Глава 8 повести платочек в кружевах предательство

               Прошло два года. Мальчуганы росли как братья. Степенный и вальяжный, белокурый увалень Жорж, при разговоре играющий ямочками щёк, как и отец. И шустрый, как огонёк, смуглый, как жучок, Андрейка – очень похожий на мать.   
               Их мамы были и как сёстры, и как подруги. Ничто, можно сказать, по – крупному не нарушало благолепия  большой семьи.
          
              Лишь Баня, как паучиха из угла, бдила и сверлила подозрительным взглядом Рину и Юрия. Стерегла, как стережёт паук своих потенциальных жертв.

               Тонечка тоже вышла на работу снова в качестве дежурной на железнодорожной станции. Смотрелась она теперь из-за послеродовой полноты степенной, хотя и молодой, но сановитой дамой. Царственность её облика усугубляла и короной обвитая вокруг головы роскошная блестящая коса.

              А Вишенка цвела хрупкой отточенной красотой. Как натянутая и искрящаяся  напряжением струя, она, как током, разила мужской пол. А взгляд её, огневой, чайного цвета источал теплоту и искренность.  Иногда пронзал, словно пикой, чересчур  надоедливых ухажёров.

        Бабки вьюном вились вокруг подрастающих малышей. Всем было хорошо.

             - Всё! В субботу идём   к Любке Орлихе на день рождения! Ну, помните, на нашей свадьбе упилась и так лихо плясала? Потом ещё закружилась и упала, ноги задрав? Вот хохоту было! –

             Сидя вечером дружной семьёй за вечерним  чаем с фирменным бабкиным рыбным пирогом, рассуждала Тонечка.-

           - Надоело всё уже… Скукота! Работа и дом, дом и работа! Надо развлечься. А то что-то милый мой заскучал….

           Кивая на Юрия, посмеивалась Антонина. Татьяна согласно закивала головой, идите, мол, мы с детьми побудем. Но в разговор вклинилась Баня:

          -Ступайте, милаи мои! Ступайте, голубочки! А Вёшенка поможет нам с супостатами управиться. А то, вишь, сладу с имя, окаянными, никакого нетути!
 –
           Кивая на резвившихся, словно котят, клубком катавшихся на тёплом полу, малышей, вела свою линию БАня-

          - Вы хоть сами своей семьёй развеетесь. А то ведь, невесть что у вас – то ли семья, то ли, прости Господи, троица святая, не разлей вода!

         Но Тонечка её осадила:

         - Ишь, бабуля чего удумала! И Вёшенка с нами пойдёт. Нам веселей!

            Молодые женщины стали возбуждённо обсуждать, во что нарядятся, что купят в подарок.
              Вишенка  в последние недели была по-особому радостно взвинченной. Глаза светились, словно звёзды из тумана. И она уже не скакала по земле зайцем, а птицей порхала в небесах. Часто вечерами отлучалась, возвращалась поздно, иногда ночью. БАня ворчала сварливо, никчёмная, мол, мать…  Рине как матери - одиночке выделили от предприятия комнату в общежитии. Но она туда пока не переселялась, Тонечка не отпускала.

Вёшенка всех в семье известила, что её детдомовский любимый объявился. Нарисовался на горизонте – не сотрёшь! И Вёшенка готовилась познакомить его,  как отца, с сыном. Баня дождаться не могла, когда Ринка уже съедет от них. Ждали ещё место в садике для Андрюшки.

           В последнее время Юрий почему-то загрустил и заскучал. Часто гневался по пустякам, отмахивался от любовных притязаний Тонечки. Особенно раздражала его беспокойная Баня…

          Началась подготовка к субботнему развлечению. По вечерам после работы молодые мамы перед зеркалом под музыку перемеряли наряды, что-то перешивали и перекраивали. Весело щебетали и танцевали перед зеркалом. Юрий, лёжа на диване перед телеэкраном, снисходительно на них поглядывал. Иногда шутил, называя Тоню - женой номер один, а Рину  – женой номер два.

            И вот в долгожданную субботу принаряженная троица выдвинулась в гости. Женщины благоухали знаменитыми и популярными рижскими духами « Кредо» и «Юрмалой». А Юрий неизменным  своим « Большим вальсом».  Юрий с букетом цветов посередине, девушки с боков подхватили его под ручки, тесно прижимаясь, скользили по накатанному заснеженному тротуару. Иногда с хохотом заваливали упирающегося Юрия в сугроб, и сами валились рядом. Барахтались, как щенята. Чуть букет не изломали. Юрий даже рассердился на них.
          
         Аромат духов и парфюмерии лишь празднично оттенял хрустальную свежесть морозного позднего ноября. В ореоле горящих фонарей сыпался бисером искрящийся иней. Принарядившиеся в зимний убор,  деревья чуть ли не звенели хрусталём своих скафандров – веточек. Иногда словно от озноба  звонко вздрагивали от дерзкого дуновения зарождающейся метели и сыпали – сыпали мелкокружевной снежной пылью. Сугробы вдоль тротуаров пышно нежились, словно БАнины перины, так и  влекли нарушить их величавую важность и нетронутость.

          Чуток припоздали. Вечеринка уже была в разгаре. В полутёмном зале, подсвеченном уже рождественскими гирляндами, вихрились и извивались танцующие. Гремел призывно Юрий Антонов :
             -Вся жизнь впереди, надейся и жди!

Опоздавших радушно усадили за стол и немедля заставили выпить штрафное. За опоздание, потом за именинницу. Вскоре они ручейками влились в бурную реку танцующих.

   Вишенка была краше всех. Хрупкая и гибкая в чёрном облегающем  с блёстками платье она грациозно изгибалась и расплёскивала вокруг себя яркие, как зори, волны искрящихся глаз.

              Именинница Любашка, когда – то влюблённая в Юрия, тиская уютную полную руку Тонечки, шептала ей на ушко:

             - И не боишься за Юрку… Глянь-ко, какая парочка! Как танцуют и как смотрятся вместе…Уведёт ведь она у тебя мужика, как пить дать!

              Антонина возмутилась:

             - Уймись уже! Мой Юрчик так меня любит! Шепну по секрету: мы дочку планируем и, кажется, уже получается… Он на меня хочет похожую. Такую же русскую красавицу с косой!

            И Тонечка горделиво полюбовалась своим отражением в трюмо.

             - Да и Ринка, она честная и открытая. Мы как сёстры с ней.

            -Ну ты от скромности не помрёшь… Смотри, смотри. Юрка у тебя мужик завидный. Как медведь. И красивый, и работящий. Уведёт сиротка. Из благодарности! Ты же у нас та ещё – мать Тереза.

            - Ой, хватит! Можешь ты настроение испортить…

            То ли от ехидных Любашкиных слов, то ли от изрядно выпитого уже вина, то ли и впрямь от того, что слишком уж приглядно смотрелись, как подточенные друг под друга, любимый муж и любимая, почти сестра, подруга, но у Тонечки разболелась и закружилась голова. И испортилось настроение. Покачиваясь, она  вышла на свежий воздух, на балкон.

             Во дворе вовсю хороводилась воспрянувшая духом зима. А ведь март уже. Тонечка, опёршись на перила грудью, завороженно смотрела вниз. Словно вуалью, мглой запорошила огни города  кудесница – метелица. Волшебным кружевом она поднимала целые вихри почти до крыш домов. Лишь на переднем плане в жёлтом свете фонаря, словно белые мухи, кружились в танце мохнатые, неправдоподобно крупные снежинки.

              Как тогда, как тогда… Такие же девственно чистые и игольчатые. Тогда тоже бесновался март… Но сейчас гремела музыка, а тогда хриплым кошачьим воплем мартовского кота сигнально – траурно взревел тепловоз…

              Тонечка оглянулась в комнату. Там, в середине зала, подкидывали чуть ли не под потолок, под самую люстру именинницу. Люстра предостерегающе позванивала серебряными  пальчиками и, раскачиваясь, разбрасывала по стенам преломленные бесноватые тени танцующих.
   
  Как и тогда… Как и тогда… Такие же бесноватые тени от  зловещих раскачивающихся фонарей… Свет  в зале кто-то с хохотом погасил, зажглась гирлянда. И заметались по стенам, закружились, словно крупные снежинки белые и голубые огоньки. Как тогда…

               Тонечке сделалось дурно. Она стала разыскивать Юрия. Среди танцующих его не было. В кухне, в ванной тоже не было. В спальне она спугнула парочку влюблённых, катающихся по широкой кровати спутанным кошачьим клубком. Тошнота подпирала. Скорей на улицу, на свежий воздух. Может Юрий в подъезд вышел покурить…

               В тёмной прихожке, уже почти у самого выхода её настигли чьи-то сдавленные стоны. Она увидела сквозь щель свет в кладовке и рванула дверь. А там, крепко вжимая в стенку, размазывал и терзал со звериными всхлипываниями Вёшенку Юрий. Не в силах оторвать свой запёкшийся рот от её рта, он лишь сбоку дико взглянул на жену, и конвульсивно заиграла, заплясала на его щеке, так любимая Тонечкой, предательница ямочка.
            
                Тоня больше не могла сдерживать тошноту и рухнула на пол в рвотные массы. Очнулась она вновь в той же больничной палате гинекологического отделения. Теперь уже, с горечью вспоминая увиденное, не в силах выйти из потрясения двойного предательства, она уже по -другому воспринимала рассказы женщин, привычно ругающих своих мужей…
 
    

      
       

               
м