Время

Мне никогда не забыть этот запах. Знаю, что ни услышать, ни найти в своей жизни не удастся, но и…не забыть его, живущего в заходящих, за окаменевшие стебли саксаула,  солнечных лучах, и в песчаном море, чье движение заметно по верхушкам барханов, и в морщинках, разбегающимися руслами иссохших рек, ладоней погонщика, истертых бечевой из грубой шерсти. Он улавливается в улыбке пятилетнего мальчика, чьи стопы никогда не знали обуви, с трех лет и до заката приученные бегать за козлятами, наказывая их иссохшей лозой. И, конечно, в ее глазах... в глазах юной берберки, подававшей мне ледяное верблюжье молоко в ковшике из тыквы. Напоминающие ружейные стволы ее зрачки, напрягающие тело, и несмотря на большую жажду, делающие глотки почти невозможными. Каждый раз, когда мотыльки её глаз медленно смыкали свои крылья, я чувствовал расслабление, и каждый раз, медленно раскрываясь, они бросали мне за шиворот горсть африканских муравьев. Я пил медленно, втягивая носом смесь молочного холода, телесной страсти, пустынного суховея и, силился запомнить всё. А она, улыбающаяся чуть потрескавшимися губами, из-под которых подглядывал жемчуг, морщила кончик носа, и горделиво поводила голыми плечами, держащими, что-то тонкое и струящееся до бедер. Даже сейчас, вспоминая ее флирт в этой необъяснимой накидке, я ловлю себя на мысли, что никогда не был так внутренне противоречив. Мы желали друг другом обладать, но и в тоже время, не хотели, чтобы исчезло предвкушение. Он тогда, запах, исходил от нас обоих… Аромат, не замечаемый ни ее отцом, обтирающим моего верблюда, ни маленьким братом, разнимающим двух козлят, источаемый смешением двух миров разделенных вечностью.