Бедный Йорик

Машина мягко двигалась по заснеженной зимней дороге. Снежинки лопались на лобовом стекле, точно мыльные пузыри и стекали вниз крупными каплями. В салоне было тепло и уютно, как дома. Играла ненавязчиво музыка в радиоле, на заднем сиденье посапывали во сне дети. Жена сидела за рулём, сосредоточенная, как античная богиня.
- Дома нам надо будет серьёзно поговорить, - сказал он ей.
Она притормозила, свернув к обочине.
- Говори сейчас. Не мотай нервы, – её голос был словно автоответчик в телефонной трубке, злой и напряжённый.
Он помялся, уже жалея о том, что начал этот разговор. От жены шли тревожные волны, и он ощущал их почти физически. Он знал, что она не тронется с места, пока не узнает в чём дело.
- Я изменил тебе, – сказал Егор чужим голосом.
- Когда?
- Восемь лет назад.
- С кем?
Он ответил.
- Выходи из машины, – она протянула через него руку и открыла переднюю дверцу. Он взглянул на неё – жена смотрела на него с отвращением, как на насекомое.
Егор вышел из машины.  Дверь за ним захлопнулась и машина, мягко тронувшись с места, умчалась в темноту, увозя его семейное счастье.
Пошатываясь, он сделал несколько шагов и повалился в сугроб. Непослушными пальцами нашарил в кармане смятую пачку сигарет, закурил, глядя в небо. Сверху падал сказочный новогодний снег.
Это было восемь лет назад, когда их старшему сыну было полтора годика, на свадьбе у свояченицы Семёна, его старшего друга,  и его, можно сказать, наставника. Подружка невесты, Катька  – красивая, свободная, чертовски уверенная в себе. Не просто девушка -  ведьма.  Альфа-самка, отметил он тогда про себя. Но и он не промах – хороший музыкант, студент литературного института, начинающий писатель.  Уже и какой-то альманах выпустил серию его небольших рассказов.
Зачем он тогда это сделал? Сложно сказать. Просто ему захотелось отодрать эту наглую Катьку, которая дразнила его полуголыми своими плечами, своей длинной русой косой и ведьминскими серыми глазами. Шальная, безбашенная – не чета его супруге-курице, которая положила целью нарожать кучу детей и создать идеальную семью. Его тошнило от этого пафоса, от этого каждодневного бабьего сюсюканья и кудахтанья.  «И ведь взял-то я её не девушкой, - с досадой думал он, глядя на супругу, - а строит из себя, поди ж ты… Святоша!»
Всё произошло на квартире у Катьки, куда подвыпившая молодёжная компания во главе с новобрачными заглянула на второй день потусоваться. Они уединились от всех в ванной комнате.
Секс не доставил ему удовольствия. Всё было быстро, грязно, по-животному. От Катьки пахло волчицей, да она  ей по сути и была. Когда он кончил, Катька соскочила с него, одёрнула юбку, злорадно ухмыляясь, - Боженька-то не накажет? – спросила она и расхохоталась.
Егор напился в тот день, как свинья, думая, что теперь равновесие восстановится, и досада на жену будет компенсирована чувством вины перед ней. Но это чувство вины мало-помалу стало разъедать его душу, как кислота. Жена смотрела на него с восторгом и восхищением – она умилялась его талантом, превозносила его перед всеми, всё великодушно прощала, всегда шла навстречу. Он был её солнцем, её жизнью, её мечтой. Но это только усугубляло его страдания, а она искренне не понимала, что не так она делает. Она была свята, а он – мерзок.
Он каялся на исповеди, да не одному, а целым двум батюшкам.  Один священник, молодой, поглядел на него своими детскими глазами и тихо произнёс:
  - Мы в таких случаях канон покаянный сорок дней читаем.
Канон был прочитан, но не помог, чувство вины не унималось.
Второй священник, постарше, удивлённо посмотрел на него и сказал с недоумением:
- Бог тебя простил, что ж ты сам себя не прощаешь?
Но Егор не прощал, чувство вины стало для него необходимым, в мучениях он чувствовал какую-то особую сладость, а великодушие близких было их неисчерпаемым источником. Егор стал много пить. Пить до беспамятства, по нескольку дней сряду. Ему было всё равно, что пить и с кем. Алкоголь притуплял душевную боль, на какое-то время становилось легче. Но похмелье обостряло все чувства и в первую очередь сладостное чувство вины. Он валялся у жены в ногах, просил прощения. Она прощала всё с христианской кротостью, свято веруя в то, что обязательно вернёт его на путь истинный. Ведь она так любит его, а он – её. Она рожала ему детей, надеясь на то, что родительский долг  избавит его от пагубной страсти. У них родился ещё один мальчик и девочка.  Потом она уговорила его родителей купить ему машину, чтобы, находясь всё время за рулём, он не мог позволить себе напиваться.  Ничего не помогало  - он завязывал, потом срывался снова, только ещё более злокачественно. Как-то сам собой окончил институт, писал сценарии для телепередач, но часто, увлёкшись служением Бахусу, не сдавал работу в срок, не являлся в назначенный день в редакцию. Винил во всём детей, которые мешали ему творить и жену, которая не могла их унять. Его отстранили, и он стал менять работу одну за другой. Косил траву, стерёг грибы, работал грузчиком, таксистом, надеясь, что физический труд изменит его природу. Однажды он даже устроился  в школу, учителем литературы, но часто не являлся на уроки или приходил с похмелья, поэтому через полгода его вежливо попросили написать заявление «по-собственному».
Ни на одной работе Егор долго не задерживался. Жена покорно терпела, благо сама работала редактором сайта, да и родители помогали деньгами. Каждый раз она его оправдывала, виня во всём  друзей-собутыльников. Она честно пыталась привить ему привычку общаться с правильными людьми, приглашала своих подруг с их трезвыми, рассудительными и от этого невыносимо скучными мужьями. Егор чувствовал себя среди них мухой в сметане. Они были святы, а он – блудодей. Он старался быть весёлым, пел песни под гитару, играл в ассоциации, старательно делал вид, будто ему это нравится.  Он участвовал в конкурсах «Мама, папа, я – спортивная семья». Но это была ложь, как и всё в его жизни, игра, скоморошья личина. Участвуя в действе, он просто желал поскорее напиться.
Наконец,  жена решилась продать квартиру, использовать материнский капитал и купить дом в деревне, подальше, как ей казалось, от его развесёлых друзей и компаний. По её планам муж должен был заняться домом, благоустройством быта, насадить  деревья и черпать бесконечное вдохновение в тишине сельской жизни. Друзья, действительно, почти перестали наведываться, чтобы не становиться причиной скандалов. Тогда Егор стал пить в одиночку, назло жене.  Дом стоял неухоженный, денег на отделку не было, да и то, что имелось, приходило в негодность.
Сегодня, спустя восемь лет, будто вышел какой-то назначенный срок. Наступил предел и Егор почувствовал, что не может больше лгать. Сегодня, он должен, наконец, открыть ей глаза на то, каков он на самом деле. Негодяй, подлец, обманщик и конченая мразота.
« Если я узнаю, что ты мне изменил, я уйду от тебя, и меня не остановит ничто и никто», - категорично сказала она ему однажды.
Все эти годы она верила в сказку про идеальную семью, она строила эту сказку, эту идиллию, пытаясь убедить в ней всех окружающих, беспрестанно выкладывая в соцсети их семейные фото. Вот он пускает со старшим сыном кораблики, вот он снимает младшего с горшка, вот он с дочкой на качелях. Она сняла фильм про него, расчудесного  отца. Ему надоело это притворство, он давно уже понял, что никто, кроме неё не верит в их семейное счастье. И только она с фанатичным упорством пытается сохранить эту придуманную реальность.  Сегодня он отнял у ней эту сказку, развеял иллюзии.
Наверное, последней каплей стал  скандал с Гариком.  Гарик, саксофонист, джазмен , был его ровесником и из всех друзей, наверное, дольше всего оставался с ним и искренне его жалел.  Гарик, хоть и был женат, но позволял себе много чего и при этом не испытывал чувства вины, потому что, во-первых, хорошо зарабатывал в своём джазовом оркестре, а во-вторых был изрядным деспотом.
На прошлой неделе, после концерта в Дубровино, они выпили, и Егору не захотелось ехать домой, невзирая на недовольство жены. Он решил продемонстрировать свою мужскую независимость и остался ночевать у Гарика, тем более, что у Гарика всегда водилось волшебное зелье в красном бархатном футляре под названием гашиш. От него тоже очень хорошо отпускало.
На следующий день жена повезла сына в школу, но на обратном пути врезалась в чью-то ограду и разбила машину. Машины она разбивала с периодичностью раз в год, что негативно сказывалось на их и без того скромном семейном бюджете. В это году добавилась ещё и ограда.
После долгих поисков работы Егору кое-как удалось прижиться редактором на радио для слепых. Платили копейки, но и ездить на работу в Москву приходилось всего два раза в неделю.  Главред – бойкая старушонка, терпела его недисциплинированность, - никто не шёл работать на такую мизерную зарплату, но Егор был рад и этому.
Летом Егору посчастливилось получить литературную премию, целых триста тысяч.  Жена была в восторге, наконец-то в дом можно будет провести газ и больше не мёрзнуть, мучаясь с углём и электричеством. Теперь планы рухнули – опять ремонт машины, да ещё и  ограды. Жена привычно обвинила во всём Гарика. Гарик высказал ей, что она просто ездить не умеет, за что и возглавил чёрный список семейных врагов.
Позавчера, в пятницу, возвращаясь с работы из Москвы, он заехал к старому другу Че. Че, бывший наркоман, а теперь принципиальный алкоголик, всегда оказывался рад своему товарищу по литинституту. С ним Егор мог говорить о чём угодно – Че исправно забывал на следующее утро всё, о чём они говорили. Когда –то, они считались самыми талантливыми  студентами на курсе. Путь Че был усыпан терниями. Он тоже сменил множество рабочих мест,  а теперь являлся директором арт-студии. В отличие от Егора – он был честен и свободен. Никто не смел требовать от него стать тем, кем он никогда не являлся. Женщины в его доме были всегда разные, и ни одна не пыталась его спасти или приучить к правильному образу жизни. По сравнению с ним Егор чувствовал себя в золотой клетке.
Сегодня утром, одолеваемый  похмельем и звонками жены, Егор, наконец, решился направиться в сторону дома. Решение признаться жене созрело внезапно, ещё в электричке, где он жался в углу тамбура, стесняясь своего перегара и запаха кошачьей мочи, которой в знак презрения оросил его куртку один из кошаков Че. Желание это было настолько сильным, что Егор испугался, как бы окружающие пассажиры не услыхали этого его безмолвного крика и не уличили бы его раньше времени. Он стал тыкать дрожащими пальцами в кнопки своего сотового телефона, отправляя Семёну эсэмэску.
С Семёном он познакомился, когда ему было лет вдвое меньше, чем сейчас.  Огромный, как медведь, с клочкастой бородой и прямым, суровым взглядом Семён казался воплощением русского духа, сказочным богатырём.  По сути, он и сделал из него настоящего музыканта,  причём даже лучшего, чем его отец.  Егор быстро освоил гитару и бас-гитару, клавиши и вскоре мог играть свободно практически все стили современной музыки. И это Семён привёл его, тогда ещё мальчишку, в церковный хор, который сам задумал и создал. С тех пор в течение уже шестнадцати лет они собирались неизменно по воскресеньям в одном и том же храме на Божественную Литургию. Семён, Егор, его отец – Михал Андреич, Гарик, Саша… Они составляли костяк коллектива, остальные приходили и уходили. Хор стал для него чем-то вроде второй семьи.  «Небесный Егорушка» - восторженно называли его церковные бабушки за сияющий чистотой взгляд голубых глаз. Это потом уже появилось и прилипло к нему прозвище «Бедный Егорик» или "Йорик" , обозначая глубины его падения.
 Чтобы пропустить воскресную службу, нужны был очень веские причины. Бухалово с Че к таковым не относилось, и Егор знал, что услышит от Семёна в свой адрес много неприятных высказываний. Но тот был единственный, кому он решился тогда рассказать про свой адюльтер, и Семён честно молчал все восемь лет.

                ***

Ничего не подозревавший Семён, тем временем, следовал в Сашкиной машине на день рождения к своему недавнему приятелю в соседний городок. Так получилось, что Сашка отвозил почти в то же место свою супругу, тоже на день рождения к подруге. По оказии захватил и Семёна.
- Чего это Йорика сегодня на службе не было? – спросил он, когда высадив жену по указанному адресу, они вернулись немного назад и свернули с трассы в сторону элитного коттеджного посёлка, расположенного в живописном сосновом лесу.
- Андреич  сказал, что он с утра детей на ёлку повёз?
- А что, она сама не могла отвезти? – резонно заметил Саша. Он был не в курсе темы о разбитой машине.
- Не могла, – раздражённо ответил Семён.  – Эта курица, видимо, задалась целью  развалить наш хор!
- Ну ладно, так уж и развалить – примирительно протянул Сашка, - Неплохо же сегодня спели и без Йорика.
Саша удивительным образом сочетал в себе житейский прагматизм и детскую, немного наивную веру в лучшие человеческие качества. Все нестроения и неурядицы, касающиеся хора, он принимал близко к сердцу, как свои личные. Хотя музыкантом, как таковым,  он не был, и работал сам на себя, занимаясь строительством и ремонтом квартир.
- Неплохо, - согласился с ним Семён, - думал, будет хуже. Но ты пойми, каждый из вас – это голос, который трудно заменить, каждый из вас на своём месте. Если кого-то нет, образуется лакуна, и она звенит пустотой. А эта курица всё время вставляет палки в колеса – то ей одно, то ей другое. Сколько предложений было куда-то поехать, где-то выступить, а Егор не может, ему детей везти, ему мебель забирать, ему огород копать. А куда без Егора? Тьфу! Раскудахталась! «Егор – мой! Егор – мой!» Егор, если уж на то пошло и мой тоже. Я в него полжизни вложил. Мне такого другого уже не сделать! – Семён разгорячился, Егор был его больной мозолью, его ахиллесовой пятой. За шестнадцать лет Семён привык к нему и как к человеку, и как к музыканту, они понимали друг друга с полуслова, с полужеста.  Егор был его правой рукой, без него не звучал хор, не собирался ансамбль. Самое досадное, что Егор был незаменим и универсален.  Все творческие планы Семёна рушились, как карточный домик, по причине недоговороспособности Егоркиной жены, которая видела в их музыкальных проектах очередной источник соблазна для её морально неустойчивого супруга.
Коротко тренькнул мобильник.
- О, вот как раз от него эсэмэска! Лёгок на помине!
- Чего пишет? – поинтересовался Саша.
- «Како?»
- Како? Ответь - «всяко»!
- Может, «яко»?
- Или «бяко»!
Они захохотали. Семён  нажал кнопку, отправляя ответ. Мобильник снова тренькнул.
- «Еду в электричке. Кошки обоссали, люди меня терпят».
- Не понял, – он нахмурился, что-то соображая.
- А почему он с ёлки на электричке едет? Разве он не на машине детей повёз? – озвучил его сомнения Саша. Заснеженная дорога вдоль берега речки плавно спустилась в поросшую соснами лощину.
- На электричке. Откуда он может ехать на электричке? Та-ак… Че! Ну, конечно! Он два дня с Че бухал, поэтому на службу не явился. А Андреич на голубом глазу про ёлку придумал, опять выгораживает его. Ну что за люди! Значит, с Че ему пить можно, а с нами – нельзя?
-  А мы, между прочим, как граждане ответственные, его всегда на место клали,  – вставил Саша.
У шлагбаума с будкой, обозначавшей вход в коттеджный посёлок, Сашка развернул машину.
Семён открыл дверцу - Когда за женой поедешь, захватишь меня? – спросил он.
- Набери мой номер часиков в шесть, - ответил Саша.
Семён вылез и затопал к большому трёхэтажному особняку, принадлежащему имениннику. Там его ждало хлещущее через край изобилие, объятия новых друзей, мансарда с музыкальной аппаратурой и то гармоничное благополучие, которое бывает у людей успешных, состоявшихся, знающих себе цену. Когда ум находится в равновесии с эмоциями, а материальный достаток не вступает в противоречие с духовными потребностями.

                ***

Егор валялся в сугробе, в похмельной голове вяло ворочались мысли.  Штаны его намокли от снега, в кармане было несколько медяков мелочи. На проезд не набиралось.  Он находился на окраине города в районе, называемом в народе «Полигон». Когда-то здесь действительно была расположена воинская часть.
Это был плохо освещённый район, застроенный гаражами и «хрущёвками», вперемешку с частным сектором.  Автобусы здесь ходили редко. Гарик обитал неподалёку, но к нему Егор не решился отправиться после недавнего скандала. Некуда было идти, было холодно, в голове плавала похмельная муть, сердце ледяными пальцами сжимала тоска.
Бродячий пёс появился перед ним, встал, недоумевая, как относиться к Егоровой персоне.
- Гав! - сказал ему Егор.
Пёс гавкнул в ответ и бросился в панике бежать прочь.
Егор нащупал в кармане свой старенький сотовый телефон негнущимися от холода пальцами и задумался.
Наконец, он решился снова позвонить Семёну.

                ***
 
Сашка поджидал Семёна в седьмом часу у шлагбаума. На заднем сиденье его чёрной «Ауди» мирно спала крошка – Дунечка, рядом сидела жена Люся в новой норковой шубе.
- Саш, короче, такое дело, - Семён шумно завалился на переднее сиденье, - нужно срочно заехать на «Полигон».
- Йорик? – сразу догадался Сашка.
- Ага. Его жена с вокзала забирала, да не довезла, на Полигоне в сугроб выбросила.
- Так он, небось , пьяный в лоскуты, - усмехнулась своими змеиными глазами Люся, – На кой он ей такой нужен?
- Это само собой, пьяный, но выкинула она его не из-за этого, а из-за чего, мне говорить не велено, это тайна. Слышь, Люсь, пускай мы с Сашкой за ним сгоняем, ладно? Я денег на бензин дам. – от Семёна вкусно пахло дорогим алкоголем.
- Да, перестань! Какие ещё деньги!Я своих сначала отвезу, потом сгоняем, - согласился Сашка.
Затрещал мобильник, Семён лихорадочно нажал кнопку.
- Йорик, ты слышишь? Мы с Сашкой за тобой приедем, жди, никуда не уходи, слышишь? Что? Брюки мокрые? Обоссался что ли?
- Ничего, у меня тряпка в салоне есть,  - успокоил Саша, поддавая газу.
- Это всё Че виноват, демон! Сколь раз увижу, столько раз убью, - горячился Семён.
- Ну, причём здесь Че? Не насильно же он его поил? – заступился за Че Сашка. – Ты Йорика то к Че ревнуешь, то к жене. Ты бы уж женился на нём, что ли?
Люся рассмеялась своим низким грудным голосом.
- Говорят, в Европе можно.
- А что? Вот уеду в Германию и жёнюсь. Там можно,  – отвечал Семён, - Зато Егор мой будет. Трахаться не будем, даже бухать не будем, будем музыку делать.
- Так зачем же она его выкинула? – полюбопытствовала Люся.
- Я знаю зачем, но сказать не могу, - вздохнул Семён, - Он мне звонил сейчас, когда я был на дне рожденья, весь мозг вынес. И, самое интересное, опять я виноват получаюсь.Как в "Осеннем марафоне". «Кто поил? – Харитонов!» Опять  я – Харитонов. Всё через меня.
- Да ладно, Семён, тут все "харитоновы" получаются, - успокоил его Саша.
- Господи, не случилось бы чего? Сейчас подростки компаниями ходят, пьяненьких ногами забивают, – забеспокоилась Люся. – Надо бы поскорее его забрать.
- Да, негоже литераторам на дорогах валяться, – согласился Саша и в его голосе послышался сарказм. – Молодёжь нынче неграмотная пошла. Того и гляди потопчут гордость русской литературы.
Саша женился во второй раз, на своей школьной любви, и тут же стал подкаблучником. Но каблук мудрой Люси был настолько удобен и мягок, что Сашка чувствовал себя под ним вполне комфортно, словно и не каблук это был вовсе, а какой-нибудь величественный головной убор. Люся, как и все жёны, скорбела по поводу Сашкиного пьянства, но репрессий не устраивала, понимая их бесполезность. Тем более, что Сашка более одного дня не загуливал, и с утра полз с больной башкой на работу или по делам.
Выгрузив у дома Люсю с дочкой, друзья рванули в сторону Полигона.
- «Хватит уже ко мне не приезжать!» - пришла полная отчаяния эсэмэска Егора.
- Напиши ему, что мы уже рядом. – Сашка вдавил педаль газа в пол. Вскоре, визжа тормозами, черная «Ауди» влетела на автостоянку, где разворачивались идущие  город маршрутки. Теперь стоянка была пуста. Ветер задувал между гаражами, заметая тропинки снегом.
- Ну и где он? – встревожился Сашка, - Давай звони. Не унесло бы его куда.
К счастью, Егор появился из-за гаражей в куртке нараспашку, без шапки, без перчаток, с накинутым на голову капюшоном. По его походке, неряшливому виду, было ясно, что он пьян уже не первый день тяжёлым похмельным  запоем.
Друзья вышли из машины. Семён тут же расстегнул штаны и принялся  отливать, не потрудившись даже отойти подальше от машины. Сашка достал пачку сигарет с ментолом, протянул Егору, - Будешь?
- Нет, у меня  свои есть, «Кэмел», - Егор распухшими от холода пальцами потянул из кармана пачку «Кэмела». Закурили. Семён застегнул штаны и стрельнул у Сашки ментоловую сигарету.
- Ну что, писатель, куда тебя везти? – спросил Саша, выбрасывая окурок.
- Не знаю, - растерянно пробормотал Егор.
- Может всё-таки домой? – спросил Семён.
- Нет, дома меня больше не ждут.
- Что ж так-то? Я этой твоей благоверной всё скажу, что думаю. Что я – Харитонов, что она мне задолбала уже палки в колёса вставлять. Что я объявляю ей войну!  - Семён воинственно затянулся сигаретой.
- Зря ты так, - с болью в голосе произнёс Егор, - Она к тебе хорошо относится, ты просто не знаешь. Она святая. Я люблю её больше, чем маму.
- Ну и люби, а я любить не обязан. – пробурчал Семён.
- К Семёну поедешь? – спросил Саша. – Он тебя отмоет.
- Думаешь, меня достаточно просто отмыть? – зловеще усмехнулся Егор.
- Я информацией не располагаю, а Семён молчит как партизан, - пожал плечами Саша.
 – Хорошо, что молчит, – вздохнул Егор, глядя на Семёна, -  А отвезите меня к бабушке. Мне, конечно, придётся ей всё рассказать. Но она уже старенькая, ей и так немного осталось.
- Ага, и ты её окончательно угробишь, -  проворчал Саша.
- Точно, давай к бабе Зое. Она старушка крепкая, – внезапно согласился не желающий быть "харитоновым" Семён.
- Мы к ней зайдём, попьём чаю, – продолжал Егор. – И я ей всё расскажу.
- Ну уж нет, давай без нас. – возразил Саша. – Мне ещё к Тимуру заехать надо.
- А мне на работу с утра, - хмуро поддержал его Семён.
- Друзья! Не оставляйте меня, прошу вас, когда ещё приведётся так посидеть? – проникновенно взмолился Йорик, прижав руки к груди.
- Ладно, полезай в машину. – сдался Сашка, - Но только не надолго.
Баба Зоя открыла им дверь, вплеснув руками.
- Внучек, да где ж ты так нарядился?
- Да, бабуль, оплошал я малость, испортился. Можно я у тебя сегодня переночую?
- Да, ночуй, конечно. С женой поругались что-ли? -  баба Зоя щурила свои слипшиеся старческие глазки, всё ещё прижимая к груди высохшие руки, - Ребята, проходите, не стесняйтесь, - сказала она Сашке и Семёну, которые жались в дверях, чувствуя себя неловко от своего участия в этой сугубо личной семейной истории.
Они неуклюже расселись  на кухне, и баба Зоя засуетилась, накрывая на стол.
- Да мы не голодные, мы с дня рождения, из-за стола, - принялся убеждать её Семён, глядя как старушка нарезает колбасу.
- Вы разве не вместе? –  растерянно спросила она.
- Нет, мы его с Полигона забрали. Он нам позвонил, - пояснил Сашка.
- Бабуль, ты клюковки своей поставь, мы с ребятами по чуть-чуть.
- А тебе не будет ли? – засомневалась баба Зоя
- Да что мне будет? – Егор криво усмехнулся, - Я, бабуль,  жене сегодня признался, что изменил ей восемь лет назад, и она меня на Полигоне из машины выкинула.
- Ну, ты даёшь! – воскликнул Сашка, хлопая себя по колену,  - Кто ж такие вещи жёнам  рассказывает?
- Вот и я ему тоже самое сказал, - отозвался из угла Семён.
- Да, такое любой женщине неприятно услышать, - согласилась баба Зоя, доставая из буфета лафитничек с клюковкой,  – Небось трезвый  бы не сказал?
- Трезвый нет, не сказал бы.
- Вот то-то. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
- Ну не мог я больше лгать, понимаете? Своей жене, которую люблю больше всех на свете! Что я такого сделал? Я же просто сказал правду. Ну не мог я больше с этим жить. Я и писать больше не мог. Я же должен правду читателям говорить, а я лжец. - Егор уронил голову на руки и глухо зарыдал.
- Раскольников старуху убил и не смог жить, а ты с этим… Не можешь жить – не делай. – тяжело промолвил Семён,  - а сделал – молчи.
- Ты, конечно, хорошо, что правдивый такой, - укоризненно заметила баба Зоя, - но не всякая правда человеку нужна. Если ты её любишь, то можно было бы и промолчать, зачем человека полошить? Теперь и ей с этим жить придётся, а оно ей надо?
- Да, не парься, брат! – воскликнул Сашка, - Подумаешь, налево сходил, восемь лет же прошло, срок давности уже вышел. Завтра возвращайся, так мол и так, пришёл, извини, мол, но здесь мой дом, мои дети, жилплощадь … Проспись, только сперва!
- Что ж мне вот так внаглую прийти? – Егор изумлённо воззрился на него своими мутными от пьянства и слёз глазами. – Надо же прощения просить. Если она скажет «уходи», я уйду.
- Лучшая защита – нападение. – пояснил Сашка, - С бабами, с ними по-другому нельзя, а то на голову сядут. Пришёл, мужика включил, всех построил. А-то так всю жизнь и будешь прощения просить из-за каждой ерунды. Может быть она сама виновата, что ты ей изменил?
- Да, - подхватила баба Зоя, - ты её замуж-то девицей взял?
- Нет, - мотнул головой  Егор, закинув в себя стопку клюковки. – Мне это всегда покоя не давало. Я ту женщину и не любил вовсе, мне вообще с ней не понравилось, просто я жене отомстить хотел.
- Вот, - торжествующе воскликнул Сашка, - а что я говорил. Бабы сами виноватые, а все на нас валят.
- Ну, вы прямо так говорите, будто я молодец какой, – смутился Егор.
- Конечно молодец! – Саша хлопнул его ладонью по спине, - Где ещё такого найдёшь? И музыкант, и писатель, премии вон получаешь. Личность  творческая – имеешь право оступиться.
Баба Зоя согласно кивала, - Ничего, простит, куда денется, трое деток всё-таки.
- И котёл надо углём топить, - снова отозвался из своего угла Семён.

                ***

Оставив Егора у бабушки, Сашка поехал отвозить Семёна домой.
- Как думаешь, простит она его? –спросил он у Сашки.
- А куда денется?  - ответил тот, - Приползёт завтра ужиком, она и рада будет, будет  дальше делать вид, что всё хорошо. Только ноги об него станет ещё сильнее вытирать.
-Тебе завтра на работу? – Семён вздохнул.
- С утра,- отвечал Саша.
- Ну да, не то, что некоторым. Литераторам. Он завтра у бабки выспится, потом к жене под сиськи плавно переместится. А нам крутиться целый день. Почему так, а?
- Ну, мы ж с тобой советские люди, простые, Сёма, - хмыкнул Сашка, - где нам до таких тонких материй? Мы с тобой, если все свои скелеты из шкафа достанем…
- Грохоту будет... – подхватил Семён.
- Во-во. Я только одного не понимаю, неужели для бабы важнее то, что произошло восемь лет назад, а не то, что мужик спивается? – пожал плечами Сашка.
- Ну в этом-то только «коллективный харитонов» виноват, – отозвался Семён.
Ночью, уже ложась спать, Семён спросил у своей жены,
- Слушай, а что бы ты сказала, если б я тебе признался, что изменил восемь лет назад?
- Сём, спи. У меня завтра открытый урок, – сонно пробормотала она.
- Нет, ну правда, – не унимался он, – если б узнала, что изменил?
- Угу. Да.
- Что, да? Тебе совсем на меня наплевать? – Семёну стало обидно.
Ответом был тихий, безмятежный храп.