Глава xxxvii

          ** Глава XXХVII **

          Глава XXХVII, «содержащая продолжение истории славной инфанты Микомиконы и повествующая о других забавных приключениях».

          «… словом, все, кто находился на постоялом дворе, были рады и счастливы, что это, казалось, безнадежно запутанное дело так благополучно окончилось. … Только Санчо, как уже было сказано, сокрушался, горевал и тужил; с унылым видом явился он к своему господину, который только что проснулся». Он говорил, что теперь можно спать сколько угодно, что великана убивать не надо, а принцессе не надо возвращать королевство. На это Дон Кихот начинает рассказывать, что у него «завязался с великаном такой лютый и жаркий бой». Оруженосец тут же на это возражает, говоря, что «убитый великан – это продырявленный бурдюк, кровь – это шесть арроб красного вина, которое было у него в брюхе». На это рыцарь отвечает своему оруженосцу, «если ты помнишь, я еще в прошлый раз, когда мы здесь останавливались, сказал тебе, что все, что в этом доме происходит, это чародейство, и нет ничего странного в том, что и теперь то же самое».

          А тем временем, пока Дон Кихот «одевался, священник рассказал дону Фернандо и всем присутствующим о безумных выходках Дон Кихота и о той хитрости, на какую они пустились, чтобы вызволить его с Бедной Стремнины, куда, как ему казалось, он удалился из-за того, что его сеньора пренебрегла им. Далее священник рассказал почти обо всех приключениях, о которых он слышал от Санчо, и все много дивились им и смеялись и в конце концов пришли к мысли, к какой приходил всякий, кто сталкивался с Дон Кихотом, а именно – что ни один расстроенный ум не страдал таким необыкновенным видом помешательства».

          Услышав весь рассказ, дон Фернандо предлагает священнику, чтобы Доротея продолжила игру, которая позволит вернуть рыцаря домой. «В это время вошел Дон Кихот в полном боевом снаряжении, с погнутым шлемом Мамбрина на голове, держа в руке щит и опираясь на жердеобразное свое копье» - терновый венок и посох-палка, на которую опирался Иисус Христос.

          «Он поразил дона Фернандо и всех остальных странною своею наружностью: лицом в полмили длиною, испитым и бледным, разнородностью своих доспехов и важным своим видом, и все примолкли в ожидании, что он скажет». Невозможно не отметить слова - «все примолкли в ожидании, что он скажет».

          Далее Дон Кихот обращается к Доротеи, говоря ей: «Мой оруженосец, прелестная сеньора, довел до моего сведения, что ваше величие рухнуло и что вы, как таковая, перестали существовать, ибо из королевы и знатной сеньоры превратились в обыкновенную девушку». Следующие слова, произнесённые Дон Кихотом, выделю отдельно: «Однако время, разгласитель всех тайн, в один прекрасный день откроет и мою тайну».

          Знал ли Дон Кихот, что нет никакой принцессы Микомиконской. Конечно, знал. Это не его разыграли. Это он не стал никому и ничего объяснять, не стал выяснять, а просто принял игру, зная наперёд, чем всё закончится. И это только благодаря рыцарю произошло воссоединение дон Фернандо и Доротеи, а также Лусинды и Карденьо. И это подтверждается словами Доротеи, которая говорит, что «ведь я убеждена, что если б не вы, сеньор, то не видать бы мне того счастья, которого я удостоилась ныне». К обмену любезностями присоединился и дон Фернандо, а «умолкнуть же их невольно заставил некий путешественник, который в это время вошел на постоялый двор и по одежде которого можно было догадаться, что это христианин, недавно прибывший из страны мавров, … Сзади ехала на осле женщина, одетая по-мавритански». Неизвестный пленник подтверждает, что спутница его «мавританка по одежде и по плоти, в душе же она ревностная христианка, ибо горит желанием сделать таковою». Все находящиеся в этот момент на постоялом дворе несколько удивлены, что она не крещённая, но сопровождающий её пленник, стремится как можно быстрее дать необходимые разъяснения, говоря, что «мы не успели, … С той поры, как она оставила Алжир, родную землю свою и страну, и до сего дня над ней ни разу не нависала угроза смерти, которая могла бы принудить ее креститься без предварительного ознакомления со всеми обрядами, соблюдать которые велит нам святая церковь».

          И тут просто нельзя не обратиться к книге священника Льоренте, где в самом начале он пишет: «Инквизиция лелеет и питает лицемерие, карая не умеющих лгать, но будучи бессильной обратить в свою веру, как мы наблюдали на примере евреев и мавров, которые крестились лишь для того, чтобы остаться в Испании. Первые погибли в огне, а вторые ушли в Африку, оставаясь такими же магометанами, как и их деды до крещения». В статье про изгнание мавров Льоренте пишет, что «20 июля 1501 года государи объявили указом, что Бог благоволил дать им милость, чтобы не было более неверных в королевстве Гранада. Вследствие этого для упрочения обращений они запрещали въезд в королевство всем маврам. Если оставалось еще несколько рабов этой народности, никто из них не имел права говорить ни с другими маврами из опасения, чтобы не замедлилось их обращение, ни с крещеными, чтобы не увлечь их в вероотступничество. Для придания большей действенности принятой государями мере было сказано, что не сообразующиеся с этим распоряжением будут подлежать смертной казни, а их имущество будет конфисковано в пользу государства». Стоит ли тогда удивляться, когда пленника просят назвать имя мавританки, он произносит, «что ее зовут Лела Зораида, а мавританка, услышав это, поняла, о чем на языке христиан спрашивают пленника, и весьма поспешно, с живостью и беспокойством проговорила:

          - Нет, не Зораида, - Мария, Мария! – Этим она хотела сказать, что ее зовут Мария, а не Зораида.

          Самые эти слова и то волнение, с каким мавританка их произносила, не одну слезу исторгли у присутствовавших, особливо у женщин, от природы нежных и добросердечных».

          Здесь, на постоялом дворе, находясь рядом с Дон Кихотом, мавританской красавице не надо было ничего опасаться. Но это только здесь и сейчас, а за пределами постоялого дворе она должна была скрывать себя под покрывалом.

          «Между тем наступил вечер, … и когда пришло время, и все сели за длинный стол, … то на почетное, председательское место, хотя он и отнекивался, посадили Дон Кихота, Дон Кихот же изъявил желание, чтобы рядом с ним села сеньора Микомикона, ибо он почитал себя ее телохранителем». И вот «все с великим удовольствием принялись за ужин, но еще большее удовольствие доставил им Дон Кихот, - вновь охваченный вдохновением, как во время ужина с козопасами, когда он произнес столь длинную речь, он вдруг перестал есть и заговорил:

          - … В самом деле, кто из живущих на свете, если б он въехал сейчас в ворота этого замка, и мы явились бы его взору так, как мы есть, почел и принял бы нас за тех, кем мы действительно являемся? Кто бы мог подумать, что сеньора, сидящая рядом со мной, - всем нам известная великая королева, а я – тот самый Рыцарь Печального Образа, чье имя на устах у самой Славы?»

          Ну, чем не «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи!

          Далее следует монолог-сравнение военных наук и светских наук, который, по-возможности, приведу весь, потому что он касается мира: «… Итак, военное поприще нуждается в разуме не меньше, нежели ученость, - посмотрим теперь, чья мысль трудится более: мысль ученого человека или же мысль воина, а это будет видно из того, какова мета и какова цель каждого из них, ибо тот помысел выше, который к благороднейшей устремлен цели. Мета и цель наук, - я говорю не о богословских науках, назначение коих возносить и устремлять наши души к небу, ибо с такой бесконечной конечною целью никакая другая сравниться не может, - я говорю о науках светских, и вот их цель состоит в том, чтобы установить справедливое распределение благ, дать каждому то, что принадлежит ему по праву, и следить и принимать меры, чтобы добрые законы соблюдались. Цель, без сомнения, высокая и благородная, достойная великих похвал, но все же не таких, каких заслуживает военное искусство, коего цель и предел стремлений – мир, а мир есть наивысшее из всех земных благ. И оттого первою благою вестью, которую услыхали земля и люди, была весть, принесенная ангелами, певшими в вышине в ту ночь, что для всех нас обратилась в день: «Слава в вышних богу, и на земле мир, в человеках благоволение». И лучший учитель земли и неба заповедал искренним своим и избранным при входе в чей-либо дом приветствовать его, говоря: «Мир дому сему». И много раз говорил он им: «Мир оставляю вам, мир мой даю вам; мир вам», и воистину это драгоценность и сокровище, данные и оставленные такою рукой, - драгоценность, без которой ни на земле, ни на небе ничего хорошего быть не может».

          «В таком духе и так красноречиво говорил Дон Кихот, и теперь никто из слушателей не принял бы его за сумасшедшего, - напротив того, большинство их составляли кавальеро, то есть люди, на бранном поле выросшие, и они слушали его с превеликою охотою» …