20. Последний горожанин

   В отличие от множества курортных городов, прославленных морем, солнцем и пляжами, Мирнорецк - давным-давно брошенный людьми город-призрак далёкого севера - во всевозможных туристических агенствах известен в основном благодаря легенде о последнем горожанине. Эту легенду пересказывали десятки, если не сотни раз, но общая суть её такова: раньше город был обитаем. Не сказать, что процветал, суровые климатические условия, как-никак, но были исследования, была добыча, и работа тоже была. Однако в какой-то момент место себя исчерпало, жизнь стала слишком дорогой, а людям захотелось тепла. И жители стали один за одним уезжать отсюда. Но нашелся один человек, который поклялся остаться здесь во что бы то ни стало. Он был рождён в Мирнорецке, и свой дом он любил больше, чем самого себя любил.
   Город вымирал. Коренное население в некоторой степени замещалось мигрантами-южанами, грубыми, полуобразованными, но готовыми работать за сущие гроши, но вскоре и они стали терпеть глубокое разочарование в такой жизни. Останавливалось производство, закрывались магазины, целые дома оставались стоять пустыми. А тот упрямец и не думал покидать родные края. В конце концов он стал последним. Единственным живым человеком в этом заброшенном месте, которое теперь полностью принадлежало ему.
   Немногие путешественники навещали его, говорили - выживает, не живёт. Отшельник содержал теплицы, из животных - кур, лошадей, коров. За всем этим он сам ухаживал, в одиночку - и не жаловался. Лишь только проклинал уехавших. Предателями их считал. Умер он, прожив сравнительно недолго, шестьдесят с чем-то, кажется. Но даже после смерти последний горожанин не смог бросить свой дом. Говорят, он принял титул гения места и навеки остался с ним связан. И поныне бродит он по улицам города, оберегая его дух... И свою память.
   
   Ещё когда я впервые услышала эту легенду, она меня заинтересовала не то чтобы относительной новизной и нетипичностью, скорее правдивостью: в историю вписано немало людей, принципиально отказавшихся покидать обжитое место и в итоге оставшихся последними старожилами. Шёл самый разгар октября, миниатюрный отпуск по причине осенней депрессии и творческого кризиса только начинался, так что я просто обязана была развеяться и привести в чувства свою дизайнерскую музу. Мирнорецк я видела огромным архитектурным музеем, кладовой интересных идей.
   Обзвонив с десяток фирм, я вышла на человека с говорящим именем Север, который за приемлемую плату устраивал туда поездки с экскурсией и с ночёвкой. Договорились на ближайшее число. В маленькой группке нас было всего шестеро: мы даже успели познакомиться, пока ждали на месте сбора. Перевозбуждённый энтузиаст Игорь без умолку трещал о своих приключениях на заброшенных объектах, Пабло, иностранец средних лет, внимательно слушал его и выразительно кивал, не выпускавшая из рук камеру Дарья снимала всё подряд "для истории", Тревзор, семнадцатилетний парнишка, но с виду совсем ещё подросток, проводящий свой пропускной год в путешествиях и поиске себя, задумчиво разглядывал звёзды кленовых листьев у себя под ногами.
   Эти люди были типичны, предсказуемы, если так можно сказать. С таких, как они, видимо, и создавались персонажи старых кино. Но была здесь и одна загадочная персона, не пожелавшая представится. Она старалась никоим образом не вмешиваться в нашу беседу и даже стояла чуть в стороне. Девушка, относительно молодая, одетая во всё чёрное, с чёрными волосами, каменной маской вместо лица и взглядом, что мрачнее самой ночи. Трудно, очень трудно было предполагать о том, какова она и зачем собралась в это путешествие.
   
   Вскоре Север прибыл на автомобиле камуфляжной расцветки, который выглядел так внушительно, будто был предназначен для путешествий по непролазным зарослям. Загрузились, поехали. За развилкой дорога действительно резко испортилась. Я до последнего лелеяла надежду на то, в этой поездке мне удастся вздремнуть, но, увы, тряска была ужасной, и приходилось думать не о том, как бы устроиться поудобнее, а о том, как бы не врубиться головой в крышу на очередной яме. После многих, многих часов такой неспокойной езды, уже к вечеру мы, наконец, въехали в заброшенный город. Оставили транспортное средство у аварийного моста через Мирную, водрузили рюкзаки на спины и далее пошли пешком.
   Теперь у меня была возможность осмотреться. Первое, что бросилось в глаза здесь - небо. Оно как будто было намного ближе к земле. Облака плыли так низко, что, казалось, если чуточку подпрыгнуть, можно было достать их руками. Из рта шёл пар. Пахло торфом, багульником, сырой хвоей и чем-то ещё, неуловимо, но чарующе. Невысокие деревья стояли уже полностью облетевшие, по большей части лиственницы, хотя виднелись и тополя, и ольховые заросли. Сгущались сумерки. В тиши и безветрии от реки медленно поднимались клубы холодного тумана и обволакивали собой всё вокруг. Фотографии не удались бы в любом случае, поэтому я просто глазела по сторонам и старалась в полной мере проникнуться здешней атмосферой.
   
   Пятиэтажные дома типовой застройки, встречавшиеся нам по пути, находились в плачевном состоянии: от штукатурки почти не осталось следа, прогнившие рамы уже давно отпустили в последний полёт свои стёкла, проржавевшие петли не смогли удержать свои двери, на крышах, балконах и прямо в помещениях росли мхи, травы. Часть зданий осталась без крыш, из-за чего они отдалённо напоминали античные арены. А иногда из тумана выплывали лишь ощетинившиеся арматурой остовы, окружённые россыпью обломков стен и потолков. Влажность и большие перепады суточных температур здесь долго и губительно действовали на них, распирая плиты изнутри, а землетрясения завершили начатое.
   Это может показаться странным, но от полуразрушенных домов, от их пустых окон, что чернели в холодных, покрытых трещинами утёсах омертвелого бетона - разило уютом. Да, именно уютом! У всех, конечно, свои представления о данном состоянии. Кто-то находит свой уют, укутавшись в тёплый плед, с книгой и чашечкой кофе, кто-то - стоя под козырьком крыльца в исполненном влаги воздухе летнего ливня... Я чувствовала, что из самых глубин сего места исходит какое-то приятное, почти домашнее тепло, резко контрастирующее с мрачной и холодной внешностью. И это странное чувство, по-видимому, зажглось не только во мне: остальные туристы совсем затихли и тоже стали внимательно вглядываться в окружение, не то недоумённо, не то восхищённо. Только та незнакомка по-прежнему шла позади всех с каменным лицом и не замечала ничего вокруг. Или делала вид, что не замечала.
   
   Мы остановились на бывшей площади. Поставили палатки, с горем пополам отыскали в соседних строениях сухие доски, развели костёр. Народ жарил шашлык. Я в какой-то степени сожалела, что взяла с собой только готовую еду. После ужина Север вытащил свою колёсную лиру. Зазвучали "Герр Маннелиг", "О дама дорогая" и прочие известные песни дремучих лет, пик популярности которых ни он, ни уж тем более мы не застали, однако это музицирование почему-то входило в программу тура. Желания сидеть и слушать не было совсем, так что я незаметно отступила в палатку, с головой зарылась в спальник и попыталась уснуть, но это мне удалось лишь когда концерт преждевременно закончился: кто-то торжественно пообещал лично разломать это скрипучее старьё и на собственные деньги купить Северу адекватную гитару. Кажется, это был Игорь.
   
   Утром следующего дня мне тоже не дано было нормально поспать: я резко подскочила от ужасающего топота снаружи. Топот сотен или, может, даже тысяч мягких лап сливался в оглушительный гул, от которого земля ходила ходуном и страшно было просто высунуть голову из палатки, не то что выбираться наружу. Сперва я вообще не поняла, что происходит, но вскоре заметила, что на освещённых рассветом брезентовых стенах моего укрытия мелькают тени огромного множества бегущих... котов. Все они неслись в одном направлении, сполчённо и примерно с одной скоростью, будто бы ими руководила какая-то неведомая сила.
      - Господи, да сколько же их там... - тихонько я шептала, дожидаясь, когда вся стая пробежит мимо, но ни конца и ни края не было этой стае. Пара минут показалась вечностью.
   Внезапно где-то вдали за этим кошмарным гулом стал пробиваться другой звук. Ты-гы-дык, ты-гы-дык, ты-гы-дык. Это тоже был топот скачущего галопом зверя, но куда более крупного и тяжёлого, нежели обычная кошка. Волк? Звук быстро приближался. Приблизился, промелькнул быстроногой тенью где-то совсем рядом и стих. И кошачий топот тоже тоже стих, буквально сию же секунду! От внезапно наступившей тишины даже зазвенело в ушах. Что это было?..
   Я вылезла из палатки. Остальные уже суетились по лагерю, рассматривая испещрённый мокрыми следами асфальт, и интересовались друг у друга этим же вопросом, но никто внятно ответить на него не мог. Наконец, когда подошёл Север, все обратились к нему.
      - Кошки последнего горожанина, - объяснил наш экскурсовод. - Ничего особенного.
      - Что они тут едят? Вряд ли крысы остались после того, как люди ушли.
      - Чего не знаю, того не знаю. В любом случае год от года их становится всё больше.
      - Может, они на диких животных охотятся? Сурки, зайцы там. Кстати, волки же здесь живут? Мне кажется, я видела волка. Слышала уж точно. Думаю, это он пригнал сюда кошек...
      - Будто бы котопас, - Пабло неожиданно вмешался в обсуждение.
      - Что за зверь такой?
      - Котопас. Кошачий пастух, иными словами. И не зверь это. Вроде бы человек, а вроде бы и кот, гибкий, когтистый, хвоста разве что не хватает. Его всегда сопровождают кошки. Он в кошачьей стае свой, кроме того - главный. Все его слушаются. Только вот легенды про него рассказывают за три страны да четыре границы отсюда, у меня на родине.
   
   В тот день мы обошли все уцелевшие памятники архитектурного искусства, мемориалы и прочие достопримечательности, а затем направились к улице Хребтовой, самой высокой точке города. Я слушала рассказ Севера об истории и судьбе Мирнорецка и фотографировала всё подряд, не выискивая удачных ракурсов. Я просто пыталась выкинуть из головы недавнее происшествие и как-то отвлечься от того самого странного чувства, которое со вчерашнего дня не могло оставить меня в покое. Очарование, неестественное, нездоровое, но сильное и зверски навязчивое. Оно глубоко въедалось в мой разум и совершенно не давало сосредоточиться на чём-либо ином. Собственные мысли смешивались в невнятную кашу, фальшивым хором гудели в голове и кривыми картинами плыли перед глазами супротив моей воли. Даже время отказывалось идти так, как положено - то тянулось невыносимо долго, то бесследно исчезало. Я совсем не заметила, когда мы успели прийти на место. На одной из крыш была устроена смотровая площадка. Даша осталась внизу, опасно, мол, обрушиться может, ну а мы полезли вверх.
   Вид, который открывался с высоты, завораживал. Здесь, выше уровня тумана, ничто не мешало холодному осеннему солнцу освещать простор. Весь город был как на ладони. Над молочно-белым морем возвышались, подобно островам, тёмные крыши домов. На замшелых остатках кровельной смолы проросли кусты и даже деревья, что только усиливало сходство. Над городом, в свою очередь, возвышались окрестные горы. Пусть в них присутствовали тёмные оттенки зелёного в виде единичных елей, основная часть пейзажа была сложена бурым цветом листопадных дерев, серостью оголённого гранита скал и белизной первого снега, укрывшего их вершины. Суровая северная красота.
   
   Я не могла оторвать взгляда. Сказала остальным, что останусь полюбоваться ещё ненадолго...
   Здесь, на этой самой кое-как огороженной крыше, под этим самым низким северным небом - я поддалась. Я впустила в себя то, что так настойчиво ломилось внутрь. Из глаз бесконтрольно сочились слёзы, я уже ничего не могла видеть, словно вновь нырнула в густое, непроглядное море тумана и вновь оказалась посреди бесконечно долгих улиц из пустых домов. Но дома эти уже не были пустыми. Здесь струилось тепло, здесь пахло пищей и бензином, здесь звучало множество людских голосов.
   Но вскоре наваждение начало затихать, и на смену ему в моё сознание ворвалось другое: запах мороза, далёкий лай собаки, клёкот ворона, хруст снега под чьими-то ногами. Странный, тревожный шорох, похожий на звук музыкальной тарелки, записанный на диктофон и воспроизведённый задом наперёд, рождающийся из тишины, постепенно нарастающий и затем резко обрывающийся. Прислушавшись, я поняла, что этот шорох - дыхание. Потом он прекратился. Что-то тяжёлое упало в снег. И я, кажется, тоже упала. Без сознания.
   
   Очнулась в незнакомой комнате на драном полосатом диване, замёрзшая и со звоном в ушах. Рядом сидел кот, такой же полосатый, но он поспешил скрыться, заметив движение с моей стороны. На мне не было ни жилетки, ни кофты, ни даже ботинок. Рюкзак тоже украли. Ладно, пёс с ним, с рюкзаком, всё равно там вещи не самые ценные - еда, салфетки, фонарик, огниво, крем от насекомых. Я просто лежала и тихо радовалась тому, что грабитель оставил меня живой. А потом нахлынул дикий страх: остальные ведь могут не найти меня и уехать!.. Я вздёрнулась с дивана и поспешила к выходу, но выхода не было. С разбегу я едва не свалилась в пропасть, зияющую на месте обрушившегося лестничного пролёта. Вниз шуршащим эхом посыпалась бетонная пыль. Отшатнувшись, я на секунду застыла в раздумьи, а потом вернулась в комнату с диваном и вскочила на сверкающий битым стеклом подоконник. Третий этаж. Прыгну - и в любом случае сломаю себе ноги. Есть дерево, но оно слишком далеко. Не достать даже из окна соседней комнаты.
   Острые осколки впивались сквозь носки в мои заледеневшие стопы, но я всё равно едва чувствовала их, и продолжала бездвижно сидеть на подоконнике. Я осознала свою беспомощность, и она за какой-то сущий миг полностью погасила во мне стремление выбраться отсюда. Но была ли эта беспомощность подлинной, а не внушаемой мне тем, чьим законам подчиняется весь этот проклятый город? Вдалеке раздавались крики птиц и тяжёлый монотонный шум. "Похоже на бурную воду... Разве на Мирной есть водопады?..." - мысленно спросила я у самой себя, вяло и долго выговаривая каждое слово, словно погружаясь в сон. Откуда-то с торца дома с пронзающим душу жалобным скрипом сорвалась и стала медленно отваливаться ржавая пожарная лестница. Если немного подумать, парой минут раньше она бы могла стать моим путём к спасению, но состояние, в котором я пребывала, не давало мне даже сдвинуться с места.
   Его развеяли голоса, доносящиеся снизу. Настоящие голоса, никем не внушаемые. Меня каким-то чудом нашли, стали осматривать дом, притащили под окно ту упавшую лестницу, но я к тому времени самостоятельно спустилась к ним - оказывается, во второй комнате в стене была пробита дыра, которая вела в соседнюю квартиру, а через неё - в другой подъезд. Меня осыпали вопросами, дали куртку и тёплого чая из термоса. Так мы стояли минут пять. Потом Север скомандовал:
      - Обращаюсь ко всем: сейчас прямо отсюда идём к мосту. Самым коротким путём идём, я покажу, тут, в принципе, не очень далеко.
      - А палатки? Бросим их что-ли? - возмутились туристы.
      - Придётся. Нужно уходить как можно быстрее. Сами видите, что вокруг твориться.
      - Что? - я посмотрела на экскурсовода с такой злостью, будто это он был во всём виноват.
      - Морок, неужели не ясно?! Это горожанин. Играет с нами, с нашими сознаниями, как кошка с мышью. Желает, чтобы ты здесь навсегда осталась. Не волнуйся, теперь я этого не допущу.
      - Хочешь сказать, такое уже было?..
      - Однажды, - буркнул он, явно вспоминая что-то очень неприятное.
      - Значит, здесь пропадали люди?..
   Мой вопрос прозвучал в пустоту, оставшись без ответа.
   
   Вечерело стремительно, с каждой минутой становилось всё темнее, видимость падала. Мы торопились. Внезапно чей-то нечёткий силуэт перебежал дорогу, пугающе неестественно двигаясь, метрах в сорока от нас, и скрылся за домом. Вся группа остановилась в нерешительности - земля вибрировала, и эта вибрация усиливалась. За существом, кем бы оно ни было, следовали коты. Вокруг в темноте загорались одни за одними хищные глаза. Их были сотни. Они окружили нас, подступая со всех сторон всё ближе и ближе, не издавая при этом ни единого звука - ни мяукая, ни шипя, только зловеще клацая по асфальту выпущенными когтями. Игорь врубил второй фонарик и начал беспорядочно махать им туда-сюда и шуметь, пытаясь отпугнуть животных, но внезапно луч света выхватил из темноты нечто, при виде которого у Даши непроизвольно вырвался короткий испуганный вскрик...
   Это действительно был человек, но человеческого в нём было немного, если так можно сказать. Он стоял на четвереньках, слегка припав к земле, и внимательно разглядывал нас своими жёлтыми, по-кошачьи сверкающими глазами. Ногти на его серых от грязи и пыли руках, лучше всего освещённых фонариком, были длинными и острыми, лицо было полностью скрыто: сверху - старой театральной полумаской, снизу - густыми усами и бородой. На нём были какие-то лохмотья, а поверх них красовалась моя новенькая меховая жилетка. Мы наблюдали его всего около двух секунд, после чего котопас молниеносно сорвался с места и в один прыжок исчез в сумраке ночи.
   
      - Стой! Меня подожди!
   Я мало что успела понять. Мне казалось, что я вот-вот опять паду без чувств. Видела всё расплывчато, звуки густо и по многу раз отдавались в голове, прежде чем стихнуть. Тревзор скинул рюкзак и убегал вместе с кошками. Пабло успел схватить его за капюшон куртки, он стал отбиваться, выкрикивая что-то невнятное вперемешку со страшным звериным рёвом. В следующий момент парня уже еле держали все остальные - настолько яростно он сопротивлялся. Его связали по рукам и ногам, потащили. Меня попытались растормошить, но быстро поняли, что это бесполезное занятие, схватили за руку и тоже потащили. Двигались уже не просто скорым шагом - бежали. Я слышала позади крики котопаса. Словами не передать, на что они были похожи. Гнев, отчаянье, боль и глубокая тоска слышались в тех криках. Пошёл снег. Сыпал большими хлопьями, которые медленно оседали на землю, как пепел после пожара. В нём было своё удивительное очарование, но никому до него не было дела. Добрались до моста, запрыгнули в автомобиль и покатили прочь.
   Только когда мы отъехали километров на пятнадцать от города, Тревзор наконец перестал брыкаться. Его отпустили, он сел, опустив голову и роняя беззвучные слёзы себе на колени. А потом тихим, дрожащим голосом произнёс одну только фразу:
      - Прошу, отвезите меня домой...
   В ту секунду мне вдруг стало настолько тоскливо, что самой захотелось плакать - с меня окончательно спал морок последнего горожанина, и я внезапно осознала, что невыносимо скучаю по всему тому, что так привычно мне, и так дорого. Заросли камыша, нарисованные на обоях моей спальни, тускло горящий бежевым огнём светильник, рабочий стол, который целиком завален изрисованной бумагой, и только на самом его краешке ютится горячая картонная коробка с пиццей, которая пахнет даже вкуснее, чем её содержимое, маленький сквер под окнами, где знаешь наизусть каждое дерево и каждый ларёк... На свете есть миллионы городов, миллиарды домов, но лишь один домом я могу назвать. Родной дом, родной город. Родина - это место, где ты родился и вырос, и которое не променяешь ни на что.
   А вот жители Мирнорецка решили променять. Почему они так поступили? Неужели всё упиралось в престиж и заработок? Или же им настолько опостылели холода, туманы, снега и всё остальное, что делало счастливым того последнего горожанина? Он любил свой город, знал счастье в том, чтобы просто ходить по родной земле, дышать родным возухом... Но при этом он остался безумно одинок. Я боялась даже представить, как эти противоречия терзали его изнутри.
   
   При этом во мне самой царило ощущение, что что-то здесь не так. Будто чего-то не хватает, но я не могла понять чего именно. Только добравшись до дома я смогла от него отделаться. Простояла немного, прижавшись к стене, открыла везде форточки, поставила набираться горячую воду для ванны... Но прежде, чем закинуть в корзину с грязной одеждой штаны, я нащупала в кармане маленький листок бумаги. В момент, когда я его коснулась, в памяти всплыла минута, доселе из неё словно вырезанная: мост, автомобиль, снегопад, передо мной стоит та самая девушка в чёрном, не назвавшая своего имени. Она протягивает мне записку и говорит:
      - Находясь в этом городе, ты почему-то чувствовала всё то же самое, что чувствовала я. И, видимо, я могу тебе доверять. Все забыли обо мне сейчас. И ты забудешь. Побещай забыть. Вот, возьми. И положи это туда, где сможешь найти только когда уедешь далеко-далеко.
   Быстро достав бумажку, я развернула её и прочитала. Ужаснулась. Потом странным образом обрадовалась за неё. Потом снова пришла в ужас. Но что я могла сделать теперь, когда всё уже свершилось? Более того, я дала слово. Известно ведь, что обещанные забвения держатся на удивление долго, вопреки всем нормам психики. Видимо, слова записки и станут концом этой истории:
      "Я проклята. Я - предатель. Мне было пять лет. Моё мнение ничего не значило. Куда бы мы не ехали, на новом месте жизнь с болезненным хрустом ломалась, не успевая наладиться. Сначала исчезла моя мать. Потом отец. Я не знала, куда он уехал, но каким-то образом чувствовала, что он дома. По-настоящему дома. Он так долго ждал меня там... Что ж, теперь и я наконец вернулась домой."