Глава 4. О песнях, стихах и жене Потифара...

9 января, 06 часов 18 минут              «О песнях, стихах, и жене Потифара»
               
                «Предательства совершаются чаще всего не по               
                обдуманному  намерению, а по слабости характера»
               
                Франсуа Ларошфуко

   К утру ряды бойцов сайтовского фронта знакомств обычно редеют. Поэтому загляну-ка я на другой сайт, знаменитый сайт «Одноклассники», число посетителей которого перевалило за десять миллионов, где все, кто не виделся помногу лет, находят друг друга. Я зарегистрирован там уже с месяц, но захожу редко, и никто особо меня не разыскивает: учился в провинции, а местные жители не очень активно пользуются Интернетом. Открываю. На этот раз сообщений много.

   Во-первых, нашелся брат моего друга юности Марата Андрей, который нынче живет в заокеанском городе Сан-Франциско, в притонах которого, по словам Вертинского, «лиловый негр вам подавал манто». Я написал ему с неделю назад, спросив, помнит ли он меня, но ответа все не было, т.к. он с тех пор не заходил на сайт.  Марат был очень необыкновенным человеком, писал очень интересные песни, некоторые из них на мои стихи, которые сам исполнял редкостным по высоте чистым голосом. Позднее в возрасте двадцати шести лет он ушел из жизни, так и не спев, вероятно, своей лучшей песни. В Древней Греции верили, что «те, кого любят боги, умирают молодыми», возможно, это так и есть. В местном театре юного зрителя, где он некоторое время работал, до сих пор проводится конкурс среди авторов и исполнителей самодеятельной песни, победитель которого получает его переходящую красную гитару.   

   Познакомился я с Маратом как раз через его младшего брата Андрея. В студенческом театре института, где я тогда учился на первом курсе, ставился спектакль «Голый король» по пьесе Шварца, и нужен был исполнитель роли мальчика, крикнувшего в финале «А король-то голый!» Этим мальчиком неожиданно для себя и меня и стал Андрей, катавшийся на велосипеде, когда я проходил мимо. В своем ответном сообщении он пишет:

Сказать, что я тебя помню, это не сказать ничего…. Ты бы удивился, если бы узнал, сколько времени я перелопачивал Интернет в поисках твоих следов… А сколько девок отдавались после «Дождь играет на клавишах листьев голубую сонату мечты...» Не сосчитать. Разве только сравнить с отдавшимися после  «И я так от холода жизни замерз, к вам  в души стучусь, отвори ты...» Не буду рассказывать с трибуны, какой ты наложил отпечаток на мою жизнь, но чтобы ты не сомневался - отпечаток есть…

   Как же, как же, помню я это стихотворение «Снежинки, как люди, стучаться в стекло…» из цикла «Песни одиночества», написанное мной в юности:

И я так, от холода жизни замерз,
К вам в души стучусь… Отвори ты…
Мне сердце сковал этой жизни мороз.
Но души, как окна, закрыты.

 Правда, сочинялись они по другому поводу, но, как тонко заметил Ф.И. Тютчев, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Может, стоит подумать об использовании собственных строк по иному назначению?

   Во-вторых, откликнулась на мое сообщение моя нездешняя любовь начала 80-х Анна Чаковенко (в замужестве Федулова), которая тоже оказалась жительницей Северной Америки, правда, на этот раз родины хоккея с шайбой. В те далекие годы нашей юности она была корреспондентом известной московской молодежной газеты и по заданию своей редакции собиралась писать о театре-студии, располагавшемся в одном из подвалов недалеко от телецентра на Шаболовке, которым руководил я. Аня была очень впечатлительна: побывав на премьере нашего «Сирано де Бержерака», она была настолько потрясена, что поехала на метро в противоположную сторону.

    История нашей любви наделала много шума местного масштаба, была известна всему нашему творческому коллективу,  а позднейший уход Чаковенко послужил причиной такой реактивной депрессии, какой у меня, пожалуй, никогда не было ни до того, ни после. Я никогда не забуду, как после последнего объяснения с ней всю ночь простоял на лестничной площадке ее дома, а сердце мое разрывалось от такой невыносимой боли, что я, как будто, чувствую ее и сейчас. Именно ей были посвящены строки:

Я шел к тебе, как иноземный воин
Шел босиком по битому стеклу к своей Саламбо…
И дошел он. И пал пред нею на колени,
И прошептал сквозь пепельные губы:
«Моя Саламбо, я люблю тебя!»
Вообще, с ней было связано очень много чувств, это была, пожалуй, моя самая большая любовь в жизни, никому и никогда не было посвящено столько моих стихотворений, пролито столько слез, увидено столько снов… Она – единственная женщина, когда-либо посвятившая мне свои стихи:

Я тебя не люблю, конечно…
Я тебя не люблю, наверно…
Я тебя не люблю… 
Неужто Я тебя не люблю?

   Всем остальным стихи писал я. Но, как было написано на перстне царя Соломона, «все проходит». Оказывается, она с тех пор сменила три страны, теперь психотерапевт, разведена и тоже мне очень рада, осенью была в Москве и очень сожалеет, что не зарегистрировалась на «одноклассниках» раньше, а то мы могли бы встретиться. Поскольку в Северной Америке в это время вечер, она оказалась на сайте, и мы с ней мило пообщались, что дало мне повод днем позвонить моему приятелю Глебу, бывшему студийцу, знавшему нашу великую историю любви, и поведать ему следующее: «Глеб, я нашел Аню Чаковенко и прошлой ночью с ней пере…» (тут я притворно закашлялся), и в ответ на душераздирающий крик Глеба: «Неужто после стольки лет переспали?» продолжил: …переписывался…» На этом мои виртуальные отношения с Чаковенко не закончились, но об этом в дальнейшем.

   И, наконец, обнаружился мой бывший приятель Юрий, с которым мы, да и никто из общих знакомых не общались почти 20 лет. В период с конца 70-х до конца 80-х это был, пожалуй, мой ближайший друг. Чего только не перенесли мы вместе! Как говорил король Генрих 11 Плантагенет Архиепископу Кентерберийскому Томасу Бекету в пьесе Жана Ануя: «Целых десять лет…На охоте, в борделе, на войне…Ночи напролет за кружкой вина; в постели одной и той же девки, и даже в Совете мы трудились вместе…»

   Юрий был на семь лет моложе меня, был очень умен, остроумен, обладал природным психологическим талантом, был способным  в области лицедейства и одновременно имел достаточные навыки предпринимательства, что в те годы еще не считалось таким достоинством, как ныне. Он работал в театральной кассе и играл в театре-студии, где в полной мере и реализовывал свои многочисленные данные в указанных сферах.
   Однажды у него обнаружилась довольно крупная по тем временам недостача, и я как лучший друг дал ему денег взаймы, чтобы эту недостачу покрыть, разумеется, под честное слово, договорившись, что вернет он мне их, когда они мне понадобятся. С этого, как водится, все и началось, поскольку берем мы в долг чужие деньги, а отдавать приходится свои, как гласит народная мудрость, чего обычно почему-то очень не хочется.

   Вскоре Юрий собрался жениться и очень активно интересовался моим мнением по поводу своей будущей супруги Натальи, которая, честно говоря, нравилась мне не очень, но я как благородный дурак сказал, что это его дело, важно, чтобы она нравилась ему самому. Супруга Юрия Наталья очень быстро усвоила, что я тяну его в сторону от предпринимательства к искусству, что было ей нежелательно, да и долг, про который ей было известно, когда-нибудь  пришлось бы отдавать.

   Все старо в этом мире. Еще в Ветхом Завете жена египетского вельможи Потифара (а, скорее всего, до нее) изобрела способ, как элементарно вбить клин между друзьями-мужчинами, сообщив своему мужу о грязных приставаниях отказавшего ей в любви Иосифа Прекрасного. По этой проторенной дорожке, правда, по другим мотивам несколько иначе, и пошла Наталья.  В результате наши отношения с Юрием оборвались на двадцать лет, деньги мне не вернули, т.е. восторжествовал непреложный закон «Не делай добра – не получишь зла». Я-то еще отделался легким шоком. Мой знакомый недавно рассказывал мне, как в результате подобной операции жены его приятеля он лишился всего совместного с этим приятелем бизнеса,  дачи, квартиры и автомобиля и еле унес ноги.

   Должен  сказать, что история конфликта с Юрием периодически всплывала в моем мозгу, ибо разочарование в лучшем друге сродни разочарованию в идеале и, обнаружив его на сайте, я испытал больший трепет, нежели, как ни странно когда нашел Анну Чаковенко, и известные строки Е. Евтушенко сами зазвучали во мне:

Мне снится старый друг,
который стал врагом,
и снится не врагом,
а просто старым другом.
Со мною нет его,
но он теперь кругом,
и голова идет
от сновидений кругом.

Мне снится старый друг,
как первая любовь,
которая вовек
уже невозвратима.
Мы начали вдвоем,
мы выиграли бой,
и мы теперь враги -
два бывших побратима.


   Написать ему или не писать? Пишу «Здравствуй, Юра! Как твои дела?»
Ответит или нет?