Мозес Часть 3

Буктрейлер романа www.youtube.com/watch?v=lxUM_Y_mieE

Группа автора vk.com/yaroslavzhirkov

Часть 3


1.

1938 г.

«Мы дарим этих детей фюреру!» — гремело со всех радиоприемников и рупоров страны. Закон «О гитлерюгенде» принят,  и целое молодое поколение оказалось завернутым в праздничную упаковку повязанную ленточкой со свастикой.
Йозефу не очень нравилось быть подарком, но всё же, он стоял в коричневой форме на поверке командованием вместе с Мартином. Солнце слепило, и Йозеф едва разглядел проезжающий автомобиль без верха с каким-то большим во всех смыслах начальником.  Животом он на мгновение загородил солнце, точно затмение. Свою лысину он тщательно скрывал под фуражкой, а мерзкие жидкие усики шевелились в такт тяжелому дыханию курильщика. Вслед за остальными, Йозеф вскинул руку в приветствии. Пока он держал ладонь в строгом соответствии с углом наклона в сорок пять градусов, ему вспомнились первые дни в гитлерюгенде, когда мальчик еще пытался что-то, кому-то доказать и поспорить, всякий раз получая тумаков за собственное мнение.  Но со временем Йозеф стал умнее, хитрее, изворотливее. Он придерживался правил и пользовался всеми благами организации, не принимая идеи всерьез. Иногда, когда отряд вывозили в поход или на озеро, и они разбивали палатки, пели песни, совсем легко было позабыть об идеологии, фюрере и о самой Германии. Это были просто дети, соревнующиеся в навигации и спорте, шальные без повода и без забот отдавшиеся лету. Но такие дни, как сегодня возвращали к реальности, напоминая об истинном назначении организации.
— Будущие солдаты рейха! — прогремело со сцены. Толстый офицер задыхаясь, продолжил вдохновляющую не всех речь.
Мартин давно ждал этого дня. Его собственный брат оказался у него в подчинении, ибо на целых три года позже пришел в гитлерюгенд. «Молодежь командует молодежью» — гласил один из принципов организации. «Брат командует братом» — добавил Мартин.
***

Три грузовика въехали на залитую летним солнцем поляну. Рев двигателей раздирал вековую тишину, а колеса сминали высокую траву. Машина во главе колоны остановилась, не глуша мотора. Из неё вышел высокий человек в офицерской форме. Поправив фуражку, он пошел в центр поляны, где одиноко рос старый дуб. Он остановился и прикоснулся к коре, провел ладонью по шершавому стволу. Новоприбывшие удивленно смотрели на него из кузовов, а те, кто здесь не впервой терпеливо ждали, когда тот закончит. Офицер поднял руку и одобрительно кивнул. Двигатели заглушены. Молодые тела бросились навстречу лету и солнцу. От девственной тишины не осталось и следа — гул, крики и смех наполняли поляну суетой. За толщей деревьев блеснуло серебристое озеро, и дети в предвкушении  глядели на водоем. 
На мгновение лес вновь погрузился в тишину. Построение не заняло много времени — всё было отрепетировано десятки раз. В полнейшем безмолвии водружался на переносной флагшток национальный флаг. Красное полотнище, белый круг в центре и свастика вызвало трепет во многих юных сердцах. Флаг, развеваясь на ветру, заслонил собою солнце и засиял, словно сам был светочем во тьме. Когда флаг был на вершине, раздалась барабанная дробь и дети салютовали символу, вскинув руку. На флагшток пониже поднимался флаг гитлерюгенда. То же красное полотнище и свастика по центру, но вместо круга, знамя пронизывала горизонтальная белая полоса, словно молоко между двумя красными берегами и солярный символ, точно остров посреди реки.
Барабаны стихли и отряды, не опуская рук, прокричали приветствие. Словно один могучий голос разорвал пространство громогласным — Heil Hitler!
Офицер дал отмашку и удалился, оставив «молодежь командовать молодежью». Строй разделился на две группы по двадцать человек каждая со своим командующим. Помощником старшего командира в первом отряде был Мартин, во втором Макс Беккер: во взгляде школьных товарищей разгоралось пламя соперничества.
Мартин с важным видом расхаживал, сложив руки за спину. Он наблюдал, как новенькие в первый раз неуклюже раскладывают палатки, давал советы и ругался. Но особенное наслаждение он испытал, когда приблизился к брату, и в предвкушение, глупо заулыбался.
— Мердер! — крикнул он. Йозеф как раз забивал колышек для палатки,  когда голос брата отвлек от работы.
— Встать когда с тобой разговаривает старший по званию!
Йозеф, усмехнувшись, встал, отряхивая колени от пыли. В руке блеснул колышек.
Мартин начал осматривать брата, отчитывать за не застегнутый воротничок, пятно на рубашке и прочие мелочи. Голос Мартина становился громче, а любопытных взглядов больше. Но Йозеф этого и ждал. Когда истерия брата достигла критической отметки, а лицо покраснело, как национальный флаг, Йозеф  повалил брата и приставил острый колышек к его горлу. Холодный металл прикоснулся к телу перепуганного мальчика. На них уже смотрел весь первый отряд, и подбегали дети из второго.
— Если еще раз так сделаешь, — сказал Йозеф, сильнее надавив колышком в шею дрожащего брата, — ты захлебнешься собственной кровью!
Он сидел на груди брата, тяжело дыша, но как только толпа потеряла к ним интерес, вся ярость исчезла с лица Йозефа, он слез и как ни в чем не бывало, продолжил ставить палатку. Мартин встал и, не сказав ни слова, пошел прочь от безумца брата. На шее жёг и краснел след от колышка.
Никто не узнает, почему Йозеф продолжал хитро улыбаться. Ведь он только что лишил себя многих проблем с приставучими товарищами по отряду, сыграв эту сцену безумия, сам на мгновения в неё поверив.
Трое парней, которым выпало спать в одной палатке с Йозефом, переглянулись. Они были младше своего соседа маньяка, и потому держались вместе, с ужасом ожидая отбоя. Иногда они перешептывались так, чтобы Йозеф не слышал. После очередного обмена информацией, один мальчишка не в силах сдержаться захохотал, бросив случайный взгляд на Йозефа. Он это заметил и окинул леденящим душу взором. Мальчишка вмиг замолчал. Дети отошли в сторону и опять зашептались, стараясь не замечать соседа, который сердито крепил оттяжки. А в мыслях, Йозеф смеялся над своим маленьким театром, осознав, как просто можно создать ложный образ среди людей которые видят тебя впервые.
На поле вздымались пирамиды палаток. Дети поднимали флаги возле своих новых домов. И в лучах палящего солнца выглядело это словно стоянка кочевого народа, Великой Орды. Однако сам «Чингисхан» был сейчас далеко, не со своим войском. Но его военачальники и командиры, диктовали беспрекословную волю хана солдатам, будь им хоть пятьдесят, хоть двенадцать лет.
Звук горна незатейливой мелодией привлек внимание детей мирно отдыхавших возле палаток.
— Эй, а ну сюда три человека, быстро! — выкрикнул из кузова грузовика водитель. Добровольцев долго ждать не пришлось. Из обоих отрядов нашлось по три человека. Они подбежали к машине в предвкушении особого задания. Но им следовало всего лишь разгрузить ящики.
— Настоящий армейский сухпаёк! — восторженно воскликнул
один из ребят вскрыв коробку.
— Время обедать!
Дети жадно похватали сухпайки, опасаясь, что на всех может не хватить. Где-то даже завязалась отчаянная драка, но пайка было ровно столько, сколько и детей.
Разных годов выпуска и комплектации сухпайки, казалось, были остатками, собранные с различных складов. Возможно, так оно и было. Дети шумно обсуждали содержимое и обменивались продуктами. Йозеф вскрыл свой паёк. Консервы, галеты, сахарин — самый простой набор из всех. Он, удрученно вздохнув, взял мясные консервы, что бы разогреть на разведенном возле палатки костре. Рядом сидели три соседа и беззаботно болтали, совсем забыв про случай с колышком.
Под консервной банкой Йозеф обнаружил металлический коробок, и не сразу понял, что это. Он открыл его и в изумлении,  не поверив в своё счастье, тут же захлопнул коробок и спрятал в карман. Где-то заиграла гитара.
Мартин, и другие старшие среди младших получили приказ строить отряд. После сцены с братом он опасался, что ему не станут подчиняться, посчитав слабым, но после громогласной команды «стройся» дети, не медля, вытянулись в шеренгу и даже Йозеф спешно встал в строй. Мартин гордо раздул грудь  и сам присоединился к шеренге. Он встретился глазами с братом, и ранка на шее жжением напомнила о себе.
Солнце оранжевым шаром катилось к горизонту. Тени становились мягче и длиннее, а воздух свежее. Второй шеренгой за отрядом тянулись безмолвные близнецы — их тени. Свет, преодолевший миллионы километров, так и не коснулся земли, разбившись о груди ребят в коричневой форме, и темные силуэты позади, злобно сливались в одну большую тень с множеством голов.
Перед строем ходил один из самых старших в лагере — семнадцатилетний Фриц Риггер — командир первого отряда. Худосочный, но жилистый высокий парень, с русыми волосами и классической для гитлерюгенда стрижкой — уложенной на бок челкой и выбритыми висками.  Всего полгода отделяли его от вступления в ряды штурмовиков – официальной  мечты каждого юного гитлеровца. И когда он заговорил, никто не смел даже дышать громче дозволенного.
— Вскоре, — громко и уверенно начал Фриц, ощущая на себе оценочный взгляд офицера, —  мальчики должны стать мужчинами, войнами и защитниками Германии. И сегодня, вы сделаете еще один шаг на пути к этому. Враг силен и коварен, но немецкий дух им не сломить. И когда мы объединимся, уже ничто не сможет нас остановить. И под руководством нашего фюрера мы завоюем победу. Heil Hitler!
— Heil Hitler! — ответил отряд.
— Забудьте страх. Забудьте жалость. Никакой пощады слабым. Этим вечером, — Фриц указал в сторону второго отряда, — это враг. С вами ваши кулаки, воля и дух. Здесь только одно правило — или ты, или тебя. Бейтесь, бейтесь как в последний раз! Несмотря на боль и раны, боритесь и побеждайте!
Фриц Риггер обернулся, ожидая реакции офицера.  Поймав одобрительный взгляд, он замер со вскинутой рукой. Но когда офицер ушел, Фриц уже менее торжественно и тише добавил:
— Подручные предметы не использовать, до потери сознания не избивать, толпой на одного не наваливаться. Только один на один. Когда пойдет стенка на стенку, выберите противника напротив и смотрите ему в глаза, пока он тебя не заметит: это и будет твой противник. И не бейте в суматохе своих же! — Фриц почесал чуть искривленный нос и, дав на подготовку пятнадцать минут распустил строй.
— Как бы я хотел, что бы он был  во втором отряде! —
произнес Мартин, разминая широкими взмахами рук плечи.
— Ага, а он бы тебя колышком пырнул. По-моему с ним лучше быть на одной стороне, — сказал сосед Мартина по палатке.
— Ты его совсем не знаешь! — возразил он, ритмично двигая локтями. Кости мерзко похрустывали.
— Вы же и так постоянно деретесь! — ввязался в разговор Пауль, одноклассник Мердеров.
— Сравнил! В школе это пустяки, а вот здесь я бы  надавал ему как следует! — он мечтательно потянулся, закрыв глаза, и завершил разминку, — а вы зря сидите, тело должно быть готово к драке!
— Мы то, давно готовы, не знаю, чего ты скачешь как олень! — сказал Пауль и все дружно рассмеялись над физкультурником.
— Лучше бы устроили драку все против всех! – злобно сказал Мартин.
— Так уже было, — послышался тихий голос. Дети обернулись. Заслонив заходящее солнце, стоял Фриц Риггер, без пяти минут штурмовик СА и возможный кандидат в СС. Ребята подскочили, отдав честь командиру.
— Вольно, бойцы, — сказал он и махнул рукой. — В драке все против всех, — Фриц бросил тяжелый взгляд на Мартина, — на деле получается совсем не так, как ты думаешь. Друзья, одноклассники негласно объединялись против других. Даже по любому незначительному общему признаку — зачес на голове или цвет носков, глупость же! — Фриц на секунду задумался о сказанном, но затем продолжил: —  Цель же командной драки, как сегодня — ставить врагом конкретную группу, а не отдельного случайного человека. И пусть даже это твой друг, но если он, в другой команде, он твой враг. Это во многом воспитывает дух национал-социалиста.
Фриц сложил руки за спиной и, молча, ушел, оставив детей бурно обсуждать услышанное. Но времени осталось слишком мало.
Между отрядами простерлось широкое поле, а трава едва колыхалась от легкого дуновения ветра. Затишье перед битвой тянулось словно время играет с ними злую шутку, нарочно оттягивая неизбежное. Солнце самым краешком коснулось горизонта и наконец, был дан свисток. С ревом сорвались две толпы и точно псы по команде «фас» навстречу друг к другу. Расстояние  сокращалось. Один паренек упал, еще даже не встретив противника и ощутил, как по его спине пробежало пару-тройку ног. Тридцать метров. Двадцать. Мартин стрелял взглядом в поисках противника, пока не встретился глазами с Максом Беккером. Всё верно: младший командир первого отряда, против младшего командира второго. «Полководец против полководца», — фантазировал он. Позади, бежали самые младшие и Йозеф. Его  мало интересовала эта битва, и он,  полагаясь на свой  авторитет безумца с колышком, надеялся до последнего не ввязываться в бестолковую драку.
Первые ряды сошлись в битве. Глухие удары кулаков терялись среди криков и ругательств. Мартин попытался нанести урон первым, но Макс ловко увернулся и ударил в живот противника. Дыхание сбилось, но промедление могло стоить пары зубов. Мартин, даже не глотнув воздуха и не поднимая головы, вслепую махнул кулаком и угодил прямо в ухо Максу. Он пошатнулся. В голове засвистело, точно гудок паровоза надрывался прямо внутри черепа. В глаза ему ударило закатное оранжевое солнце, искрящиеся яркое светопреставление и пятна загородили поле боя. Мартин не решился ударить схватившегося за голову Макса, и через мгновение пожалел об этом. Точно разъяренный бык, Макс Беккер рванул в сторону размытого пятна, коим был Мартин и повалил его на землю.
Когда Йозеф лениво достиг поля битвы, почти все противники были уже заняты. Парочка одиннадцатилетних мальчишек, увидев Йозефа, бросились в другую сторону на ребят своего возраста. Но тут из толпы показался беззаботно бредущий через коридор сцепившихся тел парень. Длинное узкое лицо тускнело от усталости, а зачесанные назад волосы стояли так, словно его только что било током. Йозеф засучил воображаемые рукава (летние рубашки были с коротким рукавом) и попытался состроить взгляд как в сценке с братом. Но парень даже не изменился в лице при виде грозного лика противника, а только ускорил шаг. На мгновение они замерили прямо друг перед другом. Парень оказался  на пол головы ниже Йозефа, но его взгляд снизу горел уверенностью, отвагой и  хитростью. Кулак коснулся лица Йозефа, мягко, но резко отклонило голову в сторону. Он повернулся обратно. Соперник стоял в боевой стойке и ждал. Еще удар пришлось в живот, такой же мягкий, но быстрый что Йозеф даже не пошатнулся.
— Дурак! — прошипел противник. Йозеф удивленно посмотрел на него, но уже через мгновение кивнул головой и подмигнул. С воплями, он схватился за живот и шатаясь, изображал дикую боль. Закончив страдать, Йозеф подбежал к коллеге по театру и нанес сокрушающий фантомный удар в челюсть. Он обернулся вокруг своей оси и чуть не упал, но затем нанес апперкот. Йозеф вскинул вверх голову, и сплюнул воображаемые зубы. Быстрыми движениями он стал колотить в грудь мальчишке, а тот от ударов издавал вибрирующий звук «А а а а а а». Они чуть не рассмеялись, но постановку необходимо было доиграть до самого захода солнца.
Мартин уже приготовился принять град ударов от Макса. Противник уселся на его живот, как и пару часов назад над ним нависал младший брат, оскорбив перед всем отрядом. Мартин ощутил прилив сил и гнева. Боковым ударом в челюсть он скинул с себя Макса и вот уже они поменялись местами. На мгновение он увидел в нем своего брата,  и этой секунды хватило, что бы разбить в кровь нос Макса. Он закрыл лицо руками, но Мартин всё продолжал бить. Кто-то стал его оттаскивать за плечи, но он продолжал размахивать ногами в сторону жертвы. В истерии он пытался укусить за руку похитителя, но не дотянулся и получил подзатыльник. А Макс все лежал, скрутившись от боли.
Обмен пощечинами устраивал обоих дуэлянтов. Со стороны драка выглядела намного эффектнее, чем настоящая. Как в кинофильме они бесконечно били друг друга, оставаясь при этом целыми и невредимыми. Но когда Йозеф собрался наносить очередной фальшивый удар, сзади кто-то навалился и Йозеф вмазал противнику с приличной силой. Его губы окрасились в ярко алый цвет. Прорычав что-то, он ударил Йозефу в глаз прямо в тот момент, когда был дан свисток. Солнце за горизонтом. Бой окончен.
Последних, особенно воинственных разнимали еще минут десять. А когда с битвой было окончательно покончено, отряды разошлись по своим местам. Кто-то кашлял и сплевывал кровь, некоторые прихрамывали, пряча за истеричным смехом желания рыдать от боли — пустить слезу считалось недопустимым.
Под глазом Йозефа засиял фингал, как и у каждого второго бойца. Было бы куда подозрительнее, если бы он вернулся совсем целый и невредимый, но прощальный подарок соперника  избавил от такой проблемы. Теперь Йозеф мог с гордым видом вернуться к палатке.
Летние сумерки принесли долгожданную прохладу, а сверчки застрекотали в такт уходящему дню. Возле палаток один за другим вспыхивали небольшие костры, а на поляне между лагерями, где совсем недавно была битва, десяток избранных (самых уцелевших) накладывали огромную кучу хвороста и дров. За этим действием строго наблюдал загадочный офицер — комендант лагеря, и казалось, что-то нашептывал.
Йозеф как раз доедал последние консервы, когда он услышал знакомый голос, затерявшийся во тьме. Он аккуратно отложил в сторону опустевшую банку и подошел ближе. Он мягко ступал, переваливаясь с пятки на носок, надеясь, что под густой травой не будет предательского сучка, который своим хрустом его выдаст.
— Я о таком никогда не слышал, — шептал Мартин.
— Точно тебе говорю, они мистикой занимаются, — ответил собеседник.
— Чушь! Зачем им изучать старые сказки?
— Пф! Эти сказки история индоарийцев!
— Кого? — удивленно спросил Мартин, и темный силуэт собеседника возмущенно схватился за голову.
— Ты даёшь! Мы, немцы, произошли от них. Ты вообще  что-нибудь читаешь?
— Конечно...
— Ясно, — он снисходительно махнул рукой, — Так вот.
Называются организация Ананербе. А тот молчаливый офицер один их них.
— Откуда ты знаешь?
— Кольцо! Серебряный перстень с мечом и надписью. Так и
написано рунными символами — Ананербе.
— Чем написано?
— Так, хватит! Ты чего такой тупой?!
— Да сам ты тупой!
— Нет, ты! А я когда-нибудь стану членом Ананербе и познаю все тайны!
— Да ничего у тебя не получится!
— Ну, всё...
Словесная перепалка перешла в драку, и Йозеф потерял к ним интерес. Уже не скрываясь, он направился обратно к костру.
Ленное настроение свежего вечера сошла на нет, когда Фриц Риггер начал раздавать приказы. Пять человек он направил к машине выгружать что-то большое и круглое. Незанятый ничем Йозеф просто наблюдал, а его светловолосая голова скрывалась за палаткой каждый раз, когда Фриц поворачивался в его сторону.
Большой, обтянутый бурой кожей барабан,  словно не из этого времени выгрузили из грузовика. Он скорее подходил для плясок диких племен. Вслед за ним дети тащили охапку факелов и две большие барабанные палки. Фриц скомандовал поднести всё к груде дров, а офицер, стоял в стороне и наблюдал.
Дети по очереди подходили и брали по факелу. Была дана команда: поджечь от своего костра факел и построиться у барабана. Возвращаясь Йозеф столкнулся с Мартином, но не сказав друг другу ни слова они разошлись, словно были не знакомы.
Возле костра уже стояли трое соседей Йозефа по палатке. Они вертели факелами над огнем и бурно обсуждали предстоящее событие. Делая вид, что не слушает, Йозеф поднес факел к огню и тот лизнул пламенным языком пропитанную горючим ткань. Она вспыхнула, дав жизнь новому огоньку. Уходя, Йозеф обернулся и взглянул на соседей.
— Сегодня нас представят на суд древним богам, — загадочно сказал он, сам не понимая, о чем говорит. Но своего  добился — в глазах ребят забрезжил страх.
Фриц Риггер бросил факел на гору дров в человеческий рост. Они тут же вспыхнули, видимо, облитые чем-то горючим. Одновременно в огромный барабан забили два мальчика лет двенадцати. Палки в их детских руках казались, еще больше чем есть, но они усердно по очереди били в инструмент, обливаясь потом. Глухой, давящий на разум звук окутал лес, а на небе засияла полная луна залив холодным светом землю.
К костру подходили дети и бросали факелы в огонь. Офицер стоял в стороне и наблюдал, иногда что-то записывая в крохотный блокнот, и притоптывал в ритм барабану. В начале, всё выглядело  беспорядочно, но затем, со стороны стало видно, что ровно на два удара приходился один человек бросивший факел. Ритм создал порядок, а порядок породил четко отлаженные действия детей в самый короткий срок. Офицер улыбнулся.
Йозеф бросил факел, чувствуя, как ритм подчиняет его движения. Это было похоже на военный парад, а под музыку проще слиться с толпой и даже потерять себя в ней: стать частью единого организма, а музыка была тем клеем душ.
Огонь вздымался уже на три-четыре метра и освещал поляну словно крохотное солнце упавшее с неба. Мартин поглаживал свежий синяк на лице. Видимо спор в темной чаще, он проиграл, но ничуть не был этим расстроен, ибо представление пришлось ему по нраву.
Увидев брата, Йозеф свернул в сторону и направился во тьму леса. В кармане он ощупывал металлический коробок из сухпайка. Выйдя на небольшую поляну освещенную луной, он достал коробок и открыл. В нос ударил аромат армейского табака — дешевый и крепкий. Он достал сигарету и насладился ароматом. Йозеф еще никогда не курил,  потому этот вечер должен был стать для него маленьким открытием.
Сигарета во рту мальчишки пропиталась слюной. Еще даже не прикурив, Йозеф ощутил вкус листьев табака, которые высыпались прямо на язык. Курильщик пошарил по карманам, но не нашел спичек. Приятный вечер оказался под угрозой. С поляны всё еще доносились удары барабана, и Йозефу пришла идея прикурить прямо от большого костра. «Извините, Гер офицер, разрешите прикурить от ритуального кострища?» — заговорил он сам с собой. Разочарованный, он пошел обратно в лагерь.
Йозеф замешкался, осознав, что не помнит с какой стороны пришел. Деревья окружали полянку с камнем посреди, и путь во все стороны казался одинаков. Йозеф решил идти на звук барабана, но удары стихли, а луну окутало облако.
Йозеф брел в темноте. Сверчки стрекотали всё громче, словно пытались оглушить и запутать. Сквозь этот хор, Йозеф старался расслышать голоса командиров и товарищей по отряду. Но вместо этого, он всё дальше уходил от них.
Между деревьями появились три блуждающих огонька, словно светлячки, становясь то ярче, то тусклее. Йозеф пошел к ним. Под ногами стелились коварные корни, стараясь ухватить ослепленного тьмой путника, но Йозеф чудом, или случайностью, ни разу не упал. Когда он подошел ближе, два огонька погасли, и только один по-прежнему порхал в темноте. Из-за облаков вышла луна, и Йозеф увидел трех ребят в форме гитлерюгенда. Один из них оказался тем самым мальчиком с узким лицом и высокой прической. Светлячок в его разбитой губе стал ярче, а затем он выпустил клуб дыма. Двух других мальчишек Йозеф не знал. Они словно фокусники явили из ладони тлеющие сигареты и продолжили курить.
— Ба, да это же след от моего кулака! – воскликнул мальчишка, словно встретил старого знакомого.
— Кипп, так это он тебя? — спросил второй.
— Кто кого еще, Дирк.
— Так он еще значит из первого отряда! — раздраженно сказал третий паренек и выронил сигарету.
— Нам то что, Вигг. Тебе за день уже мозги прострочили? — они над чем-то рассмеялись.
Кипп, Дирк иВигг— запомнил он имена. Они не были похожи на остальных ребят из лагеря хотя бы тем, что смолили сигаретки посреди леса, и не набросились с кулаками, признав в нём члена другого отряда.
— У тебя имя то есть? — спросил Кипп отсмеявшись.
— Йозеф.
— Отлично, Йозеф. Я Кипп, это Дирк и Виг. Думаю, заметил, что мы тут делаем, а вот ты чего бродишь?
Йозеф сунул руку в карман и извлек блестящий портсигар.
— Опана! Наш человек! — радостно воскликнул Дирк.
— Сухпаёк с сюрпризом, — подмигнул Кипп.
— Нам одна пачка на всех досталась, а ему целый портсигар! — сказал Виг.
— Угощаешь! — возбужденно сказал Дирк. Мальчишки побросали потухшие бычки и взяли по новой сигарете у Йозефа.Виггвзял две, одну засунул за ухо. Каждый достал по коробке спичек и закурил. Йозеф стоял, как и прежде жуя сухой табак.
— Огня? — предложил Кипп, протянув коробок. Йозеф кивнул. Первая сломалась, даже не дав искры. Вторая спичка потухла, не успел он даже поднести её к сигарете. С третьей попытки, неумело подкурив, Йозеф разразился кашлем на потеху мальчишкам.
— Ты первый раз что ли?
— Ага.
— Не тяни так сильно. Иначе сейчас все сбегутся на твой кашель!
Вторая тяжка, обожгла горло и оставила неприятный копченый привкус, но Йозеф не закашлял. Запах табака напомнил ему встречу в доме Ицхака: пьяный гость Виктор, тлеющая на краю блюда сигарета, и письмо, столь долго питавшее его воображение. Ум Йозефа вновь пронзил вопрос, терзавший последние месяцы: «Куда делся Ицхак?» Больше года уже старый сказочник не появлялся в своей лавке, а в одну из ночей её просто разграбили. После случая с Эдвином, Йозеф был почти уверен, что в этом замешан  отец, но спросить прямо смелости не хватало.
Беспокойные мысли рассеял третий затяг, когда голова мальчика закружилась от недостатка кислорода и мозг, оказался на грани отключения. Йозеф сделал шаг, и его зашатало как пьяного. Мальчишки переглянулись и захихикали.
— Классные движения! Тебе бы в танцоры! — весело заметил Дирк.
— Я не танцую, — буркнул Йозеф. Троица  переглянулась, точно советуясь без слов. Двое кивнули сразу, толькоВиггзасомневался, но в итоге согласился.
— А хотел бы? — заговорщицки спросил Кипп. Йозеф присел на камень, чтобы не упасть, и сделал еще одну затяжку.
— В смысле?
— Как вижу, ты тоже не выполняешь распоряжение  фюрера о борьбе с курением, да и на драке лениво подыгрывал мне. Так может, и ты здесь только потому, что пришлось? — спросил Кипп. Впервые Йозеф услышал такие слова где-то за пределами своей собственной головы. Его разъедали сомнения и подозрения. Но прямо сейчас эти трое продолжали курить, а в лицах, разговоре читалась искренность. Сомнения тлели, как и табак сигарет. Но бесконечные доносы брата кое-чему научили  и Йозеф, не ответив прямо, спросил:
— Так и что вы от меня хотите?
— Бунтовать! — сказал Кипп и получил удар в бок от Вигга, —  в танце, — добавил он.
— Я не понимаю.
— Сейчас многую зарубежную музыку запрещают. Но у нас,— есть отличная коллекция свинга! — победоносно сказал Кипп и глаза его загорелись.
—Вигграньше жил в Гамбурге, там его научили! – сказал Дирк. Было странно, что именно этот угрюмый, недоверчивый тип был главным по свингу. Сложно было представить его в танце. Он как раз больше всех походил на роль на порядочного юного нациста.
— Время! — воскликнул Кипп, — скоро вечернее построение, пора расходиться. — Все согласились.
— Вернешься в город, приходи на *** штрассе дом 3 в субботу вечером. Подвал полузаброшенного дома, — сказал Кипп.
— Эй, — снова толкнул его Виг.
— Ах да, точно, прихвати с собой что-нибудь выпить. Считай это вступительный взнос в наш клуб. Если тебя душат эти порядки, то тебе у нас понравиться!
Ребята разбежались. При свете луны Йозеф быстро отыскал путь до лагеря и успел к вечернему построению. Во рту оставался привкус табака, а на пальцах появились желтая копоть. Йозеф сорвал первый попавшийся лист и зажевал в надежде перебить преступный запах, но лишь отплевался от горечи зелени.
Внезапное появление, как и исчезновение Йозефа никто не заметил. Только во время  переклички вновь прозвучало его фамилия. По спискам пробегался взглядом и озвучивал имена сам Мартин. Произнеся собственную фамилию, он сделал поправку, добавив имя брата. Услышав  его, соседи по палатке, осознали, что скоро отбой, а псих с колышком совсем рядом.  Однако, как только был дан отбой, все трое мальчишек уснули смертным сном и колышек для этого не понадобился. Но сам герой дня еще долго смотрел на болотную ткань палатки, сквозь которую пробивался лунный свет и думал о разговоре в лесу. Хотелось закурить.
Обоим братьям снился бой на закате и ночная церемония у большого костра. И у каждого приукрашенный собственными фантазиями спящего ума сон точно кинолента обрывался на самом интересном месте, а запоминались только последние секунды. Во сне, Йозеф бесконечно кашлял от сигарет, а Мартин, будучи Мозесом, подвергся насмешке за своё имя.
Звук горна пробудил братьев ото сна в одну секунду, хоть они и спали в разных палатках. На мгновение, Йозеф даже запаниковал, не понимая где это он, и что за трое мальчишек сопят рядом. До сих пор, имен их он не знал. Зато четко помнил другие имена —Кипп, Дирк и Виг, именно в таком порядке и адрес заговорщицки нашептанный Киппом.
Мартин был рад пробуждению, и тому, что увиденное было всего лишь сном. Настолько беспокоило данное ему имя — Мозес, что услышав однажды на проповеди в церкви ветхозаветную историю про тёску, чуть было не выбежал из зала и до конца служба нервно елозил по скамье. Потому, когда брат хотел позлить Мартина, называл этим именем. 
После утреннего построения, изматывающей зарядки и наспех сваренного в полевой кухне завтрака дети, наконец, получили что хотели — поход на озеро.
У берега слегка волнующегося от ветра водоёма сошлись два отряда. Непримиримые соперники должны были купаться вместе, ибо подступ к воде был лишь на небольшом участке, остальной же берег был высоким обрывом. Многие уже заприметили своих вчерашних партнеров по драке, и конфликт имел все шансы перейти на воду.
Облачившись, как и все в черные шорты-плавки Йозеф с нетерпением направился в воду. Озеро оказалось холоднее чем он думал и вместо того что бы нырнуть, Йозеф медленно входил сначала по колено, затем по пояс. Более отчаянные, с криками прыгали в воду брызгаясь холодными каплями. Весь первый отряд держался немного правее, а второй левее от спуска на воду. Среди незнакомых лиц, Йозеф разглядел троицу курильщиков всё так же шагающих вместе даже в озере в том же порядке — Кипп, Дирк и Виг. Он хотел помахать им рукой, но опомнился, ведь он не должен быть знаком с ними. Йозефа кто-то толкнул и он повалился в  объятия озера.  Вода попала в нос и залилась в уши, с озорством и ухмылкой на него поглядел убегающий вглубь озера брат. Йозеф злобно прошептал: — «Мозес».
Несколько мальчишек столпились возле обрыва. До воды было метра четыре, и никто решался нырнуть. К столпотворению подбежал Мартин. Как младший командир первого отряда он должен был знать, что происходит. Командовать ему, однако, приходилось в плавках, не имея никаких знаков отличия. Здесь уже был и Макс Беккер, в том же откровенном мундире, что и Мартин. Под рубашкой у него оказались крепкие рельефные мышцы, и Мартин поразился, как ему удалось вчера повалить этого поджарого мальчишку. Макс, словно стражник, непоколебимо стоял у обрыва, сложив на груди крепкие руки, и не позволял никому прыгать. И если ребята из второго отряда нехотя, но все же слушались приказа командира, то первый отряд, в лице самых смелых гневно оскорблял Макса, ожидая, на самом деле решения Мартина.
— Ты чего как памятник встал, Макс? — обратился к нему
Мартин.
— Не надо отсюда прыгать, — коротко ответил он.
— Чего вдруг?!
— Это небезопасно, — сказал Макс, и весь первый отряд рассмеялся. Но как только Мартин сделал жест рукой, они замолчали.
— Когда это тебя волновало? Сам постоянно во все передряги лезешь, а тут воды испугался?
— Значит, есть повод! — Макс начинал злиться.
— Повод? Боишься ты, вот и всё.
Сказать такое в лицо было оскорбительно и нагло. И если не опровергнуть, можно было прослыть трусом, а для командира отряда это означало потерять уважение и власть. Макс стиснул зубы.
— Ты просто многого не видел, — прошипел он, — а сам-то прыгнул бы?
— Легко! — уверенно ответил Мартин и, несмотря на преграждающего путь Макса подошел к самому обрыву. На долю секунды, когда перед ним разверзлась пропасть, в ум закрались сомнения: «а неспроста же сам Макс Беккер опасается». Но вот, прыжок совершен. Мартин, больно ударившись о воду, нырнул. По озеру разошлись круги, поглотив тело мальчика. Ребята на берегу замерли в ожидании, но когда из воды, с брызгами и восторженными криками, словно дельфин выпрыгнул Мартин, и даже второй отряд весело завизжал, смутив своего командира.
— И этого ты боялся?
— Я не боялся, а опасался, — сказал Макс, и взглянул на свой отряд. Они смотрели на него не так как раньше, без трепета, без уважения. Всего один прокол мог свести на нет завоеванный за годы авторитет.
— Я прыгну. Но никто из вас этого больше не сделает! — твердо сказал Макс. Мальчишки закивали. Он взял дистанцию для разбега и оттолкнулся от самого края обрыва. Почти беззвучно Макс вошел в воду намного ловчее, чем Мартин. Второй отряд радостно загалдел в поддержку своего командира. Но ни через две, ни через пять секунд Макс не выныривал. И кто-то испуганно вскрикнул, когда тихая гладь озера окрасилась в ярко-красный цвет, точно воды Нила из ветхозаветной истории. Кровь расстилалась по глади озера алыми пятнами — на поверхности появился Макс. Кто-то из мальчишек отвернулся при виде Беккера.  Из его груди торчала толстая коряга, насквозь пронзившая пловца. Глаза  застыли,  рот скривился от боли. Казалось, он еще жив, просто старается сдержать крик. Слишком поздно подоспел Фриц Риггер и, не снимая формы, вошел воду. Он бросился к Максу и вместе с обломком коряги вытащил его на берег. Все кто был в озере вышли на сушу. Годы тренировок и крепкие мышцы не спасли бедолагу от простой палки торчащей на дне.
Форма Фрица была мокрой, в бурых пятнах крови. Он не мог нормально положить тело: коряга с обеих сторон торчала не меньше чем на метр. Риггер так и держал на руках командира второго отряда, словно беспомощного младенца пока вокруг собиралась толпа любопытных.
Упираясь ногой в грудь Макса, Фриц вытаскивал палку, пока один из мальчишек держал погибшего за подмышки.
В юном теле зияла дыра размером с яблоко. Лужа крови растеклась по поляне, но быстро впиталась в мягкую землю, а на травинках остались красные брызги. 
Машины отбыли раньше намеченного времени. С таким трудом разложенные палатки вновь очутились в походных мешках, а костры были затушены. В один из брезентов закатали тело Макса, и он поехал первым классом в багажнике легковушки вместе с офицером и Фрицем Риггером. Остальные дети, как и прежде, расселись по грузовикам, но одно свободное место не давало забыть произошедшее.
— Я виноват. Это я виноват, — едва слышно бормотал  Мартин. Дух героизма уже давно исчез, ведь  на месте Макса мог быть он
— У него так брат погиб. Давно еще, — рассказывал кто-то из мальчишек.
— Тогда ясно чего он так трусил.
— Ничего он не трусил! —взорвался Мартин. Все дети в кузове посмотрели на него, — Своей жизнью он заплатил за одного из вас, ублюдки! Кто угодно мог напороться на корягу! Только он был в сотни раз лучше любого из вас! — Мартин вскочил с лавки, тяжело дыша. Лицо побагровело, а когда машина подпрыгнула на очередной кочке, он упал прямо на пол.
— Может за тебя и умер? Ты же его подначивал прыгнуть, — в кузове разгорелся спор.
— Я… — задыхаясь, пытался оправдаться Мартин, продолжая сидеть на полу. Но не находя ответа, он вскочил и дал в нос тому, кто это сказал напомнив, что всё же он командир отряда. 

2.

Погребение Макса было превращено в церемонию с речью, музыкой и торжественным маршем в честь усопшего. На этом настоял тот самый офицер из лагеря, ищущий во всем мистический смысл. И если похороны с почестями, для погибших в драках за правое дело, понять было можно, то в случае с Максом Беккером все выглядело довольно странно. Несчастный случай, но в нужном месте и под взором нужных людей, сделало из Макса героя, пусть и посмертно. Мальчишки из отрядов пробивались к гробу взглянуть на тело своего командира. Он был тщательно отмыт от крови, а дыра в груди  скрыта за чистой формой, чтобы даже после смерти, Макс своим видом вдохновлял соратников.  Сейчас он меньше всего  был похож на мертвеца.
Мартин в последний раз взглянул на Макса: одноклассника, друга и соперника. Синяка которой он оставил ему в драке — не было. «Замазали пудрой, — подумал Мартин, — как девчонку». Рядом стоял отец погибшего — Уилл Беккер без тени печали и сожаления. Казалось, он был даже горд, что в честь его четырнадцатилетнего сына было устроено такое торжество. Но матери Макса никто не видел. Да и не место было на погребении война женским слезам. Присутствовал и отец братьев Мердер Вилланд. Не имея никакого отношения к молодежной организации он, тем не менее, пришел на церемонию. А после неё, Вилл пожал руку Уиллу Беккеру и что-то сказал. На Мартина он кинул короткий взгляд. Сын смутился. Он не понимал этой перемены, но из-за любого проступка отец ругался, а за многие достижения Мартина даже не хвалил. Перемены в отношениях случились внезапно, точно в один день и сын никак не мог понять, что натворил. Из всех сил он пытался выслужиться уже не ради уважения мальчишек, но лишь ради одобрения отца, но он был непробиваем.  Зато к Йозефу Вилланд стал относиться снисходительнее и прощал все его вольности и выходки. И Мартин завидовал брату. Ревность съедала  его изнутри и удобряла почву для ростков ненависти. 


***

Траур трауром, а патрулирование по графику должно было состояться. Тем более, заряженные энергией, гордостью и патриотизмом юнцы готовы были на всё. 
В наспех сформированном отряде Мартин был назначен командующим. Трое из пяти мальчишек были с ним в лагере, и Мартина не покидало ощущение, что он занял место Макса Беккера. Двух других, он не знал.
— Куда, Фюрер Мердер? — ехидно спросил Ганс.
— Фюрер у нас один, а нам здесь направо, — серьезно ответил Мартин.
Поворот на *** штрассе. Ганс, Фриц и Гюнтер стали перешептываться. Еще двое шедшие позади, имен которых не знал ни Мартин, ни троица удивленно оглядывалась по сторонам, ибо в этом квартале не были ни разу.
— Гер Мердер, мы точно не заблудились? — спросил Ганс.
— Да, для этого места нас маловато, — добавил  Фриц.
Мартин остановился, обернулся и грозно посмотрел на них.
— Даже если любой из вас будет здесь один, все они, — Мартин демонстративно провел пальцем, — должны бояться одного, ведь за каждым из нас стоит целый легион! И они должны это помнить и быть смирными.  — Несколько прохожих обернулись, ведь речь шла о них. Ребята из отряда занервничали.
— Это самый крупный еврейский квартал, а ты ведешь себя как дома, — бормотал Гюнтер.
— Я и есть дома! В Германии! — Мартин широко раскинул руки, словно пытался обнять всю страну. Все давно уже посмеивались над ним за излишнее рвение в службе. Большинство мальчишек скорее просто развлекались, делали всё только для галочки или преследовали личные цели, но такие как Мартин часто досаждали.
— Но к нам в дом забрался враг, — сказал парень, имя которого никто не знал. — Ортвин, — представился он.
— Вот именно!
— Да? И что мы вшестером можем сделать? — язвительно спросил Фриц.
— Они должны привыкать, что мы здесь ходим свободно, — Мартин наклонился к нему и прошептал,— Ведь совсем скоро здесь будут ходить уже штурмовики, — он перевел взгляд на Ортвина, рядом с ним стоял здоровенный парень. Его форма явно была пошита на заказ, ибо не вписывалась ни в какие стандарты.
— А ты...
— А это мой брат Эб, — представил его Ортвин, — он не очень разговорчив, зато силища какая! Не сомневаюсь, еще удивитесь! Да, и обычно Эб общается через меня, — большой брат кивнул и все его три подбородка сжались, словно меха горна.
— С такой поддержкой нам точно нечего боятся! — победоносно воскликнул Мартин.
Большинство прохожих старались не замечать мальчишек или переходили на другую сторону дороги, как только видели коричневые рубашки. Здесь жили и немцы. Некоторые из них в приветствие вскидывали руку, увидав мальчишек в форме, но были и те, кто так же как и евреи, усердно не обращали на них внимания.
Мартин шел впереди отряда и в своём воображении вёл не шесть мальчишек, а целую армию и, будучи уверенным в превосходстве расталкивал зазевавшихся прохожих.
Дыхание спёрло и кровь прилила к голове, когда навстречу Мартину из угла вышел еврейский парнишка. Он словно сошел с тех самых антисемитских плакатов: нос горбинкой, пейсы из под черной шляпы, толстые круглые очки и  маленькая книжка в пухлых руках. Он шел, ни видя ничего перед собой зачитавшись пока не врезался прямо в  Мартина. Чуть пошатнувшись, командир отряда грозно посмотрел на него.
— Куда прёшь, личинка раввина? — Позади послышался смех.
— Я извиняюсь, —  ответил парень.
— А прощенье еще надо заслужить! — сказал Мартин, схватил еврея за воротник и поволок в глухой переулок. В его руке блеснул наградной кинжал. Отряд последовал за ним.
— Прекратите! Я Мозес Бернштейн! — завопил он.
— Мозес?! Какое мерзкое имя, — сказал Фриц.  Мартин рассвирепел.
— Сын Иисака Бернштейна! — продолжал Мозес, когда прямо перед его лицом Мартин взмахнул клинком.
— Когда в Америку пришли захватчики, индейцы срезали с их голов скальпы в качестве трофея, слышал, наверное? — еврей задыхался и когда Мартин схватил его за пейс, он испуганно вскрикнул. Острым кинжалом он срезал вьющийся локон. Мартин, смеясь, поднял над головой трофей. Но когда он схватил  Мозеса Бернштейна за вторую косичку, вдруг почувствовал жгучую боль под ключицей. Стальная перьевая ручка проткнула коричневую рубашку и ужалила как шмель. Мартин вскрикнул и отпустил пейс. Он ощутил тепло обволакивающее руку. Его Кинжал вонзился в мягкий живот Бернштейна и продвигался всё глубже. Мартин не понимал, как он это сделал, но было уже поздно. Жертва захрипела кровавым кашлем. Тело сползло с клинка и рухнуло у ног Мартина.  Колени задрожали, а страх парализовал тело и заглушил боль свежей раны.
— Что ты наделал?! — закричал Гюнтер.
— А разве не для этого мы сюда пришли? — вступился за убийцу Ортвин.
— С ума сошел?! Из всех поганых жидов в этом квартале он убил Мозеса Бернштейна! — Все непонимающе переглянулись.
—Это сын главного раввина города! Он всегда был довольно лоялен с властью, делал что укажут, но теперь… — Гюнтер посмотрел на тело в луже липкой крови и поморщился при виде колотой раны. Мальчишки бросились бурно обсуждать, кто виноват, и что делать. Только Мартин, замерев с окровавленным кинжалом в руках, продолжал смотреть в застывшие глаза Мозеса. Первое убийство. Его первое убийство свершилось раньше, чем он успел напиться вина и побыть с девушкой. Мартин не раз представлял себе этот момент. Сделать это оказалось проще, чем осознать, и пока другие думали что делать, убийца вглядывался в лицо жертвы, держа в одной руке кинжал, а в другой отрезанный пейс.
— Просто давайте убежим отсюда! – испуганно сказал Ганс.
— Нет! Тогда его рано или поздно найдут, а нас здесь многие видели. Эб! встань у входа в переулок и никого не пускай, — приказал Ортвин и брат, запыхтев как паровоз, пошел к выходу.
— Да и пусть видели! Разве нам не для того выдают кинжалы? Он напал на Мартина! – сказал Фриц и схватился за рукоять своего клинка.
— Это слишком  важная шишка, его нельзя так просто мочить в переулке и оставлять мусорным крысам! — сказал Гюнтер.
— Предложения? — внезапно спросил Мартин, не оборачиваясь на спорщиков.
— Десять минут и мы с Эбом всё организуем! – задорно сказал Ортвин, словно то была забавная игра.
— Действуйте, — не задавая лишних вопросов, скомандовал Мартин, — Фриц, Ганс встаньте у входа в переулок и никого не пускайте, Гюнтер, проверь другой выход, — с ужасающим спокойствием сказал Мартин. Расставив патрули, он отпустил братьев.  Оставшись наедине с телом, Мартин наклонился и прошептал мертвому — «Теперь-то я навсегда избавился от тебя, Мозес».
Десять минут давно прошли, но братья Ортвин и Эб не вернулись. Ганс и Фриц разворачивали любопытных прохожих, а Гюнтер, упершись в стену, вернулся обратно.
— На том конце тупик! — сказал Гюнтер, пропадавший почти полчаса. На его лице, казалось, блестели слёзы. — А где эти двоё?
— Не знаю! — раздраженно ответил Мартин, вытирая кинжал об штаны Мозеса. Клинок вновь блестел невинной чистотой, однако уже познал вкус человеческой крови.
— Они сбежали! Эти трусы сбежали! — взволновано залепетал Гюнтер, — или пошли за полицией! Тогда им ничего не будет! А нам конец! — повторял он, расхаживая по узкому переулку. Мартин осознав, наконец содеянное, чуть не поддался панике. Ведь обычно именно он нервно переживает и болтает без умолку, но сейчас словно увидел себя со стороны и понял как это глупо.
— Заткнись, Гюнтер! — грозно сказал он, — сейчас этим не поможешь! Либо предлагай что-то дельное, либо молчи! — сказал Мартин. Возле свежего трупа он казался сейчас очень опасным. Гюнтер замолчал и продолжил нарезать круги.
Уже смеркалось, но братьев со спасительным планом не было. Бросать тело нельзя — решил командир, уже столько прохожих видело стоящих на входе в переулок Ганса и Фрица. Сомнения крепчали с каждой минутой. Гюнтер так не сказав и слова присел
напротив мертвого Мозеса и живого Мартина.
— Как обстановка? — Фриц вздрогнул от голоса, прозвучавшего за спиной. Мартин, не вынося больше истеричную морду Гюнтера, подошел к выходу из переулка.
— Ничего хорошего. Теперь, кажется, нас видел весь квартал, — ответил Фриц.
— А один дед грозился вызвать полицию, если мы его не пропустим. Кажется, он припрятал, где то там бутыль шнапса, — добавил Ганс и они безрадостно засмеялись.
— Не видно что-то наших спасителей.
— Я заметил, — раздраженно ответил Мартин.
— Если мы выберемся из этой передряги, я обоим так по кукушке настучу, никаких планов уже придумать не смогут!
— Ага, настучи этой горе в рубашке, он тебя в землю воткнет, — осек Ганс друга, показывая вытянутой рукой рост Эба.
— А товарищ мне на что?
— Тише! Если выберемся, тогда мы им покажем, — сказал Мартин и задумчиво почесал голову. Идей не было. Но как командир он должен был сохранять невозмутимый вид иначе, страх, как вирус заразит всех.
В темноте угасающего дня шли не торопясь два брата. Трудно было поверить, что они почти ровесники, ибо один был на две головы выше другого и шире в несколько раз. Здоровяк тащил под одной рукой сверток с чем-то тяжелым, а под другой рулон похожий на старый ковер. Брат поменьше нес моток толстой веревки и тряпки. 
— Вот они! — воскликнул Гюнтер, — сейчас я им бошки то поотрываю!   
— За что ты нас так? – услышав его,  беззлобно спросил Ортвин. Гюнтер уже набрал полную грудь воздуха, что бы высказать нерасторопным братьям, но Мартин взмахнул рукой дав понять, что бы тот заткнулся. Гюнтер поперхнулся своими же  словами.
— Почему вы так долго? И что за хрень принесли? — спросил Мартин.
— Некоторые вещи не так уж просто достать, к тому же до  темноты нам делать нечего. А это, — кивнул он, — план спасения.
Эб и Ортвин прошли в переулок к остывшему телу. Большой брат бросил ковер и размотал его. Местами сильно изъеденный молью, ковер имел изысканный узор — предмет чьего-то изучения дождливыми вечерами. Из свертка, шурша, он извлек увесистую наковальню, а Ортвин бросил веревку.
Ковер оказался точно в рост Мозеса Бернштейна. Рана уже не сочилась фонтаном, но на месте убийства лужа всё еще багровела тонкой, запекшейся плёнкой.
Завернув тело,  Ортвин натолкал по торцам тряпок, чтобы не было видно ног и головы убитого. Все вместе они плотно стянули рулет веревкой, оставив несколько метров запаса. Даже Эб с трудом взгромоздил на себя ковер и, потому, наковальню пришлось нести остальным, по очереди.
На город спустилась ночь, но луна светила предательски ярко, а город к тому же, горел сотней электрических ламп. Людей уже стало меньше, но каждый прохожий с подозрением смотрел на ребят в форме и ковер в руках громилы.
— Вон туда! — шепотом сказал Ортвин, указывая пальцем на неосвещенный мост. Темные воды реки, казалось, поглощали весь свет во вселенной и, журча, точно разговаривая на собственном языке, она была готова принять в себя тайну шести подростков.
Беспокойство пошло на спад когда цель оказалось так близко, но чей-то голос разрушил хрупкое спокойствие. Навстречу вышли двое полицейских. Один их них держал в руках масленую лампу и, подойдя совсем близко к мальчишкам, стал пристально их разглядывать.
— Не поздно ли для переезда? — спросил полицейский.
— Что? — испуганно спросил Гюнтер. Он осмотрелся и не досчитался Ортвина, — «сбежал!» — подумал он.
— Куда ковер тащите? — спросил второй скрытой во тьме полицейский.
— Домой, — ответил Мартин.
— И где же ты живешь, мальчик?
Дрожь пробежала по телу Мартина. Совсем ни кстати было  говорить полицейскому свой адрес. Затянувшиеся пауза могла вызвать еще большие подозрения.
— *** штрассе, дом номер…
— Слава Богу! Полиция! Скорее, там двое грабят магазин Мюллера, возле парикмахерской! Ну чего встали, сейчас всё вынесут! — кричал Ортвин, тяжело дыша. Полицейские переглянулись. Оставив мальчишек, они побежали к месту выдуманного преступления.
— Ты! — схватив Ортвина за плечо, сказал полицейский, —  идешь с нами.
Он пошел, подмигнув на последок товарищам, — «Ничего, я выкручусь, — читалось в его неунывающем взгляде, — Сделайте то, что должны».
Пятеро взошли на мост и ботинки застучали по мощеной дороге. Они дошли до середины и стали оглядываться — никого. Эб положил ковер и облегченно вздохнул, Гюнтер кинул наковальню, разбив в пыль несколько брусчатых камней.
— Тише ты! — шикнул на него Ганс.
Второй конец веревки привязали к наковальне. Ковер с телом Мозеса Бронштейна был связан с литым куском металла.
— Вы оба, бросайте точно по команде! Иначе ты можешь  получить по зубам наковальней, — сказал Мартин когда Эб взгромоздил ковер на перила моста, а Гюнтер наковальню.
— Насчет три! Раз, Два, Три! — рассекая воздух, тело и груз полетели в объятия черных вод. Все смотрели вниз, а мгновение полета, словно растянулось в вязком течении времени. Каждый подумал о своём, пока время не вернулось в привычное русло, когда шлепок и брызги взорвали ночную тишину, но так же быстро и утихли. Вода расходилась кругами от места погребения, а тяжелая наковальня тащила тело Мозеса на самое дно.
— Надо уходить! — сказал Фриц, на что командир утвердительно кивнул. Они разошлись каждый на свою сторону реки, а после моста разделились еще пока каждый не остался наедине с собой и своими мыслями.
Мартин подходил к дому. Время было около полуночи, но  его приходы домой уже не контролировали так, как раньше, и хотя бы по этому поводу он не беспокоился. Дверь оказалась закрыта и Мартин, погремев ключами, щелкнул замком и зашел в дом, забыв запереть за собой. Оказавшись в своей комнате, прежде чем лечь спать, он достал с полки толстую книгу. Полистав, он нашел нужный отрывок и, шепча, прочитал:
— И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у нее вместо сына, и нарекла имя ему: Мозес, потому что, говорила она, я из воды вынула его. 
«Но почему меня назвали Мозесом? Я что тонул? — думал он о ненавистном имени, — зачем вообще давать немцу такое имя?» Он полез в шкафчик и среди бумажек и детских рисунков нашел свои документы. Мартин Мердер — гласили строчки.  Он облегченно вздохнул. «Никакой не Мозес, я Мартин. Мозес остался там, в реке. Навсегда».

3.

Из скудного гардероба Йозеф долго не мог выбрать одежду для танцев. Он безуспешно пытался найти что-нибудь поярче, но серость, похожая на осеннее небо растянулось перед глазами. Из старых вещей он давно вырос и они мертвым грузом лежали на стеллажах. Среди них был выбор лучше — вот и цветастая рубашка и стильные штаны, неплохие шорты, но ради них пришлось бы стать на пару размеров меньше. В итоге, из одежды были выбраны светлая рубашка и бежевые брюки. Да и этот набор Йозеф надевал крайне редко, ибо в последний год носить приходилось, в основном, коричневую форму, зато её было целых три комплекта.
Йозеф посмотрел в зеркало, — «Засмеют» — думал он. В его воображении парни в модных ярких одеждах, с безумными прическами и красивыми женщинами в диком возбуждении исполняют свинг. А Йозеф был одет, словно собрался на воскресную службу в церковь. С другой стороны его вид был идеальной маскировкой, ведь на улицах патруль гитлерюгенда мог привязаться и объяснить, что ты не прав, если одежда слишком не такая, какая нужно. Йозеф это знал, ибо не раз сам ходил с патрулем по улицам города, делая вид крайней заинтересованности. Потому, нейтральная одежда оказалась почти идеальным решением.
— Ты куда? — спросила мама Йозефа.
— Погулять.
— И с кем же такой нарядный гулять собрался? – вопрос застал его врасплох и он замешкался, не зная, что ответить. — Ммм, всё ясно. И как её зовут? — легенда явилась сама собой. Йозеф назвал первое пришедшее на ум имя:
— Хельга. — Йозеф покинул дом, не желая еще глубже зарываться в ложь.
Светлая одежда была кстати в жаркий день. И хотя солнце уже склонилось к горизонту, прохлады не ощущалось. Повторяя про себя адрес, Йозеф пошел непривычным путем, не желая, встретится с братом — он в это время  возвращался домой. Малознакомые улицы, мало чем отличались от других. По указателям Йозеф нашел нужный дом, но обойдя его вокруг не раз и не два, никак не мог понять, где же тайное убежище свингеров. Йозеф остановился на тротуаре  растерянно оглядываясь. Навстречу ему шла девушка, перебирая парой соблазнительных длинных ног. Её вьющиеся русые волосы развивались горячим летним ветром. Она нырнула в один из подъездов и что-то заставила Йозефа последовать за ней. Внутри он её уже не увидел. Лестница вверх вела к дверям квартир, вряд ли являющиеся оплотом запретной музыки. Йозеф еще раз осмотрел дом, взглянул на табличку. В ум закрались сомнения — а верный ли это адрес? Если нет, то пропадали все шансы обрести друзей вне рамок гитлерюгенда и школы. Им овладела тревога и отчаяние. Еще раз он зашел в подъезд и тогда увидел — прямо перед лестницей, переминаясь с ноги на ногу, стоял паренек. Напряженно посмотрев на Йозефа он резко опустил голову. Раздался щелчок, и прямо возле лестницы открылась небольшая, едва заметная дверь. На пороге стоял человек,  лицо его было скрыто мраком.
— Он с тобой? — спросил незнакомец
— Нет, — испуганно прошипел гость.
— Заходи  скорее.
Дверь уже стала закрываться, но кусочек света электрической лампы ударил в лицо человека, срывая  покровы мрака.
— Кипп! — воскликнул Йозеф.
— Я Виг.
— Ах, прости. Это я, Йозеф из лагеря. Помнишь? – в ответ тот отрицательно покачал головой.
— Мы курили в лесу, и Кипп назвал мне этот адрес.
Губы Вигга дрогнули в попытке улыбнуться.
— Так значит. Ну, проходи.
Он захлопнул дверь за Йозефом, щелкнул парой мощных замков и бережно повесил цепочку, словно она была главной защитой. Побрякивая связкой ключей,Виггповел Йозефа всё дальше вниз, по лестнице, насвистывая незнакомую мелодию.
— Это свинг? — спросил Йозеф.Виггпокачал головой.
— Песня из детства.
В конце лестницы была еще одна дверь, а за ней слышны голоса, звон стекла и тихая музыка совсем не похожая на свинг.
— Проходи.
В полумраке и сигаретном дыму, среди водопроводных труб и электрических кабелей на ветхом диванчике сидел Кипп. Он развалился в обнимку с юной красоткой, только начавшей приобретать женственные очертания. Он важно курил и стряхивал пепел в пустую консервную банку, выпивая что-то вместе с подругой из одного бокала. На большом деревянном ящике, заменявшим стол, находился патефон. Рядом крутился, перебирая пластинки Дирк. На ящике, укрытым вместо скатерти атласной занавеской стояли две вскрытые консервы и бутылка красного вина. Похоже, именно оно плескалась в бокале парочки на диване. Еще одна девушка с прямыми, как грива коня светлыми волосами нервно ходила из стороны сторону, словно чего-то боялась. Она выглядела старше той, что была с Киппом, но вела себя скованнее. Наряжена она совсем не для подвальной вечеринки: светлое платье, макияж и прическа, на которую она потратила, наверное, не менее пары часов. Она выгладила словно роза, проросшая посреди свалки. Йозеф хотел подшутить над девушкой, но вспомнил, что в своих светлых штанах и белой рубашке выглядит почти так же. И тогда он обратил внимание на наряд парней — все они были в привычных коричневых рубашках, но без галстуков, повязок на руках и лишенные всех знаков отличия. Выглядели эти наряды, словно тушка ощипанного павлина. На диване в кучу были сложены красно-белые повязки со свастикой, которые мяли телами Кипп и девушка.
— Йозеф! — воскликнул Кипп, оторвавшись от подруги. Тот час, позабыв о ней, он направился к гостю. Все в подвале обратили внимание на них. Даже Дирк перестал рыться  в пластинках, а испуганная блондинка остановилась. Кипп подошел и крёпко пожал руку гостю. На лице засияла улыбка, и неожиданно он обнял Йозефа, точно старого друга. Такого тёплого приёма Йозеф не ожидал. Дирк лишь помахал рукой и вернулся к пластинкам.
Киппу не терпелось представить Йозефу дам. Разжав объятья, он направился к первой, сидящей на диване.
— Знакомься, это Джесс. Джесс, это Йозеф, тот парень, маньяк из лагеря с колышком и тяжелым ударом.
— Отличный костюмчик! Точно белый ангелок, — смеясь, сказала она, Йозеф покраснел. Кипп тоже засмеялся и потрепал товарища по плечу. Парни отошли, а девушка залпом выпила остатки вина.
— Джесс? — удивленно шепнул он на ухо Киппу.
— Я не знаю, как её на самом деле зовут. Здесь можно называться, как пожелаешь, — тихо ответил он. «Мозесу бы понравилось такое правило», — подумал Йозеф.
Кипп подвел гостя  к нервной блондинке, и она недоверчиво на них посмотрела.
— Йозеф, это Эмма, Эмма это...
— Йозеф, я уже поняла — перебила она Киппа.
— А ты всё волнуешься?
— Еще бы! Моего соседа и за меньшее забрали неизвестно куда.
— Я тебе уже объяснял. Схема отработанная, — Кипп подмигнул Йозефу.
— Что еще за схема?
— Заметил, мы все в форме? Только срываем знаки отличия, повязку, чтобы глаза не мозолили! Но всё это совсем рядом, ждет своего рокового часа, — он кивнул в сторону дивана, где лежали три повязки и галстуки.
— В случае чего, мы быстро облачаемся в порядочных национал-социалистов, и подполье превращается в заседание юных партийцев.
— И такое уже было? — спросил Йозеф. Кипп замялся.
— Ну… пока нет. Но я уверен, что всё получится.
— Ничего он не уверен. Рискованно это, — вмешалась Эмма.
— Не слушай её. Я знаю Эмму всего пару часов, но она меня уже… — недоговорив, Кипп развернулся и повел гостя дальше.
— А что с соседями? Разве они не слышат музыку и не доносят на вас? — спросил Йозеф.
— Что ты! Это идеальное место. На первом этаже живет глухой старик, пожилая вдова, тоже тугая на слух и лояльный бывший соцдемократ, который скорее подтвердит что у нас здесь партсобрания, а пожалуется лишь на то что мы слишком громко поём гимны.
— А этажи выше?
— Даже и не знаю, многие квартиры пустуют.
— А как вы нашли этот подвал?
— Сколько вопросов, Йозеф! А ты точно не шпион? — Кипп растянул рот в улыбке и подмигнул, — Лучше глотни вина и расслабься, — сказал он, взял бокал, продул его от пыли  и налили до краёв.
— Пей. В этом возрасте хорошо: одной бутылки хватает, что бы опьянить всех. А вот подрастем, и даже по две на каждого будет мало, — Кипп налил вина и себе.
— Свинг Хайль, — словно тост произнес он и выпил. Джесс, Дирк и Вигг повторили торжественную фразу.
Вино приятно пахло. Йозеф раньше пробовал только пиво и всего глоток. А теперь целый бокал плескался напитком, но не было пристально взгляда отца и его подвыпивших друзей решивших угостить ребенка. Первый глоток отозвался приятным теплом в горле, но кислый, терпкий вкус вязал язык и нёбо. Вторым глотком Йозеф выпил до половины и сморщился от кислоты винограда и горечи алкоголя. Он поставил бокал в ожидании эффекта, но пока он чувствовал лишь тепло в желудке и легкое покалывание на кончиках пальцев.
— Ну как? — спросил Кипп.
— Кислое.
— Ну, тогда в следующий раз достану для тебя водки!
— Не надо! — протестовал Йозеф. Однажды он видел как отец пил с друзьями водку. Тогда они все поголовно одурели, словно это было что-то большее, чем просто алкоголь. Драку разнимать было некому, и мужчины снесли пол кухни, разбивая посуду и опрокинув Отто под стол, где он так и задремал. С тех пор в доме Мердеров никогда не было водки.
Игла патефона с мерзким, скрежущим звуком слетела с пластинки под неловкими пальцами Дирка. Он сменил диск, и подвал наполнили голоса церковного хора. Дирк, грязно выругался, снял пластинку и убрал в чехол.
— Что ты делаешь? — спросил Йозеф.
— Ищу! — коротко ответил Дирк.
— Что?
— То, что заставит тебя трепыхаться как селедку на суше. Но тебе это определенно понравится!
Из стопки с десятками пластинок Дирк извлек одну, с надписью «Аристид Брюан. Классика французского шансона». Он бережно поставил её на патефон и установил иглу, будучи уверенным, что теперь не ошибся. Из рупора вырвался звук трубы и раскатистые удары барабанов. Все в подвале сразу оживились, и даже беспокойная Эмма перестала нервно нарезать круги.
— Дамы и Господа, Бенни Гудмен! — раскинув руки, торжественно объявил Дирк. Ритм музыки учащался, но никто не  танцевал.
— Чего вы ждете? — спросил Йозеф.
— Потерпи, — сказал Дирк.
Из второй, незамеченной ранее комнаты вышла девушка. Та самая, с вьющимися русыми волосами, которую Йозеф видел у входа.
— Это Кейт, — шепнул Дирк и ткнул Йозефа в бок, — наша королева Свинга.
На ней было легкое, почти воздушное черное платье. Можно было представить, что если она сейчас закружится в танце, оно обязательно поднимется как пачка балерины,  оголив соблазнительные ножки. В её глазах разгорался зеленый огонек вместе с нарастающим ритмом музыки. Таких зеленых глаз Йозеф еще не видел. Точно два изумруда самой тонкой огранки сверкали  на юном лице. Позабыв о платье, музыке и вине Йозеф смотрел на  девушку. Она это заметила и смущенно опустила взгляд.
Из той же комнаты неторопливо вышел  парень. В его бесцветном лице Йозеф узнал того с кем встретился перед входом в подвал. Он подошел к Кейт и схватил её за руку. Сердце Йозефа сжалось. Десятисекундная влюбленность пошла крахом, но боли принесла больше чем что-либо в его недолгой жизни. И чем они могли заниматься всё это время в отдельной комнате, Йозеф знать не желал.
В следующее мгновение, парень подтянул к себе Кейт и закружил в танце. Все движения были  четки и гармоничны,  горячи и эмоциональны, её шаг следовал за его шагом в ритм слегка потрескивающего патефона. Наконец остальные пустились в пляс. Кипп схватил за талию Джесс, а Дирк взял в пару новичка Эмму. Йозеф огляделся, и увидел только Вигга. Он стоял у патефона, важно сложа руки. «Ну, уж нет», — подумал Йозеф, и совсем скоро заметил, что никто кроме Кейт и её парня не умеет танцевать свинг. Кипп и Джесс постоянно наступали друг другу на ноги и путались в движениях. А Дирк с Эммой танцевали, не придерживаюсь вообще никакого стиля, просто дергая конечностями.
Йозеф подошел к столу и допил одним глотком остатки вина. Оно ударило в голову  притоком свежей крови. Тело невольно стало двигаться в такт музыке, так же ужасно, как у Дирка с Эммой. Но Йозеф уже слегка опьянел и наконец, ощутил то, за чем пришел. Он неловко переставлял ноги и махал руками, иногда подпрыгивая. На несколько секунд он закрыл глаза и прогнулся назад, повторяя движение какого-то киногероя. Выпрямив спину, открыв глаза, он увидел Кейт застывшую на мгновение перед ним. Вблизи он мог разглядеть текстуру её глаз и ощутить запах волос. Но словно пружиной, рука парня вернула её обратно и она, сделав два оборота, вновь отдалилась. Весь танец парень не выпускал руки Кейт, но когда музыка стихла, он бросил её так же резко, как и схватил. «Ну и козлина» — прошептал Йозеф.
— Что-нибудь запомнили? — спросил партнер Кейт.
— Всё запомнили. Но повторить не получается, — ответил Кипп. 
— Повторяй часто и медленно. Потом ускоряйтесь. Можно даже без музыки.
— Как это без музыки, Рупперт? — возмутился Дирк.
—  Музыка, конечно, должна вести твое тело, но для начала нужно довести до автоматизма базовые движения, чтобы не думать о них.
— Тебе легко говорить! — не унимался Дирк.
— Дурак! — вмешался Кипп, — не слушай его, Рупперт.
— Кейт, ты сегодня была великолепна! — восхищенно сказала Эмма.
— Почему же сегодня? Она всегда великолепна, — вмешался Дирк.
— Это парный танец и хороши, могут только оба вместе, — подал голос Виг, всё так же стоявший сложа руки возле патефона. Йозеф посмотрев на него возмущенно нахмурил брови.
Рупперт стал объяснять движения и медленно вести Кэйт, словно та была манекеном, а парочки старались повторить. У Киппа с Джесс получалось намного лучше, чем у Дирка с Эммой. Кипп уже почти перестал наступать на ноги партнерше, а движение становились всё увереннее. Но Йозефу оставалось только наблюдать. Чуть покрасневший от вина, он со своими светлыми волосами выглядел смешно, особенно когда икнул как запойный фронтовой пенсионер после похода в очередной трактир.
Рупперт, наконец, отпустил Кэйт. Йозеф всего на мгновение зевнул, но открыв глаза, и закрыв рот, он увидел перед собой Кэйт. Она была так близко, что Йозеф почувствовал тепло её дыхания.
— Смотри, надо вот так, — сказала девушка, взяв его за руку, — Посмотри на Киппа, вот примерно так и надо двигать ногами. А теперь оборот. Давай же, закружи меня!
Игла покачивалась на пластинке, словно шхуна в море на волнах потертого винила. Заиграла более спокойная, настраивающая на медленный танец музыка. Все в подвале перевели своё внимание на Йозефа и Кейт.
— У тебя отлично получается! — выкрикнул Кипп.
— И правда неплохо, — скучающе добавил Рупперт. Йозеф подумал, как сейчас должно быть он ревнует, видя свою девушку с ним. И от этой мысли он начал танцевать еще увереннее, но никак не лучше.
— Эй! Кто кого ведет? Ты её или она тебя? Активнее, ты как тряпка на ветру — вмешался Виг. Он всё стоял, сложив руки, и строго критиковал. Тогда Йозеф ощутил, как гнев комом подкатывает к горлу.
— А знаешь, тебя я что-то в танце не видел. Стоишь тут весь день, руки важно сложил, советуешь постоянно.
— Йозеф… — пытался прервать его Кипп.
— Ты как мой надоедливый брат, думаешь, что во всём разбираешься, а сам-то что-нибудь сделал? Так что давай, покажи нам класс!   
— Перестань! — вскрикнула Кейт. Все обернулись, Йозеф смолк.
— Ничего — равнодушно сказал Виг. Он поставил пластинку и пошел в центр комнаты. Только тогда Йозеф заметил —Вигг хромает на правую ногу. Взяв за руку Кейт, он стал исполнять танец лучше, чем кто-либо, но каждый раз морщась от боли наступая на поврежденную конечность. На лице девушки проступили слёзы, но пара продолжала танцевать.  Нога подвела Вигга, и он рухнул на пол. Музыка стихла. Он встал, отряхнулся и, молча, ушел в другую комнату. Йозеф остался наедине с презрительными взорами. 
— Простите, — прошептал Йозеф, желая сейчас исчезнуть с планеты.
— Ну и урод же ты! — констатировала Джесс.
— Не надо… —  печально сказала Кейт, — он же не знал.      
«Да, да! Совсем не знал! Милая Кейт, именно так!» — слишком громко подумал Йозеф и, кажется, все это заметили.
— Он тебя до слез довел, а ты его еще и защищаешь? — удивилась Джесс
— Ничего, — вмешался Кипп, — я тоже, когда только познакомился с Виггом, хотел дать ему в морду.
— Ага, так же, — присоединился Дирк, — такого надменного советчика еще поискать надо! А помнишь, как он учил нас, —  он показал странный жест руками и оба расхохотались, точно ничего только что и не произошло. Рупперт же пошел к Виггу.

***

— У нас осталось еще вино?
— Так это ж на другой раз!
— Неси уже!
Кипп разлил всем по стаканам, и бутылка опустела, сделав один круг.
— Я предлагаю выпить за того, без кого невозможны были бы  все эти посиделки,  дикие танцы и без кого сама эта музыка осталось бы лишь слухами из далекого свободного мира. За тебя, Виг! — чашки глухо звякнули. Вино должно было примирить компанию и стереть из памяти градусом спирта ненужные воспоминания.
— И за твоё скорейшее выздоровление, — добавил Дирк подняв одной рукой чашку, а другой ухватив за талию Эмму.
— Воистину! Ты меня еще не всему научил, — сказал Рупперт.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Кейт.
— Уже лучше, — ответил Виг, выпив вино одним большим глотком.
— Но время не терпит, дамы и господа. Час поздний, а родители думают, что мы шатаемся где-то по городу.
— Наши нет, — поправил Рупперт.
— Но, а мы еще мелочь. Могут и выпороть! — засмеялся Кипп, захмелев от вина. Йозеф глянул на часы с ужасом осознал что час и правда поздний.
Лестница наверх оказалась серьезным препятствием после выпитого вина. Ступени ускользали из-под ног, словно были живыми. Только стены оказались верными друзьями, дав Йозефу надежную опору на всём пути.
Висячий замок щелкнул на двери тайного убежища.Виггположил ключ в карман и попрощался со всеми. Жил он в доме напротив, внешне таким же, как и этот, но без маленькой тайны среди канализационных труб и электропроводки.  Затем покинули компанию Рупперт и Кейт. Они жили вместе. Это стало не приятным открытием для Йозефом. Он не решился общаться с Кейт после разговора в подвале и весь путь, молча, наблюдал за парочкой, в то время как Кипп и Дирк громко смеялись что-то обсуждая.
Кипп настоял проводить Джесс до самых дверей её дома, и пока два захмелевших молодых тела обнимались и неумело целовались, Йозеф, Дирк и Эмма слегка смущенные, молча, ожидали, иногда поглядывая на них с интересом.
Кипп настоял на том что бы проводить Йозефа, сказав, что тот пьян и может не дойти. Он согласно кивнул.
— Что с Виггом? — осмелев, прямо спросил Йозеф.
— Проклятие.
— Чего?
— Каждое лето он ломает или получает вывих ноги. И с каждым разом заживает всё дольше.
— Это странно. Но правда ли, что он так хорош в свинге?
— О, в этом даже не сомневайся, — трепетно ответил Кипп, — Виг, приехал с семьей из Гамбурга. Там с музыкой намного лучше. Он рассказывал, что пластинники можно купить в обычном музыкальном магазине. Представляешь?! — Кипп мечтательно посмотрел вдаль.
— Наверное, — ответил Йозеф.
— А каких масштабов там устраивают танцы! И все в нормальных одеждах, а не в этом коричневом дерьме, — сказал он. Однако форму всё мальчишки предусмотрительно поснимали, сменив на гражданскую.
— Так, а причем здесь Виг?
— Он из тех, кто начал заглядывать в музыкальные магазины еще ребенком, и один из первых познакомился со свингом и джазом. А потом встретился с ребятами постарше, которые всему его и научили, — сказал Кипп, но после недолгой паузы добавил, — ну по крайней мере, так самВигграссказывает.
— Думаешь это не так? — удивился Йозеф.
— Знаешь… — сомневаясь, начал Кипп, — несмотря на весь его талант танцора и любви к музыке, ведет он себя так сдержанно, по правилам, сухо и потому мне часто кажется, что он больший нацист чем весь отряд гитлерюгенда вместе взятый.
Йозеф воскресил в уме образ Вигга. Немногословный, бедный на эмоции парень не вязался с образом организатора подпольных танцев.
— И в чем, тогда, ты думаешь, правда?
— О, твой дом! — воскликнул Кипп.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаком с твоим братом, — подмигнул он, пожал Йозефу руку и ушел прочь.
— Но постой!
— Что? — спросил Кипп, уходя в ночь.
— Я хотел спросить про Кейт!
— А! Мне кажется, ты ей понравился! — едва слышно, издалека прокричал он.
— А  как же Рупперт? — но ответа Йозеф уже не разобрал и Кипп, скрылся за поворотом, помахав рукой.
К удивлению, дома Йозеф никого не встретил, все спали. Он на цыпочках поднялся по лестнице и вошел в свою комнату. В голове еще гудел алкоголь и, не раздеваясь, Йозеф прыгнул в кровать. Закрыв глаза, его закружило как на карусели. Это пугало юного пьяницу, но сознание проваливаясь во тьму сонной неги и последним своим осколком отразило образ танцующей Кейт: её улыбку, изумрудные глаза, слезы и мысль пронзила угасающий ум — «Может, я умираю? Или того хуже – влюбился?»



4.

Следуя правилу клуба, Йозеф пришел в форме и хотел поскорее сорвать все знаки отличия, повязку, значки. Он постучал, но никто не открывал. За дверью было тихо, только слышны падающие капли протекающего водопровода. Свет из щелей не пробивался — там однозначно никого не было, или кто-то хотел, чтобы так казалось. По лестнице поднялся пожилой мужчина и поздоровался. Он вошел в дверь на первом этаже и, кажется, через глазок продолжал наблюдать за гостем. Йозеф уже долго ощущал на себя взгляд, но не старика из квартиры номер три, а кого-то еще, у выхода. «Слежка!» — испугался он. Если отец узнает, что его сын шарится по подвалам со свингерами и трясет телом под музыку черных — это конец. Парень начал сочинять оправдание. Йозеф поглядел на ненавистную форму и  впервые в жизни был ей рад. «Точно! Я хотел проверить подвал из-за жалоб соседей на странную музыку, — с пугающей радостью решил он, — но значит, мне придется всех сдать… черт!»
— Йозеф? Это ты? — обратился к нему женский голос.
— Да… я, — неуверенно откликнулся он.
— Слава Богу! — облегченно сказала девушка и вышла на свет.  Спираль электрической лампы отразилась в её зеленых глазах.
— Кейт! Что же ты пугаешь меня?
— Это ты меня напугал!
— Я? — удивился Йозеф, — пришел, как обычно.
— Ты явился весь ряженный! Все мальчишки переодеваются в форму там, в подвале! Еще и на час раньше пришел. Я уже думала, накрыли наш клуб!
— Как это раньше разве… — он задумался, еще раз перебирая в памяти последний разговор с Киппом, когда оба были пьяны. «Может и напутал», — подумал Йозеф, но не признался в этом Кейт.
— Ну а ты что здесь делаешь, на час раньше то? — нервно спросил он.
— Я иногда так прихожу, — ответила Кейт, — обычно с другими девчонками, прибрать весь этот бардак что вы, мальчишки, постоянно оставляете. Но сегодня никто кроме меня не смог, — сказала она и исподлобья посмотрела на Йозефа.
— Ну… давай я помогу.
Кейт улыбнулась. Она достала ключ и открыла дверь. В темноте девушка нащупала выключатель, найти который можно, только если о нем знаешь. Разбросанные пустые бутылки и пятна пролитого вина были немыми свидетельством прошедшего ураганом кутежа. Сейчас Йозеф уже не мог и вспомнить, как они могли так насвинячить, и словно то были другие люди, он тяжелым вздохом осудил беспорядок. В одну из труб был врезан кран, капавший в тишине нагоняя жути. Кейт повернула вентиль, и кран завыл подобно волынке. Меняя напор, менялась тональность, и Йозеф подумал, что она издевается, но Кейт просто мочила тряпку.   
— Это вино было слишком сладким! — бормотала пытаясь оттереть красное пятно.
— А почему Рупперт тебе не помогает?
— Не смеши меня… — ответила Кейт, — его и в нашем доме не заставишь, что-нибудь сделать, а еще тут…
— Так вы живете вместе? — спросил Йозеф, на самом деле не желая знать ответа.
— Конечно! Давно уже, — она рассмеялась и, бросив тряпку, пошла к патефону.
— Сейчас ты поймешь, ради чего я прихожу сюда раньше и занимаюсь этой дурацкой уборкой, — Кейт перебрала десяток пластинок и вынула одну. Она схватилась за ручку патефона, но подумав, сказала, — Может, поможешь девушке?
— Что? В чем?
— Заведи патефон! Знаешь как это утомительно?
Он крутил механизм до тех пор пока пружина не застопорилась. Смахнув со лба пот, Йозеф дал дорогу Кейт с её пластинкой. Она установила иглу, повернула рычажок, и черный диск закружился в незамысловатом танце. Пока слышны были только потрескивания царапин пластинки, и Йозеф вдруг понял, что где-то уже видел этот патефон. Мысли прервал вырвавшийся из глубин устройства звук. Музыка, совсем не похожая на свинг или джаз, да и вообще ни на что из того, что Йозеф когда-либо слышал. За неторопливой мелодией последовал протяжный женский голос. Йозеф не понимал слов.
— Это на русском?
— Польском.
— И ты понимаешь, о чем там поют?
— Уже не так хорошо, как раньше.
— Ты полячка?
— Tak.
— Чего?
— Это означает да. Но я почти забыла родную речь.  Даже родители перестали говорить на польском. Хотят стать настоящими немцами, — она фыркнула словно лисичка. — Хочешь потанцевать?
— Я же еще не умею.
— Тут нечего уметь. Это тебе не хитровыделанный свинг. Подойди!
Йозеф взял её за руку и обнял за талию. Они покачивались в медленном танце. Сейчас, Кейт была так близко, он чувствовал тепло её дыхания, запах волос. Но непреодолимая стена по имени Рупперт выстроенная задолго до их знакомства бесконечно отдаляла от него Кейт.
— Кстати, моё настоящее имя Катажина, — шептала она, прижав сильнее мальчишку, кровь которого приближалась к точке кипения.
— Это как Кейт, только на польском? — робко спросил он.
— Tak.
«Что она делает? — думал Йозеф, — ей мало одного парня или я слишком бурно это воспринимаю? Кто же я для неё?» — но спросить, он не решался, ибо сейчас больше всего на свете  боялся выпустить Катажину из объятий.
Песня финальным аккордом должна была завершить и танец, но еще пару минут они кружились в тишине.
— А ведь пока никого нет, я могла бы кое-чему научить тебя! — воскликнула она, выпустив Йозефа из объятий. Он раскрыл рот от такого заявление, представив всё что угодно кроме очевидного.
— Свингу! — сказала она, меняя пластинку. Рот Йозефа захлопнулся.
— Да, точно! А то когда столько глаз смотрят, как-то неловко получается. 
Катажина сменила пластинку и под ноты запрещенной музыки вновь стала Кейт. Йозефу так было лучше, ибо многие друзья отца ненавидели поляков чуть меньше, чем евреев, о чем часто говорили выпивая. Но в отличие от евреев, полячку Йозеф видел впервые. Светлые волосы, слегка волнистые до плеч и сияющие зеленые глаза, она была похожа на немку, но что-то в её чертах было другое, восточное, славянское. И это отличие играло с сердцем Йозефа, как хотело, сжимая и ударяя тяжелым напором крови, спирая дыхание и кружа голову.
— Следуй за музыкой и не торопись пока делать всё как мы с Руппертом, — сказала Кейт, но Йозеф услышал только имя, владельца которого начинает ненавидеть просто за то, что он есть. «Прямо как нас учили» — подумал он и встряхнул головой, что бы отбросить лезущие в голову параллели.
— Не так давно мы не умели и того, что можешь сейчас ты. А подъемы, перевороты вообще казались недостижимым акробатическим трюком. НоВиггнас всему научил! — песня закончилась, — а вот ты тогда зря с ним так! — нахмурившись, сказала Кейт.
— Я не знал…
— Ты же  понимаешь, что не стоит делать поспешные выводы о людях, — она пристально посмотрела ему в глаза, — Йозеф, ты ведь сам ведешь двойную игру! Ты бунтарь внутри системы. Тебе ли это не знать? — Йозеф в ответ молча кивнул.
— Попроси хотя бы у него прощения.
— Я… хорошо, — согласился он. А разве мог он отказать этим двум изумрудам, смотрящим на него сейчас так близко?
Раздался стук, и Кейт бросилась вверх по лестнице. Задвижка скрипнула, и подоспевшие юнцы ворвались в полумрак подвала.
— Йозеф! Ты, дружище! — воскликнул Кипп, держа в одной руке наполовину выпитую бутылку вина, а другой размахивая в приветствии, — А ты уже переоделся! Эй, ребята, нам тоже надо.
— Что за темень? Опять лампа перегорела? — войдя, мрачно сказал Виг, и этот тон напрочь отбил у Йозефа желание извиняться.
— Привет! — сказал Дирк и, пропустив формальные рукопожатия, сразу направился к патефону. За ним вошла Джесс и приветственно улыбнулась.
Казалось, что на этом парад гостей окончен. Но кто-то зашумел задвижкой и начал спускаться вниз. Йозеф отчаянно повторял — «Только не...»
— Рупперт! — воскликнула Кейт. Он недовольно посмотрел на неё.
— Они опять оставили тебя одну всё тут убирать? – он перевел взгляд на источающую беспечность Джесс.
— Не совсем! Сегодня Йозеф согласился мне помочь.
— С чего вдруг? — он удивленно поднял брови.
— Пришел на час раньше и сам попал в мои сети, — сказала Кейт и рассмеялась, подмигнув то ли Йозефу, то ли Рупперту, а может обоим.
Мальчишки скрылись на пару минут в другой комнате и вернулись уже в коричневых рубашках. 
— По техническим причинам борт номер 312 сегодня не сможет провести плановый полет, — промямлил Кипп развалившись на диване и допив с Джесс остатки вина.— Дирк! Сегодня она твоя! — рывшийся в куче пластинок Дирк, радостно пританцовывал с дисками в руках и наконец, поставил музыку.
— Очень сомневаюсь — протянула Джесс и рухнула на плечо Киппу.
— Бедная Кейт! Ты сегодня одна на всех, — ухмыльнулся Рупперт.
— А где же Эмма? — спросил Дирк.
— Кажется, её возвращение домой в прошлый раз прошло не так гладко, — ответила Кейт. Дирк недовольно цыкнул.
— Let's dance! — воскликнул Виг.
— Свинг Хайль! — вскрикнули все и даже дремавшие Кипп и Джесс махнули онемевшими конечностями.
Закружив Кейт вокруг оси, Рупперт отпустил руку и её перехватил Дирк. Теперь танец выглядел не так впечатляюще, но и Дирк двигался уже гораздо лучше. Повторив вращательное движение, он отправил Кейт к следующему партнеру. Им внезапно оказался Виг, который несмотря на то, что осторожничал со своей больной ноги, всё же искусно двигался на зависть другим.
Йозеф почти ненавидел всех парней в этом подвале. Кроме Киппа, мирно лежавшего на диване со своей девушкой, а не танцевавшего с Кейт. Но когда эта польская любительница свинга закончила с Виггом и перешла к Йозефу, он вмиг позабыл обо всех вокруг. Неумело перебирая ногами он, тем не менее перестал слышать совета Рупперта и Вигга.
Она устало присела на стул, оттанцевав за троих.
— Полноценной тренировки сегодня не будет, — сказал Дирк.
— Тренировки? — удивленно спросил Йозеф, — а разве мы не приходим сюда просто потанцевать?
Дирк рассмеялся.
— Ты называешь это танцами? В этом подвале с трескающим патефоном?
— А разве…
— Нет. Это всё подготовка.
— К чему?
Дирк вопросительно посмотрел на Вигга. Тот одобрительно кивнул.
— Этот подвал не предел. Где-то в Мюнхене есть целый клуб с живой музыкой, огромным залом для танцев и множеством наших единомышленников, прям как в Гамбурге! Но из нас толькоВиггзнает, как туда попасть. Но приходить туда, едва переставляя ногами — стыдно. Потому покаВиггне решит, что мы готовы, шнырять нам по подвалам!
— Наш подвал самый лучший из всех подвалов! — промычал Кипп.
— Истинно так, брат!
Сегодня компания разошлась раньше обычного. Кипп обещал привести в следующий раз каждому по девушке, и не напиваться так, как сегодня. Было еще не поздно и Йозеф, ничуть не скрываясь от родных, зашел в дом и устремился в свою комнату. Коричневая форма покрылась пятнами от пота, и он зашвырнул её в угол. Хотелось спать, несмотря на ранний час. И не столько спать, сколько отключиться от действительности. Перед закрытыми глазами мелькал образ Кейт, танцующей с каждым из парней, словно это что-то значило.  Ревность окутала сонный разум. «Катажина! Какое дурацкое имя!» — последнее, что подумал Йозеф, проваливаясь в глубокий сон без сновидений.

5.

Йозеф нервно расхаживал по подъезду, шоркая ботинками, строя догадки, почему опаздывает Кейт. От банального «Долго красится» до «Уехала в Польшу и он никогда её больше не увидит». Неизвестность терзала своим правом быть какой угодно правдой, а ум предательским подыгрывал ей строя на сцене своего театра бесконечные варианты происходящего. Мысли надо было занять чем-то другим. У Йозефа не было часов, и он стал про себя отсчитывать секунды, загибать пальцы всякий раз дойдя до шестидесяти.
На улице послышались шаги. Йозеф замер прислушиваясь. Топот приближался, но стих прямо перед дверью. Несколько секунд кто-то звенел, словно цепями.
— Кейт! — Дверь отворилась, и в подъезд вошел глухой старик из третьей квартиры. Он перебирал в руках большую связку ключей, точно от темницы и едва заметив Йозефа, прошел наверх, скрывшись в своём старческом мире. 
Скоро должны были подойти остальные — Кипп, Дирк,Вигги обещанные в прошлый раз новые девчонки, но Кейт всё не было. Надежда на встречу тет-а-тет, и частные уроки свинга рушилась с каждой секундой ожидания. Почему-то именно сейчас он вспомнил Розу. Йозеф подумал, что ему теперь предстоит пережить то же, что когда-то пережила из-за него она, не получив взаимности. Однажды, ему кто-то сказал, что весь мир находится в балансе: случись что-то хорошее у Герберта из соседнего класса, значит у кого-то сейчас беда, пусть даже на другом конце земли. «Да не, бред какой-то», — решил он.
Компания приближалась к подъезду, переливаясь тремя голосами: веселый тон Киппа, беспокойную интонацию Дирка и вечно недовольный голос Вигга. Йозеф выглянул на улицу. За тремя друзьями шли две девушки: в одной он узнал Эмму, а вторую видел впервые. Джесс — подруги Киппа не было. Парадное шествие замыкал Рупперт. Один. Без Кейт. Быстрым шагом Йозеф пошел навстречу к товарищам.
— О! Самый первый! Если ты думаешь, что раньше пришел, раньше уйдешь, то это здесь не прокатит! — радостно сказал Кипп, и стало ясно, что он опять слегка пьян. Йозеф поздоровался со всеми.
Вигг открыл дверь и достал из кармана лампочку. Он заменил перегоревшую и подвал больше не был в полутьме, а засиял ярким желтым светом, обнажив то, что раньше было незаметно — ржавые трубы и подтеки на стенах, паутину в углах и загадочные пятна на полу. Совсем неуютным теперь казалось в это место. Мудрее всех поступил Кипп, напившись заранее. Йозеф хотел последовать его примеру, но алкоголь никто не принес.
Дирк как обычно сразу же направился к патефону, а Кипп развалился на диване с новой девушкой.
— Это Марта, — представил он её, — уверен у неё будет отлично получаться.
Рупперт и Вигг перетаскивали стол, освобождая место для танцев. Только Йозеф и Эмма стояли без дела и словно без интереса ко всему. Но обоих мучил один и тот же вопрос.
— А где Кейт? Я думала она уже здесь. Йозеф облегченно вздохнул, потому что сам задать этот вопрос не решался. Поставив на место стол, Рупперт повернулся, вытирая лоб.
— У неё много домашних дел. Ну, знаешь, все эти женские развлечения, готовка, уборка, стирка. Она опоздает. — Йозеф заскрежетал зубами в ответ.
— Взял бы и помог ей,— внезапно вступилась за «золушку» Эмма.
— Не мужское это дело, — ответил Рупперт и, предвосхитив последующие возражения, добавил: — Не беспокойся, я тоже без дела не остаюсь.
Все было до остервенения привычно:  Кипп развалился на диване с девушкой, шепча на ухо каждой одно и то же точно молитву. Дирк не на миг не отходил от патефона, пристально всматриваясь в каждую пластинку, а Вигг стоял в стороне, сложив на груди руки. Лишь отсутствие Кейт рушило привычную картину, и даже Рупперт без неё казался сегодня не таким наглым, как обычно.
— Что сегодня в репертуаре, Дирк? — подкравшись сзади. спросил Йозеф. Маэстро вздрогнул от неожиданности.
— Имена тебе мало что скажут. Слушай музыку, а не фамилии! — он ловко вынул пластинку из футляра с другим исполнителем на обложке, нежели тем, чья музыка была высечена на дорожках винила, и поставил на патефон.
— Кстати, а откуда такой аппарат?
— А, это, — Дирк почесал затылок, — Трофейный!
— Как это?
— Ну, это было другое время… — старался оправдаться Дирк за еще не рассказанную историю.
— Не томи! — рявкнул Йозеф, и маэстро опять вздрогнул и глубоко вздохнул.
— Около года назад был налёт на один еврейский магазин. Не знаю, почему именно он, но хозяина там уже не было. Мы просто на показ побили окна и вынесли всякое добро, сгружая в грузовик. Но увидев патефон, я запрятал его, а когда всё закончилось, забрал домой. Просто взял свой кусок! А потом я уже познакомился с Киппом и Виггом. У Вигга были пластинки, а у меня патефон. Так всё и началось.
— Значит, ты ограбил лавку?
— Это было давно! Тем более мы никого не трогали, хозяина уже не было! Сбежал, наверное, антикварщик...
— Повтори!
— Говорю, сбежал, или выслали куда.
— Куда его могли выслать? — Йозеф изменился в лице, покраснел, обескуражив Дирка.
— Я не знаю! Ты чего?
Разговор прервал удар дверью и ритмичный стук каблуков по старой лестнице. Из темноты появилась Кейт, держа в руках бутылку. Она была одета не к месту роскошно — белая кофта с кружевами, розовая юбка чуть выше колен, сводящая с ума мужскую фантазию, а на шее блестело в свете электрических ламп ожерелье в виде пяти хрустальных цветков нанизанных на нить.
— Почему дверь не закрыта?
— Кто последний входил? — зазвучал голос Вигга.
— Не я!
— И не я!
— Мне кажется Йозеф, — предательски сказал Рупперт.
— Йозеф! — Кейт бросила на него огненный взгляд и у парня спёрло дыхание.
— Да чего вы к нему привязались?! — послышался голос  диванного короля.
— Кипп, если кто-то чужой зайдет...
— Да я это! Я последний входил! Мы как раз с Джесс задержались перед входом.
— Я Марта!
— Знаю. Я так и сказал, крошка.
Все молча, замерли, и только музыка не прекращала движение по винилу.
— Ты прекрасно выглядишь, Кейт! – сказал, наконец, Йозеф, всё еще багровея от истории Дирка, но совсем о ней позабыв. Словно ожидая реакции, он перевел взгляд на Рупперта, а тот равнодушно глядел куда-то в пол.
— Спасибо! — растаяв в миг, ответила Кейт.
— Не для такого места, Кэт, — ехидно улыбнувшись, сказал Рупперт.
Дирк с восторгом отыскал и поставил нужную пластинку. Слова, мысли растворились в музыке и танцах.  Всех опять наполнил дух бунтарства и веселья. Движения становились всё лучше, но Виггу, казалось этого недостаточно. Лишь изредка он сам исполнял  пируэт, но только для примера — больная нога давала о себе знать.
Вечер подходил к концу и пропотевшие от безумных телодвижений подростки стали собираться домой. Кипп вел за руку Марту, а Дирк обняв Эмму за талию, ввел к выходу, что-то рассказывая о новинках музыки. Рупперт и Кейт стояли в уголке, перешептываясь о чем-то. Йозеф, оглядывая парочки, встретился с немилосердным взором Вигга так же одиноко стоявшего в углу, но с видом важным и полным самодовольства. Йозеф вспомнил, что до сих пор перед ним не извинился, но этот взгляд снова и снова отбивал желание просить прощения.
— Эй, герои, есть желающие остаться и помочь? — сказала Кейт, держа в руках тряпку. Повисла тишина, нарушаемая  лишь ускорившимися шагами вверх по лестнице Дирка с Эммой. Дирк знал, что подруга может согласиться остаться и спешно повел за собой.
Посмотрев на остальных, Йозеф поймал на себе взгляд Кейт. Из-за её плеча виднелся Рупперт разминающий с жутким хрустом шею.
— Есть! — сказал, наконец, Йозеф. Кейт улыбнулась. Ребята засобирались, но сзади  кто-то дернул Йозефа за воротник и стал шептать
— Слушай, — сказал голос, — никогда не влюбляйся в девушку первым.
— Что? — испугано, спросил Йозеф. Он хотел обернуться, но рука крепко вцепилась в  плечо.
— Никогда не влюбляйся в девушку первым, — повторил голос, — это всё равно, что на войне вылезти из окопа и раскинуть в стороны руки перед врагом с заряженной винтовкой в надежде, что и он сделает так же. Скорее всего, тебе просто выстрелят прямо в сердце.
Йозеф разорвал крепкую хватку и, обернувшись, увидел перед собой  Киппа. Его взгляд застыл, словно оба глаза были из стекла.
— Проигрывает тот, кто признается первым. Ты произносишь: «Я люблю тебя» и оказываешься в проигрыше, потому что она, услышав это, понимает, что любима и теперь имеет власть над тобой.
— Так, а что тогда...
— Игнорируй, веди себя как последний эгоист, не показывай слабину, а лучше просто не влюбляйся первым! — сказал Кипп и неожиданно засмеялся, потрепав товарища по плечу, словно только что рассказал хорошую шутку.
Все ушли. Кейт включила песни на польском и опять превратилась в Катажину. То же лицо и то же платье, но когда она стала напевать на непонятном языке, от неё повеяло чем-то совсем далёким и незнакомым, но тёплым и уютным. Она пританцовывала с метлой, выметая песок и грязь, что понатаскали на ботинках гости. Йозеф смотрел на неё и прокручивал в голове слова Киппа. Йозеф задел что-то ногой опрокинув со звоном, и заглянул под стол. Бутылка. Он взял её в руки и внимательно рассмотрел — шампанское.
— Нашел уже! — сказала Катажина, — а у тебя нюх на алкоголь не хуже чем у Киппа!
—  Спасибо. В таком случае я открываю!
— Давай. Я уже почти закончила.
Он ни разу не пробовал шампанского, и уже тем более, никогда не открывал. Зато часто видел, как этот делал отец и даже мать. Проволоку скрутить было не трудно, но когда дело дошло до пробки, Йозеф засомневался и уже хотел спросить совета у Катажины, но вспомнив слова Киппа, осекся, положившись только на себя. Пробка не поддавалась. Он где-то видел, что можно ударить по дну бутылки и пробка вылетит сама.  Никак. Снова. Он бил и бил всё больше растрясая бутылку. Громкий хлопок слегка оглушил и пробка, точно снаряд вылетела из бутылки и угодила прямо в свежевкрученную Виггом лампочку. Подвал вновь погрузился в полумрак.
— Ты что?! — испуганно воскликнула Катажина.
— Открыл, — хладнокровно ответил Йозеф, хотя сам испугался не меньше. Девушка смела осколки, и поставила метлу в темный угол.
— Знаешь, а так даже лучше!
— Что лучше? — спросил Йозеф и посмотрел на бутылку.
Треть шампанского выплеснулась на пол, и стало понятно, что захмелеть, сегодня не удастся.
— Мрак, — шёпотом ответила она, — он даёт волю фантазии.
— Ты о чем?
— Вот днем, лежит бревно, оно бревном и кажется, а в сумерках, или ночью, при лунном свете, когда одна большая тень окутывает землю, бревно может превратиться во что угодно.
Йозеф задумался. Однажды он шел вечером и не на шутку перепугался, когда увидел темный силуэт метра три в высоту махавший ему рукой. Ужас сковал мальчишку, словно ожившая страшилка из детства. Но проезжающий автомобиль осветил фарами монстра, и это оказался просто столб с лоскутом ткани, развеваемой на ветру. Он рассказал об этом Катажине, она рассмеялась.
— Ты меня понял! Но часто это не настолько страшно, сколько интересно.
Бутылка опустела, оставив только кислый привкус на языке. Пара разговорилось и потеряла счет времени. Она рассказывала про детские годы в Польше, а он, кивая, глупо улыбался. Но раз за разом, словно пузыри со дна вулканического озера, в уме Йозефа  всплывали слова Киппа. Они отрезвляли, но не от алкоголя, а от бездумных чувств юнца, впервые провалившегося в их удушающие объятия. Перед самым уходом, друг ему прошептал:
— Всегда надо держаться так, словно один шаг остался до того, что бы тебя потерять, даже если это не так.
— Это похоже на игру, — возразил Йозеф.
— Да, это игра. Все люди играют в игры, просто не до конца осознают это. И чем раньше ты это поймешь, тем меньше будешь страдать. Главное, понять правила.
Йозеф мог только гадать, откуда этот цинизм вкупе с житейской мудростью у пятнадцатилетнего мальчишки. «У каждого своя история», —   вспомнил он слова Ицхака.
Рациональный ум опять затмил блеск её зеленых глаз.  По телу пробежала дрожь. Йозеф с упоением слушал истории девушки, в другой ситуации посчитав подобное не интересным. Но сейчас он был отравлен. Не любовью. А неопределенностью, сомнением и страхом. «Зачем, зачем это всё, у неё же есть Рупперт?» Думать об этом было сложно, спросить — невозможно.
— …а потом, вначале тридцатых мы приехали в Германию, в поисках новой жизни, но тут резко всё изменилось, — она потупила взгляд, вспоминая нелегкие годы. – Мама тяжело заболела, а отцу до сих пор приходится работать в разы больше чем в Польше.  А потому все домашние дела в основном лежат на мне. Брат редко помогает, но он подрабатывает.
— Подожди. У тебя есть брат? — прервал её Йозеф. Она удивленно посмотрела на него.
— Ты смеешься? Если хочешь, посмеется вот тебе факт – раньше его звали Пшемко, прежде чем он взял имя Рупперт. Он жутко злится, когда я его так называю! — Катажина раскатисто засмеялась. Теперь всё стало на свои места. Внезапно в глазах Йозефа возлюбленная стала не такой уж недосягаемой, и многие вопросы отпали сами собой. Правда ломала крылья полету мучительных фантазий. 
— А я думал, что Рупперт твой молодой человек, и не понимал, почему он до сих пор не дал мне, наглецу,  в морду, — потешаясь над собой, признался Йозеф.
— Что? Нет! Такие парни как Пшемко не в моём вкусе.
— А кто в твоём вкусе?
— Зачем ты спрашиваешь?
— Просто, интересно, — опустив взгляд, ответил Йозеф.
— На самом деле, я сама не знаю, или просто пока не понимаю. Мне человек либо нравиться, либо нет.
— И как ты решаешь, что человек нравиться? — в ответ Катажина пожала плечами.
— Сейчас это стали называть химией. Раньше чувствами, любовью с первого взгляда, неважно какими словами сказать, суть та же.
— Химией? Ты серьезно?
— Вполне! Я как-то читала статью в журнале, что за все наши чувства, в конечном счете, отвечает мозг и химия.
— Не знал, что ты увлекаешься наукой, — серьезно сказал Йозеф, но Катажина рассмеялась.
— Это была всего одна статья, а журнал попал ко мне случайно!
— Случайно ли?
— А ты мне сразу понравился.
— Ммм, — ответил Йозеф не показывая того взрыва, что только что случился внутри. Его глаза забегали. Он хотел сказать ей: «Да, ты тоже мне сразу же безумно понравилась, с первого взгляда, да я просто влюбился в тебя!», но стеной перед ним выстроились слова Киппа. По его теории, Йозеф должен был казаться равнодушным, иногда лишь подкармливая интерес девушки к себе вниманием, но не перебарщивать, тогда она станет его. Йозеф посмотрел на Катажину. Вместо бессмысленного мычания в ответ, она ждала чего-то большего.
— Да, ты мне тоже, — сотой долей процента от того, что хотел сказать, ответил он. Девушка улыбнулась, довольствуясь и этим. Она подсела ближе, совсем осмелев, может от его слов, а может от пузырьков шампанского, так быстро всасывающихся в кровь. Йозеф взял девушку за руку. Её дыхание обжигало лицо. Йозеф начал сомневаться в словах Киппа. «Может, всё-таки стоит испытать себя самого, чем верить чужим советам, людям, прожившим свою, а не твою жизнь?»
Пока Йозеф думал, Катажина недовольно сощурилась. Он всё понял. Сейчас могло случиться то, о чем утром боялся и помыслить. Йозеф крепче сжал её руку и сделал движение навстречу. Сократив расстояния между собой до пары сантиметров, чуть не ударившись лбами, они замерли на мгновение, смотря друг другу в глаза. Поток, не уместившийся и в тысячу слов, за секунду пронесся из одних в глаз в другие. Химия, как сказала бы Кейт, ударила в головы, и больше ни секунды не томя, они поддались желанию.
— Это твой первый поцелуй? — спросила Кейт спустя время.
— Да. А у тебя?
Она улыбнулась и уклончиво ответила:
— Я старше тебя.
— На сколько?
— Разве это важно?
— Нет.
— Вот именно. И не волнуйся, всего на чуть-чуть.
Они ушли, под руку, как какая-то парочка, забыв погасить свет. И хотя в ближайшие недели, танцев могло не быть, (Вигг уезжал, запретив собираться без него), это ничуть не расстраивало Йозефа и Кейт. Они пообещали друг другу обязательно встретиться вне этого подвала. И напрочь отказавшись от того, что бы Йозеф проводил её до порога дома, Кейт умчалась в темноту на развилке улиц, напоследок одарив поцелуем, но уже не столь волнительным как тот, первый. Йозеф  убедился, что Кейт растворилась в ночи и, до конца не веря в произошедшее сегодня, пошел домой.

6.

Вилланд стоял у двери, но не решался постучать. Много лет он  не был в этой квартире, но здесь жил тот единственный человек, которому можно доверить страшную тайну и спросить совета. И, несмотря на прошедшие годы, он был в нём уверен. Ладони вспотели от волнения. Генрих, Отто и другие сослуживцы, называющие себя его друзьями, всегда дурно отзывались о докторе и не упускали момента подчеркнуть, что с ним водиться не стоит. Долгое время Вилланд так и делал, пока не понял, что полностью откровенным может быть только с ним, несмотря на разногласия взглядов и долгую разлуку — он был его единственным настоящим другом.
Вилланд постучал в дверь.  Быстрые шаги поспешили к входу и дверь приоткрылась. Из щели на него смотрела юная девушка и молча,  вопрошала о госте.
— Роза! — догадался он.
— Здравствуйте…
— Кто там, Роза? — послышался женский голос, и тяжелая рука отодвинула в сторону девчонку.
— Майя! Здравствуй!— Вилланд заулыбался, ощутив себя точно в далеком прошлом, в кризисные послевоенные годы. Только теперь, все были старше, а Майя к тому же и толще. Теперь она мало напоминало ту соблазнительную красотку, с которой Йохан на зависть остальным водил под руку всегда и везде. Вилланд взглянул, на Розу. Красота передалась ей по наследству, когда сама мать стала её лишаться: ведь ничто не уходит бесследно.
— Давно тебя не видно, Вилл, — сказала она недружелюбно.
— Замотался совсем. Может, впустишь меня?
— А надо?
— Очень. Я хочу поговорить с Йоханом.
— А может он не хочет говорить с тобой.
— Кто там, Майя? Впусти! — послышался ослабший голос , но Вилл узнал бы его из сотен.
— Йохан! — крикнул он с порога, но массивная женщина преграждала путь.
— Что тебе муж сказал? Ну же! — улыбнувшись, сказал Вилланд, и Майя, нехотя отошла в сторону.
В квартире за все годы казалось, ничего не изменилось, и Вилл еще больше ощутил себя в тех далеких годах, когда провал между ним и Йоханом только начинал разверзаться, будучи лишь небольшой трещиной.
— Йохан! Старый проказник, где ты?
— Он в спальне, — строго ответила Майя.
— Эй! А раньше ты уже в четыре утра был на ногах! Хватит валяться! — Вилл зашел в спальню, и подавился собственными словами.
— А просыпаюсь я так же в четыре. Только не встаю, — сказал Йохан с той же  светлой улыбкой, — Здравствуй, друг.
— Что, черт возьми, произошло?
— Если ты про это, — он кивнул на инвалидную коляску, грозно стоявшую в углу, — про это тебе должно быть известно.
— Я не понимаю!
— Искренне на это надеюсь. Несколько недель назад, меня сбила машина, и я не думаю что это случайность.  В салоне сидело двое в нацисткой форме, очень похожие на твоих друзей.
— Генрих и Отто?! — вскрикнул Вилл.
— Наверное. Сбив меня, водитель дал задний ход и проехался по моим ногам еще раз.
— Я… понятия не имею, зачем им это! Я разберусь с ними! Обещаю!
— Не стоит, друг мой! Они зря старались, мне всё равно осталось не так много.
— Что?
— Кости то срослись бы, но боюсь, не успеют.  Вот так ирония, я врач, но ничем не могу себе помочь!
— Да говори уже, что с тобой! – потеряв самообладание, Вилл перешел на крик. Йохан испытывающе посмотрел на друга.
— Опухоль мозга.
Большие, напольные часы отсчитывали минуту за минутой, унося безвозвратно жизнь, приближая смерть, и двое, молча, лишь теряли драгоценное время.
— Но ведь делают операции! — очнулся Вилланд.
— Делают. Я даже примерно знаю как, я же врач. Но у военного пенсионера и за сто лет не наберется той суммы, что требуется для операции.
— С деньгами я могу помочь!
— Уже слишком поздно. Любое вмешательство будет фатальным для меня. Но, несмотря на боли, я всё же хочу побыть немного в этом мире — с женой, дочерью, другом, — Йохан взял бокал с водой и сделал несколько глотков.
— Вилл, — он строго посмотрел в глаза собеседнику, — ты ведь пришел не просто так.
— Я… просто… — Отрицать было бессмысленно. Чувствуя присутствие смерти, Вилл хотел поговорить обо всем, что только придет в голову, но он действительно пришел не просто так.
— Ты прав, — признался Вилл.
— Не стыдись этого. Всем, так или иначе, что-то нужно друг от друга.
— А что же тогда нужно тебе от меня?
— Для начала уже неплохо было увидеть тебя, — сказал Йохан, улыбнувшись, но рот тут же скривила гримаса боли, — у нас не так много времени! Не хочу, что бы ты увидел, как я кричу и извиваюсь на кровати как змей в очередном приступе. К делу!
Вилл не знал, как начать. Целую неделю он думал об этом разговоре, но когда момент настал, слова склеились в липкий комок мыслей. 
— Мартин. То есть Мозес он… — Вилл бросил взгляд на Йохана. Молодой внутри, жизнерадостный доктор сидел под маской больного старика и смотрел ему в глаза.
— С ним что-то случилось? — беспокойно спросил доктор.
— Случилось. Он не тот, кем я его считал.
— В первую очередь он твой сын.
— Он еврей! — воскликнул Вилл и замер, закрыв рот рукой, но Йохан не дрогнул и мышцей на лице.
— Я знаю, — тихо сказал он.
— Что? Откуда?
— Я лечил его, еще когда он был Циммерманом. Я
думал, что ты знаешь.
— Ничего я не знал! И ты не сказал мне об этом?
— А это что-то меняет?
— Это меняет всё! Ты забыл кто я?
— Ты Вилланд Мердер: человек, который приютил у себя чужого ребенка и воспитывал как своего.
— Черта с два так было, если бы я знал кто он! Разве ты мне друг после того, что скрыл это?
— Самый настоящий. Ведь именно ко мне ты пришел поговорить об этом, — Вилл знал, что Йохан прав, но обида еще свербела в душе.
— Роза рассказывала мне о нем. Кажется, он стал именно тем, кого ты и хотел: верным партии и идеям, активным деятелем и даже командиром отряда. В отличие от Йозефа, да?
Он попал в точку. Родной сын разочаровывал отца чаще, чем приёмный, непримиримой расы ребенок, ставший воплощением его мечты.
— Разве воспитание важнее крови? — дрожа, спросил гость.
— Разве кровь вообще что-то значит?
— Всё! — ответил Вилл.
— Почему же ты тогда взял подкидыша, если кровь значит всё?
Вилл ничего не мог ответить. Может просто потому, что с первых дней полюбил ребенка? Но признаться в этом, равно измене, и он молчал.
— Пусть в нём нет частицы твоей крови, но в нем частица твоей души, — продолжал Йохан, понимая, что времени на молчание нет, — часть твоей личности, характера и темперамента отпечатались в нём и ты с этим уже ничего не поделаешь.
— Так что мне тогда делать? — спросил Вилланд, но Йохан скривил лицо и закричал так, словно они опять попали на поля сражений, только вокруг не свистели снаряды и пули, а враг не шел в наступление, враг был уже в его голове, медленно разрушая мозг.
В спальню вбежала Майя, — Опять! — вскрикнула она.
— Что происходит? — испуганно спросил Вилл.
— Приступ. Уходи! Ему нельзя волноваться!
Делая неуверенные короткие шаги, Вилл не отрывал взгляд от Йохана, пока не столкнулся с кем-то.
— Ой! Простите,  — сказал Роза, и убежала в другую комнату. Крики и стоны становились невыносимы, и Вилл покинул квартиру.

***

— Где ты был, Вилл? — спросила Селма сидя в плетеном кресле перед домом. Она отложила в сторону очередную книги из обширной домашней библиотеки. Позволить себе такой досуг она смогла только когда муж пойдя на повышение нанял домработницу и избавил Селли от рутинных домашних дел. Вначале она была против этого, будучи не в силах смириться с тем, что незнакомая женщина убирается в её доме и кормит её семью. А затем, получив уйму свободного времени, Селли не знала, как им распорядиться. За годы она привыкла к простому распорядку — готовка, уборка, прогулка с детьми, иногда с мужем. Готовила и убирала теперь домработница, дети подрастали и всё реже были дома, а Вилл часто возвращался со службы поздно вечером. Время для неё словно остановилось, и она поняла как много часов в одном дне. Сначала она ходила к подругам, но они либо были на работе, либо занимались теми же домашними делами. И Селма уже хотела просить мужа избавится от домработницы, когда занятие шитьем надоело, а попытки рисовать не удались, но однажды она зашла в гостевую комнату, где еще её покойный отец собрал библиотеку. За одной из книг незаметно пролетел целый день, потом другой. От любовных и бульварных романов она переходила к классике. И Селма больше не скучала по домашней рутине.
Вилл не отвечал.
— Вилл!
— А? Что?
— Где ты был?
—Навещал Йохана. — Селма захлопнула книгу забыв положить закладку.
— А ведь мы и, правда, давно не встречались с ними! Ты пригласил их на ужин?
— Боюсь, они не придут, — он опустил глаза и зашаркал на месте ногами.
— Что? Ты их чем-то обидел?
— Нет! — воспротивился Вилл и рассказал про болезнь Йохана. Селма покачала головой и тяжело вздохнула.
— В таком случае мы сами должны к ним придти.
— Не помню, что бы нас приглашали.
— Йохан будет рад нас всех увидеть, хотя бы напоследок.
— Думаю да.
— Возьмем с собой детей. Все же он спас тогда от болезни
малыша Мозеса.
— Если успеем, — суетливо заметил он, — ему всё хуже.
Вилл знал про Мозеса, этого было достаточно, и он не желал, что бы хоть еще кто-нибудь догадывался об этом. А Йохан на смертном одре мог рассказать правду.
— Если успеем, — повторил Вилл.

7.

Одним телефонным звонком Вилланд и сыновья были вызваны на службу. Отец, на своем новеньком автомобиле подбросил братьев до места сбора, а сам поехал дальше.
На площади собрались отряды гитлерюгенда со всех частей города. В воздухе гудела нескончаемая болтовня. Мартин пробивался через толпу к трибунам, а Йозеф безучастно следовал за ним, высматривая своих подвальных друзей.
Из толпы, как маяк вырастал на две головы выше всех громила Эб. Мартин направился к нему. Там был и Ортвин, Ганс с Фрицем и в стороне нервно расхаживал Гюнтер.
— Почему наш командир приходит позже всех? — спросил Ортвин не у Мартина, но у окружающих, — потому что он — командир! – торжественно ответил на свой  же вопрос Ортвин.
— Что происходит? — спросил Мартин. Он сделал вид, что не обратил внимания на лесть, однако она ему понравилась. Подошел Йозеф.
— Да никто толком не знает! — воскликнул Фриц.
— Одни слухи.
— Надеюсь, ни один из них не верен, — сказал Гюнтер
— Эй, как тогда всё прошло, с полицией? — шепнул Мартин на ухо Ортвину.
— Отлично! —  не понизив голоса, ответил он, — они все глупые и дальше носа своего не видят. Не успели мы добежать до места, как я нырнул за дом и скрылся. У вас тоже всё прошло хорошо?
— Более чем.
Микрофон оглушительно засвистел и все прикрыли уши, проклиная жуткий звук. Город погружался в ранние сумерки поздней осени и холод пробирал тела. За трибуну встал мужчина в форме.
— Сегодня, девятого ноября скончался Эрнст Фом Рат немецкий дипломат в Париже подстреленный накануне Гершелем Гриншпаном, — евреем, — в толпе раздались возмущенные голоса, — Германский народ сделал необходимые выводы из преступления. Он не будет терпеть невыносимую ситуацию. Сотни тысяч евреев контролируют целые секторы в немецкой экономике, радуются в своих синагогах, в то время как их соплеменники в других государствах призывают к войне против Германии и убивают наших дипломатов.
Йозеф ткнул брата в спину и тот обернулся. Позади них стояли толпы гражданских, с камнями и палками в руках. Теперь толпа ребят в коричневом, выглядела ничтожной каплей по сравнению с вышедшими на улицу горожанами.
— Национал-социалистическая партия не унизится до организации выступлений против евреев. Но если на врагов рейха обрушится волна народного негодования, то ни полиция, ни армия не будут вмешиваться, — горожане одобрительно загудели. Цитируя обрывки из газет, и речей других ораторов мужчина за трибуной разжег гнев толпы. Где-то вдалеке послышался звук бьющегося стекла и как команда «фас» сорвал с места людей, вершить народное правосудие.
— Эй, ну так что теперь, командир? — спрашивали Мартина поочередно каждый из ребят.
— Как что? Разве не этого мы ждали? Мы сделаем это даже не как члены гитлерюгенда, а как граждане своей страны! — И они бросились вслед за механиками и пекарями, врачами и портными, всеми, кто считал этой ночью своим правом мстить.
Распознать еврейские магазины было просто — уже давно на витринах красовались шестиконечные звезды, нарисованные против воли хозяев. Точно магнит эти знаки притягивали к себе погромщиков.
Яков напрасно закрывал замок в свою лавку ибо прямо возле его головы разбив дорогую витрину из бельгийского стекла прилетел булыжник. Толпа ликовала, а звон стал сигналом для остальных, и вот уже улица заполнилась шумом и грохотом. Люди с кувалдами наперевес бросились в помещения, круша мебель. Под тяжелой дробящей силой столы и стулья, пережившие почти  столетие, великую войну, кризис и короеда разлетались в щепки и годились теперь разве что для дров. Более предприимчивые погромщики хватали ценности и уносили с собой. Из окон одного из домов высунулся наполовину диван и рухнул прямо перед опешившей толпой.
— Вы что творите, придурки? — раздался голос снизу и коллеги по погрому, показавшись из окна что-то невнятно ответили. Из соседнего окна той же квартиры вылезло пианино, но через мгновение, под чей-то выкрик «Стой!» его затащили обратно.
— Оставь! Всегда хотел, что бы мой сын научился играть! Понесли по лестнице! — кричал молодой, заботливый отец.  Из квартиры напротив, выносили вазу и набор посуды, чудом уцелевшие после урагана кувалд и труб. Уходя, один из мстителей услышал прерывистый кашель и, бросив добычу, вернулся в квартиру. Он тихо подошел к незамеченной ранее двери окрашенной в тот же цвет что и стена и резко дернул за ручку. Из стенного шкафа вывалился прямо к ногам незваного гостя мужчина — хозяин квартиры. Тяжелый удар сапога пришелся прямо в живот, и несчастный скрутился на полу от боли. Он потянулся к фотографии в разбитой рамке, но получил еще один удар.
— Вор! Убийца! — без конца повторял погромщик, а хозяин квартире всё тянулся к фотографии и наконец, достав ее, показал своему палачу: оттенки серого запечатлели на листе матовой бумаги шестерых солдат Мировой войны, на одного из которых еврей указывал пальцем.
— Что? Солдат? Ты? — Хозяин утвердительно закивал, продолжая кашлять и не в силах сказать и слова.
— Не лги мне! Из-за вас мы проиграли войну! Не может быть жид солдатом!
Он занёс ногу над головой старого бойца. На мгновенье шум с улицы стал казаться четче, а тусклый свет в квартире ярче. Это будет очень громкая ночь, и не стихнуть ей до позднего осеннего рассвета — подумал ветеран, перед тем как удар по голове не обрушил на него пелену забвения и тьмы.

***

— Надо же было это устроить в канун пятнадцатилетия путча! — сказал Вилланд сидя за рулем своего автомобиля. Он спешил на ежегодные празднества и вручения званий по этому поводу. Уже прошло шествие по тому же маршруту что и пятнадцать лет назад при неудачном походе на Берлин, возложены цветы к могилам погибших. Теперь следовало выслушать речь и получить новую должность. И, несмотря на то, что церемония еще не началось, Вилланд знал, что сегодня его и многих других примут в СС. Его, Генриха и даже Отто. «Генрих и Отто», — злобно прошептал он имена.
Оставить машину пришлось далеко от места сбора. Вилланд пробирался через оцепление к своему месту, а затем увидел  Генриха и Отто. Вилланд взглянул на них — те же лица, так же улыбаются  и приветливо машут рукой. Но эти двое совсем недавно давили машиной больного раком старика, затем дали задний ход и еще раз проехали, дробя кости. Улыбки превратилась в звериный оскал, и Вилл не в силах был подойти к старым товарищам. На трибуне зашевелись тени и голос вырвался из динамиков. Представление началось.

***

— Мартин, черт возьми, куда мы так спешим? – задыхаясь, спросил Йозеф.
— Да! Я еще ни одного стекла не разбил, — возмущенно кряхтел Фриц, а Ганс соглашаясь, кивнул. Мартин остановился и посмотрел на отряд.
— Это всё не серьезно. Я же виду вас в место поинтереснее! — сказал он и опять пошел быстрым шагом. Ребята непонимающе переглянулись, но последовали за ним.
— Эй, а тебя я еще не видел с нами, — прошипел Йозефу Гюнтер.
— И что? — удивился он.
— Как что? Откуда я знаю, можем ли мы тебе доверять!
— Я брат Мартина, — сказал Йозеф. Гюнтер удивленно захлопал глазами.
— Вы ничуть не похожи.
— Хочешь сказать мы с Эбом две капли? – вмешался Ортвин, услышав неловкий разговор, — Разве брат этот тот, на кого ты похож? — обернувшись, Гюнтер посмотрел на них. — Мы с братом можем быть и совсем разные, но и он и я всегда уверены,  что поможем друг другу несмотря ни на что. Вот это значит быть братьями, — с напущенной торжественностью сказал он. Гюнтер не хотел спорить, видя, что у Ортвина на поводке оглобля размером со шкаф, хотя и засомневался в искренности их братских отношений.   
— А мне всегда казалось, что вы братья, разве нет?  — спросил Ортвин, потрепав за плечи Ганса и Фрица.
— Что? Нет. Мы знакомы то не больше года, — ответил один из них.
— А как будто всю жизнь!
— Это еще почему? — удивились оба и задав вопрос одновременно.
— Вот именно потому! Если молчите, то оба, вместе, если говорите, тоже вместе.
— Просто я люблю те же вещи, что и Ганс, — сказал Фриц.
— А я ненавижу то же, что и Фриц, — сказал Ганс.
— Браво! — зааплодировал Ортвин, — Вы больше братья, чем любой из нас!
— Нет, просто мы друзья.
Не держа в руках ни кувалды, ни даже камня, отряд Мартина выделялся среди бушующей толпы. Улицы были покрыты осколками  окон. Прямо перед ними крепкий штурмовик волочил за бороду старого еврея. Очевидцы весело загоготали, когда дед упал, и штурмовик стал тащить его прямо по брусчатке, держа за бороду, словно на поводке. Мальчишки сокрушались, что еще не приложили к погромам руку, но командир требовал терпения.
— Подождите! — вскрикнул Гюнтер и остановился. Его взгляд приковала одна из многих витрин бесконечно тянущихся вдоль первых этажей. Она была еще целой, а шестиконечная звезда блестела совсем свежей краской, источая токсичный запах.
— Что еще? У нас нет на это времени!
— Я ждал этого десять лет! — Гюнтер схватил с земли камень и швырнул в стекло, но то лишь слегка треснуло.
— Чертов стекольщик! — яростно завопил он и бросил камень побольше, но трещина только слегка расползлась. Гюнтер тяжело задышал, а по щеке скатилась едва заметная слеза. Но вдруг в злосчастное стекло прилетело еще два камня, затем уже четыре. Фриц, Ганс, Ортвин и Эб взяли еще по камню. Надежду внушал здоровенный булыжник в руках Эба. Он тяжело ухнул, и победоносно швырнул камень,  разбив толстое стекло. Осколки падали и растворялись среди тысяч подобных. Лицо Гюнтера просияло, и он готов было ворваться внутрь, круша всё на своём пути, но Мартин поторопил отряд.
— По дороге расскажешь эту занимательную историю! Мы и так уже опаздываем! — сказал командир и, не оборачиваясь, пошел вперед. Отряд безропотно последовал за ним. Раньше, обязательно кто-нибудь возмутился, но сейчас никто не хотел спорить с убийцей Мозеса Бернштейна. Только Йозеф задержался на минуту и, плюнув на всё, схватил камень. С краю, оставался не выбитый кусок стекла и он, прицелившись, бросил снаряд. Глазомер подвел, и Йозеф угодил в окно квартиры выше. Из окна показался силуэт испуганной девушки, и Йозеф пристыженный поспешил за отрядом, пряча лицо.
— Так что там с этой витриной? — спросил Ортвин, озвучивая всеобщий интерес.
— Давняя история, — нахмурившись, сказал Гюнтер, — мой отец, был потомственным стекольщиком, выдувал разные изделия вазы и графины. И даже в кризисные времена, ему удавалось не лишиться всего, но однажды появился этот магазин, — он запнулся, словно не желая дальше рассказывать.
— И что потом? — спросил Фриц.
— Типичная история! Тот магазин, — он указал пальцем на оставшийся позади прилавок, — открыл еврей. Он не был стекольным мастером, но продавал стекло и изделия из него. Где-то скупал дешевле и продавал всю эту дрянь так, что у моего отца клиентов становилось всё меньше. Тогда и я узнал, что такое мечтать пусть даже о корке хлеба лишь бы заглушить это сосущие чувство в желудке. Но голод был ничтожен по сравнению с тем, что я увидел, едва мне исполнилось шесть лет. То место, — он снова указал большим пальцем на разбитую витрину, почти исчезнувшую из поля зрения, — то место я мечтал разрушить большую часть жизни, — теперь даже Мартин замедлил ход, прислушиваясь. — Уже после разорения, мы гуляли с отцом и, проходя мимо этой лавки, он схватил камень и швырнул в витрину, но она не дала даже трещины. Он поднял камень и попытался еще, тот же результат. Поганый жид вышел из своего гадюшника и, улыбаясь, постучал по стеклу — Бельгийское, трехслойное, — сказал он гордо ухмыляясь. Тогда ноги отца подкосились. Он упал на колени и зарыдал. Через два дня он повесился в своей мастерской, — подвел итог Гюнтер и только шум погромов не дал гнетущему молчанию подчеркнуть трагичность истории. Они вновь ускорили шаг, и Мартин воскликнул — «Пришли!»
Возле высокого старинного здания толпились другие отряды гитлерюгенда, а у входа стояли, рыча двигателями несколько грузовых машин.
— Где мы?
— Да, где? — дублируя друг друга, спросили Фриц и Ганс.
— Религиозная школа, — прошептал Йозеф.
— Верно. Еврейская религиозная школа, — уточнил Мартин. Приближаясь, они сливались с остальными, ждущими отмашки бойцами пока полностью не растворились в толпе.
— Заперто! — кричали где-то у входа.
— Значит ломай!
Тяжелые, старинные ворота,  неохотно поддавались на уговоры кувалдой и топорами, но это был лишь вопрос времени. Осада могла завершиться, очень скоро перейдя в наступление.  Парень, со шрамом на лбу и редкими юношескими усами взобрался на крышу грузовика и сделал объявление:
— Берите их себе по размеру! Юнгфольк в корпус начальных классов, гитлерюгенд в старшие! Жидёнков хватит на всех! — толпа одобрительно заликовала, — и тащите всех по грузовикам, мы приготовили для них путешествие! — по рядам пробежала волна восторга.
— А Эб пойдет хватать учителей и всех взрослых! – гордо сказал Ортвин и привстал на носочки что бы похлопать по плечу брата.
— Он же сказал, берите себе по размеру, так что Эбу придется таскать сразу по трое взрослых! — сказал Мартин и все, ухмыльнувшись, закивали, все кроме Эба.
Йозеф смеялся вместе со всеми. Но когда он собрался с мыслями, своими собственными, а не с царившим коллективным разумом, что на миг овладел им, он вспомнил Киппа, Дирка и Вигга. Никого из них он не видел на погромах.
Осенняя ночь осветилась холодной луной и горящими еврейскими кварталами. Раздался крик, когда наконец дверь в религиозную школу слетела с петель под натиском незваных гостей. С глухим ударом преграда рухнула, освободив путь к наступлению. Из окна первого этажа выпрыгнул молодой раввин, надеясь незаметно улизнуть, но здание уже было окружено. Едва его ноги коснулись земли, как тяжелый удар в челюсть навсегда изменил почти идеальный прикус раввина и белые зубы посыпались на лужайку. Ухватив за бороду,  его поволокли навстречу неизвестности.
Коричневая масса гитлерюгенда, просачивалась в узкую дверь, сметая с пути преграды. Классы оказались пусты, но погром был неизбежен — шкафы валились на пол, стекла окон звеня, осыпались под ударом летящих стульев, а на доске особо творческие личности писали непристойности. Книги летали из угла в угол — рваные, растрепанные не в состоянии больше  учить и наставлять. Вместе с ненавистной религиозной литературой под удар попали и нейтральные учебники математики, немецкого языка, физики, точно такие же по которым учились (или только еще учатся) и все эти мальчишки в коричневых рубашках. Портреты со стен срывали и топтали ботинками, оставляя грязный узор на семитских лицах и в суматохе, под удар попадали, и портреты выдающихся немцев невозмутимо смотрящих на запал страсти патриотов Германии.
Йозеф держался поближе к отряду Мартина и в этом бардаке эти ребята  казались надежнее остальных. Они не громили классы в слепой ярости, а следовали за своим командиром и потому Йозеф был искренне удивлен, как и когда его брат, такой нервный и неуклюжий завоевал уважение. Йозеф не знал, какой механизм щелкнул в голове брата, изменив его.   
Они первыми ворвались на второй этаж школы, и по узкому коридору раздался топот семи пар тяжелых ботинок. Здесь еще всё было целым — портреты висели на стенах, цветы в горшках не были разбиты и перевернуты, а паркет не измазан грязью с подошв вершителей правосудия. В конце коридора показался мальчик лет восьми. Он удивленно смотрел на гостей, но вдруг скрылся, захлопнув за собой дверь. Мартин ускорил шаг, ребята не отставали.
— Сгоняем всех вниз к грузовикам, — сказал Мартин.
— И куда их повезут? — спросил брат.
— В мэрию, — коротко ответил он.
— Зачем? — спросил Йозеф, но Мартин не ответил, а только выругался, когда дернул за ручку двери. Дети заперлись изнутри. Он навалился всем весом и попытался вынести дверь плечом — тщетно.
— Лучше сразу открывайте! — крикнул он и вдруг почувствовал на себе тяжелую руку, что отодвинула его в сторону. Эб молча, одним ударом вышиб дверь, а замок упал перед ногами вошедших.
— Хватайте их! — закричал Мартин,  увидев, как дети толпятся возле окна и по канату из простыней сбегают прочь. Малыши обернулись и испуганно посмотрели на ночных гостей. Воспитанники школы уже никуда не бежали и готовы были принять свою судьбу. Мартин подошел к концу импровизированного каната и отвязал конец от отопительной трубы. За окном раздался невнятный крик и глухой удар о землю. Дети подбежали к окну, но Йозеф, растолкав остальных, выглянул на улицу.
— Ты что творишь? — яростно вскрикнул Йозеф.
— Здесь не высоко. И тем более он пытался сбежать, — ответил Мартин. К упавшему мальчику уже подошли окружившие дом «коричневые рубашки» и поволокли за собой. Еще два беглеца неслись неимоверно быстро для их возраста, но одного всё равно настиг крепко сложенный, атлетичный член гитлерюгенда. Последний ребенок обернулся, не прекращая бежать, он посмотрел в окно школы, в котором исчезали лица его палачей, становясь все меньше. А Мартин, прищурившись, смотрел на мальчишку: с короткой стрижкой, и пухлый он удивительно быстро двигался. Забежав за здание, он окончательно исчез. 
Ганс за ноги вытягивали из под кровати мальчишку который отчаянно за что-то держался. Возьмись за него Эб, и наверно оторвал бы ноги. Наконец и самых непокорных удалось усмирить. Почти что ровным строем дети потопали по коридору и вниз прямо к ждавшим их грузовикам. Одна машина уже была заполнена и медленно отъезжала, как утверждал Мартин в мэрию. Осенняя ночь становилась холоднее, и пробирающий сквозь тонкие одежды холод, свирепо покалывал дрожащее тело. Подопечные Мартина поспешили обратно внутрь, и, плутая по коридорам, наткнулись на широкие распахнутые двери зала для служений. Религиозные атрибуты и буквы на стенах похожие, как сказал Ортвин, на комки лапши раззадорили пришедших. Ганс и Фриц молча переглянулись и наконец, предались долгожданному погрому. Гюнтер начал бить всё что раскалывалось и звенело. А Ортвин с удивительным спокойствием разглядывал зал, и казалось, понимал, что написано этими странными буквами.
— Ты понимаешь, что здесь написано? — спросил Йозеф, не отрывая взгляда от полотнища с шестиконечной звездой. Раньше он видел её только на витринах еврейских магазинов, думая, что это какой-то оскорбительный знак, и он не ожидал увидеть её здесь.
— Нет. Боюсь даже представить, как это всё будет звучать, — Ортвин усмехнулся, прохрустел пальцами и продолжил рассматривать зал, — врага надо изучить. Понимать, за что мы его ненавидим. Тогда эта ненависть приобретает совсем иной вкус, более  насыщенный, щадящий, — он зловеще потер руки.
— А разве ненависть не возникает как раз таки из-за непонимания?
За спиной в дребезги разлетелось последнее в помещении стекло.
— Что ты, черт возьми, делаешь? — закричал Ортвин, и его спокойствие точно унесло сквозняком.
— Посмотрите туда! — не обращая внимания на претензии Ортвина, бросился через поваленные скамьи и оскверненные святыни к заветной цели Гюнтер.
— Что это? — спросил Мартин, стоявший в стороне всё это время, но бурля изнутри отвращением к этому месту.
— Тора, — ответил Ортвин.
— Точно! — воскликнул Гюнтер и растянул огромный свиток на блестящем лакированном столе.— Они говорят, что это огненные буквы, и их нельзя трогать, —  он ткнул в лист, оставив грязный след, — Не жжет! Смотри-ка, эти жиды опять всех обманули! — он зашуршал бумагой и разорвал свиток пополам. Веселье продолжалось.
Они вышли из школы, когда утреннее осеннее солнце уже залило улицы своим тусклым светом. Повсюду сверкали осколки стекла, отражая оранжевый свет, а неприступная тишина давила на ум, словно все звуки застыли и уснули в эту ночь. Йозеф бросил взгляд на разбитое им ночью окно, вспомнил дрожащий силуэт девушки и пожелал всем сердцем, что бы та незнакомка его простила. Или хотя бы не встретила вновь.

8.

Металлический звон будильника развеял остатки вечернего сна. Йозеф лениво перевернулся на бок и ударил по надоедливому механизму. Ровно восемь. Стрелки часов продолжили движение, и парень вновь чуть не провалился в беспамятство, но мысль о предстоящей встрече вернула его к реальности. Йозеф  вскочил с постели, скинув толстое одеяло на пол. В шкафу его ждало новая одежда, раздобытая через знакомых Вигга. Он провел рукой по мягкой ткани и, одевшись, едва узнал себя в зеркале. Он выглядел взрослее и слегка вызывающе, но скрыл это под длинным серым плащом. На улице было холодно и по-зимнему темно. Снег за окном лишь иногда срывался с безлунного неба, а леденящий ветер отнимал несколько градусов оставшегося с осени тепла. Убедившись, что достаточно бодр для самой длинной в жизни ночи, Йозеф надел лакированные ботинки и незаметно покинул дом.
В назначенном месте уже ждали остальные свингеры, дрожа толи от холода, толи от нетерпения. Среди них не было ни Кейт, ни её брата Рупперта. Сердце Йозефа сделало один сильный удар, сокрушая всё естество и вновь пошло как обычно. Сомнения и тревога окутали мысли, но дуновение морозного ветра вернуло в чувство.
— Всем привет! — сказал Йозеф.
— Привет, — ответил Дирк, но остальные лишь молча, кивнули.
— Где Кейт?
— Она не хочет тебя видеть, — ответила Джесс. Она крепко сжала руку Киппа и презрительно посмотрела на Йозефа.
— Что? Почему?
— А сам не догадываешься? — она перешла на крик.
— Тише, тише — успокаивал её Кипп.
— О чем речь?
— Когда был этот погром…
— Хрустальная ночь, — уточнил Дирк.
— Да именно. Тогда ни один из нас в ней не участвовал, — он сделал паузу, набрал воздуха в грудь и вынес приговор, — кроме тебя.
Больше всего Йозеф боялся, что  будет именно так. Он давно не виделся с ребятами и не знал, как обстоят дела. Только однажды он встретил на улице Киппа, сообщивший ему, что Вигг, наконец, даёт добро на поход в клуб. Сказал где, и когда встреча.
— Это было против моей воли! Но как вам удалось избежать этого?
— Сейчас это не важно. И даже не так важно, что ты там был. Другое дело, что ты сделал.
— Что? Что я сделал?
— Она тебя видела, — вмешался Вигг, — как ты бросил тот камень в окно. В её окно.
Воспоминания волной накрыло Йозефа. «Всего один камень! Один камень и одно окно я разбил в ту ночь», — хотел оправдаться он, но слова застревали в глотке.
— Ты её очень напугал, она увидела тебя совсем другим, — сказала Джесс.
— Еще я узнал, что твой отец служит в СС. И теперь не знаю, можно ли тебе доверять, — сказал Кипп, и Йозеф содрогнулся от его слов. Кипп — самый близкий из всей подвальной братии человек перестал ему верить! Йозеф почувствовал себя виноватым: Перед Киппом, Кейт и всем миром за ту ночь. 
— Я думаю, тебе не стоит идти с нами, — сурово сказал Вигг, — если ты будешь знать, где то место, тебя могут расколоть, например собственный отец.
— Да, лучше не иди, — сказал Кипп и едва заметно, заговорщицки подмигнул. Йозеф не стал спорить. Да сейчас бы он и не смог.
— Привет! — раздался женский голос за его спиной.
— Привет, Эмма! Тебя только и ждем, — сказал Дирк и ухватил её за руку.
— А что вы такие кислые?
— Ничего, Эм, просто не все сегодня смогут пойти, — ответил Вигг и посмотрел на Йозефа.
— Ох, как жаль. Но в следующий раз не подведи!
— Он не подведет, — ответил за него Кипп. Они развернулись и ушли в ночь. Йозеф смотрел на удаляющиеся силуэты и не винил никого, кроме себя.
«Из тысяч окон… Нет! Десятков тысяч окон в этом чертовом городе я угодил именно в её!» — проклинал себя Йозеф, не замечая, что идет незнакомым путем. Фонарных столбов становилось меньше, а те, что и были, давно погасли, и темным строем, точно караульные ночи тянулись вдоль пустых улиц. С каждой минутой ночь всё больше вступала в свои права, а холод сквозь тонкий плащ пробирал до дрожи. Здания вокруг создавали впечатления промышленного района, и громады труб вздымались ввысь. Вдруг послышались голоса. Бросившись за угол здания, Йозеф ударился ногой об торчащий камень и тихо выругался. Голоса перешли на шепот, а шаги замерли. Йозеф вжался в углубление старой кирпичной кладки, наподобие ниши. Летом здесь обычно пахнет сырость и плесенью, но сейчас лишь тонкая корка льда покрывала стену, по которой скользила спина. Голоса стали громче, а затем послышались одинокие шаги, приближающиеся прямо к Йозефу. Тело парализовал страх. Надеясь на помощь темноты он оставался на месте, но серебристая луна предательски показалась из-за облака, осветив тело.
Силуэт возник перед глазами на фоне черного неба. Йозеф задержал дыхание, хотя человек смотрел прямо на него. Заслонив луну головой, он точно святой с ореолом глядел на измученного путника.
— Ну что там, Кипп? – послышался издалека знакомый голос — это Вигг.
— Да ничего, — он пронзительно посмотрел на Йозефа, — это кошка. Идём. — Йозеф так и сполз по скользкой стенке и присел на холодную землю.
Компания стала удаляться.  Йозеф встал и незаметно побрел за ними. Оставалось только быть тихим, и они сами приведут его к клубу. А там была Кейт. Её образ затмевал все страхи этой ночи.
Несколько раз ребята, оборачиваясь на звуки позади, но Кипп всех убеждал, что не стоит волноваться. Йозеф это слышал — «всё же он мой друг», — думал он. Шагая по лабиринтам  зданий, они вышли к ангару, на вид пустующему и мертвому. Вигг постучал по железной двери, и металлический гул разнесся в тишине точно он бил по пустой бочке. Изнутри послышался скрежет задвижки, и глухой звук запрещенной музыки, дверь отворилась. Йозеф наблюдал из-за угла. Вигг что-то сказал в темноту ангара и затем все вместе они зашли. Йозеф подбежал вслед за ними и постучал. Дверь упорно не хотели открывать, но и он не менее упорно продолжал стучать. Наконец грохот стал невыносимым, и дверь открыли.
— Подождать не мог? — возмущался парень в толстом свитере и обиженно натянул воротник на подбородок.
— Я думал меня не слышно.
— Думал он. Твоё имя?
— Имя?
— Список! —из темноты он вынул лист и ткнул пальцем. Йозеф напрягся. Сейчас всё могло пойти крахом, из-за жалкой бумажки и крепкого парня в нелепом свитере.
— Йозеф Мердер, — сказал он, готовясь быть выставленным вон. Парень бесшумно шевелил губами и водил пальцам в поисках имени.
— Что-то не вижу я тебя, парень, — сказал он прищурив из без того крохотные глазки.
— Я шел с Виггом, Киппом и Дирком, но припоздал, — попытался солгать он. Парень в свитере опустел глаза и перевернул лист.
— Ах да! Точно. Йозеф Мердер. Ты затерялся между именами своих друзей. Они только что были. Проходи! Свинг Хайль!
— Свинг Хайль.
Дверь захлопнулась за Йозефом, и внутри стало совсем темно. Парень в свитере включил фонарь, и тусклый свет обнажил взору пошарканные стены индустриального здания. Они шли вперед, а густая тьма пожирала пространство за ними. Музыка становилась громче, стали различимы инструменты, голоса. Вдруг перед ними открылась дверь, и свет десятков электрических ламп ослепил обоих.
— Вперед. Сними только свой уродский плащ! – сказал напоследок парень и вернулся к себе, во тьму.
Звуки труб, гитар и барабанов наполняли вибрацией воздух, заставляя людские тела изгибаться в танце. Пухлый саксофонист раздул щеки и от того казался еще толще, а его пальцы больше похожие на сосиски вопреки всему ловко скользили по инструменту. Барабанщик самозабвенно отбивал ритм, закрыв глаза, и казалось, был где-то за пределами нашего мира. Йозеф прошел вглубь танцующей толпы, вглядываясь в лица девушек. 
Кейт танцевала с Руппертом. Йозеф раздул ноздри и покраснел.  Первобытные чувства овладели им при виде соперника, несмотря на то, что Рупперт был только братом девушки. Танец закончился, а музыканты дали себе и другим пару минут передышки. 
— Что ты здесь делаешь? — сказал за спиной голос и Йозеф ощутил толчок. Он обернулся. Вигг смотрел на него неодобрительным взглядом, оставив партнершу — миниатюрную брюнетку в желтом платье.
— Имею право! — резко ответил Йозеф, —  я заплатил взнос, помнишь?
Вигг скривил лицо и нехотя, но согласился. К тому же о возврате денег речи быть не могло, ведь он уже прикупил себе новый костюм.
Кейт осталась стоять одна, без Рупперта. Йозеф бросился к ней, расталкивая всех на своём пути.
  — Кейт! — воскликнул он, но девушка отвернулась. Парень подошел совсем близко и положил ей руку на плечо. Позади, раздался возмущенный ропот тех, кого Йозеф задел.
— Прости, прости, прости меня, — стал повторять он словно молитву, но его бог был немилосерден.  Кто-то поволок его за шиворот и через мгновение кулак Рупперта заехал прямо в левый глаз Йозефа.
— Прекрати! — вскрикнула Кейт и толкнула брата.
— Ему здесь не место! Ты сама видела, что он творил, а теперь, этот боломут здесь! Не удивлюсь, если сегодня же он побежит докладывать своим командирам о клубе!
Когда Рупперт закончил речь уже весь зал смотрел на них. По толпе пробежала шепот волнения, музыканты начали играть успокаивающую мелодию.
— Кейт, я не знал. Я вообще случайно попал в твоё окно — тихо сказал Йозеф. Её глаза увлажнились и заблестели, но всеми силами она старалась сдержать слёзы, сохранить гордый вид. Вокруг стопились все знакомые и незнакомые, только Киппа не было видно. Йозеф подошел ближе к Кейт и ощутил её дыхание: тёплое и влажное, точно испарения с раскаленного камня. Ближе. Теперь запах её духов ударил в нос и опьянил как тогда, в первый раз. Наконец он обнял её и прижал, словно они не виделись много лет. Кейт заплакав, произнесла:
— Прощаю… Прощаю!
Надрывающий железную глотку свисток заглушил музыку, и гости клуба взволнованно обернулись. Йозеф выпустил из объятий Кейт и посмотрел в сторону входа, откуда донесся отвратительный звук. Облегчение от прощения, освежающим бризом пронесшееся по телу вдруг превратился в жгучий страх, опускающийся от головы к сердцу. Он прекрасно понял, что сейчас подумали Кейт, Вигг и остальные и почувствовал, как хватка дорогой ему девушки ослабевает, мучительно лишая руки её тепла.
— Ты! — яростно воскликнул Рупперт и с остервенением бросился на Йозефа, но тот смотрел лишь на Кейт. Её слезы еще не высохли, но лицо уже налилось яростным румянцем, исказившись в презрении обманутой женщины.
— Кипп был прав, — прошептала она.
«Оправдываться — бесполезно», — понимал Йозеф, но искренним взглядом упорно пытался сказать ей — «Я не причастен к этому! Я не лгу!»
Музыканты на сцене похватали инструмент и скрылись за кулисами. Толпа суетливо зашевелилась, но когда незваный отряд гитлерюгенда перешел в наступление, сверкнув черными дубинками, всех охватила паника. Удары посыпались, словно горный камнепад. Крики и брань заполнили зал. Одни свингеры бросились в драку с непримиримым соперником, в то время как другие покорно пошли на выход, однако все равно получали удары по спине и почкам. Йозеф получил хлесткий удар по лицу, но не от дубинки правосудия в коричневом, а от ладони Кейт. Она в последний раз взглянула в его потерянные глаза и ведомая крепкой рукой брата растворилась в толпе.
Йозефу было уже на всё плевать, и он просто стоял пока другие, словно потоки воды обтекали его неподвижное точно камень в бурной реке тело. Испуганные лица проплывали мимо потухшего взора, пока знакомый голос не вернул его к жизни.
— Конец вашим грязным танцам! — возвещал голос.  «Мартин!» Йозеф повернул голову и встретился глазами с братом. Тот был не менее удивлен, встретив его здесь и, придя в себя, грозно двинулся в его сторону. Йозеф ощутил прилив крови в ноги и понял, что пора убираться. Уносимый потоком людей, он двигался прямо в руки палачу, но другого выхода парень не знал и лишь в надежде бросил взгляд на сцену, где, однако непрошеные гости уже тащили музыкантов из-за темных кулис.
Чья-то рука крепко схватила Йозефа за плечо и поволокла против течения толпы. Он не понимал что происходит, но поддался неведомой силе, ибо только она уводила от брата. Не понимая как, Йозеф оказался на улице, а спасительная хватка ослабла. Он обернулся.
— Кипп! — радостно воскликнул беглец, но тут же остолбенел. Друг был облачен в знакомую форму коричневого цвета и, ухмыляясь, глядел на него.
— Удивлен?
— Все… Все подумали, — задыхаясь от волнения говорил Йозеф, — все подумали что это сделал я!
— Так и черт с ними! У них нет будущего! Все эти танцульки — чушь! — он презрительно махнул рукой, — Надо взрослеть, Йозеф, примкнуть к тем, кто сильнее, за кем будущее, а не прятаться всю жизнь в подвалах от патрулей!
«Неужели, это тот самый Кипп? — не веря в услышанное думал Йозеф. — Неужели с самого начала он притворился?»
— А Кейт? Теперь она меня ненавидит! — вспомнил он и сжал кулаки.
— Твоя Кейт, она же Катажина мало того что полячка, так еще и дочь бывшего коммуниста. У тебя не могло с ней быть ничего серьезного.
— Ах ты ублюдок! — выругался Йозеф и замахнулся кулаком,  но Кипп ловко уклонился от удара.
— И это твоя благодарность? За то, что я вытащил тебя, избавил от поездки в центр и воспитательных работ?
— Это всё бестолку — тяжело дыша, сказал Йозеф, — мой брат меня видел здесь.
— Ну, это меньшее из бед. Максимум что он сделает, расскажет отцу.
— Уж лучше на принудительные работы.
— Беги отсюда, пока остальные не спохватились.
— Сначала ответь мне, зачем ты всех убеждал, что предатель я?
— Мне просто надо было отвести от себя подозрения, создать образ врага. Ничего личного, правда. Ты отличный парень. Мы могли бы хорошо дружить.
— Ни за что!
— Время покажет, кто тебе друг, а кто просто учитель танцев, — улыбаясь, сказал Кипп.
— А что будет с Кейт?
— Не думай об этом. Уходи. Сюда уже приближаются наши.

9.

В полумраке отцовского кабинета механизм часов всё громче отчитывал уходящие секунды. Монотонное тиканье давило на разум, а лампа на письменном столе — единственный источник света, мерцала в своих последних часах жизни. Отец задумчиво катал карандаш пальцами по массивному столу: взад-вперед. Он на мгновение остановился. Сыновья, сидевшие напротив, перестали дышать, в ожидании вердикта. Отец, молча, окинул взглядом отпрысков, готовых сейчас по щелку пальцев вгрызться друг другу в глотки, но снова взялся за карандаш. Взад-вперед. После получасовой речи, лицо Мартина еще было красным, и жилы пульсировали на блестевшем от пота лбу. Брат сдал брата со всеми его грехами, как то и требовалось. Йозеф же был бледен и недвижен. На лице сиял свежий фингал, но мысли были совсем не о том. Кипп – предатель. Кейт – думает, что облаву устроил он, Йозеф. Два очень важных в его жизни человека теперь никогда не будут с ним. Родительское наказание меркло перед этим.
Отец отложил карандаш. Правоверный сын в предвкушении учащенно задышал и ехидно посмотрел на брата. Как и Йозеф, Вилланд сейчас думал совсем не о том, что рисовало воображение Мартина. Он не размышлял о наказании Йозефа, но о Мартине были его мысли, о Мозесе. Отец резко встал, и, ссылаясь на важную встречу, потребовал немедленно покинуть кабинет. Дети удивленно переглянулись, но не посмели перечить и покорно направились к выходу.
– Мартин! – окрикнул Вилланд приемного сына.
– Да?
– Что, по-твоему, значат нация и кровь?
– Всё! — без колебаний ответил он.
Вилл зашел в гараж и щелкнул выключателем. Помещение озарилось светом, и он сотнями бликов заиграл на кузове служебного автомобиля. Черный Мерседес, последняя модель, выпущенная специально для служащих СС. Вилл провел рукой по глянцевым округлостям крыла, бережно нажал ручку двери и сел в машину.  Двигатель зарычал. «Ворота!» — вспомнил водитель и вышел из автомобиля. Задвижка со скрипом поддалась усилию, и блеклый свет ослепил серостью поздней осени. Механизм ворот был туг, ибо Вилл брал автомобиль крайне редко. Черный Мерседес скорее был для него экспонатам музея, чем средством передвижения, предпочитая пешие прогулки до работы. Но сейчас Вилл не мог медлить.
Пара кварталов и поворот на девяносто градусов были недлинным путем для автомобилиста, но поток мыслей в уме Вилла был быстрее, и дорога казалось изнурительно долгой. Ему нужен был совет старого друга. Вилл знал, что ответит Йохан. Знал с тех самых пор, как их пути разделились, когда Вилл надел коричневое, а друг остался вне игры.  Его ослепила служба,  блеск черного Мерседеса и вкус дорого вина по вечерам. Идейность давно остыла в груди Вилла, осталась привычка и страх потерять  то, что было ему дано взамен спокойной совести.
Черная машина остановилась под окнами трехэтажного дома, испугав многих жильцов. В паре окон зашторились кружевные тюли. Поднявшись по лестнице, отстучав двенадцать ступеней, он замер перед дверью, как и в прошлый раз.
Он не успел постучать, как дверь распахнулась. Майя стояла перед ним с бледным лицом и бесцветным голосом сказала:
— Ты слишком громко шоркаешь.
— Что? Здравствуй! Пусти меня к Йохану, это очень важно!
— Срочное дело значит? – ровным голосом продолжала она.
— Очень.
Майя впустила гостя, пристально следя за ним. Вилл поблагодарил ее и направился в спальню.
— Не туда, — сказала женщина. Комната была пуста.
— Где Йохан?
— Дома.
— Йохан! Ты где? – крикнул Вилл.
— Не ори! Всё равно он тебя не услышит, хоть в рупор кричи ! – грубо сказала Майя и топнула ногой так, что даже фужеры в серванте со звоном задрожали.
— Ты издеваешься? Мне очень нужно поговорить с Йоханом!
— Ничем не могу помочь.
— Тогда хотя бы скажи, где он! В больнице?
— Я ведь уже говорила, Йохан  здесь, дома, прямо в зале!
Лицо Вилланда краснело от ярости, пот  проступал из-под челки с парой седых волос.
— Ты бредишь! — женщина отрицательно покачал головой. Вилл сделал пару глубоких вдохов и попытался успокоиться.
— Прости меня. Если Йохан здесь, то покажи мне его.
Майя, молча, указала пальцем на комод. Гость обернулся – ничего кроме пары старых фотографий и одной новой вазы.  Он подошел и взял в руки старое фото в золотистой рамке. С трещиной по краям картинки смотрели сквозь окно времени два юных солдата и один доктор постарше. Вилл, Мартин, Йохан.  Три товарища не раз спасавшие друг другу молодые жизни, прошедшие сквозь дым и пули Мировой Войны не сумели сохранить дружбу в мирное время. Пятнадцать лет прошло с момента, когда две идеи о светлом будущем встали между ними, вложили в руки оружие и товарищи вновь стали солдатами, только теперь по разные стороны конфликта.   
— А ведь я даже сына назвал в честь него.
— И затем убил, — прервала монолог Майя. Вилл не стал спорить. Он поставил фотографию на последок посмеявшись над своими юношескими усами навсегда запечатленных в сером. Стоявшая рядом ваза  источала уныние и тоску.
— Опять Йохан тащит всякий хлам, — сказал Вилл и всмотрелся в выгравированные на ней символы. Сердце выбилось из ритма и точно камень застыло в груди: «Йохан Шульц, 1883 – 1938» — гласила надпись. 
— Что это значит?!
— Муж завещал себя кремировать. Новатор недоделанный, — сквозь нотки насмешки проступила печаль.
— О чем ты говоришь? Я был у него месяц назад, когда он еще шутил и смеялся! Где Йохан? Отвечай!
— В урне. 
Вилл продолжал вопрошать о друге, но Майя сухо настаивала на своём. Старые часы начали отбивать полуденный ритм.
— Когда? Когда это произошло?
— Три недели назад.
— Почему мне никто не сообщил? 
— Разве ты не был как всегда занят своими делами?! – она сорвалась на крик, заглушив бой часов.
— Я бы всегда нашел время.
— Ты не находил его девять лет!
Вилл опустил взгляд, и непримиримо замолчал. Признать перед оппонентом свою неправоту — слабость или титаническая сила?
Вилл пошел к выходу, не желая больше оставаться в склепе с пеплом Йохана. Здесь стало веять холодом и тоской, в противовес вечной энергии и живости царившей при жизни хозяина. Именно он создавал эту атмосферу. Гость отворил дверь.
— Подожди, герой, — бросила ему в спину Майя.
     — Что? – недовольно отозвался он. Вдова медленно подошла к нему и посмотрела в глаза.
— Я знаю, о чем ты хотел поговорить с Йоханом. 
— И? Ты ведь не он.
— Ну тогда поговори лучше со своими дружками, что переломали умирающему от рака ноги! 
Волна гнева размером с цунами обрушилась на Вилла.
— Я бы мог успеть поговорить с Йоханом, если бы не эти ублюдки! Я убью их, черт возьми! — Он вышел, громко хлопнув дверью не заметив, что последние слова сказал вслух. Черный Мерседес сорвался с места.

***

Огонь ярости постепенно остывал, сменяясь холодным расчетом. Вилланд вел автомобиль по замерзающим улицам Мюнхена. Что-то вокруг изменилось: напряжение повисло в дрожащем туманном воздухе. Почему-то именно теперь люди как никогда спешили жить. Одни придавались веселью, оградив себя от реальности звоном стекла и клубами сигаретного дыма, в то время как другие со страхом, или с благоговением ждали, когда зверя спустят с цепи.
Несмотря на холодную погоду, Отто каждое воскресение прогуливался по ***гартен среди архитектурного брака между английским и традиционным немецким стилями. Мощеные дорожки, точно лучи, сходились в центре парка в храме языческой богини. Летние кафе давно закрылись, а столы и стульях занесли в помещения до прихода весны. Деревья сбросили листву, обнажив серые стволы, а дворник  сметал остатки жухлой зелени. Вилл оставил автомобиль у ворот парка и, прогуливаясь по его пышным рядам, почти забыл о цели своего визита.
Отто неспешно ступал по дорожке парка. Вилл сидел на лавке и курил: впервые со времен войны. Холодно. И без сигарет изо рта выходила струя пара, а табачный дым облаком вздымался над замерзшим мужчиной в коричневой шляпе. Отто прошел мимо, не заметив сослуживца, да и Вилл не сразу признал его. Без формы оба выглядели как простые горожане на отдыхе в парке, без темных тайн за душами укатанными в пальто.
Женский голос окрикнул Отто и тот обернулся на зов. Вилл наконец признал свою цель. Один из убийц Йохана был совсем близко, в отличие от третьего, долгое время коварно разрушавшего доктора изнутри.  Гнев вновь воспылал в груди. Вилл едва сдерживал себя, чтобы не броситься на врага прямо здесь и сейчас.
К Отто подошла женщина. Молодая, невысокая рыжеволосая дамочка в серой шубке вела за руку  укутанного в сто слоев одежды ребенка. Сквозь шарф он мычал что-то невнятное и свободной рукой показывал пальцем в небо. Только Вилл посмотрел, куда показывает ребенок и усмехнулся, увидев на ветке старого клёна необычайно жирную ворону. Когда он опустил взгляд, Отто уже взял под руку рыжеволосую женщину с ребенком и втроем они пошли гулять по парку. Как же он сейчас похож на обычного человека.
Вилл медленно следовал за ними, опустив голову и пряча лицо за ободком шляпы. «И что  теперь делать?» — отойдя от комы гнева, вопрошал разум.  Семья подходила к воротам парка, и преследование грозилось окончиться провалом. Но вдруг Отто отпустил руку супруги и свернул с дорожки в сухие заросли кустов. Вилл последовал за ним. Сойдя в поросль, он ускорил шаг. По лицу ударяли ветки с последними желтыми и красными листьями осыпавшиеся прямо за ворот пальто.  Отто стоял к нему спиной, у самого ветвистого куста и, насвистывая, облегчался.
— Отто! — раздалось в тиши и вороны, хлопая крыльями, сорвались с деревьев.
— Вилл? – не оборачиваясь, удивлся он и застегнул ширинку.
Шурша листвой под ногами, Мердер подошел вплотную к сослуживцу. Он повернул голову.
— Что ты тут де… — вопрос прервал блеснувший в руках Вилла пистолет, стволом смотревший прямо на Отто. То самое оружие, которым пятнадцать лет назад Вилланд убил Мартина. 
— Ты чего? — Отто испуганно поднял руки.   
— Сам знаешь.
— Нет!
— Не лги мне.
— Ты застаешь меня в парке с семьей с револьвером в руках, что я тут могу понять?!
— Тихо. Мы только начали. — Щелчок затвора заставил сжаться тело Отто, а голос его задрожал.
— Да что ты хочешь от меня?!
— Не так много. Всего лишь твоей смерти.
— Ты сумасшедший?! Да что я тебе сделал?!
— Всего лишь переехал на автомобиле моего армейского друга!
— Это была идея Генриха! И он сидел за рулем.
— Зачем вам это, черт возьми, понадобилось? – вопрошал Вилл, размахивая заряженным револьверов, отчего Отто еще сильнее напрягся.
— Я всё тебе объясню! Только умоляю, опусти оружие,  —  Вилланд кивнул, но пистолет не убрал. — Генрих кое-что выяснил, вроде бы кто-то из гестапо нашептал. Помнишь покушение на тебя, пятнадцать лет назад?
— Еще бы! Стрелок в красном шарфе. Его, кажется, так и не нашли.
— Нашли. Давно нашли.  Уже при нашей власти. И в подвалах гестапо многое удалось от него узнать.  Что, например, как мы и предполагали,  он коммунист, мстивший за Мартина.  Но кое-что ты не мог и предположить.
— Говори.
— Стрелок в красном шарфе — близкий друг Йохана. Доктор помогал ему в организации покушения, рассказал, где ты работаешь, твои привычки.
— Ложь! – закричал Вилл и направил  ствол прямо в лицо Отто.
— Постой! Но ведь это не лишено смысла! Ты убил Мартина, вашего общего друга, Йохан вполне мог так поступить.
— Я никогда в это не поверю! 
— Поговори с Генрихом, это он мне об этом рассказал, я всего лишь был на соседнем кресле автомобиля!
— И всё же ты был с ним тогда. 
Вилл поднес холодный ствол прямо ко лбу Отто. Указательный палец готов был спустить курок. На лице жертвы проступили слезы.
— Паап?— протянул детский голос с вершины небольшого холма.  Тот самый малыш, что удивленно смотрел на жирную ворону, сейчас был свидетелем казни.
— Дядь, не надо, — требовательно сказал малыш. Рука уже не так крепко сжимала пистолет, и мокрое от слёз лицо Отто вновь показалось Виллу человечным.  Он опустил оружие. Отто осел на влажную, опавшую, листву. Вилл склонился над его ухом и прошептал:
— Я увижусь с Генрихом, а потом решу, что делать с тобой, — спрятав оружие в пальто, Вилл подмигнул сынишке Отто, и окружным путем направился к выходу из парка, где его ждал черный Мерседес. Осталось посетить еще одного друга.
В автомобильном радио надоедливый голос диктора сменился фа-минорной хоральной прелюдией Баха. Водитель прибавил громкость. Звуки органа наполнили  салон, и Вилл словно оказался в концертном зале с приезжим Берлинским оркестром. Музыка придавала телу небывалую легкость, невесомость, а мысли растворялись между строк нотного стана. Автомобиль сбавил скорость в такт произведению, и, казалось, плыл,  по словно жидкому асфальту между невысоких, воздушных домов. Вилл откинулся в кресле и впервые за весь этот безумный день расслабился. Тревога растворялась вместе с уходящими ввысь звуками труб органа, заполняя музыкой, оставшуюся от тьмы пустоту. Водитель плавно входил в повороты, приближаясь к цели. Музыка стихала одной протяжной нотой, из радио вновь вырвался голос диктора, повествующий о последних политических сводках. Вилл выключил приемник.
Генрих уже много лет жил один в просторной трехкомнатной квартире на первом этаже. Он не особо отличался гостеприимством и Вилл знал его адрес только по долгу службы.   
За окном автомобиля сгущались сумерки, вечные предвестники тьмы готовые скрыть в своих объятиях дела неминуемой мести. Нужный дом. Вилл остановил машину у входа и закурил в салоне автомобиля. Свободной рукой он проверил пистолет и посмотрел в окна Генриха. В квартире уже горел электрический свет, искусственно продолжая короткий осенний день.
— Как будто человеку и так недостаточно вечной беготни под солнцем, и он изобрел своё, маленькое солнце в стекляшке, — бормотал Вилл, пуская кольца дыма, хотя сам только что приехал на новеньком автомобиле. Он докурил, бросил бычок и направился к входу, выплёвывая попавший в рот табак.
Под дверью квартиры номер три гордо сидела толстая серая кошка. Она посмотрела на Вилла  большими, с узкой щелью зрачков глазами. Он хотел ее погладить, но изогнув располневшее тельце, она зашипела. Вилл  отдернул руку, а животное не сдвинулось и с места.
— Дана! — воскликнул голос из квартиры, и дверь едва приоткрылась.  Медленно и важно кошка направилась к входу, сверкая блестящей серой шерстью.  Широко открыв дверь, Генрих сказал:
— Проходи, Вилл.   
Квартира Генриха была просторна, но пуста. В зале стоял лишь диван и письменный стол у окна с набором чернил, перьев и старой, едва ли работающей печатной машинкой. На стене висел массово произведенный для первичных бытовых нужд портрет фюрера. Кошка Дана, терлась о ноги хозяина, накручивая между ними узлы бесконечности, и громко мурчала.   Генрих извинился и отошел на кухню, через минуту вернувшись с открытой консервной банкой тушенки, похожей на ту, что в удачные дни получали солдаты на фронте и вывалил в миску кошке. Она с аппетитом принялась за ужин.                               
— Вот так нежданный визит.
— Тебе звонил Отто?
— Не знаю, я только пришел. А что?
— Я встретил его в парке.
— И?
— Про тебя вспоминали.
— И ты решил навестить меня, в столь поздний час?
— Да, —  ответил Вилл. В неловкой паузе было слышно лишь довольное чавканье кошки.   
— Хочешь выпить?
— Да,— согласился Вилл. Заглушить сомнения и страхи, сейчас было кстати.
— Ты бы хоть пальто снял, — сказал хозяин квартиры. Вилл разделся и спрятал пистолет в пиджак.
Они прошли на кухню, и Генрих достал  бутылку коньяка.
— Французский?
— Обижаешь! Наш, немецкий, Асбах Уральт, — гордо потрясая сосудом, ответил Генрих.
Они опустошили половину бутылки, не проронив ни слова и не закусывая нарезанным лимоном. Тепло от коньяка растекалось в груди, и потоком крови наливалось прямо в головной мозг и наконец, в язык, что упрямо не хотел начинать разговор, пока алкоголя не стало достаточно.
— Зачем? — прямо спросил Вилл, думая, что собеседник поймет его мысль.
— Для того что бы.
— Ты о чем?
— А ты о чем? — Генрих рассмеялся, демонстрируя новенькие керамические зубы, поставленные взамен прогнивших от курения  родных зубов.  Смеясь, он покраснел еще сильнее, чем от коньяка и на этом фоне протезы казались еще белее, точно снег в горах Швейцарии. Вилл терпеливо ждал, пока Генриха отпустит приступ веселья, но сам оставался серьезным, как на похоронах важной, но не близкой персоны.
— Зачем ты убил Йохана? — ровным голосом спросил Вилл, когда смех стих.
— Не убил, а слегка покалечил. Его убил рак, ты знаешь.
Гость сжал кулаки, и тело залилось тяжелым свинцом. С трудом Вилл поднялся со стула и тяжело задышал. Кровь пульсировала в висках давлением в сотню атмосфер, а рука потянулась за пистолетом.  Генрих беспечно смотрел на гостя, словно не боялся ни боли, ни смерти. Дуло смотрело Генриху прямо в глаза, а он не отрывал взгляд от Вилла, как будто созерцание ярости доставляло удовольствие. 
— Я хочу знать, за что, за что, за что? – повторял Вилл, тряся в руке оружие.
— Разве Отто тебе уже всё не рассказал?
— Я не верю в это!
— Правильно делаешь. Я немного приукрасил историю для него, чтобы мальчик вдохновился, как следует. Ты же знаешь — правда, обычно довольно скучна.
— Говори правду, какой бы она не была!
— Если тебе хватит ума, то когда ты всё узнаешь, больше не захочешь меня убивать, поверь,  — Генрих лукаво улыбнулся, а на колени ему запрыгнула кошка.
— Говори!
— Конечно Йохан не организовывал покушения, но он знал о нём, и не предупредил тебя, озлобившись на то, что ты убил того коммуниста.
— Мартина.
— Да. Но Йохана мы пытались убить, совсем не из-за того давнего случая. Хотя, например, Отто, думал именно так.
— Ты уже всех опутал своей ложью!
— Ложью во благо. Дослушай же. Однажды Йохан тебя уже предал.  Можно ли после этого было доверять ему самую опасную для тебя тайну?
— Ты, о чем? – Вилл широко раскрыл глаза и сделал шаг назад.
— Мартин. Ты его назвал в честь армейского друга, которого убил? Согласен, имя Мозес не очень подходит для сына образцового национал-социалиста.
— Я не понимаю о чем…
— Прекращай, Вилл. Оставь эти игры для молодняка и идеалистов. Мы-то с тобой уже старые волки. У каждого за душой не один и не два секрета. В СА, СС, Гестапо, уверен, даже у самого фюрера есть парочка грязных тайн, о которых общественности знать не стоит. Но пока это вертится только в узких кругах своих людей, это не грех. Но дай об этом узнать кому не надо, ты уже преступник, даже для своих. В наше время преступление — это быть пойманным. А Йохан был угрозой для тебя.
— Заткнись! Я знаю Йохана с юности, я с ним войну прошел и откуда тебе, черт возьми, вообще известно о Мозесе?! – закричал Вилл и кошка, испугавшись, спрыгнула с колен Генриха. Второй раз за день Вилл взвел курок пистолета.
— Один раз ты уже ошибся в Йохане, и это тебе чуть не стоило жизни. А я как настоящий товарищ решил тебе помочь.  Представь если бы всем стало известно, что ты под своим крылом взрастил жиденка? Отправился бы вслед за Ицхаком, помнишь такого? Кажется, именно от него ты и узнал о происхождении Мозеса. Как и я.
— Но как?
— Доступ к личной почте одно из преимуществ нашей службы. А теперь опусти пистолет, и живи как прежде. Воспитывай сыновей, работай, и делай вид, что ничего не случилось, — Генрих взял в руки бутылку коньяка, остатки которого плескались на дне и, встав из-за стола, направился к кухонным ящикам.
— Делать вид? Уж лучше тебя убить!
— Не думал, что ты настолько глуп. Убив меня, убьешь себя, но прежде вся твоя жизнь пойдет под откос. Не забывай, у тебя семья, Вилл, — Генрих был чертовски прав. Вилл смотрел в одну точку, совсем потеряв из фокуса Генриха, тянувшегося к верхней полке, что бы поставить бутылку. Рука дрогнула, и сосуд полетел на пол. Стекло со звоном разлетелось по кухне и от испуга мышцы указательного пальца сократились. Выстрел в небольшом помещении быстро стих. Запахло разлитым коньяком, а кошка сорвалась с места. Генрих осуждающе посмотрел на Вилла, а на груди расплылось красное пятно. Он приложил руку к ране и взглянул на кровь.
— Идиот, — подвел итог Генрих и рухнул на пол.
Черный Мерседес задним ходом подъехал к открытому окну первого этажа. Водитель торопился и слегка помял бампер о стену. Он вышел из автомобиля и, оглядевшись, залез в окно. Грузное тело рухнуло с подоконника прямо в открытый багажник, словно мешок с картофелем. Туда же Вилл побросал тряпки, испачканные в крови которыми он только что вытер полы, край стола, тумбу. Он подобрал гильзу и стер свои отпечатки с бокала. Перерыв шкафы, Вилл забрал деньги, документа Генриха и небрежно бросил в машину.
Безлунная туманная ночь была верным соучастником преступления, но и таила в себе опасности. Вилл нехотя включил фары, и лампы пронзили мрак, отражаясь от миллионов капель тумана. Он схватил смятую пачку сигарет, но она оказалась пуста.
Черная машина растворилась в густой тьме, когда водитель погасил фары и свернул с загородной дороги в лес. Автомобиль медленно переваливался по кочкам и остановился, когда Вилл заприметил небольшой овраг. Тело покатилось как манекен, безвольно размахивая конечностями, и мирно легло на дне. В воздухе, среди свежести хвои и прохлады ночи запахло бензином.  На грудь усопшему Вилл бросил его документы, деньги и окровавленные тряпки. Спичка чиркнула о коробок, но потухла, как и вторая, третья. Руки начали дрожать. Наконец спичка уверенно зажглась. Бензин вспыхнул, и пламя поглотило тело. Поджигатель отвернулся, но запах паленой плоти  ударил в нос. 
С неба начали срываться хлопья снега, но лишь коснувшись еще теплой земли, таяли. Обугленное тело слилось с чернотой ночи, а запах обязательно должен был приманить лесных хищников. Вилл еще раз посмотрел на изуродованное тело и убедился, что теперь Генриха не узнать. Дело оставалось за волками и кабанами.
Вилл сел в машину и поправил зеркало заднего вида. Он посмотрел в свои уставшие глаза. «Идиот, — последнее слово Генриха всплыло в уме. — Похоже  он прав. Считаться с совестью в наше время — идиотизм». Автомобиль выехал на дорогу, и водитель зажег фары. Вилл поехал домой.

10.

В небольшую квартиру в Нью-Йорке лениво вкрался закат. За окном раскинулся первый день осени, а холодный ветер, предвестник увядания завывал, словно дикий зверь.
В квартире пахло жареной курицей и картошкой. На обеденном столе три порции ароматного ужина парили от жара. В центре, как главное украшение стояла бутылка красного вина. Супруги сели за стол и Амрам неодобрительно цыкнул.
— Опять ты накрываешь на Сару.
Мария ничего не ответила, а только положила к одинокой тарелке вилку.
— Всё равно потом обратно в кастрюлю вываливаешь, — не унимался муж. Мария села на своё место и прежде чем начать есть потянулась за вином. Красный напиток наполнил бокал, и принял его форму, изображая обманчивую покорность.
— Ты стала много пить.
— Ты стал много жаловаться.
Мария одним глотком осушила половину бокала. Амрам не узнавал свою жену, но прекрасно знал, почему она так себя ведет. Мария поставила вино и пристально посмотрела на мужа.
— Я буду накрывать третью порцию до тех пор, пока руки меня слушаются. Если Сара вернется, — она запнулась и потянула воздух носом, — она должна видеть, что её всегда ждут дома любящая мать и горячий ужин.
— И отец, —  добавил Амрам.
— Отец? — она грозно посмотрела на мужа, — не из-за тебя ли её сейчас нет рядом? Не из-за твоего ли упрямства мы  лишились уже второго ребенка?
— Я не мог принять этого Джона, ты же знаешь.
— Ты думаешь только о себе и своих дурацких убеждениях.
— Они не… — Амрам начал было спорить, но осекся, дабы не зарывать себя еще глубже в яму непонимания.  Он тяжело вздохнул и развалился на стуле.
— Всю свою жизнь я пытался делать всё, что бы моя семья была счастлива, а в итоге всё становиться только хуже. Я просто хотел сделать всё правильно…
— Правильно еще не значит хорошо.
— Наверное.
Амрам взял бутылку и налил свой бокал до краёв. Отхлебнув, он поморщился.
— Кислятина.
Супруга поднесла бокал к лицу и взболтала содержимое, — В Америке нет хорошего вина, — печально сказала Мария.
— А в Европе нет мира. Сегодня Германии напала на Польшу, а значит, уже совсем скоро в это втянется Англия и Франция. Кажется, началась еще одна мировая война.
Мария подавилась вином и безумными глазами посмотрела на мужа.
— Что? Ты серьезно?
— Серьезно. Едва прошло двадцать лет, а наша родная страна опять развязала войну против половины мира, — неожиданно он слегка улыбнулся, — но теперь, мы далеко.
— А как же… как же Мозес! — запротестовала Мария. Амрам с укором посмотрел на неё.
— Его воспитывали другие люди, едва ли ты теперь узнаешь его.
— Он наш сын!
— Даже если он еще жив, он рос в семье того нациста, ты хоть представляешь кем он мог стать?
— Что значит, если он еще жив?
— Эти новости часто не доходят до нас. Но мне известно, что твориться в Германии. Просто я не хотел тебя расстраивать.
—Говори! — она встала и облокотилась на стол, сверля взглядом супруга. Он рассказывал ей о погромах, еврейских гетто и ссылках, а Мария изумленно, раскрыв рот, слушала, и не желала верить  его словам.
— Почему? Почему об этом неизвестно? – дрожащим голосом шептала Мария.
— Не знаю. Правда, не знаю. Они не стеснялись говорить об этом во всеуслышание, с трибун перед толпой, в газетах и буклетах, но когда взялись за дело, наверно поняли, что некоторые вещи нужно делать в тайне, — он поправил воротник рубашки. — Многие даже не знают, что с ними будет, когда их толпой грузят в тесный вагон поезда и увозят на восток.
— А ты? Ты-то откуда знаешь?
— У меня остались свои люди в Германии.  И всё на этом. Больше я не скажу ни слова.
Скрепя стулом Амрам встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину. Он пошел в душ смыть выступивший от волнения пот и хотел поскорее лечь спать.
Мария в оцепенении стояла у стола, а в уме зрели беспокойные идеи.

***

Амрам поднимался по лестнице, шаркая замшевыми ботинками. На площадке замерцала лампочка и раскаленная спираль, в последний раз вспыхнув, погасла. Мужчина выругался и стал на ощупь открывать замок.
Необъяснимая тревога овладело его умом и телом. В квартире царила тишина, а с кухни не доносился запах ужина. Жизнь в леденящем сумраке замерла в томительном ожидании. Пройдя в зал, Амрам увидел листок, прижатый хрустальной вазой, а рядом лежала авторучка, истекающая чернилами. Глаза его широко раскрылись, а дыхание участилось, когда буквы сложились в слова.
Амрам пробивался через толпу эмигрантов на уходящей в сумерки пристани. Корабли прибывали в измученный город забитые человеческими судьбами, а отплывали почти пустыми. К одному из них Амрам подбежал, но лишь ступив на трап, путь ему преградил мужчина с подкрученными усами и решительно потребовал билет.
— Мне никуда не надо плыть! Просто посмотрите, есть ли в ваших списках Мария Циммерман.
— Это информация конфиденциальна, сэр, — с напыщенностью ответил усатый контролер. Амрам всё понял и потянулся во внутренний карман пиджака. В лучах закатного солнца появилась бумажка в один доллар и глаза контролера оживились.
— Повторяю, это информация конфиденциальна, — проговорив по слогам последнее слово, видимо немало дней заучивая его перед зеркалом, мужчина с закрученными усами набивал себе цену. Амрам немедля сунул руку в пиджак и вынул помятую купюру в пять долларов.
— Только из-за уважения к вашей проблеме, сэр, — лукаво сказал контролер и, оглядевшись по сторонам забрал купюру.
— Так, Циммерман, посмотрим, — его жадные глаза забегали по списку, но Амраму всё равно казалось, что он медлит.
— Циммерман Софья! Есть такая, — радостно сказал, надеясь сорвать еще с растерянного мужчины за проход на корабль.
— Нет! Мне нужна Мария.
— Марии нет, — расстроено сказал контролер. 
— Как тогда она еще могла отправиться в Европу?
— Час назад ушел лайнер. А этот идет до северной Африки, — не подумав о выгоде, ответил он и, осознав это, замолчал. Амрам сокрушаясь, топнул ногой и пошел подальше от морского вымогателя. На горизонте превращаясь в точку, исчезал корабль, возможно, тот самый на котором плыла Мария. Покинутый супруг присел на лавку рядом со спящим ирландцем и, достав листок, еще раз перечитал письмо.
— Значит, поехала спасать Мозеса. Из рук врагов, — подумал он вслух. Спящий ирландец недовольно засопел.