Абсолютная эмпатия

               

      Спустя сотни кинофильмов и литературных сюжетов меня как будто озарило - все, что я смотрел или читал когда-либо, служило не дорогой, по которой можно упоительно сбегать от ужаса своего существования, но лазом в иные формы восприятия, жаждой видеть чужими глазами, обладать чужими мыслями. Впервые особенно остро я ощутил это во время просмотра кинофильма Николаса Роуга "Обход". Контраст между детьми европейской культуры и полуголым мальчиком-аборигеном открыл для меня такую неизбывную пропасть мироощущений, что я застонал от тоски. В один момент я понял, что самые фантастические путешествия совершаются не по материкам и океанам, но по самобытным Вселенным, что ютятся умах, так непохожих на мой собственный. Аборигены Австралии, древние бушмены !хонг, сидху, скитающиеся по просторам Индии;  мусульмане, христиане, язычники; художники, бродяги и шизофреники - мне страшно захотелось побывать в голове каждого, познавать действительность их образами, трогать вещи их руками и говорить на их языке.
   
      Кино закончилось первобытной пасторалью, и я на несколько секунд попытался представить себя молодым аборигеном начала голоцена; почувствовать обыденное по-иному, вжиться в восприятие, как актеры вживаются в роль.
Итак, мои предки почти сорок тысяч лет назад ступили на земли исчезнувшего Сахула; вечные кочевники, они никогда так и не узнали земледелия. Пока в Евразии их собратья отвоевывали мир у ледников и неандертальцев, они бродили тропами песен, как бы заново создавая все сущее. Человечество менялось, а мой народ -нет. Взлелеянные солнцем и великими просторами Австралии, мы утратили необходимость куда-либо стремиться. Единственное, что у нас есть -  удивительный, незыблемый мир, воспетый нами в песнях.
    
     Вдохнув в себя эти тысячелетия, я закрываю свои глаза, чтобы открыть чужие. Под ногами - жгучий песок; пустыня залита светом. Я бреду по земле, которую искренне считаю своей, а себя - логичным ее продолжением, и мне знаком здесь каждый куст и расщелина. Мне неизвестно, что за ее пределами. Я никогда не слышал шума заводов и автомобилей - лишь знойную тишину, лишь голоса соплеменников. Моя рука крепко сжимает копье, а взгляд касается горизонта; я терпеливо жду появления даров земли, которые она шлет моему народу в виде зверей и птиц. Мои мысли более не похожи на мусорную кучу. Они неспешны и ясны; они как озеро в безветренную погоду отражают все что я вижу, и я с одинаковой важностью воспринимаю каждый миг созерцания.  Я больше не я; "я" - простейший звук для сложнейшей из задач, манифестация субъективного бытия и отчаянная попытка разделить единую живую материю на части. И если мы - это эманация наших родителей, а они - своих, и далее, с головой в бесконечность рекурсий, то мой воображаемый абориген, который вполне мог БЫТЬ, и я сам - это одна плоть и кровь, осуществленная неравномерно во времени и пространстве. Какая пропасть ностальгии открывается при мысли об этом!  Как будто по прошествии тысячи жизней я на пару секунд заглянул в дом, с которой начиналась самая первая из них, и пусть в ней еще не было удивительных знаний и открытий, зато она была чиста и первозданна, как хрустальный грааль.  Знакомое нам искусство ничто по сравнению с тем, что свершалось тогда: вещи назывались именами, закономерности превращались в концепции. Секунду назад, в своей фантазии, я был первично пуст, чтобы наполниться; мгновение спустя - снова в руинах современной мысли, однако ту счастливую пустоту не забыл и сейчас.
    
     Всего несколько секунд воображения, погружения в возможное не-я ¬ — и такая потрясающая революция опыта! Мне открылась новая грань осмысления, и я на шаг стал ближе к тому, чтобы объять необъятную в своих ипостасях реальность. Щемящая недосягаемость принадлежащих другим людям миров не оставляла меня с тех пор никогда, и страсть к абсолютной эмпатии стала чем-то вроде тайного хобби.