Картатай

В детстве я любил гостить у своих картатэй и нэнэй (дедушки и бабушки). Они жили в просторной двухкомнатной квартире в центре города на первом этаже на улице Харьковской в нашем прекрасном городе Уфа. Спальня квартиры была поделена перегородкой на две комнаты, и в каждую вел свой отдельный вход. Окна квартиры выходили на север, из-за чего большую часть времени в ней было недостаточно света, и оттого как-то уютно и интересно – как в старинном замке. Здесь всегда стоял запах сырости и земли – я ощущал там, что нахожусь в каком-то другом и необычном мире, со своими особенностями и со своими интересами.
Особенно увлекательно было то, что мимо окон постоянно проходили люди, которых можно было рассматривать сколько угодно – время проходило незаметно в этом сказочном мире – все вокруг вызывало интерес и любопытство. Хотелось жить и жить, и мне даже в голову не приходило, что все это может когда-то закончиться.
Нэнэй не любила засиживаться дома – телевизор был сломан, и, возможно, даже имея деньги, они не хотели тратиться на вещь, которая не давала бы возможности общаться с окружающими. С утра нэнэй уходила к подружке в соседний дом, где смотрела утренний телесериал, иногда брала меня с собой, и я смотрел многосерийный утренний мультфильм «Вокруг света за 80 дней». После просмотра фильмов нэнэй выходила во двор со своей подружкой, где долго гуляла и разговаривала обо всем – постепенно к ним присоединялись другие пенсионеры – заводилась долгая нескончаемая беседа, где каждый старался рассказать о себе и своих родных как можно больше, и, естественно только лучшее.
Так проходили дни за днями – нэнэй была счастлива такому образу жизни, так как, даже не работая, она имела множество ежедневных забот, которые обрушивались друг за другом и не давали скучать. И некогда было думать о будущем, о том, что нас ждет впереди, она радовалась настоящим и была довольна всем, тем более что всё, что происходило, удовлетворяло ее чувства комфорта и уверенности в сегодняшнем дне. Казалось, что весь этот комфорт и уют будут длиться вечно, и жизнь не имеет конца.
Двор был тихий и зеленый, летом все цвело и пахло вокруг – деревья шелестели и убаюкивали, а разнообразные цветы радовали взгляд и дыхание. Душе становилось свободно – будто летаешь в облаках.
Вечером приходил картатэй с полным портфелем документов и продуктов – он работал в больнице неподалеку заведующим складом – и его приход еще больше разнообразил нашу жизнь. Он быстро скидывал на пороге обувь в разные стороны и радостно заходил в зал, где ставил портфель на стол и начинал выкладывать все, что заработал. Нэнэй, обычно читавшая в это время журналы, улыбаясь, подходила и перебирала хлеб, курагу, крупу, сахар в бумаге и другие продукты, которые уносила на кухню и раскладывала в шкафы. Оба они украдкой посматривали друг на друга, и во взгляде каждого читалось что-то необычное, не понимаемое мной тогда, но осмысливаемое сейчас. Я вспоминаю их сейчас и хорошо представляю себе, что означали эти взгляды украдкой. Они означали их любовь к друг другу, которая еще не угасла, несмотря на их возраст – и они были счастливы, упиваясь друг-другом и воспоминаниями молодости.
Нэнэй, уже пожилая, была еще очень привлекательной полной женщиной, на лице не было ни одной морщинки, а глаза были всегда приветливые и молодые, говорящие о том, что в душе она еще молода и умеет чувствовать. От картатэя же всегда исходила мужская энергия, как в давние времена, когда они еще только создавали семью, эта мужественность, заставляющая нэнэй чувствовать защищенность и покоренность его силе, его чувствам, лишающая ее неопределенности и жизненной пустоты. И каждый из них чувствовал, сам того не зная, общность друг-друга, близость и родственность души, как одного целого, объединенного общими целями, общей жизнью, связанными детьми и внуками, которые есть ни что иное, как они сами, продукт их взаимной любви и ласки к друг-другу, их продолжения в этом суровом мире после их собственной смерти продолжающих их путь в неизвестность.
Даже в детстве я ощущал, пусть и не понимал до конца, любовь этих людей друг к другу, их единство несмотря на разность, их взаимную привязанность и заботу несмотря на создаваемую видимость занятости своими делами.
Нэнэй начинала готовить ужин, а картатэй вытаскивал какие-то документы из своего портфеля, садился за стол, надевал очки в тяжелой роговой оправе, подвязанные сзади резинкой и начинал выполнять расчеты, то и дело передвигая костяшки на счетах и шепча самому себе цифры, смешно передвигая губами. Он был неразговорчив, и часто с неохотой отвечал на вопросы, но мне было интересно посидеть с ним за одним столом и послушать хоть что-то новое, чего не знал ранее об их жизни. Иногда картатэй спускался со мной в подпол – через люк на кухне я заходил в помещение с глиняными стенами, где местами на полках лежали банки с солениями и варениями, в углу стояли мешки с картошкой и морковью. В подполе по-волшебному необычно – я оказывался словно в одной из сказок, которые  читал по вечерам. И оттого, что мне одному запрещали спускаться туда, а сам картатэй открывал подпол довольно редко – только по необходимости – от этого подземное помещение становилось еще более загадочным и притягательным, необъяснимым чудом, наполняющим волшебством мою жизнь.
Когда ужин был готов, нэнэй звала нас на кухню, где в тарелки был налит суп с кусками мяса и лапшой. Я быстро уплетал все, что мне давали, а сам думал о том, как бы быстрее пойти на улицу и поиграть с местными детьми, с которыми довольно быстро подружился. Так продолжалось все будние дни, и никогда не наскучивало мне, даже когда я жил здесь неделями. И даже находясь дома, с родителями, временами я испытывал тоску и скучал по картатэю и нэнэй, по тому спокойствию и умиротворенности, которые они мне навевали.
Прошло много лет. Картатэй обменял эту квартиру на новую, в еще лучшем живописном районе, но однокомнатную и маленькую по площади. К тому же деньги, полученные за обмен быстро обесценились в связи с грандиозной инфляцией в России. Окна зала и кухни выходили на юг, из-за чего весь день светило солнце. Вокруг была парковая зона – повсюду аллеи с высокими деревьями; чуть ниже дома широкая река «Белая»; а выйдешь на балкон – открывается такой великолепный вид, что захватывает дух. Смотришь, а впереди как на ладони часть города: множество частных и многоэтажных домов на склоне; дорога со снующими туда-сюда людьми и автомобилями; растительность вокруг, видна прохладная гладь реки вдалеке, огромный мост как воплощение силы человечества. Местность в округе была неповторимой, не сравнимой с прошлым местом жительства на Харьковской.
Но чего-то не хватало – теперь, когда я подрос и пришел сюда, то не мог вобрать той силы, излучавшихся от этих двух близких мне людей. Квартира располагалась на последнем этаже пятиэтажного дома, без лифта. Серый подъезд с узкими лестницами, долгий подъем по светлому общему коридору, все было привычно и скучно. Я вырос и приходил в гости реже, не только в силу обстоятельств, но и в силу еще чего-то, из-за которого реже стали ходить и многие из нашей родни. Необъяснимо, но понятно сейчас. Между каждым из нас, между картатэем и нэнэй, между ними и их детьми и внуками, между их детьми отдельно и вместе была установлена какая-то невидимая духовная связь, позволяющая каждому чувствовать свою защищенность и значимость. Связь эта объединяла каждого из нас в единую структуру, в один род, в одного человека, основой и прародителем которых были наши бабушка и дедушка. И пока между ними существовала любовь, жили высокие и ничем, даже смертью несокрушимые чувства, каждый из нас знал что-то, а что – одному Богу известно.
И в этой квартире между этими двумя нашими прародителями что-то оборвалось, как будто тонкая нить, скрепляющая огромный канат, повлекла к неизбежной развязке узла. Узла безграничной любви, узла надежд и смысла жизни. Воспоминания, характерные для стариков, и дающие им основу существования, перестали интересовать картатэя и нэнэй.
Жители района были не так общительны и приветливы, как на Харьковской – каждый из них жил своей какой-то потаенной жизнью, стараясь меньше открываться и отдавать от себя другим людям. И это состояние, когда обитаешь в собственном узком мирке, смотришь ежедневно телевизор, выходишь на улицу пообщаться с людьми, но не находишь в них всего того, что хотел – не чувствуешь поддержки и преданности, приводит жизнь любого к разладу. Находясь в новой обстановке, наши пожилые родные стали утрачивать той горячности и внутреннего душевного пыла. Они стали одинокими, хотя и жили вместе, знали, что живы их дети и внуки, знали, но, лишившись былой страсти, не могли всего прочувствовать полной грудью. И никому не хотелось лишний раз приходить в дом, где царит одиночество и печаль, где картатэй и нэнэй перестали обмениваться взглядами украдкой. Оба они стали пожизненными пенсионерами. Картатэй от бессмысленности стал ежедневно пить, нэнэй с утра до ночи смотрела телевизор и жила теперь не своей счастливой жизнью, а жизнями киногероев, пытаясь прочувствовать то, что хотел передать автор фильма, но ощущая лишь тяжесть в груди от безысходного и неминуемого конца. Зачем жить, когда вокруг голые стены, когда близкий тебе человек уже не так интересен, не такой пылкий и крикливый.
Хотелось повернуть время вспять – уехать на берег узкой, но навечно связанной с душой деревенской речушке, где стоял дом ее родителей, хотелось снова видеть молодого и красивого, пышущего здоровьем и гордостью мужа. Хотелось остановить это проклятое время. Время, время, сметающее все прекрасное на своем пути, не позволяющее опомниться. Картатэй, привыкший отдавать себя работе, привыкший жить ради других – добывать лишний кусок хлеба, чтобы разделить его со своими детьми и внуками, привыкший с радостью заходить домой и выкладывать добытое им и делиться радостью со своими, со своей плотью и кровью, теперь был лишен всего. И теперь выход был лишь в спиртном – в мире отрешенности и забвения, в мире, параллельном смерти, так как в состоянии алкогольного опьянения уходят все дурные мысли в никуда – перестаешь думать, а значит – и знать всю бессмысленность и одиночество.
Постепенно они оба тяжело заболели – картатэй неизлечимо. Из-за повышенного сахара в крови оперировать его не брались, да и он не хотел – а зачем, когда всё лишено смысла. Зачем, если он лишен возможности как раньше покорять сердца женщин и хотя бы на духовном уровне наслаждаться красотой окружающих и своей силой. Болезнь довела его до состояния крайнего истощения – всё, что он ел или пил, вызывало постоянную рвоту. Даже забыться в спиртном он не мог, ничего не проходило через пораженный страшной болезнью желудок. Я приходил к ним, и видел в глазах картатэя необъятную печаль, а в глазах нэнэй страх и несуразность.
В одно весеннее утро я зашел к ним поучить уроки – предстояли вступительные экзамены в медицинский институт, находившийся неподалеку от их дома. Картатэй лежал на диване, исхудавший и постаревший, лицо, когда-то полное и веселое, когда-то излучавшее силу и энергию, теперь осунулось и изменилось до неузнаваемости. Мне стало страшно – неужели так меняется человек, сталкиваясь с разрушительными силами болезни. Кожа вокруг его глаз потемнела, да и глаза провалились куда-то вглубь головы, нос заострился, а губы, несмотря на то, что он улыбался, когда я вошел, дрожали, готовые разразиться в рыданиях от отчаяния. Увидев меня, нэнэй быстро стала собираться на улицу. Когда она в спешке повернулась, попросив закрыть дверь, на щеках ее блестели слезы.
Я закрыл дверь и сел на кровать в зале читать атомную физику – раздел завораживающий и увлекательный, мозг мой погрузился в загадки окружающего мира – как же необычно сложена наша природа – и как, в то же время беспредельно проста. Каждое тело состоит из клеток, клетки состоят из молекул, молекулы из атомов, атомы из протонов и электронов. И даже электроны состоят из кварков, а протоны из мезонов и других мельчайших частиц – настолько мельчайших, что не подвластно нашему разуму. А у каждой мельчайшей частицы есть свои античастицы, при встрече с которыми оба они самоуничтожаются и превращаются в другой вид материи – в энергетический. Как же так? Может быть и наш мир, являясь материальным, представляет, в то же время, сгусток энергии, где все между собой взаимосвязано и переплетено, являясь при этом единым. И на каждом уровне становления неживой или живой материи закон этот действует. А вся наша вселенная ничего из себя не представляет и в любой момент времени может исчезнуть в никуда, так как из неоткуда она и возникла.
- Рустам, Рустам! – услышал я неожиданно голос. Картатэй сидел на диване и, как будто оживился. - Душно здесь, Рустам, мне надо на кухню, подышать. Помоги мне. Помоги.
Я помог картатэю подняться и подвел его к окну на кухне.
- Дай стул, я посижу поближе, – картатэй с трудом стоял, опираясь руками на подоконник, ноги его дрожали, а от напряжения изо рта постоянно шла отрыжка. Он попытался открыть окно, но руки не держали и соскальзывали. Наконец он сел, – Открой окно, мне дышать надо – попросил он смиренно, глядя куда-то в даль, в прозрачное небо, тоскливо и уже не так скорбно, как когда лежал на диване.
Я приоткрыл окно и почувствовал свежий воздух весенних цветов, перемешанный с влагой живой реки. От избытка кислорода немного закружилась голова, на кухне стало легко дышать.
- Иди, почитай, я посидеть хочу, – сказал картатэй. Когда я начал уходить и оглянулся, то увидел, что он раскрыл окно настежь и сел на подоконник.
- Не надо, сейчас же прохладно, посиди лучше на стуле, картатэй – сказал я, ничего не подозревая, и попытался усадить его на стул. Но картатэй стал, как когда-то, уверенным в себе. Его голос переменился, и, четко выговаривая слова, он сказал:
– Бар, укы, почитай. Мне подышать надо. Не мешай мне.
Я удалился в зал и снова погрузился в фантастический мир неизвестности, страшащий своей мрачностью, если задуматься о смысле всего этого. Законы мира еще не до конца изучены. Ведь для объяснения атомного мира, существования электронных облаков вокруг ядер элементов – бесконечного и непрерывного движения электрона, когда энергия при движении никуда не тратится и не излучается, когда приходится отходить от всех существовавших ранее физических законов и строить новые, казалось бы, нелогичные, только чтобы объяснить то, что показывают опыты и подтверждают многочисленными доказательствами. Познать это катастрофически интересно – словно погрузиться в зазеркалье из сказки «Алиса в стране чудес». Я витал в облаках, читая и осмысливая новые и новые факты и доказательства, факты и доказательства. На улице слышались какие-то крики. Краем уха я слышал, как на улице происходит какой-то переполох. Женский голос кричал:
 - Не смей, не надо. Кто тебе дал такое право. Хулиган. Я не уйду отсюда. Я не дам тебе сделать этого.
Что-то привычное, часто происходящее в суете этой уличной жизни. Но среди всего гула послышался знакомый голос:
– Уйди, я умереть хочу, я прыгну.
- Не смей, не прыгай. Я милицию позову – надрывалась какая-то женщина. Сейчас милицию позову.
- Уйди дочка, не мешай мне.
- Не уйду, не смей!
Присоединились еще и еще голоса. И вдруг как гром среди ясного неба – внезапная догадка оторвала меня от книги, возвратив в реальность. От страха я не чувствовал пола и осторожно прошел на кухню. Картатэй сидел на самом краю подоконника, согнувшись вперед, казалось, он чудом не срывается вниз, так как по всем законам физики в таком положении неизбежно падение. Я увидел как его пальцы стали отрываться от поверхности, внизу послышался крик нескольких голосов.
- Картатэй! Не надо. Что ты делаешь? – онемевшим языком сказал я. И на миг показалось, что пол уходит из-под ног. Но, взяв себя в руки, я снова обратился к картатэй. – Не надо, я сейчас в магазин, куплю пиво самое вкусное – гессер – ты еще не пил такого, попьем его вместе.
- Уходи, я умереть хочу – не своим голосом закричал картатэй. Он немного подтянулся обратно из окна и рассерженно кинул лежащую рядом с ним трехлитровую банку с водой на пол. – Не надо мне ничего, не хочу больше жить. Не надо мне пиво. Ничего не надо. Я разбиться хочу и чтобы все это кончилось, не могу больше терпеть, не могу! – надрывающимся хриплым и бешенным голосом кричал картатэй.
Я не знал что делать – если подойду поближе, то он может прыгнуть, и не успеешь схватить его вовремя. Не помня себя, я стал разговаривать с ним, как когда-то в детстве. Я начал рассказывать, что хочу поступить в медицинский институт, что стану врачом и буду лечить всех от всяких болезней. Я рассказывал о своих мечтах, о том, что скоро придет нэнэй и принесет что-нибудь, что он сможет попробовать, и мы сможем вместе посидеть и поговорить, повспоминать. О том, что скоро придут родственники в гости, которые хотят его увидеть, побеседовать – а что же будет, если он прыгнет – ничего этого не дождется. От моих слов, от внезапного красноречия картатэй успокоился и медленно слез с окна. Я помог ему лечь на диван и быстро побежал на кухню закрывать рамы. Чудо, но брошенная им трехлитровая банка не разбилась, оставив лишь лужу воды, которая была подобна луже слез, которые картатэй втайне проливал в глубине души, не способный смириться – то, что он так долго строил, внезапно должно кончиться для него. Он не хотел покидать этот мир, это страшная болезнь унесла его раньше времени в неизвестность. Для чего же он столько страдал, столько мучился, переживал – неужели чтобы все потерять безвозвратно. Я подумал тогда, что в подобные моменты человеку нельзя оставаться одному. Человек, воспитавший и вырастивший целое поколение умирал в одиночестве – он втайне хотел, чтобы собрались вместе все его дети и внуки и пообщались с ним – тогда ничего не страшно, тогда увидишь свет в конце тоннеля под названием смерть, но стеснялся своей слабости и никого не звал. Возможно, именно этого он и хотел совершить своим поступком, хотел изменить этот мир – чтобы люди понимали ближнего как самого себя. Он хотел близости своих родственников перед кончиной, как это было в древние времена, когда люди жили племенами. Он хотел любви и заботы перед смертью, как заботится мать о только что родившемся ребенке, бывшего недавно ее частью, а теперь живущего своей собственной жизнью. Как было бы прекрасно человечество, если все, что хочет человек, могли понять другие и в последние дни жизни наполнить его грудь радостью и освободить от душевных мук.
Религия в наше время развилась, но далеко не каждый верующий является таковым, даже если думает, что соблюдает все каноны и законы веры. Так как главный закон веры заключается в любви, и единении всего в одно целое. Только поняв чужую боль и хоть как-то её уменьшив, становишься поистине верующим, понимаешь всю сущность мироздания, которая заключается в непрерывности и преемственности. Возлюби ближнего своего как самого себя – великая истина, постичь которую редко кому удается. Великая и до конца так никем не достижимая, кроме Бога. Также не достижимая, как и абсолютное самопознание, к которому приближается человек, часто находясь близко к смерти, когда он уже ничего не может сделать против сил природы.
Каждый из нас не может достичь полной истины, так как занят бытовой рутиной, постоянными заботами о своем будущем, о будущем своих детей или внуков, строя планы, но никогда не задумываясь о самом себе как таковом, о своей личности. Данный стереотип создает само общество, так как, если человек сможет осознать свою  индивидуальность как таковую, то полюбить ближнего будет куда сложнее. Понять свое я можно только отбросив все эмоции, всё что связано с окружающими тебя людьми, только погрузившись в собственные воспоминания с осознанием собственной смертности. Смерть уготована каждому из нас, каждого из нас ждет уход в неизвестность. Но никто не задумывается об этом, ведь подобные мысли могут привести к ужасу, от которого очень трудно избавиться и который не нужен, так как приводит к абсурду собственного существования – а зачем, если все равно умрешь, если все равно умрут все твои дети, все внуки и все последующие поколения. Все человечество когда-то умрет. Вечен только беспредельный космос – неорганическая материя, которая тоже через миллиарды лет превратится в нечто новое.
Я вышел на балкон, посмотрел вниз и подумал, что, если действительно прыгнуть в неизвестность, то все пропадет – не будет никаких забот, никакого поиска, никакой реальности, люди будут жить своей жизнью, каждый своей, а я сгину вникуда, так и не оставив после себя никаких следов на этой планете и в этом мире.

Февраль 2010 года.