14. Система Станиславского и очередное поражение

Я, ОН, ОНА И ДРУГИЕ.
Иронический детектив.

Начало -- http://www.proza.ru/2017/12/31/1188

Глава четырнадцатая.
СИСТЕМА СТАНИСЛОВСКОГО И ОЧЕРЕДНОЕ ПОРАЖЕНИЕ.



Даже не могу сказать, удалось мне уснуть этой ночью или нет. Иногда я впадала в легкую дрему, иногда какое-то внутреннее тревожное состояние заставляло меня вздрогнуть и широко раскрыть глаза. Мое сердце то учащенно билось, то почти останавливалось, то неожиданно стремительно падало куда-то вниз.

Возможно, у меня началась тахикардия. По-моему, именно так называется заболевание, симптомы которого неожиданно проявились у меня этой бесконечной ночью.

Иногда я вставала и выходила босиком на балкон, чтобы вдохнуть пахнущий наступающей осенью влажный воздух и посмотреть на звездное небо. Дождь уже прекратился, небо очистилось, и огромная круглая луна освещала голубым светом осиновские окрестности.

Ощущение грустной сказки не покидало меня ни на минуту. Мой отпуск подходил к концу. В любом случае он был не бесполезным. Я многое узнала и о себе, и о подруге, и о страстях, которые, как оказывается, бушуют не только в мегаполисе…

Хорошо, что я побывала здесь. Возможно, воспоминания о днях, проведенных в этом странном полупустом поселке под городом Карамазовым, будут долго тревожить мою душу, навевая и грусть, и тоску, и улыбку. Но все проходит, я знала точно, пройдет когда-нибудь и это. В конце концов, я улеглась в постель, укрылась пледом с головой и, кажется, уснула. Впрочем, в этом я не уверена…

Меня разбудил громкий стук в дверь:
-- Рота, подъем! -- кричала Манечка.

В доме поднялся невообразимый шум. Мы втроем – я, Света и Маня – бегали по всем этажам, разыскивая то утюг, то фен, то что-либо еще. Все волновались и суетились ужасно. Особенно много работы пришлось на мою долю. Но ее я делала с удовольствием. Сначала причесала и накрасила Грушу, потом тщательно уложила волосы подруги и помогла застегнуть молнию на ее новом платье цвета топленого молока с маленькой бежевой полоской из бархата, шедшей от левого плеча до самого подола.

Когда мои милые подружки предстали передо мной во всей красе, я поднялась к себе в комнату, подкрасилась, причесалась и надела вечерний наряд: длинное красное платье со стразами Своровски. Ансамбль дополняли обалденные атласные туфельки на шпильках и маленькая черная сумочка.

Посмотрев в зеркало, я осталась довольна. Жаль, что моя красота так и останется незамеченной в Осиновке. Кроме двух подружек, коротающих сейчас время в гостиной, и рыжего Барсика никто меня не увидит. Даже Курортник… Конечно, правила хорошего тона не позволяют гостье на свадьбе выглядеть лучше невесты, но я ведь и не собиралась на свадьбу…

Спустившись на два лестничных пролета, я картинно остановилась на площадке и громко объявила:
-- Встречайте, дамы и господа, перед вами лучшая подруга и свидетельница невесты! Туш и аплодисменты, пожалуйста!

Маня с Грушей вскочили с дивана, где ожидали моего появления, и просто остолбенели.
-- О, нет, -- произнесла Маня, придя в себя. – Это невозможно! Нельзя быть такой красивой! Аленька, да ты просто королева! Мужчины умрут от восторга. Такой потрясающей красоты в Осиновке еще никогда не было!

-- Я же говорила, я говорила, что вам надо носить красное, Александра Игоревна, -- заверещала ошалевшая Груша. – Я говорила! А можно я вас сфотографирую, а то никто не поверит, что у меня такая подруга?
-- Давай, -- милостиво согласилась я. – Сегодня королева позволяет все. Она тоже в восхищении.

Груша принялась вытаскивать из сумочки, подаренной мною, фотоаппарат, а я медленной царственной походкой пошла вниз. Мне осталось преодолеть всего две ступеньки, когда моя левая нога в атласной шпильке зацепилась за край ковровой дорожки, покрывавшей лестницу, подвернулась, и я всем телом со страшным грохотом полетела на пол.

Падала я знатно: туфли оказались в одной стороне гостиной, сумочка в другой, а подол прекрасного, ни разу до сих пор не надеванного платья, зацепился за одну из балясин и с легким шипением разорвался почти до талии.

От боли я закрыла лицо ладонями и дала волю истинным чувствам. Я расплакалась горько и искренне. Французская тушь, не выдержав потока соленых слез, темными ручейками потекла по моим тщательно тонированным щекам, смешиваясь с мерцающими блестками губной помады. Раскорякой я сидела на полу и, не переставая, рыдала в голос.

Растерянная Груша выронила фотоаппарат и заметались по гостиной, а до смерти напуганная моим внезапным падением Манечка бросилась ко мне.

-- Боже, Аленька, как же это ты? Как же? Что же делать? Завтра же заставлю мужиков сделать ступеньки пониже. Ты же могла убиться! Что с ногой? Скажи, где болит?
-- Лодыжка, -- не переставая плакать, проговорила я и указала на ногу. – Я сама виновата, не смотрела вниз… Ступеньки не виноваты.

-- Я сейчас вызову скорую, -- бросилась Маня к телефону.
-- Не надо, не надо скорую, -- всхлипывала я. – Обыкновенный вывих. У меня такое уже бывало. Бинт, нужен просто эластичный бинт. У меня в комнате, в косметичке… Светочка, сбегай, принеси, -- и я снова сморщилась от невыносимой боли.

Груша уже бежала наверх, перепрыгивая через ступени.
-- Платье порвалось, -- огорченно проговорила Маня, сама находившаяся на грани истерики. – Как жалко, но я тебе все исправлю. Я тебе еще лучшее сошью, не переживай.
-- К черту платье, мне его все равно некуда надевать. Ой, как же я вас подвела. Тебе же уже нужно быть в Карамазове, -- я попыталась подняться на ноги и тут же застонала. – Нет, не могу. Нужно полежать и компресс холодный. Мне так стыдно. Манечка, ты меня извинишь?

-- Ну, о чем ты говоришь? -- в глазах у Мани стояли слезы. – Бедная. Ну, потерпи немного. Ничего, мои подождут. Минут двадцать у нас еще есть.



Маня бросилась к холодильнику. Спустившаяся сверху Груша уже неслась ко мне с эластичным бинтом в руках. Оказывается, когда хочет, она умеет быть быстрой. Вдвоем Маня и Света подтащили меня к дивану. Охая и ахая, я опустилась на его мягкие подушки и облегченно вздохнула.

-- Сразу легче стало. Это пройдет, не волнуйтесь, пожалуйста. Просто нужен покой и недвижимость, я знаю. У меня же есть диплом сестры милосердия.

-- Если бы твой диплом мог тебе помочь сейчас, -- участливо проговорила Манечка, умело, почти профессионально перебинтовывая ногу.

Подложив мне под спину пару диванных подушечек, она осторожно приподняла и уложила поудобнее  мою забинтованную ногу.
-- Так хорошо? Ну, лежи, пожалуйста, и ни о чем не беспокойся. Не нужно мне никакое венчание. Жили и без него неплохо. Сейчас я своему позвоню и все объясню.

-- Ни в коем случае, -- всполошилась я. – Ты только сделаешь хуже. Я этого себе никогда в жизни не прощу. Ты что, хочешь развить во мне новые комплексы? У меня их и так хватает, ты же знаешь… Положи сверху эту замороженную рыбу для холода и все. Езжайте. К вашему возвращению я уже буду на ногах.

-- Ну не могу же я оставить тебя в таком состоянии? А вдруг тебе пить захочется или есть…
-- Не захочется, и мне уже полегче. Дай пульт от телевизора и стакан воды поставь рядом. И все, езжайте, девчонки. Давайте, давайте, все равно душой я с вами, а поздравить я тебя и здесь смогу.

-- Даже не знаю, -- засомневалась Маня. – И тебя боюсь оставить, и туда нужно. Понимаешь, мои со всеми договорились. Между службами специально для нас двери Собора прикроют на полчасика, чтобы никого не было: ни туристов, ни прихожан. В общем, по блату венчание. Шучу, конечно…

-- Да все я понимаю. Манечка, милая, езжай, а то мне станет хуже, -- я утерла слезы ладонью. – Все, без разговоров. Всем большой привет и твоему личное поздравление. Желаю вам счастья. Пока-пока.

Спросив еще несколько раз, не нужна ли мне скорая медицинская помощь, Манечка поцеловала меня, включила телевизор, как будто я была совсем уж беспомощна, поднесла поближе сумочку с мобильным телефоном и стакан холодного компота. Уже стоя у самого порога, она вдруг радостно вскрикнула:

-- Я придумала, что сделать. Сейчас Севку попрошу, чтобы он на крыльце подежурил. Пусть книжку почитает, к школе подготовится. А тебе зато, если что понадобится, останется только его позвать.
-- Не надо, не надо Севку, -- закричала я, но поздно: двери за подружками захлопнулись, и вскоре я услышала знакомое урчание мотора белого «мерседеса».


***

…Уже через минуту вокруг стояла полная тишина. Полежав немного с закрытыми глазами и проклиная себя, подлую, на чем свет стоит, я осторожно приподнялась и подошла к окну.

Никакого вывиха у меня, конечно же, не было. Просто небольшой этюд из программы театральной студии, диплом об окончании которой я получила лет десять тому назад. Спасибо системе Станиславского. Я была хорошей ученицей, вот почему не только наивная Грушенька, но и многоопытная Маня не заподозрили никакого подвоха в моем внезапном падении, в вывихнутой лодыжке и в слезах.

Впрочем, слезы были абсолютно натуральными, ведь я больше не могла держать в себе страшное напряжение. Еще бы: Маня ехала на венчание с человеком… Все! Больше не буду об этом, тем более, что я для себя уже все решила. Мой план начал действовать. Правда, ради его выполнения пришлось пожертвовать новым платьем, но нет худа без добра. Зато я свободна. Совершенно.

Я выглянула в окно. На улице все спокойно. Избавившись от бинта на ноге, я бросилась в свою комнату, на ходу стаскивая порванное платье. В запасе у меня было полтора-два часа. Это немного, но добраться до станции за это время я должна успеть, а там сяду на любой поезд, и ищи ветра в поле.

Вещи я сложила загодя, оставив на столе только косметичку с эластичным бинтом сверху. Будь Груша немного посообразительней, она бы сразу заподозрила что-то неладное. Уж больно бросался в глаза тугой свиток в аптечной упаковке. Но я практически не рисковала, ведь заранее знала, кто именно побежит за бинтом, а кто останется со мной. У меня, может, и были какие-то комплексы, но в непредусмотрительности обвинить меня было невозможно. Я сделала все идеально.

Натянув юбку и пиджачок от Шанель, я ополоснула лицо водой из пластиковой бутылки и завязала волосы хвостиком. Теперь мой багаж уменьшился почти втрое. Не было одеяла с подушками, торта, и разных мелочей, подаренных Груше. Я легко снесла дорожную сумку вниз, запихнула в нее сумочку и туфельки, которые все еще валялись на полу в гостиной. Взглянув на часы, засекла время и распахнула входную дверь.

На верхней ступеньке крыльца спиной ко мне сидели двое: на одном конце рыжий Барсик, а на другом – Маугли, нарядный, но все такой же взъерошенный. В руках у него была книжка, которую он, впрочем, не читал, а завистливо наблюдал за стайкой мальчишек, играющих в футбол у самых ворот.

Путь к побегу неожиданно оказался отрезанным. Препятствие в виде педагогически запущенного Севки могло стать глобальным. Я оставила сумку в комнате, вышла на крыльцо и уселась между мальчиком и собакой. Барсик радостно застучал хвостом по деревянной ступеньке и подполз поближе, а Маугли, бросив взгляд исподлобья, сердито отодвинулся.



-- А ты что такой нарядный сегодня? -- спросила я, спустя пару минут. – В город собрался?
-- Меня не взяли, -- нехотя ответил тот. – Я себя плохо вел.
-- А зачем ты плохо себя вел?
-- Хотел и вел.

-- Понятно… И что же ты все-таки сделал? -- спросила я, лихорадочно обдумывая дальнейшие действия.
-- Ключи от калитки потерял.
-- От какой калитки? -- встрепенулась я. – Здесь что, и калитка на ключ закрывается?

Мальчишка бросил на меня презрительный взгляд и ничего не ответил. Я посмотрела на выездные ворота. Действительно, рядом с ними находилась малозаметная сетчатая, как и забор, калитка, закрытая на кодовый замок. Об этом я как-то и подумала.

-- И что теперь делать? -- я находилась в замешательстве.
-- А тебе что надо? -- спросил Маугли, обращаясь ко мне по-детски на «ты».
-- Да мне, понимаешь, на станцию надо. Срочно очень. Вот так ситуация…
-- А тетька Машка сказала, что у тебя нога сломалась. Ты что, обманула? Обманывать нельзя!

-- Иногда можно, ты еще маленький, пока не понимаешь.
-- Нельзя, я все папке расскажу.
-- Рассказывай, кому хочешь, только скажи, тут какой-нибудь еще выход есть на свободу?
-- Чего это?
-- Ну запасная калитка, дыра в заборе, наконец.
-- И чего?

-- И того, -- взбесилась я, но тут же попыталась взять себя в руки: пока Маугли являлся единственным существом в коттеджном поселке, который мог реально помочь. Не просить же о помощи малолетних футболистов. – За грибами хочу сходить, понятно? Ты ведь все здесь изведал, как партизан. Неужели никакой лазейки не знаешь? Вот уж никогда не поверю.

-- Тетька Маша сказала сидеть тут и не двигаться.
-- А она не говорила тебе, чтоб ты мне помогал?
-- И что?
-- А то, что я сейчас обращаюсь к тебе за помощью.
-- И чего?



-- Да достал ты меня! Никогда не поверю, что ты не знаешь какой-нибудь тайной дырки в заборе. Каким-то образом ты же выходишь за пределы поселка. Неужели ты не хочешь мне помочь? Ну, подумай хорошенько и не бойся, тебе ничего не будет, зато мне ты очень поможешь.

Мальчишка ненадолго задумался.
-- Там есть, -- махнул он наконец рукой куда-то в конец улицы. – За синим домом. Только дырка маленькая.
-- И что, такая маленькая, что я не смогу пролезть?
-- Ты сможешь, а тетька Маша нет. Она толстая.

-- Мы ее с собой и не возьмем. Ну так чего мы ждем? Пошли на разведку, -- я поднялась.
Маугли посидел еще немного, с сомнением посмотрел на меня и тоже встал.
-- Но обманывать нельзя.
-- Да, да, конечно. Мы и не будем обманывать. Просто прогуляемся по улице и посмотрим на твою лазейку.

Мы спустились со ступенек коттеджа и направились вверх по улице. Скучающий Барсик увязался за нами. Все силы я прилагала на то, чтобы идти как можно медленнее, будто прогуливаясь, хотя душа моя нестерпимо рвалась вперед, к выходу на свободу.

Пройдя примерно пол улицы, Севка остановился, подозрительно посмотрел вокруг и неожиданно нырнул в кусты у синего домика под вычурной крышей с невысокой башенкой. Недолго думая, я бросилась следом. Мальчишка уже стоял у сетчатого забора.

-- Вот, -- показал он рукой вниз. Я тоже посмотрела туда.

В самом низу металлическая сетка забора немного загнулась, образовав небольшой лаз, высотой не больше сорока сантиметров. Трава вокруг него была вытоптана до самой земли, доказывая, что лазом неоднократно пользовались то ли собаки, то ли дети. Неожиданно Севка нагнулся, просунул руку под сетку и схватил что-то с земли.

-- И это что, твоя тайная калитка? -- возмутилась я. – Ты что, перепутал меня с Барсиком? Да я здесь ни за что не пролезу. И сумка моя не пролезет. Издеваешься?
-- Пролезешь, -- ответил наглый мальчишка. – Только надо лечь на живот и ползти. Я так всегда делаю.

-- Не говори ерунды, а подумай еще. Не может в таком большом поселке не быть еще какого-нибудь отверстия в ограждении. Ну, Севочка, миленький, пожалуйста, напрягись. Ведь есть в Осиновке дырочка побольше?

-- Пока еще неизвестно, -- был ответ.
-- Что значит «пока»?
-- Ее папка всегда забивает. И другие тоже.
-- А вдруг сегодня забыли забить. Давай посмотрим, а?

Севка снова немного помолчал, подумал, затем махнул рукой, словно приглашая следовать за ним, и пошел вдоль забора в сторону к Маниному дому. Продвигаясь с тыльной стороны домов, мы дошли почти до знакомого бассейна. Здесь Маугли внезапно остановился и показал рукой на забор.

-- Вот. Сейчас уже известно.

Сетка ограждения, разрезанная или треснутая от земли почти до уровня моих глаз, была тщательно заштопана проволокой и вдобавок окружена небольшим дополнительным забором в виде четырех, сбитых друг с другом, не струганых досок.

-- Какого черта ты не показал это место сразу? Мы такой крюк зря сделали, -- вспылила я и взглянула на часы. Время мчалось с катастрофической быстротой.

-- Нельзя так говорить.
-- Как нельзя говорить?
-- Нельзя и все, -- отрезал Маугли. – Про черта…
-- А издеваться над взрослыми можно? Давай, думай еще.
-- Еще там есть, -- Севка снова показал пальцем куда-то в конец улицы.
-- А мы найдем там что-нибудь? Смотри, малыш, уши надеру, если что.

Мы снова вышли на улицу и вторично пошли по ней вверх. Теперь я уже не пыталась скрыть нетерпение, а почти бежала, заставляя своим примером и Севку двигаться быстрее. Мы миновали дом, в котором жил этот несносный мальчишка. Только бы его папаши не было дома, подумала я. А то предположит еще что-нибудь плохое или отзовет этого маленького Сусанина и посадит под домашний арест.

Но к счастью дома у Маугли, похоже, никого не было. Как всегда. Мы прошли до самого конца улицы, и я с удивлением обнаружила, что в торце ее никакого ограждения не было вообще. Здесь просто начинался лес. Густой, но непроходимым его назвать было нельзя.

-- И что ты меня сразу сюда не привел? -- в очередной раз возмутилась я. – Теперь снова придется топать обратно за сумкой. Дождешься ты у меня!
-- И чего?
-- И того!

Я повернулась и стремительным шагом, напоминающим спортивную ходьбу, направилась к месту временного пребывания. Оставалось всего несколько минут, чтобы дойти до дома, взять вещи и снова пройти по этой улице к вожделенной свободе. А потом еще обогнуть весь поселок снаружи, выйти на шоссе и голоснуть проезжающий камаз. Всего-то ничего…

Вот противный мальчишка! Ведь, наверняка же, знал, что забора в конце улицы нет, а водил меня, как Моисей своих сородичей по пустыне… Севка бежал рядом.

-- А вон там тоже раньше дырка была, -- показал он рукой, сжатой в кулачок, куда-то в сторону.

Я даже не оглянулась. Была, не была, пока еще не известно… Издевается откровенно и даже не покраснеет.

-- А что у тебя в руке? -- спросила я, не сбавляя шага. – Гадость какую-нибудь подобрал?
-- Неа, -- гордо ответил мальчишка. – Смотри, это я ключ свой нашел под сеткой.

Он протянул раскрытую ладонь, на которой лежал блестящий ключик с магнитной кнопкой. Я даже остановилась.
-- В каком месте ты его нашел?
-- А там еще, -- он махнул рукой. – Где ты не захотела на животе ползти.

-- И ты не сказал?! -- я готова была его убить. – И мы с тех пор, теряя время, три раза прошли эту улицу из конца в конец, хотя ключ был у тебя в руке? Ну, ты и наглец! Я все расскажу твоему папочке, вот увидишь.
-- Не расскажешь. Он в город поехал.

Отвечать ему я не сочла нужным. Ну, теперь-то, по крайней мере, не нужно будет в пятый раз плестись по улице с дорожной сумкой в руках. Немного времени я сэкономлю…

…До Манечкиного коттеджа оставалось метров тридцать, не больше, когда за воротами поселка раздались автомобильные гудки, и сквозь прозрачную сетку я с ужасом увидела очертания белого «мерседеса». Мальчишки, играющие в футбол, подхватили мяч и бросились в рассыпную, Севка, оставив меня, побежал к воротам, а я свернула с дороги и помчалась дворами к черному входу у бассейна.

Хорошо еще, что каждый коттедж, как это часто бывает, не был окружен собственным забором. Перепрыгивая через кусты, клумбы, брошенные ведра и мешки с мусором, я неслась, как ветер, оставляя за собой ароматный  шлейф французских духов и удручающую атмосферу очередного поражения.

Моя идеально подготовленная и так прекрасно начавшаяся операция по покиданию Осиновки потерпела полное фиаско. Еще один страшный, почти смертельный удар по самолюбию…

…Я только успела лихорадочно протереть вспотевшее лицо и стащить пиджачок, как дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась встревоженная Маня, державшая в руке эластичный бинт, позабытый мною на диване. Мы безмолвно уставились друг на друга и одновременно покраснели. Она поняла все…

-- Он так тебе не нравится? -- тихо спросила она наконец и опустилась на стул.
-- Кто? -- тупо ответила я, сглотнув и прерывисто дыша.

-- Дед Пихто, -- она помолчала. – Надо было просто сказать об этом… Но это я виновата… Нафантазировала невесть что… Не волнуйся, завтра ты отсюда уедешь, я сама отвезу тебя к поезду. Но новое платье я тебе все равно сошью, не волнуйся… А сейчас, пожалуйста, потерпи еще немного, посиди с нами за столом, все так хотят тебя видеть… Хоть отпразднуем вместе… -- она поднялась. – И ногу забинтуй, хорошо? Пусть все думают, что ты действительно травмировалась… Спускайся…

Она повернулась и покинула мою спальню. Вот так ситуация! Никогда еще я не чувствовала себя так отвратительно. Меня даже затошнило. Я влезла в белую блузку, как можно туже забинтовала ногу и вышла в коридор. Плотно затянутая в лодыжке нога не давала возможности идти нормально, я прихрамывала, но прихрамывала не притворно, так оно получалось само собой. Я медленно спустилась с лестницы.

Вся компания, нарядная и возбужденная уже находилась в гостиной. Груша расставляла букеты цветов в вазы, Алик открывал бутылки с шампанским, а Портос с Де Ниро выставляли на стол тарелки с закусками и салатами, приготовленными нами с Манечкой прошлым вечером. Подруга вышла из кухни, держа в руках эмалированный лоток с холодцом.

-- Я поставила картошку вариться. Пока закусим, она будет готова. Тогда перейдем к горячему, -- проговорила она, старательно делая вид, что ничего не случилось.
-- А вот и наша альпинистка, -- обрадовался Портос при виде меня.
-- Давай, Игоревна, присаживайся. Сейчас выпьем, подлечимся и все пройдет, -- подхватил неунывающий Алик.

Я тихо поздоровалась и, не поднимая глаз, поставила на стол бутылку французского коньяка.
-- Вот это человек, -- восхитился Алик. – Со своим приходит. Ну, братцы-кролики, гульнем сегодня на славу. Давайте сейчас сядем и не будем вставать до самого вечера. Не каждый же день такой праздник.
-- Запросто, -- ответила ему Маня. – Тем более, что женская часть сегодня проспала завтрак. Придется наверстывать упущенное.

В желудке противно заурчало. Утренний аппетит оставался неизменным даже в такой критической ситуации.
-- Так, оглашаю весь список, -- продолжала Манечка. – Это овощной салат, это с грибами, это селедочка под шубой, тут рулетики из баклажанов, блинчики с икрой, лечо, холодец, колбаса домашняя… Кажется, ничего не забыла… Да, еще будет курица, запеченная с яблоками, картошка с грибами и десерт. А вечером шашлыки на улице.

-- Просто пир духа настоящий, -- пробасил Партос.
-- Не понял, -- возмутился Алик. – А где пельмени? Мы что, зря всю ночь с ними ковырялись?
-- Нет проблем, милый, -- ответила Маня. – По твоему первому желанию будут и пельмени.
-- Марьяна, ты нас балуешь, -- подал голос Де Ниро.
-- Ничего, Ромчик, иногда побаловать не грех. Усаживайтесь. Света, позови Севу, пожалуйста. Садись, Аленька. Где тебе будет удобно?

Вот мать Тереза, даже Севку решила подкормить, а заслужил ли он этого? Ведь если бы ни его хитроумные мотания по поселку, я бы уже сидела в поезде. Да еще наверняка успел разболтать Мане, какую конкретно помощь я у него просила…

Присев около Портоса, я исподтишка оглядела всех. Мужчины были необыкновенно торжественны. В темных костюмах, с бабочками вместо галстуков и с белыми хризантемами в петлицах. Даже Курортник, хотя в таком виде называть его так, пусть и мысленно, как-то не хотелось. Вошедший Маугли осмотрелся по сторонам и быстренько занял стул по другую сторону от меня.


-- Предатель, -- прошептала я ему в ухо, нагнувшись.
-- Я ничего не говорил, -- так же шепотом ответил он. – Она сама побежала.
-- Все равно предатель…
-- Бе-бе-бе… -- на этом наш милый содержательный разговор закончился, потому что все уже расселись, а слово для тоста попросил Алик.

-- Нет, нет, вы уж извините, но начну я, -- остановила его Маня. – Я сегодня самая главная…
-- Ты всегда главная, -- улыбаясь, произнес Де Ниро. Он, как и все был явно в хорошем настроении.

-- Ну не так уж, чтобы всегда… Просто я хотела начать застолье с благодарности моим дорогим гостям. Я бы хотела поднять тост за Светочку, Алика, Галину Ивановну, думаю, она это сейчас почувствует, и за тебя, Аленька. Мы так неожиданно встретились здесь все вместе, но, думаю, понравились друг другу. И встреча эта станет только началом многолетней дружбы… Надеюсь, это будет так… Я безмерно благодарна всем за то, что откликнулись, что приехали, что побывали в нашей замечательной Осиновке… Извините, если что не так… Иногда меня заносит…

-- Да ты что, Марианна, -- возмутился Алик. – Так, как ты принимаешь гостей, только королей принимают. Как на курорте, в самом деле, где все включено.
Все рассмеялись, а Манечка продолжила:

-- Даже не знаю, что бы я без вас делала. И праздник сегодняшний не был бы таким значимым что ли и добрым… Ведь самое главное в жизни, это с людьми знаться. А все остальное настолько не важно, что и говорить об этом не хочется. В общем, я предлагаю тост за наших гостей, за их долготерпение, доброту, отзывчивость. За то, что они есть в моей жизни. Спасибо всем. Я вас очень люблю.

Все встали, зашумели, заговорили и чокнулись бокалами с шампанским. Даже наглый Севка, чувствовавший себя совсем как дома, протянул к центру стола стакан, наполненный апельсиновым соком. Праздничное застолье началось…

Я чувствовала себя ужасно. Кретинка, идиотка, сволочь, называла я себя последними словами, хотя не терплю ругаться. И как же я могла только подумать о том, чтобы оставить подругу в такой день? С каким настроением она сидела бы за этим столом, не обнаружив меня в доме по приезде из Карамазова? Как смотрела бы в глаза гостям, что объяснила бы мужу?

Нет, я неисправимая безмозглая дура. До чего же мне было стыдно… Только о себе я думала все последние дни, только о себе любимой. Влюбилась, не влюбилась, прежде всего, я должна была подумать о Манечкином счастье и покое. И что мне взбрело в голову устроить побег? Сможем ли мы после всего происшедшего наладить прежние отношения? Простит ли она?

Я бы не простила. Ни за что. Но это я, а у нее же Бог в душе, как сказал Роман. Наверняка, сейчас ее съедает изнутри осознание собственной вины. Но она-то ни в чем не виновата! Что там она говорила о своих фантазиях? О чем она себе нафантазировала? А впрочем, какая разница. Я сволочь, самая настоящая сволочь и предательница.

Неожиданно я словила на себе быстрый взгляд Де Ниро, и сердце мое упало к самым ногам. Чтобы как-то избавиться от неловкости, я обратилась к малолетнему соседу.

-- Что тебе положить?
-- Блинчики с икрой и курочку, -- ответил он.
-- Курица будет позже с картошкой.
-- Тогда давай только блинчики.

Да, губа у него не дура… Выпив первый бокал, все стали несколько посвободнее. Груша восхищенно принялась делиться впечатлениями от венчания.

-- Я чуть не расплакалась, даже уже начала немного, но постеснялась, -- говорила она. – Это было так трогательно, не то, что в загсе. Если я когда-нибудь еще выйду замуж, обязательно повенчаюсь.
-- Правильно, Светка, -- поддержал ее священник Портос. – А то, что ты любительница поплакать, мы уже знаем. В этом ты, мать, большой профессионал.

-- Э, люди, -- вступил в разговор Алик. – Мы сюда что, разговаривать пришли? Давайте выпьем. У нас говорят: между первой и второй пуля не должна пролететь.
-- Да поешьте сначала, -- Манечка принялась подкладывать мужчинам холодец. – Тоже ведь, наверно, без завтрака сегодня.

-- Мы не завтракали, но не потому, что проспали, -- сказал Портос. – Нас Роман в шесть утра с постелей поднял. Мы просто, Машенька, волновались, а от этого и кусок в рот не лез.
-- Ну, вы прямо, как дети. А ты, Сева, тоже не завтракал? -- обратилась Маня к маленькому Сусанину.
-- Меня папка заставил. Я не волновался.

-- Вот и молодец. Аленька, положи ему, пожалуйста, салата, ты к нему поближе. Севка его любит.
-- А спасибо ты говорить не разучился? -- спросил крайне разговорчивый сегодня Де Ниро.
-- А чего я буду один говорить, никто же не говорит, -- ответил мальчишка.
-- Не приставайте к ребенку, -- попросила Маня. – Он и так стесняется в такой большой компании.
-- Ничего я не стесняюсь. Зато я вот чего нашел, -- Маугли вытащил из кармана курточки блестящий ключик и покрутил его над головой.

-- О, -- радостно зашумели все.
-- А где ты его нашел? -- спросил Роман. Ему-то что за дело?
-- Не скажу, -- ответил Севка и посмотрел на меня. А мои щеки покрылись румянцем. Может, он действительно не был предателем?
Все снова с энтузиазмом принялись за еду, беспрестанно нахваливая Манечкину стряпню.

-- Это мы с Алей готовили, -- призналась подруга. – Одной бы мне ни за что не справиться было.
-- А я опять все проспала, -- подхватила Груша виновато. – Тоже хотела помочь, но такое сильное снотворное мне Марина дала...
Все снова рассмеялись. Похоже, все были в курсе дела насчет Маниных успокоительных средств.

-- Так, дамы и господа, -- поднялся с места нетерпеливый Алик. – Мне как-то надоело ждать, пока вы накушаетесь. У нас сегодня свадьба или что?
-- Да какая там свадьба, -- отмахнулась Маня. – Просто дружеский обед.
-- Нет, нет, Марианна, ты считай, как хочешь, но у нас повод один – свадьба. Разрешите сказать тост.
-- Только ты не очень долго говори, -- попросила Груша, неожиданно продемонстрировав командные нотки в голосе. – Покороче.

-- Как получится, Светик. В общем, гости дорогие, мне тоже хочется начать с благодарности. В первую очередь к нашей дорогой хозяйке, конечно. Марианна, ты лучшая. Это все, что я хотел сказать. Счастья тебе, твоим детям, и твоему мужу, и все мы очень рады, что встретили тебя в жизни. Ты как цветущая роза, на которую слетаются все голодные мотыльки…

-- Алик, ну что ты говоришь, -- рассмеялась Маня.
-- Что думаю, то и говорю. Это правда: ты и помогаешь всем, и кормишь, и поишь, и украшаешь... В общем, за тебя, за твоего супруга, и за нашу встречу. Предлагаю выпить за Марианну стоя.
-- Спасибо, спасибо, Аличек, -- смутилась Маня. – И всем вам большое спасибо…

Я тоже поднялась и даже чокнулась со всеми, но настроение лучше не становилось. Я продолжала корить себя, награждая самыми нелицеприятными эпитетами. Что я могла наделать неожиданным побегом, просто страшно представить. Сейчас я даже ощутила теплое чувство к дикому невоспитанному мальчишке, который предпринял все попытки, чтобы не дать мне улизнуть.

-- Севочка, -- обратилась я к нему. – Давай я тебе еще салатика положу или холодца.
-- А можно я тоже тост скажу, -- неожиданно предложила Груша. – Только очень короткий.
-- Нет, Светланка, -- остановил ее Портос. -- Третий тост традиционно за женщин. Это непререкаемо. Сейчас должен говорить мужчина.

-- Нет, я просто хочу немного дополнить Алика. Как это называется?
-- Ала верды, -- хором сказали все.
-- Да, наверное, -- Груша встала и пригубила шампанское. – Я вот что хотела сказать, у меня очень горькое вино. Вот. Это все. Очень, очень горькое.

-- А! -- заорал Алик. – У меня тоже. Просто невозможно пить. Кто покупал шампанское? Оно испорчено. Вас обманули! Оно горькое, как полынь.
-- Да перестаньте, -- взмолилась Манечка. – Ну что вы как дети, в самом деле.
-- И у меня горький сок, -- поморщился Севка.
-- Горько, горько, -- кричал Алик, хлопая в ритм ладонями. – Горько, никто ничего не пьет. Светка сказала правду, остальные просто стесняются. Подсластите вино, новобрачные.

Мне нужно было пережить еще и это. В состоянии душевного затмения о маленькой свадебной традиции как-то позабылось. Я поставила бокал на край стола и тоже принялась скандировать вместе с «представителями»:
 -- Горько, горько...

Манечка еще посопротивлялась некоторое время, а потом все же поднялась и проговорила:
-- Подчиняюсь большинству. Горько, так горько.

Я опустила глаза, чтобы не видеть поцелуя змея-искусителя в облике Де Ниро с моей милой подружкой, но случилось нечто невообразимое. Нереальное. Чудовищно нереальное!

Случилось то, что никогда не должно было случиться. Если бы я к тому времени выпила пару бутылок водки, не закусывая, я бы еще могла принять это за бред пьяной женщины. Но я была совершенно трезвой. Несчастный бокал сухого шампанского был не в счет.

И все же это случилось, причем кроме меня, как я понимала своей сильно кружившейся головой, никто из присутствующих не узрел ни ошибки, ни недоразумения.

Дело в том, что вместе с Маней поднялся не Де Ниро, а Портос. Портос, священник! Под аплодисменты и крики «горько» он промокнул губы салфеткой, обхватил Манечку огромными ручищами и крепко поцеловал.

-- Раз, -- принялся считать Алик, и вся компания подхватила. – Два, три, четыре…

Я вздрогнула, нечаянным движением руки смахнула бокал на пол и выдохнула:
-- Нет, зачем же вы так? Почему? Не надо этого делать!

Портос оторвался от смущенной Манечки и в недоумении уставился на меня. Все перестали хлопать в ладоши. В наступившей тишине один Алик продолжал по инерции громко считать:

-- Пять, шесть, семь…
-- Не понял, -- проронил обескураженный Портос. – Что-то не так?
-- Зачем же вы? -- лепетала я, покрываясь смертельной бледностью. – Это не должно быть так. Вы же взрослые люди, зачем так шутить… Вы же только что из Собора…


Продолжение -- http://www.proza.ru/2018/01/01/1359