тепло тихонько наполняла Любочку.Она еще не знала, что это тепло и была гордость за себя.
Затем  осмелевшая Люба повернулась к тазу с тёмными яйцами.
Протянула  другую руку, зажмурила глаза, нащупала почти шершавую скорлупку, охватила пальцами  тельце холодного красного яйца – оно  даже не откатилось и само легло ей в руку. 
Люба раскрыла глаза. Так и есть: в руке снова было одно любое яйцо!
И это красное яйцо Люба положила в коробочку рядом с белым. 
Она  восторженно оглядела свою добычу.
Эти яйца, только что не дававшиеся ей в руки, теперь  дались ей сами, сами её выбрали, стали ручными и, как  наигравшийся котёнок,  спокойно улеглись в коробочке.
Люба осторожненько,  ощущая их почти живыми существами, стараясь не трясти, чтобы не ударились, засеменила на кухню к матери, поглядывая, как  яйца бок о бок катаются в просторной коробочке: красное и белое.
– Мааам!
– Ну, что еще? – не оборачиваясь,  отозвалась мать. Она обречённо и хрупко рубила капусту для почти сваренного борща.
–Принесла!–  Люба торжественно протянула матери коробочку, ощущая свою сопричастность к таинству выбора.
– Да ну? –  мать бросила нож и всем телом повернулась к дочери. –Принесла таки?
Не веря своим повлажневшим глазам, взяла коробочку с многострадальной парой яиц, заглянула в неё, потрогала каждое и – выдохнула «уффффф».
–Ну… Так какие это яйца? – трудный урок нужно было закрепить повторением нового слова.
– ЛЮбые! ЛЮбые! –Люба просто  сияла от  нового для неё чувства избранности, –они сами  взялись Любе!
–ЛЮбые…  А ведь верно, что  "лЮбые"! –  Впервые за утро улыбнулась мать и, тяжко вздохнув о  чём-то своём, выплеснула подгоревшее масло поросенку и снова поставила сковородку на огонь.
На оладьи.