Последняя война

Ситуация создалась патовая. Мы укрепились на одном берегу реки, а противник – на другом. Сидя в своих окопах, мы время от времени обменивались, так сказать, любезностями: то мы пустим снаряд в сторону врага, то враг нам ответит похожим снарядом; то с нашей стороны раздастся пулеметная очередь, то - с противоположной стороны. И мы, и враждебная нам сторона заняли выжидательную позицию. В наступление идти было опасно и нам, и им: необходимо было форсировать под постоянным обстрелом широкую и глубокую реку, что было чревато большими потерями в живой силе. А умирать никто не хотел… хотя это никак не зависело от нашей воли: если будет дан приказ о наступлении, то нам все-же придется пойти в атаку несмотря ни на что. Мы в страхе ожидали возможного поступления подобного приказа и в то же время молились, чтобы такой приказ нам не пришел. Мы прекрасно понимали, что если такой приказ будет, - то это верная смерть! Некоторые из нас настолько верили в то, что этот приказ вот-вот поступит, что каждый день писали прощальные письма своим родным и близким. Конечно же, однажды, такой приказ обязательно придет, ведь с момента начала войны мы только и делаем, что все время отступаем под напором в разы превосходящего нас в живой силе противника. Но так же не может продолжаться вечно, ибо если мы все время будем отступать, то попросту потеряем все и вся: и свою страну, и дома, и землю, и свободу, а может, даже и собственные жизни!
И в этот момент от моих раздумий меня оторвал появившийся в окопе командир нашей роты. Тут на линии фронта, на передовой, ротный был всем нам как отец родной. Задача у него была не из легких: он не только должен был уметь командовать, но и, в то же время, найти к каждому из нас свой подход, найти для каждого из нас свое, подходящее слово, а люд в нашей роте был самый что ни на есть разношерстный (солдаты наши были разных национальностей и вероисповеданий) и удержать этот люд в одной, так сказать, упряжке, не позволить ему просто-напросто разбежаться в разные стороны или, того хуже, и вовсе передраться друг с другом, что было бы очень даже на руку пришедшим на нашу родную землю врагам!
- Тебе письмо от родных, солдат, - сказал ротный и передал мне сложенный и помятый листок бумаги.
Письмо было без конверта. Понятно, что все письма, которые писали мы и которые писали нам, предварительно прочитывались нашим начальством, ведь шла война, и руководители страны очень опасались антивоенных настроений в солдатской среде. Они также опасались и настроений революционных, появления среди солдат шпионов и дезертиров.
«Вот оно самое настоящее письмо! – подумал я. – Письмо на обычном листке бумаги! Письмо, написанное человеческой рукой! Письмо, в котором угадывается родной и знакомый мне почерк! И мы снова ждем этих писем! И ждем мы их не один день! И само это ожидание вновь стало для нас чем-то волнительным и желанным! Раньше я и представить себе не мог, что такое возможно, что письмо можно ждать несколько дней! Это казалось просто невероятным! Да, когда-то мы могли написать друг другу сообщения по интернету или по мобильному телефону и тут же прочесть их, но с тех пор, как была выведена из строя мобильная связь, и перестал работать интернет, мы опять вернулись к старым добрым временам, когда письма писали на листках бумаги».
Я взял переданный мне листок бумаги, раскрыл его и начал читать. Ротный остался стоять рядом со мной, пристально смотря на меня и ожидая моей реакции от скорого прочтения полученного мной письма.
- Да что у нас, черт побери, тут вообще происходит?! – в гневе воскликнул я, закончив чтение письма, написанного моей женой. – Как это вообще понимать?!
- Идет война, солдат, - ответил на это мой командир.
- Я это знаю, ротный. Но я не об этом, а о том, что написано в письме.
- Не только у тебя такая проблема, солдат.
- Ведь Вы тоже читали письмо, ротный?
- Разумеется, это в порядке вещей.
В письме моя жена мне сообщала, что с тех пор, как началась война, и я был призван в армию, положение дел в нашей семье только ухудшалось. В мирное время я работал школьным учителем, получая мизерную зарплату, а моя жена не работала и получала такое же мизерное пособие по уходу за нашими малолетними детьми. Но, худо-бедно мы существовали и выживали. А вот теперь, когда мне пришлось взять в руки вместо указки автомат, который я никогда ранее и в руках-то не держал и из которого и стрелять-то толком не умел, и отправиться на войну, моей супруге пришлось совсем тяжко существовать на одно пособие. Зарплату нам в армии не платили, а то, что мы воевали, считалось нашим гражданским долгом. Нас только кормили один раз в день какой-то похлебкой, которую и есть-то было невозможно, ибо была она абсолютно несъедобной! Воевать мы были обязаны, а питаться – как получится.   
В письме моя супруга писала, что у нее не хватило средств из пособия оплатить коммунальные услуги и что ее собираются, поэтому, выселить из дома, из нашего единственного жилья! Пособие ей перестали платить и сказали, что те деньги пойдут в счет погашения долга, и жена теперь даже не может купить детишкам кусок хлеба! Она также сообщала, что приходила какая-то служба, которая обвинила ее в том, что, теряя жилье и денежное довольствие, она, тем самым, создала опасные условия для существования наших детей и что детей из-за этого у нее необходимо забрать. А помочь я ей, к сожалению, ничем и никак не мог! Тогда моя супруга отправилась в военкомат и попросила военных призвать ее в армию, чтобы как-то выжить, но ей ответили, что женщин в армию не берут и отказали ей в призыве на воинскую службу.
Мы все устали от этой проклятой войны, и нервы у нас были уже на пределе.
- И вот за это мы все тут воюем, ротный?! – возмутился сложившейся ситуацией я.
- Отставить подобные рассуждения, солдат! – рассердился мой командир. – Так ты и до трибунала договориться можешь! Главное – это то, что ты жив, и ты должен этому искренне радоваться! Пусть радуется этому и твоя жена, ведь она тоже еще жива! И разве может быть в мире что-нибудь важнее, что-нибудь дороже человеческой жизни? На войне это начинаешь понимать по-особенному. Тут, на войне, важна, в первую очередь, жизнь, содат! Нам дорога каждая боевая единица, ведь чем больше нас будет – тем выше наши шансы на победу в конечном итоге! А все прочие проблемы – второстепенны а, по большому счету, и вовсе не важны!
- Вы это серьезно, ротный?
- О чем?
- О шансах на победу. Вы действительно в нее верите? Вы действительно верите в победу?
- Если бы я в нее не верил – я бы застрелился! Тотчас пустил бы себе пулю в лоб!
- Но ведь враг, пришедший к нам с юга, - его и не счесть! На каждого нашего солдата приходится не менее десятка солдат противника! А мы все отступаем и отступаем! Мы потеряли уже половину территории страны! Среди наших солдат уже никто не верит в победу! Бойцы каждый день вспоминают Господа Бога и просят Его простить им все их грехи и прегрешения. Они молятся Ему лишь об одном: о том, чтобы в предстоящем бою их не зацепила какая-нибудь шальная пуля! Солдаты молятся лишь о том, чтобы выжить, а о победе уже давно никто и не мечтает!
- Отставить эти разговоры! – услышав эти слова, грозно рявкнул на меня ротный, при этом выхватив из кобуры свой пистолет и приставив дуло пистолета к моему лбу. - Или пристрелю как собаку! Победа обязательно будет! Рано или поздно, но она будет! Победа обязательно будет за нами!
- Чушь собачья! – воскликнул другой солдат, находившийся в окопе рядом со мной и слышавший весь этот разговор. – Не видать нам победы как своих собственных ушей! Если, конечно мы не используем ядерное оружие! Врагов много как саранчи! Они медленно, но верно приближаются к нашей столице! Почему же тогда наш правитель не использует против них ядерное оружие?! Почему он не нажмет на кнопку?! Чего он ждет?!
- Использование и применение ядерного оружия запрещено международными соглашениями, - ответил на это ротный. – И вам всем это хорошо известно, бойцы! Если глава нашего государства, наш Верховный главнокомандующий, применит ядерное оружие, то все остальные ядерные державы вправе будут нанести по нам ответный ядерный удар! А это уже – конец!
- Черта с два! – не унимался солдат. – Нас просто предали! Нас предал наш Верховный!
- Неужели ты и впрямь думаешь, боец, - не согласился с ним командир, - что наш правитель хочет гибели нашей страны и нашего народа?! А кем и чем тогда, скажи ты мне, он будет управлять?! Разве ты не помнишь, как он уже не раз защищал нашу страну от врагов?
- От каких врагов? – не сдавался солдат. – То были государства-карлики, которые не представляли для нас никакой опасности, и победить их не составило никакого труда! То были мелкие, локальные конфликты. А сейчас – враг уже не тот, и это – самый настоящий враг! У него только армия в разы больше всего нашего населения! У нас просто нет таких человеческих ресурсов, чтобы противостоять этому врагу! О какой победе тут вообще можно говорить?!
- Отставить, солдат!
- Черта лысого! Вы – как хотите, а я сам немедленно отправляюсь в столицу, чтобы собственноручно нажать на эту проклятую кнопку!
Ротный мгновенно отвел от моего лба дуло своего пистолета и выстрелил в беспокойного солдата. Бедняга упал и больше не поднялся. А затем командир снова приставил дуло пистолета к моему лбу.
Я не дернулся от испуга. Я уже привык к тому, что пули частенько со свистом пролетали а каких-то сантиметрах от моих ушей. Я посмотрел прямо в глаза ротному. У него были узкие зрачки. И держался он как-то неестественно, слегка покачиваясь, но, в то же время, он пребывал в состоянии некоего возбуждения. И язык у него немного заплетался. Командир пытался говорить уверенно, но в его голосе чувствовалась дрожь. Ротный, явно, находился под воздействием какого-то сильнодействующего препарата. Это я заметил. А еще я заметил, глядя ему в глаза, что он тоже боится. Боится, как и все мы. Он все прекрасно понимает и осознает. Он боится погибнуть. И в победу он совсем не верит, хоть и пытается с уверенностью утверждать обратное.
- Хотелось бы верить в победу, ротный - сказал я, еще будучи под дулом пистолета. – Хотелось бы в нее поверить!
- Вот и верь в нее, солдат! – ответил на это мой командир, убрав при этом свой пистолет обратно к себе в кобуру. – Вера в победу укрепляет боевой дух любого бойца!
- А еще хотелось бы верить в то, что эта война станет для нас последней, - снова сказал я, пытаясь изобразить на своем лице некое подобие улыбки, которая в те дни мне давалась уж с очень большим трудом и выглядела какой-то нервной, дерганной и неестественной!
- А вот в этом едва ли кто-нибудь сомневается! – слегка усмехнувшись, заметил на это ротный. – Эта война действительно будет для нас последней! И есть серьезный повод так думать. Сегодня пришло известие из столицы. Наш Верховный решил вступить с противником в переговоры.
- Вот как?
- Да.
- И что же хочет предложить противнику Верховный?
- Он планирует установить новые границы. Новая граница пройдет по этой реке, за которой находятся позиции нашего противника.
- То есть, он хочет отдать врагу половину территории нашей страны?!
- Я же ясно сказал тебе, боец, что Верховный желает именно установить новые границы, а не что-то там кому-то отдать! Такова цена, которую он хочет предложить врагу за мир. Если враг, конечно, согласится. Неужели ты не хочешь мира? Неужели ты не хочешь вернуться домой, солдат?
- Домой?! Да и к кому? Судя по письму, которое я сегодня получил, у меня, скорее всего, уже больше нет дома. А если супруга моя от отчаяния полезла в петлю, то и семьи у меня уже больше нет!