Живая музыка

29 ноября, 12.00

Всё началось в детстве, когда я впервые услышала живую музыку. Мне было пять лет, мы с мамой гуляли в Сокольниках. Я услышала, как где-то вдалеке зазвучал оркестр, а вслед за ним – чарующий женский голос. «Мама, пойдем туда!» - закричала я. Мы вышли к уличной сцене, на которой выступала какая-то группа. Прежде, чем мама успела понять, что происходит, я выбежала на сцену и решительно попросила микрофон. Под добрые улыбки и аплодисменты я гордо запела «Пусть всегдааа будет солнце!». Когда я закончила, солистка группы присела рядом со мной, спросила:

- Какая ты молодец! Когда вырастешь, будешь певицей?
- Да! – уверенна сказала я.

Именно в тот день решилась моя судьба.

Теперь, в больнице, я часто вспоминаю свою музыкальную жизнь. Концерты, гастроли, участие в вокальных конкурсах по всему миру. Я никогда себя не жалела. Поэтому могла в течение нескольких месяцев спать по 2 часа в сутки. Словно в награду за труды билеты на мои концерты быстро раскупались, а от предложений композиторов и продюсеров отбоя не было. У меня почти не оставалось времени на отдых, но, тем не менее, я чувствовала себя счастливой. Ведь главное для арстиста – быть услышанным и востребованным.

В результате машина под названием «здоровье» дала сбой. Сначала голос просто сипел, потом – вовсе пропал. В безумном графике у меня даже не было времени сходить к лучшем другу всех певцов – фониатору. Когда петь уже было невозможно, я узнала, что у меня – узлы на связках.

Завтра делают операцию. Мне не страшно: как и все люди сцены, я человек отчаянный. Страшно другое: после операции последует месяц молчания. Мне нельзя будет не только петь, но и разговаривать. А потом всё придется начинать с нуля.

30 ноября, час дня

Операция, говорят, прошла успешно. Началась эпоха молчания. Я пишу, чтобы хоть как-то высказаться. Вообще-то я не веду дневников. Тетрадь и ручка в больнице – мой первый «писательский» опыт.

Сегодня меня навестил старший брат. Этот человек с бородой и дредами, влюбленный в альтернативный рок, с детства поддерживал меня. Он принес мою любимую книгу – «1900-й» Алесандро Барико. И сказал:

- Держись, Верка. Ты выкарабкаешься, я в тебя верю.

Коля всегда был немногословен. Но всего лишь одной его фразы и дружеского взгляда достаточно, чтобы воспрянуть духом.

Вера – может быть, меня не случайно так назвали? Может, там, на небесах, заранее описали мою творческую судьбу? В больнице невольно начинаешь верить в бога. В сущности, больше не у кого просить исцеления: врачи могут только то, что они могут. Они говорят: «Операция прошла успешно. Но голос будет восстанавливаться долго». Я прошу у бога, словно маленький ребенок у Деда Мороза: «Пожалуйста, пусть мой голос быстрее вернется ко мне…».

1 декабря, два часа дня

Я вдруг вспомнила свой первый сольный концерт. Большой зал, хорошая акустика. Я сидела в гримерке перед зеркалом, до выхода оставалось всего несколько минут, меня трясло, как в лихорадке… Но и тогда Колька оказался рядом. Он подошел ко мне и сказал: «Держись, Верка. Ты задашь жару сегодня, я в тебя верю».

Мне аплодировали, дарили цветы, и так хотелось, чтобы эти полтора часа счастья не заканчивались. Хотя потом я чувствовала полную энергетическую опустошенность, словно меня выжали, как мокрое полотенце, на душе было светло и радостно. Я долго перечитывала трогательные открытки, подаренные зрителями, моя квартира была пропитана запахом цветов. И я плакала, и улыбалась, и мне казалось, что счастливее меня нет никого на свете.

Как прихотлива бывает наша слава: сегодня ты собираешь полный зал, а завтра тебя подкосила болезнь – и люди забыли о твоем величии.

1 января, вечер

Сегодня, впервые после месяца молчания, я снова стала петь. Тихо, аккуратно, чтобы не потревожить постепенно заживающие связки… Голос еще плохо слушается меня. Врач говорит, что полностью восстановиться я смогу в лучшем случае через месяц-два. Как это долго! Почти на полгода выпасть из эстрадной жизни.

Моя просторная квартира стала казаться мне такой пустой и одинокой. Цветы и открытки больше не наполняют ее – и она словно молчит вместе со мной.

7 января, вечер

Только что позвонил мой продюсер и сказал, что завтра должна выйти на сцену.  С абсолютно не поющим голосом. На телевидении запускается новое музыкальное шоу, и я непременно должна в нем участвовать. Продюсер уже обо всем договорился.

Паника. Я даже репетировать не могу: берегу связки…

8 января, 2 часа ночи

Не спится. Груз тишины наваливается на меня и сжимает в своих железных тисках. Часы на кухне медленно отбивают ритм своей заунывной песни: «Тик-так, тик-так…».

Приходил Коля. Он, как всегда, постарался меня поддержать: «Вер, да ты их всех сделаешь. Даже без голоса. Я в тебя верю».

Но мне всё равно страшно. Очень страшно.

9 января, полночь

Я думала, что умру сегодня. Скончаюсь прямо на сцене от разрыва сердца. В кутерьме подготовки к эфиру было некогда переживать: вокруг меня носились стилисты, визажисты, костюмеры… А я чувствовала, как сильно покалывает кончики пальцев. Волнение овладевало мной всё больше, хотя я дружелюбно улыбалась и никому этого не показывала.

В такой же суматохе меня вытолкнули на сцену – длинное серебристое платье величественно шуршало по полу. Шаг за шагом я приближалась к своему самому большому краху или самому высокому взлёту – я не знала наверняка, чего ожидать от своего голоса. Хотелось сгрести в охапку подол платья, развернуться и убежать, как Золушка с бала.

Я подошла к микрофону. Все софиты были направлены на меня, лица зрителей тонули в темноте зала. Застывшую тишину распорола… Живая музыка. Скрипка мелодично рассказывала свою печальную историю – и мы должны были слиться с ней в одно целое. Когда я поняла это, страх исчез. Я не одна. Вместе со мной на сцене – живая музыка.

Я вложила в свое выступление все эмоции, которые накопились во мне за время молчания. Хотелось выговориться. Какие-то слова я произносила речитативом, но песня от этого только выиграла. Я чувствовала это по комку энергетики, сгустившейся в зале. Зрители слушали меня, затаив дыхание.

Последняя нота. Я осторожно подступаюсь к ней, зная, что она – самая высокая в этой композиции. Я должна перепрыгнуть этот барьер, я собираю в кулак всю свою волю и… Голос срывается. Я отворачиваюсь от микрофона, по лицу текут слезы. Впрочем, вполне уместные в моей почти трагической песне.

Зал взрывается аплодисментами. Крики «Браво!» и всё ещё звучащая живая музыка накрывают меня с головой… Я вижу освещенные, восторженные лица тысячи людей.
Они простили. Они так редко прощают нам наши ошибки, но сегодня они простили.

Измученная, опустошенная, я вернулась за кулисы. Продюсер, который обычно вел себя со мной несколько высокомерно, искренне пожал мне руку и по-отечески сказал:

- Поздравляю Вера. Сегодня ты стала большой артисткой.
- Но у меня сорвался голос…
- Неважно. Все решили, что это был очень хороший актерский ход. А твои слезы в конце гармонично завершили картину. Ты наполнила слова песни новым, более глубоким смыслом, и даже я, сорокалетний мужик, прослезился.

Я почувствовала, что снова живу. Наверное, ничто в жизни не случается просто так, и моя болезнь – не исключение. Сегодня я впервые оказалась внутри музыки. Я была одним из инструментов, который, солируя, не выбивался из гармоничного звучания.
Нельзя «пасовать» перед трудностями, ведь именно они – толчок для того, чтобы идти вперед. И никогда не останавливаться.