Баллада о странниках 3. Гл. 10. Пиррова победа

Тяжко камень и неудобоносно песокъ,
гневъ же безумнаго тяжшiй обоего.
Притчи 27,3

- Мика, вставай, Мика! – Михаил очнулся, увидев рядом с собой Дэвиса. Он сидел, всё также полураздетый, возле павшей лошади. Лицо его было серым, левая рука висела как плеть, а залитое кровью тело тряслось от холода.
Всё произошло так быстро, что Михаил не успел и сообразить – он кинулся вниз, когда увидел, что Дэвис упал с лошади. Потом острая боль в плече, безумное конское ржание и вот уже он кувырком летит под обрыв.
- Мика, ты цел? – у Дэвиса зуб на зуб не попадал. Он помог Михаилу сесть. - Ногу доставай.
Он со стоном уперся в спину павшей лошади, пытаясь отодвинуть её тушу с места. Ему это удалось и Михаил с трудом высвободил из - под неё ногу. Стрела торчала у него в плече и очень мешала двигаться. Дэвис прикусил её зубами и отломил древко здоровой рукой.
- Всё Мика, уходить надо.Быстро. Идти сможешь?
- Подожди. – Михаил расстегнул свой подбитый мехом плащ, - Одень, а то совсем замёрзнешь.
Тут он заметил, что кисть левой руки Дэвиса похожа на кровавую бахрому и сама рука беспомощно болтается, по всей видимости, причиняя  ему невыносимую боль. Тогда Михаил накинул на Дэвиса плащ , сам застегнув его на шее. Проделав это, Миша попытался встать. Нога болела, но всё же двигалась.  Так, держась друг за друга, они стали подниматься вверх, туда, где был город и туда, где ещё несколько минут назад стояла русская рать.
  Кобыла воеводская, несмотря на все свои достоинства, потеряв седока, видимо, ринулась на родную конюшню.  Но им повезло, что они оказались под обрывом, и конница буквально пролетела над ними, не причинив вреда. Теперь битва сместилась на другой берег Нары и татары ушли правее. Надо было пользоваться этим, не теряя времени.
- Я увидел, как ты упал…  Пустил лошадь под обрыв. – пробормотал Миша.
Дэвис ничего не ответил, только крепче подставил Михаилу своё плечо.
 «Не грохнуться бы снова», - колотилось в его сознании. С тех пор, как получил он от Эриха мечом по голове в своём родовом замке Ховнингхэм,  ему требовалось совсем немного, чтобы упасть в обморок. Происходило это внезапно и очень мешало в трудных ситуациях. Боль в руке переползла на локоть, отдавала в плечо, а оттуда добиралась до самого сердца, сжимая его ледяными пальцами. Тогда становилось тяжело дышать, рябило в глазах, к горлу подкатывала тошнота. Дэвис останавливался, делал несколько глубоких вдохов.
Миша тоже останавливался, - Ты чего?  - спрашивал он обеспокоенно, - Больно?
Дэвис молча мотал головой, и они двигались дальше. Наконец, им удалось подняться на обрыв – отсюда уже были видны городские стены.
С севера начал задувать сильный ветер, посыпал ледяной крошкой  снег. Ночь обещала быть холодной.
К ним подъехало трое верховых, из боярской дружины.
- Ребят, помощь нужна? Чьих будете?
- Михаил, княжич рославльский. Татары подстрелили, – отозвался Миша.
- Давай, княжич, забирайся на лошадь позади меня. -
- Даньша, вези его на княжий двор, а мы боярину доложим!
Михаилу помогли забраться в седло. – Давид, а ты как?
Дэвис махнул рукой,  - Уезжай, сам доберусь.
Верховой Даньша умчал Михаила. Двое других верховых - один постарше, с пышными седыми усами, другой  - помоложе, задержались возле Дэвиса.
- С тобой-то что делать? – спросил седоусый. – Нас боярин ждёт, обыскался уж.
- Сам дойду. – Дэвису захотелось упасть в снег и больше не подниматься.
- Поехали, давай, боярин ждёт, - осаживал молодой нетерпеливого коня.
- Ничё, подождёт, чай не девица! – отвечал седоусый, - Ты, чьих будешь-то?  - снова спросил он Дэвиса.
- Ничей. Божий я. – отвечал Дэвис, чувствуя, что сейчас упадёт.
- Бо-ожий?  - седоусый усмехнулся, - Так то мы все божьи.
- Холоп литвинский, небось! – скривился молодой, - Погнали уж, дядя, чего там.
- Погодь, нельзя так! Холоп тоже человек. – рассудил седоусый, глядя, как из-под плаща Дэвиса рубиновыми каплями на снег капает кровь, - Давай, в седло! Довезу хоть до монастыря.
И, не дожидаясь ответа, седоусый свесился с седла, ловко схватил Дэвиса поперёк туловища своими крепкими руками, а затем, перекинув через круп лошади, помчался в город.

Княжич Юрий так увлёкся погоней за бунчуком и лисьим малахаем Карай – хана, что не заметил, как остался один. Опытные татарские всадники отсекли одного за другим его дружинников – что и говорить, как загонщикам, татарам не было равных.
  Возможно, в другое время, татары взяли бы его в полон, потом запросили бы богатый выкуп. Но сейчас они были злы и алкали крови и мести. Тут, в небольшом, заснеженном ельничке и нашёл свою смерть Юрий Олексеевич, серпоховский наследник, не успев даже толком осознать произошедшее с ним.
  Сразу несколько сабельных клинков вонзилось в тело юного княжича, пробив бронь. Его вытащили  из конского седла и швырнули наземь. Опасаясь преследования, татары расчленили тело Юрия, разбросав его части по окрестностям, зная, что русичи, пока не соберут всё для погребения, в погоню не кинутся. Голову же воткнули на шест и оставили на видном месте.
  Тем временем повалил густой снег, заметая кровавые следы побоища.
Почти дотемна собирал воевода Клык со своей дружиною то, что осталось от княжича, не желая думать о том, что скажет и как в глаза посмотрит безутешному отцу. Зная вспыльчивый характер князя Олексы, воевода предполагал, что смерть сына может повлечь далеко непредсказуемые и трагические последствия. И он не ошибся.
  Возвращаясь в город с печальной ношей, воевода уже загодя увидел столб чёрного дыма. Получив известие о страшной гибели Юрия, князь впал в исступление и велел громить баскакское подворье, куда вернулся со своими татарами ни о чём не подозревавший Есурга.
Клык бросился туда, с тем же чувством непоправимой беды и бессилия, понимая, что и здесь от него ничего уже не зависит. Татарская слободка пылала – вокруг домов носились люди с вёдрами воды, опасаясь, что загорятся соседние избы. Труп Есурги, изуродованный, раздетый донага, был повешен на городских воротах, тут же валялись трупы других татар. Погромщики, завидев княжескую дружину, попятились, и стали незаметно расходиться.
- Кто велел, мать вашу! – загремел воевода.
- Князь приказал,  – ответил кто-то из толпы.
Воевода вдруг быстро нагнулся и схватил за шиворот одного из воев – А ну, выкладывай! Быстро! Что там у тебя?
Воин опешил и нехотя достал из-под полы саблю, украшенную яхонтами. Ту самую, что Дэвис подарил Есурге.
- Наказать плетьми! – распоряжался Клык, - Грабёж прекратить! Мёртвых похоронить, как полагается. Тех татар, что уцелели – ко мне.
  Убийство баскаков в Орде просто так не спустят. Клыку ли было не знать. Не откупишься теперь – город сожгут и  землёй сравняют. Если только не казнить тех, кто учинил погром. Клык велел повязать всех, кого застал на баскакском дворе без разбора. Затем ринулся к князю.
  Что он мог сказать ему? Что он не нянька для княжеского отпрыска во время битвы? Что собрать войско, подобрать раненых и убитых было для него важнее, чем следить за  Юрием? Что своеволие княжича – это плод отцовского слишком мягкого воспитания? Всё это знал князь Олекса и так, и всё же чувствовал Клык, что на него взвалит князь всю ответственность.
  У Троицкого собора ему навстречу попалась Агафья, которая вела под руку Михаила. Юноша был бледен, как полотно и еле держался на ногах. Оказалось, что князь Олекса велел убираться им с глаз долой, считая их виновниками гибели своего сына. Именно Михаил был тем всадником, что первым бросился на выручку к Дэвису. Одна из татарских стрел попала ему в плечо, другая – смертельно ранила лошадь.
  Князь Олекса пришёл в ярость, узнав о гибели сына, и выгнал его вместе с сестрой, наговорив много оскорбительных слов. После этого уже немыслимо было оставаться у князя, и они двинулись, куда глаза глядят.
  Кроме того, пропал инглин. Михаил утверждал, что вместе они выбрались из боя и их подобрали боярские люди, но куда потом Дэвис подевался, он не знал. Агафья хотела бы ринуться на его поиски, но не могла оставить брата. В плече у Миши застрял железный наконечник, рана болела и кровоточила, час от часу ему становилось всё хуже, он слабел, то и дело присаживался  отдохнуть. Девушка понимала, что нужно срочно где-нибудь приткнуться, но они были чужие в этом городе, и идти было некуда. Поэтому, завидев Клыка, Агафья повалилась на колени прямо под копыта его лошади.
  Выслушав её, воевода наказал своему человеку проводить их с братом в свой терем и передать на попечение жене своей  - Клычихе. А сам он, не мешкая, ринулся к князю.
  Олекса Всеволодович сидел в той же горнице, где они держали совет накануне сражения. Казалось, за этот день он постарел лет на двадцать. Плечи согнулись, волосы поседели, взгляд потускнел. Увидев воеводу, князь застонал, словно от боли, – Я же просил тебя! Просил? Просил. Ну что же ты а? Как же мне теперь, а? Как жить мне с этим, скажи? – князь тяжело, сотрясаясь всем телом, заплакал.
- А как я живу?  - жёстко ответил воевода. Он тоже не так давно потерял единственного сына. – Живу, соплей не вешаю!
- У тебя внуки есть.
- У тебя тоже внуки есть, от старшей дочери. Да и младшая уже на выданье.
- То дочери, а то сын, наследник.
- Ты князь перво-наперво, а потом уже отец. Ты пошто баскаков разорил? – сурово оборвал его Клык, - Есурга не враг нам был. С ним договориться всегда можно было. А теперь кого пришлют? Неизвестно, как сойдёмся.
- По мне всё одно, татары. Псы поганые.
- Теперь город разорят, – мрачно сказал Клык.
- Да провались он пропадом, этот город, будь он проклят. Зачем мне теперь этот город, если некому его оставить? – в отчаянии воскликнул Олекса Всеволодович. В глазах его стояли мутные слёзы.
- Ты вот что,  - сказал Клык, - пока в себя не придёшь, сиди и ничего не предпринимай. Наломал уже дров. Хорошо? Утешайся, пока, в монастырь сходи, к отцу Игнатию. А то натворил дел, рославльских ещё зачем-то выгнал. Парень подстреленный, еле на ногах стоит. Нехорошо, княже…
Князь внезапно перестал плакать и побагровел от ярости, стукнув кулаком по столу – Агафья! Блудница вавилонская! Вертелась всё с этим немцем белобрысым, чтоб ему сдохнуть. Юрка из-за неё полез биться и за татарами припустил, чтобы себя пред ней показать. Э-эх! Да и этот молодчик, братец её, хорош, если б первый не кинулся, татары бы ушли… Ушли бы татары…
И князь снова завыл-застонал, раскачиваясь, из стороны в сторону.
  Клык оставил его, понимая, что разговаривать с ним бесполезно, пока не утихнет эта страшная боль утраты. Пока не смирится человек с Божьим промыслом, не поймёт его высшего назначения. Но для этого нужно время. Время и железная воля – воля, которой, по мнению Клыка, не располагал серпоховский князь.
  Был уже поздний вечер, когда воевода вернулся в свои хоромы. Странно было подумать, но у этого свирепого человека была большая, дружная и очень шумная семья. Всем заправляла Клычиха – вологодская баба огромных размеров, строгая, властная, но великодушная, под стать мужу. С ними жила ещё младшая дочь-подросток, (старшие дочери Клыка были замужем – одна в Москве за тысяцким, другая за боярином в Можайске), а кроме неё сноха – вдова погибшего сына с двумя детками, вдовая сестрица Клыка тоже с двумя дочерьми-погодками.
  И всего мужиков – то в этом доме был сам Клык, да его младший внук – Илюша, в котором дед души не чаял. «Бабье царство!» - добродушно ворчал воевода.
  Дом был поделен на две половины. Наверху – терем, женская половина с детскими, спаленными, светёлками, кладовыми, гостевыми, людскими.  Внизу -  мужская – горница, включавшую в себя спальный чулан воеводы, коморы и гридню, где собирались все за обедом. В доме с утра до ночи царила суматоха. Суетились слуги, подгоняемые зычным голосом хозяйки, хлопотали женщины, шумели дети. Тишина наступала только с приходом хозяина.
  Клычиха приняла Агафью и Михаила со всем радушием, на которое способна русская женщина. Она дала Мише выпить настойку опия и ловко вынула у него из плеча наконечник стрелы, потом промыла рану и отправила почивать в гридницу, повелев сестре Клыка за ним присматривать.
  Безутешная Агафья, потрясённая гибелью Юрия, тем не менее, рвалась на поиски своего ненаглядного Давида, но Клычиха в столь поздний  час её не отпустила. Однако подключила к розыскам дворовых людей, соседей и дворовых людей  соседей. Пропажа инглина тоже обеспокоила вернувшегося ночью воеводу – не дай Бог попадёт к татарам.
  Он первым делом послал человека в монастырь, но монастырский лекарь, отец Софроний передал, что никого похожего на Дэвиса сегодня в монастырскую лекарню не поступало. Тогда воевода принялся разыскивать боярских людей, руководствуясь  описанием Михаила. К утру поиски привели его опять в тот же Высоцкий монастырь.

Продолжение: http://proza.ru/2018/01/04/2371