Странный брак

Старинный викторианский особняк в маленьком английском городке Хай-Уиком, несмотря на тёплый декабрь, погрузился в туман печальных раздумий и торжественной скорби.
Сегодня истекали последние часы жизни одного из любимых народных мэров, который вот уже две недели как слёг после традиционной церемонии ежегодного взвешивания. Приезжему будет любопытно узнать, что в этом древнем уголке Юго-Восточной Англии до сих пор чтят древние обычаи предков.  Согласно одному из них мэр города избирается ровно на один год и смещается с поста, если за время служебной деятельности прибавил хотя бы один килограмм веса в теле.   
Две недели тому назад настал волнительный день Х и выяснилось, что любимца народа, борца за свободы граждан, человека высокой морали и нравственности, сэра Чарльза Уильяма Стоунхеда, выдержавшего шесть взвешиваний подряд на посту мэра, в этом году постигла трагическая участь – он неожиданно располнел. Именно так было прокомментировано в вечернем выпуске «Таймс».   
Прямо с огромных весов у церкви на Уайт Олд Террас ослабевшего в ногах несчастного мэра тотчас увезли домой и с тех пор он не вставал. Доктор Сандерс лишь разводил руками и сокрушённо вздыхал, а пастор Броуди призывал всех оставаться мужественными и уповать лишь на чудо, что когда-нибудь мистер Стоунхед поправится, а лучше всего похудеет. Тем не менее, сэр Чарльз продолжал угасать, и вскоре к особняку потянулась многочисленная пёстрая родня без пяти минут усопшего мэра. Тот собирался выйти и, произнеся «последнее прощай» назвать имя того, кому по завещанию достанется состояние, оцененное в один миллион фунтов стерлингов.
Без трёх минут не жилец, шестидесятилетний старик Стоунхед действительно вышел к затаившей недоброе дыхание родне, сопровождаемый нотариусом Редбуллом и верным жёлтым псом – бульдогом Крезом. Прихрамывая на обе ноги, хозяин останавливался возле очередного  гостя и тот непременно ронял голову на грудь, театрально вздыхая и бормоча слова из разных молитв, – вперемешку за здравие и за упокой. Одна из племянниц в истеричном исступлении упала на колени и отчаянно заорала гимн «Бог спаси королеву». Затем сэр Чарльз приблизился к стоявшей в арьергарде восемнадцатилетней тонкой брюнетке, которая, не мигая, преданно смотрела на Чарли изумрудными французскими глазками. Её звали Люсиль. В порыве желания приблизиться и приласкать пышную грудь молодой супруги, сэру Чарльзу вдруг стало нехорошо, и поддерживаемый мистером Редбуллом, он немедленно был доставлен обратно в кабинет.
Толпа скрежетала зубами и пылала сплочённой в такие минуты злобой в адрес миссис Стоунхед – без минуты вдовы, но никто не сдвинулся с места, претендуя и на свой кусочек жирного пудинга.   
Люсиль мило улыбалась, припудривая носик, и испытывала пунцовое смущение на щёчках от плотоядного взгляда косоглазого парня в майке со спичкой во рту. И только раз она вскрикнула, когда пёс Крез прислонился носом к её бедру, пуская слюни. Миссис Стоунхед брезгливо пнула носком сапожка собаку в морду и солидный бульдог, обиженный на хозяйку, скуля и позвякивая медалями на шее, униженно побрёл к двери кабинета хозяина.
Вскоре наступил финал. Вышел доктор Сандерс и торжественно объявил, что сэр Чарльз Уильям Стоунхед изволил отойти в лучший мир, но перед этим отдал последнее распоряжение завещать всё своё состояние… верному псу Крезу.
Происшедшее так сильно потрясло впечатлительную душу Люсиль, что пребывая в длительном обмороке, она пропустила и похороны супруга и отъезд родственников и очнулась, когда клерк из нотариальной конторы посетил дом и привёз для молодой вдовы папку с документами на вступление в наследство. Лишь тогда она с ужасом осознала, что какая-то блохастая желтая собака со сморщенной наглой мордой получит всё. 
Люсиль с негодованием в душе слушала слова нотариуса о том, что псу следует оказывать любые почести, приличествующие в английском обществе для лиц такого ранга. Сам герцог Эдинбургский, поклявшись в вечной дружбе, просил господина Креза оказать честь и вступить в члены именитого частного клуба. Из резиденции Её Величества прислали депешу, в которой бульдог приглашался во дворец для вручения ему почётного ордена Британской Империи. До конца дней Креза миссис Стоунхед должна была называть собаку сэром.
Люсиль вздрагивала после каждого «Вам надлежит» и скулила после очередного «Вы обязаны». Вдова вознегодовала ещё сильнее и пожелала снова впасть в беспамятство. Однако после заключительных слов нотариуса о том, что после смерти собаки весь капитал сэра Чарльза перейдёт в Фонд помощи бездомным собакам графства Бакингемшир, – иными словами будет моментально разворован, – Люсиль как-то нервно приободрилась и приготовилась действовать весьма решительно, отстаивая свои уже птичьи права.
– Слушаю Вас, мадам, – деловым тоном встретила миссис Стоунхед служительница Дома бракосочетания, назвавшаяся Аделью, и тотчас любезно попросила: – Простите, не могли бы вы оставить собачку в приёмной? За ней там присмотрят. 
– Видите ли, в чём дело, – смущённо заговорила Люсиль, снимая перчатки. – Эта собака, как вам сказать….словом, я решила выйти замуж и…
– Сюда за иным не приходят, – радостно ответила Адель.
– Да, но я бы хотела замуж за этого пса.
Девушка за конторкой выпрямилась и пристально всмотрелась в лицо Люсиль.
– То есть вы…
– Я понимаю, что моя просьба – чистый бред и я выгляжу нелепо, – бормотала вдова сэра Чарльза, не находя нужных слов, и умоляюще глядела на девушку. – Скажите, такие браки ведь не запрещены в Англии?
– Разумеется, нет, мадам, — медленно пролепетали губы за конторкой, – но особенно и не поощряются. Впрочем, это ваше личное дело. Позвольте спросить, почему ваш жених в наморднике?
– О, не обращайте внимания. Он не в духе.
– Вот как! Вероятно, его смущают какие-нибудь внутренние обстоятельства?
– В последнее время, – призналась Люсиль, – мы не можем найти общий язык. У него умер хозяин, и бедный Крез всё ещё не оправился.
С этими словами она поднесла руку, чтобы погладить пса, но Крез зарычал, и в глазах собаки отразилась непримиримая злоба.
– Да, вы правы, – согласилась регистраторша. – Не в духе. А вы не могли бы попробовать снять с него намордник? Возможно, тогда ему станет удобнее.
– Не могу, – со слезами промолвила Люсиль.  – Я его боюсь.
Регистраторша покачала головой, минуту обдумывала и, в конце концов, приняла решение:
– К сожалению, миссис Стоунхед, без согласия одной из сторон мы не можем провести законный обряд бракосочетания. Вот когда жених полюбит вас, тогда и приходите оба.
Люсиль, сложив вместе ладошки, умоляюще взывала:
– Прошу вас помочь мне. Я уже пыталась кормить его и играть с ним и гладить, а он рычит и скалится. Однажды зашла в комнату, а он перерыл весь комод и разорвал дюжину моих платьев. Затем залез на постель и совершил свои дела… прямо на нежнейший шёлк. Да ещё так много. 
– Да уж, – усмехнулась Адель. – Видно, у него к вам весомые претензии. Но по-дружески предупрежу: собаки как дети, они чисты и искренни и чувствуют любую фальшь, как не забывают и обид. Вы можете сколько угодно совать ему еду или пытаться играть с ним, но если вы это делаете без желания, ничего не выйдет.
– Я желаю! – крикнула в нервах Люсиль.
– Выйти за него замуж? – скептически спросила девушка. – Зачем?
– Это не имеет значения. Впрочем…я не могу вам сказать, простите. 
– Вот когда ваш пёсик полюбит вас, тогда милости просим. Последний вам совет: Если хотите завоевать доверие собаки, попробуйте пожить её интересами. Тем более, если она – ваш будущий супруг.
Люсиль в удручённом состоянии покинула здание, провожаемая ироническим взглядом регистраторши. 
Прошла неделя. Для Люсиль она пробежала подскоками и вприпрыжку. Всегда солидный неторопливый пёс Крез, мрачно взирая на хозяйку, никак не мог привыкнуть к её всё новым и новым странностям. По утрам она ставила миску у домика собаки и, опускаясь на четвереньки, нависала грудью над едой, ласково призывая Креза подойти, расхваливая вкусности блюда. Люсиль во всём копировала пса. Крез любил иногда после обеда полаять на прохожих, прочистить горло, а Люсиль с чувством долга тотчас падала на четвереньки лаять вместе с ним. Пёс однажды чуть не оглох от трубного воя хозяйки, опустил голову к земле и прижал лапы к ушам. 
Дворецкий Томас как-то заметил, что собаки еще предпочитают спать на кровати хозяев и Люсиль со слезами на глазах, попыталась впихнуть себя в будку Креза. Дворецкий с псом стояли рядом и переглядывались. Не найдя в глазах Томаса ответа на вопрос «А чего это она?», Крез с мыслями «Не мой ведь размерчик» неохотно подлез под шубку хозяйки и уткнулся мордой в тёплую ароматную плоть, которая резко вздрогнула. 
– Томас! – завизжала Люсиль, не в силах вылезти наружу или пробраться внутрь конуры. – Что себе позволяет эта мордатая дрянь?
– Видите ли, миссис, – спокойно предположил дворецкий, – собаки таким образом проверяют, можно ли вам верить в полной мере и чего от вас можно ожидать в будущем. Для англичанина ведь его дом – его крепость, а вы посягаете сейчас на частную собственность, да еще и без приглашения. Я бы вызвал полисмена, но зная ваш характер…
– Заткнитесь, Томас и оттащите же это чудовище, – гортанным визгом застонала Люсиль, – или я уничтожу вас обоих!
Сэр Крез благоразумно согласился оставить нервную леди в покое, – он не имел привычки компрометировать себя близкими отношениями с такими вздорными дамочками, – и отошёл по более неотложным делам. 
 
– Нет, Томас, – мы не станем с ним друзьями. Никогда, – пожаловалась как-то Люсиль дворецкому, наблюдая, как Крез весело резвится с местными мальчишками, играющими в мяч. – Со мной он так не веселится, а лишь угрюм и отводит взгляд. Но как же мне быть?
 – Не знаю, мадам, – пожал плечами Томас.
– Мне не нравится твой ответ, – холодно ответила миссис Стоунхед. – Я приказываю что-нибудь придумать, а не пялится на мои ноги. Не для мерзких слуг эти прелести. 
Дворецкий смущенно опустил голову и, откашлявшись, произнёс: 
– Мадам, если мне будет позволено?
– Говори, – тоном королевского снисхождения потребовала Люсиль.
– Полагаю, что вам не обязательно становиться для него другом.
– Но кем же?
– Право, я не решаюсь сказать.
– Уволю, – грозно заявила Люсиль, топнув каблуком сапога.
– Ну, будь что будет, – вздохнул дворецкий. – Видите ту блондинку?
Томас показал на веранду соседнего дома, на которой стояла очаровательная болонка и о чём-то переговаривалась с Крезом, беспокойно бегающим внизу.
– Да и что?
– Пёс не сводит с неё глаз.
– Вот как, – задумчиво произнесла Люсиль. – И вы можете понимать, о чём он думает?
– Как вам сказать, – смешался Томас. – Крез заигрывает с ней.
– Не смешите мои уши. Как он может заигрывать? Для этого надо знать язык флирта, и потом это высокое искусство. А здесь что? Он лает, она подгавкивает. О чём? – ехидно спросила девушка.
– Ну, например, так: «- Выходи, вместе погуляем. – Не могу: меня заперли. – А ты выпрыгни с балкона. – Ага, чтобы у меня была морда, как у тебя?»
– Какая примитивная чушь! – воскликнула Люсиль, поджав губки. – Пошло и грязно. 
– Чушь не чушь, но она выпрыгнет. Кончит строить из себя леди и плотское желание перевесит светские манеры. Вот увидите. Или запрыгнет наш бульдог. Смотрите, ах, какой наглец. Он уже на веранде. И девочка не уходит, а напротив, присела, виляет хвостиком. В знак радости полагаю.
– Мне тоже прикажете повилять чем-нибудь? – злорадно воскликнула Люсиль.
– Да простит мне ваша нежность, но почему бы и нет, — смущённо произнёс дворецкий. – Станьте ему подружкой.   
– Вы с ума сошли! Ой! Смотрите! Крез! Что ты делаешь там, негодяй? Почему он так дёргается, Томас? Ой, он же её….. мамочки. Ах…. Какой он после этого сэр? 
Когда собачьи цветочки закончились ягодками и довольный пёс, отвалив от белоснежной болонки, высунул язык и исчез, Люсиль схватилась за голову:
– Варвар! Пусть даже не мечтает. Фу! 
Вечером Люсиль решила устроить для себя интимный маленький праздник. Включив телевизор и остановившись на какой-то мыльной опере, она присела в кресло, одетая в шёлковое длинное платье с высоким разрезом, и с бокалом вина в руке,  и тихо грустила. Вдруг она почувствовала Креза. Впервые за всё время он не вызвал у неё отвращения и от его странного взгляда она слегка оробела. Отпив еще глоток, Люсиль протяжно произнесла:
– Пошёл прочь, я тебя не звала.
Крез обошёл с другой стороны и положил морду на колено девушки.
– Какой ты ужасный, – надменно произнесла она и вдруг воскликнула:
– Томас! Помогите!
Крез пружинисто  подпрыгнул и лапами обнял Люсиль за шею. Почувствовав его мощную животную силу, девушка закричала, вылив остатки вина на шею собаки.
Дворецкий спокойно спросил:
– Мадам что-то желает?
– Ты разве не видишь, идиот? – с учащенным дыханием, говорила Люсиль. – Что он там делает? Он своим языком…везде….как щекотно….
Крез слизывал винные подтёки с груди хозяйки, обдавая жарким дыханием нежную шею мадам.
– Сделайте же что-нибудь, – шептала Люсиль пересохшими губами. – Я схожу с ума. 
– Попробуйте его отогнать, – предложил Томас.
– Не в силах, – плаксиво ответила девушка, постанывая. – Как он мил. Ой! Не хочу. Нельзя…нельзя в декольте. Томас! Чего он хочет от меня?
– Смею предположить, что вот теперь, мадам, у собак это считается верхом доверия: позволять друг другу чесать себя и искать блох. Они испытывают от этого полный кайф. Теперь и вы должны выказать ему доверие. Подчинитесь? Вижу, что он вполне готов.
– Только не это пошляк, – брезгливо заявила Люсиль, но одолеваемая ласками собаки, томно ответила: – Ах, не сейчас. Сначала –  в ЗАГС. Скорее! Иначе я не смогу с собой совладать. Какой он….   
В ЗАГСе её встретила Адель.
– Я вижу, у вас полное взаимопонимание с вашим суженым, – сказала она, наблюдая покорного пса в руках Люсиль.
– Да! Да! – торопливо восклицала вдова. – Регистрируйте нас. Вот и кольца.
– Кольца? Мадам, собаке кольцо не полагается.
Из горла Люсиль вырвалось странное рычание.
– Впрочем, как угодно, – улыбнулась девушка и провела обряд регистрации брака. Когда официальная церемония была завершена и миссис Стоунхед стала полноправной женой пса, она неистово принялась смеяться и в азарте заявила дворецкому Томасу:
– Ты уволен, болван! Меня теперь будут обслуживать королевские слуги. Наконец! Богата! Богата!
Зазвучали фанфары, и под барабанный бой в зале твёрдой походкой появился господин. Он снял перчатки, отдал лакею трость и плащ и снял маску. Люсиль стала белее снега. Перед ней стоял живой и невредимый бывший мэр Хай-Уикома, сэр Чарльз Уильям Стоунхед. Похлопав в ладоши, он тотчас привлёк Креза к себе и тот, солидно и неторопливо подошёл к хозяину и сел у его ног.
– Молодец! – похвалил собаку сэр Чарльз. – Ты вновь оказался единственным бескорыстным другом мне в отличие от вас, мадам.
– Что всё это значит? – сдавленно прорычала Люсиль.   
– А это значит, – спокойно заявил сэр Чарльз, – что всё это было проверкой. Но вы не выдержали испытания. 
– Проверкой? – изумилась Люсиль. – А все эти родственники?
– Видите, вы даже не знаете мою семью. Что же тогда кроме денег вас во мне интересовало? Родственников у меня, увы, давно нет. А это… актёры, мадам, – усмехнулся сэр Чарльз. – Из Лондонского Ковент-Гарден. Блестящая труппа, надо отметить. Я сам в двух сценах чуть не зарыдал по себе. Они играли так искренне, от души, в полную силу. Вы тоже играли, но в свою игру и переигрывали. Я готов был отдать вам всё и женился на вас по любви. Да-да, представьте, что в этом стареющем сердце вдруг родилось давно угасшее чувство. А вы?
– Я.., – прошептала поникшая девушка.
– Ради денег вы готовы были пойти на гнуснейшую сделку. Я не жалею, что пожертвовал должностью ради того, чтобы вывести вас на чистую воду. Миллион фунтов стоит того, чтобы отказаться от поста мэра. Но мой народ за меня и я рад, что моё имя и моя честь не пострадали. Со временем восстановится и служебное положение, но вас, лицемерка, я больше видеть не желаю. Прощайте, мадам. Мне весьма жаль. 
– Вы не можете так со мной поступить, – всхлипывала Люсиль. – Ненавижу! Ненавижу Вас, старый комедиант! 
– Вон отсюда, французская шавка! Томас!
Дворецкий топнул каблуком, и орущий местный кот прыгнул на подоконник.
– Фас!
Люсиль злобно зарычала и с визгом, бросилась в окно за удирающим животным.
– Инстинкты, – спокойно подытожил дворецкий. – Почти как глисты. Трудно избавиться. 
– Пойдём, друг, – обратился сэр Чарльз к собаке, – встречать твой год. Вот как бывает: Все носят маски. Один под маской животного – благородный человек, а другой в человечьем обличье – жадный зверь. Такой сожрёт и не подавится. Эх, Крез, я иногда жалею, что сам рождён не собакой. О, была б моя воля, населил бы мир только собаками, ибо страшнее человека нет существа. Ему не дано стать верным бескорыстным животным, он способен лишь превратиться в подлого алчного зверя. Пойдем, друг, в паб. Выпьем за тебя и за то чтобы в следующем году мы все стали разборчивее и рядом с нами всегда оставались преданные друзья и никогда – случайные твари…