Осмотрщик вагонов

               
            
Когда последний поезд прошёл, выстукивая отходную обветшалой колее, старый осмотрщик вагонов долго смотрел на четыре удаляющихся красных огонька, поедаемых тьмой, а потом, подняв свой, потяжелевший с годами молоток, отправился в каморку. Ржавый чайник с водой не первой свежести, убогая лавка и железный стол, покрытый слоем слипшихся от времени и некогда сладкого чая газет, вот всё, что пронёс он с собой в радужное «завтра», то самое, которое так заворожено, ожидал всю жизнь.

- Чертовы мухи, откуда вас столько летит?! – попытался заговорить с собой старик, но ничего не вышло: внутренний голос молчал. 

- Водки бы, да огурчику солёного, а то ведь совсем на душе муторно. Да, Петрович и подохнешь ты в этой конуре, ей богу подохнешь! Немного поохав, дед сбросил кирзовые сапоги и хотел было прилечь на лавку, как вдруг слух пронзил какой то странный сигнал. Сначала он даже не разобрал, что это было, но спустя мгновение вспомнил о телефоне.

- Но как? – вспыхнуло сомнение, - линию списали лет двадцать назад, кабель давно снесли, куда надо, а он звонит! Черный аппарат, покрытый толстым слоем пыли издавал пронзительный, ни на что непохожий звук и Петровичу больше ничего не оставалось, как поднять трубку.  Никто и никогда не узнает, что он услышал и кто был на том конце провода, но разговор наверняка состоялся не из приятных. На лице старика выступил крупными каплями холодный пот, нижняя губа задрожала, челюсть дёрнулась, и казалось, увлекла за собой какую-то струну, которая распрямилась в дряблом теле и вытянула его в былой рост.

- Всё понял, будет исполнено, -  крикнул он в трубку и, немедля водрузил её на место. 

День ушёл безвозвратно, и теперь коморка железнодорожника превратилась в прибежище жизни, святящийся мыльный пузырь, покинув который неизбежно попадёшь в чьи-то отвратительные липкие лапы. И Петрович в них попал: стоило ему приоткрыть дверь, как из-за неё в коморку ворвался враждебный ледяной ветер. Не найдя объяснения тревоге, старик принялся судорожно шарить по карманам, но мятая пачка «Астры» оказалась предательски пуста. Насколько пуста, насколько пусто было внутри человека только что получившего распоряжение о проверке поезда, который вот уже шестнадцать лет покоится на речном дне.   
               
  * * *               
           Давно это было, когда в переходах и метро ещё не встречались подозрительные лица и пакеты. Люди ели мороженное, дарили друг – другу цветы, встречались, влюблялись, рожали детей и никогда не задумывались о том, насколько крепка их идиллия. Никто точно не знает, когда появилась трещина, которая тут же принялась расползаться, но результат не заставил себя ждать…
               
 Петрович не любил ездить в общественном транспорте. У него кружилась голова,
 и частенько подташнивало. В молодости он ещё держался как-то, а как стал постарше, так и совсем занемог. К тому же ещё рожи кислые, «дети перестройки», как справедливо окрестила их супруга старика.

- Ну и пусть, ты на это сильно не смотри Варвара, - бубнил Петрович, - нас это, как говорится того, не касается. У нас всё стабильно. Плохо ребятишек нету…, а всё остальное просто чудно. Две слабости были у старика: дети и железная дорога. Как не слышит он гудков электровозов, как не доходит до слуха скрежет колёс, так и забеспокоится: «Домой пора, собирайся варвара» - и всё тут. Ну и обозлилась жена на это дело: - Ты, дед, совсем меня затравил. Не хочу я назад ехать, дай отпуск до конца догулять! Но Петрович был непреклонен: - Раз не хочешь, то и не надо. Лично я завтра уезжаю, а с тобой или без тебя – решай сама! Домой старик поехал один. Прошла неделя. Сонным утром в дверь постучали:

- Вы Дубов?
- Я.
- Вам телеграмма. Распишитесь здесь и вот здесь.

Петрович чиркнул две закорючки и захлопнул дверь. Из телеграммы мужчина узнал, что больше никогда не будет ругаться с женой, есть любимый суп со звёздочками и носить безупречно выглаженные рубашки. На клочке бумаги было написано, что поезд, в котором возвращалась Варвара, был взорван террористами, упал с моста и утонул в полноводной реке.

Спустя месяц Дубова было не узнать. Не принимая во внимание дрожь в руках, сгорбленную спину и время от времени слезящиеся глаза, никак нельзя было не заметить внезапно возникшей страсти Петровича к уединению. Сначала, он заточил себя в квартире, которая больше стала напоминать непроветриваемый подвал, а затем, видимо решив, что и этого мало, Дубов собрал свои пожитки и переселился в железнодорожную будку, где его совершенно перестали беспокоить. Всякий раз, открывая глаза, старик видел загаженное мухами стекло в облупившейся раме, закопчённый потолки серые стены, всё плотнее обступавшие его день ото дня. С этими же реалиями дед отходил ко сну. Совсем скоро затворник потерял счёт дням и стал распознавать время суток по наличию или отсутствию солнца. Если случался туман или просто было пасмурно, Петрович не вставал с кровати совершенно, даже если через его маленькую станцию проходил поезд. Работа его больше не интересовала. Персонал станции сжалился над ним и не стал выгонять из коморки. Теперь дубов мог хоть целый день сидеть у окна, а по ночам смотреть странные сны, в которых к нему являлась Варвара. Иногда она тихо подходила из-за спины, закрывала глаза ладонями и просила угадать: «кто»? Иногда легонько целовала в лоб, от чего мужчина ощущал иллюзорное тепло и молил бога, что бы оно хоть немного задержалось на морщинистой коже. На этот раз во сне Варвара грозила мужу пальчиком и как всегда растворилась в тумане пробуждения.
- Опять покойница беспокоила? – задавался вопросом старик и тут же на него отвечал: -Зовёт меня. Видно помру скоро...
                * * *
Не найдя папирос, Петрович на минуту вернулся в каморку. Залив в емкость керосин, он вышел во тьму, держа в руке свой тяжёлый молоток и давно списанный железнодорожный фонарь, который, видимо ожидая подходящего случая, мирно покоился под лавкой. Немного пройдя в сторону города по полусгнившим шпалам, старик остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и погрузился в ожидание.

 Когда часы показали двенадцать, он увидел приближающийся издалека поезд. Локомотив, весь укутанный тиной, бесшумно тащил за собой вагоны, облепленные ракушками и речным песком. Создавалось впечатление, что поезд не едет, а парит над колеёй, потихоньку приближаясь к мужчине. Когда машина остановилась, дед по обыкновению принялся постукивать молотком  по колёсам. В одном из вагонов в проруби тамбура проявился проводник с огромным раком на голове. Он жестом пригласил мужчину подняться и протянул бледную руку. Дубов аккуратно положил на землю молоток с фонарём и ухватился за холодную конечность.

- Ничего не бойтесь, мы за вами, - не открывая рта, сказал проводник и растворился в воздухе. В вагоне было многолюдно и весьма странно. Пассажиры совершенно не создавали шума, но в то же время было ясно, что они обсуждают новичка. Распухший  мужчина с правой верхней, уже предлагал незнакомцу выпить.  Дама с боковой, в знак приветствия, скалила желтые зубы, но непонятно откуда взявшийся проводник легонько подталкивал Петровича в спину.   

- Прошу, вас ждут, - настаивал он и Дубов послушно двигался вперёд, уже ничему не удивляясь. В конце коридора, стояла Варвара в чудесном кремовом платье.

- Здравствуй Вася, - вымолвила она и обняла мужа. Руки её были холодны, но старик не почувствовал этого, потому, что тепло оставило и его.

- Прости меня! – заплакал на плече жены Петрович.
- Не надо, теперь всё позади, слышишь? Всё…

Поезд тихо тронулся и, не набирая скорости, исчез во тьме, оставив лежать на земле зажженный фонарь и тяжёлый молоток старого осмотрщика вагонов.


                21 сентября 2004 год