Экскалибур для антагониста

Длинным августовским вечером по двадцать третьему шоссе в направлении юга Ник гнал свой чёрный Кадиллак Эльдорадо. На пассажирском сидении дремала его жена. За окнами проплывал солнечный штат Флорида. Редкие розовые облака тянулись по широкому лазурному небу к закату. Жара понемногу спадала и ночь обещала быть свежей и приятной. Ник смотрел то вдаль, то налево. Справа только перманентно тянулось унылое и пустое поле. Последние полчаса шоссе шло параллельно реке, лишь изредка отклоняясь от неё в сторону, но быстро возвращаясь обратно. Слева от дороги местность была живописна: долина реки упиралась в холмы на горизонте, которые лоснились в лучах уходящего солнца. А по другую сторону реки, на дальнем берегу ярко зеленели апельсиновые рощи. Вечер прохладой опустился на горячий асфальт и река заблестела в лучах заката своими водами.
Ник остро чувствовал всё это и думал о том, что может найти миллион слов и образов, чтобы описать окружающую его красоту. Ну или мог раньше... А всё потому что Ник поэт. Или был поэтом. Нет, он не из тех парней, кто в юности сложил несколько четверостиший для девчонки из своего колледжа, он был настоящим поэтом. Ник издал шесть книг. Шесть сборников стихов и поэм. Пускай поэзия в наше время уже не так востребована как раньше и будь он каким-нибудь сценаристом в Голливуде или дешёвым газетным писакой, его контракт с издательством был бы не таким скромным. И не висел бы сейчас на волоске. Но Ник с ранних лет мечтал стать тем, кем он стал — поэтом из Чикаго и он ни за что на свете не променял бы это гордое звание, на звание богатого сценариста из Лос-Анджелеса. Проблемы его мало заботили. Как и деньги, собственно. Несмотря на все перипетии человеком он считал себя важным и одарённым, кем по сути и был. И его честолюбие было ему к лицу, а такое встречается не часто. Ещё бы, он то настоящий поэт, пусть и переживает не лучшие времена. Это временно, как и любые напасти. Кроме смерти, пожалуй. Но он живой классик! Не то что этот выскочка Джон Митчелл, как гром среди ясного неба свалившийся на голову Ника.
Джон Митчелл со своим банальным именем! Его фотография в каждой газете — улыбка во все тридцать два зуба. Он — хороший парень, которого все любят и он на сто процентов отыгрывает этот образ. Он ставит Бродвейский мюзикл, он озабочен нарушением прав человека в третьих странах, он помогает бездомным, он произносит речь в Городском совете Чикаго... А ещё он пишет и всё им написанное попадает точно в десятку!
Да, всё верно, только Джон Митчелл был не то чтобы выскочка, просто он был головной болью Ника. Моложе его, красивее, успешнее и самое обидное — талантливее. Нет, Ник никому не говорил об этом и никогда бы не согласился с таким утверждением. Но в глубине души, внутри себя он давно это принял. Джон Митчелл со своим последним сборником “Экскалибур”! Да что там и говорить, школьницы зачитывались его творениями, романтичные юноши разбирали на цитаты для своих любовных писем его поэмы, популярная у тинейджеров рок-группа записала хит на одно из стихотворений. О, да! Если вы обычный обыватель, то вы ничего не смыслите в поэзии. Но для Ника это слово было созвучно самой жизни. Ибо по сути всю свою сознательную жизнь он и посвятил стихам. А чем она ему ответила взамен, эта жизнь? Всё медийное поле рядом со словом поэзия предательски звенело именем Джона Митчелла. Джон Митчелл здесь! Джон Митчелл там! Даже сейчас, когда они ехали в машине по радио несколько раз попадалась эта глупая песня, написанная им для этих безмозглых музыкантов! Ник кривил лицо и менял волну. Джон Митчелл! Его “Экскалибур” камня на камне не оставил от “Торжества относительности” Ника. Ещё обиднее становилось и от того, что жили они в одном городе. Так став аутсайдером Ник потерял и звание главного поэта Города ветров. У них был один издатель, но они никогда не пересекались лично. Кто-то в издательстве однажды пошутил, что они словно Лео Толстой и Фёдор Достоевский, были современниками, но так ни разу и не увиделись друг с другом. Думает ли Джон обо мне — иногда сам себе задавал вопрос Ник. Конечно должен думать! И не просто так думать! — сам же себе и отвечал он. Ведь до недавнего времени Ник всегда был первым номером. Но последние месяцы, последние полгода разговоры только и были, что о Джоне Митчелле. И Ник до последнего старался не замечать своего поражения. Даже когда позвонили из издательства, вызвать его на срочный и серьезный разговор, Ник до конца убеждал себя что всё в порядке. Но его босс был прямолинеен как никогда и быстро опустил Ника с небес на землю. Как бы то ни было, его не уволили. Но это было так себе утешением. Босс сказал, что они давно знакомы, поэтому он не может просто взять и выставить Ника на улицу. Они ведь ни одну собаку вместе съели. Но его последняя книга совсем не продаётся и акционеры, что называется, нервничают. Поэзия в наше время занимает малюсенькую нишу в литературном мире — сказал он и показал это жестом указательного и большого пальца — и для вас двоих в ней слишком мало места, пойми, приятель! В общем получилось так, что он отправил Ника в бессрочный отпуск за свой счёт.

***

После этих событий Ник два месяца почти не выходил из дома. Запирался в кабинете, пил свой привычный Эрл Грей с лимоном, да перечитывал в основном свои же книги. Рефлексировал, копался в себе. Марта старалась ему не мешать. Ей конечно очень хотелось поддержать мужа, но она не знала, с какой стороны к нему лучше подойти. Поэтому не донимала его лишними вопросами. А он в основном молчал и всё глубже погружался в себя. То есть в бездну.
А потом случилось страшное: вдруг ему стало казаться, что всё недавно написанное — совсем бездарно. По-ребячески наивно и пошло. Вторым этапом стало открытие, что и старые произведения тоже пусты и несуразны. Между парами красивых рифм зияла пустота. Потом он открывал на первой попавшейся странице чужие книги, сходу читал и восхищался прочитанным, с горечью понимая как он далёк от этого. Тогда он попытался написать что-нибудь стоящее, но ничего не выходило. Всё было мимо, всё в молоко! Всё ещё дальше от чужого совершенства. Он как обычно писал от руки, чёрными чернилами на разлинованной бумаге. Он вообще не изменял своим привычкам. Писал, презрительно окидывал взглядом бумагу и тут же поджигал её о пламя стоящей на столе свечи. Пепел летел прямо на стол и вокруг него. А потом он совсем перестал писать. Буквально не мог выдавить из себя больше ни строчки.

***

Именно тогда Марта и придумала эту поездку. Сидеть в четырёх стенах дальше было уже просто невыносимо. А в гараже пылился купленный Ником год назад красавец Кадиллак Эльдорадо. Нужно было как-то спасать мужа, расшевелить его, остановить его падение в конце концов. Ник видимо тоже понимал это и поэтому сразу согласился на поездку. Мысль о путешествии через всю страну согрела его душу, снова вдохнула в него жизнь. Он как никто другой знал, что дорога — лучший друг художника. И дело тут не в Керуаке. Вернее не только в нём.
Собирались они недолго, ведь детей и домашних питомцев у них не было, не нужно было думать на кого оставить хозяйство. Теперь, когда и Ник стал принадлежать самому себе, они стали свободны как никогда. Через пару дней Ник и Марта заперли на ключ свой большой, наполненный книгами дом и отправились в дальнюю дорогу.

***

Марта сидела рядом и дремала, иногда приходя в себя и интересуясь, не хочет ли Ник сам спать. А он ехал уже двенадцать часов подряд, не говоря о неделе до этого и в действительности очень устал и чувствовал слабость во всём теле. И наверное от этого легко до беспамятства погружался в свои мысли...
Детей у них не было. Потому что Ник боялся заводить детей. Он боялся ответственности что ли. Ему казалось, что дети так ненадёжны, что за ними глаз да глаз нужен. Ник постоянно рефлексировал, ещё бы, он же настоящий поэт! Не то что этот выскочка Джон Митчел! Он часто вспоминал своё детство и ужасался тому, сколько раз он мог умереть. Утонуть, попасть под автомобиль и поезд, упасть с Гранд-Каньона, сгореть вместе с деревянным хлевом, взорваться... Подумать только! Дети не то что не имеют чувства самосохранения, напротив — они только и думают как бы поскорее умереть. И не оставляют надежды это сделать, не прекращая попытки. Это же и объясняет почему дети так любят страшные истории. Мертвецов, скелетов, привидений. Да всё потому же — думал Ник — потому что это смерть. Небытие... Дай волю этим маленьким сорванцам, они весь мир, каждый божий день превратят в нескончаемый Хэллоуин. Интересно, у Джона Митчелла есть дети? Хотя чего он спрашивает. Он знает о Джоне наверное больше его мамы. Есть у него дети...
Мысли Ника прервала Марта.
— Ник, очнись! Мы едем по встречной полосе!
— Я случайно, извини. Со мной всё в порядке.
— Да нет, милый, нам нужно остановиться и как следует отдохнуть.
Ник знал, что Марта была права и они условились, что остановятся на ночлег в ближайшем мотеле. Но вот незадача, дорога всё бежала и бежала под колесами годовалого чёрного Кадиллака, а ни один мотель им так и не встретился. Ник уже и сам понимал, что дальше ехать просто опасно. Он чувствовал себя, словно его ударили обухом по голове. Ему казалось, что они едут слишком быстро, хотя на самом деле они не делали и шестидесяти миль в час. Один раз при перестроении он включил стеклоочистители вместо указателя поворота. И вот, когда Ник уже отчаялся и думал было остановиться на обочине, им на пути попался кемпинг. Не долго думая пара переглядывается и решает заночевать в нём. Они находят, что это довольно романтично и даже лучше, чем в мотеле. Свежий воздух и всё такое. Да и в общем-то безальтернативно в такой ситуации. А утром они продолжат своё путешествие начатое в Чикаго и заканчивающееся в Майами. Благо ехать оставалось уже совсем немного, они были в последнем штате. Буквально — дальше только океан.
Кемпинг находился в низине реки и представлял из себя парковку, телефонную будку на ней, пару беседок со скамьями и столиками, костровище, да туалет. Дальше только двадцать футов берега, что резко уходил к реке. Кроме Ника и Марты там была ещё одна пара с детьми. Их серый минивэн стоял поодаль и соседи никак не мешали друг другу. Ник только обратил внимание на детей и то только потому что два мальчугана лет пяти были близнецами. Марта расстелила старый клетчатый плед прямо на мягкой траве и они устроились на отдых. Единственное что портило прекрасный пейзаж — это огромные градирни с красными огоньками лампочек, что торчали над макушками деревьев вверх по течению на другом берегу реки.

***

— Я видела это как-то раз в кино — сказала Марта — пара точно также осталась ночевать на берегу, а ночью началось страшное...
— Берег оказался на месте старого индейского кладбища?
— Не совсем...
— Или произошло нашествие зомби? Джейсон Вурхиз вылез из воды? Ха-ха! ;Тогда ты знаешь что будет дальше! А когда ты уснёшь, к тебе во сне придёт Фредди Крюгер — весело смеясь ответил Ник. А после крепко обнял её и потрепал за волосы. Потом он очень быстро уснул, словно провалился в небытие.

***

Только он уснул, ему тут же приснилось детство. Небольшая усадьба в Новой Англии, затерянная среди бескрайних сочных полей. Старый, но крепкий каменный дом, да деревянный хлев, который после сгорел, чуть не прибрав с собой маленького Ника. Пасмурный дождливый день, каких было очень много. Пасущаяся неподалёку соседская отара овец. Грязно-белый пёс. Тёмно-зелёная трава. И всё, всё в холодных сине-зелёных тонах.
Берегом речушки Ник возвращался домой к обеду. Он как обычно гулял у океана. Слушал шум волн, пинал камни. Вода в тот день была неспокойна и бурлила грязной белой пеной. Брызги поднимались высоко и падали вниз на берег, так что казалось начался дождь. А дождь и правда начался, но чуть позднее. “Ники! Ники!” — услышал он и обернулся. На другом берегу в нескольких метрах от него стояла его бабушка и махала рукой. Внезапно весь мир заволокло туманом. Ник резко проснулся.

***

Марта, Марта... Она была сильно младше Ника, но очень его любила, как и он её. Ник старался мимикрировать под её поколение, а Марта под его. Таким образом они были где-то посередине и отлично гармонировали. Марта всегда поддерживала Ника и очень за него переживала. В общем-то кроме Ника, кроме её поэта, у неё ничего и не было больше. Несколько лет назад она окончила экономический факультет Чикагского университета, но не спешила начинать работать. По правде, Марте вообще никогда не нравилась её специальность. На получении её настоял в своё время её отец, как собственно и позаботился о поступлении. И Марта по честному, не ленясь и ни от чего не увиливая, в меру своих способностей закончила обучение. Её отец был доволен и ей было оттого спокойно.
Когда они только начинали встречаться с Ником, он однажды спросил:
— Что же ты во мне нашла, Марта? Я старомоден, настоящий ретроград! Я скучен и вообще стар для тебя...
— Дело в том, Ник, что ты актив — который будет только дорожать. Как дипломированный экономист я уверена в целесообразности твоего приобретения — улыбаясь во весь рот ответила Марта.
Это она конечно так шутила, но в этом и была вся Марта! Своим юмором, своей иногда совсем детской несерьезностью она прекрасно дополняла Ника. Такого взрослого и важного, часто лишённого всего этого.
Когда-то подобно Набокову она увлекалась бабочками и могла хоть сейчас рассказать всё что угодно, наверное про любую из них, пусть даже самую редкую. Ник даже написал несколько стихотворений, где фигурировали бабочки, так, чтобы порадовать Марту. Да и вообще, если задуматься, бабочка — очень красивый и яркий символ. А Марта и сама, со своими яркими зелёными глазами, со светлыми локонами, да с её всегда чудными платьями была похожа на экзотическую бабочку.
Когда они познакомились, Марта не видела разницы между словами писатель и поэт. Зато сейчас в лёгкую могла бы стать хоть литературным критиком. Ещё бы, Ник жил литературой и весь их дом был заставлен книгами, это и принесло плоды. Спустя некоторое время приносить новые книги в дом стала и сама Марта. Какие-то из них она даже прятала от глаз Ника, если книга была наивной и глупой. Ей хотелось быть достойной своего серьёзного мужа. Какие-то книги она прятала по другим причинам, да, да, например “Экскалибур” Джона Митчелла. С Ником гусеница Марта превратилась в бабочку Марту. Так-то.

***

Ник проснулся уже глубокой ночью. Вокруг была поразительная тишина, даже река и та казалось замолчала. Он вспомнил свой недавний сон. Поля и овцы, бабушка. Всё это так далеко! Целая пропасть между ним и детством. Земля продана и связь с ней совсем потеряна. Бабушка давно в могиле. К чему всё это лезет в его уставшую голову?
Он вдохнул полной грудью ночную свежесть. Было тепло. Было легко. Чувство тревоги ото сна быстро его оставило. И стало так спокойно, что Ник почувствовал себя только появившимся на свет божий. Он разбудил Марту долгим поцелуем.
Искры взмывали ввысь, мелькая в тёмном небе среди мириадов звёзд. И небо отвечало им взаимностью: был август и звёзды по своему обычаю тоже падали с неба. Ник и Марта лежали на земле на одном лишь пледе, ничем не прикрываясь и глядели на эту завораживающую картину. Воздух и земля были тёплыми и нежными, трава под тонким покрывалом мягкой как перина. Потом они любили друг друга под этим звёздным небом и были счастливы здесь и сейчас. Как и подобает людям.

***

Вышло так, что ночью случилась серьёзная утечка хлора на химическом заводе на другом берегу. Был ранний час и проблему обнаружили слишком поздно. Ядовитый газ успел заполнить собой долину реки. Трава и полевые цветы потеряли свой цвет. Утром никто не проснулся.

***

В следующее воскресенье на первой полосе газеты “Чикаго трибьюн” был напечатан некролог для Ника. Написал его никто иной, как автор “Экскалибура” — великий и ужасный Джон Митчелл. Некролог начинался со слов: “Прощай мой враг, прощай мой друг”...

***

Скрестите пальцы, господа!
Вы всё узнаете, но позже.
Пусть обретут мои слова
немалый вес и силу тоже.
Повержен враг и он же друг,
куда теперь держать дорогу?
Луна на небе чертит круг
и возвращается к порогу.
А я останусь здесь один,
Олимп мой — келья у монаха.
я выиграл всё и чёрт бы с ним,
но дальше что? Петля и плаха!

30 декабря 2017