Предисловие
***
Меня зовут Сэмвайз, фамилия моя уже не столь важна, ведь к полудню следующего дня я буду отправлен на плаху за злодеяния, которые я не совершал, но к которым имел непосредственное отношение. Времени осталось немного, никакой священник или монах не явится ко мне ради моей исповеди и покаяния, потому что грех, который мы совершили с мистером Глаубом, не может быть каким-либо образом оправдан. Поэтому я и решил рассказать об этом происшествии с того дня, когда всё это было еще в зародыше, на уровне идеи. Я не сомневаюсь, что инквизиторы предадут эти записи огню, но я хотя бы избавлюсь от того необъятного камня, что лежит на моей душе. Как иронично, ведь все, чего мы хотели с мистером Глаубом, так это найти ту самую душу. Ну что же, ближе к делу.
Глава первая
***
Всё началось девять лет назад, когда я был обыкновенным школяром четвертого разряда в академии Элвенмуна. Мистер Лауфман Глауб преподавал у нас Магические Основы Теологии. Да, дисциплина звучит крайне нелепо, особенно в нашем прагматичном мире, в котором финансовая составляющая жизни играет первостепенную роль. Но сложно оставаться атеистом или агностиком, когда ты обучаешься в Академии Магов и Волшебников, в городе, который десятки сотен лет назад воздвигнули эльфы, всё с помощью той же магии и волшебства. Однако так случилось, что магия более надежна, в отличие от божественных вмешательств. Волшебники подчиняли себе энергию астрального уровня, а клирики же повторяли свои заученные молитвы, которые написаны на давно умерших языках, при этом лишь примерно понимая только часть сказанных собою слов, и то не факт, что Боги возжелают откликнуться на них.
Магические Основы Теологии во многом противоречили этой концепции. В основном потому что приравнивали магию к некоторому божественному вмешательству, ссылаясь на священные трактаты, посвященные богу Виде;ну, являющемуся, как известно, покровителем знаний, магов и волшебников. Последние два патронажа всегда оспаривались опытными колдунами. Единственное в чем сошлись ученые умы, так это в том, что Виде;н покровительствовал знаниям, в то время как знания являлись неотъемлемой частью магии. Замкнутый круг, возникший из-за разности трактовок божественных учений.
Мистер Глауб никогда не любил обращения “профессор” или “учитель”, всегда считая их оскорбительными, по причинам, которые никогда не желал рассказывать. В отличие от других преподавателей, он не старался казаться нам могущественным, стараться нас запугать, или же вызвать у нас слепое почитание. Он был расслаблен, спокоен, традиционную мантию, которая считалась обязательной для ношения преподавательского состава, он всегда аккуратно складывал и оставлял на преподавательской трибуне, потому что не любил то, как она сковывает его движения. Мистер Глауб говорил: “Слепое подчинение трактатам, написанным тысячу лет назад, может дорого стоить современному поколению”. Причин, как обычно, он не называл, предоставляя нам возможность гадать. Обучение Магическим Основам Теологии было необязательным курсом. Всего лишь лекцией, по материалу которой даже не предусматривался экзамен, посему посещение было добровольным. Мистер Глауб никогда не стоял за преподавательской трибуной, говоря: “Поставьте любого идиота перед трибуной, и зрители будут внимать любому бреду, что он несет. С престолами то же самое”.
Мистер Глауб был резок и категоричен ко всему, что нас окружало. Нельзя было точно сказать, что он любил, ввиду его прямолинейности и сатиры, ядовито изливающейся из каждого его стола. Мистер Глауб критиковал власть, пантеон богов, историю, преподавательский состав, законы природы и физики, и ничто не могло укрыться от его острого языка. Его любимым аргументом было: “Если они все такие могущественные, то почему я до сих пор безнаказанно разглагольствую перед подрастающими умами?”.
На самом деле мы ничего не проходили, связанного с теологией или магией. Мистер Глауб говорил: “А что можно рассказать по предмету, в котором эти неотесанные пингвины, именующие себя магистрами, никак не смогли прийти к соглашению?”. Поэтому на его занятия мало кто приходил, из-за чего мы с ним нередко беседовали тет-а-тет. Мы постоянно вели дискуссии. Мистер Глауб задавал мне провокационные вопросы, я же должен был на них отвечать. Своими язвительными комментариями он подливал масла в огонь нашего спора, но после его занятий я всегда получал эстетическое удовлетворение, потому как мог так же безнаказанно высказаться. Таким образом, занятие за занятием мы с ним очень сдружились, и когда я уже стал школяром третьего разряда, и Магические Основы Теологии остались далеко позади, я продолжал посещать его занятия, встречался с ним в неучебное время в таверне, и мы продолжали наши умопомрачительные беседы.
Почему я расписываю эти детали в таких подробностях? А потому что без них вряд ли вы сможете понять, почему я помогал мистеру Глаубу в будущих злодеяниях, за которые я буду казнен, а мистер Глауб скрывается от всего мира, и я даже не знаю, кто из нас проще отделался. Но обо всем по порядку.
Глава вторая
***
Всё началось спустя год после моего знакомства с мистером Глаубом. Мы с ним условились встретиться в таверне, потому как меня ждал какой-то серьезный разговор, который нежелательно поддерживать в стенах Академии, потому что, как сказал мистер Глауб: “У стен тоже есть уши”. В назначенный час я появился в таверне “Тихий шелест”. Мы редко посещали это заведение, потому что оно находилось на самом краю Элвенмуна, но на этот раз профессор настоял именно на нём. Это было тихое заведение, в котором чаще всего собирались крестьяне, нежели ученые умы или же искатели приключений. Всему виной относительно дешевое пиво, которое в равной степени и отвратительно на вкус, но как говорил владелец таверны, имя которого за всё это время я не удосужился узнать: “В этом вся соль!”. О какой соли шла речь – история, к сожалению, умалчивает.
Мистер Глауб задерживался, что было крайне не похоже на него, потому как он всегда был чрезмерно пунктуален. Ему даже не нужны были часы, ради точного измерения времени. Он, словно, отсчитывал в уме каждую секунду. Эта его пунктуальность всегда меня восхищала, а потому я начал волноваться, когда прошло уже полчаса, а мистер Глауб так и не появился.
Я уже собирался уходить, когда мистер Глауб появился на пороге таверны. Он как и всегда широко улыбался, обнажая свои белоснежные зубы, однако в каждом его жесте и движении чувствовалась некая нервозность. Мистер Глауб горячо поприветствовал меня, сел со мной за самый отдаленный столик и спросил:
- Сэм, - он никогда не называл меня полным именем, потому как говорил, что я не дорос до того, чтобы носить его вторую часть, - Скажи мне, что такое душа?
- Ну, - начал я, - Душа это то, делает нас живым…
- А где она находится?
- Здесь, - я опустил руку на свою грудь.
- Если разрезать твою плоть, то я найду лишь легкие, пищевод, да сердце, не говоря уже о костях и кровеносных сосудах. Но где же душа?
- Она там, но она невидима.
- Невидима? – мистер Глауб откинулся на стуле и недовольно поморщил лоб, - Ты учишься в Академии Магов и Волшебников и утверждаешь, что душа невидима?
Я хотел было ответить, но мистер Глауб жестом приказал мне молчать. Он собирался с мыслями. Я никогда прежде не видел, чтобы профессору было необходимо время, чтобы дать ответ, но я стал терпеливо ждать.
Наконец он вновь поднял на меня глаза и спросил:
- Хорошо, а может ли тело жить без души?
- Нет, мистер Глауб. Даже в основе некромантии лежит запечатывание души и подчинение души в мёртвом теле.
- Но ты ведь слышал про кристаллы души?
- Про камни, в которых запечатаны души? – с недоверием спросил я, - Но они же противозаконны, и само хранение их считается смертельно наказуемым.
- А ты не задавался вопросом почему? – вкрадчиво спросил профессор. На его устах застыла меланхоличная улыбка.
- Ну… - протянул я, - Потому что это аморально?
Мистер Глауб в ответ только презрительно фыркнул:
- Слепое подчинение трактатам, написанным тысячу лет назад, может дорого стоить современному поколению, - повторил он свою заученную фразу слово в слово.
- Мистер Глауб, но ведь это правда аморально!
- Про аморальность говорят лишь богобоязненные люди. Магов и колдунов считали ересью и многих из них в стародавние времена предавали огню. И что сейчас? Каждый второй правитель держит при дворе горстку магов, чтобы они поддерживали барьер, чтобы их городок не сравняли с землей. А что до медицины? Если бы не смелые экспериментаторы, которые под покровом ночи выкапывали свежих покойников, чтобы изучить их тела, то мы до сих пор бы представляли человеческое тело как мешок набитый кровью и костями. Не говоря уже о душе. В целом концепция мало как поменялась, вот только душу в теле так и не нашли. Но так показалось на первый взгляд.
Я нахмурил лоб, пытаясь переварить услышанную информацию. Очень редко мистер Глауб рассказывал что-то сам. В основном он давал наводящие вопросы. Сейчас же профессор говорил уверенно и бойко, словно уже давно обдумывал данную проблему и лишь сейчас отважился обсудить её с кем-то. Мистер Глауб выглядел слишком молодо для своих сорока двух лет. Когда я его в первый раз увидел, мне показалось, что он школяр первого разряда. Я нередко слышал, как преподаватели подшучивали, что профессор на самом деле вампир, просто пользуется специальными кремами, чтобы его кожа не обугливалась от солнечных лучей. Сейчас я был готов поверить в эту безумную шутку.
Я кивнул, и мистер Глауб продолжил:
- И вот как ты думаешь, возможно ли воскресить тело, при этом не закладывая в него душу?
- Мистер Глауб, но это же богохульство! – возмутился я.
Профессор махнул рукой и сказал:
- Слепое подчинение трактатам, написанным тысячу лет назад…
- …может дорого стоить современному поколению, - закончил я, - Я это знаю, но зачем может понадобиться воскрешать умершего?
- Дешевая рабочая сила, например.
Я поморщился, а профессор, заметя моя отвращение, продолжил:
- Но речь не о некромантии, я не собираюсь создавать себе армию безмозглых тел, которые безоговорочно выполняют любое мое желание. Для этого я мог бы просто стать королём. Меня интересует непосредственно душа, а если конкретно – где она расположена, какова её форма и каково её практическое применение.
Я испытывал некоторый страх перед мистером Глаубом, но в то же время восхищался его пламенными речами. Он умел завладеть моим вниманием, и лишь годами позже я выяснил почему. Я хотел было возразить, снова прокричать про богохульство и ересь, но вместо этого молча кивнул, как бы говоря: “продолжайте”.
- У меня есть несколько идей, как это можно будет осуществить. Но мне необходима будет твоя помощь, Сэм. Лишь на тебя одного я могу положиться.
Знал бы я тогда, во что ввязывался! Но мистер Глауб был так убедителен! В его голубых, обычно бесстрастных глазах загорелись огоньки, словно он был на пороге достижения своей заветной мечты. В моем горле пересохло от волнения и страха. В моей голове проносилось: “А правда, сможем ли мы найти душу? А если и сможем, то как? У мистера Глауба наверняка есть множество идей на этот счет. Мы на пороге открытия и это открытие увековечит нас в истории”.
Всё это время мистер Глауб молча теребил кольцо на своем мизинце. Он явно нервничал, но, не сводя с меня глаз, ждал моего ответа.
Когда я осознал, что мое молчание и вправду затянулось, то, прокашлявшись, хрипло проговорил:
- Я помогу вам, мистер Глауб.
- Чудесно! – профессор встал настолько резко, что чуть не обронил стул, на котором сидел, - Тогда завтра непременно обсудим детали! До встречи, Сэм!
Он горячо пожал мою руку и, закутавшись в свою мантию, покинул таверну. Я же еще какое-то время сидел за столом, обдумывая диалог с мистером Глаубом. В конце концов, я убедил себя, что нет ничего плохого в моем решении.
Как же я ошибался…
Глава третья
***
В течение всего следующего дня я ждал встречи с мистером Глаубом. Он не заставил меня долго ждать. Это была лекция по прикладной метафизике, как бы нелепо не звучало название. Безумно занудный предмет, на котором профессор Артимон монотонно читал материал. Профессора Артимона школяры давно величали Обветшалой Каланчой, ввиду его возраста, который, по слухам, перевалил за сотню, а так же его роста. Возможно, когда-то давно профессор достигал шести с половиной футов, но, из-за сильной сгорбленности, он стал напоминать вопросительный знак на ножках. Слушать его было невозможно. Профессор Артимон вставал за трибуну, раскрывал на ней свою книгу с лекциями, которую он таскал с собой всюду, даже в обеденный перерыв, надевал свои потертые пенсне и, можно сказать, выпадал из нашего мира. Он читал на одном дыхании, делая минимальные паузы, никогда не повторяя, если школяры не успевали. Профессор, казалось бы, читал только для себя, ни на кого не обращая внимания. Поэтому появление на пороге аудитории мистера Глауба не вызвало у него никаких эмоций. Профессор Артимон не переставал читать лекцию, когда я отпросился у него с занятий. Мой вопрос так и повис в его монотонном бормотании. Поэтому мистер Глауб, не особо церемонясь, взял меня под руку и вывел из аудитории. На выходе нас сопровождал смех школяров и все тот же безэмоциональный голос профессора Артимона.
- Я договорился с остальными преподавателями, - нарушил молчание мистер Глауб, - Они отпускают тебя с занятий под мою опеку.
- А куда мы идём?
- Подальше от академии, потому что…
- …у стен тоже есть уши, я помню.
Профессор недоверчиво взглянул на меня, слегка прищурив свои глаза, а затем рассмеялся и приобнял за плечи.
- Совершенно верно, Сэмми, - он всегда называл меня так, чтобы немного уязвить моё самолюбие, - Ты быстро учишься!
Я лишь слегка улыбнулся на этот комментарий профессора, и мы продолжили путь, каждый в своих мыслях. Точнее мистер Глауб обдумывал что-то, а я же старался понять, что у него на уме. Досадно, что чтение мыслей находится под запретом, потому как вторгается в личное пространство человека, а так же негативно влияет на мозг объекта считывания. Говоря по простому - мозг не в силах вместить в себе два полноценных сознания.
Мы вышли на главную улицу Элвенмуна, и там нас дожидалась карета, хотя и каретой её назвать было сложно. Телега с крышей, да и только. Однако была в ней одна особенность – она абсолютно не выделялась на общем фоне, словно собрана из статистических стандартов карет. Как раз в духе мистера Глауба.
Заметя мою улыбку, он вставил одну из своих заученных фраз:
- Уникальной вещь становится лишь тогда, когда она везде будет уместна. С людьми так же.
Эта фраза всегда вызывала у нас бурные споры, но сейчас она подходила как никогда. Уникальность кареты заключалось в её непримечательности.
- Мистер Глауб, а куда мы поедем?
- Подальше от города, чтобы никто ненароком нам не помешал.
- А разве кто-то может нам помешать? – с недоверием спросил я.
- Сэм, я же тебе вчера всё рассказал, - фыркнув ответил профессор.
- Люди, слепо подчиняющиеся старинным трактатам?
- В яблочко. Мы поедем туда, где нам никто не помешает.
Возражать было уже поздно, потому что мистер Глауб открыл дверь кареты, приглашая меня внутрь. Я бросил взгляд на кучера. Это был угрюмый крестьянин лет пятидесяти от роду. Он никак не среагировал на наше появление и опустошенно смотрел на вожжи, которые сжимал в руках. Профессор приблизился к кучеру, прошептал что-то ему на ухо, а затем сел вместе со мной в карету, пару раз стукнул по дверце и мы тронулись.
На окошках висели толстые шторы, из-за чего внутри висел полумрак, однако вскоре мистер Глауб зажег лампу и озарил светом наше средство передвижения. Изнутри оно выглядело столь же невзрачно, что и снаружи. Единственное, что меня смущало, так это мешок, который лежал под сидением профессора, и как мне показалось, содержимое мешка несколько раз дернулось. Так же в карете находилась груда книг, аккуратно сложенная в алфавитном порядке. Мистер Глауб иногда бывает дотошно принципиален. Некоторые книги я видел впервые, хотя я очень часто пропадал в нашей академической библиотеке, правда изучить этот книжный лабиринт сплошь и рядом кажется невозможным, ввиду его огромной площади и хаотичного расположения шкафов. Можно неделями блуждать по библиотеке, но так и не найти из неё выход.
Среди книг были фолианты, посвященные анатомии человеческого, эльфийского и дворфийского телосложений, несколько томов на тему кристаллов душ и несколько манускриптов, названия которых были на руническом языке, которым, я, к превеликому сожалению, еще не овладел.
- Ладно, Сэм, путь нам предстоит неблизкий, потому я, пожалуй, вздремну. Если хочешь – можешь почитать что-нибудь из моей библиотеки. Проголодаешься – под тобой мешок с едой, но не опустоши его за один присест. Я не планирую останавливаться в какой-либо таверне по дороге. И да, тебе дозволено прикасаться только к книгам и мешку с едой. И не смей трогать занавески! – я вздрогнул и выпустил её край из рук. Судя по тому, как деревья проносились рядом, скорость была немалая, однако никакой качки не чувствовалось. Магия, не иначе.
После того, как мистер Глауб провел полноценный инструктаж, он лег на сидение ко мне спиной, и, укрывшись мантией, засопел.
Глава четвертая
***
Солнце уже село и писать становится почти невозможно. Заключенным не полагаются свечки, благо небо сейчас безоблачно и луна хоть как-то освещает мою темницу. Хорошо еще, что мне дали листы с чернилами, правда писать приходится ногтем, но скоро это уже будет не важно. Продолжу повествование.
Когда мистер Глауб уснул, я решил подробнее изучить переносную библиотеку профессора. На глаза мне попался изношенный годами манускрипт. На нём стояла печать Балаура, божества, поклонение которому находится под запретом. Мои познания об этом забытом боге ограничиваются правилом: “Если видишь изображение, похожее на пирамиду, пронзенную трезубцем – или сожги его, или беги”. Ни почему так нужно делать, ни чем Балаур провинился перед остальным пантеоном и смертными - никто, наверное, уже и не помнил. Я с улыбкой взглянул на спящую фигуру профессора. Его фраза про “слепое подчинение трактатам” в последнее время слишком часто стала иметь почву под ногами.
Я раскрыл манускрипт и вздохнул от досады. Он был написан на руническом языке, к тому же некоторые руны стерлись, о чем свидетельствовали кляксы в тексте. Однако приглядевшись, я обнаружил на полях заметки мистера Глауба. Для столь щепетильного человека, профессор писал безбожно коряво. Его наклон постоянно скакал, слова неторопливо утекали вниз, пока достигали границы, а нажим и размер букв напрямую зависел от настроения мистера Глауба. Под скудным освещением лампы заметки были похожи на тараканьи следы, обладатели которых, сперва хорошенько нагулялись по чернилам, а затем, едва заслышав шаги, в панике разбежались. Можно было лишь сказать, что мистер Глауб явно был взбудоражен своим исследованием, но какие он сделал выводы?
Ох, если бы еще тогда, в карете, я попытался разобрать заметки профессора, то всех этих бед можно было избежать, но увы! Я свернул манускрипт и вернул его на прежнее место, зная принципиальность порядка у мистера Глауба. Внимание моё привлекла рукописная книга, посвященная камням душ. К счастью, в ней отсутствовали пометки профессора, а почерк автора, который почему-то подписался тремя рунами, был понятен. Хотя, вероятнее всего, это был перевод какого-нибудь древнего фолианта на всё том же руническом языке.
Я открыл книгу на случайной странице и горько пожалел о содеянном, потому что не понял ни слова из написанного. Весь разворот был заполнен разного рода терминами, эпитетами и транскрипциями слов с других языков. Я увидел знакомое эльфийское слово “Дорай”, имеющее множество значений, но наиболее точное – “Рожденный”, но на этом мои познания на эльфийском ограничены, потому я мог долго гадать, о чём шла речь в этом абзаце.
Я пролистал книгу и нашел лишь один рисунок, изображающий, как я понял, непосредственно кристалл-ловушку, для удержания душ. Рядом была приписка на общем языке (спасибо за это анонимному автору), которая гласила: “Когда-то прежде считалось, что камень душ действовал по примеру непроливайки…”, тем самым автор выдал, что перевод составлялся в течение последнего века, “…но это в корне неверно. Душа не обладает свойствами, характерными для традиционных агрегатных состояний. Она более соразмерима с пламенем свечи, то есть энергия в чистом виде, и как следствие Душа не подчиняется традиционным представлениям тела…”. Далее шли разного рода философские рассуждения на тему души, которые можно было вычитать в любой религиозной брошюре. Далее в книге не было ничего интересного, и я раздосадовано вернул её на прежнее место.
Мое желание изучать книги по анатомии тела, окончилось, едва я раскрыл книгу. Дам должное авторам, изображения выглядели реалистично, даже слишком. Поборов в себе рвотный позыв, я продолжил рассматривать книги. Но мне больше не попадалось что-либо занимательное.
Неожиданно мы подскочили на какой-то кочке, и до моих ушей дошел чей-то стон. Судя по всему, звук раздавался из мешка, что лежал под мистером Глаубом. Мне даже показалось, что он шевельнулся. Я окликнул профессора, но он продолжал мирно посапывать. Тогда я решил хоть одним глазком посмотреть на наш груз. Я опустился на пол, взялся за шнурок, которым был перевязан мешок, но тут мое запястье крепко схватила рука мистера Глауба.
- Сэмми, - сказал профессор, сверкнув глазами, - Я же сказал тебе, не трогай ничего.
- Но, мистер Глауб, когда мы подскочили на кочке, из этого мешка раздался стон!
- Стон говоришь… - задумчиво протянул профессор и отпустил мою руку. Я сразу же начал двигать своими пальцами, чтобы восстановить кровообращение. Ну и сила, - Сейчас посмотрю.
Профессор опустил руку на мешок, и что-то пробормотал.
- Ну всё, Сэмми, стонущие мешки не будут тебя беспокоить.
Мне не понравился тон, с которым он это сказал, но я решил промолчать. Мистер Глауб приоткрыл шторы и выглянул на улицу.
- Где-то через шесть часов мы будем на месте. Попытайся вздремнуть, потому что когда мы доедем, нам будет не до отдыха.
Я хотел было возразить. Я взглянул на мешок, а затем встретился с глазами профессора и опешил. Они были холодны и властны, не терпящие какого-либо пререкания. Дрожащим голосом я проговорил:
- Д..да, м..мист..тер Г..глауб..
- Вот и умница, - в его глазах появились прежние добродушные оттенки. Он снова повернулся ко мне спиной и уснул. Я же какое-то время лежал на спине и задумчиво смотрел на лампу, покачивающуюся под потолком. Я еще не понимал, что у меня больше не будет пути назад. Невольно я стану соучастником омерзительного преступления. Но покачивание лампы убаюкало меня, и я погрузился в крепкий сон.
Глава пятая
***
- Проснись, Сэм, мы доехали, - разбудил меня голос мистера Глауба.
Я морщился от яркого света, который проникал в карету через незадернутые шторы. Профессор бережно выносил книги из своей путевой библиотеки. Я заглянул под скамью, на которой спал мистер Глауб. Мешка под ней, как я и ожидал, не оказалось.
- Вместо того, чтобы прохлаждаться, лучше помоги мне перенести вещи в дом.
- В дом? – спросил я, снимая с полки тома по анатомии.
Карета стояла возле небольшого и неприглядного домика, который больше походил на сторожку лесничего. Он находился у подножия одинокой горы. Вокруг не было ни единого намека на присутствие соседей, что принесло мне некоторое душевное удовлетворение. Не сказать, что я по натуре рьяный мизантроп, но я с юных лет избегал людей. Но их сладостных дум меня вывел голос мистера Глауба:
- Быстрее разгружай карету, кучер скоро отправляется в ближайшее селение за продуктами.
- А какой город от нас ближайший? – с некоторым подозрением спросил я.
- Мы сейчас находимся в провинции Йактпиль. С их географией я мало знаком.
Сказать, что я был поражен – не сказать ничего. Дорога от Элвенмуна до провинции Йактпиль занимает, ну, грубо говоря, трое суток. Мы же достигли его за часов десять. Или же я проспал не шесть часов?
Времени на обдумывания у меня не нашлось, потому как едва мы вынесли последний фолиант, как карета тронулась и двойка галопом понесла карету вперед, да так, что камни из-под колес летали.
- Мистер Глауб, а как зовут нашего кучера? – поинтересовался я.
- А оно тебе надо? – флегматично отрезал профессор, - Он же обслуживающий персонал.
- Но он же человек, как-никак.
- Он – инструмент. Ты же не интересуешься, как зовут перо, или вилку, которыми ты пользуешься? Если да, то у тебя определенно проблемы с головой.
- Мистер Глауб, тут вы не правы…
- Сэмми, - прервал меня Лауфман, - Мне сейчас не до твоих пререканий о морали, лучше помоги скорее занести вещи в дом.
Я решил промолчать, нагрузился несколькими книгами и проследовал за профессором в дом.
- А теперь, - прошептал он заговорчески, сдвигая ногой одноместную кровать в сторону, - Полюбуйся магией!
Мистер Глауб пробормотал какое-то заклинание и поднял руку вверх. На кончиках его пальцев загорелись голубые огоньки, а затем он резко опустил руку на деревянный пол в том месте, где стояла кровать. С шипением доски стали растворяться, открывая потайной люк. До сих пор не могу привыкнуть к магии.
Профессор поднял люк, открывая лестницу, ведущую в темноту. Я заглянул внутрь и меня охватил страх, ведь тогда я еще очень боялся замкнутых тёмных пространств.
- Сэм, я опущусь вниз и зажгу факелы, а ты аккуратно опускай наши вещи вниз по веревке.
С этими словами профессор закинул за спину холщевый мешок из кареты, который, как оказалось, лежал за дверью, и с обезьяним проворством опустился по лестнице вниз. Глубиной потайная комната была где-то в два этажа под землей, или двадцать футов, если точнее.
- Сэм, идея получше. Там, рядом с кроватью лежит корзина, привяжи к её ручке веревку и, нагрузив вещами, медленно опускай. Так будет быстрее и удобнее.
- Ага, быстрее, - пробурчал я, - Только вот эту груженую корзину вниз буду опускать я. Тоже мне, помощник.
Но пререкаться мне не хотелось, и потому я сделал так, как и предложил мистер Глауб. Когда уже корзина в последний раз опустилась вниз, я наконец-то вздохнул с облегчением. Я не буду расписывать, насколько это было тяжело, или о чём я говорил в тот момент. Если уж говорить, откинув разного рода брань, что безустанно срывалась с моих уст, то я очень обильно и с выражением молчал.
- Молодец, Сэм. А теперь ты сам спускайся, и не забудь прикрыть люк.
И тут меня охватила паника. В голове прокручивались разного рода сцены. То ступенька под моим весом ломается, и я разбиваюсь насмерть об пол. То закрыв люк, этот тоннель превращается в мою могилу и я задыхаюсь. Я дрожал всем телом. Холодный пот застилал мои глаза.
- М..мистер Глауб, я не могу…
- Почему это Сэм? Ты что, боишься?
Я кивнул, как будто профессор мог меня увидеть.
- Сэм?
- Да, я б..боюсь, - всё тем же дрожащим голосом ответил я.
- Сэмми, ладно тебе, не бойся!
Ох, спасибо, мистер Глауб, стало сразу легче! Теперь я настолько смел, что смогу плюнуть самому Харону в лицо.
- Сэмми, - более спокойно проговорил профессор, - Расскажи мне, чего ты боишься?
- Я боюсь, что я умру, когда спущусь вниз.
Как же это иронично. Если бы я лучше прислушивался к своим предчувствиям!
- Как ты можешь умереть здесь?
- Ну… я могу сорваться…
- Тогда не смотри вниз. Ступеньки прочные, а если что, то я смогу тебе помочь с помощью магии. Как еще?
- То, что люк не откроется, и мы будем замурованы.
- Уверяю тебя. Мы не будем здесь погребены. Я это предусмотрел. Мы не находимся на стыке плит, поблизости лишь тихие деревушки. Плюс я поставил очень крепкие и хорошие подпорки, которые и дракону не под силу было бы разрушить. Сэмми, страх не за твоей спиной, он в твоей голове. Ты сам накручиваешь себе, что что-то может тебе каким-либо образом навредить. Но уверяю, в темноте нет ничего плохого. От монстров и духов я тебя смогу защитить, маньяков и мясников тут тоже не водится. Хочешь, я тебе досконально расскажу, что тут находится? Тогда ты не будешь бояться неизвестности этой, вполне себе уютной комнаты. Тут ничто не представляет для тебя опасности. Смелее, спускайся!
- Не надо ничего описывать, - я глубоко вздохнул и стал обдумывать слова профессора. Во многом он был прав. Я боялся не чего-то конкретного, а чего-то необычного. Но это самая обыкновенная комната. Мистер Глауб был прав.
Я опустил ноги на ступеньки, глубоко вздохнул и стал медленно опускаться вниз, не забыв при этом закрыть люк. Всё это время мистер Глауб подбадривал меня разного рода фразами, и должен отметить, они действовали положительно. Я и не заметил, как тесные стены разошлись, и мне открылась большая просторная комната с десятифутовым потолком, ярко освещенная факелами.
- Ты молодец, Сэмми, - с любовью в голосе сказал мистер Глауб и похлопал меня по плечу.
Тоже мне, молодец.
Глава шестая
***
Когда-то раньше я боялся крыс, как разносчиков заразы и смерти. Но после пребывания в потайном подвале маленького дома, я проникся к этим грызунам любовью и уважением. Мистер Глауб неоднократно говорил, что для изучения модели поведения людей, достаточно последить за крысами. У них, так же как и у нашего общества, всегда выстраивается четкая иерархия, место в которой необходимо силой удерживать. Крыс легко можно одомашнить и приручить, они вполне безобидны и никогда не кусаются со зла, только от страха. Да и то, крысы намного смелее многих людей. Человек, загнанный в угол начинает молить о пощаде, крыса же будет сражаться до последнего. Иногда возникало чувство, что мистер Глауб любил крыс больше чем людей, но вера в его любовь пошатнулась увиденным мною в подвале. Что до меня, то с тех пор как меня схватили – крысы стали моими единственными друзьями. Даже сейчас один маленький крысеныш, которого я назвал Бри, ввиду его схожести с одним моим школьным приятелем, свернулся клубочком у меня на коленях. У нас с Бри много общего. Все вокруг нас ненавидят за то, чего мы не совершали. Товарищи по несчастью.
Но вернемся к подвалу. Мистер Глауб факелами осветил лишь своего рода прихожую – просторную пустую круглую комнату, из которой вело четыре двери.
- Располагайся и чувствуй себя как дома, - добродушно сказал профессор.
Ага, как же. Хотя бы здесь не было сыро и дышать было легко. Подняв руку вверх, я почувствовал движение ветра. Профессор продумал систему вентиляции? Недурно. Но он вряд ли смог это место выкопать сам, ровно, как и не смог бы заставить рабочих молчать. Он его нашел случайно? Или же…
- Сэм, позволь провести тебе небольшую экскурсию. Немного освоимся на новом месте и приступим за работу. Время дорого стоит.
Он бережно взял меня под руку и открыл первую дверь ключом. В ней было всё ярко освещено факелами. И когда это мистер Глауб успел их зажечь?
Это была обширная библиотека. У профессора была внушительная коллекция книг. На полках были пустые места, по-видимому, предназначающиеся для фолиантов, что мы перевозили с собой. Чуть дальше была еще одна дверь, железная.
- Там находится лаборатория, её ты увидишь позже, - сказал мистер Глауб, ведя меня ко второй двери рядом.
Едва дверь приоткрылась, как подвал наполнил писк, скрежет и лай десятков животных, посаженных в клетках. От представленной картины мне стало не по себе.
- Что это, профессор? – с дрожью в голосе спросил я.
- Это наши подопытные, они помогут нам приблизиться к нашей цели.
- Но это же бесчеловечно!
Мистер Глауб закатил глаза и скинул загадочный мешок с плеч в комнате, которую я позже прозвал темницей.
- И почему же это бесчеловечно?
- Ну… - растерялся я, - Это неправильно, они тоже ведь живые.
- Сэмми-Сэмми. Вот ты ешь мясо, а ведь мясо добывают из живых существ. Не перебивай, я не закончил, - прервал профессор мою попытку протестовать, - Так же ты ешь растения, которые тоже живые. Что до животных, то они специально выращены для того, чтобы на них проводились эксперименты. Это тоже нормально, люди издревле одомашнивали и адаптировали волков под свои нужды. Отсюда у нас столько собачьих пород. Я мог бы сразу начать проводить эксперименты на людях, но это непрактично. Крысы и кролики очень плодовиты и потому подобные эксперименты не нарушают естественного баланса. Собак я держу на потом, но они тоже относительно плодовиты. Совсем иные дела состоят с людьми. Наша задача найти душу, и научиться её использовать. Перед тем как проводить эксперименты на людях, я хочу быть сто процентов уверенным, что столь дорогой расходный материал не уйдет просто так.
Я хотел было возразить, но доводы мистера Глауба были предельно убедительны и логичны. Как же меня иногда раздражает его дотошная логичность. Однако один вопрос всё же сорвался у меня с губ:
- Мы что, собираемся убивать людей?
- К чему столь вульгарное слово? – поморщился профессор, - Ты мне лучше скажи, что такое убийство?
- Преступное лишение жизни кого-то, - процитировал я один из словарей.
- А что значит лишить жизни?
- Ну… убить?
Ладонь мистера Глауба со звонким шлепком встретилась с его лбом.
- Убить, это лишить жизни, а лишить жизни – это убить. Не расстраивай меня, Сэмми, такими логическими цепочками.
- Ну, хорошо, лишить жизни, значит сделать мёртвым.
- А что значит сделать мёртвым?
Я хотел было ответить: “лишить признаков жизни”, но вовремя прикусил свой язык. Вместо ответа я просто пожал плечами.
- То-то же, - удовлетворительно кивнул профессор, - Уверяю тебя, мы не будем никого убивать.
Не сильно-то я поверил словам мистера Глауба, но отступать было поздно.
Профессор закрыл дверь и подвал снова охватила тишина. Звукоизоляция в темнице была бесподобна.
За следующей дверью находилась кухня и продовольственный склад, в котором, как я заметил, было намного холоднее, чем в остальных комнатах. И как мистеру Глаубу это удалось?
За последней дверью находились спальни. Моя кровать, стол и шкафчик, а чуть дальше за дверью спальня профессора. Мне не нравилась перспектива того, что место, где я сплю, будет проходным двором, но, судя по всему, мистер Глауб опирался в выборе места своей кровати на те же самые доводы. Спорить я не стал.
- Ладно, Сэм, осваивайся в комнате и заходи в лабораторию, мы скоро начнем.
С этими словами он исчез в своей спальне и закрыл дверь на замок, оставив меня одного. Да, я и вправду влип.
Глава седьмая
***
Вам, наверное, кажется, что я ненавижу мистера Глауба за то, что из-за него я буду казнен. И да, и нет. Да, совсем скоро я смогу взглянуть на себя со стороны буквально, но, если быть до конца откровенным, я в некоторой степени благодарен моему одержимому профессору, потому что я смог увидеть то, что никто другой никогда прежде не видел. И пускай многие его эксперименты, о которых я скажу чуть позже, вызывали у меня настоящий ужас и преследовали меня в моих кошмарах, если бы у меня была возможность увидеть всё это снова – я бы не раздумывая согласился. Вам наверное покажется это диким. Что ж, скоро вы поймете, почему мистер Глауб был гением.
У меня не было своих вещей, а в карете я неплохо выспался, посему, как только я осмотрел свою комнату, то сразу же отправился в главный зал. К несчастью, я осознал, что все четыре двери идентичны друг другу, и я не помню, какая из них вела в библиотеку. Я мог бы, конечно, вернуться в свою спальню и дождаться выхода мистера Глауба, но мне, почему-то, стало стыдно, ведь мы с профессором условились увидеться сразу в лаборатории, а если бы я, словно дворняжка, дожидался бы мистера Глауба, то он мог посчитать меня бесхребетным и потерять ко мне всякое уважение. Так или иначе, я волновался как юная леди, впервые приглашенная кавалером на бал, а посему не хотел ударить в грязь лицом и приблизился к первой из дверей.
Будь проклят мой картографический кретинизм, нередко он создавал для меня массу неприятностей, особенно в коридорах Академии, из-за чего я весь запыхавшийся с опозданием влетал в аудиторию. Умудрился заблудиться в четырех дверях.
Наконец паника начала меня отпускать, и я перешел непосредственно к действиям. Первая же дверь, что я открыл, привела меня в “темницу”. Едва почувствовав мое присутствие, собаки подняли лай, тем самым пробудив крыс и кошек. Я хотел было уйти, но на глаза мне бросился злосчастный мешок, лежащий в клетке. Он был пуст. Это означало, что злосчастное существо находится где-то в тени. В комнате отсутствовало освещение, потому я вернулся в “прихожую”, снял со стены факел, и, держа его перед собой, стал медленно приближаться к клетке. С каждым моим шагом, пламя озаряло клетку все ярче и ярче, в полумраке я стал различать какой-то небольшой силуэт. Из клетки доносилось какое-то рычание, а так же показалось два ярких, как янтарь, глаза.
- Сэмми! Скорее в лабораторию, чего ты там встрял? – раздался голос мистера Глауба.
От неожиданности я вскрикнул и выронил факел, который предательски упал в лужу и с шипением потух. Мне показалось, что кто-то в клетке смеялся надо мной. Я обернулся и встретился взглядом с этим загадочным существом, которое насмешливо щурило свои глаза.
- Да, мистер Глауб, я сейчас, - поспешно протараторил я и быстрым шагом приблизился к профессору.
- Что же тебя так в этот зоопарк тянет, Сэм? Не беспокойся, ты скоро познакомишься с каждым обитателем этой комнаты. Всему свое время.
- Но что сидит в…
- Всему. Свое. Время, - отрезал профессор, жестом указав на соседнюю комнату, в которую я послушно проследовал.
Наконец я попал в библиотеку. Я решил открыть дверь в лабораторию, но она не поддавалась, и только я решил изучить книги на полках, как на пороге появился профессор, держащий клетку с дюжиной белых крыс. Никогда ранее я не видел крыс с подобным окрасом. Несмотря на их залитые кровью глаза, они с любопытством осматривали мир сквозь свою решетку.
- Ну что, пойдем, Сэм, - добродушно сказал профессор, пощекотав пальцем крысу, подошедшую близко к краю клетки. Как мне показалось, она засмеялась.
- Дверь заперта, профессор.
- А ты её тянул или толкал? – усмешкой спросил мистер Глауб.
- Тянул, - пробормотал я, осознавая свою ошибку.
- Ну и дурак. Толкай её.
Едва она отворилась, как меня ослепило белоснежное сияние, когда мои глаза более-менее привыкли к освещению, я заметил, что его источником являются кристаллы, висящие под потолком.
- Профессор, что это?
- Это, мой дорогой, - люксла;писы, минералы, которые использует подгорный народ.
- Люксла;писы? Камни света, о которых вы мне рассказывали?
- Они самые, мой наблюдательный друг.
Насколько я помнил, эти камни стоят целое состояние, даже дворфы не позволяют себе их тратить направо и налево. Люкслаписы используются в декоративных целях, что, как говорил мистер Глауб: “Глупо и нецелесообразно”. До сих пор никому не известна причина, по которой эти камни излучают свет, хотя если верить священным писаниям, то это осколки второго Солнца, что когда-то давно припрятал бог горного дела Дарпин. У этих религиозников на всё найдется описание.
- А почему вы используете их для освещения?
- Ты опять включил почемучку? – иронично спросил профессор, опуская клетку с крысами на стол. Крысы, не привыкшие к яркому свету, прикрыли лапками свои чувствительные глаза, - Ну что же. Во-первых, факелы коптят. Во-вторых, пламя горит, и как следствие нагревает комнату, тем самым меняя условия работы. В-третьих, раз пламя горит, то, значит, сжигает кислород, создавая неблагоприятную для работы обстановку. В-четвертых, факел может в неподходящий момент потухнуть, а языки пламени создают мерцания. В-пятых, люкслаписы предоставляют лучшее освещение, чем обычные факелы, что очень важно в нашей работе.
- И что мы будем делать?
- Ха, скоро увидишь, Сэмми, - загадочно ухмыльнулся профессор.
Глава восьмая
***
Бри неспокоен, словно чувствует, что я собираюсь рассказать. Не мудрено, мне и самому противно вспоминать всё это, но я должен передать все в мельчайших деталях, чтобы хоть немного очистить свою душу.
Мистер Глауб опустил руку в клетку и достал оттуда крысу. Она ничем не отличалась от других, такая же белая и безликая, как и все остальные. Клетку же он накрыл плотной тканью.
- А это зачем? Чтобы крысы не пугались? – пошутил я.
- Именно. Они с момента своего рождения видели мою руку, кормящую их. Для их маленького мира я равносилен Богу. Крысы меня слушают и не боятся. Но что же случится, когда на их глазах из-за меня пострадает кто-то из них? В них появится страх, они поймут, что могут стать следующими, между ними начнется битва, одни будут пытаться сбежать от злой судьбы, или же устроят настоящий переворот, другие же смирятся и будут надеяться, что их мои опыты не коснутся. Именно поэтому социальные эксперименты нагляднее проводить на крысах.
Я долго раздумывал над метафорой профессора. Снова я был с ним не согласен, но не мог найти слов, чтобы поспорить. Тем временем крысеныш сидел и с интересом наблюдал за происходящим.
- Сэм, насколько хорошо ты знаешь анатомию крыс?
- Признаться, профессор, я её совсем не знаю.
- Хорошо, тогда начнем с азов.
Мистер Глауб взмахнул рукой перед крысьей мордой, и грызун, широко зевнув, лег на стол.
- Что вы с ним сделали?
- Это? Всего лишь усыпил. Самое обыкновенное заклинание.
- И как часто вы к нему прибегаете?
Профессор, слегка улыбаясь, посмотрел мне в глаза.
- Иногда чаще, чем хочется. Но приступим к делу.
Мистер Глауб достал из кармана своего халата сумку с разного рода инструментами. Некоторые из них я видел пару раз у лекарей, а некоторые и вовсе казались мне несколько ужасными. Затем профессор достал две пары белых перчаток из тонкой кожи и одну пару протянул мне.
- Надевай. Негоже ученому пачкать руки.
Перчатки оказались, на удивление, очень эластичными. Они никоим образом не сковывали движение пальцев и напоминали вторую кожу, нежели предмет одежды.
- Что ж, Сэмми, приступим.
Мистер Глауб аккуратно взял одной рукой грызуна за голову, другой за туловище. Раздался щелчок. Крыса судорожно подергала своими лапками и хвостом, а затем перестала двигаться. Профессор достал какой-то прибор, с помощью которого прослушал грудную клетку грызуна, и подтвердил мои опасения.
Крыса умерла. Быстро и безболезненно.
Заметив мое непонимание, мистер Глауб со вздохом пропел:
- А если птичка закричала, сверни ей шейку, чтоб молчала.
Знаменитая цитата гильдии наемных убийц. С какой легкостью профессор свернул шею. Скольких крыс он подобным образом убил? А только ли крыс?
- Итак, начнем операцию. Встань рядом Сэмми, в этом деле нужен ассистент.
Я встал рядом с сумкой, украдкой поглядывая на инструменты, что в ней хранятся.
- Начну, пожалуй, с самого главного. Никогда не давай имена своим лабораторным животным. Даже ярлыки, по типу “образец номер один” или "подопытный алеф”. Просто первая подопытный, второй подопытный и так далее. Ну, максимум можем давать имена контрольным группам.
- Почему?
- Ну, во-первых, нам банально не хватит имен, а во-вторых, давая чему-то имя, мы невольно привязываемся к объекту. Многие олухи давали имена своим мечам, а потом горько рыдали, когда их оружие раскалывалось напополам. У имени есть своя магия, всё что имеет имя – живет.
- Вы поэтому не удосуживаетесь выучивать имена обслуживающего персонала?
- Почему персонала? Еще и школяров и случайных людей, что попадаются в жизни. Люди приходят и уходят, а память об их именах оставляет след в нашей хаотичной жизни. Не зная имени, легче переживаешь утрату.
Впервые в жизни я увидел, как мистер Глауб тяжело вздохнул. Позже я узнал причину, но поделюсь с нею позже. Всё по порядку.
Профессор взял прибор, именуемый скальпелем, и сделал I-образный надрез на брюхе крысы, а затем, при помощи иголок, обнажил грудную клетку и внутренние органы грызуна. Мне стало противно от увиденного, но, в то же время, очень любопытно. Мистер Глауб взял пинцет и орудуя им и скальпелем, отделил небольшой мешочек от сосудов и поднял его на свет.
- Это, дорогой друг, крысиное сердце. Оно, как и у любого млекопитающего, четырехкамерное. Смотри, - профессор указывал кончиком скальпеля на разные участки сердца, - Это пара желудочков, а это – пара предсердий, а вот эта, великодушно отрезанная мной трубка – аорта, ты ведь знаешь их назначения?
Я отрицательно помотал головой.
- Что ж, в предсердия попадает кровь из вен, желудочек получает кровь из предсердия и перекачивает её в аорту, аорта – самая крупная артерия, которая питает кровью органы тела. Работает как самый обыкновенный бурдюк, если быть прямолинейным, поэтому если тебе скажут, что сердечно любят – вспомни этот мешочек и посмейся.
Я нервно хихикнул, хотя мне было абсолютно не смешно.
Профессор отложил сердце в сторону и извлек два соединенных мешочка.
- Это легкие, не думаю, что ты нуждаешься в объяснении их предназначения, идем дальше. Это – селезенка.
- А зачем она нужна?
- А ляд его знает, и без неё как-то люди проживали. Недолго, правда.
Мистер Глауб с легкостью владел атмосферой, умел без особых проблем как нагнать, так и разогнать тучи. Вот и сейчас мы изучали внутренние органы крысы, а все происходило так свободно, словно мы просто прогуливались по парку. Один за другим орган оказывался рядом с крошечным тельцем. Рабочее место было в следах крови, перчатки профессора тоже, но никак не его одежда, он работал очень аккуратно, даже я бы сказал подчеркнуто аккуратно. Вот уже рядом с грызуном лежит кишечник, желудок, печень. И тут профессор ухмыльнулся.
- Сэм, вот как ты думаешь, какого эта крыса пола?
- Ну, причинного места я не наблюдаю, так что думаю, что это самка.
- Правильно. А теперь посмотри на это. Это матка.
Мистер Глауб сделал над ней разрез, и из нее вытекла жидкость. С помощью пинцета профессор извлек около девяти маленьких комочков.
- Полюбуйся, это зародыши крыс. Обычно беременность у них длится три недели, судя по всему зачали дня два или три назад, потому что у плодов еще не сформировались лапки. Забавно, да? Я думал, что избавлюсь от одной крысы, а на деле лишился десяти. Вот неувязочка вышла. Надо будет быть аккуратнее в будущем.
Но я уже не слушал мистера Глауба. Я не сводил взгляда с крохотных тел, с прозрачной кожей. Они были еще не сформированы, но уже были живыми. У них отобрали их жизнь, но отобрали ли её? Так или иначе, они были выращены специально, чтобы умереть от опытов, их было не жалко. Но почему именно эти зародыши вызвали страх в моём сердце?
Мне было очень не хорошо. Какой-то ком подобрался к моему горлу, и меня стошнило на пол.
- Проклятье, Сэм, ну ты и неженка, - с досадой проговорил профессор, - Продолжим тогда в другой раз, здесь нужно прибраться.
Глава девятая
***
Я лежал на кровати, и мне уже было лучше, рвотные позывы отошли, спасибо зеленому чаю, что сварил профессор. Кто бы мог подумать, что за маской прагматизма скрывается человек внимательный ко всем мелочам? Он всегда одевался свободно, чтобы абсолютно ничего не сковывало его движений, скромно, но со вкусом. Раньше я думал, что он одевается в один и тот же наряд, который с годами не изнашивается. Какого же было мое удивление, когда я узнал, что в его гардеробе хранится дюжина идентичных друг другу вещей. “Если вещь тебя устраивает, то почему необходимо её менять?” – говорил мистер Глауб. В некоторой степени я был с ним солидарен в этом вопросе.
Я продолжал обдумывать увиденное в лаборатории, и, как мне показалось, отвращение сменилось интересом. Если так выглядит крыса, то как выглядит человек изнутри? Сильно ли мы отличаемся? Я вспоминал фолианты по анатомии, что находились в карете, а теперь мирно покоились на своих местах, согласованных с алфавитом, на полках библиотеки профессора. Они были мерзкие, но не правдоподобные. Иллюстратору сложно передать с помощью чернил и гусиного пера то, что на самом деле находится там. Не знаю, каким талантом надо обладать, чтобы точно передать увиденное. Мистер Глауб обнаружил это сам, не удивительно, что он столь бесстрастно спорит на теологические темы. Дворфы произошли из камня? Давайте разрежем камень и дворфа, и вы увидите, что в них нет ничего общего. Профессор не был расистом, он был реалистом. Все гуманоидные расы внутри идентичны друг другу, за исключением, разве что, гоблинов. Их внутренние органы отзеркалены, в отличие от старших рас. Если кто не знает, то по официальной классификации рас эльфы, люди и дворфы относятся к старшим расам, а гоблины и орки к младшим. Хотя эту классификацию составляла делегация из представителей, так называемых, старших рас, что наверняка сыграло немаловажную роль в построении этой иерархии. Мистер Глауб плевал на эту иерархию. Он плевал и на монархию. Он плевал на все понятия, что оканчивались на “архия”, совпадение ли?
По представлению профессора существует одна раса – идиоты, а вот у неё уже есть подвиды. Эльфы – высокомерные идиоты, орки – тупоголовые идиоты, гоблины – алчные идиоты, дворфы – суеверные идиоты, люди – Идиоты. Именно с большой буквы. Почему – не ясно, но он как-то умудрялся подчеркнуть заглавность буквы “И” в речи, так что можно было понять, он говорит о человеке, или о ком-то другом.
Я долго пытался выяснить причины мизантропии мистера Глауба. Я, конечно, избегал общества, но это сугубо мои личные проблемы, связанные с тяжелым детством. С самого первого дня знакомства с профессором, я видел в нём родственную душу. Мы с ним были абсолютно разные, это бесспорно, но, тем не менее, я чувствовал, что меня тянет к его обществу. Рядом с ним я чувствовал себя спокойнее, мог рассказать всё, что накипело, в то время как мистер Глауб мог с легкостью перевернуть мои взгляды на сказанное одной фразой. Не сразу, конечно, долгое время я еще упрямился, отстаивал свою позицию, но на каждый мой аргумент, он с легкостью находил контраргумент, который разносил мои доводы в пух и прах. Я не любил с ним спорить, потому что чувствовал себя мальчишкой, который доказывает деду, что где-то там, в космосе, есть другие люди и другие расы. Медленно, но верно опыт и знания разрушали детские мечты и иллюзии.
И вот, я лежу в подземной пещере, которая укрыта с помощью магии, а за стеной находится звуконепроницаемая “темница”, хотя, откровенно говоря, мне до сих пор мерещится собачий лай и хриплое хихиканье странного янтарноглазого существа. Что это за существо? Мистер Глауб сказал, что мы позже с ним познакомимся получше, но сперва нужно убедиться в точности опытов на животных. Ох, дурная моя голова! Если бы я лучше прислушивался к словам профессора, то, быть может, не попал бы в эту передрягу!
Но хватит жаловаться на свою судьбу. Съедаемый любопытством, я выждал момент, когда мистер Глауб засядет в своей спальне, и тихо, на цыпочках, вышел в коридор. На этот раз я уже точно знал какая мне нужна дверь. Я взялся за ручку, слегка повернул её…
И она не поддалась.
- Я решил запереть её, - раздалось у меня за спиной, - От греха подальше.
Мистер Глауб стоял, скрестив руки на груди, облокотившись о дверной проем.
- Простите, профессор.
- За что? Любопытство – самое естественное из чувств. Лень, скука и любопытство – три столпа, двигающих прогресс. Мы стараемся себе упростить жизнь, мы стараемся себя чем-то занять, и мы думаем “а что будет, если я буду бить не рукой, а палкой?”. Мне до сих пор хочется увидеть не того, кто придумал колесо, а того, кто догадался о том, что коров можно доить. Как вообще подобная идея смогла прийти в голову? Она абсурдна, и в то же время гениальна!
Что-что, а мистер Глауб умел задать тон общению.
- Кстати о молоке. Сэм, ты не проголодался? А то мы, вроде как, почти дюжину часов тут, а к еде так и не прикасались. А ты и вовсе решил избавиться от некоторой части.
Я хотел было возразить, но мой желудок предательски заурчал.
- Ясно всё с тобой. Поднимайся пока наверх, там и устроим ужин.
- Мы будем выходить на поверхность? – я не поверил своим ушам.
- Ну да, мы же не дворфы какие-то. Тем более, сейчас вечер, немного прохладно, свежий горный воздух тебе пойдет на пользу. Да и на меня эти стены действуют немного гнетуще.
Я послушно кивнул и стал забираться по лестнице наверх. Должен отметить, что подниматься спокойнее, чем опускаться.
Глава десятая
***
Солнце уже близилось к закату, а Луна уже давно взошла. Где-то в небе мерцают одинокие ранние звезды, пробивающиеся сквозь редкие тёмные облака. Небо словно разделилось на две половины: алую и тёмно-синюю. Я просто стоял с открытым ртом и смотрел вверх. Живя в городе перестаешь замечать красоту того, что тебя окружает. Тебе просто не хватает времени это рассмотреть. Поэтому сейчас я стоял и смотрел, потому что мне некуда было спешить. Время буквально остановилось.
- Нравится? – спросил профессор, аккуратно подталкивая меня корзиной, чтобы я сошел с порога.
- Еще как, мистер Глауб, такая красота!
- Меня тоже соблазнил этот пейзаж при выборе места, - он постелил одеяло на траву, - Где-то в получасе ходьбы отсюда есть просто восхитительное кристально-чистое озеро.
- Не думал, что вы романтик, мистер Глауб, - ухмыльнулся я, заметив сколько продуктов достал профессор из этой, с виду маленькой, корзины.
Это был настоящий пикник под открытым небом. На нашем импровизированном столике лежали овощи, травы, бурдюки с вином, какие-то белые сыры, хлеб, от которого исходил аромат, словно его только достали из печи. Так же была деревянная тарелка с какими-то маленькими колбасами.
- Моего собственного приготовления. Не из подопытных, что ты! – резко добавил мистер Глауб, увидя как я поморщился.
- А что вы делаете с тельцами… неудачных экспериментов?
- Если я тебе это сейчас скажу, то ты в конец потеряешь аппетит, - профессор какое-то время молча раскладывал кругом крупные камни, а затем продолжил, - Хотя если не скажу сам – додумаешь сам чего нехорошего.
Я с жадностью вцепился зубами в помидор. Какой же он был вкусный!
- Неудачные эксперименты идут на корм подопытным.
И тут же надкусанный помидор пожелал покинуть мой пищевод. Я подавился и начал кашлять. Профессор же протянул бурдюк с вином.
- Выпей, будет получше.
Я сделал глоток. Терпкий напиток избавил мой приступ кашля и ощутимо расслабил. Алкоголь на пустой желудок творит чудеса.
- То есть, как это вы их кормите неудачными опытами? Это же не…
Я хотел было сказать “не гуманно”, но это слово уже давно раздражало Лауфмана. Как говорил профессор: “Люди всегда вспоминают про гуманность, когда у них нет иных аргументов”.
Мистер Глауб заметил мое смущение и улыбнулся.
- Да, это может показаться… не этично. Меня самого воротит от мысли, что крысы преспокойно могут поедать своих же детей, или же друг друга. Но мне не нужна междоусобица в клетках. Мне нужны здоровые образцы. С собаками всегда сложнее, они чувствуют, если им подают собачатину и даже под предлогом голодной смерти отказываются есть. Вот и приходится иногда пускать крыс в расход, иначе я бы финансово не прокормил весь этот зоопарк.
- То есть…
- То есть все мои подопытные питаются крысятиной.
Я посмотрел на колбаски и вновь поморщился.
- Нет, колбаса сделана из фарша говядины и свинины, пропорцию называть не буду, это моя кулинарная хитрость. А так крысами питаются дворфы и гномы, по их мнению, они очень питательны.
- Гномы? Это еще кто такие?
- Ах да, у вас же еще не было курса истории, - профессор аккуратно разложил веточки в каменном кругу и продолжил рассказ, - Где-то около шести сотен лет назад под землей разгорелась настоящая баталия, между гномами и дворфами. Все началось с банального: шахта гномьего клана соединилась с дворфийской шахтой. Слово за слово оба народа схватились за кирки и боевые топоры и стали друг друга мутузить. Три года непрерывно продолжались кровавые битвы, под землей громыхали взрывы, пещеры затапливались, опоры рушились. Настоящий ад! Но на поверхности разве что пара домов обрушилась, люди посчитали, что это землетрясение. В конечном итоге победу одержали дворфы. Они выгнали гномов из наших земель, и теперь они живут вдалеке от нашей Империи Элдаронг.
- А чем гном отличается от дворфа? – поинтересовался я.
- Ох, никогда не задавай такие вопросы дворфам, иначе зубов не досчитаешься. Гномы считают, что борода мешает, и потому её сбривают.
- И это всё? Это послужило причиной раскола целой расы?
- А тебе нужны более веские причины? Городские и лесные эльфы тоже друг друга недолюбливают, хотя их главное отличие в том, что последним привычнее щеголять с ветки на ветку, прикрывая причинные места с помощью набедренных повязок. С гномами и дворфами всё обстоит гораздо сложнее, - мистер Глауб прищелкнул пальцами, и ветки заполыхали. Оригинальный способ разведения костра. Насколько я знал, это самый нижний уровень владения пиромантии, - Бритье бороды было первым шагом к раздору, изменилась бытность, культура, доспехи потребовали изменения дизайна, раз исчезла борода. В конечном итоге выросло два общества: дворфы, крепкие и мускулистые, всегда идущие прямо, твердо к своей цели, и гномы, которые за неимением тяжелых доспехов стали более худощавыми, подвижными, которые полагались на голову, а не на силу. Но это уже в прошлом. Многие гномы скрываются сейчас среди людей и дворфов, пользуясь накладными бородами. Да и многие дворфы, которые отказались от привычных шахт нередко принимают людские традиции. Так, например, некоторые дворфийки сбрили свои бороды, чтобы спокойнее жить среди людей.
- К чему эти заморочки? Они могли бы просто отрастить себе новые бороды, - удивился я.
- Нет, Сэмми, не могли. Когда дворф сбривает бороду – она больше никогда не отрастает.
- Но почему?
Профессор пожал плечами.
- Никто не знает, возможно, в этом правда как-то замешана их вера и религия. Она даже перестает расти, если её подрезать, словно она растет не от начала, а от кончика. Так или иначе, дворфу, сбрившему бороду, нет дороги назад. В былые времена самой страшной казнью для дворфа было обрубание бороды. Бедолага начинал чувствовать себя ущербным, уродливым и, в конце концов, оканчивал жизнь самоубийством.
- Это какая-то глупость!
- И да, и нет. Дворфы не любят перемен, особенно резких, и особенно если ничего нельзя возвратить обратно. Но говорю, это предрассудки горного народа. Молодежь уже более-менее адаптируется под наши стандарты красоты. Как я неоднократно говорю…
- “Слепое подчинение трактатам, написанным тысячу лет назад, может дорого стоить современному поколению”, - с улыбкой процитировал я.
Мистер Глауб засмеялся.
- Ей богу, Сэм, ты молодец! Погода сегодня прекрасная. Потому предлагаю переночевать под открытым небом, как ты на это смотришь?
- С превеликим удовольствием!
Всяко лучше, чем лезть обратно в эту дырку в полу.
Глава одиннадцатая
***
Сразу должен отметить, что мистер Глауб готовил первоклассно. Его колбаски, поджаренные на костре, были просто объедение! Особенно по сравнению с корками хлеба и водой, которые мне дают в темнице. Если вы думаете, что это бесчеловечно – то стражники и тут преуспели. Вода не подается без предварительного плевка внутрь, а корки уже пестреют плесенью. Когда голод становится невыносимым, перестаешь обращать внимание на брезгливость. Пожаловались и хватит.
Солнце уже почти закатилось за линию горизонта. Тишину природы нарушало лишь методичное потрескивание костра. После жизни в крупном городе, начинаешь по-настоящему ценить тишину.
Когда уже было окончено с трапезой, мы молча лежали и смотрели на загорающиеся в небе звезды, попивая при этом терпкое вино из бурдюков. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Лицо профессора было едва различимо во мраке и даже свет костра не сильно помогал.
- Мистер Глауб, - робко проговорил я, боясь нарушить эту идиллию спокойствия.
- Мм?
- А что, если нас ночью найдут разбойники?
- Не найдут. Ближайшая дорога расположена в нескольких часах от нас. Им просто, как говорится, нечего здесь ловить.
- Но если всё-таки найдут?
- Тогда у нас появятся новые подопытные.
Вновь нависла тишина. Профессор подкинул в костер несколько веточек, и пламя с шипением его поглотило.
- Но это же…
- Скажешь, что это аморально или негуманно – я тебя стукну, - по голосу мистера Глауба было слышно, что он улыбается, - Это – разбойники, по ним и без того плаха плачет. Они выбрали свою судьбу. В любой момент они могут поубивать друг друга в пьяном угаре. Так пускай они помогут в наших экспериментах, нежели бесцельно исчезнут.
- Но согласятся ли они добровольно лечь на стол?
- О, мой дорогой друг, иногда я бываю очень убедительным.
Снова тишина. Снова подкинутые ветки зашипели на костре. Было слышно, как мистер Глауб делает глоток из бурдюка.
- Сэм, вот скажи мне, - заговорил профессор, - Есть ли что-то, о чём ты жалеешь?
Я хотел было сказать, что жалею лишь о своем согласии участвовать в этих экспериментах, но ответил за меня.
- Хотя, ты слишком молод, чтобы о чём-то по-настоящему жалеть.
- А что на счет вас, мистер Глауб?
Возникла пауза. Я услышал, как профессор тяжело вздохнул.
- Конечно же есть, Сэм.
- И что же это?
Где-то вдалеке застрекотали сверчки.
- Сэм, что для тебя есть счастье?
Ох уж эта манера профессора скакать с темы на тему.
- Счастье? Это состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения.
- Сэмми, когда вернешься домой – выкинь все свои книги и учебники. Они забивают твою голову всяким хламом.
- Хорошо, с чем вы не согласны?
- Давай по порядку, - профессор прокашлялся, это означало начало словесной дуэли, - Ты говоришь, что счастье - наибольшая удовлетворенность условиями своего бытия? А что, если ты редкостный занудный перфекционист, у которого, к тому же, очень двоякие вкусы? Ты говоришь, что это полнота и осмысленность жизни, а так же, что это осуществление своего человеческого назначения, и что? Ты можешь сказать, в чём смысл твоей жизни? В чём заключается её назначение? Ты открыл в себе магические способности, и потому попал в акадмению Элвенмуна, но тебя будут обучать заклинаниям лишь когда ты станешь школяром первого разряда, и то лишь парочку азов. Остальному, может быть, научат, если ты поступишь в Коллегию Фаулхэксе. А до тех пор тебя будут обучать лишь всякой галиматье, которая засоряет твой мозг так же, как хлам засоряет чердак. Он никому не нужен, но выбросить жалко, вдруг пригодится. Что скажешь, Сэмми, ты счастлив?
- Теперь не очень.
- И правильно, потому что счастье невозможно описать такими замудренными фразами, которые вроде бы и звучат точно, но лишь потому что это согласовало стадо нахохлившихся пингвинов.
- Но ведь пингвины птицы, а значит собираются стаями, - решил я выделиться своими познаниями в зоологии.
- Да, вот только эти пингвины – редкостные упрямые бараны, потому и стадо.
Мое воображение вырисовало портрет магистра нашей академии, профессора Фатууса. Он был невысокого роста и всегда ходил в старомодном фраке, в чёрной потрепанной мантии и с пенсне на кончике своего длинного носа. Для многих профессоров было загадкой, как этот маленький человек, который к тому же был заикой, стал одним из могущественных волшебников. Когда твоя сила заключается в четком произношении заклинаний, любой дефект речи может стать фатальным. Моя фантазия пририсовала этому господину витые бараньи рога, и, должен отметить, они выглядели на нем гармонично. Я засмеялся.
- То-то и оно, Сэмми. Счастье – это иллюзия, запомни это.
- Хорошо, мистер Глауб.
Тишина. Потрескивание костра. Сверчки. Я сделал глоток вина.
- Мистер Глауб.
- Мм?
- А вы меня научите колдовать?
- Ну, я могу тебе показать парочку простеньких, но незаменимых в быту заклинаний. Но это точно не будет в ближайшее время. Завтра мы продолжим работу в лаборатории.
- Мы снова будем вскрывать животных?
- Да, но на этот раз будем пытаться зарядить кристалл душ. А сейчас – давай спать.
Кристалл душ, знал бы я о причинах одержимости профессора этим артефактом, быть может смог бы его отговорить. Но увы, кристалл душ был притягателен и для меня. Он хранил в себе столько тайн и секретов, и как же пьяняще действует ажиотаж первооткрывателя.
- Мистер Глауб, а вы когда-нибудь любили?
Я не знаю, почему этот глупый вопрос сорвался с моих губ, но ответом мне было лишь мирное дыхание профессора.
Я подбросил еще парочку веток в костер. Он поблагодарил меня своим шипением. Сверчки, словно, стали отдаляться от нас. И нас поглотила тишина. Была уже ночь, нужно было спать.
Глава двенадцатая
***
Утро было просто замечательным, несмотря на прохладу. Судя по тому, как высоко находилось солнце, было уже около полудня. Я впервые в жизни сумел выспаться, и это – неописуемое ощущение. Мистера Глауба рядом не было, я думал, что он уже находился в нашем подвале и наводил порядок в своей библиотеке. Потому я решил не спешить и продолжил нежиться под солнцем с прикрытыми глазами. Какого же было моё удивление, когда надо мной нависла тень профессора. Открыв глаза, я заметил, что у него мокрые волосы. Уловив мое недоумение, мистер Глауб сказал:
- Люблю с утра пораньше окунуться в холодную воду, бодрит на весь день вперед.
Неужели он потратил около часа на дорогу, чтобы просто искупаться в озере в гордом одиночестве?
- Ну что, Сэм, пора приступать к делу, мы уже и без того непростительно много времени прохлаждаемся.
Он не стал дожидаться меня, а просто ушел в хижину. Я обнаружил рядом с собой бадью наполненную водой. Профессор принес её с озера для меня? Возникало столько вопросов, от которых откровенно пухла голова. Несмотря на свое подчеркнутое хладнокровие, мистер Глауб оставался галантным и внимательным к людям, что его окружали. Если вы ему нравились, то в его обществе вы всегда испытывали уют. Это соразмеримо с какой-то магией запрещенного уровня. В какой-то степени это оказалось правдой, но речь не об этом.
Я умылся холодной водой из бадьи и отправился в хижину. Как ни странно, на этот раз мне было гораздо спокойнее опускаться в пещеру. Мы и вправду боимся лишь того, чего не знаем.
Оказавшись снова в подвале, я тихо выругался. Я вновь не мог вспомнить, за какой дверью находится библиотека. Двери были абсолютно идентичные! Я попытался восстановить в голове примерное расположение комнат, но эта идея не увенчалась успехом. Я помнил расположение комнат лишь относительно друг друга. Потому, плюнув на всё, открыл первую же дверь, и, слава богам, с первого раза я попал в библиотеку. Но я не вошел в неё сразу. Я вышел обратно в коридор и пытался найти ориентиры для этой комнаты. Самый лучший – лестница, она находилась ровно по центру. Я восстановил порядок в голове: спальня – библиотека – склад – “темница”. Если я стою спиной к лестнице, значит передо мной спальня и библиотека.
- Сэм, ты чего тут стоишь и пялишься в стену? – спросил мистер Глауб, который вышел из “темницы” с клеткой белых крыс.
Мои рассуждения вмиг растворились под влиянием стыда.
- Ничего, мистер Глауб.
- Ну хорошо, тогда пошли в лабораторию.
Я какое-то время стоял и смотрел на двери, вспоминая свою схему нахождения нужной.
- Сэм, с тобой всё в порядке?
- Да, мистер Глауб! – я подошел к двери, за которой, как мне казалось, находилась библиотека, и толкнул её. Там оказались спальни. Я закрыл дверь и удивленно посмотрел на профессора.
Профессор стукнул себя по лбу.
- Я совсем забыл рассказать хитрость этого коридора.
Мистер Глауб открыл дверь, из которой вышел в коридор, но за ней находилась библиотека.
- Но там же находилась “темница”!
- Темница? Забавное название, мне оно даже нравится. Но да, я пришел к тебе из “темницы”, просто эти двери подчиняются желаниям человека, который их открывает.
- То есть…
- Комнаты находятся не совсем здесь. Двери к ним – да, вот они, перед тобой. Проще объяснить так, - профессор закрыл дверь библиотеки, а затем снова открыл. Там была спальни. Снова закрыл и открыл – склад. Снова – библиотека, - Надеюсь, что так принцип понятен.
- Но зачем все эти усложнения?
- А вот смотри. Не допусти боги, кто-то сможет найти люк и войти в этот коридор. Если это разбойник, то он захочет или переночевать, или разбогатеть. Он открывает дверь – там спальня, или склад. Посторонние глаза никогда не найдут “темницу” или библиотеку.
- Подождите, а почему вы тогда мне показывали каждую комнату по отдельности? К чему был этот цирк!?
Мистер Глауб пожал плечами.
- Чтобы не сводить тебя с ума.
- Да я и без того чуть рассудка не лишился в этом лабиринте!
- Но ведь не лишился?
Я хотел рвать и метать, я был возмущен до глубины души, но вместо этого гнев заменился на интерес.
- А что будет, если двое откроют разные двери, но будут думать об одной комнате?
- Ох, лучше не пробовать. Скажу так – одна дверь не может объединять больше двух комнат. Если дверь, ведущая в комнату, уже открыта, то другая дверь или не откроется, или предложит другую комнату. Вот попробуй открыть дверь, думая о библиотеке.
Я нажал на ручку, но она не поддавалась. Я подумал о спальне, и дверь отворилась.
- Но что будет, если мы откроем одновременно?
- Это заклинание находится на запрещенном уровне. То есть неправильное применение может повлиять на пространство и время. Если мы откроем дверь одновременно, то пространственная оболочка прорвется из-за парадокса двери и двух комнат, о котором я тебе чуть ранее сказал, и я не завидую тому, кто окажется поблизости в этот момент.
Я нервно сглотнул.
- Хватит терять время! Открытие не ждёт, Сэмми! – бодро сказал профессор.
«Легко сказать» - подумал я, - «Сложно сосредоточиться на чем-то, когда узнаешь, что для уничтожения Вселенной достаточно открыть дверь не в то время».
Глава тринадцатая
***
Моя голова уже раскалывается от недосыпа, но я не могу перестать писать. Я должен рассказать всю историю от начала и до конца. Моя последняя ночь, можно и пренебречь ею. Бри мирно спит на мне. Счастливый крысеныш. Как я ему сейчас завидую.
Я последовал за профессором в лабораторию. В ней было идеально чисто, ни следа вчерашней операции, ни капли моего “богатого внутреннего мира”. Единственное отличие – в комнате на столе уже лежала сумка с инструментами мистера Глауба, а так же аккуратно лежали прозрачные икосаэдральной формы кристаллы, и, как я отметил, профессор разложил их ровно в линию в порядке возрастания. Так же на соседнем столе лежал раскрытый фолиант. Это была книга, посвященная камням душ, что я читал в карете.
Профессор достал крысу и опустил клетку на пол, бережно накрыв его тканью. Грызун был менее спокоен, по сравнению с первым подопытным, и, судя по первичным половым признакам, был самцом. Не знаю, как это должно было повлиять на эксперимент.
И вот, у нас есть подопытный, у нас есть инструменты, у нас есть примерная инструкция, у нас есть камни душ, и, самое главное, у нас есть мистер Глауб. Но чудес не происходило. Мы просто стояли и смотрели на операционный стол.
- Мистер Глауб, а что мы будем делать?
- Я не совсем уверен, Сэм.
Он опустил крысу на стол и взялся за фолиант. Я никогда не видел профессора в подобном состоянии. Его глаза лихорадочно скользили по строкам, в поисках какой-либо конкретной инструкции, рецепта или чего-то похожего. Возникла немая пауза, тишину которой нарушали шелестящие страницы и скрежет в клетке. Крыса встала на задние лапки и, казалось бы, старалась заглянуть в книгу профессора.
Мистер Глауб захлопнул фолиант и опустил его на стол. Я с надеждой взглянул на профессора, который не сводил холодного взгляда с кристаллов.
- Эти кристаллы, - наконец заговорил профессор, - Как ты мог догадаться, и есть кристаллы душ, или, как их еще называют – кристаллы А;нима, в честь колдуна Магнуса Анима, который один из первых обнаружил способ запечатывать души, - мистер Глауб аккуратно взял один из кристаллов, размером с фалангу пальца, и поднял его на свет, - Но религия одолела прогресс. Кристаллы душ, как и всё учение в целом оказались под запретом. Множество фолиантов и манускриптов были преданы огню, а большая часть кристаллов хранится на морском дне.
- Они сбросили кристаллы в море? А почему нельзя было их просто расколоть?
- Хо-хо, Сэм, смотри! – профессор со всей силы бросил кристалл на пол, после чего поднял его. Подопытный от стука пискнул, но не пустился наутек, - Они неразрушимы. Их пытались уничтожить магией, пытались предать огню, пытались по-старинке кирками, но всё тщетно! Кристаллы Анима являются воплощением чистой энергии в твёрдом состоянии.
- Но вы же говорили, что мы в этом деле будем первооткрывателями.
- Всё новое – это хорошо забытое старое. Да, кристаллы душ давно существовали, они были мощным источником энергии, но никто не знал, как эту энергию использовать. Это было равносильно изобретению лука, но не его стрел. А развитие этих опытов не увенчалось успехом, спасибо храмовникам, - мистер Глауб зажал кристалл в кулаке, да так, что костяшки его пальцев побелели, - Мне больших трудов стоило раздобыть эти кристаллы, но я нигде не могу найти, как их применять!
Профессор со всей силы ударил кулаком по столу. Мы с крысой подскочили от неожиданности. Эта внезапная вспышка гнева жутко напугала меня. Мистер Глауб оперся руками о стол и начал глубоко дышать, самообладание потихоньку возвращалось к нему.
Я попытался как-то разрядить обстановку:
- Мистер Глауб, получается, кристаллы Анима являются ловушками для душ?
- Я понятия не имею, чем они являются, Сэмми, - холодно проговорил профессор.
- Но может эти кристаллы – ненастоящие?
Мистер Глауб опустил кристалл на операционный стол. Он неторопливо натянул свои белоснежные перчатки, а затем аккуратно взял крысу за хвост, достал из своей сумки скальпель и ловким движением перерезал грызуну горло. Кровь хлынула на кристалл, и к моему удивлению, стекла с него, не оставив ни единого следа. Как с гуся вода.
- Свойство кристаллов душ, их форма – безупречна, её никак нельзя ни оцарапать, ни пометить, ни окрасить.
Во мне была настоящая буря эмоций. С одной стороны, все мои сомнения, касательно кристаллов Анима вмиг растворились, а с другой меня потрясла та холодность, с которой профессор только что убил крысу. Он и бровью не повел, словно занимался самым рутинным делом. От моего внимания не ускользнул еще факт того, что перчатки профессора сохранили свою белизну.
- Сэмми, пожалуй, на сегодня мы окончим, мне нужно о многом подумать. Будь любезен, протри кровь, а клетку с грызунами отнеси в “темницу”.
С этими словами мистер Глауб, продолжая держать истекающую кровью крысу за хвост, вышел из лаборатории.
Глава четырнадцатая
***
Вы наверняка интересуетесь, почему я до сих пор не могу выразить однозначное мнение о мистере Глаубе. Это и вправду трудно. Особенно вспоминая события, о которых я поведаю сейчас.
После случая в лаборатории, профессор заперся у себя в комнате и ни в какую не выходил оттуда. По ночам я слышал, его тяжелые шаги. По всей видимости он направлялся в библиотеку. Еду я оставлял ему под дверью, и утром находил пустой поднос. Это был очень напряженный период и мне не хватало живого общения. Я откровенно страдал со скуки, и чтобы себя хоть как-то занять, я начал бродить по поверхности, правда, недалеко, как в детстве, не выпуская родной крыши из виду. К сожалению, я не большой любитель природы, а потому все эти прогулки не приносили мне удовлетворения, поэтому я брал себе какую-нибудь книгу из библиотеки и изучал её, сидя у входа в нашу маленькую лачугу, чтобы не смущать мистера Глауба своим присутствием.
Лишь однажды мы с ним случайно встретились в коридоре и его вид меня очень встревожил. Это случилось спустя неделю. Я спускался по лестнице в наше прибежище, а профессор вышел из спальни. Он с секунду молча смотрел на меня, словно пытаясь вспомнить кто я, после чего он кивнул и вернулся в свою комнату. Я тихо побранил себя, сам не знаю за что. У мистера Глауба были большие синяки под глазами, даже больше обычного, а его лицо сильно побледнело. Было видно, что профессору не до сна. Даже я в периоды экзаменов выгляжу бодрее.
Тогда-то я и узнал про страх профессора. Хотя это сугубо мое личное наблюдение, мы на эту тему не общались.
Мистер Глауб боится неудач. Они вызывают у него настоящую панику. Если он в чём-то чувствует что чего-то не знает, то уединяется с книгами, чтобы наверстать упущенное. Он всегда берет измором. Скорее всего для того, чтобы знание наверняка отложилось.
Когда-то, еще в академии, у нас с профессором завязался разговор:
- Мистер Глауб, а есть ли в этом здании люди, которые умнее вас?
- Разумеется, правда они этого не знают.
Я долго не мог понять, что означал его ответ, и лишь сейчас правда для меня открылась. Профессор был в моих глазах самым умным, потому что он никогда не спорил и не дискутировал с людьми умнее себя, с магистрами, сведущих в той или иной сфере лучше него.
И должен отметить – это гениальное ребячество. Мистер Глауб был умен и начитан, но он боялся поражений, а потому к любой словесной дуэли готовился основательно, заранее перечитав необходимый материал. Случай с кристаллами Анима его выбил из колеи тем, что он подготовил всё, что было необходимо, прочел доступные ему книги, но не знал как это использовать. Ох, а какая же была светлая причина для этих поисков у профессора! Но еще не время об этом.
Лишь на десятый день, горе мне, я задумался: а кормил ли профессор животных?
Я вошел в темницу. Вместо звонкого лая до меня доносился скулеж и характерный резкий запах. Запах смерти. Я выбежал из питомника и захлопнул дверь. Когда открыл снова, за ней находился склад. Я погрузил несколько мешков с мясом и два крупных бурдюка с водой на специальную тележку и выкатил её из склада. Снова провернув фокус с дверью, я открыл дверь темницы. Сняв со стены факел, я медленно вошел внутрь. Картина была ужасающая. Две трети собак лежали бездыханные. Выжили лишь те, которые всё-таки решились съесть своего собрата. Жалкая картина. С крысами всё обстояло проще, в клетках осталось по двое-трое грызунов, да и у тех на белой шкуре были видны следы крови и укусов. Если говорить в процентном соотношении, то выжило где-то двадцать пять процентов всех питомцев. Я снял с тележки мешки с едой и начал грузить на неё трупы. Пускай профессор сам решит что делать с телами. Раз за разом я грузил тележку собачьими и крысиными телами и вывозил их в склад. Это было омерзительное и утомительное занятие, но, сказать по правде, мне до того было нечего делать, что я самозабвенно потратил на это всё необходимое время.
Когда уже я в последний раз закрыл дверь склада, я вернулся в темницу и начал кормить животных. Собаки и крысы с жадностью пили воду, то и дело толкая друг друга. За всей этой работой я забыл о самом главном “заключенном”, но он напомнил о себе сам.
- Э, надзератель, а мне вады можна? – раздался хриплый голос из клетки сзади меня.
Я обернулся и увидел те самые янтарные глаза.
- Что, прости? – удивленно переспросил я.
- Ва-ды. Поцан, я ж подольше недельки ни жрал, ни пил.
Я протянул бурдюк с водой.
- Держи.
Его выхватила тёмно-зеленая когтистая четырёхпалая лапа. Я поднял факел поближе, но еще до того, как он осветил существо в клетке, я уже наперед знал о том, кто в ней сидит.
Гоблин, собственной персоной.
Городские эльфы насухо не переносили представителей низших рас, в особенности гоблинов. Потому я никогда прежде не видел их, лишь на рисунках.
Длинный крючковатый нос и острый подбородок создавали некоторое подобие птичьего клюва. Из нижней челюсти торчали короткие клыки. Уши были длинными и по форме напоминающими мастерки. Ростом гоблин был около трех с половиной футов, хотя сложно было судить о росте из-за его сутулости. Руки были по-обезьяньи длинные. Гоблин был стар, о чём говорили глубокие морщины и седина, которая белела в его волосах непонятного цвета.
- Чо вылупелся? Дай пажрать и вали атсюда, – презрительно фыркнул гоблин, бросая к моим ногам пустой бурдюк.
Я протянул ему освежеванных крыс, и он с жадностью начал их есть, звонко хрустя костями.
Одной загадкой стало меньше.
Глава пятнадцатая
***
Итак, я выяснил, что в нашей темнице заточен гоблин. И, к сожалению, понимал, что не просто так. Профессор неоднократно зарекался, что гоблины мало чем отличаются от других гуманоидных рас, разве что своим более знойным характером. Эти зеленокожие… существа живут меньше всех. Сорок лет по гоблинским меркам – глубокий старец, благо уже к трём годам они вполне самостоятельны и развиты, не говоря уже о возможности создавать потомство. Обучение у гоблинов поверхностное, только самое необходимое и нужное, что ты можешь применить сейчас. Поэтому гоблины в большинстве своем малограмотны. Когда знаешь, что тебе уготовано мало времени, начинаешь не обращать внимания на всякие мелочи. В жизни гоблина важно собственное обогащение. Не учишься быстро – тратишь время зря. “Время - деньги”, - как говорил мистер Глауб.
Исходя из этих особенностей гоблинской культуры, не удивительно, что гоблинов часто используют для грязной работы, потому как их не жалко. Они появились в империи около двух веков назад и до конца не понятно откуда. Они имеют черты орков, такие как толстая кожа, наличие выпирающих клыков, четыре пальца на руках и заостренные, лопатообразные уши. На этом сходства оканчиваются.
Сколько же полезного мне рассказал профессор. Я бы поблагодарил его сейчас, да, пожалуй, обойдется.
Так или иначе, в нашем прибежище был кто-то с кем можно поговорить, помимо мистера Глауба, который тогда походил на приведение, ввиду его депрессивного состояния. Поэтому я решил завести дружбу с гоблином, хотя бы для того чтобы скоротать время за беседой. Как же это было глупо.
Приступил я к осуществлению своего плана с утра следующего дня. Так как меня еще грызло чувство вины за гибель стольких несчастных собак и крыс, я стал каждый день по несколько раз приходить в темницу и кормить подопытных. Первое время животные еще с опаской относились ко мне, но со временем выработался условный рефлекс, что я приношу им еду. Так же невзначай я бросал какую-то фразу, чтобы завязать разговор с гоблином, и это выглядело ужасно. Гоблин отвечал подчеркнуто холодно, добавляя желчи в каждое произносимое слово. Вот, например:
- Доброе утро! Меня зовут Сэмвайз.
- И чо? Медальку штоль хош?
Или:
- Как самочувствие?
- Как у пявки в навознай куче.
И, мое любимое:
- Вам что-нибудь принести?
- Рьякх, поцан, зовалесь.
В остальное время он фыркал, кряхтел или отвечал на гобледуке, наречии гоблинов.
Но я знал, что мне нечего терять, потому не отчаивался и продолжал попытки завести диалог. И я был вознагражден.
- Как вас зовут?
- Как ж ты дастал. Те чо нада? – гоблин презрительно выплюнул каждое слово.
- Я хочу с тобой познакомиться.
- Зах те эт, поцан?
- Я никогда прежде не видел гоблинов.
Зеленокожий коротышка совершил изящный реверанс, да столь низкий, что едва не коснулся кончиком носа пола, а затем покрутился на одной ноге.
- Налюбавался? А терь вали.
Я не сдавался. Но решил перейти сразу на “ты”.
- Как тебя зовут?
- Кряхс. Даволен?
- Кряхс? Какое необычное имя…
- А как исчо далжны звать гоблена? Сепастьян? Речарсон? Задцелуйсон? А?
Он говорил это на удивление мягче, чем обычно, и, как мне показалось, он улыбался в полумраке.
- Ты всегда такой озлобленный?
- А ты всягда такой тупой, а?
- Как ты сюда попал?
-Поцан, ты эт, не стражник часом, а? А то тип вапросеки странные даешь.
Я уже был полностью уверен, что он издевается, но мне удалось его разговорить, а это уже прогресс.
- Кряхс, как ты попал сюда?
- В мяшке, поцан.
- Меня зовут Сэмвайз, но можешь звать меня Сэмом.
- Я пахож на таго, каму не пох? Поцан, не бяси мя.
- Не то что? – спросил я с вызовом.
- А вот чо!
Мне в лоб прилетел какой-то камешек, причем с такой силой, что у меня перед глазами потемнело. Я невольно упал на пол, а гоблин закатился хриплым смехом.
- Во ты юмарной, поцан, такой тупой!
Мне стало обидно, потому я гордо выпрямился и сказал:
- Значит так? Тогда ближайшее время еду увидишь лишь на расстоянии.
- Э, ну чо за дела, поцан. Чо, в шутках не бум бум, а? – обижено проворчал гоблин.
- Тогда не называй меня тупым. Ты меня понял?
- Так точна, надзератель.
Что ж, для первого общения вышло не так плохо.
Глава шестнадцатая
***
Подумать только, что после работы с мистером Глаубом мне будет так по душе общество гоблинов и крыс. Удивительно, как образ жизни гоблинов похож на жизнь у крыс. Всё то же построение иерархии, всё та же находчивость и изворотливость, всё та же неприязнь со стороны общества. Может поэтому я ими проникся?
С того дня, как мне в первый раз удалось разговорить Кряхса, я стал чаще наведываться в нашу темницу, не забывая, конечно, про сосуществование с профессором. Собаки, едва завидя меня, радостно виляли хвостами, в ожидании кормежки. Крысы позволяли мне гладить их, а одного я даже решил забрать себе. У него было чёрное пятнышко на глазу, что сразу выделяло крыса на фоне остальных грызунов. Подумаешь одна крыса, с учетом их плодовитости, не велика потеря. Я помнил, что профессор говорил про имена для подопытных, но Эрни само пришло как-то на ум. Что-то было в этом грызуне человеческого.
Кряхс стал более открыт, насколько это возможно для гоблина. Например, он стал не так часто меня посылать куда подальше. Но в любом случае завязать с ним диалог было той еще викториной. Я бы мог привести примеры наших с ним бесед, но если убрать всю ругань, что изливалась из его клыкастой пасти, то Кряхс очень подчеркнуто молчал.
Когда я натыкался на стену нежелания идти на контакт, в исполнении гоблина, то пытался скоротать время в библиотеке. Книга, посвященная кристаллам душ, деликатно вернулась на свое законное место. По-видимому, мистер Глауб в конец отчаялся искать ответы в ней. И потому я отважился подыскать их сам. Ох знал бы я на что шел.
Вы когда-нибудь читали брошюры религиозных фанатиков, которые не верят в основной пантеон богов и придумывают своих собственных героев? Так вот записи в книге, посвященной кристаллам Анима, были очень похожи на эти брошюры. Приведу пример, который я, сам того не ведая, ненароком заучил, пока несколько раз перечитывал, чтобы вникнуть в смысл:
“Эзотерика, спиритуализм, духовный опыт, философия, этика, психология, психиатрия, нейрофизеология, когнитивистика - они все взаимопроникают, и не достаточно, не полноценно исследовать их поотдельности. На ум приходит афоризм «Учись у всех, не подражай никому». Наука недостаточно изучила и признала природу таковых явлений и субстанций, полагаю именно потому, что исследования ограничены их областью.
В разных культурах представление о внетелесной форме жизни весьма многообразны. Не стоит забывать и о сущностях мистицизма пантеона божеств, о сущностях демонологии. Всё это субстанции внетелесной природы бытия.
В восточных духовно-философских учениях и политеизме есть концепция о множестве форм/тел вне материи у каждого существа, так у человека их до 9, одни из которых, как СОЗНАНИЕ — сознательны, другие лишь фантомные образы и энергия. В шаманизме например, принято говорить не о наличии у всего души, а о наличии духа. Так и в политеизме, были похожие представления. Говорить об этом можно очень много. Только вот нужно понять, что всё это, и духи, и души, и демоны, и ангелы, и даже Боги, всё это сознательные сущности с различной качественной характеристикой, зависящей от уровня их развития, нравственности, совершенствования. А другие - это не сущности, а явления вероятнее, это инертная энергия следствий чего либо — призраки так сказать. И их нужно уметь отличать. Одни волевые и сознательные, способны взаимодействовать. Другие только образы. Такие направления, как философский спиритуализм, уфология, и даже метафизика, весьма и весьма молоды, но думаю, не ровён час, когда, невилирование такой необъяснимой природы, будет не восприниматься нелепостью, а напротив, уровнем непознанного в науке. Некогда, в историческом масштабе не так и давно, людей на костре сжигали, за одно лишь утверждение, что Земля круглая. Науке только предстоит открыть неизведанные стороны действительности. Суть не только в представлениях народов — а в представлениях сообществ (этнических, духовных, научных...)“.
И всякое в подобном ключе. И это была только первая страница. Не дам соврать, я несколько дней потратил на попытку понять, что же было в нём сказано. Это было так тяжело для восприятия, что я, в конечном итоге, сдался. Все эти метафоры, образы, аллюзии, аллегории и прочие слова, которые я слышал в школе, были настолько сумбурно переплетены, что пока ты доходил до середины, ты забывал начало. Неужели мистер Глауб разбирался в этом хаосе терминов? Или же он как и я силился их понять и сломался?
Спящие крысы действуют на меня как-то успокаивающе. Они так вытягиваются, без проблем спят плотной кучей, как школяры в общежитиях, что даже не хочется тревожить их сон. Вот и сейчас я смотрю на спящего Бри, и на сердце тепло. Интересно, видят ли крысы сны?
Дни тянулись безумно долго. Я медленно умирал от скуки. Поговорить с гоблином о возвышенном было невозможно, а разговаривать с крысами и собаками мне еще казалось глупым. Поэтому, превозмогая своей гордостью, я общался с Кряхсом. Он вызывал у меня интерес, и в то же время отвращение. Да, я никогда не видел подобных существ, но от него воняло, словно он купался в своих экскрементах (что, как выяснилось позже, оказалось правдой). Но однажды, когда я сидел и беседовал с гоблином, он внезапно навострил уши и оскалился.
- Рьявк хрюкс, - проскрипел Кряхс сквозь зубы.
- Сэмми, ты уже начал разговаривать с животными от скуки? - раздался за моей спиной спокойный голос мистера Глауба.
Глава семнадцатая
***
- Мистер Глауб! – воскликнул я, резко встав, от чего в моих глазах даже потемнело.
- Тише, Сэмми, - протянул профессор. Он сильно переменился за дни своего затворничества: его черты лица заострились от голодания, под глазами были синяки, вызванные длительной бессонницей, на лице белела щетина, которую он всегда сбривал, основываясь принципом: “Ничего лишнего”. В целом мистер Глауб сильно сутулился и выглядел очень ослабевшим.
- Вы в порядке?
- В полном.
Он молча смотрел на меня, словно старался подобрать подходящие слова. Я решил нарушить тишину, желая похвастаться тем, что не сидел без дела:
- Я тут кормил животных, они теперь в полном порядке, и…
- Они нам больше не нужны, - прервал меня профессор.
- В каком смысле?
Мистер Глауб скрестил руки за спиной и неторопливо приблизился к клетке с собаками. Животные, что прежде радостно лаяли при виде профессора, забились в угол от него и жалобно скулили.
- Мы с тобой ошибались с самого начала, Сэмми.
- Ошибались? – я не понимал, к чему клонит мистер Глауб, и мне было от этого не по себе.
Кряхс что-то прокряхтел на гобледуке и презрительно фыркнул. Для низшего существа он был слишком проницательным.
- Да, Сэмми, - сказал профессор, не отрывая взгляда от перепуганных собак, - Мы изначально неправильно поняли кристаллы Анима.
- Вы можете говорить без загадок, - не сдержался я. Мой голос сильно дрожал и звучал выше, чем мне хотелось бы.
- Кристаллы Анима не являются ловушками для душ, Сэмми, - мистер Глауб слегка покачнулся. Я хотел было подбежать к нему, но он остановил меня взмахом руки, - Кристаллы Анима – и есть души. Это и есть энергия в чистом виде.
- Почему вы так решили?
- Это же очевидно! Ответ лежал почти что на поверхности всё это время! Почти все философы и церковники ошибались! Своей тупой привычкой систематизировать всё, что их окружает. Они разделили неделимое, а именно душу и дух!
- Но они ведь одно и то же, и в священных писаниях Айрилет упоминался дух, как душа.
- Сэмми, ты опять читаешь книги через строки. В этих писанинках Айрилет, если мы с тобой читали одно и то же издание, а не переписанное каким-нибудь полоумным священником, есть душа, а есть святой дух. Но это одно и то же. Подожди, не перебивай, я объясню, в чём заключается эта неточность, но давай лучше покинем этот бесполезный зверинец.
- А что делать с животными?
- Выпусти их, они больше не нужны. Нет, гоблина оставь!
Я сразу же отпустил замок. Кряхс вновь фыркнул и уселся в тени своей клетки.
- Тогда давайте, скорее расскажите мне, а уже потом выпустим зверей.
Профессор слабо кивнул и вышел из темницы. Я последовал за ним. Едва закрылась дверь, как мистер Глауб раскрыл дверь ведущую в абсолютно новую комнату, в которой я никогда не бывал прежде. И, что самое главное, в ней находились окна. Окна! Мы были не под землей, а в каком-то доме. Я подбежал к окну и раздвинул занавески, и какого же было моё удивление, когда я обнаружил, что мы находимся в Элвенмуне, и чуть вдалеке виднеются башни Академии Магов и Волшебников. Судя по всему, мы были дома у профессора.
Меня захлестнула ярость.
- Мистер Глауб, какого черта весь этот цирк с переездом и поездками, если можно было просто пройти через дверь!?
- Потому что, Сэмми, - он говорил медленно, подчеркивая каждое слово, - Это вызовет подозрения. На улице слишком много людей, которые суют свои носы куда не следует. Много людей видело, что мы с тобой вместе сели в карету и покинули город. Это – прекрасное алиби.
- Но теперь мы так же внезапно появились в городе!
- Сэмми, исчезновение чего-то или кого-то вызывает куда больший интерес, чем появление.
- Но это же глупость!
- Неужели? Если из книги пропадет страница, это вызовет диссонанс, но если в книгу внесется лишняя страница, то это вызовет разве что ухмылку, не более. Ладно, возьмем другой пример. На представлении фокусников есть два вида трюков: появление и исчезновение. Разумеется, в большинстве своем фокусники – шарлатаны, которых природа обделила магией, но одарила харизмой и изобретательностью, потому большинство их трюков чистой воды иллюзии. Если фокусник спрятал свою ассистентку, зрителям будет интересно узнать, куда она подевалась. А если же фокусник достал из шляпы кролика, то ответ очевиден: кролик взялся из шляпы. Хотя я помню случай, что произошел на одной ярмарке в Мунстерне. Как там говорится? Факир был пьян, фокус не удался? Так вот фокус удался, да еще как. Потому что фокусник был настоящим волшебником, и на пьяную голову перепутал заклинание и вызвал из шляпы кракена. Вот шуму было! Тогда зрителям было плевать, откуда взялось это чудище, но лучше пускай оно поскорее туда вернется.
Я невольно засмеялся.
- Вот, уже лучше, - мистер Глауб сел в кресло, - Так или иначе, мы слишком долго пропадали в нашем убежище, да и тебе уже пора на учебу.
- А что на счет животных?
- Я их выпущу на волю, - пробормотал профессор, потирая виски
- А Кряхса?
- Кого?
- Гоблина.
Мистер Глауб взглянул на меня исподлобья.
- Ты узнал имя у гоблина?
- Ну да.
- Сэм, никогда не давай имена своим лабораторным животным, во-первых, нам банально не хватит имен, а во-вторых, давая чему-то имя, мы невольно привязываемся к объекту, - холодно проговорил профессор, - Вещи приходят и уходят, а память об их именах оставляет след в нашей хаотичной жизни. Не зная имени, легче переживаешь утрату.
Я ненавидел, когда мистер Глауб начинал пользоваться своими заученными фразами. Настолько сильно, что пропустил мимо ушей самое важное из сказанного. Бедный Кряхс…
Глава восемнадцатая
***
Я сел в кресло, что находилось в комнате, и стал ждать. Мистер Глауб позвонил в колокольчик, и к нам вошла молодая горничная. Её выражение лица, как и у того старого извозчика, было безэмоционально, как у восковой куклы.
- Будь любезна, принеси нам чай.
Девушка поклонилась и исчезла за дверью.
- Все люди, что работают на вас, столь молчаливы? – спросил я.
- Да, не переношу шум, который они называют речью.
- А эмоции?
- А к чему они? Ты же не просишь от молотка, чтобы он при каждом ударе пищал? Он издает ровно тот звук, который тебе необходим, а так же выполняет именно ту работу, которую от него требует.
- Но это же люди, - попытался протестовать я.
- Сэм, мы уже это обсуждали. Переспрашивают дважды либо глухие, либо недалекие.
- Но…
- Намек понятен? – отрезал профессор.
Я промолчал, и начал изучать комнату. Хотя, если говорить точнее, это был кабинет. Два кресла в центре, стоящие напротив окна, из которого открывается панорама города. Кресла выглядели так опрятно, словно были куплены накануне. Чуть в отдалении в углу стоял письменный стол. Мистер Глауб неоднократно говорил, что чувствует себя комфортнее, когда работает в углу. Якобы ничего не отвлекает, если подняв глаза видишь стену. Остальное пространство занимали высокие книжные шкафы. Если в библиотеке в нашем убежище были преимущественно тома по анатомии, то здесь хранились самые посредственные книги, которые хранились почти в каждом доме, хотя бы в одном экземпляре: право, история, романы, географические атласы и энциклопедии. На этом убранство комнаты и ограничено. Можно, конечно, отметить, что книги в библиотеке мистера Глауба были расположены по цвету, а не по алфавиту, но обоснование этому я не нашел. Разве что эстетическое удовольствие. На столе царил настоящий порядок. А если говорить точнее – в одном углу лежала стопка бумаг, а в другом перья в порядке возрастания. Там же лежала чернильница. Профессор принципиально отказывался от непроливайки, утверждая, что излишняя защита может стать причиной твоей смерти. Он приводил в пример сэра Жана Бати, который не смог уничтожить документ, когда к нему ворвалась стража. Дело было летним днём, потому камин был затушен, быстро проглотить пергамент не представлялось возможным из-за его плотности. Единственным выходом было залить его чернилами, и тут собака, непроливайка. Этот документ стал компроматом и из-за него Жана Бати казнили на рассвете за государственную измену. Забавная история.
Тишину нарушила горничная, вернувшаяся с подносом, на котором покоились абсолютно белые чашки чая, без единого узора.
- Спасибо, - холодно сказал мистер Глауб, забирая свою чашку. Я постарался приветливо улыбнуться девушке, но её лицо оставалось бесстрастным. Затем она встала в углу комнаты и ждала.
- Кристаллы Анима, - начал говорить профессор, сделав глоток чая, - Очень увлекательная находка.
Я прокашлялся и бросил взгляд на горничную.
- Не бойся, она слушает только приказы, и ничего никому не расскажет.
- Вы уверены?
- Сэмми, я очень тщательно выбираю себе работников.
Я кивнул, хотя всё равно присутствовал некоторый дискомфорт от того, что девушка могла нас подслушать.
- О чем я говорил? Ах да… Кристаллы Анима – душа в привычном для нас агрегатном состоянии. Мы привыкли воспринимать твердое, жидкое и газообразное состояние, а так же их переходные. Самый простой пример – вода. В твёрдом состоянии это лёд, а в газовом – пар. Но некоторым агрегатным состояниям еще не дали имя. Вот, к слову, снег, какое у него агрегатное состояние?
- Твёрдое, - не задумываясь ответил я.
- И многие на твоём месте ответили бы так же. Но в то же время есть град, который однозначно твёрдый. Снежинка – что-то среднее между каплей и градом. Ну хорошо, приведу другой пример. Из кукурузной муки получается интересное особое тесто. Если приложить силу, то оно становится твёрдым как камень, и в него хоть гвозди забивай. Но если его не трогать, то оно становится жидким и в нём можно завязнуть.
- И к чему это всё?
- Так вот. Есть агрегатные состояния, которые находятся вне нашего понимания. Вот скажи, какое агрегатное состояние у пламени свечи? А какое у вспышки молнии? А какое у солнечного луча? Мы их видим, мы их чувствуем!
В его словах я вспомнил фразу, что прочитал в книге о кристаллах Анима. Неужели профессор сумел разобрать весь тот бред, что лился на страницах? Так или иначе я решил покрасоваться своими знаниями:
- Душа находится на этом же уровне, она энергия в чистом виде?
Мистер Глауб запнулся, а затем широко улыбнулся и сказал:
- Моя ты радость, Сэмвайз, ты абсолютно прав!
Это был первый раз, когда он назвал меня полным именем. О последнем я еще успею рассказать.
Профессор продолжил.
- Душа – энергия в чистом виде. Мы её ощущаем, но не можем никак с ней взаимодействовать. И тогда Магнус Аним сделал то, что казалось невозможным! Он изменил агрегатное состояние пламени свечи, и оно стало твёрдым. Правда к нему было почти невозможно прикоснуться из-за высокой температуры, и если его накрыть, то он раскалывался и исчезал. Затем он повторил эксперимент с молнией. И тут его тоже ждал успех. Но опять же, энергия молнии была слишком велика, и любой, кто прикасался к кристаллу молнии – умирал. И наконец, он сделал невозможное!
- Он сделал кристалл из души… - пробормотал я.
- Именно! С помощью магии он сумел изменить агрегатное состояние души. Чем сильнее душа, тем больше камень!
- То есть…
- То есть поэтому животные не подходят на роль наших подопытных.
- Неужели вы хотите сказать…
- Мы должны это сделать, во имя науки!
Мои пальцы выпустили чашку, и она со звоном разбилась о пол.
Глава девятнадцатая
***
Оглядываясь назад, я понимаю как глупо и наивно действовал. Любопытство, в конечном итоге, одержало вверх над моралью. Жалко, что любопытство не является смягчающим обстоятельством в суде. Любопытство, если так посудить, является монеткой. Пока она в полете – ты не знаешь какая сторона выпадет. Тебя будет ждать или успех, или неудача, третьего не дано. Но хватит лирики. По моим подсчетам через пару часов начнет светать, а мне столько всего необходимо рассказать.
Мистер Глауб щелкнул пальцами, и служанка торопливо убрала осколки посуды. Я наблюдал, как она вытирает тряпкой пролитый чай, боясь взглянуть на профессора. Я был уверен, что он смотрит на меня, и мне от этого было не по себе. Что у меня проносилось в голове в этот момент? Сложно сказать. Мне было страшно. Я боялся не того, что мы должны убивать других ради получения кристаллов Анима, а того, что я с легкостью могу оказаться следующим подопытным. Земля уходила у меня из-под ног, мне было страшно. Страшно!
- Сэм, - раздался, как мне показалось, откуда-то издалека голос профессора, - Успокойся, ты не станешь подопытным.
Я взглянул на мистера Глауба. На его тонких губах появилось подобие улыбки. Он был физически утомлен, но, тем не менее, всеми силами старался выглядеть добродушным.
Безымянная девушка перестала возиться с разбитой чашкой и покинула кабинет. Какое-то время мы молчали, а затем профессор грузно встал и подошел к окну.
- Сэм, мы должны с тобой повторить эксперимент Анима. Во имя науки и прогресса. Только представь, что можно сделать с помощью такого источника энергии.
- Я не имею ни малейшего понятия о том, что можно сделать с чужой душой, мистер Глауб.
- А что делать со своей знаешь?
Возникла очередная напряженная пауза. Вопрос, как мне показалось, был крайне неуместен. Профессор рассеянно разглядывал башни Академии. Я не сразу понял, что он ждал моего ответа.
- Нет, мистер Глауб, я не знаю.
- Вот и я не знаю, что делать со своей душой.
- Вы боитесь за неё? – спросил я первое, что пришло мне на ум.
- Я и не до конца уверен, что она у меня есть, Сэм.
- О чем вы?
Профессор посмотрел в мою сторону, и я впервые заметил, как сильно он постарел. Мимические морщины избороздили его лоб, в его волосах блестела седина, да и в целом возникало чувство, что кожа его лица немного обвисла. Он впервые стал похож на свои сорок с небольшим лет.
- Вот скажи, Сэмми, сколько мне лет?
Вопрос был с подвохом, но я решил говорить прямо:
- Если верить архивам Академии, то вы стали там работать пятнадцать лет назад. Так же вы член коллегии Фаулхэксе, так что выходит, что вам не менее сорока двух лет.
- Никогда не верь бумажкам, особенно если их пишут люди, - со вздохом ответил мистер Глауб, - Мне пятьдесят шесть.
- Пятьдесят шесть? Да вы выглядели максимум на двадцать семь!
- Глаза обманываются быстрее всего. Но если говорить честно – я поддерживал молодость с помощью магии.
- А это разве не запрещено?
- А кому это приносит вред, - фыркнул профессор и опустился в свое кресло, - Ведьмы нередко прибегают к этому маленькому трюку. Да, поэтому, никогда не верь, молодым ведьмам, обычно им почти сорок лет как восемнадцать. Мужчины к старению всегда относятся проще, они считают, что годы их красят, добавляют солидности.
- А это разве не так?
- Если твой единственный довод – годы, что ты прожил, значит ты осел и прожил бесцельную жизнь. На возраст опираются глубоко неуверенные в своих поступках люди, из-за чего в спорах стараются задавить авторитетом.
- Но почему тогда вы себя омолаживаете?
- Моложавое лицо располагает к себе лучше. Старые ослы относятся к тебе как к неопытному юнцу, и, стараясь впечатлить, рассказывают лишнее. Молодые же видят в тебе сверстника и с легкостью идут на контакт. Иногда удобно построить из себя простака.
- Но вас же боятся многие преподаватели, к чему тогда этот маскарад?
- А потому что молодых гоняют больше, а мне просто лениво чертыхаться просто так.
- Мистер Глауб, а почему вы считаете, что у вас нет души?
- Всё очень банально и просто, - ответил профессор, прикрыв веки рукой, - Мне с самого раннего детства говорили что я – бездушный. Запомни, Сэмми, магия берет начало в словах. Ни одно проклятие не сработает, если его не произнести вслух, ни одна молитва не будет услышана, если её бормотать про себя. Вся сила в словах.
- Но причем здесь бездушие?
- Это началось глупо, - мистер Глауб умолк, явно предаваясь воспоминаниям, - Очень глупо…
- И как же?
Профессор молчал, лишь равномерно и плавно дышал.
- Мистер Глауб?
Глубокий вдох и длинный выдох.
- Мистер Глауб!
Но, увы, профессор уснул.
Глава двадцатая
***
Итак, профессор спал. Я не решился мирно дожидаться его пробуждения, уж слишком сильно во мне кипело негодование, поэтому я решил хотя бы осмотреть другие комнаты. Говорят, что дом человека наглядно демонстрирует его характер. Что ж, посудите сами.
Дом сам по себе был двухэтажный, но с высокими потолками, почти что десятифутовыми, однако двери были относительно небольшими, и их преспокойно можно было бы разместить друг над другом. Сделаны двери были из цельного дуба, о чем говорило наличие колец на краях. Стены в комнатах, что мне попадались, были нейтрального цвета. Преимущественно белого. Источниками света являлись большие окна, а так же канделябры, сделанные из какого-то дешевого металла. В общем-то, это всё, что можно рассказать про дом мистера Глауба. Никаких статуй, никаких картин, никаких безделушек, которыми обычно переполнены дома. Количество мебели тоже было скудно. Я от силы насчитал дюжину стульев, пару диванов и три кресла, не считая мебели, что находится в кабинете профессора. Даже обыкновенных ковров не имелось. Пол состоял из больших плит серого оттенка, без каких либо узоров. В этом весь Лауфман. Если на полу или на стенах будут рисунки, то люди при неудобном разговоре будут тщательно изучать их. Практическое применение его философии на лицо.
Его дом и домом-то назвать трудно. Свой дом всегда стараются синонимировать со словом уют. Я же в этом нейтральном пространстве испытывал лишь дискомфорт, вся обстановка действовала на меня угнетающе. Кто-то был бы счастлив, имей он дом с десятью комнатами, но все они выглядели так пусто, так подчеркнуто строго, словно я находился в приюте матери милосердия, которая испытывала эстетическое удовольствие от причинения неудобств своим подопечным, а в случае вопиющего неповиновения, коим могла являться банальная перестановка мебели, сажала в угол на горох. Но меня малость увело в сторону, вам вряд ли интересны особенности моего прошлого.
Странствуя по одинаковым пустым комнатам, на втором этаже я попал в какое-то подобие зала. На стенах были развешаны всякие грамоты и документы, говорящие о заслугах профессора, стояли крупные шкафы, на которых лежали, угадайте что? Правильно, книги. А так же из этой комнаты был выход на балкон, из которого открывался вид на пахотные поля и на далекие леса Мориноя, считающиеся родиной эльфов и в которых и по сей день живут их лесные представители. Пускай до лесов несколько часов пути, деревья были настолько высоки и величественны, что казались какой-то неестественной стеной. Поговаривали, что из двух деревьев из этого леса можно смастерить целый фрегат, настолько они огромны. Вокруг леса Мориноя всегда витал ареол загадочности, ввиду ревностной защиты эльфами своих земель. Лишь единицы возвращались живыми оттуда.
Стен у Элвенмуна не имелось, потому как город защищен с помощью магического купола, который способен выпускать, но не впускать. Чтобы хоть как-то разграничить территорию города, по периметру купола находится живая изгородь, не более метра высотой. До границы Элвенмуна от дома мистера Глауба было не более получаса ходьбы. Несмотря на наличие магического купола, птицы спокойно пролетают над городом. Объяснения этому феномену – нет, по всей видимости лишь пернатые обладают иммунитетом к этому заклинанию. Все остальные натыкаются на невидимую стену. Ах да, не рекомендуется передумывать в процессе перехода через стену. Если на полпути решишь вернуться обратно, то магическая стена вмиг станет вполне материальна на ощупь, что может привести к летальным последствиям. Опасно, зато из вне не могут напасть. Правда магам и колдунам академии Элвенмуна наносится специальная защитная руна, которая позволяет беспрепятственно проходить сквозь купол, но секрет этой руны передается от верховного магистра к верховному магистру, и о ней не знают даже колдуны коллегии Фаулхэксе. Поговаривают, что в состав специальной краски входит голубиный помет, но это лишь студенческие спекуляции. Даже мистер Глауб ничего не знал о её составе. Или же просто не хотел рассказывать?
Но вернемся в дом профессора. Я решил вернуться в его кабинет, посмотреть как он. Чертов топографический кретинизм, и мания мистера Глауба приобретать одинаковые двери. Перейдя десяток комнат, я наконец-то вернулся в ту, откуда началась моя экскурсия. Профессор по-прежнему спал, правда, кто-то бережно укрыл его пледом. Чуть в отдалении находилась комната, которую я еще не исследовал. По всей видимости, это была спальня мистера Глауба. Я подошел к двери и аккуратно толкнул её.
Спальня разительно отличалась от всего сдержанного содержания дома. Стены были приятного персикового цвета, посередине комнаты стояла большая двуспальная кровать, толстые шторы и, что меня больше всего поразило – портрет. Это был портрет молодой девушки с густыми черными волосами, карими глазами и длинными тонкими пальцами, державшими серебряный кубок. Она была в чёрном легком платье и смотрела немного взволновано в сторону художника. Черты лица её были прямыми и нежными, глаза раскосые, а губы тонкие и алые. Она была неописуемо обаятельна и красива. Под портретом значилось имя: “Либен Глауб”. Я не знал, кем была эта девушка для профессора: сестра, мать, супруга или дочь, но судя по всему, она играла важную роль в его жизни, потому как портрет лучше всего видно, если лежать на кровати. Чем дольше я смотрел на неё, тем сильнее мне становилось не по себе. Я заметил на её тонких запястьях шрамы, а под глазами темные синяки, судя по всему от бессонницы, а её кожа была болезненно бледна. Она была прекрасна и ужасна одновременно. Я не выдержал её пристального взгляда и вышел из комнаты. Я не стал будить мистера Глауба и просто отправился к себе домой.
Глава двадцать первая
***
Боги улыбаются мне. Начался обильный ливень. Тюремщик сказал, что если дождь не стихнет, то казнь придется перенести. Надеюсь, что успею все записать.
Я не буду рассказывать чем я занимался всё это время, после того как мы вернулись с мистером Глаубом в Элвенмун. Скажу лишь, что тогда я три месяца не видел профессора. Он не появлялся на работе, и в то же время не появлялся дома. Или же прислуга мне просто лгала. Так или иначе, у меня оставалось очень много вопросов, на которые мне нужны были ответы, и это незнание начинало сводить меня с ума. На протяжении трех месяцев я непрерывно прокручивал все то, что происходило в убежище. Кто такая Либен? Почему прислуга столь безэмоциональна? Неужели мистер Глауб правда собрался кого-то убивать? И почему это всё началось?
Я ложился спать и видел девушку с портрета в той “темнице”, в клетке на месте Кряхса. Она истерично кричала, в то время как профессор монотонно читал какое-то заклинание. И все это под вой перепуганных собак и скрежет крыс. Я уже был сыт по горло этим кошмаром, и он долго меня преследовал. Из-за этого я стал очень нервным и дерганым, а моя замкнутость лишь усугубилась. Я старался затушить эти видения в эле, но алкоголь был бессилен.
Наконец мистер Глауб вновь возник в моей жизни, а если конкретно, то он возник ночью в моей спальне.
- Сэм, собирайся, нам пора.
Я ответил что-то несвязное и стал машинально собираться. Когда я окончательно проснулся, то обнаружил, что уже сижу в карете профессора, которая покидает пределы Элвенмуна. Наконец я взглянул на лицо мистера Глауба и невольно вскрикнул.
Он выглядел старше, чем я его видел в прошлый раз. Его кожа обвисла и была какого-то неестественного воскового оттенка, а черты его лица еще сильнее заострились, как у тяжелобольного.
- Что с вами произошло!?
Профессор потрогал руками свое лицо и хрипло пробормотал:
- Проклятье, я забыл сотворить заклинание.
Мистер Глауб взял большую чашу, наполнил её водой из бурдюка и начал проговаривать какое-то заклинание, после чего глубоко вздохнул и опустил лицо в воду. Какое-то время он просидел неподвижно, а затем выпрямился, и предо мной оказался хорошо знакомый мне сильно помолодевший профессор, которому на вид едва можно дать двадцать пять лет. Какое же удобное заклинание. Однако я заметил, что руки его остались дряблыми и стариковскими. Мистер Глауб поймал мой взгляд.
- Да, заклинание омоложения читают у водоема или же у ванны, и погружаются в него с головой. Мне пришлось воспользоваться экономным вариантом.
Голос его так же помолодел. Однако, я чувствовал какую-то еще перемену в профессоре.
- Мистер Глауб, где вы пропадали все это время?
- Я? Готовил нашу лабораторию, проводил эксперименты, - на его губах появилась легкая улыбка.
- И как?
Профессор пошарил по карманам и достал маленький икосаэдр янтарного цвета. Кристалл Анима.
- У меня получилось.
Я взял камень из его рук. Он был совсем крошечный и теплый. И я чувствовал в нём что-то знакомое. Его цвет казался мне тогда знакомым… и не зря.
Осознание комом свалилось на меня.
- Мистер Глауб, это душа…
- Гоблина, да. Этот старый гуманоид никак не желал расставаться с нею. Я даже начал подумывать, что заклинание оказалось не тем, но как видишь – итог.
Я не сводил взгляда с кристалла.
- Как видишь, - продолжал профессор, - Душа при кристаллизации приобретает цвет глаз её обладателя. Очень интересное явление, которое никем не было описано.
Кристалл был не больше ногтя моего мизинца.
- Почему… почему он такой… маленький? – дрожащим голосом спросил я, хотя далеко не этот вопрос встрял у меня в горле.
- Из тех экспериментов, что я успел провести за это время, я понял, что величина души зависит от личности, из которой она была извлечена. То есть, взглянув на кристалл, можно определить былое величие её обладателя.
- Зачем…
- Ну вот прямое доказательство того, что гоблины тщедушны. Я смог сделать лишь четыре кристалла, но лишь один из них получился почти двухсантиметровым. А этот – никуда не годится
- Зачем…
- Сэм, ты о чем?
- ЗАЧЕМ ВЫ УБИЛИ КРЯХСА!? – прокричал я, и что было сил, сжал кристалл, да так, что костяшки моих пальцев побелели.
- Сэмми. Что я тебе говорил про имена подопытных?
- Кряхс не был подопытным! Он даже не был добровольцем!
- И как ты себе представляешь сбор добровольцев? “Подходите! Налетайте! Только сейчас! Уникальная возможность испустить дух! Порадуйте свою вторую половинку оригинальным кристаллом!”. Так что ли?
- Зачем. Вы. Его. Убили, - каждое слово я проговаривал с нарастающей ненавистью.
Мистер Глауб лишь обреченно вздохнул.
- Сэмми, что ты знаешь об этом гоблине?
- То что он был вами пленен, - последовал мой язвительный ответ.
- А знал ли ты, что за голову этого гоблина была награда в тысячу золотых, потому что этот выродок выколол глаза эльфийской малышке, которой и семи лет от роду не было?
- Что?
- А то, что эта тварь промышляла заказными убийствами, но возраст уже не тот, и он выколол ребенку глаза.
- Зачем это?
- От голода. Глаза для гоблинов – деликатес.
Я разжал кулак и посмотрел на янтарный кристалл.
- Вы мне врете…
- Зачем мне это, Сэмми? Но если не веришь – держи, - он протянул мне листовку объявлений с мунстернской печатью. На листовке виднелась морда гоблина, вознаграждение в тысячу золотом и имя “Кряхс Пращебнои”. Это был он.
Я смотрел то на листовку, то на кристалл, и мне становилось всё хуже и хуже.
- Забавные себе фамилии выбирают гоблины, - заговорил профессор, - Чаще всего для них фамилией становится первое слово, которое они сумели написать читаемо. Они считают, что раз у орков есть фамилии, хотя это принадлежность к клану, то чем они хуже?
Я выронил листовку и кристалл из рук. Слезы сами вырвались из моих глаз.
- Ну, Сэмми, ты чего?
А я не знал, что ответить. Мне было и жалко Кряхса, потому что он показался мне тогда беззащитным и беспомощным, но теперь я его стал просто ненавидеть. Ну не мог тот старый гоблин, который столь забавно ругался, оказаться безжалостным убийцей! Или мог?
Мистер Глауб не пытался меня как-то успокоить. Я не знаю, сколько я прорыдал, оплакивая и гоблина, и свою наивность. Но в какой-то момент усталость взяла вверх, и я уснул.
Глава двадцать вторая
***
Проснулся я уже в хорошо знакомой мне комнате в убежище. До сих пор диву даюсь, как мистеру Глаубу удалось спящего меня перенести в подвал. Я и сам-то с трудом с этим справляюсь. Наверняка и в этом деле не обошлось без магии. В подтверждение этой теории выступают события, которые произошли чуть позже. В Академии нас всегда учили относиться почти что с суеверным страхом к колдовству. Профессор же бросался заклинаниями, словно сапожник бранью. Столь же непринужденно, словно все именно так, как и должно было быть.
Тем не менее, я не хотел долго валяться в кровати. Уж слишком было любопытно посмотреть, что изменилось здесь со дня моего последнего визита. Я встал, по всей видимости, слишком резко, потому как перед глазами резко потемнело. Я вновь опустился на кровать, и виски мои сразила острая боль. Возникало чувство, как будто кто-то водит кинжалом по моему черепу. Я стиснул зубы, но боль всё равно выдавила из меня стон. А затем боль прошла столь же внезапно, как и появилась. Я не успел перевести дух, как из смежной комнаты появился мистер Глауб.
- О, Сэм, ты уже проснулся?
- Что… вы… со мной сделали? - я пробормотал тяжело дыша.
- Я? Ничего.
- А как же я оказался здесь?
Уголки губ профессора слегка дрогнули.
- Ты сам сюда спустился. Не помнишь? Вот и славненько. Вставай, завтракай, нас ждет много работы.
И как бы пресекая дальнейшие расспросы, он вышел за дверь, ведущую в нашу прихожую.
Ох уж эта манера профессора. Я по ней даже немного скучаю.
Но делать было нечего. Я вышел из спальни, закрыл дверь, собрался с мыслями и вновь открыл. За дверью оказался склад. Магия не подвела.
Склад никак не изменился, разве что корма для животных почти не осталось. Интересно, профессор не забыл выпустить наш зоопарк. И тут меня осенило, что Эрни, мой крысеныш, остался дома! Без еды и воды. А ведь я никого не предупредил о своем отъезде и никто не сможет о нём позаботиться. Бедный мой маленький Эрни. Надеюсь, что с Бри никогда не случится ничего похожего. Искренне надеюсь.
Тем не менее я наспех перекусил, и отправился в библиотеку. Там я и застал мистера Глауба. Он сидел в кресле и разглядывал свою коллекцию кристаллов Анима. Их уже было одиннадцать штук. Среди них так же лежала душа Кряхса, самая крохотная из всех.
Профессор даже не повернулся в мою сторону.
- Интересно, Сэмми, хранят ли эти камни память человека?
Этот внезапный вопрос опешил меня.
- Я думаю, что да, хранят.
Мистер Глауб слегка нахмурился.
- Но ведь за память отвечает мозг, и если у существа черепно-мозговые травмы, то память так же пропадает. Да, есть способы восстановления амнезии, но я сомневаюсь, что эти способы направлены на исцеление души.
- А что вы понимаете под исцелением души? – сорвался с моих губ вопрос.
Профессор какое-то время молча смотрел на кристалл кофейного оттенка.
- Сэм, я понятия не имею, что несут всякие храмовники, когда твердят про исцеление души. Я не уверен, что её даже можно как-то ранить. Ты и сам видишь, насколько тверды эти кристаллы.
- Тогда почему вы до сих пор скучаете по Либен?
И я тут же пожалел о том, что задал этот вопрос.
Профессор резко встал и прижал меня к книжному шкафу, да с такой силой, что несколько фолиантов посыпалось с верхних полок. В его серых глазах вспыхнуло пламя. Он мне казался огромным и страшным в этот момент. Его ледяные пальцы сомкнулись у меня на горле. Я стал задыхаться и потому, словно рыба, выброшенная на берег, беспомощно открывал и закрывал рот.
- Не смей произносить её имя, жалкий червь, - прошипел мистер Глауб, после чего выпустил меня, и я рухнул на колени, жадно глотая воздух. Профессор вернулся в свое кресло и прикрыл ладонью глаза.
Я боялся даже пошевелиться, мне казалось, что мистер Глауб в другой раз меня просто испепелит на месте. Или того хуже, извлечет мою душу.
- Да, думаю, что душу, всё-таки, можно ранить, - простонал профессор, - Прости меня за то, что так вспылил.
- Кто она такая? – спросил я на свой страх и риск.
- Моя первая и единственная любовь, - мистер Глауб замолчал, а затем дрожащим голосом добавил, - Давай… Давай не будем сейчас об этом.
- Да, хорошо, мистер Глауб.
- Пойдем, Сэмми, нас ждёт сегодня много работы…
- Мистер Глауб.
- Ммм?
- Когда мы уехали из Элвенмуна, я забыл распорядиться моей ручной крысой Эрни.
Профессор помолчал, а затем спросил:
- Она осталась в твоей спальне?
- Да, в небольшой клетке.
- Тогда можешь не переживать, я о ней позабочусь.
Весь оставшийся день мы измеряли габариты кристаллов, стараясь найти закономерность. И мы её нашли. Чем более тяжкие преступления совершал человек при жизни, тем меньшего размера была его душа. Но мистер Глауб был не доволен этими результатами. Магнус Аним проводил свои опыты только на заключенных. Это могло означать, что любая человеческая душа была размером не больше ореха, или же что у невиновного человека душа и того меньше. Проводилось слишком мало экспериментов. Слишком мало.
Когда я вернулся в свою комнату, то обнаружил на кровати клетку с Эрни. Бедный мой маленький Эрни. Но тогда я лишь поблагодарил профессора, за то, что он перенес моего грызуна.
Глава двадцать третья
***
Мне тяжело повествовать о событиях, что происходили далее. Но день за днём мистер Глауб становился все более одержим исследованиями. Он был способен часами просидеть в кресле, крутя перед глазами один из кристаллов Анима, или же разбудить меня посреди глубокой ночи, чтобы мы перепроверили наши расчеты. И вся эта канитель продолжалась более недели, пока не случилось то, что случилось.
На дворе беспрерывно лил дождь. Мистер Глауб сидел в библиотеке, и очередной раз рассматривал кристаллы душ. Мне же выпала возможность передохнуть в своей спальне. Вдруг наверху хлопнула дверь и послышались шаги. Тут я впервые узнал о том, что звукоизоляция нашей лаборатории работает в одну сторону. Сверху не было слышно, что происходит под землей, в то время как малейший шорох в хижине был отчетливо различим в любой комнате нашего убежища.
- Фух, Марла, здесь мы сможем переждать эту бурю.
- Да, хижина выглядит прочной, Хью, - раздался женский голос.
Это была молодая пара путешественников. Хью и Марла. Я никогда не забуду их имена, а их лица еще долго преследовали меня в кошмарах. Я не знал, откуда они прибыли, и больше никогда не узнаю.
- Ложись и поспи чуток, дорогая. Я разбужу тебя, когда дождь стихнет.
- Хорошо, а то я совсем валюсь без сил…
Спустя какое-то время ко мне в спальню вошел мистер Глауб.
- Сэм, нас ждет работа.
- Какая? Перепроверить размеры кристаллов?
- Нет, мы будем добывать новые.
Мне тогда показалось, что мое сердце остановилось.
- Вы хотите сказать…
- Подопытные сами пришли.
- Но ведь это невинные люди!
- Да кто хватится парочки странников? Быть может, их убили разбойники, а может и вовсе дикие звери.
- Но, мистер Глауб…
Профессор опустил свою руку и посмотрел мне прямо в глаза.
- Сэмми, это наша единственная возможность проверить соответствие размеров кристаллов и поступков людей. Это просто странники, они часто гибнут по собственной глупости и неосторожности.
- Но…
- Сэмвайз, прошу тебя, мне нужна твоя помощь.
Сколько же страдания и боли было в этих серых глазах! Я не смог ему отказать, пускай и проклинаю себя за это до сих пор.
Мы вышли с профессором в наш коридор. Мистер Глауб поднял руки вверх и начал напевать какой-то мотив на эльфийском языке. Песня была нежна, легка и красива. Я даже не знаю с чем её можно сравнить. Мне представился небольшой холм, на вершине которого стоит ясеневое древо, гордо протянувшее свои густые ветви в сторону восходящего солнца. Я представил, как взбираюсь по этому холму, все ближе и ближе к древу…
Проснулся я лежащим на полу.
- Прости, Сэм, забыл предупредить, чтобы ты закрыл уши. “Эльфийская Песнь” достаточно сильное заклинание.
Я прислушался. Наверху была тишина, нарушаемая лишь легкими вздохами молодой пары.
- Вы их усыпили?
- Ну да, “Эльфийская Песнь” усыпляющее заклинание. Поэтому очень опасно входить в леса Мориноя без беруш. Да и с берушами опасно. Лучше вообще держаться подальше от этих лесов. Ладно, нам нужно спустить их вниз. За мной.
С этими словами профессор начал взбираться по лестнице вверх. Пришлось лезть следом. Мистер Глауб прочел какое-то заклинание, и кровать, прикрывавшая наш потайной люк, со скрипом сдвинулась в сторону, и мы с легкостью вышли на поверхность.
Как же они сладко спали! Парню на вид было не более двадцати пяти лет, девушка же выглядела на все восемнадцать. Румяная, круглощекая, с аккуратно сплетенной косой. Юноша был крепким и высоким, с немного угловатыми, но добрыми чертами лица, Скорее всего, они решили сбежать от своих родителей, чтобы зажить вместе и счастливо. Бедные, бедные Хью и Марла!
Профессор изучал их как настоящий ученый.
- Крестьяне. Парень часто пропадал в поле, отсюда неравномерный загар и мозоли на руках. Мускулатура так же позволяет толкать плуг. Девушка тоже не представляет ничего особенного. Судя по всему, большую часть жизни провела на кухне или за шитьем.
- Это вы предположили, просто их осмотрев?
- Это я обнаружил, едва я их осмотрел. Они для нас идеальные кандидаты.
- С чего вы решили, что парень никогда не пользовался оружием, никого не убивал или не крал?
- Сэм, любое действие человека оставляет на нем какой-то след. Я могу с уверенностью тебе сказать, что парень – любитель выпить хмельное, в то время как девушка его никогда не пробовала. Но хватит, надо поскорее перенести их вниз.
Мистер Глауб опустил руки на лбы молодых людей, и вновь прочел какое-то заклинание на неизвестном мне языке. Неожиданно парень с девушкой поднялись с кровати и, покачиваясь, прошли к люку. Я заметил, что их глаза были закрыты, словно это была парочка каких-то лунатиков. Они аккуратно спустились вниз по лестнице. Профессор последовал за ними.
Магия не дар, как многие наивно утверждают. Это – проклятие. Обладая какой-то силой, ты ощущаешь власть, и желая большей власти, будешь стремиться к силе. Порочный круг какой-то. К чему стремился мистер Глауб? К власти ли? Или же к чему-то еще? Я не знаю. Магия для него была каким-то инструментом, словно это нож или вилка. Они были настолько обыденны в его жизни, что он даже не замечал, как проговаривал какое-либо заклинание.
Вот и тогда, спускаясь вниз, и запирая молодую пару в клетке, которая некогда принадлежала подопытным собакам, меня не покидало чувство тревоги от безразличия, с которым работал профессор. Он усыпил незнакомых людей, а затем, контролируя их разум, приказал спуститься вниз. А где гарантия того, что он не проделывал этого ранее? Что, если его прислуга и кучер являются такими же марионетками? Я хотел сбежать, но я понимал, что мистер Глауб может меня уничтожить одним лишь взглядом. Он – могущественный колдун. А я что? Я всего лишь мальчишка, которому, ради спасения собственной шкуры, пришлось стать правой рукой этого безумца. Обратного пути больше не было.
Глава двадцать четвертая
***
Как же сложно собраться с мыслями, чтобы описать то, что произошло в дальнейшем. Я с содроганием вспоминаю о событиях того злосчастного дня. Того дня, когда я собственной рукой поставил точку в моем смертном приговоре. Боги, на что вы прокляли человека, дав ему любопытство!? Хватит. Хватит жаловаться на судьбу, ведь виновен во всем я. Как же я был глуп!
Мы заперли молодую пару в нашей “темнице”, хотя кавычки, как мне кажется, уже более не уместны. После этого начались приготовления в лаборатории. Мистер Глауб нервничал и особо не скрывал этого. Он был похож на ребенка, увидевшего приготовленный пирог, но не имеющий возможности тут же им полакомиться. Мы прибрались в лаборатории, подготовили пергамент, перья и чернила, чтобы я стенографировал происходящее. Благо искусству стенографии обучают в академии на первых же лекциях. Что иронично, ведь на этих же лекциях нам и приходилось применять эти знания. Моей задачей было записывать и, впоследствии, переписывать происходящее, чтобы в случае неудачи профессор мог сделать детальный разбор ошибок. Меня это сразу озадачило, ведь мистер Глауб уже говорил о том, что проводил эксперименты, однако продемонстрировал три кристалла. Сколько же тогда было неудачных?
Профессор очертил на столе круг из порошка селитры и расписал углем по его периметру какие-то руны. Я заметил, что мистер Глауб не надевал свои перчатки, из-за чего его пальцы почернели.
Когда приготовления были окончены, профессор осмотрел рабочее место тщательнее, чем мать милосердия свой обед в приюте, в котором я вырос, после чего сказал:
- Было использовано сорок унций известковой селитры, перемешанной с пятью унциями сушеного чертополоха и шестью унциями человеческого праха. Что ты на меня так смотришь? В гильдии алхимиков этого добра полным полно, особенно последнего ингредиента. Не отвлекайся. Так же было использовано сто пятьдесят грамм древесного угля, полученного путем пиролиза вечноцветущего ясеня из леса Мориноя. Хм, вроде все в порядке. Сэм, будь любезен, приведи ко мне первую подопытную.
- Девушку? – уточнил я.
- Я же сказал, подопытную.
Не знаю почему, но я ощутил некоторое отвращение от того факта, что мы в первую очередь будем проводить опыты на девушке. Я до сих пор не могу объяснить причин, вызванных этим фактом. Но мистер Глауб, судя по всему, догадался о причинах моего сомнения, потому со вздохом сказал:
- Её душа чище, чем у второго подопытного. Если она увидит, что её возлюбленного увели, а затем вернулись за ней, то это будет для неё серьезным ударом, и это может свести на нет все наши труды. Вопросов больше нет? Вот и славненько. Быстро за ней.
Что поделать, пришлось пойти. Едва я открыл дверь темницы, как с ужасом осознал, что заклинание контроля было снято. На меня посыпались мольбы о помощи, прерываемые всхлипами Марлы. Скрепя сердце я подошел к клетке с девушкой и, повернув ключ, распахнул дверцу. В их глазах появилась надежда, они что-то говорили, но я не мог разобрать слов. Я словно находился в тумане. Нет, в эфире. Мне не хватало дыхания, когда я схватил девушку за запястье и с силой вытянул из клетки. Она так громко закричала, что все внутри меня заледенело.
- Ах ты сукин сын! Не смей трогать Марлу! Если хоть волос с неё упадет, я найду тебя и уничтожу! Ты меня понял!? ПОНЯЛ!? Марла! Я спасу тебя! Держись! Борись до конца!
Девушка кричала и пиналась, стараясь вырваться. Хью же истошно бил прутья, в надежде, что они поддадутся. Но он не знал, что это бесполезно.
Мое терпение подходило к концу, и, не выдержав очередного пинка от Марлы, я ударил её по щеке со всей силы тыльной стороной ладони. Девушка от неожиданности опешила и просто тихо хныкала, оставив всякие попытки к сопротивлению. Я до сих пор не знаю, почему я её ударил. Мне очень хотелось, чтобы она замолчала. Мне было безумно страшно.
Юноша же в слепом отчаянии начал орать как одержимый бабуин, сотрясая прутья клетки.
- МАРЛА! МАРЛА! МАРЛА!
Когда я закрывал дверь, то он издал истошный вопль, от которого меня всего начало трясти. Я только и смог, что прошептать: “Простите меня”. Но невозможно простить человека за то, что произошло позже.
Я привел девушку в лабораторию к мистеру Глаубу. Она от страха прижалась ко мне, не переставая рыдать. Неожиданно я почувствовал, что слезы текут и у меня по щекам.
- Ты молодец, Сэм. Выпей вина, успокойся немного, я пока окончу приготовления.
Я откупорил бурдюк и жадно присосался к нему, выпив его до дна. Не помогло. Но я решил не подавать виду, вытер рукавом свои слезы, сел за пергамент и приготовился к записи. Профессор потребовал, чтобы я досконально точно описывал каждое его действие. Именно поэтому я до сих пор столь отчетливо помню, что происходило в тот вечер.
Мистер Глауб был очень галантен с Марлой.
- Прошу прощения за представленный дискомфорт. Меня зовут Лауфман Глауб, я профессор Академии Магов и Волшебников Элвенмуна, - профессор демонстративно поклонился, словно артист на сцене, - Мы, с моим коллегой Сэмвайзом – ученые, и на пороге грандиозного открытия! И вы, юная леди, можете нам в этом помочь. Прошу, раздевайтесь и садитесь на стол, в этот круг. Не бойтесь, он абсолютно не опасен.
На удивление девушка послушно медленно стянула с себя платье.
- Будьте любезны, полностью, - попросил профессор.
Она обнажилась полностью. Это был гипноз, или же послушание вследствие шока?
- Очень хорошо. Будьте любезны, ложитесь на стол и прикройте глаза.
Мистер Глауб поднял руки над девушкой и прочитал заклинание, слов которого я, пожалуй, не буду приводить во избежание повторение этих кошмаров. После этого профессор достал кинжал и полоснул им по своей ладони. После этого он опустил левую руку девушке на лоб, а правую на её грудь, в области сердца. Марла начала часто и нервно дышать. Профессор продолжил чтение заклинания, сжимая свою правую руку. Мистер Глауб большим пальцем левой руки надавливал ей на лоб. Девушка истошно закричала, но не могла пошевелиться. Мне казалось, что я оглохну от её крика. Марлу всю трясло, она испытывала настоящую агонию, она осознавала, что умирала, но ничего не могла этому противопоставить. Душа покидала её тело. Я видел яркое голубое сияние, что исходило из-под пальцев профессора. На его лбу появились капельки пота. Мне было страшно, и я как одержимый стенографировал всё, что видел, каждый шаг, жест. Я видел, как правая рука мистера Глауба стала подниматься, а за ней и девушка. Но её голова, ноги и руки были плотно прижаты к лабораторному столу. Я стиснул зубы, мне казалось, что это мою душу выдергивают подобным образом. Девушка сильно побледнела. Её глаза были алыми от напряжения, она уже сорвала свои голосовые связки и просто хрипела. Какая же это, наверное, агония! Все это продолжалось долгих полчаса. Девушка умолкла. Навсегда.
Это закончилось так же внезапно, как и началось. Мистер Глауб повернулся ко мне утомленный, и в то же время довольный собой. В его окровавленной руке лежал серо-голубой кристалл размером чуть больше сливы. Это означало, что наши расчеты оказались верны. Чем чище и невиннее человек, тем больше и могущественнее кристалл.
Глава двадцать пятая
***
Хью мы решили оставить на потом. Уж слишком мы были утомлены извлечением души юной Марлы. Мистер Глауб оставил меня, чтобы я переписал свои стенографические заметки, а сам ушел, забрав с собой душу девушки. Переписывать мне пришлось в лаборатории, рядом с телом девушки. Профессор сказал так же отмечать любые изменения, которые могут произойти с ней. Однако моих поверхностных патологоанатомических знаний хватало лишь на констатирование смерти. Да и мне было почему-то страшно смотреть на Марлу, хотя я не уверен, можно ли её уже воспринимать за человека? Чем она отличалась от продукции любой мясной лавки? Разве что она не была разделана. Боги, откуда у меня эти мысли!? Это же бесчеловечно воспринимать человека как кусок мяса! Это неправильно! Это… это…
Проклятье, я никак не могу сформулировать свою мысль на этот счет. Надо отбросить посторонние чувства и писать как есть.
В общем, пока я расшифровывал свою стенографию, до меня дошел резкий характерный запах. Запах гниения. Это было очень странно, ведь после извлечения души не прошло и получаса, хотя гниение наступает через сутки-двое после смерти. Я отложил записи и приблизился к девушке. Запах явно доносился от неё, однако видимых следов гниения я не мог обнаружить.
Я побежал к мистеру Глаубу, благо он находился в библиотеке. Я застал его за сравнением кристалла Марлы и кристалла гораздо меньшего размера.
- Мистер Глауб, тело стало разлагаться, вы должны на это посмотреть.
- Разлагаться? – профессор встал, опустив душу девушки в свой карман, - Идем.
Запах гниения отчетливо слышался во всем помещении. Мистер Глауб поднял левую руку и медленно начал её опускать. Я почувствовал, что температура в лаборатории стала соответственно понижаться. Затем профессор извлек свой чемоданчик с хирургическими принадлежностями.
- Сэм, будь любезен, сбегай на склад за чесноком и возвращайся, мне необходима твоя стенография.
- Да, мистер Глауб.
Когда я уже вернулся, профессор был одет в белый халат и натянул свои белые перчатки. На столике рядом лежало две маски, чем-то напоминающие птичьи черепа. Обычно их носили лекари, имеющие дело с чумой. Зачем они нам?
- Сэм, разрежь дольки чеснока и положи их в маски, в отсек возле носовой полости, и надевай скорее. Чувствовать запах чеснока гораздо приятнее, чем гниения.
Я исполнил его указания, и послушно застегнул маску на затылке. На удивление она была крайне удобна и мягко прилегала к лицу. Клюв даже не попадался на глаза и никак не мешал мне в работе. Хотя резкий чесночный аромат создавал дискомфорт, но он определенно перебивал смрад разложения. Я сел за стол, на котором лежало тело Марлы, и приготовился к стенографии.
Мистер Глауб сделал аккуратный разрез на груди девушки, Y-образной формы, а затем всё так же аккуратно раскрыл кожу, аккуратно приколов плоть иглами, чтобы она не затягивалась обратно. Зрелище было не самым приятным, но чесночный аромат добросовестно отгонял все рвотные позывы. Профессор был прав, анатомия человека мало чем отличается от крысиной. Может быть правда, что люди произошли от крыс?
- Видимые следы гниения отсутствуют. Если имеется источник разложения, то явно не здесь.
Мистер Глауб взял в руки бритву, и неторопливо начал сбривать кудри покойной девушки.
Тут я заметил какой-то блеск из кармана профессора.
- Мистер Глауб, ваш карман сияет!
Лауфман извлек из него кристалл души. Он и вправду ярко сиял, и чем ближе он находился к телу, тем ярче становился его свет. Мы встретились глазами с профессором. Я понял его намерение без слов. Он приблизил кристалл к сердцу девушки…
Оно стало биться, а её легкие стали надуваться и раздуваться. Тело имитировало дыхание. Но как!?
Мистер Глауб прикоснулся кристаллом к сердцу, и кристалл начал медленно растворяться, словно кубик льда, и с шипением проникал внутрь. Девушка резко раскрыла глаза и закричала. Это не был женский крик, его и человеческим назвать сложно. Он был такой громкий и звонкий, и в то же время неожиданный, что мы с профессором вздрогнули. Тело душераздирающе кричало, а затем резко схватило меня за руку, да с такой силой, что я невольно вскрикнул от боли. Взгляд девушки был пустой, не реагирующий ни на свет, ни на движение. Мистер Глауб попытался вырвать мою руку из её захвата, но свободной рукой девушка ударила его в грудь, от чего профессор впечатался в стену. Какая нечеловеческая сила!
Под свободную руку мне попался скальпель. Недолго думая я начал наносить удары по предплечью девушки, но это не заимело успеха.
- Сэм! Вырежи её сердце! – хрипло крикнул профессор, пытаясь встать.
Я занес руку над открытым сердцем, но тело схватило меня за вторую руку, и сжало с такой силой, что я услышал треск ломающейся кости. Я закричал и выронил скальпель из руки.
Подобно коту мистер Глауб прыгнул к столу, схватил за нож и двумя ударами перерезал аорту и вену. Девушка сразу же ослабила хватку и перестала кричать. Я свалился обратно на стул. Оба моих запястья были сломаны. Причем правое с открытым переломом. Если бы не чеснок в моей маске, то я потерял бы сознание. Я перевел взгляд на профессора. Даже под маской я заметил, что он побледнел. И не просто так. Сердце продолжало биться, даже несмотря на то, что оно было вырезано. Крови в нем уже не имелось, но он все равно имитировало биение. Это было поистине жуткое зрелище.
Наконец мистер Глауб вышел из оцепенения.
- Сэм, ты в порядке? – голос его оставался хриплым.
Я поднял свои сломанные руки. Профессор молча подошел ко мне и схватил за места переломов. Было больно, но я не мог вытащить руки из его хватки. Он начал бормотать заклинание на эльфийском, после чего мои запястья снова пронзила боль, а затем отступила так же внезапно. Кости были вправлены. Даже кожа на месте перелома затянулась.
- Какое-то время тебе нельзя будет напрягать руки, - из своего медицинского чемодана профессор извлек льняные бинты и плотно обмотал исцеленную область.
- А как вы, мистер Глауб?
- Кажется, что пара ребер сломано и пробито легкое, - прохрипел профессор, - Ничего особенного.
Я заметил, что по его шее течет кровь, стекая из-под маски.
- Кровь! – немедленно воскликнул я.
- И без тебя знаю, - сказал Лауфман, снимая маску. Из его рта и вправду стекала кровь, - Помоги мне дойти до дверей коридора, мне срочно нужна ванная.
- Ванная?
- Исполняй! – крикнул профессор и разразился кровавым кашлем.
Он оперся о мое плечо, и мы вместе вышли из библиотеки. Затем мистер Глауб взялся за ручку двери, и открыл проход в свой кабинет в Элвенмуне.
- Вторая дверь направо, вода уже залита, служанка тебе поможет.
Выйдя из кабинета, нас встретила та молчаливая горничная, она подхватила профессора и сопроводила нас до ванной. Мистер Глауб стянул с нашей помощью свой халат и рубашку, и в брюках и ботинках погрузился в воду по шею.
Он прохрипел какое-то заклинание, вода стала сиять каким-то зеленоватым оттенком, от чего уже последние строки заклинания профессор кричал, превозмогая боль, после чего с тяжелым вздохом прикрыл глаза.
- Что? Что это было, мистер Глауб!? – наконец-то вырвался вопрос, преодолевший шоковое состояние.
- Это был прогресс, Сэмми, - прошептал профессор засыпая.
Глава двадцать шестая
***
Когда профессор пришел в себя, мы незамедлительно вернулись в наше убежище. Это было абсолютно безопасно, потому как никто, кроме горничной не знал о нашем возвращении в Элвенмун. Мы не решились продолжать наши эксперименты, уж слишком сильно нас тогда ослабил опыт с Марлой. Мистер Глауб приказал мне заняться расшифровкой стенографии, а сам принялся изучать сердце девушки, которое продолжало ровно биться, пропуская воздух вместо крови. Мою руку не покидала ноющая боль, как вследствие сильного ушиба, но писать я мог. Расшифровкой я решил заняться в своей спальне, подальше от запаха гнили и останков девушки.
Что это была за чертовщина? Откуда появилась эта животная сила в столь хрупком создании? Она физически была не способна сломать кость здорового юноши одним лишь поворотом кисти. А этот душераздирающий крик… вследствие чего он возник? Он явно не человеческого происхождения. Чем дольше я расшифровывал, тем отчетливее передо мной всплывала картина произошедшего. Да, мы достигли успеха. Мы смогли оживить мертвеца. Можно сказать мы реанимировали тело. Причем буквально вновь вселив в тело душу. Но почему в ней была такая агрессия и кровожадность? А главное – сила. Мы смогли сломать естественные границы человеческого тела! То что мы сотворили не является некромантией. Нет, ни в коем случае. Некроманты захватывают души умерших, покоящихся в мире мертвых, а затем воскрешают их кости. Некроманты больше напоминают кукловодов с марионетками в этих случаях. Но что же сделали мы?
- Чего же мы достигли!?
- Мы смогли сделать голема, Сэм, – раздался голос мистера Глауба. Он как всегда неожиданно возник в дверях, держа в одной руке бьющееся сердце, а в другой мозг с явными следами разложения, о чем говорил характерный запах, наполнивший спальню, - Следуй за мной, я хочу тебе кое-что показать.
Я послушно последовал за профессором обратно в лабораторию. Я снова надел воронью маску с чесноком, уж слишком был резок здесь запах. Хотя содержимое желудка всё-таки покинуло меня, когда я подошел к покойнице, и увидел, что её черепная коробка пустует. Зрелище не из приятных.
Профессор никак не прокомментировал мою тошноту, лишь указал рукой с мозгом в сторону бурдюка с вином. Я жадно отпил добрую половину и вновь плотно натянул маску на лицо.
Мистер Глауб поднял мозг и повертел перед моими глазами.
- Ты видишь Сэмвайз? Мозг начал гнить буквально через полчаса после извлечения души, в то время как гниение должно наступить через двое суток, а с учетом пониженной температуры в нашей лаборатории – еще через неделю. И при этом гниение стало происходить только в коре мозга, - профессор показал надрез мозга. На содержимом не было и следа разложения, - Ты понимаешь что это означает?
Я отрицательно помотал головой.
- Кора головного мозга отвечает за основные чувства, такие как: зрение, слух, речь. А главное, там же расположен отдел информации, а так же отдел равновесия и движения. Все эти отделы сгнили, и, судя по всему, разложение началось непосредственно в отделе памяти. С чего я это взял? – профессор повернул ко мне мозг стороной, которая была полностью сгнившей, - Потому что остальные отделы мозга еще можно было различить, в отличие от этого. Его я установил просто исходя из логики.
- Что же это значит?
- Извлекая душу с помощью кристаллов Анима, тело начинает почти сразу уничтожать все воспоминания человека. Я пока не установил с чем это связано.
- Этого не происходило раньше?
- Происходило, но я не обращал внимания на запах. От гоблина и без того воняло, как от гнилушки.
Внутри меня что-то съежилось от напоминания о Кряхсе, однако я глубоко вдохнул запахи чеснока, и продолжил слушать мистера Глауба.
Профессор отложил мозг и вновь уставил взгляд на сердце девушки.
- Душа связана с мозгом. Это я точно знаю. Но каким образом? Ты же сам видел, что для проведения обряда необходимо держать руку на груди.
- Да, но пальцем другой руки вы давили ей на лоб.
- Нет, исключено. Это два независимых действия. Скажу даже больше, в нажатии на лоб нет никакой магии.
Мистер Глауб надавил большим пальцем мне на лоб. Меня мгновенно парализовало. Я чувствовал жгучий мороз в области, куда надавливал профессор, но ничего не мог поделать, даже моргнуть. Едва палец был убран, и всё прекратилось.
- Что… что это?
- Самое обыкновенное знание точек человека, вот еще один пример.
Профессор вновь надавил большим пальцем мне на лоб, а указательным и средним второй руки надавил мне на солнечное сплетение. Вновь паралич, но на этот раз я не мог даже дышать. Холодный пот выступил на моем лице. И вновь это всё прекратилось, едва мистер Глауб убрал руки. Я упал на колени и начал жадно хватать ртом воздух, пускай и переполненный запахом гнили и чеснока.
- Забавно, не правда ли? Всего две точки, но стоит их зажать на минуту, и человек мёртв.
Мне вспомнился профессор, чью фамилию я уже не помнил, который был найден два года назад мёртвым в своей кровати. Причиной установили удушье во сне.
Видимо мой взгляд был слишком многозначительным, потому как мистер Глауб слегка улыбнулся как бы говоря: “Верно мыслишь, Сэмми”.
Я решил хоть как-то перевести тему, и схватился за первый попавшийся вопрос, что всплыл в сумбурном потоке моих мыслей.
- Профессор, вы говорили, что мы сотворили голема.
- Абсолютно верно, Сэм.
- Но каким образом вы это решили, ведь големов делали только из глины?
- Какие мы невежественные. А как же железные големы, что до сих пор сохранились в Фальгорне, и являются личной стражей подгорного короля? Да, искусство сотворения големов было утеряно, многих глиняных истуканов и вовсе разбили, но голем сотворяется не только из глины, но из любой неживой материи. Нам же удалось сделать голема, можно сказать, из мяса.
- Что? Это звучит омерзительно!
- Но это так.
Я взглянул на покойницу, на её сгнивший мозг и на бьющееся сердце. Нет, слишком много чертовщины для моего понимания.
- То есть, она ожила, потому что мы посадили душу в её сердце?
- Абсолютно верно, если это можно назвать жизнью. Скорее выполнение вполне себе естественных функций тела.
- Что вы хотите сказать?
- Если мозг подопытного не поврежден, то мы можем вернуть его к жизни с помощью души, запечатанной в сердце.
- А должны ли сердце и душа принадлежать умершему?
- Это нам и предстоит с тобой проверить, Сэмми.
Глава двадцать седьмая
***
На следующий день тело Марлы было убрано в отдельное помещение склада, которое мы бережно переименовали в склеп. Температура в нём была ниже нуля, что способствовало замедлению разложения тканей. Мистер Глауб никак не прокомментировал это свое желание. Хотя мотивы мне были понятны. Если можно было оживить сердце, то можно ли оживить другие ткани? Мы хотели провернуть эксперимент с другими кристаллами души, но их мощности не хватало, чтобы дать жизнь, потому мы забросили все эти попытки. От лаборатории продолжало пахнуть гнилью, и мы никак не могли избавиться от этого смрада. Пришлось с ним просто смириться и входить в операционную строго в масках. Мозг девушки пришлось предать огню, некроз тканей нанес слишком большой вред, из-за чего использовать этот орган больше не представлялось возможным. Всё было готово к нашему следующему эксперименту.
Профессор решил привести юношу самостоятельно, аргументируя, что этот “образец” гораздо сильнее Марлы, а для сращивания моих костей такого рода нагрузка не желательна. Я приводил лабораторию в порядок, начертил по схеме специальный круг на столе, полностью соблюдая пропорции ингредиентов, а затем сидел с пером и листами, дожидаясь профессора.
Мистер Глауб привел, хотя правильнее сказать принес Хью в лабораторию, держа его словно котенка за шкирку. Жалко, что профессор не успел обучить меня этому заклинанию.
Однако едва юноша увидел меня, как оцепенение прошло.
- Это ты, сукин сын! Где Марла! Что ты с ней сделал!? Отпустите меня! Я этому ублюдку все зубы пересчитаю!
Он лихорадочно тряс ногами и руками, но всё было бесполезно.
- Молодой человек, успокойтесь. С вашей возлюбленной всё в порядке. Очень скоро вы увидитесь с ней, - профессор опустил его на пол, - Будьте любезны, ложитесь на стол, и не причиняйте вред моему коллеге.
Хью бросил на меня взгляд, полный ненависти и презрения. Он просидел в клетке в темноте двое суток, без еды и со скудными запасами воды, но он всё равно оставался сильным и крепким. Каким образом ему удалось не сломаться?
Последовала типичная процедура. Юноша разделся, лёг на стол, профессор надавил большим пальцем на лоб Хью, другую руку, заведомо порезанную ножом, на его грудь, вблизи сердца. Всё было готово. Мистер Глауб готовился прочесть заклинание, но его прервал юноша.
- Профессор, что это стучит?
Мистер Глауб ответил не сразу. Нажатием на лоб, он должен был отключить мысли юноши, да и в целом большую часть функций его мозга. Профессор нажал чуть сильнее. Я обратил внимание, что от нажатия ноготь мистера Глауба побелел. Но Хью по прежнему смотрел в глаза профессору. Да, он не мог пошевелиться, но в то же время говорил и смотрел по сторонам. Мистер Глауб не нашел ничего лучше, кроме как сказать:
- Не отвлекайтесь, молодой человек.
- Какой-то знакомый ритм. Точно так же билось сердце Марлы. Столь же ровно и спокойно.
Мы переглянулись с профессором. Кивком головы он указал на свой правый карман. И зачем он всегда носил при себе эту штуку?
Я подошел к мистеру Глаубу и вытащил из кармана сердце девушки. Мне было не по себе держать его в руке, и я невольно стиснул его пальцами. Оно начало биться чуть быстрее.
- Это сердце… Это сердце Марлы! – закричал юноша и попытался встать, но палец профессора не давал ему такой возможности, - Он держит сердце Марлы!
Хью начал дрожать. Его мозг начал отчаянно отдавать приказы рукам и ногам, но те не могли его услышать. Юноша выглядел так, словно у него апоплексический удар, или же какой-то приступ.
- Марла! Ублюдок! Сукин сын! Я убью тебя! Будь же ты проклят! Да чтоб тебя Балаур сожрал! Чтоб молот Рейнхарда раскроил твой череп! Чтоб твоя голова торчала на пике Крига! Ублюдок! Молись богам, чтобы я не добрался до тебя!
Хью осыпал меня проклятьями как мог. В своих криках он перечислил весь пантеон и всю мою родословную. Да, меня оскорбляли и прежде, но никто прежде не пытался метнуть слово так, чтобы им меня уничтожить. Юноша кричал как одержимый. Я видел, как костяшки его кулаков побелели, от того как сильно он их сжал.
А что мистер Глауб? Он выкрикивал слова заклинания, стараясь перекричать Хью. Они оба дрожали от напряжения. Профессору тяжело давалось держать над юношей контроль. Пот проступал у него под маской. По тому как мистер Глауб часто моргал, я понял, что пот попал ему в глаза, поэтому я подошел к профессору, снял с его маску и платком стер крупные капли.
Хью и Лауфман пытались перекричать друг друга: один осыпая проклятиями меня, другой заклиная подопытного. Я не знаю как долго длилась эта битва. Я забыл про стенографию и, затаив дыхание, следил за происходящим. Наконец я увидел сероватое свечение, что появилось под пальцами у профессора. Мистеру Глауб попытался медленно оттянуть руку, чтобы вытащить душу. И тут я увидел, что свечение имело вид руки. Душа держала руку профессора и тянула её обратно. Волнение перешло все допустимые нормы. Воздух казался разряженным, словно после удара молнии. Даже стол начал трястись от этой битвы.
Наконец стал различим кристалл в руке профессора. Обряд близился к своей кульминации. Но тут раздался хлопок. Мистера Глауба отбросило к двери, а Хью свалился со стола. Профессор сжимал свою правую руку. Она была обожжена до мяса. Я принес ему таз с водой, которая лежала на всякий случай на полу. Он, стиснув зубы, опустил руку в неё.
- Что произошло, мистер Глауб?
Профессор бросил на меня яростный взгляд, от которого я попятился назад.
- Он вырвался, понимаешь!? Он был почти в моих руках, но кристалл взорвался! Его душа отказалась подчиняться! Я не смог сломить его волю, понимаешь!? Не смог!
Я хотел было что-то сказать, но мистер Глауб лишь грозно взмахнул левой рукой.
- Заткнись и проваливай с глаз моих, мне нужно о многом подумать. Быстро!
Я оперативно ретировался из лаборатории в библиотеку.
Глава двадцать восьмая
***
Я не знаю, что происходило с мистером Глаубом. Он заперся в своей спальне и не выходил до поздней ночи. Мы с ним разминулись в складе, потому что он пошел за вином. Профессор бы меня и не заметил, если бы я его не окликнул.
- Мистер Глауб, с вами всё в порядке?
Он какое-то время смотрел на меня красными опухшими глазами, словно силясь вспомнить кто я такой, а затем ответил, делая какие-то паузы между словами. Можно было предположить, что они давались ему с большим трудом.
- А? Да. Да, всё хорошо. Всё хорошо.
Профессор попытался пройти мимо, но я загородил ему дорогу.
- Мистер Глауб, не лгите мне. Что происходит?
- Ничего, Сэм. Всё в порядке.
- В этом причастна Либен? – осторожно спросил я.
Реакция на это имя не заставила себя ждать. Профессор грубо схватил меня за ворот моей рубашки и приподнял.
- Не смей произносить её имя! – прорычал мистер Глауб.
Его глаза. Я никогда не видел в них такой глубокой скорби. Лауфман был похож на зверя, которого загнали в угол. Но этот зверь был напуган. Ровно как и я.
- Тогда почему вы не перестаете о ней думать? – мой голос неудержимо дрожал.
- Кто ты такой, чтобы лезть ко мне в голову? Я могу уничтожить тебя одним щелчком!
- Но не сможете, - я играл с огнём. Я понимал, что всё или ничего, - Вы не хотите этого.
Мистер Глауб сжал руку в кулак, занес его перед моим лицом и остановился. Он тяжело и прерывисто дышал. Мой взгляд был направлен на кулак, но когда я перевел его на профессора…
- Мистер Глауб, вы плачете?
Он отпустил меня и я с грохотом свалился на пол. Моя грация всегда оставляла лучшего. Профессор же опустился на колени и прикрыл лицо руками. Его плечи содрогались от рыданий. Вся та боль, что таилась в нём годами, наконец вырвалась наружу. Я лежал на мешках с крупой и молча наблюдал за этим могучим человеком. Да, я впервые увидел в Лауфмане Глаубе человека, не сдерживающего свои эмоции и очень несчастного.
Я протянул профессору бурдюк с вином.
- Мистер Глауб, выпейте его.
Он взглянул на меня невидящими глазами, затем кивнул и жадно осушил вино. После этого он лег на другой мешок и уставился куда-то в потолок.
- Мистер Глауб, - я начал говорить осторожно, чтобы не вызвать новую вспышку гнева, - Что произошло в лаборатории?
- Провал.
- Провал? Но почему? Мы же сделали всё правильно, та же пропорция, то же заклинание слово в слово. Я полностью сверился с записями.
- Да, но тут было иное. Его душу не удалось сломить.
- Из-за чего?
Ответ последовал после тяжелого вздоха.
- Из-за любви. Этот щенок настолько страстно любил свою девушку, что даже в свои последние минуты его мысли были о ней. Он не сломался, потому что любил.
- Это звучит как-то слишком глупо, мистер Глауб.
- Но это именно так, Сэмвайз. Он не сдавался ради неё. Он не подчинился ради неё.
Голос профессора ужасно дрожал. Я протянул ему еще один бурдюк с вином. Выпив его, он расслабился чуть больше. Мы какое-то время сидели молча, хотя тишину нарушали лишь тяжелые вздохи Лауфмана.
- Кем была Либен, мистер Глауб?
Профессор долгое время молчал, а затем прикрыл глаза ладонью и сказал:
- Всем.
- Но что с ней произошло.
- Я убил её.
Я растерялся от этого ответа и ждал хоть каких-то объяснений. Но профессор явно не желал их мне давать.
- Убили?
- В некотором роде.
- Расскажите мне, мистер Глауб.
Профессор пару раз щелкнул пальцами, я не сразу понял, что он просил очередную порцию вина. Допив последние капли он заговорил. Его голос был ровным, словно он неоднократно повторял себе эту историю вновь и вновь:
- Мы познакомились случайно. Либен Ресургам была неописуемо красивой и душевной девушкой. Я относился к её любви как к должному. Делал ей подарки, выделял деньги на её прихоти. Но не это было ей нужно. Ей нужен был я. Ей нужна была моя поддержка, ей нужно было знать, что я рядом. Но я был ослеплен знаниями. Я пропадал на работе, а приходя домой пропадал в библиотеке. Она хотела поделиться со мной своими переживаниями, я же переводил тему на свое русло, потому что мне было неинтересно. Она устраивала истерики, но я всё равно воспринимал это как шутки. Она даже стала больше пить! Она никогда не притрагивалась к вину! На мой день рождения она подарила мне свой портрет, со словами: “Может, хоть так ты обратишь на меня внимание?”. Через три месяца придя домой. Я пришел домой… - голос профессора дрогнул, - И обнаружил её мертвой в ванной. Она вскрыла свои вены и оставила мне записку, в которой она говорила, что я бездушный, что она меня ненавидит, но в то же время не представляет своей жизни без меня. Лишь когда её не стало, я понял, как сильно она мне была нужна, как много она для меня делала и мало просила взамен! Ей важно было, чтобы я был рядом. Был рядом… я погубил её. Я погубил свою душу…
На протяжении своего рассказа мистер Глауб то и дело заламывал свои пальцы. Когда были сказаны последние слова, профессор прикрыл свои глаза руками и зарыдал:
- О, Либен, как я хочу всё это исправить!
Я вспомнил портрет миссис Глауб. Вспомнил шрамы на её запястьях, вспомнил страх, что читался в её глазах. Она отчаянно хотела привлечь внимание Лауфмана к себе, но в то же время не желала быть ему обузой.
Скольких бы проблем можно было избежать, если бы люди вовремя говорили друг с другом по душам! Даже сейчас, сидя в своей камере и дожидаясь окончания дождя, я понимаю, что если бы я проявил чуть большую настойчивость, то я смог бы помочь мистеру Глаубу. Я бы смог его спасти. Но было уже поздно. Было поздно, когда я ушел из его особняка. Но после этого откровения, я не мог бросить профессора. Я нужен ему был как никогда прежде. Мы должны были довести дело до конца.
Я долго смотрел на Лауфмана. Меня мучил один вопрос, который я очень тщательно старался сформулировать.
- Мистер Глауб, - спросил я, когда профессор наконец успокоился, - Вы же не предали тело Либен земле?
Мистер Глауб посмотрел на меня и прошептал:
- Я не смог этого сделать.
Глава двадцать девятая
***
Мне всё сложнее и сложнее возвращаться к продолжению этой истории. Уже несколько раз я брался за перо, окунал его в чернила и ничего. Абсолютно ничего. Совсем скоро я буду казнен, а единственное что я оставлю за собой, это печальная история мистера Глауба. Как можно осуждать профессора, после всего того, что с ним произошло? Просто представьте каждый день просыпаться и засыпать, видя глаза любимой, что навсегда утеряна. До сих пор, вспоминая портрет Либен, я понимаю, что она идеальна. В её кроткой внешности не было ни единого изъяна, и в то же время мне было страшно смотреть на неё.
Да, всё как вы и подумали. Все эти опыты мистера Глауба имели одну главную цель. Воскресить Либен, а если точнее реанимировать. Это слово как нельзя идеально подходит. Но не этой цели желал добиться этот несчастный безумец. Далеко не этой. Не буду перескакивать наперед, нужно рассказать, что стало с моим бедным Эрни. Звучит странно, что я решил посвятить целую главу какому-то грызуну, но без этого события опыты профессора стояли бы на мертвой точке.
Мы убрали тело Хью из лаборатории. Не буду вдаваться в то, что на теле возникло несколько колотых ран. В тот же день мы устроили генеральную уборку и разбрелись по своим делам. Высказавшись, мистер Глауб перестал хандрить. Вместо этого он принялся изучать мои записи, чтобы понять, что пошло в эксперименте не так, и как этого в дальнейшем избежать. Я же решил прогуляться по поверхности, благо был солнечный и теплый день.
Иной раз мне казалось, что время вокруг нашей хижины приостановлено. Все оставалось без малейшего изменения. Всё та же девственно чистая природа, не ведавшая вмешательства человека. Да, где-то вдалеке на горизонте был различим дым, но добраться до его источника можно было часа за три пешком.
Я блуждал вокруг нашего укрытия где-то полчаса, боясь упустить его из виду. Но когда и это занятие мне наскучило, я решил вернуться в свою комнату и вздремнуть. В спальне меня ждал досадный сюрприз, и то я его не сразу заметил. Я успел раздеться, лечь в постель, сладостно потянуться, и лишь потом посмотрел на клетку с Эрни. Я с ужасом осознал, что он не двигается. Грызун так же не реагировал на постукивания по решетке. Последние дни были столь переполнены событиями, что я забыл положить Эрни еду. Я – омерзительный хозяин. Меня охватила паника и стыд, я взял клетку и побежал с ней к профессору. Он по-прежнему сидел в библиотеке и читал записи.
- Мистер Глауб! Эрни умер!
Профессор опустил листы и с интересом стал на меня смотреть. Тогда я понял, что стою перед ним в одном нижнем белье. Я машинально решил прикрыться клеткой, чем вызвал лишь ухмылку на лице профессора.
- Отнеси его в лабораторию и оденься. У нас как раз закончились подопытные животные.
Я уже не пытался как-то спорить с ним. Лишь послушно отнес тело крысы в лабораторию и ушел одеваться. Когда я вернулся, Лауфман уже извлек грызуна из клетки и с интересом изучал.
- Поздравляю, Сэмми, - начал профессор не оборачиваясь, - Твой питомец умер от истощения около часа назад. Ты должен быть собой доволен. Сколько уже животных на твоем счету? Пятнадцать? Семнадцать?
- Девять собак и двенадцать крыс, - пробубнил я, вспомнив время, когда я забывал покормить обитателей нашей темницы.
- Двадцать один? Ого! Далеко пойдешь!
Этот комментарий я решил оставить без ответа.
Карманы у халата профессора казались безразмерно глубокими, при этом со стороны не видно, лежит в них что-то или нет. Однако я знал, что в его правом кармане лежит живое сердце Марлы, а в левом лежат кристаллы души. Как говорил мистер Глауб – “Всегда держи самое нужное при себе”. Почему ему нужны больше всего сердце и души – не знаю. Я уже перестал к тому времени пытаться хоть как-то понять ход его мыслей.
- Садись за стенографию, нужно будет быть аккуратным в этом деле.
Я послушно сел за стол и приготовился писать.
Профессор опустил Эрни на стол и положил перед ним кристаллы души. Они начали светиться. Мистер Глауб сделал небольшой надрез на теле крысы, открыв её сердце. Затем аккуратно взял один из кристаллов и прикоснулся им к кровеносной мышце. Сердце стучать, набирая силу по мере того, как кристалл души рассеивался в нём. После этого профессор взял нитку и иголку и аккуратно зашил надрез. Оставалось ждать. Правда не долго. Спустя минуту грудь начала подниматься и опускаться. А еще через одну минуту грызун открыл глаза. Янтарные, прямо как у Кряхса. Профессор решил сделать мне очаровательный подарок, запечатав душу гоблина в теле крысы. Я был шокирован, а мистер Глауб вдруг начал смеяться, иногда проговаривая:
- Работает! Работает!
Эрни перевернулся и осторожно поднялся на задних лапках, осматривая своими новыми янтарными глазами нас с профессором. Нет, это не был взгляд моей крысы. Этот взгляд я видел полгода назад, смотрящим на меня из клетки. Это был взгляд Кряхса, выражающий обманчивое спокойствие и готовый в случае чего резко напасть. Но грызун недолго пытался подражать гуманоидам. Осмотревшись, зверек опустился на четыре лапы и запищал. Профессор протянул ему руку. Эрни аккуратно обнюхал её, и после небольшого колебания послушно забрался в неё. Мистер Глауб обернулся ко мне и протянул грызуна.
- Вот, получите-распишитесь, как новенький.
Я взял с опаской Эрни на руки. Хотя можно ли его до сих пор называть Эрни?
- Это настоящий прогресс! Мы оказались правы! Абсолютно любую душу можно заселить в кого угодно и существо будет живо!
А я смотрел в глаза Эрни-Кряхсу и понимал, что профессор не солгал. Крыса и вправду новая. А грызун, как мне показалось, ухмылялся, не спуская с меня своих янтарных глаз. Неужели душа правда обладает собственной памятью?
Глава тридцатая
***
Я не знаю, почему я не сказал профессору о своих опасениях, по поводу переселения души в новое тело. Быть может обошлось бы без стольких ненужных жертв. Но сделанного не воротишь, а души несчастных навеки запечатаны в кристаллах душ. Вас наверняка волнует вопрос. Если мы смогли оживить сердце, то возможно ли пересадить это сердце в мертвеца, тем самым оживив его? Этот же вопрос стал мучить и меня с мистером Глаубом.
Идея сама пришла спонтанно, когда профессор приготовил фаршированного цыпленка, как бы странно это ни звучало. Боги, сколько бы всего я отдал, чтобы получить кусочек мяса, а не только заплесневелый хлеб и воду. Но приходится мириться. Есть крыс, как это делают другие заключенные, мне не позволяет совесть. Я нахожу это своего рода актом каннибализма, если не физического, то морального. Чего греха таить, я уже давно пал ниже крыс в глазах общества. Но не будем о грустном.
Цыпленок был фарширован мелко порезанным бараньим сердцем, разбавленным с вином. Ироничное сочетание, не так ли? Кулинарные навыки профессора всегда были на высоте, потому что он никогда не боялся экспериментировать. Ни одно его блюдо не было похоже на предыдущее. “Зачем всегда следовать одному и тому же рецепту, если можно его улучшить?”, как любил поговаривать мистер Глауб. Но при этом он никогда не делился своими секретами. Не удивлюсь, если и тут причастна магия.
Магия, не магия, но баранье сердце добавляло какой-то особый вкус цыпленку, который мне не хватит слов описать. Шутки ради я спросил:
- Интересно, а если пересадить человеку чужое сердце, он станет другим?
Вилка с кусочком мяса зависла на пути у открытого рта профессора. Своим едким замечанием я попал прямо в точку. Мистер Глауб отложил еду, и извлек из кармана сердце Марлы, и начал задумчиво изучать его биение.
- Знаешь, Сэм, а это может и сработать. Доедай и марш в лабораторию.
Профессор же встал из-за стола и вышел из комнаты, продолжая держать своими длинными тонкими пальцами сердце девушки. Через полчаса я присоединился к мистеру Глаубу, который в одиночку перетащил в лабораторию тело Хью, потому как других здоровых тел мы больше не имели.
- За записи, Сэм, - приказал профессор, надевая воронью маску на лицо. Я заметил, что мистер Глауб не надел своих белых кожаных перчаток, в которых проделывал все операции. Стоило заметить это раньше.
Профессор сделал надрез на груди юноши, осторожно раскрывая грудную клетку. Пара легких движений скальпелем, и сердце Хью лежало в стороне от тела. После этого мистер Глауб бережно вложил бьющееся сердце девушки в грудь её возлюбленного, и с помощью иголки и китового уса предельно осторожно начал пришивать бьющийся орган к артериям. О том, что кровь зациркулировала в теле, мы узнали, когда она начала сочиться из нанесенных профессором ран. Бранясь себе под нос, мистер Глауб их перебинтовал, после чего сшил грудную клетку Хью. Осталось лишь ждать.
Через полчаса профессор приложил к носу зеркало и довольно ухмыльнулся. Оно запотело, а значит наш подопытный дышал. Мистер Глауб так же померил пульс. Пятьдесят четыре удара в минуту. Много меньше нормы, но всё же есть. Спустя какое-то время мы обратили внимание на то, что грудь у нашего подопытного начала подниматься и опускаться. Объект (буду называть Хью так, потому что от юноши осталось лишь тело) начал демонстрировать мелкую моторику пальцев. Профессор аккуратно раскрыл веко юноши. Его глаза были серо-голубого цвета, как и у Марлы, а не темно-карие как прежде. Мои подозрения оправдались. Но заметил ли эту деталь мистер Глауб? Я не знаю, но он указал мне на то, что зрачок у объекта сокращается от яркого света. По всем нашим наблюдениям, Хью был жив, но он не двигался, а удары сердца не превышали шестидесяти ударов. Было похоже, что объект находится в состоянии фазы долгого сна, из которой ничто не могло его вывести. Что, интересно, ему снится?
Прошло еще часа два. Мы с профессором провели их в полном молчании, не переставай следить за малейшими изменениями с нашим объектом. Однако изменения не происходили. Просто юноша лежал на столе и очень крепко спал, и ничто не могло его разбудить. Мы уже начали терять терпение. Сперва профессор ударил пару раз объект по щекам, затем начал хлопать возле ушей, и, наконец, облил его водой. Максимум, чего мы добились – Хью лишь слегка нахмурил брови. Через еще один час терпение мистера Глауба подошло к концу. Он начал расхаживать взад и вперед по лаборатории, не отводя взгляда от нашего, скажем так, пациента. Пока наконец не сказал:
- Пошли Сэм, мы лишь зря теряем время.
Профессор подошел к двери, а я же решил попробовать разбудить пациента так, как нас будили матери милосердия в детском приюте. Я взял растертую головку чеснока и преподнес её к носу. К моему удивлению это вразумело успех. Сперва объект начал глубже дышать, при этом его ноздри расширились, а затем он начал кашлять.
Мистер Глауб буквально подлетел к столу, чуть не сбив меня с ног. Я вернулся к стенографии, чтобы не терять ни секунды даром.
Пациент сперва поморщился, а затем вяло приподнял свою руку и приоткрыл глаза.
- Сработало, Сэм, сработало!
Хью попытался заговорить, но был слышен лишь хрип. Профессор приподнял голову Хью и преподнес к его губам стакан с водой. Живительная влага полилась страдальцу в рот. Но тут грудь юноши несколько раз содрогнулась, означая рвотные позывы. Мистер Глауб не успел отскочить, и его белый халат залило кровью, что вырвалась изо рта пациента. Видимо одним из ударов скальпеля был порезан пищевод, и в него струилась кровь пациента. Не столь приятная перспектива. Но тем не менее пациент был жив. Я так и не смог понять, это был Хью, Марла или же нечто другое? Объект внимательно осмотрел нас. Я увидел в этих голубых глазах решимость Хью, но в то же время и страх Марлы. Разве это возможно, чтобы два глаза выражали абсолютно разные эмоции? Нам еще многое предстояло проверить на нашем новом подопытном кролике. Не считая Эрни-Кряхса, это был наш первый реинкарнированный мертвец, и, к сожалению, далеко не последний.
Глава тридцать первая
***
И вот перед нами сидел «Опытный Образец Номер Один», который мы впоследствии стали называть «Ооно». Сел мертвец с поддержкой мистера Глауба. Ооно не был столь агрессивен, какой была реинкарнированная Марла. Из этого мы сделали вывод, что за агрессивность воскрешенного отвечает тот же участок мозга, что и за страх, который успел предаться лишь частичному разложению. Любопытное наблюдение, но вполне себе логичное. Даже крыса, загнанная в угол будет крайне агрессивна по отношению ко всему, что может представлять для неё опасность. Я спросил у профессора:
- А что, если полностью удалить участок мозга, отвечающий за страх?
- То тогда реинкарнированный человек откажется подчиняться, - лаконично ответил мистер Глауб, не сводя задумчивого взгляда с Ооно.
Мертвец все с тем же полу озлобленным, полу напуганным взглядом изучал нас с профессором. Его дыхание было тяжелым. Вдохи сопровождались хрипом, а выдохи легким свистом. Да, Лауфман залатал поверхностные раны мертвеца, но ничего не делал с пробитыми легкими.
Откажется подчиняться? Что же это могло значить? Подчинение зависит только от страха? А только ли подчинение? Если призадуматься, то любой наш поступок сопровождается страхом. Мы боимся потерять, мы боимся оскорбить, мы боимся умереть, мы боимся подвести. Но что будет, если мы перестанем бояться? Да вся мораль, вся религия, вся власть основана на страхе. Лишить людей страха, и к закату следующего дня они вымрут.
Я встряхнул головой, желая отбросить эти тяжелые думы. Профессор занялся проверкой рефлексов у Ооно. Скажу сразу – они отсутствовали. Полностью. Да, чувствовался пульс, было дыхание, была реакция на яркий свет, но остальных признаков жизни не было. Кровотечение так же не желало останавливаться, обладая всеми признаками гемофилии. Являлось это наследственным заболеванием Хью, или же это новоприобретенные свойства? Мистер Глауб долго бранился на себя, потому как не провел предварительных исследований над пациентом, чтобы узнать его наследственные болезни.
Когда изучение подошло к концу, профессор взял стул и сел напротив Ооно. Мне было, вероятнее всего, страшнее, чем мистеру Глаубу. Этот мертвец казался непредсказуемым, а вспоминая опыт с воскрешением Марлы, мог быть риск такой же необузданной физической силы. Однако Ооно молча ждал и смотрел на профессора. Гнев и страх друг друга с лихвой компенсировали. Наконец мистер Глауб сказал:
- Ты понимаешь мою речь?
Ооно после небольшой паузы кивнул.
- А ты можешь говорить?
Подопытный открыл рот, но раздался лишь хрип, после чего Ооно отрицательно помотал головой.
- Ты не можешь говорить из-за пробитых дыхательных путей?
Ооно медленно похлопал себя по груди, склонил голову на бок, кивнул головой, затем отрицательно помотал головой и пожал плечами.
- Ты не знаешь?
Мертвец кивнул.
Я думаю, не стоит говорить, что все ответы Ооно были приторможенными, а мурашки устраивали забег по моей спине от каждого неторопливого движения мертвеца. Но допрос продолжался.
- Как ты себя чувствуешь?
Ооно лишь пожал плечами.
- Ты помнишь что-то, что было до твоего воскрешения?
Мертвец прикрыл глаза. Мучительная судорога пронеслась по его лицу, однако вновь открыв глаза, Ооно лишь отрицательно помотал головой.
- Ты открыл глаза и увидел нас?
Короткий кивок.
- Мистер Глауб, - вмешался я, - Могу ли я задать ему вопрос?
- Задавай, Сэмми, только по делу.
Ооно взглянул в мою сторону. В его левом глазу читался вызов, который лишал меня всякой решимости, однако я всё равно спросил:
- Ты Марла или Хью?
Мертвец молча смотрел на меня. Казалось, что ярость переполняет его тело. Он стиснул зубы и кровь сильнее полилась из его ран. Однако когда я взглянул на правый глаз, то увидел каплю крови, стекающую из его уголка. После этой тяжелой паузы Ооно сделал неоднозначный жест рукой. Он поднял её перед собой, сжав все пальцы, кроме указательного и большого, а затем с тихим хлопком сомкнул их друг с другом.
- Сэмми, я же просил задавать вопросы только по существу. Итак, Опытный Образец Номер Один, ты видел что-то, пока был мертв?
Нехотя Ооно обернулся на профессора и длительное время изучал его, после чего коротко кивнул.
- И что же?
Мертвец указал дрожащим пальцем на левый карман халата профессора, затем рукой сделал жест, словно держит камень, а пальцем другой руки постучал несколько раз по внутренней стороне своей ладони.
Нависло тяжелое молчание. Мистер Глауб и сам прекрасно понимал значение этих жестов, но я всё-таки поясню. В левом кармане халата профессора лежат кристаллы Анима. Значит это правда. Извлеченные души обречены томиться внутри этих кристаллов целую вечность.
- Спасибо большое. Позже мы продолжим наши исследования. Искренне благодарен вам, Опытный Образец Номер Один, за помощь в наших изучениях. Отдыхайте, восстанавливайтесь. Что-то еще?
Ооно показал пальцем в свой открытый рот, клацнул пару раз зубами, а затем погладил свой живот.
- Вы проголодались?
Короткий кивок.
- И чего же вы хотите?
Мертвец укусил себя за руку, причем с такой силой, что перекусил верхние слои кожи, и из раны потекла кровь.
- Мяса?
Два коротких кивка.
- Хорошо. Сэмми, будь любезен, принеси нашему гостю то, чего он просит, а затем приступай к расшифровке. Я хочу изучить наши наблюдения. Нам еще многое предстоит узнать.
- Хорошо, мистер Глауб.
Я бросил взгляд на Ооно. Теперь и из левого глаза аккуратно текла капля крови. Неужели мертвецы тоже плачут?
Глава тридцать вторая
***
Должен сразу отметить, что реинкарнированные мертвецы питались лишь сырым мясом. Что Эрни, что Ооно не признавали ничего другого. Мне было очень жутко находиться с ними в одном помещении. Я просыпался по ночам и видел янтарные глаза Кряхса, смотрящие на меня из клетки Эрни. Однажды ночью я проснулся и увидел, что Ооно стоит над моей кроватью. На мой вопрос: “Что ты здесь делаешь?”, он лишь грузно пожал плечами и вышел в дверь, тяжело переставляя своими ногами. Стоит ли говорить, что Ооно прекрасно видел в абсолютной темноте? Я высказал свои опасения мистеру Глаубу, но он лишь махнул рукой:
- Быть этого не может, Опытный Образец Номер Один не покидает своей камеры.
Или профессор правда ничего не знал, или же нарочно прикидывался, чтобы лишний раз меня подурачить. Так или иначе теперь в нашем убежище нас было трое, если не брать в расчет Эрни. Хотя и он нередко покидал свою клетку неведомым для меня образом. Быть может его высвобождал Ооно, а может он сам сбегал. Загадок навалилось вагон и маленькая тележка.
Каждое утро мистер Глауб проводил разного рода эксперименты над нашим живым мертвецом. Как я и опасался, физическая сила Ооно превосходила мыслимые границы человека. Он без труда переламывал говяжьи берцовые кости, смог даже погнуть чугунную кочергу, что была в нашей хижине. А стоит ли вообще говорить, что Ооно не нуждался во сне, да и вообще не ведал усталости? Только постоянный голод, который ничем нельзя было утолить, из-за чего было назначено специальное время обеда. Хотя вспоминая один случай, о котором я вам сейчас поведаю, мне до сих пор становится дурно.
Мистер Глауб анализировал результаты наблюдений за Ооно, сидя в своей библиотеке. Я же не знал чем себя занять, потому слонялся без дела по убежищу. Хотел было прогуляться по поверхности, но там бушевала непогода, потому я откинул эти желания. С Эрни уже не поиграть, как раньше. После переселения души, грызун только и делает, что сидит и смотрит на меня, слегка скаля свои желтые резцы. Он точно слышал и понимал мою речь. Иногда он кивал на мои вопросы, или же вовсе что-то пищал. От этого мне было ужасно не по себе. Поэтому я направился на склад, чтобы хотя бы едой себя занять. Я взял буханку хлеба, бурдюк вина, и уже собрался уходить, как вдруг заметил, что смежная дверь, ведущая в “мясную”, как её бережно называл мистер Глауб, отворена. Я подумал, что может быть, сам забыл её закрыть. Подхожу и слышу внутри какой-то скрежет.
У меня до сих пор все внутри сжимается от одних только воспоминаний. Я заглянул в “мясную” и выронил бурдюк с вином. В “мясной” лежало тело Марлы, потому как мы не знали, что с ним делать. “Вдруг пригодится?” – говорил профессор. Картина была омерзительной во всех проявлениях. Ооно стоял склонившись над распоротым животом девушки и жадно поглощал её кишечник, с легким чавканьем. Меня тут же стошнило на пол. Мертвец заметил мое присутствие и поднял залитые кровавыми слезами глаза на меня. В зубах он крепко держал участок толстой кишки. Хью? Марла? Что теперь осталось в этом существе? Тело и мозг Хью, сердце и душа Марлы. Это животный голод побудил Ооно заняться каннибализмом, или же нечто иное? А является ли каннибализмом поедание самого себя? Боги, от одних мыслей уже становится дурно! Так или иначе, я потерял сознание от увиденного.
Не знаю, сколько я был в отключке, но пришел в себя я на своей кровати. Я немедленно рассказал о произошедшем мистеру Глаубу, на что он сказал: “Тебе это просто приснилось, Сэмми”. Но я же знал, что это не так! Я немедленно отправился в “мясную”. Профессор и Ооно последовали за мной. Марла лежала на столе прикрытая белой простыней. Наполненный решимостью я сорвал покрывало, и обнаружил на животе девушке аккуратный шов Y-образной формы. Никаких грубых рваных ран, никаких следов укусов. Лишь аккуратный шов.
- И что? Убедился, что тебе это приснилось? Лишь зря отвлекаешь, - проворчал мистер Глауб и удалился.
Мы остались с Ооно одни.
- Мне же это не приснилось? – осторожно спросил я.
Мертвец медленно улыбнулся, если это можно назвать улыбкой. Скорее оскал. Десна у тела Хью заметно уменьшились, из-за чего зубы казались длиннее и острее. Он смотрел на меня, и я видел в его глазах вызов и страх. “Мне безумно стыдно, но я смогу сделать это вновь”, - читалось в его взгляде. После чего Ооно взял с полки собачатину, что осталась как корм для питомцев “темницы” и, откусив от неё здоровый кусок, тяжело ступая, вышел из “мясной”. Сказать, что мне было страшно – ничего не сказать.
Глава тридцать третья
***
Дождь не желает прекращаться. Немыслимые ливни посетили это королевство. Неужели это всё правда вмешательство богов? И если да, то каких? Иной раз возникает уж слишком много вопросов, на которые не найти ответов.
Вам наверняка интересно, раз был Опытный Образец Номер Один, то был и Второй? Что ж, смею вас порадовать, или расстроить. Был. А если точнее была.
Я сидел в библиотеке и расшифровывал очередную стенографию. Хотя мне кажется, что мистер Глауб и без того уже знал мои шифры, просто ему доставляло удовольствие видеть меня за работой. Так или иначе мою рутину нарушил всё тот же профессор.
- Сэм, будь любезен, отнеси воду и еду в темницу.
- А разве Ооно не сам кормится на нашем складе?
- Все твои фантазии? Ну да ладно. Исполняй приказ, а то наша подопытная погибнет с голоду.
И пресекая любые расспросы, мистер Глауб покинул библиотеку. Нужно было подчиняться. Я набрал необходимые припасы и прошел в темницу. Ооно стоял напротив клетки, в которой сидела молодая женщина, нагло скрестившая руки на груди. Едва я вошел, как она вскочила на ноги и затараторила проклятия с ужасным южным говором.
- Эй ты, белоручка, а ну мигом выпустил меня отсюда, пока я твою голову в зад твоего дружка не затолкала!
Под дружком, как я понял, подразумевался Ооно, который стоял всё так же рядом, довольно оскаливаясь. Он выглядел как бродящая собака у мясной лавки.
- Ты че, оглох типа? Говорю тебе, мигом отпускай меня, и так и быть, я тебя пощажу, и мои сестры не будут играть в мяч твоей мошонкой!
- Я…
- А еще мужчины, называется! Заперли невинную, беззащитную девушку в темнице для своих извращенных фантазий. Говорили мне сестры, что не жди добра от мужика!
Женщина была настоящей валькирией с яростью фурии. Она была на голову выше меня, крепко, атлетически сложена. Её густые черные волосы подобно гриве льва опускались на её могучие плечи. Лишь потом меня осенило, что это была полукровка. Выдают небольшие клыки, выступающие из нижней челюсти. Кочевые орки нередко устраивали набеги на поселения людей, а так как спариваться разрешено только вождю клана, во время набегов орки нередко посягают на крестьянок. Полу орки полу люди не редкость в бедных районах Империи. Они являются изгоями и среди людей, и среди орков, нередко создавая свои шайки и банды. Полукровки ниже орков, но выше людей, у них более развита мускулатура, в отличие от людей, но более развит интеллект по сравнению с орками. Очень интересное сочетание. Чаще всего полукровки наследуют импульсивность от своих отцов, а обозленность от своих матерей.
Вот и наша гостья была яркой представительницей этих смешанных кровей. Пока я осматривал эту девушку, она покрывала меня потоком проклятий, которые почему-то полностью были связаны либо с моими первичными половыми органами, либо с мужеложством. Одно было явно заметно. Она люто ненавидела мужчин.
- Че заткнулся и пасть разинул? Никогда не видел богинь!?
Раньше я никогда не имел дело с людьми с подобным темпераментом, а потому лишился дара речи. Ооно продолжал довольно скалиться. Его явно забавляло происходящее, если что-то вообще способно забавлять воскресшего мертвеца.
- Ни “А”, ни “Б”, еще мужиком зовется! Тьфу! – фурия презрительно плюнула на пол, - И они зовут себя “сильным полом”!
Не знаю, откуда мистер Глауб смог откопать эту бестию, но я уже молился, чтобы он закопал её обратно, и еще пару камней сверху накинул. А мегера не унималась. У неё еще остался порох в пороховницах, и она не стеснялась демонстрировать весь свой богатый лексикон, который почему-то был ограничен оскорбительными названиями моего, извините за прямоту, пениса. До сих пор не могу понять, почему она столь была зациклена на моих гениталиях.
Но хватит разговором об её остром языке. Я хочу хоть немного поведать о ней. Как я уже говорил ранее, она была выше меня. Я и сам не считался представителем высокого роста. Если уж говорить на частоту, то мой рост равен двум гоблинам, стоящим друг у друга на плечах. Если в цифрах, то где-то пять с половиной футов. У полукровки было так же говорящее имя – Фьори. Её грубая, местами шершавая кожа была с легким бронзовым отливом. Цвет её глаз я узнал лишь потом, когда увидел извлеченный кристалл Анима, потому как её густые брови были нахмурены, и напоминали ястреба, бросающегося на свою добычу. Нос у неё был с расширенными ноздрями, губы были крупные, клыки имели желтоватый оттенок, ровно как и её зубы. Одета она была вызывающе. Если это можно назвать одеждой. Набедренная меховая повязка и лиф, представляющий собой шкуру лисицы, плотно завязанную сзади, можно еще отметить разве что еще парочку украшений из костей мелких животных. На этом гардероб Фьори был ограничен. “Богиней” она называла себя явно небезосновательно. У неё была идеально развитая мускулатура: длинные сильные ноги, крепкие руки, и рельеф живота, которого городская стража добивается лишь с помощью ударов кузнечного молота по броне. Всё в ней было прекрасно. Ровно до тех пор, пока она не начинала говорить. Нет, Фьори, я не хотел знакомиться поближе с твоей коллекцией мужских гениталий, доставшихся тебе в качестве боевых трофеев. Так или иначе, я бросил пищу и воду в её клетку и под поток оскорблений стремительно покинул “темницу”, оставив её наедине с молчаливым Ооно.
В библиотеке я столкнулся с мистером Глаубом. Я процедил ему сквозь зубы, подчеркивая каждое слово:
- Где. Вы. Её. Нашли!?
На что профессор лишь добродушно улыбнулся и ответил:
- Она ведь чудо, не так ли?
Глава тридцать четвертая
***
Лишь сейчас я стал понимать все коварство мистера Глауба. Он знал, что я захочу пообщаться, или хотя бы рассмотреть получше наших подопытных, потому выбрал женщину с самым несносным для меня характером, чтобы у меня ненароком не возникло к ней симпатии. И он оказался, черт возьми, прав. Несмотря на то, во что впоследствии превратилась Фьори, мне не было жаль её ни на секунду. Но позвольте мне сохранять порядок повествования.
Фьори была еще одним экспериментальным образцом, если можно так выразиться. Профессор не хотел повторять результата с Ооно. Он решил включить креатив в свою работу. Об этом я узнал лишь когда пришел в назначенный срок в лабораторию. Там уже присутствовал мистер Глауб, а Ооно должен был ему ассистировать. В последнее время мертвец стал заменять профессору руки. Почему бы и нет, ведь Ооно обладал теми качествами, которые мистер Глауб ценил в своей прислуге, а именно – молчание. Тут же сидела и Фьори, заведомо обнаженная. Несмотря на свое состояние гипноза, она продолжала сохранять гордую ровную осанку, выпучив вперед свою грудь, чем ввела меня в краску. Заметив мое смущение, мистер Глауб лишь фыркнул:
- Ученый, а до сих пор стесняется наготы. Ну что ты в этом теле увидел отличного от тех, про которые читал в своих книжках?
Я решил оставить этот комментарий без ответа, лишь послушно сел за свой столик и натянул маску. Профессор вновь работал без своих перчаток, но на этот раз он даже маску решил не надевать. Неужели он правда смог привыкнуть к этим запахам?
- Миледи, будьте любезны, ложитесь на стол и расставьте руки в стороны.
Фьори послушно исполнила приказание.
- Опытный Образец Номер Один, будь любезен, принеси конечности донора.
Ооно неторопливо вышел за дверь, а профессор начал изучать подмышки этой фурии. После чего углем нанес какие-то штрихи на четыре пальца ниже.
- Мистер Глауб, что за конечности донора?
- Сэм, мы смогли пересадить сердце и воскресить человека. А возможно ли пришить ему что-то лишнее и вдохнуть в это жизнь?
- Вы собираетесь пришить ей руки Марлы?
- Какой еще Марлы? Хватит давать имена подопытным. Но да, я собираюсь пришить этому превосходному образцу еще одну пару рук.
- Зачем? – вырвалось у меня.
- Зачем? – профессор задумчиво поднял глаза на люкслаписы, освещавшие пространство мягким белым светом, - Во имя науки, Сэмми. Глупо задавать ученому вопрос “Зачем”. Даже можно сказать оскорбительно.
- Но мы же занимались только пересадкой душ, и нашей задачей было проверить, можно ли полностью реанимировать человека!
- Да, мы этим тоже будем заниматься. Но грех не провести еще дополнительные исследования.
- Но это же совсем богомерзко!
- Сэмвайз. Слепое подчинение трактатам…
- …может дорого стоить современному поколению, - договорил фразу уже на уровне рефлекса.
- Вот и умница. А, вот и наш донор!
Ооно все так же неторопливо и тяжело ступая вошел в лабораторию, неся перед собой аккуратно отрезанные руки Марлы. Причем именно аккуратно, не повредив головку плечевого сустава.
- Благодарю, - ответил мистер Глауб, аккуратно ставя правую и левую руку девушки возле соответствующих меток на теле Фьори, - Приступаем.
Не вижу смысла очередной раз расписывать всю эту процедуру. Отмечу лишь, что она прошла ощутимо быстрее, чем в случае с Хью. Или мистер Глауб довел до нового уровня это заклинание, или же Фьори оказалась не столь волевой, как желала казаться. Однако кристалл её души был очаровательного синего цвета. Что-то среднее между сапфиром и индиго. Размером же он был с небольшой персик. Кристалл был аккуратно помещен рядом с телом полукровки, от чего начал слабо мерцать. Началась быстрая операция. Два надреза по контуру, в которые были вставлены головки суставов Марлы, после чего мистер Глауб очень тщательно их пришил. После этого он окунул руки в таз с водой и опустил их на свежие швы. Заклинания срывались с его уст, образуя некоторое подобие песни. Приятное голубоватое сияние окутало его руки, и я заметил, что тело Фьори стало деформироваться. Профессор наращивал ей кости, чтобы зафиксировать суставы с телом. Немыслимо. Боюсь представить, как это было бы больно, оставайся она в сознании.
Операция длилась недолго, всего лишь минут пятнадцать-двадцать, после чего мистер Глауб сделал надрез на груди девушки, открывая сердце, и опустил в него недавно извлеченный кристалл души. Вспоминая опыт с Марлой, я был готов к худшему.
Сердце начало биться, после чего последовало сокращение диафрагмы Фьори. Её грудь могуче вздымалась от каждого вздоха. Судорога пронеслась по пересаженным конечностям, говоря о том, что мозг стал передавать импульсы в новые для себя просторы. После этого фурия сжала все свои четыре руки в кулак. Мистер Глауб предусмотрительно сделал шаг назад и кивнул Ооно. Мертвец встал над головой Фьори и опустил руки на её плечи. Девушка раскрыла свои глаза. Только сейчас я узнал, что у неё были вертикальные зрачки на кошачий манер. После чего она зарычала, демонстрируя свои желтые клыки, явно не видавшие ухода. Она попыталась сесть, но хватка Ооно была железной. От бессилия девушка замахала руками и стала до крови царапать руки реинкарнированного, хорошо, что он не чувствовал боли. Фьори закричала. Но не так как кричала Марла, не тем нечеловеческим голосом. Это был крик Фьори, наполненный паникой и исступления. Профессор скинул с себя халат и накинул его на лицо девушки, закрывая её тем самым глаза. Она пыталась стянуть его с себя, но Ооно успел ухватить её за запястья всех четырёх рук. Фурия бесновалась еще каких-то полчаса, после чего издала отчаянный вопль и смолкла. Гнев сменился полным бессилием. Фьори сдалась.
Глава тридцать пятая
***
Какое-то время мы молча наблюдали за неподвижной фигурой полукровки, пока мистер Глауб не отважился снять с её лица халат. На её глазах были кровавые полосы. Она уже не смотрела на нас с каким-то вызовом, в её взгляде читался только страх. Она опасливо переводила взгляд с профессора на Ооно и обратно.
- Вы понимаете мою речь? – осторожно спросил мистер Глауб.
Фьори испытующе посмотрела на профессора и сказала:
- Муж-лан.
- Что?
- Бо-ги-ня.
- Вы способны произнести что-нибудь более сложное?
- Член.
Тут я уже не смог сдержаться и расхохотался.
- Хватит заливаться, что происходит?
- Мистер Глауб, пока вы пришивали ей руки, её мозг немного подгнил, судя по всему.
- Что ты хочешь этим сказать? – спросил профессор.
- Муж-лан.
- А вы не видите? Она говорит односложно и слова, которые чаще всего слышала.
- Да.
- Но из-за чего это произошло? – недоумевал мистер Глауб.
Настало время моего триумфа. Я демонстративно прокашлялся, готовясь к длинной речи, но профессор сам ответил на свой вопрос:
- Как долго мы проводили операцию?
- Минут пятнадцать-двадцать.
- И этого времени хватило?
- Муж-лан.
- Как видите с лихвой.
Мистер Глауб стал задумчиво ходить взад и вперед по лаборатории. Реанимированная Фьори продолжала по слогам проговаривать мизандрические слова. Никаких глаголов, только частицы, существительные и два прилагательных: мерзкий и грязный. Ооно не переставал скалиться, видимо это был предел его радости. Я же не мог удержаться от хохота. Если есть боги возмездия, то вот их проведение! Профессор смог сотворить создание, которое его раздражало.
- Так, - мистер Глауб остановился перед полукровкой, которая продолжала лежать, прижатая руками Ооно, - Я буду называть вас Опытный Образец Номер Два (для меня, да и для вас она будет именоваться Оонд). Понятно?
- Член.
- И хватит этих вульгарностей. Отвечайте мне только “Да” или “Нет”. Понятно?
- Нет.
- Что значит “нет”?
- Муж-лан. Бо-ги-ня. Гряз-ный. Да.
От хохота я уже повалился со стула. Я никогда не видел, чтобы профессор медленно терял терпение. Он начал дышать медленно и глубоко, но его щеки уже покраснели, а глаза готовы были испепелить. Но либо из принципа передо мной он сдерживался. Его выводило из себя то, что я беззастенчиво смеялся над его неудачей. Но я никак не мог остановиться.
- Так, Опытный Образец Номер Два. Еще одно подобное словечко, и я вырежу ваш поганый язык, понятно?
- Муж… - начала Фьори, но видимо, остатки разума дали понять, что лучше заткнуться и повиноваться человеку, который без помощи оружия смог тебя убить, а затем и вовсе воскресить, - Да. Мас-тер.
- Уже лучше. Я знал, что мы сможем найти общий язык. Хотите есть или пить?
- Да. Мас-тер.
Снимаю перед профессором шляпу. Ему удалось укротить эту полоумную мегеру.
- Мы вас накормим позже, но сперва поднимите ваши нижние руки.
Оонд ненадолго задумалась, а затем подняла обе правые руки.
- Нет, нижние обе.
Пауза. Правая верхняя опускается, но поднимается левая верхняя.
- Нижние. Обе.
В дело пошла высшая математика. Фьори сосредоточено смотрела на свои конечности. Её подгнивший мозг не до конца осознавал, какой сигнал нужно послать, чтобы нужные конечности подчинились. В итоге ей удалось поднять левую и правую руку. Правда верхние, а не нижние.
- Ладно, на первый раз и так сойдет. Но нужно будет очень много практиковаться. Вы будете исполнять мои приказы и приказы моего коллеги, Сэма.
Она перевела взгляд на меня и скорчила недовольную гримасу.
- Муж-лан?
- Да, его можете называть как заблагорассудится. Сегодня последний день формальностей, с завтрашнего дня буду обращаться к вам только на “ты”, понятно?
- Да. Мас-тер.
- Вот и славненько. Опытный Образец Номер Один, накорми нашу новую гостью, и помоги ей освоиться с новыми руками. Сэм, ты сейчас же берись за расшифровку. Я жду детальных описаний моих шагов. Все за дело.
Профессор взялся за ручку двери, и хлопнул себя по лбу.
- Да, чуть не забыл. Опытный Образец Номер Два, Сэм не еда. Его кусать запрещено. Это понятно?
Фьори тихо зарычала, но ответила:
- Да. Мас-тер.
Мои соседи становились все веселее и веселее.
Глава тридцать шестая
***
С сотворения (а по-другому назвать перерождение Фьори невозможно) мы стали реже общаться с мистером Глаубом. Чаще всего любые мои попытки завести разговор он пресекал поднесением указательного пальца к губам. Нет, профессор больше не запирался в своей спальне, но все свое свободное время он проводил в обществе Ооно и Оонд, проводя разного рода опыты. Я понимал, что его главной целью было воскрешение Либен, и он не хотел, чтобы она стала полоумной как Оонд, или заторможенной как Ооно. Не говоря уже о том, что швы у реанимированных… образцов, не затягиваются. Да, мистеру Глаубу удалось невозможное, нарастить кости у мертвеца, объединить нервные окончания, а так же объединить мышечную систему. Но регенерация всё равно по каким-то причинам неосуществима. Тягу к сырому мясу нам так же не удалось установить. Она была на уровне психологической зависимости, потому как объемы съеденного мяса никак не откладывались в организме.
Из достижений можно отметить, что Оонд смогла научиться полностью пользоваться своими пришитыми конечностями. Обучением занимался Ооно. Смотреть на это было, в некотором роде, отвратительно, потому как больше напоминало дрессировку собаки. За каждое выполненное задание она получала кусок мяса. Оонд хлопала обеими парами рук в ладоши, а Ооно подкидывал ей награду. У Опытного Образца Номер Один были проблемы с реакцией. Принятие решение приходило с задержкой, не говоря уже про медлительность организма в целом. У Фьори были проблемы с памятью. У неё отсутствовала кратковременная память. Видимо таковы последствия подгнившего мозга. Словарный запас покойницы не изменился. Она называла Ооно и мистера Глауба “Мастер”. Меня же величала лаконично “Мужлан”. Вспоминая все богатство её лексикона, не сложно догадаться, как она называла мясо. Так же Оонд имела такой же тяжелый шаг, что и Ооно, от чего мне становилось не по себе. Их шаги раздавались глухим эхом, словно они шаркали по склепу.
Фьори, Ооно и Эрни не испытывали боли, но почему-то безумно боялись мистера Глауба. Меня же эта троица негласно презирала. Для них я выглядел как блюдо, которое можно будет отведать лишь на праздник, иначе будет нагоняй. Об Эрни, всё-таки стоит рассказать чуть побольше. Во-первых, он стал ходить на задних лапах, опираясь на свой хвост. Во-вторых, он словно узник держался передними лапами за решетку, опустив свою крысиную морду на прутья. В третьих, его иногда выпускали из клетки Ооно или Оонд. Они явно испытывали друг к другу симпатию, хотя на их телах то и дело появлялись следы укусов. Они кусали друг друга до крови, но не с целью откусить кусок плоти. Значение этих ритуалов так и осталось для меня загадкой. Профессор так же не отпускал комментариев на этот счет. Он продолжал в упор не замечать очевидных отклонений от нормы, хотя можно ли происходящее в нашем убежище называть нормой?
Эрни вызывал у меня чувство страха. Я стал настоящим параноиком. Всюду в темноте мне мерещились его янтарные глаза. Мистер Глауб мне рассказывал, что Кряхса арестовали за то, что он съел глаза маленькой эльфийки. А приобрел ли Эрни слабость гоблина перед глазными яблоками? Мне неоднократно снился один и тот же кошмар, в котором наши воскрешенные мертвецы пожирали меня живьем. Эрни грыз мои глаза, Ооно чавкая поедал мой кишечник, а Фьори… Оонд в моих снах, почему-то посягала на мою паховую область. Звучит как какая-то омерзительная сексуальная фантазия, которой явно не захочется делиться за кружкой эля в таверне. Завершающим аккордом моего кошмара было появление реанимированной Либен, которая держала за волосы оторванную голову мистера Глауба. Я искренне опасался, что этот сон мог быть вещим, и неоднократно рассказывал о нём профессору. Но Лауфман лишь очередной раз преподносил палец к своим тонким губам, как бы говоря, что данные страхи необоснованны и не должны отвлекать от достижения наших целей. В процессе работы возникало много вопросов, на которые мы так и не смогли отыскать вразумительного ответа.
Одно мы точно установили. Чтобы воскресить один полноценный труп, нужно будет лишить жизни двоих. Извлекая душу из тела, кора мозга начинает незамедлительно разлагаться. Мы понимали связь между мозгом, сердцем и душой, но не понимали, как её объяснить. Словно душа связана с мозгом тонкой ниткой, и добывая кристалл Анима, начинает раскраиваться вся материя. Это очень сложный процесс, который сложно как-то разъяснить. Что же до Ооно, то заторможенность принятия решений мы смогли обосновать конфликтом мозга и души. Мистер Глауб допустил мою догадку о том, что душа обладает собственной памятью. Но мои спекуляции на тему цвета глаз Хью и Марлы он, видимо, решил проигнорировать. Всё это означало, что ради воскрешения Либен, ему необходим человек с такой же душой. Да не просто человек, а именно девушка. И от этого становилось не по себе. У вас наверняка возникли вопросы: а возможно ли воспитать у человека душу? Вырастить её, скажем так, как тебе угодно и нужно? Я не знаю, удалось ли это мистеру Глаубу или нет. Откровенно говоря, я даже и знать не хочу ответа на этот вопрос. Одних воспоминаний о том, что происходило дальше в нашем убежище, будет достаточно, чтобы отбить желание вновь встретиться с профессором. Почему я так рассуждаю? Скажем так. Мистеру Глаубу стало любопытно: если образец функционирует с новыми конечностями и чужими органами, то способен ли он работать без некоторых частей? Скажем без рук и мозга? Да, мистер Глауб решил воскресить то, что осталось от тела Марлы. Как же это было ужасно.
Глава тридцать седьмая
***
Стоило мне вспомнить про Эрни, как мне стали мерещиться его янтарные глаза за окном. Меня не покидает чувство, что за мной кто-то наблюдает. Бри тоже забеспокоился и спрятался в рукаве моего тряпья, в которое я должен быть облачен. До сих пор не понимаю смысла в длинных рукавах у заключенных, ведь они могут спрятать в них что-то. Но не мне вдаваться в подробности. Паранойя снова начала меня преследовать. А что будет с моим телом, когда меня казнят? Хотя уж лучше, чтобы моя душа отправилась в Хель, чем была заточена в кристалле Анима. Перед продолжением повествования должен добавить одну занимательную статистику, которую я выяснил за пару дней до своего заточения. В поселениях, что находились возле нашей лаборатории, возрос процент мертворожденных детей. Причина всегда была одна – удушье. Сейчас я вспоминаю это и охватывают страшные думы. А что, если это из-за того, что для них не хватило душ? Это звучит глупо, но не лишено смысла. Недаром же создание кристаллов Анима является самым наказуемым, как объединенными храмами, так и коллегиями волшебников. Но вернемся к экспериментам мистера Глауба. Хотя мне безумно этого не хочется. К последующей операции он отнесся более серьезно. Мы уже установили, что кристалл души запирается в сердце, но у нас не осталось сердец. Сердце Хью загадочным образом исчезло, но видя довольный оскал Ооно, я догадывался, куда оно пропало. Потому профессор решил поэкспериментировать с животными органами, а если конкретно с сердцем свиньи. Такой выбор был аргументирован сходством по структуре данных органов. Мы провели эксперимент, задействовав один из кристаллов Анима, который профессор добыл за время моего отсутствия. И нас ждал успех. Душа прижилась и свиное сердце стало биться. Осталась другая проблема – мозг.
Да, первоначально мы планировали воскресить тело, не устанавливая предварительно мозг. Как минимум потому что у нас не имелось достаточных материалов для этого. Но мы встали перед дилеммой, которая была вполне себе обоснованной. Ведь мозг отвечает не только за способность мыслить, но и за функционирование тела в принципе. Был вариант так же пересадить мозг животного, но мистер Глауб отверг эту идею:
- Тогда полученный образец будет полностью животным, а не человеком, и как следствие не будет воспринимать нашу речь.
Мы долго ломали голову над этой идеей, но прозрение явилось само. Точнее оно явилось у профессора:
- Мы же можем пересадить гипофиз женщины в мозг коровы!
Я не знаю, как можно дословно объяснить выражение моего лица в тот момент. Наверное, лучше всего, подойдет слово “тупое”. По крайней мере, так его окрестил мистер Глауб. Если кто не знает, то объем мозга человека равен четырнадцати сотням грамм, что на целый килограмм превышает вес коровы. Эти цифры я почерпнул из одной из книг профессора.
- Сэм, и что с того, что мозг меньше? Мы же не берем сам говяжий мозг, а предварительно поместим в него внутреннюю часть человека, которая не была подвержена разложению. Сработает это, или нет, но ответ мы получим лишь после эксперимента.
На том и решили. Операция проводилась в каком-то растворе, состав которого мне так и остался неизвестным, но с помощью заклинания профессор смог объединить ткани серого вещества этих двух организмов. После этого мозг был помещен в черепную коробку девушки, и объединен со спинным мозгом. Религия может запрещать патологоанатомию, сколько ей вздумается, однако ей не остановить тягу человека к изучению себя. Говяжий мозг в голове девушки выглядел нелепо. Чтобы привести достойное сравнение – представьте, что кость персика – мозг коровы. Тогда кожица фрукта – является черепной коробкой. Вместо мякоти была пустота. Представилось вам или нет, но так оно и выглядело. Кости так же были сращены, чтобы не было никаких лишних швов. Однако потом мистер Глауб сделал маленькую дырку в черепе девушки и с помощью иглы ввел в черепную коробку раствор, в котором проводил операцию.
- Не отвлекай расспросами, Сэм, - отрубил профессор.
После этого он заделал дырку, аккуратно зашил дырки на месте удаленных рук, тщательно проверил плотность швов, после чего мы приступили к операции. Сердце свиньи было меньше, чем человеческое, однако мы посчитали, что ему не придется снабжать кровью руки, а так же рост девушки, который составлял ровно пять футов. Сердце было установлено, оставалось лишь ждать.
Ооно и Оонд присутствовали на операции. Как награда за послушание, им достались остатки коры мозга девушки. Наличие очевидных следов разложения не смущали эту омерзительную парочку. Они выглядели как пара, дожидающаяся рождения своего дитя. Но при этом они скалились так, что мне было ужасно не по себе, и я старался как можно меньше смотреть в их сторону, но Ооно то и дело хрипел, а Фьори проговаривала: “мерз-кий” и “гряз-ный”. О чём думали эти полусгнившие мозги?
Но время шло. Вот уже появилось дыхание у подопытного, пульс так же прощупывался. Спустя некоторое время появилось и сокращение мышц. Глаза у девушки (цвет которых был серым из-за нового кристалла Анима) реагировали на яркий свет. Спустя несколько мучительно долгих часов, тело Марлы закашляло. Ооно приподнял реинкарнированную, а Оонд преподнесла тазик, который бережно держала всеми четырьмя руками. Безрукую девушку вырвало странной помесью крови, желчи с кусочками внутренних органов. Значит правда, мне не показалось, что Ооно пожирал её органы. Но как же он смог её пришить? Или же мистер Глауб это знал? Вопросов было слишком много.
Тем временем Оонд приставила к губам Марлы стакан воды и помогла девушке его выпить. Мистер Глауб терпеливо ждал, скрестив свои руки на груди. Он был очень сосредоточен. Он обладал целой командой ассистентов, готовых сделать за него любую черную работу. Мною овладел страх. А что, если я буду не нужен профессору? Он избавится от меня? Или превратит во что-то из этих?
- С воскрешением вас. Я буду называть вас Опытный Образец Номер Три, понятно?
- Му-у-у… - произнесла в ответ девушка.
И снова неудача. Профессор выругался и ушел из лаборатории, хлопнув за собой дверью, оставив меня с живыми покойниками наедине. Ооно и Оонд помогли Оонт (надеюсь эти сокращения вас не запутают. Я и сам лично очень долго в них терялся) подняться со стола. Она неуверенно стояла на своих двоих ногах, то и дело оступаясь, но Ооно бережно, по-отцовски её придерживал. А затем Оонт перевела на меня свои глаза и я невольно опрокинул чернильницу со стола. если глаза Хью выражали ненависть и страх одновременно, то в глазах Марлы читался взгляд убийцы, настоящего животного, которое ни перед чем не остановится. Он выражал презрение и ненависть ко мне. Осталось ли в этих серых и холодных глазах что-то от Марлы? Сомневаюсь. И от этого становилось лишь страшнее. Фьори и Ооно вывели Оонт из лаборатории, оставив меня одного, при этом каждый бросил мне вслед взгляд полный презрения и ненависти. Они меня презирали за то, что я не такой, как они. Реанимированные считали себя выше, в то время как ко мне относились как к червю. С каждым новым мертвецом я становился лишним.
Глава тридцать восьмая
***
Что такое сознание? Если верить словарям, то сознание это мысль, чувство, или же способность мыслить, рассуждать и определять своё отношение к действительности. Но обладали ли наши подопытные своим сознанием? Я и сейчас не могу дать конкретного ответа. Складывалось впечатление, что они безмолвно сговаривались, играли какую-то свою роль, специально строили из себя исполнительных барашков, чтобы втереться в доверие мистеру Глаубу. Так ли это было на самом деле, или всему виной моя паранойя?
Оонт всюду следовала за Ооно и Оонд. Она приловчилась ходить на корточках и использовать ноги и зубы вместо рук. Реанимированная Марла была необычайно проворна для безрукого создания. Она обладала обезьяньей ловкостью и проворством кошки. Однако её шаги были так же тяжелы, как у Ооно и Оонд. Это были шаги мертвеца. Видимо животные сердце и мозг дали о себе знать. От взгляда Оонт мне всегда становилось не по себе. Так же на тебя смотрят голодные волки, что сидят в зоопарках.
Самым ужасным было то, что и Ооно, и Оонд, и Оонт умели пользоваться дверьми в нашем убежище. Это открытие было для меня настоящим шоком. При мне Оонд смог с помощью одной двери пройти из библиотеки в склад. Профессор говорил, что для открытия дверей нужно четко знать место, куда ты направляешься. Что же таится в подгнивших мозгах этих чудовищ?
Мистер Глауб всячески презирал провал в лице Оонт. Все заботы о Марле он поручил Фьори и Хью, и со стороны это было похоже на какую-то семейку из цирка уродов. И это определение очень хорошо подойдет, чтобы описать происходящее в будущем. Он испытывал своего рода теплые чувства к Ооно, наверное, как к своему, если можно выразиться, первенцу. И он слишком многое ему доверял
Однажды вечером я решил перед сном почитать и ради этого заглянул в библиотеку. Меня привлек шум, доносившийся за дверью в лабораторию. Я тихонько приоткрыл её и увидел, что мистер Глауб и Ооно наносят изображения для ритуала на стол, а Оонд, держа на руках Оонт, наблюдала за происходящим. Профессор обучал их правилам проведения ритуала, а если точнее – учил их самих проводить этот ритуал. Я не понимал значения этого обучения, ведь покойники были неспособны произнести слова заклинания. Ооно был немой, Оонд была слабоумна, а Оонт…
Моя челюсть отвисла, когда Марла, которая до этого издавала лишь коровье мычание, смогла повторить за мистером Глаубом заклинание. Что это, чёрт подери, значило!? Я покинул лабораторию, оставшись незамеченным.
На следующий день я смог застать профессора одного, пока наши реанимированные помощники питались на кухне.
- Мистер Глауб, вам не кажется, что Опытный Образец Номер Три стал умнее?
Профессор бросил на меня быстрый взгляд, в котором на мгновение читалась насмешка, а затем он пожал плечами и продолжил читать расшифровку нашей стенографии.
- А ты что думал, Сэмми? Мы же установили ей человеческий гипофиз.
- То есть вы хотите сказать…
- Что с помощью человеческого гипофиза, мозг коровы начал развиваться. Удивительно, не правда ли? У их тканей отсутствует естественная регенерация, однако мозг сумел эволюционировать.
- А есть ли этому какое-либо логическое объяснение?
Мистер Глауб откинулся на стуле и задумчиво взглянул на потолок.
- Логическое объяснение в мире, в котором существует магия? Это будет сложно, Сэмвайз. Раньше считалось, что законы алхимии нерушимы, а конкретно “если алхимику нужно что-то получить, то он должен пожертвовать чем-то равноценным”. Благодаря магии, границы алхимии расширились до небывалых размеров. Алхимаги, а именно так называют себя эти господа, научились призывать элементы, с помощью искажения пространства и времени. По факту им удается локально зацикливать временную петлю, сдвигая её в пространственной фазе тем самым дублируя те или иные элементы. Звучит баснословно, но примерно так можно интерпретировать их силу. Но эта техника находится под запретом и карается смертной казнью. Почему? Во-первых, ошибки могут привести к необратимым последствиям. Во-вторых, потому что бесчисленное копирование элементов (в том числе и редких) может обесценить валюту.
- Хорошо, а причем здесь наши мертвецы?
- Не мертвецы, а опытные образцы, Сэмвайз, - грубо поправил профессор, - Причем здесь они? Насколько хватило моих наблюдений, для их развития им необходимо питаться. Поедание мяса замораживает процесс гниения. По факту они едят, чтобы мясо внутри них гнило вместо них самих. Это звучит ужасно, но это так. Почему гипофиз начал изменять работу мозга коровы, несмотря на отсутствие регенерации, я объяснить не смогу. Быть может, тут еще причастен кристалл Анима, но я не могу быть в этом абсолютно уверенным. Я смог удовлетворить твое любопытство?
- Да, мистер Глауб, благодарю.
- А теперь оставь меня, - профессор поднял свою правую руку и задумчиво взглянул на ладонь, - Я размышляю над усовершенствованием печати захвата души.
- Каким образом?
- Увидишь, Сэмми.
Всегда злила, но в то же время привлекала его черта создавать разного рода интриги, играя на моем любопытстве. Едва я вернулся в свою спальню, как меня встретила троица опытных образцов. Я хотел было выйти из спальни, но Фьори взяла меня за ворот и опустила на кровать. Ооно заслонил своей спиной дверь. Все трое молча смотрели на меня, и подозрительно скалились. Наконец Оонт замычала.
- Му-у-у.
- Я не понимаю, что здесь творится. Мистер Глауб будет в ярости, если вы мне навредите.
Безрукая наклонилась чуть ближе, и уже ниже голосом проговорила:
- Му-у-учения бу-у-у-дут жда-а-а-ть бо-о-о-о-лтунов.
После чего все трое залились смехом. Оонд и Оонт звонким, а Ооно прохрипел. К ним даже присоединился Эрни, пропищав пару раз. После чего эта троица покинула меня, оставив на полу после себя следы крови.
Глава тридцать девятая
***
Кто бы мог подумать, что мертвые способны сговориться? Сама идея уже звучит немного абсурдно, но если призадуматься над этим вопросом получше, то можно понять, что мертвых с живыми больше ничего не связывает. Они уже иную сторону мира, им уже нечего бояться, в отличие от нас.
Ооно, Оонд и Оонт уже сильно окрепли в своих телах. Оонд с легкостью пользуется каждой своей рукой независимо. Да, лишняя пара рук создает для неё некоторый дискомфорт, но Фьори с ними примирилась. Правда её словарный запас не пополнился новыми словами, из-за чего беседа с ней была ограничена. Ооно же научился примитивному языку жестов. По крайней мере я уже могу понять, что он хочет мне сказать. Еще бы, как тут не понять, когда он сперва бьет себя по груди, затем указывает пальцем на меня, а потом большим пальцем проводит по своему горлу. Тут особого ума и не нужно. Что же до Марлы, то она уже стала полноценно говорить. Кто бы мог подумать, что у мертвеца может быть столько желчи в словах! В каждом предложении сочилось столько яду, что и змеям не снилось. Лишь по отношению к мистеру Глаубу Оонт выражала почтение, называя его “Мастером”. Как она называла меня? “Червь”, “Насекомое” и многое подобное в этом ключе. Что же до мистера Глауба, то ему удалось улучшить печать захвата души. И этому достижению я уже не радовался.
Заметил я его успех случайно, за обедом. Нам редко удавалось поесть вместе, потому как профессор часто забывал о еде, пока занимался каким-то делом, но с развитием нашей троицы мертвецов, у нас стало появляться больше свободного времени.
Ели мы молча, потому что мистер Глауб был погружен в какие-то раздумья, то и дело поглядывая на свою правую ладонь. Наконец я не выдержал и спросил:
- Что у вас на руке, мистер Глауб?
Профессор бросил на меня холодный, и в то же время болезненный взгляд, от которого мне стало не по себе, а затем он протянул мне свою руку. На его ладони красовалась выжженная печать захвата.
- Мне удалось её улучшить, Сэм, - дрожащим голосом проговорил профессор.
- Почему вы её выжгли?
- Видимо что-то пошло не так, и печать стала меткой.
- И она работает?
Мистер Глауб прокашлялся и произнес заклинание. Печать на его руке стала алой. Лицо профессора невольно дрогнуло, и он опустил руку на мою грудь. Это была настоящая агония. Она пронзила всё мое тело разом. С чем её сравнить? Представьте ледяное лезвие, которое снова и снова проскальзывает по вашему бьющемуся серцу, и с каждым ударом вам становится всё больнее и больнее. Возникало чувство, что я горю, горю изнутри. Вся моя жизнь пронеслась перед моими глазами: сиротский приют, побег из него, вступление в Академию, знакомство с мистером Глаубом. Да, моя жизнь не столь ярка на знаменательные события, потому не вижу смысла рассказывать о них.
Закончилось всё так же быстро, как и началось. Мистер Глауб убрал руку с моей груди. Он что-то говорил, но я слышал его как будто из-под воды. Меня трясло, лихорадило, туман перед моими глазами всё усиливался. В моем горле пересохло, я умирал от жажды, я хотел пить. Последнее, что я помню, как мистер Глауб резко встал со своего места. Он был напуган. Я же потерял сознание и упал без чувств.
Сколько времени я провел без сознания – неизвестно. Очнулся я в нашей лаборатории, от чего я сразу подумал о худшем из возможных вариантов. Возле стола стояла Оонт. Едва я открыл глаза, как она съязвила:
- Тухляк не скопытился.
Надо мной тут же возник мистер Глауб. Его глаза были красные, под ними были синяки, как следствие бессонных ночей. А главное, на его лице была щетина. Профессор брился утром и перед сном, аргументируя, что на лице не должно быть ни единой волосинки, потому что борода лишь мешает и отвлекает. Сколько же я пролежал без сознания.
- О, Сэм! С тобой всё в порядке! - случилось то, чего я никак не мог представить. Мистер Глауб обнял меня и прижался лбом к моей груди, - Я боялся, что убил тебя!
- Подумаешь, вы бы смогли меня воскресить, - криво усмехнулся я.
- Сэмми, не говори глупостей.
Я никогда не видел профессора таким… человечным, если можно так выразиться. Я впервые видел его напуганным.
- Сэмвайз, ты последняя моя связь с миром. Если не будет тебя таким, какой ты есть – я пропал.
- А как же наши Опытные Образцы?
Я услышал, как Ооно презрительно фыркнул.
- Они ни за что не смогут заменить тебя, Сэм. Ты мне нужен.
- Нужен? – удивленно переспросил я?
Профессор сильнее стиснул меня в объятиях и прошептал:
- Прошу, Сэмми, не оставляй меня одного с ними.
Я опустил свою руку на плечо профессора, с ужасом отметив, что я стал бледнее на два тона.
- Мне больше и некуда идти, мистер Глауб. Я с вами до самого конца.
- Спасибо тебе большое, Сэм. Я думаю, что тебе нужен больший уют, - профессор выпрямился и твердым голосом сказал, - Опытный Образец Номер Два, перенеси Сэмвайза в его спальню.
- Да… - прорычала Фьори, аккуратно подняла меня своими нижними руками, очень бережно прижимая меня к своей груди, насколько на это способен реанимированный труп, и отнесла меня в покои, так же бережно опустив на кровать.
- Спасибо большое, Опытный Образец Номер Два.
- Гряз-ный… Муж-лан… Бо-ги-ня… - проворчала она, выходя из спальни.
Что это всё значило? Я уже ничего не понимал в этом мире. Какой-то дом для душевнобольных, не иначе!
Глава сороковая
***
Я до сих пор не знаю точно, что со мной произошло в тот день. Мне на себе удалось почувствовать насколько болезненно извлечение души. Многие говорят, что роды – самый болезненный процесс. Я больше чем уверен, что роды и близко не лежали с тем, через что проходят все наши подопытные. Такое и инквизиторам в пыточных и не снилось.
Я не знаю точно, извлек ли профессор мою душу в тот день, но без сознания я пролежал три дня. В защиту факта, что моя душа осталась при мне выступает моя память, которая никак не нарушилась после этого события. Хотя может лучше бы я и потерял память, чтобы не помнить всех тех кошмаров, которые в дальнейшем удалось мне лицезреть.
После этого происшествия мистер Глауб стал более внимательным ко мне. По всей видимости, страх моей смерти отрезвил его, и дал понять, что помимо мёртвых существуют еще и живые. Но своим вниманием ко мне он еще больше настроил наших покойников против меня. Профессор мне однажды признался, что сам их немного опасается, однако хочет изучить процесс реанимации, потому и не избавляется от них. Я боялся заикнуться о Либен, уж слишком болезненно мистер Глауб воспринимал любые напоминания о ней. Сколько прошло времени с её смерти? Десять лет? Пятнадцать? Она должна была уже давно разложиться, а значит, его покойная возлюбленная станет чем-то вроде наших опытных образцов, и то лишь в лучшем случае. Страшно и представить. Но зачем мистер Глауб изучал пересадку органов, сшивал и пришивал новые конечности своим подопытным? А что, если тело Либен Глауб не сохранилось, и профессор планирует его воссоздать? Эти вопросы ни на минуту не покидали меня, когда я находился в обществе мистера Глауба.
Он мне так же рассказал о своем эксперименте с печатью захвата души, что осталась клеймом на его руке. По факту он повторил ритуал захвата, но вместо стола использовал свою ладонь. Но едва он произнес заклинание, как реагенты загорелись голубым пламенем и оставили этот шрам. Это клеймо постоянно зудит, если можно так выразиться. Единственное, что ослабляет это чувство – использование печати по прямому назначению. Такова плата, как выразился мистер Глауб, за удобства.
Так мы и проводили пару последующих дней за обсуждениями и беседами. Профессор был открыт как никогда ранее. Однако меня не покидало странное чувство от этих бесед. Я чувствовал фальшь, неискренность в словах мистера Глауба, словно он всё говорил, чтобы усыпить мою бдительность и подозрительность. Самым обыкновенным образом пытается заговорить мне зубы. Он хотел так извиниться за то, что чуть было меня не убил?
Смешно, а ведь я правда тогда был близок к смерти. Но я почему-то не испытываю злости к профессору за это. Даже сейчас, если бы я узнал, что под маской моего палача будет скрываться мистер Глауб, то моя голова покатится с плахи с довольной улыбкой. Что уж таить, я и сейчас сижу и улыбаюсь, пока пишу эти строки. Я знал, что умру из-за Лауфмана. Я был твердо уверен в этом, едва согласился помочь ему в той таверне. Злюсь ли я на него? Я не знаю. Но если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, то я всё равно согласился бы помогать мистеру Глаубу в его экспериментах. Ближе этого человека у меня никого никогда не было, и я за многое ему благодарен.
Но хватит всей этой юношеской лирики обреченного на смертную казнь. Один вопрос меня всё-таки ужасно мучил, и я не мог не задать его профессору:
- Мистер Глауб, почему вы научили наши опытные образцы ритуалу извлечения души?
- О, всё очень просто, Сэм. Процесс создания кристалла Анима очень утомительный. Да, я совершил ошибку, когда поместил рабочий мозг в безрукое тело. Опытный Образец Номер Два абсолютно бестолкова, мозг её слишком подгнивший, и потому она уже достигла своего потолка, научившись управлять всеми руками. Опытный Образец Номер Один у нас немой, но в то же время обладает заторможенной реакцией. Опытный Образец Номер Три превзошел все мои ожидания. Этот подопытный сумел эволюционировать мозг коровы. Ты ведь помнишь, что я заливал этому образцу раствор в черепную коробку из-за того что мозг был маловат?
- Разумеется.
- Так вот мозг у испытуемой вырос. Раствор впитался в серое вещество и повлёк его дальнейшее развитие. Я проводил парочку психологических экспериментов. Да, животное начало всё еще преобладает в этом опытном образце, даже несмотря на то, что органы были использованы вроде бы травоядных мирных животных. Понятие морали и рациональности так же отсутствуют, ровно как и чувство страха.
- Мистер Глауб, а чью душу вы вложили в это тело?
- Одного паренька, он должен был пожизненно гнить в темнице.
- А за что его туда посадили?
Профессор призадумался.
- Ты думаешь, что проблема может заключаться в этом?
- Кристалл, между прочим, был чуть больше чем у Кряхса. То есть у гоблина.
- Сэмвайз, ты хочешь сказать, что характер передается через душу?
- В том числе, мистер Глауб.
- Но это же абсурдно, Сэм.
- Мистер Глауб, - мои губы растянулись в улыбке, - Это вы мне будете говорить про абсурдность?
Профессор в ответ лишь рассмеялся, а затем по-отцовски похлопал меня по плечу:
- Сэмми, как же ты всё-таки вырос за эти полгода.
- Еще бы, с таким-то учителем.
- Спасибо тебе, Сэмвайз.
Глава сорок первая
***
Еще одно немаловажное место в наших исследованиях занял Опытный Образец Номер Четыре. Вы можете спросить почему? Ну что ж, я расскажу вам чуть подробнее о нём.
Мы прогуливались с мистером Глаубом возле нашего убежища. Он редко брал меня с собой на прогулки, предпочитая одиночество, потому я по-особому обрадовался, когда получил приглашение от профессора. Мы прошли вместе до озера, что находилось почти в получасе ходьбы. Мистер Глауб оставил безопасность дома на нашу воскрешенную троицу. Они никого не впустят, а если и впустят, то не выпустят. Не самая приятная перспектива, но всё же.
Мы сидели у берега и молча наслаждались шелестом листьев редких деревьев, что находились поблизости. Была уже осень, и потому не было привычного для уха пения птиц. Была просто приятная тишина, которую нарушил внезапный гость. Мы услышали звон колокольчиков. Сперва, я подумал, что это прокаженный и решил поскорее убраться с его пути, но профессор удержал меня рукой.
- Жди.
Звон колокольчиков всё приближался, и я уже увидел серый силуэт человека. Я умоляюще взглянул на мистера Глауба, а он лишь с улыбкой встречал загадочного гостя. Я заметил, что он делал какие-то взмахи рукой, после которых доносился тот самый звон. Незнакомец нас не видел, из-за натянутого на глаза капюшона. Он был одет в серую потертую временем рясу, и наносил себе удары по спине плетью, в которую были вплетены бубенцы, звук которых и показался мне издали колокольчиками. Незнакомец шёл слегка покачиваясь, и по мере его приближения до меня стали доноситься нотки его голоса. Он бормотал что-то себе под нос, пока медленно двигался к озеру.
- Это – сломленный, - шепнул мне профессор, - Они отправляются в добровольное изгнание и выбирают образ жизни странника. Они специально используют бубенцы, чтобы люди воспринимали их за прокаженных и держались от них как можно дальше.
- Но почему они так поступают?
- Чувство вины, угрызения совести, потеря. Причин много. Это люди, которые не могут смириться, и не могут наложить на себя руку, потому и уходят в странствия, теряя свое имя и прошлое. Они считают себя живыми мертвецами, которые только и делают, что ждут минуты своей смерти. Жалкое зрелище.
Мистер Глауб рассказывал это спокойным голосом, однако я видел, как он смотрел на эту странную фигуру. Это был взгляд, пропитанный пониманием и состраданием.
- А чего они хотят?
- Чего хотят? Хотят, чтобы их простили и пожалели. Они испытывают злобу к самим себе, потому хлестают себя по спине, чтобы избавиться от душевных мук. Замещают душевную боль физической.
- И это помогает?
Профессор бросил на меня короткий, но холодный взгляд.
- Кому как.
Тем временем сломленный приблизился к озеру, опустился на колени перед берегом и начал жадно пить воду из водоёма, подобно какому-то зверю. Это явно не пойдёт на пользу его организму.
Мистер Глауб шепнул мне на ухо:
- Пойдем, это может быть отличный кандидат на роль нашего подопытного. Никто не хватится сломленного, они и странствуют лишь для того, чтобы умереть.
- А как мы перенесём его в лабораторию?
- Мы не будем его переносить, - профессор снял с руки перчатку, - Проведем полевые испытания.
Мы тихо подкрались к сломленному, который продолжал жадно пить воду. Когда до него оставались чуть более семи футов, я нечаянно наступил на сухую ветку, и она предательски хрустнула. Но сломленный не бросился бежать, и даже не вздрогнул. Он лишь обернулся и стянул со своего лица капюшон. Это был молодой мужчина, на вид ему было не более тридцати лет. У него была чёрная неряшливая борода и взлохмаченные волосы. Его глаза были красные, судя по всему от слёз. Он спокойно осмотрел нас и пробормотал:
- Убейте или оставьте меня одного, - после этого он склонил перед нами голову.
Я растерялся от подобного принятия, но не мистер Глауб. Он спокойно подошёл к нему, опустил большой палец на его лоб, а правую руку с печатью на его грудь. После произнесения заклинания обряд начался.
Что меня поразило больше всего? Наверно то, что сломленный не закричал. Он даже не проронил ни единого звука. Однако он плакал. Но от физической ли боли?
Обряд был на удивление коротким, не более пяти минут. Сломленный даже не сопротивлялся. Насколько же сильно пал его дух! Тогда я понял, почему их называют “сломленными”. Кристалл Анима был переливающегося кофейного оттенка, размером с персиковую косточку.
Но мистер Глауб не остановился на достигнутом. Он сразу же извлек из кармана скальпель, обнажил грудь незнакомца и, сделав надрез, открыл его сердце, после чего, не теряя ни секунды, поместил в него кристалл души. Вся эта операция была настолько ловко выполнена, что заняла, наверное, всего лишь минуту-две. После этого профессор уже спокойно зашил грудную клетку юноши и стал ждать. Операция была выполнена очень быстро, и по идее мозг не должен был успеть сильно повредиться. Оставалось только ждать.
Мы провели около часа возле воскрешаемого. Мистер Глауб периодически совершал проверки, всё протекало как надо. Сломленный медленно оживал. Я набрал из озера реки и вылил её на лицо нашего нового опытного образца, и он открыл свои глаза. Холодные и стеклянные.
- Я буду называть тебя Опытным Образцом Номер Четыре, ты меня понял?
На что покойник лишь прошептал:
- Маякос.
После чего из его глаз хлынули кровавые слёзы.
Глава сорок вторая
***
Я не мог называть Опытный Образец Номер Четыре сокращением Оонч, потому что оно звучало ну слишком нелепо и натянуто. Потому он получил имя Маяк. Он как в бреду постоянно бормотал либо “Маякос”, либо “Косм”. Было не ясно, он понимал нас или нет. Приказы мистера Глауба он не исполнял, а лишь как тень с тяжелыми шагами блуждал по убежищу, бормотал и плакал. Наша тройка реанимированных держалась от Маяка на почтительном расстоянии. Он в отличие от них ни ел абсолютно ничего, а просто ходил кругами по убежищу и как в бреду повторял одно и то же:
- Маякос… маякос… маякос…
И от Маяка мне было гораздо страшнее, чем от Ооно, Оонд и Оонт. Последние хотя бы реагировали на что-то.
Мы с профессором долго ломали голову, почему случилась эта неудача. Ведь всё было выполнено правильно, разве что душу извлекли не на столе, а с помощью руки. Мы начали считать, что дело обстояло именно в этом. Изучение личных вещей Маяка не привели ни к каким результатам, потому что они ограничивались только рясой и плетью. Мистер Глауб попытался изучить этого сломленного, но это было сложно, потому что он не желал ложиться на стол. Пришлось воспользоваться помощью Ооно и Фьори. Да и то им это стоило немалых усилий. Маяк был физически сильнее каждого из них по отдельности. От этого профессор лишь больше злился:
- Такой материал пропадает зря.
Нам удалось изучить мозг Маяка, и какого же было наше удивление, когда мы увидели, что он не успел поддаться гниению. Когда профессор нарастил черепную коробку сломленного и отпустил его странствовать дальше, у нас завязался разговор:
- Тут не в мозгах дело, - подвёл черту мистер Глауб, - А в его душе.
- Что в ней не так?
- Судя по всему его дух полностью предался самобичеванию и одержимости. Кто бы мог подумать, что сломленные будут настолько сломлены.
Профессор молча следил взглядом за тем, как Маяк ходил по кругу вокруг стола. Только и слышалось:
- Маякос… косм… косм… маякос…
- Опытный Образец Номер Один, - сказал профессор, - Отведи Опытный Образец Номер Четыре в коридор, пускай он там погуляет. А ты, Сэмми, за мной.
Мы вышли из библиотеки, покинули наше убежище, после чего мистер Глауб просто опёрся спиной о стену и сел на сухую траву. Он был совершенно разбит.
- Мистер Глауб? – осторожно спросил я.
Он опустил голову на свои колени и обхватил их руками, словно маленький ребёнок. Я немного растерялся, но всё-таки решил сесть рядом с ним и слегка его приобнять.
- Мистер Глауб, что случилось?
- Сэм… Сэм… О, Сэм…
- Говорите, мистер Глауб.
- А есть ли смысл, Сэмвайз? – он бросил на меня резкий яростный взгляд, но огоньки злости быстро угасли, - Этот Опытный Образец Номер Четыре…
- Чем он вас так задел?
- Когда я… когда я обнаружил Либен мёртвой… Я не знаю… я был близок, чтобы самому стать сломленным. Я как одержимый ходил из таверны в таверну и напивался до отупения. Меня выгоняли из одной таверны, я шёл в другую.
- Зачем это?
- Зачем? Я не знаю. Я ненавидел себя. Я убил того, кого любил. Растоптал, смешал, можно сказать, с грязью. Всю свою боль я глушил алкоголем. Я разрушал себя снова и снова. Я надеялся, что получу прощение за свои грехи и проступки, если разрушу себя подобным образом. Я хотел умереть, но я боялся наложить на себя руки. Я просто трус.
- Не говорите так, мистер Глауб!
- Но это так, Сэмвайз! Я жалкий трус! Все мои мысли были только о ней. Я хотел хотя бы на минуту вновь с ней увидеться, чтобы проститься. Чтобы извиниться перед ней. Хотя бы просто в последний раз прижать её к себе.
Профессор дрожал всем телом и до щелчков заламывал свои пальцы. Я осторожно взял его руки в свои. Он до боли сжал их, но я старался не подавать виду.
- Я ежедневно видел её во снах. Я шёл за ней, но она всё сильнее отдалялась от меня. Я уже собрался уйти в странствия как сломленный, пока не решил проверить её, - у меня внутри что-то сжалось. Он правда сохранил её тело, - Она лежала всё такая же свежая и прекрасная. Только была холодна. Я не мог оставить её. Я лёг рядом с Либен и пролежал сутки, стиснув её в объятиях.
- А что было потом?
Профессор бросил на меня ледяной взгляд.
- А потом я решил, что обязан найти способ её воскресить. Дать себе еще один шанс. Это придало мне сил и оживило меня. Я нашел себе цель, которую жажду достигнуть любой ценой.
- А что же произойдет, когда вы её достигнете? – этот вопрос сам сорвался с моих губ и я горько пожалел о нём.
Профессор резко встал, причем грубо оттолкнув меня от себя, из-за чего я упал на бок.
- Не смей вставать у меня на пути, а уж тем более пытаться меня с него свести.
Мистер Глауб говорил холодно, без злости, но он явно был взбешен моими словами. Он не казался грозным, скорее как обжигающе ледяная глыба. Но профессор не говорил, чтобы заткнуть меня. Он сказал это, чтобы убедить себя. Убедить себя в том, что он поступает верно, правильно. У него есть мечта, и он ни перед чем не остановится, чтобы достигнуть её, а для её достижения я, зачем-то, должен быть рядом, но зачем? А могут ли вообще двое людей, с разными мечтами, достигнуть единой цели? Потому что наши пути с профессором разминулись. Во многом благодаря аресту, а во многом благодаря моей трусости, но вы узнаете, в чём заключалась моя трусость, потому как она была полностью обоснована, если вообще можно каким-либо логичным образом обосновать страх.
Но что же касается мечты. Мечта одного способна вытеснить мечту другого. И я познал это на собственном горьком опыте. В нашем убежище я стал мечтать только о том, чтобы мистер Глауб смог обрести свое счастье. Смог наконец-то получить свободу и покой. Я искренне мечтал, чтобы мы в конце смогли реанимировать Либен Глауб, но в то же время я боялся этого момента. Ведь едва профессор обретет свое счастье, я перестану быть ему нужен. И это буквально сжигало меня изнутри. Я правда ревновал Лауфмана Глауба к его покойной супруге.
Глава сорок третья
***
Феноменально как долго длится этот дождь. Вторые сутки он льется без остановки. Никогда в истории нашей империи не было таких проливных дождей. Мысль о том, что Боги способствуют написанию этих мемуаров, уже не кажется мне столь абсурдной как ранее. Не говоря уже о том, что я пишу уже второй день без остановки, питаясь лишь сухим куском хлеба и стаканом воды. Однако я не чувствую никакой физической усталости. Но я не должен разочаровать богов, я должен рассказать всю историю.
Маяк обзавелся новой привычкой, чем не мало трепал мне нервы. Он всюду следовал за мистером Глаубом, постоянно бормоча своё:
- Маякос… Косм… Косм… Маякос…
Так же он где-то раздобыл свою плеть, и поэтому наше убежище наполнилось звоном бубенцов.
Я не понимал смысла этого самобичевания, ведь Маяк, как и все остальные реанимированные образцы, не испытывал боли. Судя по всему, хлестание себя плетью вызвано его мышечной памятью. Просто как дело привычки. Всё бы ничего, но делал он это без перерыва и днём и ночью.
И по всей видимости он раздражал не только меня. Я нередко становился свидетелем нелепых диалогов Маяка и Оонт:
- Маякос…
- Заткнись.
- Косм…
- Заткнись.
- Маякос…
- Заткнись.
- Косм…
- Заткнись.
И так далее в том же ключе.
Ооно закатывал глаза каждый раз, когда слышал приближение звона бубенцов, а Оонд презрительно фыркала.
Однако они приняли его в свою семью. На его теле так же обнаружились окровавленные следы укусов. Даже среди мёртвых находились свои юродивые.
Но вся чудовищность заключалась в том, что душа Маяка навеки лишена покоя. Сломленные странствуют, чтобы встретить свою смерть и получить в ней утешения. Мы же заперли его душу, и теперь он до скончания веков будет нести свою боль. Эти же мысли посещали и профессора, однако он не хотел избавляться от Маяка, говоря:
- Он делает за меня мою работу. Я нахожу в его самобичевании нечто умиротворяющее. Мне гораздо легче видеть переживания со стороны. Они отвлекают меня от моих собственных.
Наши исследования на время заморозились. Мы встали перед настоящей ямой, если можно так выразиться. Однако один диалог вернул нам курс нашей предстоящей работы.
Мы с мистером Глаубом сидели возле нашей хижины и смотрели на ритмичные удары Маяка.
- Душа имеет большое значение, Сэмвайз.
- Я тоже так считаю, мистер Глауб.
Дзинь.
- Маякос…
- Нам не подходят души преступников, потому что они несут в себе воспоминания о своих злодеяниях.
Дзинь.
- Косм…
- Но нам и не подходят души сломленных, потому что они… они слишком слабы.
Дзинь.
- Маякос…
- Что же вы предлагаете, мистер Глауб?
- Я не знаю, Сэмми. Мы не можем проводить эксперименты на дворфах и гномах, потому что они тщательно чтят родоплеменные традиции и знают всё свое фамильное древо, начиная с пятиюродной тётушки по линии прадедушки их матери.
Дзинь.
- Маякос…
- Мы и не можем проводить эксперименты на эльфах, почти по тем же причинам. Исчезновение эльфа или представителя подгорного народа сильнее бросается в глазах народа. Мы могли бы, конечно, приобрести эльфа у работорговцев, но я боюсь, что эффект будет тот же, что и у сломленных.
- Но и гоблины и орки нам не подходят. Они малодушны и жестоки.
- Именно, Сэм.
Дзинь.
- Маякос…
- Остаются только люди?
- Остаются только люди, да и то не все. Когда у людей наступает переходный возраст их души особенно чувствительны и раздражительны. Если это городские, то их души черствеют.
- Значит нужны деревенские люди?
- Я тоже об этом задумывался, но у меня так же есть одна идея, которая может тебе не понравиться, - прикрыв глаза проговорил профессор.
- Какая же?
- Возможно, нам подойдут души детей.
Дзинь.
- Косм…
- Что вы такое говорите, это же бесчеловечно!
- Сэмми, - мистер Глауб посмотрел мне в глаза, - Люди всегда вспоминают про гуманность, когда у них нет иных аргументов. Я говорю про обреченных детей, выброшенных на улицы.
- Но у них же тоже есть жизни! – моему возмущению не было предела.
- Какие? Гнить в темницах за воровство или убийство? Попрошайничать? Бродяжничать? Или же чтобы их забрали в приют, где бы они до достижения совершеннолетия выстраивались перед незнакомыми семьями подобно куртизанкам в борделе, в надежде, что их выберут следующими? Сэм, ты и сам рос в приюте, ты должен знать какое это ужасное бремя.
Дзинь.
- Косм…
Я никогда не рассказывал мистеру Глаубу про свое детство. Даже не заикался. Я не знал откуда он узнал о нём. Но он был прав. Абсолютно прав. Это время ложных надежд было неописуемо болезненно. К десяти годам я, мальчишка, потерял надежду, что меня вообще кто-то решится усыновить. В основном люди забирают малышей, считая что их можно воспитать для себя, вытеснить воспоминания об их детстве и прошлом. Но они не понимают, что взрослые дети с радостью забыли бы об этих кошмарах прошлого, если бы им показали любовь. Приют – почти тюрьма, где освобождение – настоящая викторина. Да, нам предоставляли кров, еду, моему приюту повезло даже в том, что нас научили чтению и письму, но и всё. Мы были узниками. А если тебе исполнялось шестнадцать лет, то тебя выгоняли на улицу, давая денег, которых хватило бы на недели две максимум. Мы были не нужны этому миру, и мы это понимали. Я это понимал в свои десять, потому в одиннадцать я решился сбежать. Я умер бы от голода на улице, если бы не случай. Но хватит. Хватит этих воспоминаний. Мы говорим о мистере Глаубе. А он, как всегда, прав, но я до сих пор не согласен с его правотой.
- Сэмвайз, мы должны провести хотя бы один эксперимент. Мы должны удостовериться в его правильности.
- Как скажете, мистер Глауб, - обреченно ответил я, - Я постараюсь вам помочь.
- Спасибо тебе, Сэмми.
Дзинь.
- Маякос…
Глава сорок четвертая
***
Всё было решено, мы должны будем извлечь душу ребёнка. Но оставалась еще одна проблема. Частичное разложение мозга. Поэтому нам потребуется мозг здорового человека. Можно было повторить опыт с Оонт, но нам всё равно необходим человеческий гипофиз. Но перед тем как решать эту проблему, предстояло решить ряд других. А именно – теснота. Шесть человек в убежище, в котором и двоим-то негде развернуться, еще и Маяк, который постоянно следовал за мистером Глаубом по пятам, нередко мешаясь под ногами. Мы с профессором люди, которые по натуре предпочитают одиночество, и мы оба испытывали дискомфорт от постоянного присутствия квартета реанимированных. Потому у нас возникали мысли о переезде. Но наше укрытие было настолько удачным, что мы не могли добровольно его оставить. Потому профессор выбрал иную стратегию. Он вручил Ооно и Оонд кирки и лопаты и приказал копать в сторону горы. Оонт же постоянно относила им корзину с мясом, чтобы они могли подкрепиться в процессе, не останавливаясь ни на минуту. Очень хотелось послать и Маяка им в помощь, но он никак не подчинялся словам профессора. Только безустанно повторял своё:
- Косм… Маякос…
Однако когда началась работа над расширением нашего убежища, сломленный обзавёлся новой и очень приятной привычкой. Он взял фонарь и ходил с ним вперёд и назад по образованной шахте, освещая пространство вокруг. Нередко, проходя мимо пещеры видно было вдалеке огонёк фонаря и перезвон бубенцов его плети. Становилось не по себе, но это покачивающееся свечение каким-то мистическим образом притягивало. Хотелось приблизиться, прикоснуться к нему.
Таким образом нам удалось на месяц занять весь наш квартет. Мы с мистером Глаубом уже и не задумывались над тем, чтобы возвращаться в академию. Однако чтобы хоть как-то замести наши следы, он еженедельно писал им отчеты. По его легенде мы находились в экспедиции, которая стартовала в Мунстерне и отправилась на Фалькасские острова. Якобы на одном из островов обнаружилось племя островитян, обладающее загадочными магическими силами и наша задача исследовать их. Фалькасские острова отбивают желание проверять наши доклады из-за близости пиратского города Фортуна. Что же до алиби, звон монет может заставить любого говорить то, что нам нужно. Поэтому мы были в абсолютной безопасности.
Что же до расширения нашего убежища, оно продвигалось с колоссальным успехом. Троица реанимированных работала без перерыва двадцать четыре на семь. Оонт относила мясо и приносила камни. Эти камни профессор расщеплял в пыль, и мы её просто выносили на поверхность и пускали по ветру. Маяк стал для нас своеобразной путеводной звездой, по которой мы определяли, как глубоко ушли наши труженики. Поэтому было приятным дополнением, что всего через месяц наше убежище было расширено.
Наше старое убежище мы решили оставить как резерв, на случай какой-либо неожиданной беды. Новое логово стало многоуровневым и просторным. В нём были идеально отполированные каменные ступеньки и даже поручни. Такому мастерству даже дворфы бы позавидовали. В качестве освещения мистер Глауб использовал люкслаписы. Мы их инкрустировали в потолок, добавив немного креативности, из-за чего наш потолок стал похож на звёздное небо. Мы так же добавили дверь, которая позволяла пройти в необходимые для нас комнаты. Хотя со временем мы её использовали только для прохода в библиотеку и лабораторию, потому как Ооно и Оонд выкопали более просторный склад и темницу, не говоря уже о комнатах. Я обзавелся своей собственной, которая к тому же запиралась на ключ. Это был мой личный каприз, который мистер Глауб решил удовлетворить. Моя спальня больше не являлась проходным двором и это меня сильно радовало. Единственной проблемой первое время был спертый воздух. Но для решения этой проблемы мы использовали Эрни. Он прогрыз в камне для нас вентиляционные трубы, поэтому в нашем убежище постоянно витал приятный освежающий сквозняк.
Мистер Глауб удовлетворил и свой собственный каприз, а именно выход на поверхность. Это было настоящим произведением магического искусства. Со стороны вход выглядел как небольшая пещера, но на самом деле в ней находилась замаскированная магией дверь, причем не обычная, а с глазком, из-за чего мы могли с легкостью наблюдать за происходящим у входа. Вид из пещеры был просто баснословно прекрасен. Мы находились на противоположном склоне горы от нашего старого убежища, а на этой стороне я ни разу не бывал. Там находилась равнина, на которой протекала река и примерно в часе ходьбы от нас виднелась крупная деревушка. Меня эта близость от остальных жителей пугала, но мистера Глауба она, напротив, радовала.
- До рабочего материала рукой подать, - шутил он.
Проход от нашего нового убежища до старого мы замаскировали на всякий случай, если когда-нибудь придется отступать. Кто бы мог подумать, что он нам пригодится.
На радость нас с мистером Глаубом, новая пещера понравилась Маяку больше чем наше общество. Он постоянно по ней блуждал, крепко сжимая свой фонарь, с которым он явно не собирался расставаться. Он находил некоторое утешение от его огонька. Не говоря уже о том, что сломленный не отрывал глаз от нашего звездного потолка. В его лексиконе так же появилось новое слово.
- Космос…
Хотел бы я узнать, что его сломило.
Глава сорок пятая
***
С нашим переездом моя жизнь стала немного налаживаться. Я мог подолгу не видеться с реанимированными мертвецами, потому что они пропадали в отдельных коридорах. По всей видимости, они продолжали расширять наше убежище. Эрни так же отказался возвращаться в клетку. Не больно-то мне этого хотелось. Вместо этого он прогрызал всё новые вентиляционные ходы, или же охотился на крыс или других грызунов, которые осмеливались поселиться у нас. Мистер Глауб даже рассказал одну историю, а если точнее – эксперимент. В одном поселении борьбу с вредителями решили довольно простым, но в то же время необычным образом. Десяток крыс поймали и поместили в ведро, из которого они не могли выбраться, даже если вставали друг на друга. От голода зверьки начали бросаться друг на друга. То и дело из ведра раздавались звуки борьбы. А когда они стихли – в ведре обнаружили всего одну крысу. Она перебила всех остальных и съела их. К ней поместили еще пять грызунов. На этот раз крыса особо не церемонилась и уже к вечеру следующего дня убила своих собратьев. Через день её выпустили из ведра, и к концу месяца проблема с грызунами перестала существовать. И после этого вы спрашиваете, почему психологию человека изучают на поведении крыс?
Вот и Эрни ввиду своей плотоядности стал охотником.
Что же до Маяка, то теперь в его существовании возникло разнообразие. Либо он странствовал по коридорам с фонарём, при этом не переставая хлестать себя плетью, плакать кровавыми слезами и бормотать “Маякос”, либо он садился в большом зале и, смотря на наш потолок усеянный “звёздами”, улыбался. Да, он не плакал, а с нежностью любовался люкслаписами и улыбался, при этом со вздохом проговаривая:
- Космос…
Я никогда не думал, что мертвец способен быть счастливым, но глядя на Маяка я понимал, что это именно счастье. Что же за мысли пробуждались в его воспалённом мозгу при виде этих маленьких огоньков?
Сам Маяк уже перестал меня каким-либо образом пугать. Он был похож на старичка, который ударился в тяжелую стадию маразма. Маяк никому не желал зла, он даже ничего не ел. Сломленный просто себе существовал.
Темница так же переехала, и находилась за смежной от библиотеки дверью. Она стала больше, многоуровневой, дверь, ведущая в неё, была кованой железной. Но она стала больше похожа на пыточную инквизитора. Я прямо спросил у профессора:
- Зачем все эти приспособления?
- Чтобы сломить дух. Вспомни что было, когда мы извлекали душу из Опытного Образца Номер Один, и сравни с тем, как легко душа покинула тело сломленного.
- Да, но посмотрите на малодушие Маяка. У него как будто слабоумие.
- Поэтому эти устройства служат лишь для устрашения. Мы не собираемся их использовать, а будем запугивать этой возможностью.
- Что за глупость? – сорвалось с моего языка, который я тут же прикусил.
Глаза профессора вспыхнули, но он лишь прокашлялся и начал говорить, подчеркивая каждое слово:
- Ты знаешь, Сэмми, что человек считается разумным существом. Видя что-то устрашающее, человек начинает мыслить и додумывать. Возьми так же во внимание, что люди находятся в полутёмном подвальном помещении, а многие и без того знают зачем нужны те или иные устройства. Вот и испытывают страх при их виде. Мы не будем воздействовать физически, а уж тем более не будем делать их сломленными. Но припугнуть и пошатнуть дух для некоторых придется. Поэтому следи за своим языком, Сэмми.
- Простите меня, мистер Глауб.
Профессор лишь молча махнул рукой.
Мистер Глауб отнесся к перемене места положительно. Часто он выходил из нашего убежища и сидел на краю пещеры с закрытыми глазами. Профессор был способен проводить часы в подобном положении. Ему явно приходился по душе прохладный горный воздух. Да чего греха таить, я и сам неоднократно сидел так вместе с мистером Глаубом. Мы молча смотрели на дым домашних очагов, что неторопливо плыл по небу. Каждый из нас был погружен в свои мысли, умиротворенный спокойствием, таящимся вокруг.
Однако то, что мы подолгу не видели Ооно или же Оонд, стало меня немного беспокоить. Им тяжело было пользоваться навесными лестницами, но в нашем новом убежище они отсутствовали. Я был уверен, что эти создания умели пользоваться нашей потайной дверью. И я больше чем уверен, что они выходили на поверхность. Но возникал закономерный вопрос: Зачем? Когда мы с мистером Глаубом узнали об этом, было уже слишком поздно. Мертвые намного хитрее, чем может показаться на первый взгляд.
Глава сорок шестая
***
Когда мы окончательно обжились в нашем новом убежище, мы стали готовиться к проведению нашего эксперимента. Нам нужно было двое: донор души и тело, в которое мы эту душу поместим. Мы с мистером Глаубом не решались опускаться в селение, чтобы найти добровольцев. Но эту проблему за нас решили наши реанимированные Ооно и Оонд. Была поздняя ночь, когда в мою спальню постучался мистер Глауб.
- Сэм, проснись. У нас появились гости.
Я в тот момент просто лежал на кровати в одежде, потому не заставил профессора долго себя ждать. Мы вместе проследовали в темницу, где в тусклом свете факелов увидели всех четырех реанимированных, которые стояли возле двух клеток, в которых сидел какой-то потрепанный хмельной бродяга и беспризорный мальчуган лет шести. Мы это заключили из-за его одеяния, которое, по факту, представляло собой мешок с дырками для рук и головы.
Наши покойники стояли рядом и не спускали с них глаз, кроме, конечно же, Маяка, он ходил вперед и назад по темнице, озаряя всё пространство своим фонарём. Заметя наше присутствие, Ооно гордо выдвинул нижнюю челюсть, а Фьори опустила все свои четыре руки на бока.
- Муж-лан… Муж-лан… Да… Бо-ги-ня… - проговорила Оонд и опустила кулак на свою грудь.
Оонт язвительно оскалилась и сказала:
- Прекрасные, прекрасные образцы мяса. Мы можем приступать к операции, мастер.
Мы с мистером Глаубом приблизились к нашим заключенным. Мужчина был сильно захмелевший, и судя по всему в беспамятном состоянии. Что же до мальчишки, то он был весь бледный от страха. Профессор длительное время изучал взглядом ребёнка, а затем сказал:
- Опытный Образец Номер Два, выведи нашего молодого гостя из клетки, и будь любезна, подержи его.
Фьори послушно отворила клетку. Она не запиралась на замки, просто дверь физически было очень тяжело сдвинуть с места, но сил Ооно и Оонд для этого было достаточно. Так как мы не планировали держать в клетках орков, то профессор решил сохранить такого рода шутку над обреченными, своего рода чтобы подчеркнуть слабость и безвыходность их положения.
Беспризорник лишь пискнул, когда массивная фигура реанимированной четырехрукой полуорчихи вошла к нему. Она подняла его одной рукой за шкирку, словно какого-то котёнка и бросила к ногам мистера Глауба.
- Можно и повежливее, Опытный Образец Номер Два.
- Да… Мас-тер… - прошипела Фьори и вернулась на свое прежнее место подле Ооно, надменно скрестив свои руки на груди и под грудью, из-за чего её фигура стала выглядеть более ужасающей.
Мистер Глауб протянул руку малышу, но ребёнок не сводил с него полных ужаса глаз. Еще бы.
- Не бойся, дитя, больно не будет.
Ага, не будет. Всего лишь твое тело будет болеть так, словно ты катишься со склона горы в бочке, утыканной тонкими острыми гвоздями, которые к тому же раскалены добела.
Но беспризорник тоже был не промах и попытался встать и побежать к выходу, но реакция профессора была быстрее. Мальчик сам налетел лбом на большой палец руки мистера Глауба и его парализовало. Профессор зубами стянул со своей правой руки перчатку и опустил руку на грудь мальчика.
Из глаз малыша хлынули слёзы. Были это слёзы страха или безысходности, сложно точно сказать. Но едва мистер Глауб произнес слова заклинания, как крик беспризорника эхом охватил нашу темницу. Трое реанимированных довольно оскалились, Маяк даже не шелохнулся, всё продолжая проговаривать “Маякос”. Пьяный бродяга резко сел, не открывая глаз, и начал что-то бормотать себе под нос, после чего рухнул обратно на спину.
Извлечение души с помощью печати на руки проходило намного быстрее, чем на столе. Однако и мистер Глауб заметнее уставал. Через полчаса он сжимал в своих пальцах серо-зеленый кристалл Анима размером со спелое яблоко. Это был настоящий успех. Наша теория о размере невинной души полностью оправдалась. Однако оставалась еще одна дилемма. Что делать с телом беспризорника? Его душа извлечена, а значит мозг уже начал загнивать. Но тут вперед выставилась Оонт и сказала:
- Мастер, отдайте тело мальчика нам. Чего уж мясу пропадать, а?
Ооно утвердительно кивнул, а Оонд продолжала скалиться.
- Вы собираетесь его съесть? – уточнил профессор.
- Разумеется, мастер.
Мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Но профессор оказался явно очень уставшим, потому махнул рукой и сказал:
- Делайте что хотите, только оставьте этому, - мистер Глауб кивнул в сторону бродяги, - Что-нибудь поесть. Я чудовищно устал, потому переселение души будем производить лишь завтра. Все свободны.
Ооно накинул тело мальчика себе на плечо, словно это была шкура какой-то лисицы, и троица покойников покинула темницу. Маяк остался странствовать между рядами клеток, звеня бубенцами на своей плети.
- Мистер Глауб, - осторожно начал я, - Вам не кажется, что реанимированные образцы что-то затевают?
- С чего ты это решил? Они весьма исполнительны и послушны.
- А почему они унесли тело беспризорника, а не начали лакомиться на месте?
Профессор бросил на меня взгляд весь переполненный усталостью.
- Сэмвайз, откуда мне знать что у них в головах? Они даже гипнозу не поддаются.
- Как это не поддаются? – удивился я.
- Вот так. Едва я проговариваю заклинание контроля разума, как натыкаюсь на какой-то барьер. Я не могу понять его природу, но я абсолютно бессилен.
- И много ли вы людей держите под контролем?
Мистер Глауб задумчиво посмотрел в потолок, а затем сказал:
- Пятерых.
Старый кучер, горничная, а кто еще трое? А был ли я среди этих трех? Хотя раз я помню все события до единого, то наверняка я был не под контролем. Но кто же тогда был?
Глава сорок седьмая
***
Все следующее утро мы усердно готовились к предстоящей операции. Мистер Глауб досконально изучил все наши записи с прошлых опытов и пришёл к выводу, что наш пятый подопытный должен будет умереть от остановки сердца, а оно впоследствии будет вновь запущено с помощью души мальчика. Это минимизирует вред, нанесенный на организм. Способ безболезненной остановки сердечной мышцы профессор демонстрировал на мне однажды, и я даже рассказывал об этом.
Мистер Глауб позволял мне держать в руках душу беспризорника. Была непривычно большая и тёплая. Она постоянно слабо светилась и этот свет, как я заметил, привлекал внимание Маяка. Каждый раз, когда в поле его зрения оказывался кристалл души мальчика, рутина сломленного останавливалась. Он переставал себя хлестать, бродить и бормотать что-то, а опустошенно следил за этим слабым светом. Я заметил, что Маяк находил что-то привлекательное в светящихся в темноте вещах. Не говоря уже о его бормотании “Космос”. Если его и сломило что-то, то это что-то было связано с космосом. Или же кто-то? Так или иначе, он испытывал душевное облегчение, если это вообще возможно для того, чья душа запечатана в кристалле, каждый раз, когда видел что-то похожее на звезду. Люкслаписы на потолке, душа беспризорника, да тот же его фонарь, которым не желал делиться. Мистер Глауб показал свое добродушие, и ему однажды удалось поместить люкслапис в фонарь, на место масла. После этого Маяк стал всегда блуждать с застывшей печальной улыбкой на губах. Бедолага.
Но всё было готово и Оонд привела в нашу лабораторию подопытного. Он явно был буйным, потому как Фьори пришлось держать его руками за все четыре конечности, благо физическая сила полуорчихи позволяла ей это. Мужчина явно успел протрезветь к тому моменту, и он был явно остр на язык.
- Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться в профсоюз бардов! Мы подпишем огромнейший манифест, в котором я в точном порядке опишу все те правонарушения, которые вы… ээ… совершили!
- Прошу прощения за представленные неудобства, - втянулся в эту игру мистер Глауб, - Понимаете ли, мы с моим коллегой, Сэмвайзом – учёные, и нам необходима ваша помощь. Понимаю, что это может быть несколько грубо, и ваше пробуждение, быть может, вас ошарашило, но вы явились к нам на добровольной основе.
- Неужто!? Быть того не может!
- Вы даже подписали соглашение, - сказал профессор, протягивая лист бумаги.
Бродяга начал читать вслух. Напомню, что Оонд по-прежнему его не отпускала из рук:
- “Я, подопытный, снимаю любую ответственность с Лауфмана Глауба и Сэмвайза за всё, что может произойти со мной в ходе эксперимента. Так же я отрекаюсь от всех богов, всех идеологий и политических убеждений и добровольно предоставляю свое тело науке”. Что это за чертовщина!? Тут нет моего имени! И вместо моей подписи стоит крестик!
- Вы, видимо, были в состоянии сильного алкогольного опьянения и забыли детали. Я тоже возмущался по поводу крестика вместо вашей подписи, однако вы меня твердо убеждали, что это именно ваша подпись.
Мистер Глауб говорил это с таким серьезным лицом, что даже я невольно поверил в его искренность, но я знал, что это всё чистой воды липа, игра. Однако убедительный тон профессора, по всей видимости, пошатнул уверенность незнакомца. Он робко сказал:
- Извините, видимо я правда слишком перебрал, меня зовут…
- Это не важно. Отныне вас зовут – подопытный номер пять. Опытный Образец Номер Два, будь любезна, отпусти нашего гостя, он уже вряд ли будет представлять опасность.
- Образец Номер Два!? Вы сделали её такой? – удивился бард.
- Да.
- Вы и меня превратите в это чудище?
- Если не будете слушаться – да, - холодно парировал профессор.
Бард сразу же заткнулся.
- Вот и славно, - сказал мистер Глауб, - Будьте любезны, раздевайтесь и ложитесь на стол. Быстро.
Бродяга покосился на Фьори, которая встала напротив входа, грозно скрестив свои руки на груди, после чего послушно начал раздеваться. Когда он лёг, профессор опустил большой палец руки на лоб, а указательный и средний палец другой руки на его солнечное сплетение и надавил. Я обратил внимание, что мистер Глауб был в своих перчатках. Он явно не желал случайного извлечения души.
Мужчина закатил глаза и начал жадно хватать губами воздух. По его телу пронеслась судорога. Это длилось недолго, всего минут пять может быть, после чего бард испустил дух. Мистер Глауб не терял времени зря. Лёгким движением скальпеля он обнажил его сердце и начал помещать в него кристалл Анима. Удивительно, что кристаллизированная душа мальчика была почти размером с сердце мужчины. Однако оно с легкостью приняло душу ребёнка и начало биться. Профессор всё так же оперативно зашил надрез и мы стали ждать. Уже через пятнадцать минут бард открыл глаза, а еще через пять попытался сесть.
- Как вы себя чувствуете?
- А? Хорошо, да, - ответил образец.
Мистер Глауб протянул ему стакан воды и тот с удовольствием его выпил.
- Я буду называть вас Опытный Образец Номер Пять.
- Зачем так длинно? Зовите меня Джуф.
- Вас так звали?
- Нет.
- А что вы помните из своего прошлого?
Мужчина нахмурил брови, а затем отрицательно помотал головой.
- Ничего.
- А откуда тогда это имя?
- Не знаю, оно само всплыло в памяти.
- Хорошо, Джуф, отдохните и чуть позже мы проведем несколько исследований.
- Как скажете, Мастер.
Очередной реанимированный мертвец стал называть профессора “мастером”, почему же?
Оонд приблизилась к Джуфу и опустила руки на его плечи:
- Муж-лан… Семь-я… Да….
- Да, семья. А у вас есть что поесть? Безумно хочется мяса.
Глава сорок восьмая
***
Да, Джуф был нашим успешным опытом. Так же, как и остальные реанимированные мертвецы, он не нуждался во сне. Он тоже ел только сырое мясо, из-за чего его зубы заострились. Дни Джуф проводил в нашем с мистером Глаубом обществе, а ночи в компании остальной троицы мертвецов. И это общество ему явно не шло на пользу. Он становился все мрачнее и мрачнее, взгляд его, несмотря на немного детскую наивность, приобрёл холодный оттенок, и бродяга всегда загадочно улыбался, когда я что-то говорил. Его отношение ко мне сильно поменялось, как и у всех остальных мертвецов. Он видел во мне “начинку для души”, как однажды произнесла Оонт.
Что же до мистера Глауба, то он был в восторге. Профессор то и дело допрашивал Джуфа с целью выяснить о его прошлой жизни. Но всё воспоминания бродяги начинались с кристальной тюрьмы, в которой он находился. По его ощущениям Джуф просидел в этой темнице целую вечность, хотя от извлечения души мальчика до переселения её в тело этого барда прошло не более дюжины часов. Мы предположили, что время в кристалле Анима остановлено, от чего нахождение в нём, кажется еще ужаснее.
Что значило имя “Джуф”? Оно явно было каким-то заморским, потому что в нашей Империи такие имена не встречались. По крайней мере, так сказал мистер Глауб. Имя Джуф имеет хоккайское происхождение, но жители королевства, а если точнее султаната Хокка, редко покидают свои владения. Я не удивлюсь, если вы прежде никогда не слышали о нём. Хоккайцы живут на небольшом пустынном материке, который делят вместе с народом Дракхун. Если дракхуны считаются кочевым и воинственным народом, то хоккайцы ведут оседлый образ жизни. Почти вся культура их народа держится на владении рабами и наложницами. Рабы именуются у них фаангами, и их судьбе я не завидую. По хоккайским законам фаанг не должно существовать, как бы это парадоксально не звучало. Они не должны мозолить своим существованием глаза своих господ. А так же не должны ни коим образом их отвлекать. Поэтому они все евнухи с обрубленными языками. Таким образом фаанг становится послушным. Среди этих работников выстраивается своя строгая иерархия, и, что удивительно, ни разу за всю свою историю эти рабы не пытались поднять восстание. Богатство хоккайца оценивается числом его наложниц, а это достойно отдельной темы.
Все женщины хоккайцев по праву рождения являются наложницами и присоединяются к гарему своего господина. И не важно, является она его дочерью, матерью или даже внучкой. Женщина в жизни хоккайца играет роль развлечения, не более того. Так же наложницы являются своего рода разменной валютой в жизни господ, и чем смуглее она, тем больше стоит. А еще у нас думают жаловаться, что у женщин мало прав.
Что же до самого народа султаната Хокка, то считается, что они произошли от союза дворфов и людей. В пользу этого говорит их относительно невысокий рост и страсть к густым бородам, которые выполняют, как бы это мерзко не звучало, роль слюнявчиков. Основной идеологией хоккайцев является гедонизм, а именно полное удовлетворение своих желаний.
Что же до народа дракхунов, то об их культуре мало что известно. Они редко с кем идут на контакт, а если и идут, то скрестив оружие.
Зачем я привёл такую длинную лекцию на тему этого народа? Потому что мы оказались правы, имя Джуф берёт свои истоки из этого султаната. Но это были воспоминания не барда, а мальчика, чью душу мы извлекли. Что было еще интереснее. Судя по внешнему виду мальчика, он не принадлежал к южному материку, и вероятнее всего это было не его имя. Тогда возникает вопрос. Откуда обычный деревенский беспризорник знал имя, которое принадлежит к заморскому султанату? Джуф не раскрыл завесу этой тайны.
На теле нашего реанимированного бродяги появились следы зубов, в том числе и крысиных. Одни приняли его как своего. Таинство этого ритуала и до сих пор является для меня загадкой. Это знак доверия? Какая-то проверка? Метка близости или что?
Так же мы убедились, что волосы у наших мертвецов стали походить на солому, и они так же не восстанавливались. Мы это обнаружили по облысевшему виску Оонд. Судя по всему, наш бродяга дал бой Фьори, а именно вырвал у неё клок волос, поэтому она держала его всеми четырьмя руками.
Простите за мою бестактность, я же вам так и не описал внешний вид нашего Джуфа. Он был ростом чуть повыше меня и очень худощавым. Его светлые волосы достигали его плеч. Глаза приобрели цвет души мальчика, а именно серо-зеленого цвета. Острый орлиный нос дополняли тонкие губы. Щеки у него были впалые, видимо из-за голода. На вид ему было около тридцати лет. В пользу того, что он был бардом, говорили его длинные тонкие пальцы, а если взять во внимание мозоли, то Джуф в прежней жизни играл на лютне. После переселения души, наш реанимированный бродяга стал немного сутулиться из-за чего его волосы иногда падали на глаза. Руки Джуфа иногда охватывала судорога, из-за чего его пальцы непроизвольно сжимались. Вероятнее всего это происходило из-за конфликта мозга и души. Так же, как и у Ооно, оба глаза выражали абсолютно разные эмоции и чувства. Левый глаз смотрел с вызовом, в то время как правый кричал от страха.
Речь Джуфа не была нарушена, и это очень радовало. Он отвечал сразу же, без пауз, ровно как и Оонт, но в то же время без такой явной агрессии. Да, пренебрежение чувствовалось, но видимо это исходило от этой троицы.
Что меня удивило, так это взаимоотношение Маяка и Джуфа. Я нередко видел их вместе, сидящими в “Звёздном зале”, как мы ласково провозгласили это место. Я слышал, что Джуф что-то говорил сломленному, но никогда не видел, чтобы Маяк ему что-то отвечал. Он просто смотрел на свой “Космос” и улыбался.
Но я всё-таки решил разгадать загадку имени “Джуф”, и мистер Глауб поддержал мое стремление, аргументируя, что мне давно пора немного поработать мозгами, пока серое вещество не окаменело. Может он и был прав, однако разгадка меня сильно удивила, и я стал по новому смотреть на нашего Джуфа.
Глава сорок девятая
***
К вечеру того же дня я решил выбраться в селение, что находилось неподалёку. Однако мистер Глауб не желал меня отпускать в одиночку, потому он отправил вместе со мной Ооно. Но разгуливать по деревне в обществе реанимированного мертвеца может очень плохо кончиться, потому мы оба укутались в дорожные плащи с капюшонами, оттеняющими наши лица. Почему именно Ооно? Потому что он демонстрирует большую адекватность, чем Оонд, ходит ровно в отличие от Оонт, слушается мистера Глауба, чего не делает Маяк, а Джуф профессору просто нужен для исследований. Перед нашим путешествием мистер Глауб опустил руки на мои плечи и сказал:
- Сэм, будь осторожен и много не болтай.
- Да, мистер Глауб.
И мы вместе с Ооно вышли из нашего убежища. Была тихая лунная ночь, которую нарушал мягкий шелест травы. Склон был пологий, потому мы без особого труда спустились вниз. Один раз, правда, я оступился, и чуть было не скатился с горы, но Ооно удержал меня, успев ухватить край моего плаща. Я стал замечать, что реакция у нашего первого образца стала намного лучше. Да, он по-прежнему долго размышлял, перед тем как что-то ответить, но все остальные действия он производил почти без пауз. Не значило ли это, что его нервная система частично адаптировалась?
Мы шли в полной тишине. Еще бы, когда твой спутник – немой мертвец. Однако когда мы вышли на дорогу, я сказал Ооно:
- Если будут задавать вопросы – говорить буду я. Хорошо?
Я заметил, как у Ооно сверкнули глаза, и понял, что сказал полную глупость, но реанимированный всё равно поднял большой палец руки вверх.
- Вот и славно.
Всё селение спало, кроме трактира, в котором даже играла музыка. Потому мы направились туда.
Это был самый наитипичнейший трактир, который себе можно вообразить. У него даже название было соответствующее: “Мычащая корова”. Это было заведение из разряда “для своих”. Поэтому едва мы переступили порог, как все разговоры и музыка стихли и две дюжины пар глаз устремились на нас. Я никогда не любил привлекать к себе внимание. Особенно становится некомфортно, когда ты одеваешься максимально неприметно, а в итоге выглядишь как чёрная овечка в стаде. Вот и сейчас мы с Ооно стояли в качественных дорожных плащах из тёмного сукна, в том время как нас окружали деревенские земледельцы в ободранных рубахах. Мы медленно прошли вглубь трактира, в сторону стойки трактирщика. Мне было не по себе от того, как тяжелые шаги Ооно эхом отзывались в помещении. Люди провожали молча провожали нас взглядом. У некоторых даже кружки зависли у лица. Наконец мы дошли до трактирщика.
Знаете особую черту всех трактирщиков, а именно постоянно и тщательно протирать какую-то кружку? Неважно, грязная она или чистая. Они постоянно протирают одну и ту же кружку. Вокруг может быть гора грязной посуды, но конкретно эта кружка должна сиять. Все посетители должны видеть, что хозяин очень тщательно чистит посуду. Так вот этот трактирщик не стал исключением. Это был полненький лысый мужчина, и, судя по всему, он возмещал отсутствие волос своими густыми бровями, которые были похожи на двух спящих взъерошенных хомяков. Когда мы подошли к стойке, он приподнял одну бровь, видимо чтобы лучше нас видеть.
- Че надо? – резко спросил трактирщик.
- Будьте добры кружку пива. Хью, ты будешь бифштекс? – Ооно вздрогнул от этого имени, но всё равно кивнул, - И один бифштекс.
- А, горожавые, - фыркнул трактирщик и отложил свою кружку, взял другую, менее чистую, и наполнил её доверху пивом, да так, что часть пены вылилась за края, - Э! Жена! Тут два горожавых бифштекса схавать захотели! Марш разогревать!
- Делать им нечего, на ночь объедаться, - проворчала женщина, более похожая на самку бегемота, чем на человека, причем не фигурой, а своими широкими чертами лица. Несмотря на ворчания, она послушно скрылась за дверью кухни.
Посетители, услышав знакомое слово “горожавые”, лишь синхронно презрительно фыркнули, как по взмаху дирижерской палочки, и продолжили заниматься своими делами. Все кроме одного мужика. Судя по его фартуку, покрытому сажей, он был кузнецом. Он сидел, скрестив руки на груди, и сжигал нас взглядом.
Что же до трактирщика, то он протянул мне пиво, которое было по-настоящему отвратительным на вкус, и мне сложно придумать какое-то сравнение, чтобы описать его пикантный вкус. Словно я ел сухую траву и запивал её дождевой водой.
- И откудава вы, горожавые? – с подозрением спросил трактирщик.
- Мы пришли издалека, начали наше путешествие из самого Элвенмуна.
- Из Элвенмуна? Я слыхал, что в нём живут одни педики. Вы тоже из этих?
- Эм… нет.
- А похожи.
Я решил пропустить мимо ушей эти оскорбления и перейти прямо к делу.
- Скажите, вам случаем не попадалось имя Джуф?
- Как-как? Джуф? Неа, ни разу. Это кто-то из ваших педиков?
- Нет. Нам необходимо найти владельца этого имени.
- Неа, ничем не могу помочь. Особенно вам, педикам.
Его грубый тон начинал действовать мне на нервы, однако я и тут промолчал. Ооно лишь фыркнул.
- А чейта твой дружок такой разговорчивый? Язык проглотил?
- Ну…
- Еще и хромает как собака побитая. И смердит от него, как от мясца гнилого.
- Это с твоей кухни смердит гнилым мясом, рожа ты свиная, - подумал я, но вслух сказал, - Нет, понимаете ли, на нас однажды в пути напали разбойники. Нам удалось отбиться, но моему другу, Хью, смогли перерезать глотку. Он не умер, но из-за этого он потерял возможность говорить.
- Да ну? А чет вы не особо то и похожи на вояк. У вас и мечиков с дубинами нет.
- Нам они особо и не нужны.
- И плащи у вас новехонькие.
- Если их тщательно чистить, то они долго будут как новые.
- Ох уж эти горожавые чистоплюи. Тьфу! – плевок трактирщика смачно шлепнулся о покрытый соломой пол.
Наконец принесли бифштекс для Ооно. Преподнесли его лаконичным “На!”. Ооно был не привередлив, а потому начал его есть руками. Я заметил, что бифштекс был плохо прожарен, но так моему реанимированному спутнику больше нравилось. Дальнейших попыток провести диалог с трактирщиком я не предпринимал и молча ждал, пока Ооно доест.
Глава пятидесятая
***
Находиться в этом трактире уже стало невыносимым. Ооно тоже явно испытывал некоторый дискомфорт. Я понимал, что здесь мы ничего не выясним о Джуфе, потому как мы “горожавые педики”. И почему всегда недалекие люди в первую очередь беспокоятся о чей-то ориентации?
Так или иначе, закончив трапезу (допивать пиво я не стал, уж слишком омерзительно оно было на вкус), я протянул трактирщику три золотых. Тут густые брови трактирщика вознеслись по широким просторам его лба, и если бы я смотрел на него снизу вверх, то мог бы принять их за шевелюру. У мужчины даже слюна потекла при виде монеток. Он отложил свою кружку, которую явно решил затереть до дыр, и попробовал монету на зуб и почти со слезами любви смотрел на вмятины, которые возникли на их поверхности. Я решил воспользоваться этой его слабостью. Едва он потянулся к оставшимся монетам, как я прикрыл их своей рукой. Ох, вы бы видели глаза трактирщика в этот момент!
- Мы оба знаем, что помои, которые вы называете здесь обедом, и одной серебряной не стоят, но я не потребую с тебя, свиное ты рыло, сдачи, если ты будешь более услужливым. Понял?
- А не охамел ли ты, горожавый пе…
- Если будешь более услужливым, то я отдам тебе оставшиеся монеты.
Мне даже показалось, что он прикусил свой язык.
- А теперь еще раз, скажи мне всё, что ты знаешь о Джуфе.
- Понятия не имею о чем ты ща базаришь, - пробубнил трактирщик, не сводя своих маленьких глаз с моей руки.
Я начал играть монетками в руках, всячески крутя их в своих пальцах. Этот деревенский мужик даже чаще дышать начал от волнения. На его широком лбу заблестели капельки пота.
Ооно довольно скалился, наблюдая происходящее. Я же явно вошел во вкус и начал даже подкидывать монетки в воздух. Трактирщик даже немного напрягся.
- Вильс, ты чегой там завис-та? – спросила воротившаяся бегемотиха, именуемая супругой. Затем она увидела блеск золотой монеты и вскрикнула, - Боги милосердные!
Алчность очень развращает душу, что бы ни говорили люди. Из недовольной ксенофобии к урбанизированным индивидам резко всплыла хвала и обожание. А все из-за трёх золотых монеток. Пока трактирщик пожирал золото глазами, то и дело по-рыбьи открывая и закрывая свой рот, его супруга стала предельно кокетливой. С чего я это взял? Она расстегнула верхнюю пуговицу своей рубашки и демонстративно выставила свою грудь, затем на вздохе проговорила, демонстративно растягивая слова:
- Можем ли мы вам чем-то еще услужить?
Мне стало даже противно. Я никогда не посещал улицы, которые освещались красными фонарями, но я уверен, что у работниц этих заведений гораздо больше самоуважения, чем было в этот момент у этой барышни.
- Вы знаете что-нибудь про Джуфа?
- Джуф? Зачем вам какой-то Джуф. Останьтесь лучше подольше у нас. Порадуйте нас вашим присутствием.
- Да… Да, останьтесь еще! – пробубнил Вильс.
Я уже собрался вставать, но хозяйка крепко вцепилась в мою руку.
- Нет! Стойте! Не уходите! Давайте я познакомлю вас с моей дочерью! Кася! Кася! Бегом сюда!
Чуть спотыкаясь, прибежала дочь трактирщика и его жены. Я нарочно уточнил, чья именно, потому что она была как две капли воды похожа на своих родителей. У неё было такое же широкое, как у матери, лицо и такой же пышный бюст, который и без того держался на двух пуговицах и добром слове. Её взгляд был явно обделен интеллектом, и от неё пахло пивом местного розлива. Её маленькие глазки засверкали как у её отца, едва она увидела золотые монетки в моих руках. Её богатый интеллект не смог ничего выдавить кроме звука:
- Хыыы, - после чего её губы растеклись в глупой улыбке.
- Это наша красотулечка, Кася! – мать звонко чмокнула свое дитё в лоб. Первая красавица нашего селения. Познакомьтесь с ней поближе, она восхитительна!
- Хыыыы, - издала первая девушка деревни.
Это семейство стало действовать мне на нервы, потому я бросил им на прилавок еще одну золотую монету и встал. Вся троица жадно схватилась за монетку, но победу одержала в итоге хозяйка, и как в знак своей победы, спрятала свою награду в бюсте.
Когда они опомнились, мы с Ооно уже были на полпути к выходу. Кася побежала нам на перехват, желая, по всей видимости, урвать приз и для себя, но она споткнулась и налетела со всего размаху на Ооно.
- Хыыы, какая я неловкая! Ахааа! Хыыыы!
Омерзительно.
Мой реанимированный спутник посмотрел на неё и захрипел, от чего девушка, которой сидя на полу было лучше видно скрывающееся под капюшоном лицо, начала пятиться назад, широко разинув свой и без того большой рот. Больше никто не вставал у нас на пути. Посетители лишь молча провожали нас глазами, а затем залились хохотом от нелепого положения Первой Девушки Деревни.
Выйти из этого трактира было несказанно приятно. Мы какое-то время стояли у порога, и я глубоко вдыхал ночной воздух.
- У вас не найдется ли часом монетки? – раздался голос снизу.
Это была маленькая девочка в очень потрепанном платье, сложно сказать, какого оно было цвета. Она была очень худой, со впалыми щеками. Её большие голубые глаза смотрели на нас со страхом. Девочка бы и не заговорила с нами, если бы не мучивший её голод.
Я знал, какого это попрошайничать на улице, потому протянул её золотую монетку, которую не смогло урвать семейство трактирщиков. Девочка явно не понимала стоимости этой монеты, потому лишь прошептала:
- Спасибо.
Я опустился рядом с ней на колени и сказал:
- Это – золотая монетка, на неё ты можешь целый месяц нормально питаться, а можешь чуть-чуть потратиться и на почтовой карете переехать в большой город. Ты очаровательное дитя, тебя непременно возьмут в приют и очень скоро удочерят.
Но девочка отрицательно помотала головой.
- Я никуда не уйду, пока Тим не вернется. Он куда-то ушел пару дней назад, и до сих пор не возвращался. Тим всегда приносил мне покушать и поддерживал меня.
- Скажи, а как тебя зовут?
- Я не помню своего имени, - опустила глаза девочка, - Но Тим всегда называл меня в честь какого-то персонажа из сказок.
- И как же?
- Джуф.
Одной тайной стало меньше.
Глава пятьдесят первая
***
Моё сердце сжалось от этого открытия. Этот мальчик, которого, как оказалось, звали Тим, был единственной опорой этой хрупкой девочки в этом холодном и суровом мире. А теперь его тело, вероятнее всего, разлагается в животах реанимированных мертвецов, а душа запечатана в каком-то барде. Она осталась совершенно одна и до сих пор этого не осознает. Я хотел было предложить ей пойти с нами, но это было бы равносильно тому, если бы кто-то решил спрятать хомячка в змеином гнезде. Я не знал, что мне делать.
Я опустил свою руку на плечо Джуф и встретился с ней взглядом. На вид ей было не более пяти лет, но взгляд у неё был такой осмысленный и взрослый.
- Джуф, малышка, я не думаю, что Тим вернется.
- Что? Но почему? Вы говорите какую-то глупость, - девочка отрицательно мотала головой.
- Джуф…
Она грубо скинула мою руку.
- Нет, он обязательно вернется! Тим не может меня оставить! Он придет! За эту золотую монетку мы поедем в город! Мы разбогатеем! А когда вырастем – поженимся! Мне Тим обещал! – девочка разразилась слезами.
Я протянул к ней руку, но она грубо оттолкнула её и убежала вглубь деревни. На душе стало неимоверно скверно. Я просто сидел на ступеньке трактира и обдумывал происходящее. Я абсолютно забыл про Ооно в тот момент, а надо было обратить внимание на его взгляд.
Когда уже была глубокая ночь и шум внутри трактира начал стихать, мы решили возвратиться в наше логово. Мы шли по дороге в полной тишине, которую внезапно нарушил хрипловатый бас:
- Э, стоять, горожавые педики.
Разнообразие обращений жителей этого селения начинало бить все рекорды. Мы обернулись, и увидели кузнеца из трактира. Сидя он казался не настолько здоровым. Ооно едва доставал ему по грудь. Про себя я и вовсе молчу. Я казался каким-то гномом на его фоне. Моя уверенность в себе, которую я приобрел во время разговора с трактирщиком, вмиг куда-то улетучилась.
- Ч..чего т..тебе? – предательский голос заикался.
- Ты хотел трахнуть мою бабенцию, Касю.
- Что-что, прости?
- Че слышал, морда ты педиковатая.
- Эм… нет.
- Ты думаешь я совсем тупой!? – взревел кузнец и начал засучивать рукава.
- Я ничего не знаю о твоих умственных способностях, но между нами явно возникло какое-то недопонимание. Ха-ха!
- Недопонимание? Хочешь сказать, что я недалекий? Ну все, горожавый, я расквашу твою морду. А ты, молчун, не мешайся под ногами, иначе я и тебя ушатаю, усёк!?
Кузнец грозно начал надвигаться на нас. Я невольно попятился назад, но Ооно встал, скрестив руки на груди, и начал жутко скалиться.
- Ну всё, педик, сам напросился, - крикнул кузнец и что было сил ударил Ооно по лицу. Раздался треск и с головы реанимированного мертвеца слетел его капюшон. Его нос немного погнулся, и из него полилась кровь, но не он был источником треска. Кузнец сломал кулак о лицо Ооно.
- Ах тыж горожавый педик, из чегож твоя морда сделана!? – вопил кузнец, сжимая свою изувеченную руку.
Ооно решил уже более не церемониться. Он схватил кузнеца за горло и резко бросил о землю через себя. Мне показалось, что земля пошатнулась от падения. После этого уже Ооно опустил большой палец на лоб мужчины, в точку, которую неоднократно нажимал мистер Глауб. Кузнец был парализован, и я понял, что этот мужик уже не вернется в свой дом. Держа руку на лбу кузнеца, он схватил его за его густую черную бороду и начал волочить за собой по земле, словно тяжелый мешок. Так мы и дошли до нашего убежища.
Мне было немного жалко поглядывать на кузница. Его глаза были широко раскрыты, он испытывал боль от камней, по которым тащил его Ооно, но ничего не мог поделать. В его глазах читалась настоящая паника, и в то же время лютая ненависть. Может мужик и малодушный, но силы ему явно не занимать. Как по мне – превосходный образец. Вот только нужен ли он нам? В любом случае оставлять его в деревне нельзя. Да и мне в неё явно не желательно возвращаться. Все мои мысли были о маленькой девочке по имени Джуф. Я надеялся, что с ней все будет хорошо. Надеялся.
Мы без труда вернулись в наше логово. Мистер Глауб сам вышел нам на встречу и был очень рад привезённому подарку. С помощью заклинания он восстановил руку кузнеца, и мы с чистой совестью передали его Оонд, чтобы она поместила его в клетку. Любо было смотреть на то, что рядом с кем-то наша воинственная Фьори выглядела как маленькая и хрупкая девочка. А их диалоги – музыка для ушей.
- Баба!
- Муж-лан!
- Баба!
- Муж-лан!
Под эти крики Оонд унесла кузнеца в темницу, держа его на руках как плюшевого мишку. Мне кажется, что если бы они познакомились при других обстоятельствах, то точно бы поженились.
Я рассказал мистеру Глаубу о своих расследованиях, и он задумчиво начал расхаживать взад и вперёд.
- Спасибо, Сэмми, эта информация послужит пищей для размышлений. Ты свободен, можешь отдыхать.
Я решил отправиться напрямую в свою спальню, но по дороге столкнулся с Маяком, который задумчиво блуждал по коридорам, всё так же избивая себя плетью. Однако, когда я услышал: “Маякос”, меня как громом поразило. Только тогда я понял, что он бормотал “Моя Кос”. Все его мысли были о каком-то Космосе. О той, что он называл Космосом. Получается, что душа помнит имя того, кого любит? Как, например, вздрогнул Ооно, когда услышал имя Хью, как первое имя, которое помнил наш бард, было Джуф, а теперь еще и Маяк со своей Кос. То есть, если бы удалось извлечь душу мистера Глауба, то он бы бормотал себе под нос “Либен” или как там профессор её ласково называл. А что бы бормотал я?
Глава пятьдесят вторая
***
После своего расследования я стал лучше приглядывать за Джуфом. Он отличался от всех наших предыдущих опытов, но в то же время имел с ними нечто схожее. С каждым. Я не знал ничего о его физической силе, потому как он вел себя как белоручка. Троица реанимированных безоговорочно делала всё за него. Он стал своего рода левой рукой мистера Глауба, в то время как я – правой. Я ощущал себя ущемленным, что профессор нашел во мне замену в лице этого мертвеца, а если воскреснет и Либен, то я вовсе буду забыт.
Джуф нашел общий язык со всеми. Я неоднократно видел Эрни сидящим у него на плече, и что-то пищащим ему на ухо. Он даже смог втереться в доверие к нашему замкнутому Маяку. Сломленный утихал, едва слышал голос Джуфа.
Я знал, что мертвецы что-то затевают, но профессор был так охмелен успехом, что перестал обращать на это всё внимание. Все его мысли были о том, что нужна подходящая для Либен душа, вот и всё.
Мертвецы же явно что-то затевали по ночам. Мне было страшно идти вглубь пещер, ведь я мог бы и не вернуться. Но какого же было моё удивление, когда я увидел шагающего по пещере кузнеца. Что удивительно? А то, что мистер Глауб его не реанимировал. Он и сам был удивлён, когда наткнулся на эту громадину.
- Это еще что здесь делает? – возмутился профессор.
- Моя звать Дуб. Моя служить твоя, Мастер, - произнёс кузнец.
Рядом с Дубом возник скалящийся Джуф.
- Мастер, вы первозданный учитель! Полюбуйтесь на ваше творение!
Мне показалось, что мистер Глауб даже побледнел.
- Ты реанимировал его сам?
- Да, Мастер.
- Но я же тебя не обучал процессу извлечения души.
- Да, извлекать душу я пока не научился, а вот поднимать умерших – как видите.
- Но откуда у тебя была свободная душа для этого?
- Прошу меня извинить, Мастер, её мне предоставил Опытный Образец Номер Ноль.
- Номер Ноль?
- Реанимированная для господина Сэмвайза крыса.
Эрни возник на плече у Джуфа. Бард погладил её пальцем по макушке. Мне бы за такую дерзость реанимированный Эрни оттяпал палец.
- И где она его достала?
- Не она, а он, Мастер. Опытный Образец Номер Ноль выкрал его, пока вы спали. Об этом я узнал слишком поздно.
Мистер Глауб был ошарашен, однако старался сохранять самообладание.
- Зачем вы это сделали?
- Во имя науки, Мастер. Мне стало интересно, а способен ли такой мертвяк, как я, оживить тело? И я решил опробовать.
- Это же аморально! – вмешался я.
Джуф бросил на меня стеклянный взгляд и холодно ответил:
- Люди всегда вспоминают про гуманность, когда у них нет иных аргументов.
Мистер Глауб невольно ухмыльнулся, когда Джуф его процитировал. Этот мерзавец нашел способ подкупить профессора.
- Так вот, судя по всему, душа принадлежала орку, о чём говорят весьма ограниченные мыслительные способности реанимированного объекта.
- Но почему он называет себя “Дубом”? – поинтересовался я, желая хоть как-то втиснуться в беседу.
- От слова “Дуболом”, - ответил мистер Глауб, - Большинство орков любят лишь свое оружие. Быть может, так звали его любимый топор при жизни.
- Вот и я пришёл к такому выводу, - вставил своё слово Джуф.
- Моя любить ломать. Но моя будет подчиняться моя Мастер и моя господин и, - Дуб перевёл туповатый взгляд на меня, - и мелкий господин.
Спасибо хоть на этом.
- Джуф, - заговорил профессор, - Я искренне тебе признателен за то, что ты собственноручно провёл эксперимент, но я хочу присутствовать при дальнейших опытах, чтобы быть уверенным в их правильности и что они не нарушают целостности баланса.
Целостность баланса? Мистера Глауба никогда не волновали подобные мелочи. Это был блеф. Блеф чистой воды. Он боялся, и хотел хоть как-то ограничить деятельность этих мертвецов.
Однако Джуф оказался хитрее.
- Не переживайте, Мастер. Опытный Образец Номер Один досконально вёл записи моего эксперимента под диктовку Опытного Образца Номер Три. Ассистировали мне Опытный Образец Номер Два и Опытный Образец Номер Четыре?
- Что? Маяк тебе помогал?
- Он держал фонарь. Его бормотание, конечно, немного отвлекало, но другого источника света у нас не имелось.
Мистер Глауб по-настоящему растерялся, но Джуф опустил руку на его плечо и сказал:
- У нас для вас в темнице спрятан небольшой сюрприз, и я хочу, чтобы вы отправились вместе со мной и посмотрели на неё. Только вы, я и Дуб, - добавил Джуф, когда я решил что-то сказать.
- Всё в порядке, Сэм. Я пойду, а ты жди здесь.
Мне оставалось только подчиниться. Все трое скрылись в коридоре, ведущем непосредственно в саму темницу. Их не было где-то минут двадцать, может больше. Я терпеливо ждал. Ко мне за это время успел прийти Маяк, так как я находился в звёздном зале. Он с легкой улыбкой бормотал своё:
- Моя Кос… Косм… Космос… Моя Кос…
Из всех реанимированных созданий, его общество было для меня самым благоприятным. Его бормотания, которые сперва меня раздражали, стали в последствие своеобразным утешением. Мне было до глубины души жаль Маяка, но я не мог до него достучаться, да и вряд ли бы кто-нибудь смог. Он жил в своём мире. В своём идеальном мире.
Но наконец, троица вернулась. Мистер Глауб был доволен. В его руке был большой кристалл Анима. Небесно-голубого цвета. И я понял, что если вернусь в селение, то больше не увижу малышку, которую прозвали Джуф.
Глава пятьдесят третья
***
Что же мы натворили с мистером Глаубом. Знали бы мы тогда к чему это приведет, быть может смогли бы хоть как-то этому помешать. Но нет. Я не виню профессора, ведь в этом есть и моя вина. Мы просто потеряли контроль. Хотя контролировали ли мы ситуацию вообще?
Я начал ловить себя на мысли, что у мертвецов выстроилась своя иерархия, соразмеримая с каким-то культом, центром которого стал мистер Глауб. Знал он это, или нет – сложно сказать. После мистера Глауба важное место в иерархии занимали Ооно и Джуф, ниже уже были Оонд, Оонт, Маяк и Дуб. Эрни был преимущественно инструментом. Я же в их глазах был необращенным. По их мнению, я был несовершенным, был слабым. Оонт один раз проговорилась:
- Мы бы сделали тебя лучше, если бы не запрет Мастера.
Меня обнадеживало, что они всё еще подчинялись мистеру Глаубу, и не обходили прямые запреты. В противном случае они делали всё, что считали нужным. Что например? В нашей темнице появилось девять человек, трое из которых – дети. Это явно были не земледельцы. Мертвецы захватывали путников, идущих по дороге, и приводили в наше убежище. Но не это было самым страшным.
Джуф научился проводить обряд извлечения души. Точнее жесту обучил Ооно, а слова заклинания подсказала Оонт. Все необходимые детали он прочёл самостоятельно в наших архивах. Это повергло меня в ужас, но не мистера Глауба. Он был рад, что Джуф овладел этой техникой.
- Захват души требует слишком многих усилий, и меня это ужасно выматывает.
Однажды ночью в нашей пещере прогремел хлопок. Мы с мистером Глаубом нашли его источник. Джуф попытался повторить печать захвата на своей руке, но едва он договорил заклинание, как это руку разорвало от взрыва. Это был очень интересный феномен, который мы впоследствии долго обсуждали с мистером Глаубом. Но вот к чему они привели:
- По факту эта печать, что у меня на руке, является договором с богом Балауром.
- Тёмным богом, который является богом власти, тирании и жестокости?
- Им самым.
- О чём вы думали!? – вскричал я, но мой пыл сразу же угас, когда мистер Глауб кротко посмотрел мне в глаза. Конечно же он думал о Либен.
- Я кристаллизирую души, сколько мне угодно, но после смерти моя душа попадёт к нему в рабство.
- Получается, что печать разорвала руку Джуфа…
- …потому что Балаур не смог бы получить его душу, да. Стоило уделить большее внимание тому, что Балаура называют “Душегубом”.
- Вы добровольно отдаете свою душу на вечные муки?
- Начнём с того, что я пока не планирую умирать. По крайней мере пока не оживлю её.
Мистер Глауб немного помрачнел.
- Что с вами, профессор?
- Когда я умру, они меня реанимируют. Они способны на это.
Эта истина отрезвила меня.
- Сэм, быть может они захотят воскресить меня с помощью твоей души. Если я умру, тебя не должно быть рядом.
- Но мистер Глауб! Я не хочу вас покидать!
- Сэм, это не какие-то шутки. Ты должен будешь уйти.
- А я не уйду, - мистер Глауб нахмурился и пристально смотрел мне в глаза, а я продолжил более тихим голосом, - Я вас не оставлю. Я нужен вам, а вы нужны мне.
- Сэм.
- Мне некуда больше деваться. Весь мир подобен тёмному лесу! Вы же наполнили его для меня смыслом!
- Сэм…
- Но я не хочу быть обузой. Едва Либен будет реанимирована, как я уйду. Я буду лишним. Так будет лучше.
- Сэмвайз… - мистер Глауб выглядел очень потерянным. Мое откровение выбило его из колеи. Я чувствовал, что на моих глазах стали разворачиваться слезы, потому стремительно ушел от него.
Этот прорыв эмоций меня буквально разрушил. Я заперся в своей спальне и сутки просидел в ней. Да, я любил Лауфмана, но это была любовь собаки к своему хозяину. Он, если можно так выразиться, приручил меня. Он сделал меня таким, какой я сейчас. Мистер Глауб наполнил мое существование смыслом. Я впервые встал перед фактом, что покину его. Останусь один. Вернусь в тот самый ад одиночества, который меня всюду преследовал. Это омерзительное чувство. О чём я мог только думать!?
Но на следующий день я всё-таки вышел из своей комнаты, и какого же было моё удивление, когда я увидел напротив двери сидящего на стуле мистера Глауба.
- Давно вы меня здесь ждёте?
- Едва ты закрыл дверь. Я понимал, что тебе необходимо побыть наедине с собой, потому решил подождать у двери. Но я не люблю долго стоять, потому принёс себе стул.
- Ну вот я и вышел. Мистер Глауб, нет смысла поднимать этот разговор. Я вспылил, но это была глупость, ничего более.
- Сэмвайз, ты мне тоже очень дорог. Потому, если что-то случится, то ты должен бежать.
- Но…
- Никаких “Но”, Сэмвайз. Я не в праве был тебя сюда приводить, не должен был тебя в это впутывать. Но уже слишком поздно. Ты должен жить, понял? Ты должен жить!
Извините, мистер Глауб, но, видимо, я вас подвёл.
Глава пятьдесят четвертая
***
Всё, происходящее в нашем убежище, походило на лавину, которая неторопливо набирала силу у вершины, и снесёт всё, что находится у подножия горы. Джуфу пришили новую руку. Да, она немного кровоточила, но, тем не менее, полностью функционировала. Бард не остановился на достигнутом. Он проводил все новые и новые опыты, многие из которых были безумно омерзительны. Как например Тим. Одно воспоминание об этом чудовище вызывают у меня рвотные позывы. Да, по имени вы уже догадались, что была использована душа малышки Джуф. А что до тела…
Когда эта гора грубо сшитых тел людей, детей и животных вышла из недр пещеры, наклоняя обритую голову беспризорника Тима, потому что она не влезала в проход, мистер Глауб даже уронил свою чашку. От Тима пахло смертью. Как оказалось, Дуб и Фьори по ночам выходили на местное кладбище и выкопали несколько свежих могил, которые обнаружили по запаху. Тела уже предались разложению, однако несмотря на это, они по прежнему функционировали.
Что же до Тима, то у него был мозг коровы, причем без внедрения гипофиза, три свиных сердца, потому что одно не справлялось с закачкой крови. Туловище было сшито очень грубо, тут и там вываливались куски плоти. Одна рука принадлежала какому-то мужчине, другая принадлежала маленькой девочке, а третья мальчику. Одна нога была чуть короче другой, из-за чего Тим сильно прихрамывал. Половых органов и вовсе не было. Со временем брюхо Тима вздулось из-за поселившихся в нём опарышей. Мы чуяли это чудовище раньше, чем слышали его тяжелые шаги.
Второе творение безумного гения Джуфа мы окрестили Кентавром. Вы уже догадываетесь, что не за красивые глазки. Просто Дуб зачем-то принес коня, а Джуф решил использовать эту находку. Поэтому в нашем убежище появилось еще цоканье копыт. Туловище Кентавра плохо держалось на теле лошади из-за того что пара позвонков была плохо зафиксирована. Из-за этого, когда Кентавр скакал галопом, его туловище откидывалось назад.
И таких опытов было немало. Они воплощали самые больные идеи и фантазии, от чего самому мистеру Глаубу было не по себе, но он ничего не мог сказать. Не потому что боялся, а потому что любопытно. Любопытно, что из этого всего может выйти. Самый жуткий. Но в то же время самый успешный опыт – Смотрящие. Технически это была детская голова, держащаяся на руках. И всё, больше ничего. Да, они везде бегали, и следили за происходящим, вот только Джуф не учел отсутствие легких. Но эту идею усовершенствовал мистер Глауб, добавив Смотрящим трубки. В них нужно было дышать, чтобы детские головы могли говорить. Это был омерзительный процесс, благо ни мне ни профессору не приходилось этим заниматься. Оонт по-матерински ухаживала за ними, наставляла и нередко со стороны они походили на утку с выводком утят.
Но и расширение нашего убежища не прекратилось. Дуб был кузнецом, и как оказалось, мышцы тоже обладают своей памятью. Поэтому со временем в нашей пещере появилась кузня, дымоход которой любезно предоставил Эрни. Он подчинил себе всех крыс в округе и стал, своего рода, крысиным королём. Грызуны безоговорочно исполняли все его приказы. Как например прогрызть длинный проход то поверхности. Крысы были везде. Причем абсолютно разных размеров. Парочка была размером с небольшую собаку, но на их теле были следы укусов, что свидетельствовало о победе Эрни. Он доказал остальным грызунам свою силу и превосходство.
Но вернемся к кузне. Большую часть инструментов мы позаимствовали у наших сельских соседей на безвозмездной основе. Печь всегда ясно горела и даже ночью из кузницы раздавались удары молота. Пока строилось наше новое укрытие, Ооно и Оонд обнаружили большие залежи железа. Они решили их не трогать для лучших времен. И вот эти времена наступили. Дуб ковал доспехи, всякие устройства, которые помогали нашим реанимированным существам. Мистер Глауб иногда делился своими идеями с мертвецом, и кузнец создавал их по точным инструкциям. Так, например, был создан железный корсет, благодаря которому спина Кентавра не опрокидывалась. Тело Тима стали опоясывать огромные скобы, своего рода заплатки для его полуразложившейся туши. Для Смотрящих были изобретены своего рода когти, благодаря которым они могли карабкаться почти по вертикальным поверхностям.
Короче говоря, жизнь, если можно так выразиться, процветала в нашем убежище. Но это осталось не без следа. Неоднократно приходили сообщения о том, что возле наших укрытий рыщут какие-то люди с луками, не говоря уже о том, что многие жители селения покинули свои дома, а те немногие, что остались, боятся выходить на улицу по вечерам.
Эти перемены беспокоили меня. Мистер Глауб же стал более задумчив после нашего с ним разговора. Мы понимали, что совсем скоро настанет день, когда нужно будет реанимировать Либен. Осталось только найти подходящую душу. Душу девушки, похожей характером на Либен. Для этого мистер Глауб был готов на все. Даже похитить императорскую дочь, если бы ситуация того потребовала. А что до меня? Я просто молчал и ждал. Единственное утешение в этом логове безумия я находил в обществе Маяка, когда он улыбаясь смотрел на звезды и с улыбкой бормотал:
- Космос… Косм…
Хотя однажды его лексикон пополнился новыми словами:
- Прости меня…
Бедный Маяк.
Глава пятьдесят пятая
***
Как же люди любят публичные зрелища. Дождь, наконец, прекратился, но сейчас глубокая ночь, потому казнь перенесли на вечер следующего дня. Мне сообщили, что я буду сожжен, и потому на главной площади уже возводится костер. Их право. Слишком много людей пострадало из-за наших с мистером Глаубом опытов, не говоря уже об экспериментах Джуфа.
Всё-таки правда, именно страх сдерживал профессора от безумств совершаемых Джуфом. Мистер Глауб боялся огласки, не желал лишних затрат, боялся, что опыт может выйти из-под контроля. Джуф просто делал. До сих пор жалею, что не осмелился зайти вглубь убежища, чтобы узнать, что там происходит. Оттуда часто доносились крики, глухие хлопки и удары, словно мы поселились на какой-то бойне. Да, я в предыдущей главе рассказывал о Кентавре и Тиме, но помимо них были и другие творения, которые мне не под силу описать ввиду их гротескных форм. Например, создание, у которого колени и локти были выгнуты в обратную сторону, или же искусственно созданные сиамские близнецы. Зрелища, так или иначе, были не из приятных.
Но вот настал день, которого мы с мистером Глаубом так долго ждали. Мы нашли девушку, которая могла бы подойти на роль Либен. Даже цвет глаз был похожий. Единственное – она жила в провинции Блейчмунд, до которой была неделя пути. Как мы её нашли? Помимо смотрящих, у мистера Глауба были свои связи. Нам даже предоставили эскиз её портрета. Это была бледная худощавая девушка с впалыми щеками. Взгляд её был более холодный, если точнее – уставший от жизни. Не удивительно, ведь Блейчмунд располагался вблизи Великой Топи, что сильно влияло на местный климат.
В поездку решили отправиться мы с мистером Глаубом. Но для подстраховки нам был необходим кто-то еще. Выбор пал на Ооно. Всё-таки из всех реанимированных он был самым адекватным. Джуфа же профессор оставил в пещере за главного, о чём мы в последствии сильно пожалели.
Но перед нами возникли новые трудности. Отсутствие транспорта. Карета мистера Глауба не могла заехать в это селение, потому как мы бы вызвали слишком много подозрений, но в то же время было невозможно отправляться в Элвенмун, потому что мы, технически, всё еще находились на Фалькассах. Да, был вариант перебраться к нашей хижине, чтобы туда приехал старый кучер и мы смогли отправиться в путь, но возле нашей пещеры уже больше недели шныряли какие-то люди. Мы могли бы перебраться через наш тайный ход, но Ооно не мог пользоваться приставными лестницами, а у нас с мистером Глаубом не хватало сил даже от земли его оторвать. Но в итоге мы решили пройти до хижины через наш основной вход, и было решено, что мистер Глауб будет на продолжении пути исполнять эльфийскую песнь. Да, это очень утомительно, однако же обезопасит наш путь. Ооно, как и все реанимированные мертвецы, не восприимчив к подобного рода заклинаниям, а мне же понадобились беруши.
Этой же ночью мы исполнили наш замысел. Вместе с нами вышла Оонд, чтобы немного сопроводить. Было очень страшно ненадолго оглохнуть. Я видел, как содрогались голосовые связки профессора, но ничего не слышал. Мы шли аккуратной цепочкой: Ооно, мистер Глауб, я и Оонд. Наши опасения оправдались, потому как вблизи нашего убежища мы обнаружили вооруженных людей. Их было чуть меньше дюжины и это были разведчики. По взгляду Оонд я понимал, что в пещеру она вернется не с пустыми руками.
Тем не менее о нас знали. А если не знали, то догадывались, ровно как и предполагали наше возможное убежище. Беспорядочное похищение местных жителей не прошло незаметно, и мы привлекли к себе внимание.
Как бы мы не привлекли к себе внимания ордена паладинов, таких как Истинный путь или Праведного молота. Если последние посвятили себя уничтожению нечисти, то первые считались инквизиторами, специализирующимися на истреблении опасных колдунов. И те и другие были не более чем кучкой одержимых фанатиков.
Добрались до старого убежища мы без происшествий. Прошло два месяца с тех пор как мы покинули это место, однако хижина никак не изменила своего внешнего вида. Неужели и она была заколдована и не подвластна времени?
Фьори отправилась обратно к горе, а мне наконец позволили снять беруши. Голос мистера Глауба сел от столь длительного исполнения заклинания.
Оставалось только дождаться приезда кареты.
Глава пятьдесят шестая
***
Наш кучер приехал лишь на заре. Втроем в этой скромной карете было очень неудобно, а потому радовал лишь тот факт, что мы взяли с собой Ооно, а не Фьори или Дуба. Хью был лишь на полголовы выше меня. Наше путешествие проходило в полном молчании. Мистер Глауб изучал рисунок девушки, а Ооно направил свой стеклянный взгляд прямо, при этом скрестив руки на груди. Интересно, каковы по ощущениям длительные путешествия для того, кто не ведает сна и усталости?
Путь нам предстоял длинный. Провинция Йактпиль находилась на западе Империи, в то время как Блейчмунд находился на юго-востоке. Нам придется преодолеть центральную провинцию и восточную, потому что на юге Блейчмунда находилась непосредственно Великая Топь, которую осмотрительные путники всячески избегают. Во первых, потому что она непроходима для карет, а, во вторых, потому что там находится родина гоблинов. Поговаривают, что раньше Великая Топь была цветущей территорией, но гоблины загрязнили все близлежащие реки, сбрасывая в них свои экскременты и неудавшиеся опыты, чем в результате в конец уничтожили экологию. Гоблины живут сравнительно мало, потому не особо пекутся о будущих поколениях. Вот и получился итог.
Что же до провинций, которые придется преодолеть, так это провинция Фаргстаг, в которой располагается резиденция императора, и удивительная провинция Асанояке. Удивительна она тем, что единственная из старых королевств, которая считается сёгунатом. В Асанояке существуют пять великих домов, у каждого из которых есть сёгун. Ими всеми руководит тайсёгун. Им становится сёгун одного из великих домов, после смерти прежнего тайсёгуна, и то в ходе длительных войн. В былые времена домов в Асанояке было гораздо больше, но их со временем смели. Лишь эта провинция может представить для нас трудность из-за строгой охраны своих границ. Из-за такого соседства с Великой Топью и с провинцией Асанояке, Блейчмунд переживает тяжелые времена.
Наша карета выехала на дорогу и пошла плавным, но быстрым ходом. Да, подобным образом мы сможем достичь Блейчмунда раньше чем за неделю. Но вот где искать эту девушку? Насколько нам известно, она живет не в столице, что нисколько не упрощало нашей задачи, поскольку единственный город в провинции и является столицей. Все остальные территории занимали маленькие деревушки. Сельское хозяйство было основным, и чуть ли не единственным источником дохода местных жителей. Блейчмунд, во времена объединения королевств, сдался войскам Императора Фарга Седьмого без боя. Император предоставлял провинции защиту, а жители Блейчмунда поставляли в столицу империи продовольствие. Такой вот взаимовыгодный союз.
Первый день прошёл без каких-либо интересных происшествий. Мы останавливались лишь два раза и то по нужде, потому к вечеру мы уже преодолели границы провинции Фаргстаг. Нам даже не понадобилось покидать карету, потому как наш молчаливый кучер продемонстрировал какую-то бумажку пограничникам и нас преспокойно пропустили.
Приключения стали происходить на третий день, когда мы достигли границы с Асанояке. Пограничники, вооруженные длинными мечами нодачи, которые были с меня ростом, заставили нас покинуть карету и встать на колени, скрестив руки за головой. Они тщательно исследовали нашу повозку и возмущались из-за того, что Ооно не отвечал на их вопросы. Когда мистер Глауб пытался им объяснить, что наш мертвец немой, они грубо его затыкали. Так же они заставили Хью стянуть с головы капюшон, а едва увидели его лицо, встали в боевые стойки от страха. Мы думали, что конфликта не избежать, но к нам подошёл командир аванпоста, и он, наконец-таки, выслушал мистера Глауба, после чего нам позволили пройти. По нашей легенде Ооно наш друг, бывший путешественник, и в одном из путешествий он подхватил не заразную, но смертельную болезнь, от которой нет лечения. Потому мы отправились путешествовать, чтобы исполнить его последнюю волю, а именно увидеть этот мир. Они прозвали нас бесхребетными, потому что для многих жителей Асанояке считается зазорным умереть не в бою, но всё-таки пропустили.
Окна нашей кареты были закрыты плотными занавесками, потому я не мог видеть местных пейзажей, да и мистер Глауб неохотно разговаривал, потому поездку по этой удивительной провинции я благополучно проспал. К утру следующего дня мы достигли границы Блейчмунда.
Глава пятьдесят седьмая
***
Первые чувства, которые у меня вызвал Блейчмунд – безудержная хандра. Она читалась и ощущалась во всём: небо, затянутое свинцовыми тяжелыми тучами, голые деревья, хмурые и угрюмые люди. Мистер Глауб усмехнулся:
- Да, подобные места были ей по душе.
Найти нужную нам девушку в одной из деревень, было равносильно поиску иголки в стоге сена. Мы не знали за что зацепиться, чтобы хотя бы выйти на след. Потому мы стали действовать крайне примитивно. Мистер Глауб подходил к жителям деревень и спрашивал: знакома ли им эта девушка? Но ответ всегда был отрицательный. В этих поисках мы провели целый день, но они оказались полностью безрезультатными.
Вечером мы остановились на привал недалеко от дороги. Ооно сидел вдали от костра, скрестив руки на груди. Он был непомерно хмур, насколько может быть хмурым реанимированный мертвец. Мистер Глауб же, как мне кажется, уже наизусть знал мельчайший штрих на портрете девушки, однако продолжал сосредоточенно вглядываться в её черты. Я сидел у костра и подкидывал хворост в огонь. Пламя в последнее время стало действовать на меня умиротворяющее, и даже в некотором роде поэтично. Иронично, что и мое тело будет предано огню.
- Многие шаманы утверждают, что огонь способен предсказывать будущее, - нарушил тишину профессор.
- А вы верите в шаманизм?
- А как в него не верить, после того как мы с тобой смогли извлечь душу из человека?
- Но ведь удалось извлечь душу лишь из человека.
- Да, но лишь потому что это заклинание Балаура, этакое подношение. Если верить шаманам, то дух есть во всём, и всё что существует – живёт. Правда это или нет – понятия не имею, но смотря на эти языки пламени, невольно начинаешь верить, что у человека много общего со стихиями.
- Что вы хотите сказать?
- Водою тушат пламя, но если пламя слишком сильно, то оно способно испарить воду. Воздух раздувает огонь, но сильный ветер способен его погасить. Вода останавливается, натолкнувшись на землю, но сильный поток воды сметает любую земляную преграду…
- К чему вы всё это говорите? – прервал я монолог профессора.
- К чему? – мистер Глауб немного рассеяно посмотрел на меня, - Я не знаю, Сэмми, просто смотря на огонь, я понимаю, что не сильно от него отличаюсь. Огонь сжигает и разрушает всё, что к нему прикасается, он жадно пожирает всё, до чего могут дотянуться его языки. Пламя приносит лишь боль.
- Вы не правы, Лауфман, - я впервые обратился к профессору по имени, от чего он невольно даже вздрогнул, - Разрушительно лишь неконтролируемое пламя. Огонь способен дарить тепло и свет, огонь – домашний очаг, огонь – костёр в дальнем путешествии.
- Давно ты стал таким мудрым? – ответили мне усмешкой.
- Я не договорил, прошу, не перебивайте. Да, огонь можно использовать, но нельзя злоупотреблять, иначе оно погаснет, оставляя после себя лишь холодеющие угли да золу. Пламя нужно кормить, его нужно поддерживать, но не позволять ему разрастить, не дать ему сожрать всё вокруг.
Нависла тишина, которая нарушалась потрескиванием костра. Мистер Глауб сосредоточено обдумывал мои слова, однако ухмылка не стерлась с его лица. Он был доволен. Доволен тем, что я сказал, или тем, что это сказал я?
- Мистер Глауб.
- Мм? – профессор вышел из этого лёгкого оцепенения.
- А зачем вам душа этой девушки?
- Сэм, ты и так знаешь ответ.
- Да, но это же не будет Либен, это будет лишь оболочка с чужой душой.
- Я тоже об этом размышлял, но задумывался ли ты над родством душ? Когда люди выросли в идентичных условиях, любят одинаковые вещи, смотрят на мир одинаково, словно это твое отражение в зеркале?
- Но это ведь не родство душ. Родство, когда души друг друга дополняют.
- Да-да, ты прав, но ты понимаешь, о чём я говорю?
- Да, мистер Глауб, - меня сильно удивило, что профессор стал путать понятия.
- Душа, это не только двигатель человека, но и его чувства, его мироощущение. Вспомни результаты наших опытов. У Опытного Образца Номер Один – душа его девушки, поэтому в нём есть покорность, у Джуфа душа мальчишки, потому он предается экспериментам. Однако смотри, у Дуба душа орка, но при жизни он был кузнецом. Да, в нём есть жестокость, но его мозг и руки помнят, как нужно ковать, или например Опытный Образец Номер Три. У неё, несмотря на человеческий гипофиз, скотские сердце и мозги, и душа закоренелого преступника.
- Вы ведь понимаете, что полученный вами результат не будет Либен?
- И да, и нет. Мозг у моей возлюбленной никак не пострадал, тело никак не предалось гниению, но её душа покинула этот мир. Потому я и нашел девушку, которой примерно столько же лет, сколько было и Либен, и в то же время с такой же несчастной жизнью, как и у неё.
- Как вы это узнали?
- Она столь же одинока, какой была Либен.
- И как её зовут?
- А это имеет дело? У неё будет то имя, которое буду произносить я.
- Зачем это всё?
- Любовь не для каждого, Сэмвайз. Запомни мои слова. Любовь не для каждого.
Я до сих пор не понимаю значения произнесённых мистером Глаубом слов. Что он хотел мне передать?
Глава пятьдесят восьмая
***
Провинция Блейчмунд сильно влияла на наше общее настроение. За всё время пребывания в этих землях, мы ни разу не увидели солнечного луча. Оно всегда находилось за тяжелыми тучами. Дождь начинался внезапно и так же внезапно прекращался. Он не был проливным, а скорее легким, холодным, но приятным.
Снова и снова мы подходили к жителям деревень и расспрашивали про неизвестную нам девушку, но ответом была лишь тишина. Мы уже почти отчаялись, пока одна барышня нам не ответила:
- Ой, это же Аама Вивант. А на кой она вам?
Мы были настолько удивлены, что поначалу даже растерялись, но мистер Глауб прокашлялся и сказал:
- Мы от её троюродного дяди, лорда Виванта. Он живёт в провинции Йактпиль и обладает крупным имением, но так сложилось, что у него нет наследников, ровно как и ближайших родственников. Он навёл справки и узнал про свою племянницу, Ааму. Лорд Вивант хочет с ней познакомиться лично, чтобы переписать всё наследство на неё.
Это была первоклассная ложь. Я даже сам на секунду поверил, из-за уверенности тона, с которым говорил профессор. По всей видимости, деревенская жительница тоже. Она даже в ладоши захлопала от радости.
- Ох, батюшки, счастье-то какое привалило бедняженьке Ааме! Только и горюшко по пятам ступает за бедолаженькой, едва свет мира нашего увидала. А тут хлоп, и заживёт милёха. Ох, батюшки! Ох, боженьки!
- Это всё, конечно хорошо, но где мы можем её найти.
- Ох, дурой к старости годам заделалась, - женщина стукнула себя ладонью по лбу, - Напрочь из башки моей выпорхнуло, что дитятко-то в столицу направилось порядка недельки назад.
- А кем вам приходится мисс Вивант? – уточнил я.
- Ох, так ведь как одинокою осталася деваха, так всей деревушкой нашей помогали бедолаге. Сами приютить не могли, своих хлопот хватало, но каждый потчевал малюточку чем мог: кто носочки тёплые подарит, кто платочек, кто прикормит, кто пригреет на время. Батюшка мой, да сохранят боги душу его, грамоте сиротинушку обучил. Девица трудолюбивая, да толку-то, молчаливая очень, да кожею бледной, как снежок опавший. Худющая, откормить так и хочется, но гордячка та еще, ест так, что и мыши сыты не будут и уходила работать в поле, а коль время свободное выпадало, так с книжонкою сидела, то калякала в ней что-то, то вычитывала.
- А зачем она направилась в город?
- Так за книжками своими ходит, да на заработки. Какие – спрашивать совестно, чем черти в городах не шутят!
- Спасибо вам за помощь.
- Да удачи вам на пути вашем, главное бедолажку приютите, а то жизни не видала-то! Ой, обождите, а как зваться будете?
Я хотел было ответить, но профессор сделал взмах рукой и женщина начала падать без чувств. Ооно успел подхватить её и аккуратно уложить на траву. После чего мы направились к нашей карете.
- Зачем вы это сделали?
- Чтобы она не помнила ни лиц наших, ни истории. Мы и без того выяснили всё, что нам было нужно.
- И что скажете про услышанную историю девушки?
- А что тут говорить, - мистер Глауб открыл дверцу и вошёл в карету, а следом за ним я, - Историю я эту и без того знаю. Либен тоже была в юности оставлена своими родителями. Ну, как сказать оставлена, она сама ушла из дома, едва ей исполнилось шестнадцать. Жила самостоятельно, была очень молчалива и сдержана.
- А как вы с ней познакомились?
Мистер Глауб постучал по дверце и карета тронулась.
- Я увидел девушку, которая сидела у стены, прижав колени к своей груди, и горько плакала. Люди проходили мимо, а мне стало почему-то жалко именно эту девушку. Я решил поднять её настроение и заговорить.
- Вы её подобрали с улицы?
- Да, можно и так сказать, - пробормотал профессор.
- А вы, оказывается, тот еще добродетель.
Мистер Глауб лишь тяжело вздохнул.
- А добродетель ли это подбирать отбившегося от стаи волчонка и держать его в доме как в клетке?
- Что вы имеете ввиду? – удивился я.
- А то что слышишь. Мы стали жить вместе, но я не смог избавить Либен от одиночества. Точнее даже не старался. Я предоставлял ей всё, что могло бы понадобиться, лишь бы она меня не отвлекала. Разве это любовь, Сэмми?
- Я… я не знаю.
- Вот и я не знаю, друг мой. Понятия не имею как можно это называть. Вроде бы началось всё из жалости, но когда её не стало, я сам стал жалок, словно висельник, у которого выбили табурет из-под ног.
- А чем любила заниматься Либен?
- Ох, она любила рисовать. Весь дом был заставлен её картинами.
- Но почему вы их убрали?
Мистер Глауб взглянул на меня. Сколько боли было в этом взгляде! Ооно лишь фыркнул.
- Она их сожгла, оставив лишь свой автопортрет.
- Почему она так поступила?
- В минуты истерик она становилась очень импульсивной, но не со зла, а от отчаяния. Вот и тут она разом возненавидела всё свое творчество и избавилась от него. Я не уделял должного внимания её талантам, и они чахли, как не политые цветы.
Мы ехали какое-то время молча. Я не мог найти, что еще сказать, казалось, что мистер Глауб сейчас на грани. Однако спустя какое-то время он усмехнулся:
- Она никогда не рисовала меня.
- Почему это?
- Либен говорила, что не способна передать мою красоту, сколько бы ни пыталась. Она была готова часы проводить подле меня, лишь бы видеть мои глаза.
- Как романтично.
- Да. Либен была очень романтичной девушкой. Надеюсь, что и душа у этой девушки тоже будет романтичной, иначе всё это зря.
- Но почему вы хотите воссоздать её, а не попытаться зажить по новой?
Профессор очень долго молчал, а затем проворчал:
- Умолкни с расспросами, Сэм, и без тебя голова болит.
Глава пятьдесят девятая
***
Одноименная столица Блейчмунд была настоящим воплощением всей провинции. Город выглядел очень старым и холодным, если можно так выразиться. Каменные стены домов были покрыты слоями мха и лишайника, не говоря уже о том, что через мостовую пробивалась трава. Горожане не сильно отличались от деревенских жителей, и не удивительно, ведь дети крестьян направляются в города в поисках лучшей жизни, но к сорока годам разочаровываются и возвращаются в свои родные деревни, чтобы осесть в них до конца своих дней. Такой вот бесконечный экзистенциональный цикл. И на этапе урбанизации находилась юная Аама, поиски которой нам предстояли.
В городе было очень сыро, а всё из-за реки, которая рассекала город на две части. Когда-то давно она стекала в озеро, что находится на территории Великой Топи, но после загрязнения водоема гоблинами, течение реки остановилось. Мы узнали, что река именуется Веной, а жители с некоторой злой иронией говорят, что ниже по течению образовалась тромба. Но возмущало, что они даже и не думали как-то с этим бороться. Они просто смирились, что их река стоит, а всё что они делают – жалуются на грязных гоблинов, или же на короля, который мало интересуется делами своих жителей.
Что же до городской стражи, то она сохранилась на добровольной основе, да и та, что есть, стала медленно, но верно отмирать. Банальное отсутствие целей и амбиций.
Нет, болото находится не в Великой Топи, а именно здесь. И нам нужно будет извлечь из этого болота наш цветок. Но сперва нам необходимо было заглянуть под каждый камень, чтобы найти её.
Наши поиски мало чем отличались от поисков в деревнях, за исключением того, что мы посещали трактиры и показывали владельцам портрет Аамы, но всё было тщетно. Мы решили даже поискать её в борделе, который был единственным во всём городе. Никакой новой информации. С одной стороны мы были этому рады, никто не заметит её исчезновения, но с другой это означало, что наши поиски могут затянуться.
Странствовали мы по городу, сохраняя молчания. У всех он вызывал свои мысли и ассоциации, даже Ооно выглядел неописуемо хмуро. Когда мы покинули очередной трактир, не получив никаких сведений, я наконец спросил у профессора:
- Мистер Глауб, когда мы найдем девушку, вы извлечете её душу, и мы поедем обратно?
Но мистер Глауб ответил мне не сразу.
- Не знаю, Сэм. Не уверен.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу с ней пообщаться.
- Зачем это? – удивился я.
- Чтобы удостовериться, что она подходит.
Я тогда не поверил словам мистера Глауба.
Когда мы покинули последний трактир, уверенность в успехе улетучилась. Мы уже просто блуждали по городу, не зная, за какую еще идею зацепиться, пока не вышли на городской рынок. Даже если брать рынок в Элвенмуне, то там постоянно шум и гам, потому как торговцы пытаются перекричать друг друга. Что же до блейчмундских рынков… представьте себе, что вы идёте по коридору, только вместо стен – полупустые лавки. И полупустые они не из-за того что продукты раскупили, а из-за того что и торговать особо нечем. Торговцы безучастно рассматривают проходящих мимо людей, словно следят за течением реки. Возникало чувство, что это собрались гордые попрошайки, которым совесть не позволяла клянчить деньги, потому они продают любой мусор, который могут найти.
От этого вида сердце сжимается. Блейчмунд часть Великой Империи, а чувствуют ли люди величие этой самой Империи, или нет? Миру до них нет никакого дела, людям самим до себя нет никакого дела. С одной стороны болото, с другой провинция Асанояке. Жители находятся в своеобразной темнице без стен. Так было, так есть, и так будет.
Мы спрашивали у торговцев про девушку, пока один беззубый старик не ухмыльнулся.
- О, фак эфа февифа прохофила фуф нефавно. Она купила у меня буханку хлеба.
- А куда она направилась?
- Беф поняфия. Гофы уше не фе, памяфь пофвофиф.
- Что память? – переспросил мистер Глауб.
- Не фа.
- А, понял. Будет добры две булки, желательно без плесени.
- Фак с ней фе вкуфнее!
- Мы обойдемся.
- Ф, фрафу вифно, не мефные.
Он протянул нам булки, которые по твёрдости были похожи на кирпичи, а мистер Глауб протянул ему золотую монету, но старик отрицательно помотал головой.
- Неа, булки ффояф по фва мефяка кашфая.
- У меня нету мельче.
- А у меня неф ффафи, - пожал своими плечами торговец.
- Сдачи?
- Фа.
- Нам не нужна сдача.
- Мне фовеффь не пофволиф.
- Эйган, позволь я заплачу за них, - вмешался женский голос.
- Как фкашешь, Аама, - ответил старик, принимая четыре медные монетки.
Да, это была она. Девушка, которую мы искали. Она была с меня ростом, очень худа, однако сохраняла гордую ровную осанку. Чёрные волосы её были прямыми, доходящими до лопаток.
Аама взглянула на нас с некоторым недоумением и спросила:
- Я могу вам чем-то помочь?
- Вы – Аама Вивант? – осторожно спросил мистер Глауб, он и сам не верил своим глазам.
- Да, собственной персоной.
- Тогда вы и вправду можете нам помочь.
Глава шестидесятая
***
- Могу помочь? – девушка недоверчиво скрестила руки на груди, - И чем же?
- Понимаете ли, ваш дядя…
- У меня нет никаких родственников. Вся моя семья уже несколько поколений обитает в этой богами забытой провинции. Дальше сунуться у них смелости не хватает. Потому одна часть спилась, а другая свела концы с жизнью.
- То есть вы остались одна?
- Да. А вы, собственно, кто?
- Меня зовут Лауфман Глауб, а это мой коллега, Сэмвайз.
- А имя третьего я должна сама угадать?
- Простите за мою бестактность, это… - мистер Глауб растерялся. Он никогда не считал должным придумывать имена первым опытным образцам.
- Это Хью, тоже наш коллега. Извините, он немой.
- Да он выглядит, словно его воскресили, - пробормотала Аама.
- Ха-ха, как остроумно! Но нет, наш коллега Хью был путешественником. Одним богам известно, как он до сих пор не умер.
Ооно недоверчиво фыркнул.
- Оно и видно.
- Не желаете ли побеседовать с нами в более уединенном месте? – спросил мистер Глауб, косясь на старого торговца, который не стесняясь подслушивал их разговор. Аама уловила этот взгляд и улыбнулась уголками губ.
- Незнакомые люди подходят к молодой девушке на улице и желают с ней поговорить наедине. Не внушает доверия, но я соглашусь и пойду с вами. Следуйте за мной.
Несмотря на спокойное выражение лица, Аама казалась натянутой как тетива арбалета. Лишь одно нажатие на курок и она бы выстрелила. В её взгляде читались те же беспокойные нотки, что и в портрете Либен, и это сходство обнаружил не только я. Профессор смотрел на неё как околдованный, словно повстречался с приведением, хотя зная Лауфмана, он бы предложил духу вести себя тише и не отвлекать.
Аама привела нас к полузаброшенному зданию городской библиотеки, судя по всему единственной во всей провинции. Часть букв в вывески отсутствовала, потому мы прошли в нечто лаконично именуемое “иблотка”. Часть окон была заколочена, однако внутри здания был порядок.
- Вы сами тут прибрались?
- Ну да, а кто же еще? Владелец библиотеки уже немощный глуховатый старик, а я здесь живу и навожу порядок.
- Удобно устроились, - ухмыльнулся профессор.
- Бывало и хуже, - пожала плечами Аама.
Мы прошли в небольшой читальный зал и сели за стол. Мистер Глауб изучал книги, которые находятся на полках. Они были в хорошем состоянии, несмотря на то, что самой молодой из них было пятьдесят лет.
- Вы ведь понимаете, что здешняя литература изрядно устарела?
- Устарела? Вполне возможно, однако вряд ли в мире произошло что-то интересное или новое. Мир так устроен, что даже история повторяется. Просто замените имя правителя, имя революционера и название городов, и ничего ровным счетом не изменится. Ах да, еще монетку кидайте, чтобы выбрать, чья сторона в какой стычке победила.
Мистер Глауб довольно улыбнулся. Аама была очень прямолинейна и цинична. Такой по его рассказам была и Либен.
- Итак, вы хотели со мной поговорить, а не изучать книги. Я вся во внимании.
- Да, вы не поверите в нашу легенду про дальнего родственника… - заговорил мистер Глауб, аккуратно шагая по комнате.
- Ни капли.
- Вы и не поверите, что мы ученые, которые ищут резкие образцы.
- На счёт вас не сомневаюсь, но лица ваших коллег выглядят, простите за прямоту, туповатыми.
- Ничего страшного, они привыкли.
Моё эго было задето, но я промолчал.
- И что вы хотите?
- Помочь вам покинуть это болото.
Возникла пауза.
- А зачем вам это? – осторожно спросила Аама.
- Мы похожи на работорговцев?
- Вы и на обычных торговцев не сильно смахиваете.
- Вы живёте здесь одна, - мистер Глауб подошел к столу, и твёрдо посмотрел в глаза Ааме. Девушка невольно откинулась на спинку стула, - Цветок, возросший на грязи, на болоте. Вы с юных лет чувствовали, что люди вокруг вас вам не ровня, что они ниже вас из-за того, что смирились со своей участью. Вы пытались покончить с собой, - Аама закрыла рукавами свои запястья, - Но не решились совершить акт до конца. Несмотря ни на что, вы верите в светлое будущее. И вот это будущее пришло. Мы можем помочь вам покинуть эту провинцию.
Аама опустила глаза и аккуратно постукивала пальцами по столу. Я отметил, что, несмотря на условия её жизни, её руки были чисты. Она сохраняла чистоплотность, несмотря ни на что.
- Вам нечего здесь терять. Я прав?
- Откуда вы всё это знаете? – тихо спросила девушка. Её самоуверенность как рукой сняло.
Мистер Глауб подошёл к ней и опустил левую руку на её щеку. Аама удивленно посмотрела на профессора, но ничего не сказала. Её губы немного дрожали, а глаза увлажнились.
- Вы хотите сказать мне да, но боитесь. Болото держит вас. Я не поведу вас с собой через силу. Если понадобится, то мы дадим вам время всё обдумать. Мы не решились задерживаться в трактирах, а остановились в нашей карете. Она стоит напротив трактира “Чахоточная кляча”. Мы будем ждать вашего решения там, - мистер Глауб отвернулся от девушки и обратился к нам, - Сэмвайз, Хью, уходим. Юной леди необходимо о многом подумать. Всего доброго, мисс Вивант. Вы сразу узнаете нашу карету.
Без лишних слов мы покинули “иблотку”. Профессор выглядел очень довольным, как кот, стянувший лососину с обеденного стола.
- Вы уверены, что она придёт к нам?
- Скажу больше, уже вечером она придёт к нам, держа небольшую сумку в руках.
- Откуда такая уверенность?
- Потому что Либен поступила бы так же.
- Почему вы не извлекли её душу сразу? К чему этот цирк? Неужели вы правда решили привезти её в наше убежище?
- Сэмми, - начал мистер Глауб не переставая улыбаться, - Ты стал в последнее время слишком докучать вопросами.
Мы просидели в карете остаток дня. К вечеру начался проливной дождь. Я уже начинал клевать носом, когда услышал стук в дверцу. Мистер Глауб отворил её и помог Ааме войти. Она вся сильно промокла, но в руках крепко сжимала небольшой саквояж.
- Ваше предложение еще в силе? – осторожно спросила девушка.
- Да, мисс Вивант. В силе.
Профессор постучал по слуховому окну и карета медленно двинулась.
Глава шестьдесят первая
***
Аама была явно напряжена. Она не была уверена в правильности своего решения, и, по всей видимости, сейчас испытывала сомнения. Особенно девушке было не по себе в обществе молчаливого Ооно, который не переставая скалиться не спускал с неё глаз. Я сидел рядом с Хью, в то время как мисс Вивант уселась подле мистера Глауба.
Ехали мы какое-то время в полной тишине. Мне ужасно хотелось спать, я всячески клевал носом, но я продолжал бороться со сном. Мое любопытство было сильно. Наконец тишину нарушила сама Аама:
- Мистер Глауб, если не ошибаюсь?
- Мистер Глауб, если на ”Вы”, а Лауфман, если на “Ты”.
Девушка усмехнулась и слегка расслабилась.
- Хорошо, Лауфман.
- Да, Аама?
- Куда мы сейчас едем?
- Сперва нужно покинуть Блейчмунд. Мы проедем через Асанояке…
- А мы не могли бы немного задержаться в нём? Я много читала про эту провинцию, правда книги были семидесятилетней давности, но, тем не менее, мне бы хотелось самолично увидеть бытность этого народа.
- Как пожелаете, можем ненадолго задержаться в городе Синто.
- Им до сих пор владеет Великий Дом Буредо?
- Да. Приятно удивлён вашей осведомленностью.
- Я, пожалуй, приму это за комплемент.
Мистер Глауб улыбнулся. Аама откинула голову на спинку сидения и прикрыла глаза.
- Теперь вы мне скажете, зачем я вам? – спросила девушка, не размыкая век.
- У вас есть какие-либо предположения?
- Да, много, но если я их все озвучу, и они окажутся неверными, то я буду выглядеть глупо в ваших глазах.
- А вы так хотите мне понравиться?
Девушка промолчала, слегка прикусив нижнюю губу. Профессор усмехнулся.
- Попробуйте, я люблю послушать чужие рассуждения.
- Ну хорошо. Ваш молчаливый друг явно смотрит на меня как голодная собака на свежее мясо, - Ооно слегка фыркнул, - Парень… Как же тебя звали… Стивен, по-моему. Прости, если неправильно запомнила, у меня не самая лучшая память на имена.
- Меня зовут Сэмвайз, но для друзей можно Сэм, - обиженно пробормотал я.
- Да, Сэм, постараюсь запомнить. Еще раз прости за бестактность, и заранее извиняюсь за предстоящую прямоту. Сэм смотрит на меня как влюбленный мальчишка. Ха! Вон и румянец на щеках, я права!
- Тут просто душно!
- Не оправдывайся! – усмехнулась Аама.
Несмотря на её шутливый тон, она была очень сдержана на эмоции. Если и улыбалась, то уголками губ. Всю безмятежность лица компенсировали её глаза. Они были безумно эмоциональные, если можно так выразиться. Её взгляд всегда говорил о многом. Мистер Глауб мне однажды сказал, что душевность собеседника можно узнать по его глазам. Чем меньше их подвижность, тем малодушнее человек. Аама была способна многое сказать, разок подняв свою бровь, и это не говоря о том, что её зрачки то и дело расширялись, в зависимости от испытываемых ею эмоций. Они сужались, когда она была встревожена, а расширялись, когда она была готова рассмеяться. Удивительная девушка.
- С этими господами всё понятно, но что ты скажешь про меня? – наконец произнёс профессор.
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, а затем девушка стала очень серьезной.
- Ты пережили сильную утрату. По всей видимости, потерял любимого человека. Ты смотришь на меня, но видишь не мои глаза. Исходя из того, что вы искали конкретно меня, осмелюсь предположить, что ты нашел некоторое моё сходство с утерянным человеком.
- Смелое заявление.
- Тогда почему ты отвел взгляд, когда я это произнесла? Извини, если задела за живое.
- Нет, - мистер Глауб улыбнулся, демонстрируя свои зубы, - Ты полностью права. Но зная всё это, почему ты согласилась пойти с нами?
- Потому что, Лауфман, вы были моим билетом к свободе, а я, судя по всему, вам нужна, и вы вряд ли захотите меня отпускать просто так.
Она говорила ровно, без малейшего упрёка. Мисс Вивант просто констатировала факт, ни более, ни менее.
- Ваша манера речи. Она сильно отличается от местного диалекта.
- Моими лучшими друзьями с детства были книги. Они мне дали гораздо большее, чем деревенщины вокруг.
- Вы бываете грубы.
- Неа, я просто прямолинейна. Не нравится – дверца открывается изнутри.
Никогда не слышал, чтобы кто-либо так дерзил мистеру Глаубу. Аама играла с огнём. С настоящим пламенем, но профессору это как будто бы нравилось. Да и мисс Вивант явно не пыталась задеть гордость своего собеседника, а лишь уязвить, вызвать его на эмоции. Но и мистер Глауб был не промах.
- Вы мне сейчас мстите за то, что я в библиотеке описал вашу жизнь?
- Скажем так, я не люблю демонстрировать свою слабость.
Мои веки стали тяжелыми. Я уже стал медленнее моргать.
- А чем это вызвано?
Тяжелый сладкий зевок, который привлёк внимание профессора. Он лишь загадочно улыбнулся.
- Ну, если хотите услышать, то я расскажу…
Но вот саму историю я не дослушал. Сон оказался сильнее.
Ближе к утру я внезапно проснулся. Я полулежал на Ооно, который скрестив руки на груди, не спускал своих глаз с девушки. Аама же спала на плече у мистера Глауба, который мечтательно улыбаясь смотрел куда-то в потолок, слегка приобняв девушку за плечи. Я прежде видел подобное выражение лица. Подобным образом Маяк смотрел на звёзды. По всей видимости, история мисс Вивант тронула профессора.
Я же моргнул и снова погрузился в царство снов без сновидений.
Глава шестьдесят вторая
***
Проснулся я окончательно, когда мы уже находились на границе с Асанояке. По всей видимости, мистер Глауб ускорял ход нашей повозки, когда Аама засыпала.
Многие люди выглядят очень раздавлено поутру, но не мисс Вивант. Она проснулась, сладостно потянулась и с интересом выглянула в окно. Ей, в отличие от меня, это позволялось. Мы стояли в очереди из повозок, на право преодоления границы провинции.
- Никогда не видела границу так близко.
- А видела ли ты когда-нибудь пылающий шар в небе? В народе он именуется Солнцем.
- Ха-ха, очень смешно, - ответила Аама, однако улыбнулась. Она прикрыла глаза и подставила свое лицо солнечным лучам, - Когда долго живёшь во мраке, то начинаешь по-настоящему ценить такие мгновения. Мы можем выйти и подождать своей очереди на улице?
- К сожалению, повозку разрешено покидать только по приказу пограничной стражи. Если мы выйдем раньше, то они могут заподозрить чего неладного, и не пропустить нас.
- Хм, ну ладно, - Аама молча уставилась на зелёные равнины, - А какому дому принадлежат эти стражи?
- Стража границ собирается преимущественно из ронинов.
- Самураев, которые не присягнули ни одному дому?
- Именно.
- Разве это плохо, что они никому не служат? – вмешался я в разговор.
Аама и мистер Глауб сперва бросили на меня взгляд, а затем переглянулись между собой. Как я понял, они решали, кто объяснит мне в чём я не прав, и судя по улыбке профессора, он решил уступить.
- Том… - начала Аама.
- Меня зовут Сэм.
- Да, прости Сэм. Так вот, ронинами становятся не по собственному желанию. По факту тебя изгоняют из твоего Дома. Ты можешь податься в другие Великие Дома, но если и там не примут, то прямая дорога на границу.
- Или можешь отказаться от обеих перспектив и стать разбойником, - добавил мистер Глауб.
- Ну да, но разбойников я не беру в учёт, потому что они обычно долго не живут.
- Тоже верно.
- Это, конечно, хорошо, но почему самурай обязан принадлежать Дому? – не унимался я.
- Потому что, мой дорогой друг, - продолжил профессор, - Великий Дом дает привилегии, дает вес твоему имени. Когда ты воин дома, на тебя и смотрят по иному. В то время как ронины, своего рода, бездомные. Ах да, многие самураи совершают самоубийство, чтобы не становиться ронинами.
- Странный народ.
- Они живут по очень древним законам.
- Слепое подчинение трактатам может очень дорого стоить современному поколению.
- Красивая фраза, Сэм, - сказала Аама, - Ты её сам придумал?
- Нет. Процитировал моего профессора.
Мистер Глауб довольно улыбнулся.
Очередь продвигалась очень медленно, наша спутница стала откровенно скучать.
- Лауфман, а что будет, если мы перейдём границу нелегально?
- Всё зависит от того, в руки какого Великого Дома мы попадём. Дом Буредо любят обезглавливать, Дом Аль-Каши любит накачивать подсудимого жидкостью, Дом Каминари предпочитает вешать, Дом Никия предпочитать сдирать с людей кожу, а Дом Мудаччи укладывают жертв на побеги бамбука.
- Да, эти господа знают толк в извращениях, - усмехнулась Аама, - А сёгун какого дома сейчас является тайсёгуном?
- Если меня не подводит память, то сейчас власть принадлежит Дому Каминари.
- А имя тайсёгуна…
- Дайдзин Каминари, правда ему уже давно за шестьдесят.
- Значит Великие Дома на пороге войны?
- Именно.
- Хм, досадно, - пожала плечами Аама.
Я чувствовал себя лишним в их диалогах и это меня сильно задевало. Это я всегда расспрашивал мистера Глауба об окружающих нас вещах! А теперь все вопросы задавала эта девица, да к тому же она и без того знает часть ответов! Я выглядел круглым дураком на её фоне. Ооно заметил моё негодование и лишь насмешливо покряхтел. Мне было ужасно стыдно за моё поведение, но я ничего не мог делать. Я чудовищно ревновал мистера Глауба к этой девушке.
Наконец настала наша очередь. Мы все вчетвером вышли из кареты, и нас заставили встать на колени в траву. Даже Ааму, несмотря на её длинное платье, заставили опуститься. Девушка с интересом изучала обмундирование стражи, чем явно смущала ронинов. Мистер Глауб договорился с капитаном стражи и нас преспокойно пропустили.
- Мистер Глауб, а зачем им эти мечи нодачи? – спросил я.
- Считается, что мастер этого клинка способен разрубить лошадь на две части, - ответила мне Аама.
Я бросил на неё злой взгляд, а она мечтательно улыбаясь, не сводила взгляда с чистого неба. Я понимал, что девушка это делает не со зла, у неё просто такой характер, но не мог ничего с собой поделать. Я стал её ненавидеть.
Глава шестьдесят третья
***
Как и пожелала наша спутница, мы остановились в городе Синто. Город находился на невысоком горном плато, однако с него открывался удивительный вид на рисовые поля и близлежащие деревни. В долине, подобно змеям, извивались многочисленные реки. Тут и там по ним неторопливо проплывали небольшие лодки, которыми управляли с помощью длинных палок.
Синто считался богатым городом, потому что в нём находилось духовенство, торговцы и знать, в то время как крестьяне селились в долинах. Жители Асанояке сильно отличались от обитателей других провинций. Считается, что они перекочевали на наш материк, после того как их остров стал идти ко дну. Император Фарг Седьмой присоединил провинцию Асанояке бескровным путем, лишь с помощью дипломатии и торговли. В провинции отсутствовало железо, но оно было в изобилии в провинции Фальгорн, а если конкретно – в Медной Горе, в которой правит Подгорный Король. Фарг седьмой присоединил провинции Фальгорн, Асанояке и Вингард исключительно хитростью. Он пообещал поставлять железо в Асанояке, Фальгорн пообещал поставлять лес, а королевству Вингард было обещано зерно. Вот только в Асанояке были рисовые поля, в Фальгорн железные прииски, а в Вингарде находились многочисленные леса. Образно выражаясь, Император Фарг Седьмой договорился с провинциями, ничего не имея на руках.
Но хватит истории, вы не для неё читаете мои записи. Мы отправились втроём блуждать по улицам этого необычного города. Лошадям было запрещено пересекать границы замка, поэтому на улицах были специальные повозки, которые возили люди, однако Аама отказалась на них ездить, посчитав этот вид транспорта бесчеловечным. Я хотел было процитировать мистера Глауба, но профессор меня уколол чем-то под ребро, из-за чего я пискнул, чем вызвал смех у нашей спутницы.
Аама была ко мне добра и внимательна, однако её проницательность и прямолинейность явно не располагали к моей симпатии. Я видел в ней соперника, но она явно не желала меня вытеснять из жизни мистера Глауба. Я понимал её мотивацию и поступки, но не принимал их. Вместо логики вперёд шла моя эмоциональность, что определенно развлекало профессора, в то время как Аама старательно не акцентировала на этом своего внимания. Она пыталась спрятать в себе свои чувства, подавить их всеми силами, вот только зачем?
Наша прогулка больше походила на экскурсию с детьми. Мистер Глауб шёл чуть позади, а мы с Аамой впереди. Девушка с интересом осматривала дома и людей, протекающих рядом, я же нередко бросал на неё взгляды, пытаясь понять, о чём она думала. Как же я, наверно, глупо выглядел.
- Лауфман, а чем сейчас отличаются самураи Великих Домов? – поинтересовалась Аама, когда мимо нас прошли вооруженные двумя клинками стражники.
- Ну, у каждого дома своя цветовая гамма и своё вооружение. Вот, например, у Дома Буредо особая страсть к клинкам. Многие воины славятся особой техникой фехтования тремя клинками. Одежды их синих оттенков.
- Тремя клинками? Это как? – удивился я.
- Они держат один меч в зубах. Какой в этом смысл – я не знаю, но если хорошенько ударить по этой катане чем-то тяжелым, то можно выбить челюсть. Что до Дома Мудаччи, - профессор обратился к Ааме, которая даже не взглянула в его сторону, - Они любят пользоваться яри и нагинатой. Одежды их оранжевые с желтым.
- Нагината? Что это такое? – спросила девушка.
- Это своего рода катаны с очень длинными рукоятками, которые больше похожи на копья.
- То есть Дом Мудаччи предпочитает держать дистанцию?
- Именно. Другое дело Дом Аль-Каши. Они пользуются техникой “лёгкого клинка”, как они её именуют. В качестве их оружия выступают клинки цзянь, которые превосходно сбалансированы, а так же бурдюк с алкоголем.
- С алкоголем? – переспросил я.
- Да, технику Дома Аль-Каши в народе чаще именуют “пьяным клинком”. Они напиваются перед боем и демонстрируют смертоносные танцы со своими мечами. Одежды их серого цвета. Следующие идут самураи Дома Никия. Они – настоящие мясники среди остальных Домов. У них до сих пор сохранилась культура отрубания носов.
- Носов?
- Да, чтобы доказать, что они убили своего врага. Раньше они всегда забирали голову поверженного врага, но они нажили себе слишком много врагов, и чтобы не возить за собой целую повозку голов, они стали отрубать носы.
- Мда, милые ребята, - усмехнулась Аама.
- Вот. Их узнать легко. На их доспехах множество острых шипов, вооружены они боевыми серпами, именуемыми кама. Не потому что это удобное оружие, а потому что ими легче отрезать нос. Подобно жнецам они проходят по полю боя. Про их пристрастие к сдиранию кожи я уже рассказывал. Что же до одежды – она у них красная.
- Как всё у них просто.
- Красная от крови врагов.
- А как они воюют при действующем тайсёгуне?
- Врагом может быть не только человек.
- О.
- Да, они не особо привередливые.
Мы остановились на перекрёстке, потому что перед нами проносился плотный поток из колясок.
- Ну и, наконец, Дом Каминари. Они считают себя самыми благородными из Великих Домов и не скромничают лишний раз об этом напомнить. Поэтому они пользуются преимущественно клинками нодачи.
- Но ведь ими невозможно размахивать в городах.
- Да, поэтому в городах они не сражаются. Они считают это неблагородным. Одежды же их зелёных цветов.
- Подождите, - вмешался я, - Вы говорили, что ронины – самураи, которые лишены дома, и они вступают в стражу, лишь если один из Великих Домов их не принял. Они что, должны овладеть новым оружием, если хотят вступить в другой Дом?
- Именно, Сэм. Поэтому и возникают трудности, ведь жители Асанояке очень привязаны к своим клинкам. Они – часть их жизни. Нередки случаи, когда самурай вспарывал себе живот обломком своего меча, чтобы избежать позора.
- Какие странные жители, - меланхолично заключила Аама.
- У всех провинций свои причуды.
- Да, особенно у Блейчмунда, - съязвил я.
Девушка бросила на меня быстрый и холодный взгляд. Больше мы не разговаривали в тот день.
Глава шестьдесят четвертая
***
К вечеру случилось нелепое происшествие. Самураи Дома Буредо пожелали изучить нашу необычную повозку и расспросить о нас Ооно и старого кучера. Вот только они были немы и никак не могли объяснить вспыльчивым воинам жестами про свой недуг. Ситуация стала накаляться, когда один из самураев потерял терпение и извлёк свои катаны из ножен. Кучер безучастно следил за происходящим, не слезая с козлов нашей кареты. Ооно же стоял перед воинами, меланхолично скрестив руки на груди. Самураев стало выводить из себя молчание нашего Опытного Образца. Неизвестно чем бы это окончилось, если бы не подоспевший мистер Глауб. Что до меня и Аамы, то мы продолжили гулять по городу, потому что девушке захотелось лучше его изучить, а профессор не хотел, чтобы она странствовала одна.
Мы гуляли в тишине. Аама изредка что-то изрекала, я же отвечал ей односложно и холодно. Например:
- Полюбуйся, какие узоры на этих стенах!
- Ага.
- Как думаешь, сколько лет этому дому?
- Не знаю.
- Какой красивый вид.
- Вау.
И в таком духе. Продолжалось это около часа, пока Аама не сказала:
- Я слышала, что в Асанояке самый лучший чай. Я хочу его попробовать.
- Как скажешь.
Мы зашли в заведение под интересным названием “Травяной Дракон”. Столики находились низко, потому нам приходилось сидеть на коленях на специально разработанных подушках. Мне пришлось помочь Ааме сесть, потому что её строгое длинное платье сильно затрудняло её передвижение. Мы сели друг напротив друга и стали терпеливо ждать.
К нам подошел невысокий старик с жиденькой бородкой. Он низко поклонился и широко улыбаясь заговорил.
- Привецтвую вас в насем скромном заведении. Какой цай вы позелаете?
- Мы приехали издалека, потому не особо знаем прелести чайных церемоний, ведь там, Сэм?
- Ага.
- Так вот, мы бы хотели, чтобы вы нас, если можно так выразиться, удивили.
- Как позелаете, милые вы мои гости. Тогда предлозу-ка я вам хоросенький цай с засмином. Этот засмин был вырасен в деревусках вблизи насего славного города Синто!
- Будьте любезны, господин…
- Цень.
- Цень или Чень?
- Цень, - уточнил старик.
- Хорошо, господин Цень.
- Нет, не Цень, а Цень, - поправил владелец.
- Ой, простите меня за мою бестактность, господин Чень, - Аама по театральному подняла брови и сложила руки в мольбе, - Понимаете, там откуда я родом, я редко встречалась с жителями вашей удивительной провинции.
- Ницего страсного. Я привык, - фыркнул старик и удалился.
Аама вздохнула и прикрыла глаза, а затем спросила:
- И долго ты будешь меня так буравить взглядом? Если тебе что-то не нравится во мне – скажи это, а то сама, упасите боги, чего додумаю.
- С чего ты это взяла?
Она посмотрела мне прямо в глаза с такой болью, что мое сердце невольно сжалось.
- Потому что я видела такие же взгляды с детства. Мои родители умерли, когда я была еще совсем ребёнком. Причём по глупому. Мать умерла при родах, а отец с горя напился, а через сутки его обнаружили в лесу.
Мне было не по себе, потому что и моё детство было идентичным тому, что было у Аамы. Девушка продолжала свой рассказ.
- У нас в деревне нет приютов, потому меня, как безделушку передавали из рук в руки. Так и выросла я, ребёнок целой деревни. Вот только сверстники меня ненавидели. Я отличалась от них, всегда. Я была очень худая, аж кости торчали. Бледность свою я и до сих пор сохранила. Сам понимаешь, годы идут, все девицы вокруг меня расцветали, становились румяными, круглощекими, пышногрудыми. И я, плоская и тощая как швабра. И волосы как мочалка, которой сажу оттирали.
- Какое грубое сравнение.
- Не я его придумала. Я то и дело старалась выглядеть как мои ровесницы: румянила свои щеки, подкладывала в свой лиф тряпок, чтобы хоть немного телу форму придать, строила из себя дуру, волосы себе пыталась завить, а толку? Потому махнула на всё рукой и стала жить сама по себе. Меня воспринимали как белую ворону, нет, как паршивую овцу.
Она говорила это, и я чувствовал по её голосу, как возрастало её возмущение. Аама очень долго сдерживала свою боль, и теперь вся она вырвалась наружу. И я, как истинный мастер поддержки бесед, спросил:
- А зачем ты мне это рассказываешь?
Аама даже рот невольно приоткрыла, но затем дрожащим голосом сказала:
- Да, зачем я тебе это рассказываю. Мне лучше заткнуться.
По её щеке пробежала слеза. Я растерялся. Мне была неприятна эта девушка, но почему? Лишь потому что мистер Глауб уделяет ей внимания больше, чем мне. Но это глупо!
- Извини, - сказала Аама и резко встала, от чего невольно покачнулась, но устояла на ногах, - Я – идиотка, - после этого она стала двигаться в сторону выхода.
Совесть подобна пиявке, которая присасывается под ложечкой, и в самые неприятные моменты начинает выкачивать кровь. Вот и я испытал это болезненное чувство, а потому поспешил за девушкой.
- Аама! – позвал её я, но она не останавливалась. Я перешел с шага на бег, взял её за руку и потянул к себе. Мы встретились с ней взглядом. Её глаза были красные от слёз. Сквозь зубы она процедила:
- Оставь меня, - и попыталась вырвать свою руку.
Вместо этого я прижал её к себе. Она сперва попыталась вырваться, оттолкнуть меня, но затем просто опустила голову на моё плечо и беззвучно рыдала. Мы так простояли, наверное, минут пятнадцать, без единого слова. Я лишь слышал её глубокие вдохи и чувствовал, как её плечи содрогаются. Её гордость как рукой сдуло. Никогда бы не представил эту девушку такой подавленной.
Наконец Аама сказала, не поднимая головы:
- Можешь меня отпустить. Я не буду сбегать. Мне необходимо умыться.
- Прости, пожалуйста, за то, что я был так груб с тобой, - прошептал я.
- Не извиняйся, я зазналась и забыла своё место. Отпусти меня.
Я выпустил девушку, и она направилась в сторону рукомойника. Я же вернулся на наше место и стал ждать её возвращения. Она вернулась минут через пять и выглядела так, словно надела беспристрастную маску. Её взгляд был стеклянным, и пустым. Она не смотрела на меня, а лишь молча ждала возвращения старичка с чаем. Так мы и просидели в этом заведении в полной тишине, молча выпили чай, после чего Аама сказала, что устала, и мы вернулись к нашей повозке.
“Забыла свое место”
Я вспоминаю эти слова, как какой-то страшный сон. Если бы я был менее зациклен на себе, то придал бы этим словам большее значение. Я мог бы обрести друга, родственную душу в её лице. Но ревность убила во мне все светлые чувства к этой девушке. Оглядываясь назад, я понимаю, что был к ней ужасно несправедлив. Когда я в последний раз видел Ааму, и когда познакомился с Ллос, то меня не покидало чувство вины. До сих пор не покидает это чувство. Прости меня, Аама, за то, что не пожелал тебя понять.
Глава шестьдесят пятая
***
На следующее утро мы стремительно покинули Синто. Во многом благодаря тому, что ночью к нам заявились самураи, что докапывались до повозки, и решили под покровом ночи нас проучить. Один из них был мастером трёх клинков. За это он очень поплатился, когда Ооно ударил рукой по лезвию катаны, которую молодой самурай держал в зубах. Я думаю, что не стоит говорить о силе удара нашего реанимированного друга. Скажем так, теперь этот наглец вряд ли когда-либо сможет снова жевать самостоятельно. Что же до остальных, то они пали без чувств от одного взмаха руки мистера Глауба. Пускай профессор и не боец, зато очень сильный маг. Аама смотрела на происходящее как-то безучастно. После нашей прогулки по городу, она стала подчеркнуто молчалива в моём присутствии. Даже старалась лишний раз не попадаться мне на глаза. Была это обида, оскорбление, или еще что-то, но с того дня, она построила между нами стену. Ещё бы, ведь я невольно обманул её доверие, продемонстрировав безразличие к откровениям Аамы.
Как на это реагировал мистер Глауб? Словно ничего и не изменилось. Он был абсолютно так же добр, общителен и приветлив, что со мной, что с Аамой. Да, когда я был рядом, она отвечала односложно и кратко. Она даже перестала засыпать профессора вопросами. Лишь молча смотрела куда угодно, кроме меня.
Да, меня грызла совесть за то, что я так поступил с этой девушкой, но, в то же время, мне безумно нравилось, что она перестала столь нагло лезть к профессору.
У Аамы была какая-то чёрная книжка, в которую она что-то записывала, или же зачёркивала. Из обрывков разговора мистера Глауба и мисс Вивант, я узнал, что Аама была поэтесса. Я знал про слабость профессора перед творческими людьми, потому мое недовольство стало нарастать. Да, она перестала с ним открыто говорить, но в то же время ей этого и не нужно было, чтобы привлекать к себе.
Я не знал стихов Аамы, мне даже было не интересно. Если бы книжка с её стихами попала в мои руки, то я бы случайно уронил их в горящую печку. А вот профессор то и дело просил девушку продемонстрировать свою поэзию. Аама долгое время отказывалась, но затем поддалась и протянула мистеру Глаубу свою тетрадь.
Так и продолжалась наша поездка. Аама больше не горела желанием исследовать мир. Лишь один раз она попросила, чтобы мы высадили её в Фаргстаге, и она пошла своей дорогой, но мистер Глауб отказал ей в этом желании. Девушка проникновенно посмотрела в глаза Лауфмана, но затем бросила быстрый взгляд на меня, и, словно опомнившись, безучастно пожала плечами.
В конечном итоге мы остановились возле трактира, на одной из дорог столичной провинции. Вроде он назывался “Путеводной Стрелой”, или как-то в этом роде. Я помню, что мы с мистером Глаубом очень долго ломали голову над этим каламбуром, пока Аама не указала пальцем на флюгель, который был неподвижен.
- Вот стрела, указывает путь в столицу, - меланхолично разъяснила Аама, после чего проследовала в заведение.
Девушка была умна, и её ум меня злил, но что я мог поделать? Мы последовали за ней в заведение. Ооно же остался в карете вместе с кучером. Аама попросила для себя отдельную комнату, аргументируя тем, что ей хочется побыть одной.
Мы вместе поужинали, и мисс Вивант, окончив свою трапезу, поднялась к себе. Мы же с мистером Глаубом остались одни в полупустом заведении. Трактирщик, как по всем законам жанра, полировал одну и ту же кружку в течение часа, правда он уже начинал клевать носом, а сидел за стойкой на случай, если нам еще что-то может понадобиться. Мы с профессором молча попивали эль. Я внимательно следил за ним, а его взгляд был устремлен куда-то в сторону. Первый терпение потерял я:
- Мистер Глауб, зачем мы везем Ааму с собой?
- Что? – мой голос вывел профессора из оцепенения.
- Зачем нам эта девушка?
- Я же уже отвечал тебе на этот вопрос.
- Нет, вы на него не ответили, - сказал я чуть твёрже.
- Что с того, что она с нами? – удивился профессор.
- Ну…
- Или тебя больше привлекает общество наших реанимированных друзей?
- Ну…
- Тогда что такое, Сэм? Почему ты так груб к мисс Вивант?
- Я не груб, - попытался я оправдаться.
- А я не слеп, Сэмвайз.
Профессор был похож на айсберг в этот момент. Мне даже стало не по себе.
- К чему эти сцены ревности, Сэм.
- Это не ревность…
- Не лги мне.
В глазах профессора промелькнули искры. Я же умолк и опустил глаза.
- Сэмвайз.
- Что?
- Подними на меня глаза.
Я нехотя подчинился.
- Откуда в тебе столько лицемерия? Я не твоя собственность, а ты не моя. Ты, как-никак, мужчина, а ведешь себя, как не пойми что.
- Я…
- Аама о тебе очень тепло отзывалась, но стоило мне оставить вас наедине, как она тебя возненавидела. Что ты ей сказал, Сэмвайз?
- Я ничего не делал.
- Она посвятила тебе стих, Сэм.
- Мне? Стих?
- Представь себе, да.
- И что в нём такого?
Искра промелькнула в глазах профессора, а затем его взгляд стал необычайно печальным, из-за чего моя напускная серьезность ушла в небытие.
- Она писала о том, что видит в тебе родственную душу, близкого человека. Что хочет с тобой познакомиться, подружиться. Весь стих был возвышенный, тёплый и нежный. А потом последнее четверостишье. Она дописала его, судя по всему, после вашего какого-то разговора.
- Что же она в нём написала? – осторожно спросил я, сжимая ручку своей кружки.
Мистер Глауб сделал большой глоток и сказал:
- Последнее четверостишье было переполнено болью и самобичеванием. Она называла себя обманутой и наивной дурой. Она не уничтожила строки, посвященные тебе. Лишь добавила свою ненависть к самой себе. Молодец, Сэмвайз. Ты не только гроза животных, так еще и разрушитель дамских сердец, - профессор по театральному поднял кружку вверх и осушил её в мою честь. Мне же стало безумно тошно. Только в тот момент я понял, что я натворил, что вся моя ревность и злоба были беспочвенны. Она вела себя так не для того, чтобы понравиться профессору, а только, чтобы сблизиться со мной. А я же её так грубо, можно сказать, отшил.
- Я должен перед ней извиниться, - сказал я, вставая.
- Ох, желаю тебе удачи, Сэмвайз, она тебе понадобится. А я еще посижу и выпью. Трактирщик! – крикнул профессор, - Повтори!
Мужчина аж подскочил на месте, чуть не выронив свою кружку, а затем наполнил её элем и отнёс к мистеру Глаубу. Я же направился в сторону спален.
Глава шестьдесят шестая
***
Я какое-то время стоял перед спальней Аамы и прислушивался к звукам, доносившимся оттуда. Она не спала, потому что я слышал шаги в её спальне. Я осторожно постучал в дверь. В комнате наступила тишина, а затем шаги приблизились к двери.
- Кто это? – осторожно спросила Аама.
- Это я, Сэм. Нам нужно поговорить.
Девушка ответила лишь после длительной паузы.
- Нам не о чем с вами говорить, Сэмвайз, - последовал холодный ответ.
- Позволь мне перед тобой извиниться.
Я услышал как щелкнул замок, а затем медленно открылась дверь. Я хотел пройти в спальню, но Аама жестом остановила меня.
- Зачем вы пришли? – она по-прежнему не смотрела на меня, а куда-то в сторону.
- Я хочу перед тобой извиниться, потому что поступил очень неправильно.
Аама отрицательно помотала головой.
- Нет, вы поступили правильно, я не та, перед кем вы должны так унижаться.
- Аама, что за глупости ты говоришь.
- Для вас я мисс Вивант, никак иначе.
- Но Аама…
- Мы не друзья, Сэмвайз, чтобы обращались друг к другу на “Ты”, - она бросила на меня такой проникновенный взгляд, в котором читалась непередаваемая боль, а затем снова отвела его в сторону.
- Я хочу перед тобой…
- Вами, - поправила девушка.
- Перед тобой извиниться, - настоял я.
Аама какое-то время молчала, а затем посмотрела мне в глаза.
- Нет, Сэмвайз, вы не хотите извиняться. Хотя бы самому себе не лгите. Я же вижу, как вы на меня смотрите. Вам я была противна с первой нашей встречи, - я хотел было остановить её, но она жестом приказала мне молчать, - Я знаю этот ваш взгляд. Я видела его с детства.
- Аама, мне правда перед тобой стыдно.
- Мисс Вивант, и нет, не стыдно. Я за свои двадцать лет неоднократно слышала подобные извинения. В последний раз меня повалили на пол и чуть не придушили. Вы не убийца, Сэмвайз, но я не даю людям второго шанса. Себе дороже. Разговор окончен. Спокойной ночи, Сэмвайз.
- Аама! – я хотел было остановить её, но она захлопнула передо мной дверь и закрыла её на замок.
- Для вас я отныне мисс Вивант. Когда наше приключение окончится – я перестану мозолить ваши глаза. Оставьте меня.
Я услышал, как скрипнула её кровать. Аама приглушенно дышала. Лишь на утро следующего дня я узнал, что она прорыдала всю ночь. Я должен был простоять под дверью, как однажды простоял мистер Глауб под моей. Но я настолько сильно разозлился, но не на себя, а на мисс Вивант, за то что она отказалась даже попробовать меня простить, что вернулся в обеденный зал.
Мистер Глауб сидел, вытянув ноги на соседнем стуле и, попивая эль, смотрел на двери спален.
- Вы знали, что она не захочет со мной говорить, - сразу вспылил я.
- Разумеется. Женщины – очень ранимые и гордые существа, и стыдно, что ты к своим годам этого так и не понял.
Мистер Глауб вновь поднял кружку и осушил её в мою честь. А затем позвал трактирщика, но тут уже мирно дремал за барной стойкой, потому профессор бранясь, чего с ним никогда прежде не происходило, подошёл к стойке и налил себе эль самостоятельно. Только сейчас я понял, что профессор был пьян.
Злость сменилась тревогой. Да, я видел, чтобы профессор пил, но никогда не видел его настолько пьяным. Сколько он выпил? Мы с ним пропустили по две кружки эля, затем, когда я пошёл мириться с Аамой, он заказал себе еще. Неужели за это время он успел осушить еще несколько?
- Мистер Глауб, может вам стоит перестать пить? – осторожно спросил я.
- Не правильный вопрос задаешь. Ты должен был спросить: “Мистер Глауб, мне составить вам компанию?”. Вот это – другое дело. Садись за стол, Сэмвайз и пей. Тебе тоже нужно продезинфицировать свои мозги, а то у тебя в них уже изрядно дурости накопилось.
- Что вы хотите сказать?
Профессор всунул мне кружку в руки и приказал:
- Пей. До дна пей, а не как скромная девица. Давай-давай-давай. Вот молодец. Это была штрафная, ха-ха!
Мистер Глауб самостоятельно наполнил еще кружки, и мы вернулись к нашему столу.
- Мистер Глауб, мне кажется, что неправильно заниматься самообслуживанием.
- Мне казеться, сто неплявильно, - передразнил меня профессор и сделал глоток, - Этот трактирщик хотел спать, и я ему спел. Пускай передохнёт. А что до самообслуживания – звон золотых монет способен задобрить любого трактирщика.
Мне вспомнилась семья трактирщика Вильса из “Мычащей Коровы”, как за золотую монету они были готовы отдать мне свою дочь. Мало кто открывал заведения, как говорится, для души. Все преследовали одну цель – заработки.
Мистер Глауб жестом мне приказал пить, и я сделал небольшой глоток, и со стуком опустил кружку на стол.
- Так. Сэмвайз. Скажи мне, - профессор опустил указательный палец на свой лоб, словно собираясь с мыслями, - Вот скажи мне. Как тебе Аама?
- Девушка как девушка, - пробормотал я.
Профессор поморщился так, словно запахло протухшими яйцами. Мне было и смешно, и в то же время не по себе от этого состояния Лауфмана. Никогда не видел его в этом состоянии и это меня очень забавляло. Я хотел потом ему это припомнить во всех подробностях и деталях.
- Ты. Ты врушка, Сэмвайз. Тебе она приглянулась. Признай.
- Ну…
- Давай, признавайся, Сэмми, - мистер Глауб глупо хихикнул.
- Ну да, она мне нравится.
- А еще тебе понравилась моя Либен. Не бойся, я не ревнивый. Ревнует тот, у кого заниженная самооценка. А мое чувство собственной… как её там…
- Важности?
- Во, важности. Оно это… непоколебимо, да. Ха-ха!
- И к чему вы это говорите?
- Не хочу я с тобой говорить, - обиженно пробормотал профессор, - Ты трезвый и смотришь на меня свысока. А еще не пьешь. Нашел на свою голову собутыльника. Тьфу!
Чтобы хоть как-то сладиться, я допил кружку до конца.
- Вот и умница, Сэмми, а если серьезно, - мистер Глауб прокашлялся и сел ровно. Моя уверенность в его опьянении вмиг улетучилась. Неужели он строил из себя пьяного, чтобы меня как-то отвлечь? – У меня нехорошее предчувствие по поводу нашего возвращения домой.
- Почему же?
- Может потому что я оставил Джуфа за главного? – усмехнулся профессор, - Или потому что возле нашего убежища блуждали разведчики?
- Мистер Глауб, - я прервал его рассуждения, - Зачем мы везем с собой Ааму?
- Потому что она мне понравилась, вот почему. Когда я её увидел, меня охватили те же чувства, когда я встретил Либен и когда познакомился с тобой. Она такая же, как и вы.
- Вы хотите забрать её душу?
- Я. Я еще не знаю. Меня до сих пор гложут сомнения на этот счёт. Она умна и очень душевна. Но всё-таки в ней меня больше привлекают её знания.
- Но ведь её мозг повредится, когда вы извлечете её душу.
- Я знаю, - вздохнул профессор и осушил кружку, - Но любовь не для каждого, Сэмми.
Глава шестьдесят седьмая
***
Этой ночью никто не уснул в трактире, кроме самого трактирщика. Мистер Глауб оставил ему на стойке десять монет золотом, и мы продолжили путь. Ехали мы в абсолютной тишине. Я не сводил взгляда с красных глаз Аамы. Моё сердце словно находилось в тисках. Мне почти физически больно было смотреть на неё. Меня грызла совесть, ревность, жалость и тоска. Мистер Глауб выглядел как всегда непринуждённо. Он откинулся на спинке сидения, и, скрестив руки на груди, задремал. Мисс Вивант не отрываясь смотрела как за окном мелькали деревья. Жалела она о том, что поехала с нами, или нет – сложно было сказать. Если раньше Аама с интересом изучала всё новое, то теперь ей было абсолютно наплевать на происходящее. А Ооно сидел и скалился. Как только наши отношения с мисс Вивант испортились, он не переставал улыбаться, когда видел нас рядом. Меня злила его ухмылка. Меня всё быстро начинало выводить из себя.
Когда Аама наконец уснула, наша карета ощутимо ускорила свой ход. Мне становилось дурно, когда я долго смотрел в окно, мозг отказывался воспринимать резкое движение картинки при полной неподвижности тела. К вечеру Аама проснулась и наш ход замедлился. Я не удивился, когда за окном стали мелькать знакомые пейзажи, означающие, что мы уже пересекли границу провинцию Йактпиль. На горизонте была видна наша гора, а значит, что через пару часов мы будем на месте. Однако наша повозка стала замедляться.
- Что происходит? – спросил я и взглянул на мистера Глауба. Он внимательно всматривался в окно и сказал мне молчать. Затем профессор жестом показал мне заткнуть уши, и когда я это исполнил, мистер Глауб запел эльфийскую песнь. Аама, не знающая ничего об этом заклинании, уснула. Когда пение окончилось, я повторил свой вопрос:
- Мистер Глауб, что происходит?
- У меня нехорошее предчувствие, Сэм. В воздухе пахнет кровью.
- Я чувствую запах железа.
- Именно так и пахнет кровь. Здесь что-то произошло, и нам лучше проделать оставшуюся часть пути пешком.
- А что будем делать с Аамой?
- Возьмем её с собой. Карета должна уехать.
Я взял саквояж девушки, и хотел было выйти из кареты, но профессор меня остановил.
- Возьми на руки мисс Вивант.
- Что? Почему я?
- Потому что нам могут понадобиться руки Опытного Образца Номер Один, а ты, будем уж откровенны, не способен постоять за собой.
Я хотел было возмутиться, но мистер Глауб был прав. Я неважный боец, а моих магических знаний недостаточно, чтобы побороть противника. Потому я аккуратно взял Ааму на руки и вынес из кареты.
Подумать только, насколько она была легкой. Едва она оказалась в моих руках, как прижалась щекой к моей груди и обхватила руками мою шею. Я не знаю, что ей снилось, но она блаженно улыбалась. Последний раз, когда я видел улыбку на этих губах. Всё бы отдал, чтобы вновь её увидеть.
Мы шли очень осторожно. Близилась ночь, потому на землю стали опускаться сумерки. Запах крови доносился со стороны горы, потому мы ускорили шаг, ожидая увидеть самое худшее.
Покинули карету мы на дороге, ведущей в селение неподалеку от нашего убежища, потому было решено продолжить путь полем. Но неожиданно мистер Глауб остановил наше шествие взмахом руки.
- Что случилось? – прошептал я.
Профессор указал рукой на горизонт. Я стал замечать, как в разных местах загорались костры. Большая группа людей встала лагерем возле нашего укрытия. Идти дальше было опасно. Мистер Глауб тоже это понимал, потому мы завернули в сторону, и направились в сторону нашего старого убежища.
- Мистер Глауб, почему мы обходим, ведь вы могли бы воспользоваться эльфийской песней.
- Да, но если там находятся паладины, то от моего песнопения не будет толку. Их божество Рейнхард делает своих последователей невосприимчивыми к иллюзиям и подобным заклинаниям. А теперь тихо, тут могут быть разведчики.
Зря, зря мы оставили Джуфа за главного. Эта мысль проносилась в наших головах подобно урагану. Запах крови действовал на меня немного опьяняюще, от чего мне стало не по себе. Я взглянул на Ааму и заметил, что её глаза слегка приоткрыты, и она наблюдает за мной через свои густые ресницы. Но через какое-то время девушка вновь их плотно закрыла. Что же ей снилось в этот момент?
До нашего убежища оставалось около двух вёрст, когда раздался повелительный крик:
- Стой, кто идёт?
Мы остановились как вкопанные. К нам стремительно приближался некто в сияющих доспехах в ведрообразном шлеме с Т-образным вырезом, из которого выглядывал кончик носа. По краям от него стояло два лучника с натянутыми тетивами.
- Меня зовут… - начал мистер Глауб.
- Это запрещенная территория, - перебил паладин, - Кто вы такие и куда вы направляетесь.
- Так вот, меня з…
- Я – паладин из Ордена Праведного Молота, меня зовут Антоний Светозарный. Кто вы такие? Вы испытываете мое терпение!
Лучники переглянулись. Видимо они и сами в первый раз вышли в дозор с этим паладином, но они должны беспрекословно подчиняться приказаниям вышестоящих по рангу.
- Если вы мне позволите сказать… - снова попытался заговорить мистер Глауб.
- Всё, мое терпение лопнуло, стреляйте! – взвизгнул Антоний.
Приказ есть приказ. Лучники пожали плечами и выстрелили. Обе стрелы на себя принял Ооно. Одна прошла его руку насквозь и остановилась буквально в пяти дюймах от лица профессора, другая впилась Ооно в бок.
- Вы не оставили нам выбора, - сказал профессор, щелкнув пальцами.
Доспехи лучников стали алыми, раздалось шипение, за которым последовали крики солдат. Они бросили свои луки и пытались стянуть свое обмундирование, но заклепки уже расплавились. Бедолаги пытались сорвать с себя одежду, но кожаная подбивка раскалившись прилипла к их телу и стала причинять нестерпимую боль. Они повалились на колени и начали стонать, а затем и вовсе притихли. Жестокая смерть.
Антоний зарычал и выхватил свой боевой молот. С криком он побежал на нас, гордо подняв свое оружие над головой, которое засияло светом, и попытался ударить им мистера Глауба, но профессор просто сделал шаг в сторону и молот ударился о землю. Вновь поднять оружие не позволил Ооно, ударивший основанием кулака прямо по шлему паладина. Звон раздался такой, словно кто-то ударил в колокол. Воин света повалился на спину и застонал. Не удивлюсь, узнав, что из его ушей потекла кровь. Так или иначе, Хью взялся за молот и, что было сил, ударил им по шлему лежачего паладина. Кровь хлынула из Т-образного выреза, и не удивлюсь узнав, что не только кровь, потому что шлем смяло почти в лепёшку.
Свет молота погас и Ооно взглянул на свои руки. Кожа на них была обуглена. По всей видимости, защитное заклинание паладина наносит урон нежити, но со смертью воина и чары угасли. У паладинов было оружие, способное сразить наши реанимированные образцы. Ооно решил оставить себе молот как сувенир и мы стремительно побежали в сторону убежища, нельзя было терять ни минуты, потому что на звуки битвы могли подтянуться еще люди.
Глава шестьдесят восьмая
***
До нашего старого убежища мы добрались уже без происшествий. Мистер Глауб выглядел очень сосредоточенным, Ооно не посчитал нужным извлекать из своего тела стрелы, по всей видимости, из-за того, что ему не удастся остановить кровь. Если нас встретили эти паладины, то в каком состоянии остальные наши мертвецы? Я и в правду стал о них волноваться.
Зайдя в хижину, мы встретились с новой проблемой: как спуститься по лестнице, держа на руках Ааму и помочь опуститься Ооно. Но последняя проблема решилась сама собой. Реанимированный Хью, подобно мешку с картофелем, рухнул в люк и до нас донёсся глухой удар его тела о пол. Что до нас, мистер Глауб взял одеяло, что осталось в хижине еще с тех пор, как в неё вошли Хью и Марла. Ааму посадили мне на спину и плотно привязали ко мне так, чтобы она не мешала мне двигаться. Её голова покоилась на моем плече, и я чувствовал шеей её горячее ровное дыхание, которое меня немного щекотало. Еще раз повторюсь, хорошо, что мисс Вивант так мало весила, я даже и не чувствовал её веса на себе.
Очень осторожно я опустился по лестнице, максимально прижимаясь к ней, чтобы девушка не задевала стены. Мистер Глауб опустился после меня, тщательно прикрыв наш потайной ход. В нашем коридоре царила непроглядная тьма. Лауфман щелкнул пальцами и на кончике его большого пальца появился язычок пламени, который осветил наши лица. Он был очень недоволен.
- Найдя тела убитых караульных, они непременно обыщут эту хижину. Остается надеяться, что паладинам не хватит ума сдвинуть кровать, - профессор усмехнулся, - Они настолько сосредоточены на магии, что не в состоянии полноправно оценить её отсутствие.
- Вы думаете, что они не нашли наш основной вход? – спросил я.
- Вряд ли, он замаскирован без использования заклинаний. Так, где Опытный Образец?
Ооно вышел к нам из темноты, держа в руках незажженный факел. К своему отвращению я обнаружил, что падение деформировало нашего реанимированного друга. Как минимум его шея была искривлена под неизвестным мне углом, а из левой руки торчала кость.
Мистер Глауб зажег факел и передал его мне.
- Осторожней, не опали волосы нашей гостьи. Опытный Образец Номер Один, дай мне свою руку.
Ооно послушно протянул её, и профессор смог срастить сломанную кость. После этого реанимированный взял себя за голову и после трёх громких щелчков, смог её вправить. Мистер Глауб хотел нарастить кости и на ней, но Ооно показал руками, что в этом нет необходимости. Нужно было идти дальше.
Профессор забрал у меня факел, и мы втроем подошли к тайной двери, ведущей в нашу основную пещеру. Хитрость заключалась в том, что без физической мощи снаружи её нельзя было открыть, в то время как со стороны пещеры было достаточно маленького толчка, чтобы преграждающий камень откатился, нужно было всего лишь сдвинуть парочку преграждающих досок.
Когда мы вошли в пещеру, мы ощутили устойчивый запах крови. Ооно скалился, по всей видимости, он уже чувствовал, что нас ждёт в конце. Мистер Глауб нахмурился, его прогнозы были не утешающие. Мы уже не бежали, смысла как такового не было, но, тем не менее, мы шли большими шагами. В какой-то момент стало слышно хлюпанье под нашими ногами.
- Это что? Вода? – спросил я, но мистер Глауб лишь слегка зарычал.
Рычащий профессор был вне моего понимания, но потом я понял о причинах его рычаний, потому что чувствовал устойчивый запах железа, доносящийся с земли. Мне сделалось дурно, ведь под нашими ногами была кровь, но откуда?
Когда мы, наконец, достигли звездного зала, я с трудом удержал рвотные позывы. Он был по щиколотку наполнен кровью, а по залу блуждало множество реанимированных мертвецов, которых мы не видели прежде. На своем любимом камне всё так же невозмутимо сидел Маяк и смотрел на звёзды. Единственное, что не изменилось в нашем убежище.
С порога мистер Глауб окликнул Джуфа, причем так громко, что его было бы слышно даже в нашем старом убежище. Спустя некоторое время к нам вышел Джуф, двигающийся немного вприпрыжку. Когда он подошёл поближе, мы увидели, что одна нога была короче другой.
- Мастер! Сэмвайз! Как я рад вас видеть! – по-театральному вскинув руки, заговорил Джуф.
- Это что? Третья рука? – спросил мистер Глауб.
И правда, у мертвеца из-за спины выглядывала пятая конечность.
- Это? Ах да, иногда рук бывает недостаточно, хихихи.
- Во что ты превратил наше убежище? Я оставил тебя всего-то на три недели.
- Ну да, но спустя два дня после вашего уезда начинки для душ пошли в наступление. Но они не знали, у какой конкретно пещеры и выбрали заведомо неправильную. Потому и пополнили нашу семью.
- Скольких вы убили? – холодно спросил профессор.
- Почему так грубо? Не убили. Тим, Дуб, Таурос и Оонд принесли их мне почти живьём. Просто с переломанными руками или ногами. Иногда конечности шли следом за телом. Хихихи.
От этого новоприобретенного хихиканья Джуфа, мне было не по себе. Оно было переполнено безумием и одержимостью.
- Джуф, сколько теперь у нас реанимированных мертвецов?
- С телом, что на спине у Сэмвайза, будет сто двадцать шесть.
- Нет, её пока трогать не будем.
Джуф скорчил такое выражение лица, словно ребенок, узнавший, что всё печенье было уже съедено.
- Ты упомянул Тауроса, - напомнил я, - Кто это?
- Ах да, - Джуф стукнул себя по лбу, - Напрочь забыл его вам продемонстрировать. Таурос! Покажись своему Мастеру!
Раздалось тяжелое цоканье копыт и из глубины пещеры вышло настоящее чудище. Голова и голени были от быка, почему-то присутствовал хвост, торс, судя по всему, принадлежал орку, одним богам известно, откуда взявшемуся, из рук и плеч торчали железные острые шипы, видимо дело рук Дуба, а на груди висел человеческий череп. Эта хренотень, а по-другому это омерзительное творение назвать нельзя, была размером с Тима. Его голову обрамляли широкие огромные рога, так же выкованные из железа.
- Ты что, попытался воссоздать минотавра? – прошептал мистер Глауб.
- Но согласитесь, почти получилось! Таурос, поздоровайся с Мастером.
Чудовище выдало глубокое низкое “Му”, и шлепнуло пару раз по крови на земле.
- А откуда вся эта кровь? – спросил профессор.
- Пролилась, хихихи.
- Откуда?
- Из тел, хихихи.
- Джуф, что ты наделал.
- Что я? Мы, Мастер. Мы на пороге нового мира, и вы в нём будете новым богом! Хихихи!
- Сэм, уложи Ааму в своей комнате и оставайся с ней. Мне нужно кое с чем распорядиться.
Я пошёл в направлении спален и краем уха услышал фразу мистера Глауба:
- Джуф, подготовь всё для операции, мне нужна будет твоя помощь.
Глава шестьдесят девятая
***
Я аккуратно уложил Ааму на свою кровать, и хотел было уйти, но она сквозь сон взяла меня за руку и не отпускала, потому я сел подле неё. Как сейчас помню, как невинно она тогда выглядела. Мисс Вивант спала как младенец и была в этот момент столь очаровательна, что вся моя злоба и неприязнь улетучилась. Она увидела нас с профессором друзей, надежду на новую жизнь. А что в итоге? Принесли её в змеиное гнездо.
Моё сердце сжалось, когда я услышал стук в дверь. Нехотя я отнял свою руку от Аамы, что стоило для меня немалых усилий. Когда мне удалось вырваться, девушка сжала пальцами одеяло и прикусила губу. Что же ей такое приснилось?
За дверью меня ждал профессор.
- Сэм, позволь мне войти.
- Да, конечно, - я отошел назад, пропуская мистера Глауба.
Войдя он тут же запер дверь на замок и приблизился к спящей Ааме. К моему удивлению, я не испытал никакой нотки ревности, даже когда мистер Глауб провел рукой по её щеке.
- Она прекрасна, неправда ли?
- Вы всё-таки решили извлечь её душу, - заключил я.
Профессор лишь тяжело вздохнул.
- Любовь не для каждого, Сэмвайз…
- Хватит повторять это. Что это вообще значит и как относится к делу?
Мистер Глауб убрал прядь волос с лица девушки. Он относился к ней не как любовник, а как отец к ребёнку. И тут я впервые отметил их внешнее сходство.
- Мистер Глауб, Аама – ваша дочь?
- Наша с Либен, да.
- Но почему вы с ней так поступили?
- А что мне оставалось делать, Сэмвайз? – мистер Глауб перевёл взгляд на меня. В его глазах блестели слёзы, - Либен посчитала, что ребёнок сможет нас сблизить, объединить. И какое-то время это было так. Но моя супруга стала ревновать меня к ребёнку, потому что вместо того, чтобы уделять время ей, я проводил его с девочкой. Мы даже не дали ей имени.
- Как это?
- Вот так. Все варианты не нравились Либен, и когда ребёнку исполнилось три месяца, а имя всё не приходило, я понял, что моя жена не хочет привязываться к дочери.
- И вы решили её отдать?
- Так было бы лучше. Я омерзительный отец, а муж и того хуже. Нашел небольшую семью в Блейчмунде, дело было за малым, внедрить ребёнка в неё.
- Но ведь у Аамы умерли родители, едва она родилась.
- Умерли не её родители. Та малышка благополучно попала в приют Гвинтоэра.
- И никто не обнаружил подмены?
- Абсолютно никто. Я даже не знал, как её назовут.
- Вы специально ждали столько лет, чтобы она выросла? – осторожно спросил я.
- Да, но я не имел никакой информации о ней. Я знал, что она останется в Блейчмунде, и что при возможности я смогу её забрать.
- Вы собираетесь забрать жизнь собственной дочери? – спросил я в лоб.
- Сэм… - мистер Глауб задрожал, - Любовь не для каждого…
- Это ваша дочь! – крикнул я.
- Я знаю! Я знаю это, Сэм! – профессор резко встал, - Но лишь душа нашей с Либен дочери сможет воссоздать мою любимую такой, какой я знал.
- Вы больной ублюдок, - вырвалось у меня из уст.
- Хм, видимо я заслужил это обращение, - проговорил профессор, - Но это окончательное решение.
- Неужели нет другого выхода? – спросил я с надеждой.
- Есть одна. Очень тяжелая и сложная операция, которую мы с тобой не отважились совершить.
- Какая?
Профессор взял Ааму за руку и нежно её погладил.
- Моментальная замена души. Я должен буду извлечь душу из заранее раскрытого сердца, и едва душа покинет тело – тут же заменить её другой.
- Но это же не будет ваша дочь, мистер Глауб. У вас есть начать всё сначала, взять с собой Ааму и уехать, быть для неё семьей, стать отцом! Неужели лучше остаток дней просуществовать с воскресшим трупом!?
Моему возмущению не было предела. Я говорил на повышенных тонах, но мистер Глауб не поднимал на меня взгляда, а лишь отрицательно мотал головой.
- Нет, Сэмвайз. Слишком поздно. Я перестал быть отцом двадцать лет назад, когда отпустил её из своих рук.
- Вы безумец.
- Да. Я без ума от любви. Пойми, Сэм, что любовь не для каждого.
- То есть любовь к вашей жене вам дороже, чем любовь к вашей д…
Я прервался на полуслове. Моя мать умерла при родах, и у моего отца оставался только я. Но он не смог жить, видя меня. Я казался для него каким-то насмехательством над его чувствами. По крайней мере так решил для себя я, пока рос в приюте. Не прошло и трёх дней от моего рождения, как отец покончил с собой, не вынеся разлуки с моей мамой. Мы с Аамой были ближе, чем могли себе вообразить. Если бы у моего отца была возможность пожертвовать моей жизнью, чтобы воскресить свою жену, он бы не задумываясь сделал бы выбор в её пользу.
От осознания этой жестокой истины, я почувствовал неописуемую слабость. Я прислонился спиной к стене, ноги едва держали меня.
- Ты не понимаешь меня, Сэмвайз, но так будет лучше, - профессор взял Ааму на руки и подошёл к двери, - Я попытаюсь её спасти.
- Вы не спасете обеих. Не лгите себе, - бормотал я, отрицательно мотая головой.
- У меня нет выбора. Уже слишком поздно что-либо менять, Сэмвайз. Прости меня.
Я отрицательно помотал головой. Профессор вздохнул и открыл дверь.
- Мистер Глауб.
- Да, Сэмвайз?
- Я буду присутствовать на операции.
- Спасибо тебе, Сэмвайз.
- Я это делаю не ради вас, - отрубил я.
- Я знаю, Сэмвайз, я благодарю тебя от её лица.
Скольких проблем можно было избежать, если бы я проявил чуть больше настойчивости, если бы не был такой тряпкой. Но уже поздно! Слишком поздно! Аама Глауб, я должен был остановить твоего отца.
Глава семидесятая
***
Я не помню как добрался до лаборатории. Шел я как в тумане, то и дело натыкаясь на скалящиеся рожи реанимированных мертвецов. Возле стола, на котором лежала Аама толпились все наши Опытные Образцы. В лицах каждого, что удивительно, читалось волнение. Даже Маяк стоял, прижав к своей груди фонарь, не переставая бормотать про “Космос”. Оонд стояла рядом с Дубом, и, к моему удивлению, они держались за руки. Ооно был позади Оонт и его рука, из которой извлекли стрелу, покоилась на её плече. Мистер Глауб взволновано стоял возле операционного стола и не сводил глаз со своей дочери. Джуф держал наготове кристалл Анима желтоватого цвета.
Когда я вошёл, то все взгляды устремились на меня. Улыбнулись все, даже профессор. Он выглядел так, словно вот-вот расплачется. Я приблизился к столу и молча кивнул.
Стенографии были не нужны. Мы и без того знали результат, который мог произойти. Мистер Глауб знал, что больше операций не будет происходить. Лишь с Аамой и с Либен.
Профессор долго собирался с мыслями, но затем сказал:
- Джуф, обездвижь её.
Ассистирующий бродяга опустил большой палец на лоб девушки, а мистер Глауб начал срезать её одежду, обнажая её белую грудь, которая плавно поднималась и опускалась от дыхания. Профессор держал скальпель и на какое-то время остановил его над кожей девушки. Он не мог решиться сделать это, но любовь к Либен взяла вверх. Аккуратная линия и грудная клетка девушки была раскрыта. Я заметил, что Аама слегка нахмурилась от боли, но она была парализована, к тому же еще находилась под эффектом эльфийской песни.
- Сэм, мне нужна будет твоя помощь.
- Моя?
- Да. Джуф держит Ааму, а ты должен будешь вложить душу в её сердце в тот же момент, как я извлеку кристалл Анима. Ни секундой позже.
- Я не смогу.
- Можешь, Сэмвайз. Я могу довериться лишь тебе.
Мистер Глауб проникновенно посмотрел на меня. Как сильно бы я ни был зол на профессора, но я не мог не помочь ему. Я был последним проблеском света для мистера Глауба. Джуф протянул мне кристалл, и я взял его.
Лауфман стянул свою перчатку и опустил свою руку на бьющееся сердце девушки. Оно стало биться сильнее. Профессор закрыл глаза и произнес слова заклинания.
Аама закричала так пронзительно и звонко, что мне стало ужасно не по себе. Из глаз мистера Глауба хлынули слёзы. Он вытягивал душу собственной дочери, а выглядел так, словно избавлялся от своей. Ровным счетом именно так. В этот самый момент Лауфман терял последние остатки своей человечности. Он и сам это понимал, но центром его мыслей была идея возвращения Либен. Влюбленный кретин.
Я стоял наготове. Держа кристалл почти что у самого сердца. Едва профессор отдёрнет руку, как я буду готов вложить новую душу в это тело. Момент был напряженный, и напряжения добавляло безумное хихиканье Джуфа.
Наконец мистер Глауб отнял руку, сжимая пальцами кристалл кофейного цвета. Я не теряя ни секунды, прикоснулся к сердцу кристаллом, и кровеносный орган его принял. Это было выполнено настолько быстро, что мы даже не сбились с ритма сердца. Оно продолжило биться, словно и не останавливалось. Сперва медленно, а потом быстрее и быстрее. Джуф убрал руки и собственноручно залатал грудь Аамы. Это было сделано настолько аккуратно и осторожно, что швов почти и не видно было. Оставалось лишь ждать.
Мистер Глауб повалился на пол. Он смотрел на вырванную душу дочери и рыдал. Профессор целовал её, а слезы текли подобно ручьям по его щекам. Он выглядел абсолютно разбитым. Еще бы, ведь профессор осознавал, что обратного пути больше нет. Он обрубил последний мост, и сейчас держался за последний уцелевший камешек. И к своему удивлению я понял, что не испытываю жалости к этому человеку. Больше никакой жалости. Я смотрел на него, и ненависть заполняла мою душу. Однако сейчас, находясь в темнице и расписывая эти события, я преисполнен к нему превеликой жалости. Он осознал, что его одержимость достигла апогея и ему не остается другого выбора.
Мы стали ждать воскрешения Аамы. Оно проходило дольше обычного, что вызывало у нас опасения. Но, наконец, появилась реакция на свет и Аама открыла свои глаза.
- Где я? – прошептала девушка.
- Аама, ты жива! – воскликнул профессор, вскочив на ноги.
Девушка какое-то время смотрела на его лицо.
- Лауфман, это ты?
- Да, моя радость, это я! Аама, моя дорогая Аама.
- Я тебя узнаю, но я не Аама.
- А кто ты?
- Меня зовут Ллос.
Профессор отстранился назад и прикрыл свой рот рукой. Я решил вмешаться.
- Аама.
- Ллос, - поправила девушка.
- Что вы помните?
Девушка попыталась привстать, но была еще слишком слаба, потому лишь потянулась на операционном столе.
- Что я помню? Я помню, что я заплатила за вас на рынке, потому что у старика Эйгана. Но в то же время я помню этого выродка, - она указала рукой на Джуфа.
- Хихихи.
- Как же он мерзко хихикает, - проворчала девушка.
- Откуда у вас имя Ллос? – спросил я.
- Без понятия. Я помню нашу поездку и наши разговоры, Сэмвайз, - девушка сделала особый акцент на моем имени, - Но в то же время я помню красные огни, алкоголь и каких-то людей, мелькающих предо мной. К тому же имя Ллос.
- Я рад, что ты жива, Ллос, - сказал профессор. Ему было всё равно, Аама или Ллос, главное, что она его узнавала и признавала.
- Я ужасно голодна, у вас случайно нет мяса? – спросила девушка.
Я услышал тихое рычание, доносящееся от реанимированных существ. Они признали в ней свою.
Глава семьдесят первая
***
Мне было страшно находиться в присутствии Ллос. От Аамы в ней были лишь воспоминания и внешность и всё. Да и то её кожа приобрела синеватый оттенок по неизвестным мне причинам. Мистер Глауб этих перемен словно бы и не замечал, как-то нелепо улыбаясь в присутствии девушки. Но я-то видел, что это больше не Аама. Начнем с того, что она перестала быть робкой и стеснительной. Быть может этому виной было полное отсутствие страха. Она была единственной из реанимированных, которой было наплевать на мистера Глауба. Ллос никому не подчинялась. Не говоря уже о том, что она испытывала скуку. Никогда не мог себе представить, что воскресший труп будет скучать. Как это проявлялось? Она говорила об этом открыто, при этом вела себя как капризный подросток с царскими замашками: “Мне скучно, я не хочу ничего делать, развлекайте меня”. Если прежде Аама любила книги и поэзию, то у Ллос отсутствовали эти предпочтения.
Мне стало интересно, а чью вообще душу использовали для реанимации. Мистер Глауб дал какой-то невнятный ответ. После извлечения души Аамы он словно тронулся умом. Я нередко заставал его, разговаривающим с её кристаллом. Потому мне пришлось обращаться за вопросами к Джуфу. Однако он нередко пропадал в нижних уровнях пещеры, откуда после нашего возвращения стало доноситься низкое рычание, от которого кровь застывала в жилах.
Однажды мне удалось его поймать на верхних уровнях. Произошло это лишь спустя неделю, хотя сложно точно сказать какое было время. Из-за осады паладинами, мы перестали выходить на поверхность, и потому единственным моим способом разделения дней являлся сон, а с учетом того, что он у меня был нарушен, то неделя – очень условное значение.
- Джуф, постой.
- Да, начинка для души? Ой, это вы, Сэмвайз. Не узнал, хихихи, - неестественно широко улыбаясь, почти пропел Джуф. Только сейчас я заметил, что уголки его губ были подрезаны, но зачем?
- Скажи мне, чью душу ты использовал для Аамы?
- Аамы? Никогда не слышал этого имени, хихихи.
Я понимал, что Джуф обезумел после своих экспериментов. Он мог говорить мне правду с тем же успехом, что и солгать. Конечно же он знал, что Аама стала Ллос, но специально игнорировал её старое имя. У меня не было других вариантов, к кому можно было обратиться, потому я настоял на своём.
- Я говорю про Ллос.
- Ах да, миленькая, очаровательная Ллос. Так что тебе интересно?
- Чья у неё душа?
- Как чья, очевидно же, что Ллос, хихихи.
Я вспылил и схватил его за грудки.
- Не строй из себя шута, мне нужен ответ.
Джуф посмотрел на мои руки и рассмеялся.
- Если кто из нас и шут, то только вы, Сэмвайз, хихихи.
Бродяга взял меня за руку и убрал её со своего ворота, словно это был прилипший банный лист, после чего он начал скручивать её. Боль пронзила меня и я закричал.
- Вот, музыка твоей души, хихихи. Вы – жалкий вид, Сэмвайз.
Джуф с толком отпустил меня, из-за чего я упал лицом в кровь, что была на полу пещеры.
- Но если уж вам так хочется, то так и быть, расскажу, хихихи. Недельку или две назад тут проезжала карета с решетками, так вот обладательницу этой души мы забрали оттуда, хихихи.
- Из тюремной кареты? – переспросил я.
- Я и без того слишком много рассказал. Спроси у миленькой Ллос сам. Ей будет интересно поговорить с тобой, хихихи., - после этого Джуф отвернулся и захромал от меня в сторону нижних уровней.
Он был прав, ответы я мог получить лишь от самой Ллос, потому я отправился на её поиски. Нашел я её прогуливающейся недалеко от кузницы. По всей видимости, она донимала нашего Дуба, но быстро потеряла к нему интерес.
- Аама.
- Ллос, - поправила девушка.
- Да, прости, Ллос, есть минутка поговорить?
- Хм. Давай я сверюсь со своим расписанием, - она скрестила руки на груди и задумчиво посмотрела на потолок, - Да, я смогу выделить тебе время между дневным и вечерним бездельем. Только давай уйдем отсюда, тут скучно.
- Можем поговорить в моей комнате, - предложил я.
- Как скажешь, её я не видела, хоть какое-то разнообразие.
Когда мы пришли, я закрыл за нами дверь.
- Итак, Ллос, мне нужно с тобой поговорить.
- Да неужели, Сэмми? – спросила Ллос, садясь на мою кровать, - А я-то в первый раз не поняла.
- У меня нет времени на эти игры.
- Но есть время на задавание глупых вопросов? – она странно смотрела на меня, при этом не переставая улыбаться.
- Да, ты права. Ллос, что ты помнишь из своей другой жизни? Не жизни Аамы.
- Подойди поближе, а то неудобно разговаривать на столь интимные темы на столь большом расстоянии друг от друга.
У меня было нехорошее предчувствие, но я подошёл поближе.
- Садись рядом, - Ллос погладила одеяло моей кровати, - Я постараюсь тебя не укусить.
Едва я сел рядом, как девушка опустила голову на мои колени. Я немного растерялся, но она взяла меня за руку, и боги, как же она была холодна.
- Итак, Сэмми, тебе интересно, что я помню?
- Да.
Она прислонила мою руку к своей щеке и закрыла глаза.
- Я уже говорила, что помню красный свет. Помню, как лился алкоголь. Помню много-много людей. И помню еще кое-что.
- Что же?
Ллос села рядом со мной и опустила голову на моё плечо.
- Ты правда хочешь знать, Сэмми?
- Да.
Она провела языком по моей щеке. Только сейчас я понял, что на ней осталась кровь после падения. Я хотел было встать, но Ллос меня удержала и повалила на спину. Её физическая сила ощутимо возросла. После этого она села на меня и стала медленно расстегивать пуговицы на моей рубашке. Я пытался сопротивляться, но она одно рукой схватила меня за запястья и держала над моей головой. Я был полностью в её власти.
- Сэмми… - она провела ногтем по моей груди, - Я помню, как была в подобном положении. Я сверху, а какой-то мужчина снизу. Я помню, как целовала его шею и грудь, вот так, - она стала осыпать меня поцелуями. Мне было не по себе от них, потому что они были буквально ледяные, - Сэмми, я что, перестала тебя привлекать? – усмехнулась Ллос.
Я не ответил и попытался вырваться, но девушка опустила голову на моё плечо, по-прежнему удерживая мои руки.
- Я же помню, как ты глядел на меня. Как почувствовал ко мне искру и желание. И что теперь? Я больше не так красива для тебя.
- Ллос, что ты делаешь?
- Считай, что исполняю твои потаенные желания, милый.
- Ллос, мне неуютно.
- Ты всегда мне казался каким-то мальчишкой. Будь мужчиной, Сэмми, - она прошептала мне на ухо, - Возьми меня.
В любой другой ситуации, быть может, я бы и возбудился, но мне было до того страшно, что я заёрзал. Ллос усмехнулась и прошептала:
- Рассказать, что еще я помню?
Я встретился с ней взглядом, и мне стало не по себе. Ллос улыбалась, но не так, как улыбалась Аама. Это был оскал зверя. Девушка схватила меня за горло и сжала.
- Я придушила того сукина сына, и мне это безумно понравилось.
Я стал хватать губами воздух, и Ллос отпустила меня.
- Я помню бордель, я в нём работала по собственному желанию. Но денег в какой-то момент мне стало мало. Я желала удовольствия, а стала его испытывать лишь причиняя боль другим. И в какой-то момент я заигралась и убила своего клиента. Ха-ха!
Ллос снова слизала кровь с моего лица. Я боялся даже пошевелиться. Я был в объятиях змеи, по-другому это не назвать никак.
- И мне это понравилось! Так стало еще с несколькими клиентами, пока меня наконец не арестовали. Ах, какая была досада!
- Отпусти меня, - прошептал я, - Прошу тебя.
- Просишь? Ха, да ты должен меня умолять, дурачок.
- Аама, прости меня.
Девушка вздрогнула и прошипела:
- Аамы больше нет, я – Ллос.
- Аама, - не унимался я, - Я был настоящим дураком. Я должен был спасти тебя, защитить. Я должен был сберечь тебя, но не смог.
Глаза Ллос наполнились кровавыми слезами. Она в бешенстве оскалила зубы. У меня был где-то шанс на миллион, что это сработает, но я не унимался.
- Аама, я правда любил тебя, но в то же время и ревновал. Я видел, что я ничтожен на твоем фоне, потому…
- Хватит! – завопила Ллос и ударила кулаком о пол, рядом с моей головой, после чего с неописуемой болью посмотрела в мои глаза. Она издала какой-то нечеловеческий вопль и страстно поцеловала меня, от чего у меня онемели губы. После чего вскочила с меня и, выбив дверь, покинула мою комнату. Я же остался лежать на полу.
Что это было? У неё же извлекли душу, но почему же она так отреагировала на мои слова? Неужели душа и мозг поровну делят между собой чувства и воспоминания? Почему мы не проводили таких экспериментов ранее?
Глава семьдесят вторая
***
Да, я приближаюсь к кульминации истории. У меня есть примерно три часа, чтобы дописать всё, что произошло в те роковые дни. Как-никак нам предстояло воскресить последнего, но самого важного человека. Либен Глауб.
Профессор пришёл ко мне на другой день. Его даже не волновало, что дверь снесена с петель, словно так и должно было быть. Он лишь взволновано проговорил:
- Пора, Сэмвайз.
Больше слов и не нужно было. Я последовал за мистером Глаубом. Мы подошли к двери, ведущей в библиотеку и лабораторию, единственной в нашем новом убежище. Профессор взялся за ручку и глубоко вздохнул. Я опустил руку ему на плечо. Ему сейчас нужна была поддержка как никогда. Он с благодарностью взглянул на меня и отворил дверь.
Сразу задул морозый ветер, пронизывающий меня до костей, но мистер Глауб его словно и не замечал.
- Профессор, как же здесь холодно!
- Ах да, вылетело из головы.
Он опустил левую руку на мою грудь и я почувствовал тепло. Не знаю, что это за заклинание, но оно явно пригодилось бы мне в быту.
Мы вошли в дверь и оказались на заснеженном пустые. Рядом находилась небольшая пещера, а над головой сияли звезды. Было тяжело дышать.
- Мистер Глауб, где мы?
- Мы? На вершине горы Форлорн.
Эта гора была высотой более шести вёрст. Её верхушку никогда не было видно из-за плотных и густых облаков, да и подъем на неё был очень опасным, не каждый смельчак отважился бы на это.
Дверь, через которую мы прошли, была на небольшом каменном постаменте. Она просто стояла, не прикрепленная к стенам.
- Мистер Глауб, вы самостоятельно это всё сделали?
- Не забывай, что я довольно-таки сильный маг. Не сильнейший, но всё-таки. Не отвлекайся, за мной.
Я последовал за профессором в пещеру. Выглядела она просто фантастически, потому что была полностью ледяной и усыпанной снегом. Без малейшего кусочка камня. Из-за этого стены имели удивительный синеватый оттенок. Внутри пещеры нас ожидала винтовая лестница, ведущая к двери. Мистер Глауб стянул свою перчатку, полоснул по руке скальпелем и кровью изобразил руну, после чего дверь открылась. Мы прошли в небольшой зал с сферическим куполом. Я не чувствовал холода, но от моего дыхания оставался густой пар. Я мог предположить, что температура здесь была около сорока ниже нуля. Феноменально. Посередине зала на ледяном постаменте стоял стеклянный саркофаг, в котором лежала та, ради которой мы пришли. Мы приблизились к ней и я невольно вскрикнул от удивления. Она выглядела такой молодой и свежей, словно мирно спала. Даже румянец на щеках оставался. Её руки были сложены на животе, и одета она была в чёрное платье. В такое же, как и на картине. Она и выглядела так, словно сошла с той картины.
Я бросил взгляд на мистера Глауба. Он смотрел на Либен как очарованный. Я знал, что в своем кармане профессор сжимает кристалл души. Момент истины настал.
- Мистер Глауб, я думал, что вы обнаружили её дома мёртвой, а она выглядит так, словно и не умирала.
- Я был не совсем откровенен. Я обнаружил её умирающей. Испустила дух она уже на моих руках, но я воспользовался одним из запрещенных заклинаний, чтобы создать своего рода стеклянный саркофаг, который остановит разложение.
- Вы локально остановили время?
- Именно, Сэмвайз.
Одно из самых ужасных заклинаний, которые держат в секрете многие мастера. При неосторожном использовании можно было невольно привести весь мир к гибели. Суть заклинания заключалось в зацикливании времени. Определенный участок времени повторялся снова и снова, при этом сбрасывая к концу свой результат. Таким образом, мистер Глауб смог зациклить первые секунды её смерти, а с помощью стеклянного саркофага укрыть эту цикличность, чтобы ничто не смогло навредить телу Либен.
- Это фантастика.
- Нет, Сэм, это магия. Ладно. Не будем терять ни секунды.
Мистер Глауб провёл рукой над стеклянной крышкой, и она растворилась. После этого профессор стремительно обнажил грудь своей супруги, сделал надрез и вложил в сердце душу Аамы. Это все было проделано с такой стремительностью, что мне оставалось только диву даваться.
Сердце забилось. Спустя столько лет, сердце забилось. Сперва медленно, а затем стало ускоряться. Мистер Глауб наложил швы на рану, застегнул платье Либен и стал ждать. Профессор цеплялся взглядом за каждое колыхание её неподвижного тела.
Мы долго простояли возле Либен. Час? Два? Не могу сказать точно. Всё это время ветер завывал в ледяном мавзолее, из-за чего свист стал действовать мне на нервы. Я уже потерял любую надежду, но не мистер Глауб. Словно коршун он стоял над телом и ждал. Просто ждал.
На четвертом часу я стал замечать пар, исходящий из ноздрей девушки. Она начала дышать. Её грудь стала подниматься и опускаться. Профессор был почти вне себя. Он дрожал всем телом, но явно не от холода. На его глазах блестели слезы.
Еще спустя полчаса Либен слегка нахмурила брови. Мистер Глауб осторожно поцеловал свою супругу в лоб, и она медленно открыла глаза. Либен какое-то время молча смотрела на нас, явно собираясь с мыслями. Наконец она пару раз моргнула и прошептала.
- Лауф, дорогой, это правда ты? Где я?
Либен Глауб была реанимирована.
Глава семьдесят третья
***
- Лауф, что произошло? – Либен попыталась встать, но она была еще слишком слаба.
Сложно описать мистера Глауба в этот момент. Он плакал, нервно хихикал и очень прерывисто дышал. По всей видимости волнение захлестнула его. Либен перевела на меня взгляд и черты её лица немного смягчились.
- Мы с вами знакомы?
- Меня зовут…
- Сэмвайз? Я угадала?
Я сжал руки в кулаки.
- Да.
- Не знаю почему, это имя само всплыло у меня в голове.
Зато я знал почему.
Либен подняла свои руки и взглянула на запястья. На них находилось множество шрамов. Не знаю, что она чувствовала в этот момент. Её лицо не выражало никаких эмоций.
Наконец мистер Глауб перестал сдерживаться и прижался лицом к груди Либен. Молодая женщина опустила руку на его волосы и осторожно стала поглаживать их. Я понимал, что это было чистой воды машинальное движение, она не испытывала ничего и просто озиралась по сторонам.
- Прости… прости меня, Либен… - лепетал профессор, то и дело нервно вздыхая.
- За что, дорогой? Мы же теперь вместе, рядом.
- Я всегда… Я всегда буду рядом с тобой, Либен…
- Я знаю, Лауф. Я знаю…
Мы помогли Либен встать с её ложа и довели до нашей двери, ведущей в убежище, хотя, по большей части мы вели под руки мистера Глауба. Он очень ослаб и был похож на умалишенного.
В пещере нас встретили все. Подобно армии, встречающей своего генерала, в две шеренги стояли все сто двадцать шесть реанимированных тел. За исключением, разве что, Маяка. Он наблюдал за церемонией на расстоянии. Во главе этого… назовём это парадом. Во главе этого “парада” стоял Джуф, у которого на плече сидел Эрни. Позади от него находилась Ллос. За ними уже стояла троица опытных образцов.
Я во всей красе смог увидеть другие чудовищные эксперименты Джуфа: человек с лапами медведя, какое-то отвратительное создание, похожее на многоножку из рук, мужчина, которому удлинили руки, пришив ему дополнительные плечи, женщина, у которой грубым образом была ампутирована грудь. Самое омерзительное, что среди этих созданий я узнавал посетителей трактира из близлежащего селения. Джуф кромсал и сшивал тела почти что без разбора. Всему виной детская душа, воспаленный мозг барда или же отсутствие страха?
Либен долго осматривала присутствующих. А затем осторожно спросила:
- Это всё для меня?
- Всё для избранницы нашего Мастера, хихихи, - ответил Джуф и поклонился.
За ним поклонились все остальные, кроме Ллос. Она вышла вперед и приблизилась к Либен. Аама была очень похожа на Либен, но в то же время с мягкими чертами мистера Глауба. Мать и дочь впервые встретились. Я знал, что Либен никогда не любила своего ребёнка, но сейчас в ней находилась душа Аамы. Ллос же, по всей видимости, чувствовала близость своей души.
Они какое-то время молча смотрели друг на друга, а затем Либен распростерла объятия и Ллос прижалась к ней. Это вполне могло бы сойти за душещипательную и трогательную сцену, но затем они начали кусать друг друга. Это выглядело несколько омерзительно, но я понимал, то это часть своего рода ритуала принятия.
- Восславим же объединение нашей семьи! Хихихи!
После этих слов Джуфа стены пещеры сотряслись от криков и воя всех присутствующих реанимированных тел. Многие из них были настолько ужасающие, что кровь застывала в жилах. Представьте себе хор, состоящий из мужчин, женщин, стариков, детей, пары ослов, быков, лошадей и даже баранов, который находится в раскаляющейся до бела стальной печи. Этот радостный крик был больше похож на вопль, переполненный агонией.
Этим криком они даже привели мистера Глауба в чувства. Он озарялся на присутствующие тела и смотрел на них во все глаза. Достигнув цели, профессор наконец-то отважился посмотреть назад, и увидеть по скольким головам ему пришлось пройти. Увидеть сколько жизней и душ он сгубил. Либен и Ллос заметили слабость Лауфмана, потому прижались к нему. Но он не был счастлив. Профессор обнимал их, но испытывал лишь холод. Он повернулся в мою сторону и беззвучно зашевелил губами. Что мистер Глауб хотел мне сказать?
Этого мне не удалось выяснить. Либен прильнула к его губам, и я заметил слезы на глазах профессора. Он смотрел на неё во все глаза. Я-то знал чувство, которое вызывает поцелуй мертвеца, а вот мистеру Глаубу это далось впервые.
Случилось то, чего я не мог предположить. Профессор потерял сознание и безвольно повис на руках Либен. Миссис Глауб взяла своего супруга на руки и унесла в сторону его спальни. Наша маленькая армия стала потихоньку рассасываться, чтобы продолжить заниматься своими делами. Вдруг я встретился взглядом с Ллос. Она больше не смотрела на меня вызывающе, как прежде, а скорее с сожалением. Мы какое-то время стояли и не сводили друг с друга взгляда, а затем глаза девушки заполнились кровью, и она стремительно ушла от меня.
Ужасная участь для реанимированных людей, не способность ощущать боли, и, как следствия, физического удовольствия. Я понимал, что воспоминания Аамы перемешались с памятью Ллос, но всё-таки чувства дочери мистера Глауба были сильнее.
Я остался в пещере. Маяк снова начал бормотать:
- Косм… космос… маякос...
А затем произнес абсолютно новое слово:
- Вакуус…
Пустота? Да, это слово лучше всего меня характеризовало в данный момент.
Глава семьдесят четвертая
***
Я не вижу смысла расписывать последующую неделю. Она была лишена для меня какого-либо смысла. Я не виделся с мистером Глаубом, потому что рядом с ним всегда находилась миссис Глауб. Может он правда лишился рассудка в момент воссоединения с Либен, не знаю. Но я точно знал, что мне больше нечего здесь делать, ровно как и некуда было податься. Я должен был уйти от профессора, но мне было страшно. Страшно возвращаться в этот пустой и чуждый для меня мир. Мистер Глауб стал для меня центром моего нового мира, и теперь я подобно моряку, пережившему кораблекрушение, и которому оставалось лишь надеяться на скорую и безболезненную смерть.
Большую часть времени я проводил у себя в комнате, лежа на кровати. Дверь моя всё еще была снята с петель, да и было наплевать. Если я не лежал, то слонялся по нашему убежищу без какой-либо очевидной цели. Я часто натыкался в коридорах на Ллос, и сомневаюсь, что это были случайные встречи.
Я узнавал её по походке. Если все реанимированные тяжело ступали и нехотя перетаскивали ноги, то Ллос двигалась спокойно и ровно. Она была единственной, чье сердце даже не успело остановиться в процессе извлечения души, из-за чего она разительно отличалась от других покойников. Кротость Аамы преобладала в этом теле, однако сохранялось упрямство Ллос. Она не хотела навязываться, но и не хотела оставлять меня. Это было смешно и мило одновременно. По крайней мере сейчас я так думаю, оглядываясь назад.
Тогда мне было всё равно. Я видел очередной труп, в который вдохнули жизнь. Это отношение к ней переменилось после события, о котором будет сказано позднее.
Несмотря на наш затворнический образ жизни, патруль вокруг горы лишь усиливался. Несколько Смотрящих не вернулось с дозора, а из тех, что возвращались, торчали стрелы. Один вернулся с медвежьим капканом на руке.
Эрни, как местный крысиный король, приказывал своим подчиненным устраивать набеги на запасы лагерей. Да, крысы терпели убытки, но благодаря системе, разработанной реанимированной крысой, их бытность была больше похожа на муравейник. В свободное от скуки время я делал свои наблюдения и сейчас предоставлю некоторые из них.
Во-первых, все самцы, по умолчанию, были своего рода воинами и рабочими. Они исполняли приказы Эрни, а в свободное время спаривались с самками.
Во-вторых, самки занимались продовольствием, они следили за своеобразными складами, которые пополняли самцы, а так же вместе следили за потомством. Я слышал о плодовитости крыс, но не подозревал, что они настолько сильно плодовиты.
В-третьих, были организованы своего рода крысиные ясли, в которых складировались все малыши, до достижения своего полового созревания. На страже этих яслей стояли две огромные крысы. Они были похожи на небольших собак. Им скармливали мясо, или же мертворожденных грызунов.
В-четвертых, крысы забирали с собой тела умерших собратьев, они, в свою очередь, разделывались самками и помещались в склады. Их шкурами усеивался пол крысиных яслей.
Если бы мне сказали, что крысы способны построить такой строгий режим, я бы не поверил. Но харизма и сила Эрни смогла безоговорочно подчинить всех грызунов в округе в одну единую стаю.
Отношения с внешним миром у нас были накалены. По последним донесениям было видно, что прибыли паладины Истинного Пути, а значит, что от заклинаний профессора не будет никакого толку. Хуже было то, что прибыли гномы. Гномы, как и дворфы, способны слушать камни, как бы глупо не звучало это словосочетание. Их божество Дарпин даровало подземному народу эту способность. Как говорят дворфы: “Камни говорят мало, но всегда по делу”. Это означало, что обнаружение входа в наше убежище было лишь вопросом времени.
Наша кузница не замолкала ни на минуту. Дуб ковал оружие и броню, а Оонд помогала ему в работе. Да, оружие не отличалось дизайном, было грубым, но действенным. Ооно не расставался со своим трофейным молотом. Дуб выковал для него подобие ошейника, чтобы зафиксировать поврежденную шею. Для Кентавра было выковано нечто вроде копья, которое больше походило на железную сваю. Все упорно к чему-то готовились.
Либен ни на минуту не покидала мистера Глауба. Невольно возникла ассоциация с шахматами: слабый король и сильная королева, которая его оберегает. Оонт приносила им еду в корзинке. Прежний скверный нрав как рукой сняло, она стала полностью исполнительной и главенствовала лишь над Смотрящими. Ллос и та ходила по убежищу, сжимая в руке большой топор лесоруба, один из инструментов, украденных из селения. Становилось не по себе от молчаливой синекожей девушки, расхаживающей по убежищу с топором наперевес.
Все готовились. Я не знал к чему, и мне было не по себе от такого большого числа существ, находящихся в Звёздном зале. Насколько мне было известно, в глубине пещеры, на нижних уровнях то и дело продолжались какие-то работы. Проходя мимо лестницы, я слышал удары кирки. Неужели они копали запасной выход из пещеры?
Но всё произошло ровно через неделю, после реанимации Либен.
Глава семьдесят пятая
***
Я как обычно лежал в кровати, когда начался штурм. Он сопровождался подрывом входа в наше убежище. Взрыв был такой силы, что с вершины горы сошёл оползень, который смёл небольшую часть войск нападающих. Кто был повинен за взрыв, мне не известно до сих пор, но после взрыва началась настоящая бойня.
Я выбежал из своей спальни и тут же спрятался обратно, потому как стрела просвистела в дюймах у моего лица. Я аккуратно выглянул из своей комнаты и следил за ходом боя. В пещеру повалилась толпа людей в сверкающих доспехах. Её встречали Тим и Минотавр, вооруженные огромными дубинами. Силы нападающих представляли собой объединение паладинов Истинного Пути и Праведного Молота, а так же отряда лучников, которые осыпали наших реанимированных созданий градом стрел. По всей видимости, стрелы были освящены, потому как попадая в тела мертвецов, вспыхивали ясным пламенем. Паладины различались друг от друга своим вооружением. Истинный Путь были вооружены мечами и щитами, в то время как Праведный Молот использовали двуручную версию оружия, указанного в своём названии.
Однако доблесть и уверенность паладинов пошатнулась, когда Минотавр поднял на свои острые, как копья, рога одного неосторожного паладина. Стремительность наступления замедлилась, когда Тим своей дубиной смял в лепешку другого воина света. У меня до сих пор в ушах стоит треск его костей.
Неожиданно для себя я отметил, что наши реанимированные творения отступали в нижние ходы пещеры. Их отбытие прикрывали Ооно и Оонд, у которой в каждой руке находилось по искривленному мечу. Соседняя со мной спальня отворилась, и из неё выбежала Либен, держащая на плече мистера Глауба. Профессор увидя меня, протянул в мою сторону руку и крикнул:
- Сэмвайз! Сэмвайз!
Я хотел было побежать за ним, но путь мне преградила Ллос.
- Пропусти, я должен пойти за ним.
- Нет, Сэм, не должен.
Я хотел было оббежать её, но она схватила меня свободной рукой и крепко прижала к себе. Вырываться было бесполезно. Я кричал как в истерике:
- Мистер Глауб! Мистер Глауб!
Профессор же протягивал руку в мою сторону и обливался слезами. Либен унесла его на нижний уровень. Больше я никогда не видел профессора. Я не знаю, что с ним стало далее. Быть может он в конец обезумел, а может быть его реанимировали. Я не знаю.
Битва продолжалась. Я услышал восторженный вой толпы, когда одному из паладинов удалось разбить ногу Минотавру. Из-за его массивности, он потерял равновесие и упал. И священный молот опустился на его голову. Толпа ликовала, но она не знала, что сердце Минотавра могло биться вне зависимости от тела. Вперёд вырвались несколько реанимированных существ и прикрываемые ударами Тима, которые отбрасывали зазевавшихся паладинов словно тряпичные куклы, подобрали и вынесли тело чудовища.
Ллос взяла меня за руку и потащила.
- Куда ты меня ведешь?
- В безопасное место.
- Отпусти, я хочу к мистеру Глаубу! – я пытался вырваться.
- Я этого не хочу! – чуть ли не закричала Ллос, прижала меня к себе и поцеловала в губы. Поцелуй бы столь же холоден, однако реакция девушки меня ошарашила. Я уже перестал сопротивляться.
Я видел, как в толпу паладинов на полном скаку влетел Кентавр, снося паладинов своим гигантским копьем. Однако нашелся воин, который подшиб лошадиные ноги, и Кентавр оступившись, влетел в толпу, попутно снеся часть людей. Он пытался встать, но одну руку придавила его туша. Чудовище лягалось ногами, свободной рукой держало копье и отбивалось им от наплывающих людей, но их оказалось слишком много. Я услышал крик, сопровождаемый безумным ржанием, и Кентавр умолк.
Ллос вывела меня к нашему ходу, ведущему в старое убежище, и силой зашвырнула внутрь, да так, что я еще какое-то расстояние проскользил на спине. После чего своим топором начала рубить деревянные опоры у входа. Конструкция была выполнена специальным образом, что вход мог легко завалить любой из наших мертвецов.
Когда я сообразил, что она пытается сделать, то тут же вскочил на ноги, но было уже поздно. Потолок начал рушиться и крупные камни один за другим закрывали проход. Ллос смотрела на меня с кровавыми слезами на глазах. Поднялся грохот и я не слышал её слов, но прочитал по губам ею сказанное.
После этого каменная стена разделила нас, и я погрузился в полную темноту. До меня еще доносились звуки битвы: звон оружия, крики тяжело раненных людей и многое подобное. Я был зол на Ллос. Она решила разлучить нас с мистером Глаубом, без какого-либо нашего согласия!
Я попытался сдвинуть камни, но всё было тщетно. Я плакал как ребёнок и всё кричал:
- Мистер Глауб! Мистер Глауб!
А затем просто сел на пол и закрыл лицо руками. Лишь после этой истерики я начал думать над словами произнесенными Ллос. Она сказала:
- Я люблю тебя, Сэм.
Это осознание как гром поразило меня. Ллос решила спасти меня, она даже перекрыла возможность паладинов напасть на меня. За мертвецами всегда будет погоня, им никто не даст покоя в этом мире. Ллос понимала, что я не такой, как они и захотела меня спасти, дать мне возможность жить. Хотел я того или нет. Она просто решила за меня, что я должен жить.
Мистер Глауб… Аама, или лучше звать тебя Ллос… вы вдвоем сделали для меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. Вы пытались меня спасти, сберечь, но всё напрасно, я угодил в тюрьму.
Глава семьдесят шестая
***
Я был в абсолютной темноте, и почти на ощупь шел вглубь пещеры. Звуки битвы отдалялись от меня, хороший знак. Я то и дело спотыкался и падал, но продолжал идти. Я понимал, что этого хотела бы Ллос и мистер Глауб. Я должен был жить. Должен был дойти до конца, несмотря ни на что. Ради них.
Я шёл, и мне казалось, что я схожу с ума. Перед моими глазами пролетали видения прошлого. Наши эксперименты во всех деталях, наши разговоры с профессором, поцелуй с Ллос. Мне стыдно признавать, но это была моя первая близость с противоположным полом.
Мне казалось, что я задыхаюсь, меня охватила паника, казалось что вот-вот и стены меня расплющат. Моя клаустрофобия усилилась в разы. Я рыдал, но продолжал идти, несмотря ни на что.
Сколько я так шел – не имею ни малейшего понятия. Время стремительно проносилось, когда я был свидетелем битвы, но внутри пещеры оно остановилось. Просто замерло.
Через какое-то время я перестал чувствовать липкую кровь под ногами. Это означало, что я уже у своей цели. Удивительное свойство, что кровь в нашей пещере не сворачивалась столько недель, с учетом того, что ощущался характерный запах железа. Что же было такого в этой крови.
Наконец я наткнулся на стенку. Я судорожно начал ощупывать её, пока не нашел нужные доски. С небольшим трудом я их извлек и навалился плечом на камень. Легкость открытия прохода явно была преувеличена. Наконец я попал в наше старое логово, в котором была непроглядная тьма. Хороший знак, это означает, что связь с основным нашим укрытием так и не обнаружили.
Я хотел было выйти через лестницу на поверхность, но потом подумал, что наверняка множество отрядов до сих пор патрулируют эти земли, а значит я далеко не сбегу. Сидеть здесь тоже было не самой лучшей идеей. Мое укрытие могли обнаружить в считанные секунды.
Я был так напуган, что не подумал о возможности отсидеться в комнатах. Я забыл про магическое свойство дверей, что они открывают проходы лишь для тех, кто точно знает, что хочет за ними найти. К тому же я не знал, что аура паладинов, рассеивающие чары, превращала эти магические проходы в обычные двери, приложенные к стене.
В голову мне пришла бредовая мысль, которая в дальнейшем мне дорого стоила. Я решил спастись от паладинов дома у мистера Глауба. От нашего убежища до Элвенмуна добрых два дня дороги, а если взять в расчет, что они еще будут долго прочесывать местные земли, я мог бы скрыться, например, в провинции Мунстерн, или же уйти на северо-восток, в провинцию Вингард. Всё было решено.
Я нащупал в темноте дверную ручку, закрыл глаза и вспоминал комнату профессора во всех деталях. После чего глубоко вздохнул, открыл дверь и сделал шаг внутрь.
- Тк-тк-тк, н..неужели эт..то с…сам Сэм..мвайз Эш…шш…шборн, собственной персоной? – раздался заикающийся голос профессора Фатууса, магистра нашей академии.
Я хотел было рвануть обратно к двери, но меня парализовало. Профессор Фатуус стоял подняв руку.
- Г…глуп…пое р…реш..реше...ние, м…мис..мистер Э…Эш…ш..б…борн.
- Мистер Фатуус, позвольте говорить мне, иначе мы так до вечера простоим, - раздался бархатный мужской голос.
Меня развернули, и я увидел, что в кабинете профессора находилось семеро человек. Трое, включая магистра, были преподавателями нашей академии. Остальных четырёх я не знал. В углу сидели горничная и кучер. По всей видимости, с них сняли чары профессора, и они ощутили сильную слабость.
Говорил со мной незнакомый мне эльф. Он был выше меня, очень худощав и одет в чёрно-золотую мантию. Черты его лица были острыми, но в то же время привлекательными. Длинная прядь его седеющих волос была заправлена за длинное ухо.
- Позвольте представиться, меня зовут Эленвал Маалингейл. Я являюсь магистром коллегии Фаулхэксе. Насколько я знаю, вас зовут Сэмвайз Эшборн, и профессор Лауфман Глауб выбрал вас в качестве своего помощника в, - эльф сделал в воздухе знак кавычек, - “исследованиях”. Мои коллеги из Элвенмунской академии добросовестно поверили словам своего преподавателя, и никоим образом не информировали коллегию Фаулхэксе. Как оказалось зря.
Мистер Маалингейл сложил руки домиком и стал ходить взад и вперёд передо мной.
- Чего вы от меня хотите? Я вам всё равно ничего не скажу, - процедил я сквозь зубы.
- Мистер Эшборн, за кого вы нас принимаете? Мы вам что, какие-то дилетанты? – оскорбился эльф, а затем остановился передо мной и обратился к кому-то из присутствующих, - Мисс Бэлламорт, будьте любезный, проведите допрос.
Ко мне подошла ведьма, по всей видимости, страдающая анорексией, держащая в руке какую-то книгу и опустила свои тонкие пальцы на мои виски. Я почувствовал какую-то приятную вибрацию. На лице мисс Бэлламорт то и дело мелькала какая-то ухмылка. Наконец она убрала свою руку и протянула книгу эльфу. Мистер Маалингейл с поклоном принял книгу и раскрыл её и начал читать отрывки из неё вслух.
Я думаю, что не стоит тратить время на то, чтобы подтверждать вашу догадку. Магическим способом они переписали мои воспоминания во всех мельчайших подробностях. У меня просто не было шанса сопротивляться.
- Ну что я могу сказать, мистер Эшборн. Создание кристаллов Анима – тяжелое преступление, однако исходя из ваших воспоминаний, вы были лишь соучастником. Потому мы передадим вас властям. А нам еще предстоит обнаружить следы мистера Глауба. Прощайте, мистер Эшборн.
С этими словам четыре волшебника из коллегии Фаулхэксе покинули дом профессора.
- Эх вы, м…мис…мисте…мистер Эш…Ээш…Эшборн, - с трудом выговорил профессор Фатуус.
Спустя полчаса прибыла стража, и меня передали в их руки.
Эпилог
***
Вот и вся история. Вам вряд ли интересно, что происходило со мной в темницах. Сперва я пару месяцев просидел в темнице Элвенмуна, но после меня перевезли в Йактпиль, потому как убитые нами люди были жителями данной провинции. Меня длительное время пытали и избивали, морили голодом и холодом. Я потерял часть своих зубов и состарился, наверно, лет на десять.
Жалею ли я о том, что я совершил? И да, и нет. Да, я жалею, что умерли невинные люди, я не хотел, чтобы кто-то пострадал, но в то же время я хотел помочь мистеру Глаубу. Мы смогли найти душу человека. Мы смогли понять, что душа хранит в себе чувства и память. Душа - могущественный источник энергии.
О том, что произошло после осады, я слышал лишь обрывками. Поговаривают, что смогли убить двух существ: какого-то кентавра и безрукую бабу. Бедная Оонт. В ней, наверное, сыграл материнский инстинкт и она захотела спасти своих Смотрящих, или же пожелала отомстить за умерших. Я знаю, что Кентавр и Оонт пали, но я не уверен, что их души познали покой.
По другим донесениям я узнал, что у этих тварей при вскрытии отсутствовали сердца, из-за чего заключили, что это были бессердечные монстры. Как же они ошибаются.
И последнее, что мне немного пригрело душу. Да, они убили двоих существ, вот только потеряли четыре сотни, причем часть из-за оползня. Как допустили такой просчёт со взрывом, не ясно до сих пор, но я уверен, что к этому приложил лапу и резцы Эрни со своими подданными.
Вот и вся история и все известные мне сведения. Уже вечер, я слышу, что кто-то приближается. Но я слышу какие-то тяжелые шаги. Видимо сам Харон идёт за мной. Эти шаги какие-то знакомые. Подождите, это же…
(Запись обрывается.)
Поиск души
© Copyright: Эдгар Езекелян, 2018
Свидетельство о публикации №218010101670
Свидетельство о публикации №218010101670
Рецензии