Стать поэтом в Ялте - 10

 
Такую Ялту «с человечьим лицом» любил не только я. Интересно  писали  о ней  местные поэты Леонард Кондрашенко, Михаил Козаков, Владимир Куковякин, Владимир Коробов. Их уже  нет с нами… Я  хорошо их знал и даже способствовал присуждению большинству  из них почетной  премии имени А.П.Чехова. Владимир Коробов  работал в  музее Чехова  научным сотрудником, потому  я  приглядывался к нему  особенно пристально. Владимир  родился в городе Тобольске, а с 1955 по 1988 год жил в Ялте. Окончил в 1984 году Литературный институт имени А. М. Горького, учился  там же  в  аспирантуре. В 1983—1988 годах работал научным сотрудником Дома-музея А. П. Чехова в Ялте. Потом переехал в Москву, где  сделал блестящую литературную карьеру: с 2004  Коробов - член Правления союза Российских писателей, член Бюро Международного Литературного фонда; член Президиума Литературного фонда России. Ялте, где работал над темой, отвечающей его душевным склонностям: «Чехов в русской поэзии». Как поэт он выпустил  три  книги стихотворений - «Взморье» – 1991, «Сад метаморфоз» – 2008, «Изменчивый пейзаж» - 2010. Здесь очень много стихов, которые написаны о Ялте и родились в  Ялте. Владимир Коробов известен также как составитель сборника литературно-критических статей о Чехове, а также замечательной антологии «Прекрасны вы, брега Тавриды: Крым в русской поэзии». Ценятся его переводы «Крымских сонетов» Адама Мицкевича.   Скоропостижно умер в Ялте 26 ноября                2011 года - вскоре после  участия  в  поэтическом  фестивале «Чеховская  осень», куда  мы пригласили его в качестве председателя  жюри...
    Его поэтическое  «преображение» случилось не без загадочного происшествия. Однажды молодой человек отдыхал на лавочке. К нему подошла незнакомая девушка и сказала, пронзительно глядя в  глаза: «Ты  будешь поэтом…». Молодой человек находился на  распутье,  только примеривался к судьбе. Этот случай  помог Владимиру Коробову  найти себя…
       К музе  Владимира  я прислушивался с  особенным вниманием:  в  формировании «бытийного» взгляда Коробова на мир  сыграло близкое знакомство  поэта с творчеством  Чехова. Читатель знает, что именно в Крыму Чехов провел последние годы жизни. Здесь проявилось в чеховской прозе и драматургии уникальное качество: органический сплав символической образности с бытийной мудростью философа. Что я имею в виду? Прежде всего, знаменитый рассказ «Дама с собачкой». Там есть эпизод, который наиболее ярко раскрывает взаимосвязь образа, отточенного до символа, с острым ощущением того, что все нами совершаемое есть часть безграничного бытия. Но какая ничтожная   часть! Это – эпизод в Нижней Ореанде, где  величественная красота моря, неба и гор повергают героя в размышления о вечности. Реалии крымской природы – это знаки языка, которым и Владимир Коробов артикулирует свое миропонимание. Вот характерный пример:

Есть виноград, смотреть на море,
На парус облака в окне,
Или на горлиц на софоре
Все так же интересно мне…

Так день неспешно протекает
И ткет узоры бытия,
И в ткань, как ниточку, вплетает
Твое единственное «я» -

Незримое переплетенье,
Неуловимое звено.
Но в это зыбкое мгновенье
Ты вместе с вечностью – одно.

    Трудно себе представить,  чтобы впечатлительный мальчик, чья жизнь протекала в Ялте, в окружении подпирающих небо гор, цветущих садов, яркой синевы моря, остался глухим к плеску волн, равнодушным к пиршеству южнобережных красок. Художническое видение мира в высшей степени присуще поэту. По свидетельству людей, близко знавших Владимира (их в  Ялте  немало!) он прекрасно знал мировую живопись, был частым посетителем художественных выставок, особенно в Москве и Петербурге.
      Зримым воплощением словесной живописности Владимира Коробова стало стихотворение «Базар», написанное в середине 80-х годов в Ялте. Написано, что называется, с  натуры. Характерно, что пишет поэт о совсем прозаической вещи, а  вовсе не о курортных красотах. Раньше продовольственный  рынок находился в  центре города, буквально через речку от здания  горисполкома. Полуголодное детство юного Володи Коробова явственно ощущается  в  жадном  внимании поэта к  сочному и пахучему  содержимому рыночных прилавков. Стоит немного углубиться в  анатомию стихотворения, чтобы понять сущность изобразительного стиля поэта-земляка. Фламандский  натюрморт! Картина с  выставки  русских передвижников! Тут есть чему поучиться! Вот, живописуя ялтинский базар словно художник-передвижник, поэт воссоздает в деталях реалии базарного быта:

На ржавый засов закрывают ворота –
До лета лишился пристанища пес.
И дворник с похмелья ворчит на кого-то,
Сметая метлой ворох высохших роз.
Этой же цели служит подробное перечисление «базарных сокровищ»:

    …мешки кукурузы,
Орехи, инжир, помидоры, хурма,
Урюк, алыча, кабачки, баклажаны,
Чеснок и маслины, капуста и лук,-
Как будто сошлись все державы и страны,
Края и республики съехались в круг…

Вот картина, вся проникнутая динамикой экспрессионистов:

                                    …чрево базара
С рассветом  росло не по дням – по часам,
И склады ломились, треща от товара,
И трудно держать было тару  весам,
И прыгали гирьки, и звякали миски,   
И падал, звеня, к пятачку пятачок…
………………………
О, как над прилавками ловко и быстро,
Мелькали ножи! О, как было пестро!
И рыба сияла в сетях серебристо,
И цинковым солнцем слепило ведро!

Как видим, автор, воссоздавая динамику базарной жизни, нагнетает глаголы – иногда по два, по три в строке. Эта картина,  воспроизводя водоворот  базарной суеты, показывая его не только внешнюю пеструю оболочку, но и жесткое нутро:
…грузчики, злясь, изнывали от  пота,
Толпе преподав сквернословья урок.
И в лавке мясной шла такая работа –
Аж брызгала кровь мяснику на сапог!
Вонзался топор…

Динамичные эти строки прекрасно иллюстрируют фразу, как бы невзначай оброненную автором: «Чрево базара»…  В поисках словесной изобразительности, Коробов прибегает к приемам, которые были открыты еще Пушкиным. Вспомним знаменитое стихотворение, которое начинается строкой «Мороз и солнце! День чудесный!». Вчитываясь в хрестоматийное, казалось бы, стихотворение, вдруг осознаешь, что Пушкин, опираясь на глагольные формы, образованные от прилагательных, создает ощущение непреходящей сиюминутности момента. Он не пишет «ель зеленая», «лес черный», «речка блестящая». Он пишет – «ель зеленеет»,  «лес чернеет»,  «речка блестит». Определения  «зеленый» или «черный» отражают постоянные свойства или признаки: елка вчера была зеленая – и завтра будет зеленой... Глагол «зеленеет» характеризует сам момент восприятия, вносит элемент экспрессии. Цвет  становится   субъектом действия. Посмотрите, как трансформировался этот прием у Коробова:

Как гейзер, вскипал, завлекая базар,
Торговки толкались, толковали о Сочи,
И бронзой на лица ложился загар.

Неожиданно осознаешь, что в этой образной строке «загар» становится не просто свойством кожи. Он  превращается в   субъект действия: «загар ложился». Строки, проникнутые взрывным динамизмом, соседствуют с образами, отражающими зыбкость восприятий импрессиониста:

      Лиловая печень лежала пластом…

      Бьющая в глаза яркость, пестрота базарной картины у Коробова сродни полотнам, написанным в стиле Фове. На это указывает и сам автор: «кричащая яркость». Автор, похоже, сознательно подбирает словесные аналоги приемов Фове – в их роли выступают оксюмороны: «возвышенный быт», «обыденность чуда». Обобщая эту картину, наполненную цветом, светом, живым движением жизни, нагромождением сочных и осязаемых товаров, разложенных на прилавках, - приходишь к мысли, что автор сознательно опирался на художественный опыт всего мирового искусства. Тут и фламандский натюрморт, и сюжетность бытовых полотен передвижников, и зыбкий импрессионизм, и экспрессия экспериментальных полотен русских модернистов начала двадцатого века. Возникает ощущение, что Коробов использовал еще один изобразительный прием, характерный для старых мастеров. Вспомним «Ночной дозор» Рембрандта, где в толпе персонажей вдруг обнаруживается лицо самого автора… Вот Коробов живописует мясные ряды, где кровь брызжет на сапоги мясника, где сочится нутро освежеванных туш, - и рядом лицо мальчика, устрашенного и завороженного этой картиной:

Лишь мальчик, бледнея, глядел оробело,
Забыв от испуга про золото груш…

       Все, что сказано здесь о живописности образов Коробова, можно было бы повторить, восхищаясь пластичностью (скульптурностью), музыкальностью текста стихотворения. Но, Коробов, наверное, не был бы Коробовым, если удовлетворился бы «картинками с выставки». Похоже, что эта базарная жизнь явилась частью его не только поэтического, но и бытийного ощущения жизни. Если раньше говорили «вся жизнь – театр», то теперь – и особенно теперь!-  можно сказать, что «вся наша жизнь – базар»…

Устройство твое, совершенно, как соты,
Прекрасна людская твоя суета!
Люблю, затерявшись в толпе бесконечно
Глазеть на базар, словно в калейдоскоп.
Где звезды узоров, меняясь беспечно,
Не знают повторов, как в детстве…

И уж совершенно мудро, по-философски, звучит концовка стихотворения:

О, только б не верить упрямо, что тайна –
Лишь зренья обман, жалких стеклышек горсть!…

       Великолепно! Ялта  не может не гордиться  своим земляком, обогатившем  русскую поэзию столь яркой словесной  живописью. О художественном опыте рано ушедшего из жизни мастера я  опубликовал большое эссе, откуда  и взят этот фрагмент…