Би-жутерия свободы 8

    
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (маркобесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 8
 
 Изголодавшийся по девчонке, статью и содержанием напоминавшую бутылку с зажигательной смесью, этой нестандартно исполненной балладкой он завоевал сердце бабки, любившей газированные воды, поэтому, когда она рожала мою мать, они у неё пузырчато отошли. Байку эту поведали зубы её съёмных протезов, теснившихся в непроветриваемой комнатушке рта. Но оказывается за дедом, не раз евшим в компании пожарников тушёное мясо, водились грешки в области засекреченного паха и почище.
Под грузинским псевдонимом Лужин Посредидорогов он появлялся в «Разбитной газете». Судя по тому, что он там помещал, бабка не была единственной жертвой дедова неуёмного стихоплётства. Привлекательный и по-своему зеркально неотразимый, он снабжал дружков из подогретой южной республики, как он выражался «лижалым» товаром, что делало его сутенёром – посредником в любовных сделках. Мне, как дородному внуку, неудобно полностью раскрываться, но в чём-то я ему завидовал, думаю, что раскрепощённому отношению к женщине как таковой.

Я вчера на всю жизнь тэбэ повстречал
и полдня как могила пораженный молчал.
От Кортье закупил обручальний кольцо,
а затем отвозил в ресторан Тбилисо.

Там союз нэрушимый с тобой заключим
и в обед громко «Горько!» друг другу кричим.
Все грехи наперёд тэбэ отпущу,
я сациви без косточка тэбэ угощу.

Мэнэ восхищают твои руки и стать.
дай, красавица, в лобио на десерт целовать.
Я не налубуюсь на лубимий бока,
мой цыплёнок, ти лучше всех табака.

Видишь нам чахохбили поспешно несут,
не смотри у соседа на колбасу.
Отодвинем наш столик, чтобы чувства сбэрэчь,
Саперави скрепим неожиданный встреч.

Отщипи хачапурин– не сочти же за труд.
Вот друзья дорогие к нам с цветами идут.
Радуйся, мой хороший, подчиняясь судьбе,
Ни в чём нэ откажу им, включая тэбэ.

Впоследствии авторитетные женские эксперты в области компьютерной психиатрии во главе с верховодящей в постели Ганной Лапланд, уличённой в нескончаемой языковой перестальтике, втолковали мне, что в нестабильный момент бабуля, на шее которой переливались янтарные ребусы, находилась в промежуточном состоянии между вознесением на небо и жёстким приземлением. Правда, специалистки не учитывали элементарного человеческого фактора – сколько ушлого не тряси, он при глюкозном голодании в трущобах мозга не просыпается в одном и том же месте семенным фондом, пригодным к употреблению.
Ярким доказательством служит пример сменщика-любовника, вытряхнувшего непокорную даму (феминистку, баллотировавшуюся в законодательницы мод) из Манто-негра, обладавшего притягивающей к нему эбонитовой палочкой и погибшего от предательского удара фиником в спину. Используя альтруизм как отправную точку умыкнутой у кого-то мысли, к дамам он относился пренебрежительно, но в сладостях уступал дорогу возрастному диабету. Он, забывая, что молчание говорит о многом, осмеливался в присутствии братвы мурлыкать собачий вальс «Служебный романс на задних лапах» из спортивной оперы Фальстарт, в которой открыто признавалось, что самый впечатляющий оргазм у тараканов с мыса «доброй Невежды».
Но ни в коем случае нельзя сбрасывать ни с трамплина, ни с кругляшей счетов неопровержимый факт, что порешённый негр, прославившийся тем, что написал рэповый мотив преступления «Затишье перед пулей» считался воспитанником дружной семьи народов, раздираемой домотканными конфликтами.
Его отец с заячьей улыбкой по-японски в две лопатки верхних резцов, за большие деньги отлынивавших от трудоёмких земляных работ, сколотил состояние из досок, а оглуплённая им мать разбогатела на продуктовых фотокарточках, после того как первый её ребёнок появился на свет от семейного врача-дальтоника с большим... опозданием в Тёплом Стане (не обязательно девичьем).
Добавочная информация наводила на сегрегационный вопрос, если на девять мужчин, не различающих благоухания цветов, приходится всего одна женщина-дальтоник, то кого считать цветом нации, если она к тому же легка на подъём в сексе на руках?
Подсчёты грозили стать продолжительными, исходя из принципа, убивать время следует основательно, так, чтобы оно не воскресло с подлокотниками, как, например, в картинной галерее, разглядывая эскиз Парапета Пожелтяна «Зимние купальщицы, разогревающие снегом бесцветные будни». Видимо Парапет осознал, что время – деньги после звонка на Украину к бывшей любовнице. Чтобы ей было понятней его катастрофическое финансовое положение, он решился изложить проблему в стихотворной форме.

Рыщу словно голодный волк,
перепрыгиваю с кочки на кочку.
Телевизор в долг, холодильник в долг
и рубашка на теле в рассрочку.

Я не в силах сказать себе «стоп!»
Жертвой пал чрезмерных хотений.
Под проценты взятый лэптоп
в моём доме и тот на коленях.

Разрастается долга нарыв,
«Мaster card» процент увеличивается,
счёт приходит за корм на рыб
с неуплатой за электричество.

Я хожу по чужому ковру,
И питаюсь по жалким фудстемпам
Интересно, где окажусь,
когда трачу с космическим темпом.

Знать, ответственность понесу.
Мне прислали расхожее мнение
с неотложным вызовом в суд
засвидетельствовать моё обеднение.

Замечания не в глаз, а в бровь
в виде письменном – дань уродству
Неоплаченных уйма счетов.
Выход есть – объявить банкротство.

Правда, некоторых посетителей она наводила на вкравшуюся мысль, низложенную вкратце – бездельники, как богатые так и бедные, активизируются тогда, когда их лишают привилегий.
      Было бы несправедливым не отметить, что прекрасный доктор (скольких сороконожек поставил на ноги), предпочитавший всем сортам вин, те что шли по себестоимости, слыл кристально честным – он не брал денег за интимные услуги, предпочитая им одежду с плеча пациента. Да оно и понятно, в те добрые времена процветающего фанфаронства больше всего ценились бранящиеся новобранцы и начинающие медсёстры, стимулировавшие требовательных врачевателей вручную, за что и получали вознаграждение поаккордно под эгидой: «Туда-сюдашная направленность, как передовое волонтёрское движение». Это несомненно подтверждало законы коварной матушки-природы в отношении перепуганных аборигенов, не успевших выкупить заложенные носы, перед долгожданным апокалипсисом, переносившимся предсказителями бесчисленное количество раз с одной знаменательной даты на другую самоуверенными предсказателями, пребывавшими в стадии всеобъемлющего тектонического маразма. Наступят же времена, когда машины (заключённые, зависящие от содержимого коробки передач) будут умнее людей, а старые люди, отводящие души по утрам в «Детский сад»,  приятней в обращении.
Обеими золотоносными руками (сломанный браслет, поддельные часы «Ролекс» с уценённой цепочкой) я ухватился за благородную мысль – больше не рыбачить в шведском фонтане всепозволительных свингеров и не стучать на товарищей по барабану рыбными палочками в кафе «Весталочка», славившимся самозатачивающимися остротами, а постараться добиться от правительства подряда на одноплановое построение козней.
Ну конечно же, вам никогда не приходилось бывать в элитарном подводном кафе «Ихтиандр», а это, как теперь принято говорить в подводных кругах, блюдущих обильный обед верности, незабываемый экспириенс, а по-нашему – неисчерпаемый опыт.

Близкий друг предложил заглянуть в магазин «Акваланг»,
там на стенде выставлен спиннинг с леской накрученной.
– Оснащенье последнее – несомненный в ловле гарант, –
произнёс убедительно он, – с точки зренья научной.

Мы пришли к заключению покупку не водою обмыть,
в этом деле, понятно, не обойтись нам без смазки.
Всё чин-чином, дабы подтвердить неуёмную прыть –
натянули костюмы резиновые и напялили маски.

Погрузились в мир подводных бандитов, русалок-путан
совершенно случайно в нырке у скалы (не снаружи мы)
и нарвались на стрелку. В элитном кафе «Ихтиандр»
автомат пневматический стучал равномерно, приглушено.

Три акулы проплыли в бронежилетах за розовый риф,
явно шустрые, готовятся к молниеностой атаке.
Мы с приятелем виски у стойки захлебнулись, и поговорив,
продолжали азартно смотреть на русалок в сиртаки.

В полуметре от нас промелькнул искромётный угорь,
черепахе морской пригрозив автоматом Калашникова.
А в кровавой разборке, не чувствуя горечь и боль,
скользких спрутов семья развлекалась в углу врукопашную.

Мы не ждали, что каждый момент в «Ихтиандре» сюрприз –
под аккомпанимент камбалы плавников – имитации арфы
от души двух надравшихся щук до положения риз
за раздутые жабры выволакивали зеркальные карпы.

Развлекалась бесшумно придонно-морская братва,
присягнув по запарке Посейдону на мокрую верность.
Барракуде спасибо  – её личная охрана-плотва
указала нам путь, как целыми всплыть на поверхность.

Но если принудительный процесс освобождения от иллюзий займёт достаточное количество зарегистрированного времени, подумал я, меня интересует под какой процент. Будучи  действительным членом (метрономом удовольствий) фамильярного общества «Тыквенные семечки», я, с лунообразным лицом с обратной её стороны, заросшим сорняками, жил на широкую ногу привлекательной к груди соседки, представавшей перед заворожённым мной то в одном исподнем из преисподни, то в накидке из панкреатитных хвостов, где хозяиничали пацифисты крови – нейтрофилы, считавшие, что чем мельче человек, тем больше у него «наполеон».
Она упражнялась на буяне, а не на шпагате, как мой проныра-дядюшка, привыкший спать в сиесту на открытом воздухе, покрывая себя крёстным знамением, за что ему присудили пальму первенства, но без кокосовых орехов.
Надо сказать, что пройдя болезненное колесование рулеткой в казино, мой авантюристично настроенный дядюшка, который ценил на картинах Веласкеса женщин за ум, а лошадей за узду,  едва выбрался оттуда полуживым, и будучи конъюнктурным портным перестал отпугивать заказчиков брюк, заменяя пуговицы на зипперы. Всё, что от него, привередливого, осталось после посещений казино – это приглуплённая улыбка на тутанхамонных губах, тюремное волеизъявление и запустение в тонированных хрусталиках глаз за солнцезащитными очками «Прадо», беспошлинно приобретённых на выходе в музейном Мадриде с видом на заснеженные пики жеребячего журнала объезчиков «Конносьерра Невада».
Тогда, отдыхая от ярких впечатлений смекалистой тёти (чемпионки Европы по Конькам-Горбункам, мечтавшей записаться в балалаечный оркестр под управлением одного из них) в крошечном скверике позади статуи Франциско Гойи, он написал и зачитал вслух в состоянии прострации (после того как насмотрелся половозрячих произведений средневекового изобразительного искусства) стихотворение, не принесшее ему – неидееспособному на идеологическом фронте, ни успеха, ни славы, ни геройства, ни захудалого противогаза для страждущего ануса. По распространённому мнению безразмерно влюблённых в себя критиков, расположившихся на свежевыкрашенной соседней скамейке,  правдивые строчки, описывавшие хвойную женщину со смоляными волосами из соснового леса, крепко оскорбляли тренированное достоинство полуграмотного прислушивавшегося, чувствовавшего себя бензобаком в левостороннем движении правоохранительных органов, страдающим картечью в промоинах промежностей.

Я благодарен женщине, всего о ней не зная.
Она мне не готовит, не гладит, не стирает.
Земная не приносит заботы и расстройства,
не доставляет на дом тоску и беспокойство.

Ценю безмерно женщину, которой не касаюсь,
пред нею не виновен я, не лгу ей и не каюсь.
Мне в душу не вселяет ни страха, ни упрёка,
виденьем исчезает она в мгновенье ока.

Но существует женщина, а я её не видел,
на скачках повседневных, на кухонной корриде.
С невидимой смеюсь с ней –
играю на гитаре поклоннице искусства
                – за что и благодарен.

Да, да – ни славы, ни успеха, учитывая, что самые развевающиеся отношения у непьющего дядюшки, который вывел новую разновидность туалетной липучки «Своя бумага ближе к телу», отмечались с флягами на ветру. А ведь он славился в определённых кругах незаурядной гуманитарной помощью в постели не хуже Сулико Скукашвили, утверждавшей, что ранняя очередь самая образованная. После столь поучительного эксперимента в области поэзии высокочтимый родственничек (непреклонный последователь барона Мюнхгаузена) пытался из всего извлечь максимальную выгоду с минимальными затратами, потому что понимал, что прошли времена, когда хлеб и смех сквозь призмы слёз раздавались по карточкам, а горбатый мост уже ничего не исправит.
Однажды престарелый чудак, пребывая в гроговом состоянии, отправился в ламбадную Ломбардию сдавать мочу на экзаменационную комиссию. Двухлитровая посудина  разбилась в полёте. Насквозь пропахший самолёт совершил вынужденную посадку на обломившийся хвост в промозглой Гренландии, где в агонии охотившиеся на вигоней дежурные аборигены, уже поджидали жертвы дядиной прихоти на береговой полосе. Они причисляли себя к правящему эшелону власти с его цепкими крючками привилегий, и поэтому привыкли транжирить безработное время на приятные неожиданности в общественных саунах. Люди в звериных мехах и изделиях на запястьях, походящих на погремушки-наручники, радостно встретили потерпевших гренками с бертолетовой солью на рушниках, а их предводитель приветствовал спасшихся местным гимном, чтобы им стало понятней куда и к кому они попали.
   
Мне оставил вчера в интеркоме
приглашение в Карточный домик
то ли пьяный, а может кто в шутку
в микрофон прохрипел с прибаутками

адрес точный и ретировался.
Я, в чём спал в койке, пулей помчался,
посчитав, раз жизнь недолговечна,
то и мне рисковать вроде нечем.

Вмиг примчался полуодетым,
а привратники цербер-валеты
требуют общепринятый допуск –
показать восьмиинчевый пропуск.

Жалкий минимум – ладно, входите,
и если этим кого удивите,
то вразрез жёстким правилам клубным
повезло вам случайно и крупно.

Захожу, а вокруг хали-гали –
развлекаловка в самом разгаре.
Нехотя покидают стены
обнажённые королевы.
Сверху в темечко смотрят пики,
справа бубны одежды улики
собирают, бросая в угол.
И я решил – раздеваться не буду.

Под присмотром трефовой семёрки
две шестёрки следят за мной зорко,
говорят, на вид слишком уж скромен,
как пробрался в наш Карточный домик?
Неприлично быть полуодетым
среди голых стен без портретов,
      здесь проходит оргия сборная,
      как в той песне «Калифорния».

И ищу я, глазами раздетый,
вход – имеется, выхода нету.
Жизнь свою прокляв троекратно,
я рванулся к дверям обратно,
но наткнулся в больном беспорядке
на охрану – червей десятку,
бросил мне презрительно – лузер
и повёл выяснять в офис к тузу.

Если вы на всё рыбкой клюёте,
как и я впросак попадёте,
доверяясь вообще незнакомым
голосам в домовых интеркомах.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #9)