Книга Вторая. Адмиралтейство. Глава 15

ГЛАВА 15
– ВЗАПЕРТИ –

Янка открыла глаза. Осознание себя в пространстве приходило медленно – зрение было нечетким в полусумраке маленькой комнатки, где она лежала на продавленном диване. Незнакомая обстановка настораживала, но не пугала. Туманные обрывки сна – странного, светлого, звездно-синего сна, зыбкой дымкой растворялись под лучами яркого дневного солнца, пробивавшегося через грязное, давно не мытое окно. Самочувствие было нормальным. «Ничего не болит», – констатировал внутренний голос. «Ага, – ответила ему мысленно Янка, – только вокруг такой запах, будто я в бочку с розовым маслом нырнула». Она привстала, поднесла руки к лицу и понюхала их, затем одежду, волосы, даже ноги – всё было пропитано розовым запахом. Янка нащупала под футболкой мамин кулон. Он был на месте, и от него пахло сильнее всего. Похоже, он и был источником распространяющегося вокруг аромата, – как когда-то в пещере неподалеку от Форествальда. Значит, что-то должно было произойти нечто совершенно неординарное, раз кулон разогрелся настолько, что выплеснул вокруг себя защитное поле. По крайней мере, именно так Янка понимала действие, механику семейной реликвии. Она огляделась вокруг. Рюкзака, а соответственно, и палочки, не было. Обуви, кстати, тоже. «Да уж», – подумала Янка. Она встала и подошла к единственному окну в комнате, которую можно было пересечь в несколько шагов. Окно находилось высоко – так, что даже привстав на цыпочки, удалось увидеть немногое – только редкие кустики травы и черный, узловатый ствол какого-то дерева. «И кому это надо было прятать меня в подвал?» – подумалось Янке.
Убедившись в тщетности попыток рассмотреть что-либо за окном, она вернулась на диван, попутно толкнув единственную дверь напротив окна. Предположения оправдались: было заперто. «Нормально так, Янна, мы с тобой влипли, – нерадостно прозвучал в голове внутренний собеседник. – Ну да ладно, разберемся».
Она села на скрипнувший диван и обхватила голову руками, прикрыв ладонями глаза. Так ей всегда было легче вспоминать. Образы последних событий проявились обрывками. Она точно помнила, как они втроем шли по улице, обсуждая синюю печать Сен-Жермена, поднявшуюся над кольцом. Помнила, как они с Рудиком перебежали дорогу на светофоре на последних секундах зеленого, как замешкался Людик, а они прошли чуть дальше и уже свернули за угол… На этом воспоминания обрывались.
Янка отняла ладони от лица и прислушалась к своим ощущениям. Паники не было. Почему? Почему Янка не паниковала, не пугалась – было непонятно ей самой. Неожиданно где-то за дверью раздались шаркающие шаги, кто-то вставил ключ в замочную скважину. Янка несколько напряглась, ожидая увидеть какого-нибудь верзилу-похитителя, но в ее комнату вошла старуха. В длинной простой юбке, в вязаной кофте, чуть сутулившаяся, и от того казалось, смотрела исподлобья. Придирчиво и неприветливо оглядев Янку, она протянула ей поднос с тарелкой и чашкой:
– На, ешь!
Янка взяла поднос и поставила его на колени. В тарелке дымилось что-то, похожее на разогретую перловку с тушенкой, которую берут в походы туристы. Еще был хлеб и чай. Янка посмотрела на старуху и решила быть вежливой.
– Спасибо, – сказала она и с неожиданным веселым любопытством спросила, – а Вы кто?
Старуха хмыкнула и подбоченясь, уставилась на девочку.
– М-да, нет бы спросить, где ты и как ты сюда попала, так ведь нет же, спрашивает кто я. Хозяйка я квартиры. Раиса Марковна. Но все  Миронихой кличут.
– А почему? – с интересом спросила Янка, не отводя от старухи взгляд и отправляя в рот ложку с кашей.
– Что почему? – не поняла старуха, опираясь скрещенными за спиной руками о дверной косяк. Пробежать мимо было невозможно, да и пока непонятно было куда бежать, тем более, босиком. Поэтому Янка благоразумно осмыслила ситуацию, съела еще ложку каши и спросила:
– Почему Мирониха, если Вы – Марковна?
– Муж у меня был. Мирон. Вот почему! Ешь давай!
– Да ем я, – пожала плечами Янка. – А у Вас в доме стола нету? А то неудобно как-то.
– Неудобно ей… – проворчала старуха Мирониха. – Потом принесут тебе стол. Пока так.
– А кто принесет? – как бы совершенно без задней мысли поинтересовалась Янка.
– Кто надо – тот и принесет, – резко ответила старуха. – Всё доедай. До вечера другой еды не будет. 
– А что будет вечером? – спросила Янка, допивая горячий чай.
– Ужин будет, – буркнула старуха.
– Понятно, – примирительно сказала Янка. – А где у вас тут туалет?
– Постучишь – приду, провожу.
– Концлагерь прям тут у вас, – ехидно заметила Янка.
Старуха на мгновение замерла, потом словно очнувшись, резким движением забрала у Янки поднос и ни слова не говоря, вышла из комнаты. Обернулась на пороге и выдавила из себя:
– …лучше тебе не знать… никому не знать… – и закрыла дверь ключом.
Янка моментально соскочила с дивана и на цыпочках подбежала к запертой двери. Прижавшись к искореженной временем деревянной поверхности, она силилась услышать, в каком направлении ушла старуха и насколько длинным был коридор. Она отсчитала удалявшиеся шаги: три, четыре, семь; где-то открылась еще дверь, донесся приглушенный мужской голос.
Итак, понятно было одно: Янка каким-то образом оказалась в незнакомой квартире в полуподвальном помещении, где хозяйкой была старуха Мироновна, которая за ней присматривает. Но на здесь не главная. Возможно, ей просто платят за то, чтобы она кормила Янку. Но она слышала мужской голос, и тот, кому он принадлежал, мог быть там не один. Пока она понимала, что ее не собираются выпускать, и отсюда сам по себе подтверждалось предположение: ее, Янну Ордину похитили. 
Янка вернулась на диван и прилегла, поправив пахнувшую сыростью подушку и накрывшись старым, чуть влажным одеялом. «По крайней мере, кормят», – подумала она и, погрузившись в размышления, незаметно для себя уснула.

* * *
Проснулась она от смутно доносящегося шума где-то в недрах незнакомой квартиры. Трезвонил телефон, чей-то приглушенный голос отвечал, с другого конца коридора доносились звуки кухни и гогот веселой компании. Солнце давно прошествовало мимо единственного окна комнаты, и теперь воздух, казалось, был насквозь влажным. Сырость просачивалась из-за каждого кирпича, некогда покрытого белой побелкой. Время и вода были безжалостны в своей любви к этому городу, и всегда оставляли на его стенах следы, словно незаживающие раны.
Откровенно говоря, Янка замерзла. Она соскочила с дивана и несколько раз присела, чтобы разогнать кровь.
«Интересно, сколько времени я уже здесь?» – подумала Янка и забарабанила в дверь. Через минуту Мироновна открыла.
– Вовремя, – сказала она, протягивая ей войлочные тапки, сделанные из обрезанных неровно по краям старых валенок, – скоро к тебе приедут.
– Спасибо! – обрадовалась Янка и надела эту неприхотливую обувь. – А кто приедет? Они шли по длинному полутемному коридору в совершенно другую сторону, от той, откуда раньше Янка слышала голоса.
– Дед Пихто, – ответила ей Мироновна, обернувшись. Но, увидев Янкино лицо, осеклась и уже добрее добавила. – Гости. Большие люди к тебе приедут. На вот, – и она протянула Янке пакет, где лежала дешевая зубная щетка и полотенце.
– Спасибо, – сказала Янка и на всякий случай заперлась  изнутри.
Минут через двадцать она вышла из ванной, и Мирониха проводила ее обратно в комнату. Теперь в комнате стоял стол. И пара стульев.
– Спасибо, – сказала Янка, обернувшись к старухе.
– Не за что, – буркнула та, – ужин позже будет.
– Спасибо, – в очередной раз повторила Янка, и Мирониха, ничего не ответив, ушла.
Янка высушила голову выданным ей полотенцем – полинялым, застиранным, но еще довольно-таки прочным, и повесила его сушиться на спинку одного из стульев. Где-то наверху за окном шелестела листва, шумела вдали дорога, а в чистейшем синем небе радовались свободе неугомонные чайки. Там наверху было лето, которое, казалось, никогда не заглядывало в подвал, где каким-то непонятным разворотом судьбы оказалась Янка.
Вскоре во дворе дома очень тихо зашуршали колеса, и какая-то машина остановилась неподалеку от окна. Янка забралась на стол, подтянулась на руках к подоконнику и заглянула сквозь мутное стекло. Из машины вышло трое. Мужчины. Янкино сердце вздрогнуло, когда в руках у одного она заметила черную трость. Но это точно был не ее дядя Джон, это был совершенно незнакомый ей человек. Он немного прихрамывал и, казалось, был главным среди своих спутников. По крайней мере, те двое других выглядели и младше его, и как-то чуть наклоняли головы, когда тот обращался к ним. Незнакомец о чем-то спрашивал высокого человека в спортивной куртке. Янка видела его только со спины. Прибывшие говорили на французском.  «Принесите фрукты, сладкое, что у нас там», – незнакомец с тростью неопределенно махнул рукой в сторону багажника автомобиля. Третий человек быстрыми шагами отправился выполнять распоряжение. Когда прибывшие скрылись в дверях подъезда, Янка отпрянула от окна, слезла на пол и, не зная, что делать, села к столу, сложив перед собой руки.
Через минуту-другую дверь в ее комнату распахнулась, и трое приехавших прошли внутрь. Мирониха стояла в коридоре чуть поодаль за ними, в волнении выглядывая из-за спин мужчин.
– Можете идти, – по-русски сказал ей один из прибывших. Это был тот самый, в спортивной куртке, от которого неприятно разило сигаретами, а белесые коротко стриженые волосы и хмурое выражение лица совершенно не располагали к общению с этим человеком.
Старуха лишь всхлипнула и скрылась в коридоре. Дверь захлопнулась.
Янка сидела за столом, изучая вошедших. Все молчали. Молодой человек, с крупным золотым перстнем на пальце поставил на стол пару пакетов с названием какого-то дорогого фирменного магазина. Запах фруктов начал смешиваться с розовым ароматом, до сих пор витавшим в воздухе. Человек с тростью поморщился и обернулся к высокому:
– Тот, кто привез ее, здесь? – по-французски спросил он.
– Да, милорд, – коротко ответил тот. Так же на французском. Янка старалась не подавать виду, что понимает их.
– Позови.
Высокий вышел. Звук его чеканных шагов глухо отражался от стен коридора.
Незнакомец, поигрывая тростью, продолжал стоять и как бы между делом оглядывал комнату. «Дает к себе привыкнуть», – подсказал Янке внутренний голос. «Угу», – согласилась девочка, наблюдая за тем, как его спутник – молодой человек выкладывает из пакетов сладости и фрукты. Он пару раз улыбнулся ей, но Янке пока что было не до улыбок, даже из вежливости. Она перебирала в голове всевозможные варианты развития событий и остановилась на том, что если бы ей хотели навредить, то так бы с ней не церемонились.
Высокий вернулся достаточно быстро. С ним в комнату вошел молодой парень с густыми вьющимися рыжими волосами, забранными в хвост. Чуть прищуренные серые глаза смотрели весело, но насторожено, а длинный прямой нос делал его похожим на индейца. Носил он черную безрукавную футболку, светло-голубые джинсы, на запястьях вязаные напульсники, на шее красовалась золотистая цепочка. В руках он держал барабанные палочки. Одна ладонь была замотана бинтом.
– Здрасьте, – поздоровался он и на всякий случай улыбнулся широкой, открытой улыбкой.
– Откуда запах? – резко обернулся к нему незнакомец с тростью.
Парень непонимающе обернулся к высокому, которые стоял за его спиной. Тот перевел.
Парень неопределенно пожал плечами.
– Что с рукой? – вновь спросил его незнакомец, указав тростью на перевязанную ладонь. Теперь переводил молодой человек, который до того занимался пакетами. «Значит, вот кто ты», – поняла Янка.
– Да я это… ну… – начал было парень, однако высокий болезненно ткнул его в спину. Осознав, что так просто выкрутиться ему не получится, он принялся торопливо объясняться. – Да хотел вот девушку свою порадовать – подарить ей ее подвеску. – Здоровой рукой, в которой держал палочки, парень указал на молчащую Янку, – протянул руку, чтобы сорвать… А так обожгло!... Как электричеством шибануло!… Ожог теперь вот… – он потер перевязанную руку. И видя, что от него ждут дальнейших объяснений, продолжил. –  А запах такой был – мы еле машину проветрили. Воняло, как на маслозаводе под Алуштой. Ну… в Крыму… – он растеряно посмотрел на француза, –  у нас… у них… ну, там… розы выращивают… и бархатцы… – совершенно потерявшись, добавил он. 
Весь этот монолог француз выслушал отстраненно, опираясь на свою черную с крупным набалдашником, трость, стоя вполоборота к говорившему. Когда тот закончил, иностранец медленно развернулся, пристально взглянул в глаза Янкиному похитителю и внезапным резким движением отвесил ему пощечину, молча развернулся и подошел к столу. Молодой человек с готовностью отодвинул стул. Француз сел, уже не обращая больше никакого внимания на рыжеволосого парня.
– Дурак! – бесцветным голосом прокомментировал действие своего патрона, высокий.
– Санек! – возмущенно воскликнул парень, потирая щеку.
– Какой я тебе Санек?! – насмешливо-угрожающе ответил ему высокий.
– Ой, простите, ваше сиятельство, Александр Никифорыч! – съязвил парень, поджав губы.
– Домрачев, тебе сказано было: только привезти! Не трогать! Не навредить! Пылинки сдувать! – Высокий толкнул парня к стене и теперь угрожающе нависал над ним.
– Саня, да ты чё?! Я же... В-в-ваше бла-благородие! – бедняга в нешуточном испуге обернулся к французу. Как еще обращаться к этому иностранцу, Домра – известный в петербургской рок-тусовке барабанщик – не знал. Его пролетарское происхождение и рок-н-ролльный образ жизни определенно не способствовали приобретению светских манер. «А тут еще этот мордоворот Черниговский! – с тоской подумал Домра, зажмурив от страха глаза. – Прибьет ведь нафиг, и ничего ему за это не будет!»
– П-простите, – с трудом смог он выдавить из себя, когда Черниговский сграбастал его за грудки и пару раз впечатал в стену, отчего цепочка порвалась, а на черной футболке прочертились белые полосы. Француз пристально смотрел на Янку. Та прикрыла веки и, стараясь не мигать, уставилась в стену за его плечом. «Вон!» – не оборачиваясь, бесцветным голосом произнес иностранец. Домра, которому даже не потребовалось перевода, едва почувствовав, как ослабла хватка Черниговского, стремительно выскочил из комнаты, держась за разбитую голову. Черниговский аккуратно прикрыл за ним дверь и загородил ее своей спиной.
– Итак, мадмуазель, Вы – Янна Ордина? – француз, облокотившись на стол, смотрел Янке в глаза. Та упорно продолжала молчать.
Молодой человек с золотым кольцом на пальце перевел. «А кольцо–то у него почти как у Рудика», – ни с того ни с сего отметила про себя Янка. «Может, он тоже – Наследник?»  На всякий случай, Янка ничем не выдавала своего умения понимать собеседника.
– Мадмуазель, разрешите представиться, вежливо продолжил француз. Мое имя Жером Леруа Маль-Авизе. Я, скажем так, дипломат. Прошу прощения за этот небольшой спектакль. Но, иногда люди действуют иначе, чем от них ожидается. И в подобных случаях требуется принимать вполне жесткие меры. «Нарушение правил – это против правил», – как говорит один мой знакомый. Поэтому редко кто решается идти против наших правил… – он продолжал смотреть на Янку, ожидая ее реакции.
«Пожалуй, пора начинать общаться», – предложил ей внутренний голос. Янка была с ним согласна. Надо же выяснить, что им от нее надо. Неопределенность ситуации и ее роль в ней давали о себе знать, – она начала уставать.
–  А что, похищение людей – это по вашим правилам? – с хрипотцой язвительно спросила его Янка.
Авизе поменял позу, чуть подавшись вперед.
– Давайте говорить прямо. Вы нам нужны.
– Давайте, – согласилась Янка, стараясь не терять чувство самообладания. – Но для начала, поясните, кто это «мы» и почему «я».
– Мы… – тонкая улыбка тронула губы француза. Очевидно, он был рад, что диалог наконец-то завязался. – Мадмуазель Ордина, что Вам известно о вольных каменщиках?
Янка подумала, как бы на этот вопрос ответил дядя Джон и осторожно сказала:
– Не больше, чем вы хотите, чтобы о вас было известно.
– Дипломатичный ответ, да… – удовлетворенно кивнул Авизе. – В таком случае, Вы, наверное, понимаете, что у любой организации есть определенные ритуалы.
– И? – Янка предложила своему собеседнику продолжать.
– Вы побудете с нами несколько дней и сделаете все, что мы Вам скажем. Не пугайтесь, ничего неприличного или непристойного Вам предложено не будет.
– Почему я?
– Потому что Вы – очень необычный человек, Янна Ордина, – француз нараспев произнес Янкино имя. – И нам требуется лишь ваше присутствие.
– А если я откажусь?
– Если Вы откажетесь или, согласившись, попытаетесь убежать, у Вашей семьи… – Авизе остановился и уточнил, – у Вашей семьи в родном городе начнутся неприятности.
– А если соглашусь?
– Тогда через несколько дней мы вас отпустим.
Янка помолчала.
– У меня условие.
– Слушаю вас внимательно.
– Если я остаюсь здесь жить какое–то время, принесите обогреватель. – И видя непонимание на лице француза, добавила, – ну холодно здесь!
– Хорошо, – улыбнулся ей Авизе, – что-то еще?
– А погулять можно?
– Что?!
Краем глаза Янка заметила, как от удивления поднялись брови переводчика.
– Во дворе на полчасика. Кислородом подышать. Ну пожа-а-алуйста, – Янка состроила подходящее ситуации выражение лица.
– Хорошо, – слегка опешив, согласился Авизе и обернулся к Черниговскому, – пусть выведут ее на полчаса во двор.
Он поднялся и уже на выходе обернулся к Янке:
– Постарайтесь выспаться. Завтра поздно вечером мы отправимся на прогулку. И… – он указал на стол, – кушайте фрукты, мадмуазель.
Когда Черниговский и французы уехали, в комнату к Янке пришла Мироновна, выдала Янке ее кеды и вышла с ней во двор.
Дом, в котором поселили Янку мог находиться в любом районе Петербурга и его окрестностей. Двухэтажный, устало-желтого цвета, с одним  подъездом, он стоял чуть поодаль от дороги, по которой то и дело проезжали автомобили. Затемнявшие двор старые деревья и кусты, отрезали его внутреннюю жизнь от любопытствующих взглядов. Пожалуй, только местные коты проникали на эту территорию, да и то не задерживались здесь надолго. Один такой серый, невзрачный, худющий от постоянного недоедания, кот, попытался прошмыгнуть мимо Янки. Однако, словно передумав, остановился, подошел к ней, дал себя погладить, обнюхал руки.
– Нет у меня ничего, котя, – сказала Янка, радуясь общению с этим бродягой. – Но, – она мельком обернулась на сидевшую на стуле у подъезда Мироновну и тихо прошептала, – если ты найдешь Фрактуса, и скажешь ему, где я, еды у тебя будет до конца твоей девятой кошачьей жизни!
Кот терся о ее ноги, руки, мурлыкал. Где-то над ними кричали чайки, ветер теребил листву.
– Всё, девочка! Идем в дом! – услышала Янка голос Мироновны.
– Меня Янна зовут! – крикнула ей Янка и обернулась к коту, – найди Фрактуса! Найди! – она еще раз погладила кота и, помахав ему на прощанье, скрылась за дверью.   

* * *
Профессор Честертон стоял у окна и задумчиво рассматривал волшебную палочку своей племянницы. Как-то все произошло не вовремя, – думал он. – Да грифоны еще эти… Всё происходит совершенно не так, как было задумано, и не тогда. Рано, слишком рано!..» Близилось полнолуние, и оно могло спровоцировать опасные, неконтролируемые события. Он это понимал. И потому беспокойство за Янну никогда не оставляло его. Он старался сдерживаться, особенно на виду у людей и Фрактуса, которые то и дело приходили к нему с докладом о поисках. Круг подозреваемых давно сузился, и они с Краудом уже догадывались, кто мог быть замешен в похищении девочки. Но вот зачем – это было непонятно. Ведь переговоры закончились обоюдными уступками и подписанием соглашения. Не могли же они нарушить условия перемирия?
Надо было прогуляться и проветрить голову. После вчерашних событий он уже почти пришел в норму (чем очень удивил доктора Тензина), но постоянное пребывание в помещении утомляло его не меньше, чем напряжение дня розысков. Честертон взглянул на часы. Начало второго ночи. Пойти можно было в Сенат-бар на Галерной – тот работал до раннего утра. Честертон набросил пиджак поверх рубашки, вышел из номера, повесил на ручку двери табличку «Не беспокоить» и спустился вниз.
Он знал, что за ним будут следить – сопровождать невидимые спутники, прикрепленные к нему Серебряковым. Знал и был не против, – надо же ребятам на ком-то практиковаться. Это было хорошей практикой и для него, – практикой быть свободным, практикой просто быть, даже зная, что за тобой наблюдают. И чтобы окончательно прочувствовать вкус этой свободы – быть просто человеком, быть собой – Честертон вышел открытый, оставив трость в номере.
Он шел по ночному городу, наслаждаясь прохладой белой ночи – мимо Казанского собора, затем к Мариинскому дворцу и дальше – к Сенатской площади. Неспешная получасовая прогулка взбодрила его. Он зашел в ресторан, заказал легкий ужин и ненадолго – пусть совсем ненадолго – отрешился от проблем, что ожидали его за стенами дома бывшего Императорского архива. Здесь он был всего лишь одним из ночных посетителей, которых гостеприимно встречали, когда разводились мосты, и город лежал в прозрачном полусне. А когда мосты вновь соединяли берега, гостям заботливо вызывали такси, и они разъезжались в поднимающееся над городом утро.
Профессору Честертону такси не требовалось. Он расплатился и, выйдя к набережной, спустился по гранитным ступеням к воде. Там, прислонившись к шершавой поверхности камня, он отрешенно наблюдал, как волны бьются о неприступный берег. К нему вновь и вновь приходило понимание того, что порой обстоятельства сильнее попыток человека изменить ход вещей. «И все же, «вода точит камни», – вспомнил он старое изречение, – и когда-нибудь и этот город – несомненно, Великий Город, – канет в Лету, оставив о себе лишь воспоминания».
Он поднял ворот пиджака – ветер с залива усиливался, начинало накрапывать. Пора было возвращаться. Честертон прошел вдоль набережной, пересек Сенатскую и укрылся от усиливающегося дождя под деревьями Александровского сада.
«Что же им надо? – эта мысль не давала ему покоя. – Точнее, что им нужно от нее? Что такого было в его племяннице, что так жаждали использовать масоны (если это вообще были они)? Ее магические способности? Но ведь палочка осталась в рюкзаке. Да и можно договориться с любым волшебником, благо в этом городе найти их было не сложно. Было бы желание. Как бы то ни было, Янна была для них не целью, а скорее, лишь средством. Вот только средством достижения чего?»
Честертон остановился напротив центральной арки Адмиралтейства. Золотая игла вышивала по серой облачной ткани воздушные узоры. Скульптуры, изображавшие силы природы и космоса, небесного правосудия и равновесия поддерживали архитектурный ансамбль. И что-то читалось за всем этим. За давностью лет предназначение многих фигур, да и сами фигуры были утеряны, и целиком прочесть текст уже не представлялось возможным. Обрывки символов и аллегорий складывались в незаконченную картину. Божественная Изида, Звездная Урания, владыки морей, мировые сферы на трех точках опоры, четыре первоэлемента, ветра и стороны света,  и выше их всех – золотая стрела, устремленная в небо, толкающая впереди себя золотой кораблик. И не просто в море, а вверх, в небесный океан, к солнцу, в открытый космос! И к ней как к центру стягивалась стрела трех главных артерий Санкт-Петербурга. Так захотел царь Петр, так воплощали его волю его потомки… Но это все были лишь догадки, версии. Кто знает, как бы развивалась история, сохранись эти каменные скрижали в своем изначальном виде?
Честертон поднялся по Гороховой до Каменного моста, еще раз оглянулся на золотой шпиль Адмиралтейства, подумал, что неплохо было бы восстановить башню с кадуцеем на одном из домов, затем свернул налево и, любуясь, как безмятежно падают капли дождя в темную воду канала, вернулся в Гостиный Двор.