Вздымая прах за пядью пядь

                (Глава в книжку «Болтун»)

   Откуда пришла и запала строка, не впечатав в памяти ни обратного адреса, ни имени автора? Поиск в Сети предлагает – Данте Алигьери, Ад, Песнь девятая, 70… Два-три  словосочетания совпадают, а весь контекст другой. Вот он, тот - из сусеков моей памяти:
   И люди шли по чёрному лицу земли,
   Вздымая прах за пядью пядь (!),
   Зарывшись по уши опять
   В дымящуюся целину…
   Дело серьёзное – чей талант сделал зарубку на моей бездарности, торкнул импульс движухи во всю мою последующую жизнь?! Стихов я тогда ещё не полюбил и сам не рифмовал своих чувств. А тут – запало и шесть десятилетий теплится и согревает к случаю. Восстанавливаю мелкими шажками по бедовой биографии.
   Год 58-й. Школа брезгливо выплюнула меня в никуда, оставив в душе адекватные чувства. Физик Пётр Фёдорович вкатил мне «пару» на выпускном экзамене, ответ мой не слушая, велел прийти на пересдачу осенью, когда приёмные экзамены в вузы заканчиваются. То ли хилые знания предмета, то ли неприятная моя фамилия, то ли первое и другое водили коварством учителя – год я потерял, и поплёлся в поисках себя самого по буеракам неприветливой взрослой жизни, покорно пережидая месяцы до призыва в армию.
   В подсознании дотлевала детская задумка про журналистику, для освоения которой я палец о палец не ударил. Но успел доковылять до аттестата «зрелости» с честно заработанными трояками, реже четвёрками и даже с парой пятёрок. И уже через год имея в паспорте высшее достижение всей моей жизни – печать  загса.
   Пару недель поработал землекопом в геологической экспедиции, откуда, рассорившись, пешком по степям ушёл в город, к собственному изумлению «накопав» долбёжкой ломом по каменистым сопкам денег на зимнее полупальто «москвичка».
   Сделал шаг в журналистику – предложил себя внештатником на местное радио. Первую информашку написал ко дню 10-летия КНР, Китайской народной республики. Стоило мне это трудов шевеления мозгами. Откуда-то пришла цитатка из Ленина про газету «не только коллективного пропагандиста и агитатора, но и коллективного организатора». И стал я организовывать события. В кинотеатре запросил ответа, как отмечается славный юбилей? Чем вызвал спешный акт администрации: она срочно запросила в кинопрокате худ. фильм китайского производства. В областной библиотеке с моей подачи соорудили стенд с хилой книжной экспозицией переводов с китайского. Прошёлся по школам, мстительно принудив моих недавних мучителей немедленно организовать мероприятия по теме. И всё  это, изложив в полстранички текста, сдал в редакцию. На следующий день под своей заметкой увидел имя автора – Ирины Григорьевой, редакторши отдела. Она дописала к тексту одну фразу и… присвоила авторство и гонорар.
   На горькие сетования папа сказал, что «надо привыкать к каверзам взрослой жизни и учиться им противостоять!», посоветовал доказать обидчице, что умею и без кражи свою копейку в этом ремесле заработать. И я ринулся доказывать, напросившись на интервью к… директору крупного завода - ни много, ни мало. Сгоряча мой телефонный звонок приняли как сигнал моего папы – известного корреспондента. Меня приняли за него. Клянусь, я никого не обманывал: назвался своим именем и нашей с папой фамилией. И не моя вина в ошибке. Директор Фонштейн меня принял, на мои дурацкие вопросы отвечал серьёзно, потом стал выспрашивать про меня и в заключение предложил поработать у них в многотиражке.
   Полгода я прожил в мучениях своим полным неумением что-либо полезного дать газете «Машиностроитель», страдал головными болями от запаха типографской краски, нагрубил главному инженеру завода Станкевичу, написал фельетон про замдиректора Мучника, как тот ворует строительные материалы для своей дачи… Терпение у редактора Зискинда Льва Матвеевича лопнуло и он предложил мне поискать себя в другом месте.
   Я поплёлся в другое место делать очередные шаги в посягательствах на своё место в журналистике. С тем и прибыл в только что открытую телестудию. Журналистский штат заполнен был местными газетчиками, учителями литературы из средних школ, обивавшими пороги местных СМИ многоопытными графоманами. Ни в штате, ни за штатом места для меня не нашлось. Еле как взяли то ли в осветители, то ли рабочим сцены, то ли помощником режиссёра. Штат набирали как попало, изобретая задания по ходу становления новорожденной организации.
   Долгие годы фактом особой гордости было, что я ставил декорации для заезжего из Москвы недавно созданного «Современника». Из всех актёров запал в душу худенький почти мальчонка, мой ровесник – исполнитель всех центральных ролей репертуара. «Мальчонка» оказался старше меня, звали его Олег Табаков и  поныне он известен так широко, как лично мне в лучшие годы про себя даже и не снилось.
   В телестудии пришло прозрение: папина профессия по наследству не передаётся. Это была не моя мысль, а слышанное ещё в детстве от Марка Фельда.  У нас дома бывали коллеги папы – спецкоры из столицы, местные мэтры. Из местных – дядя Федя Михайлов  (будущий главный редактор «Казправды» и будущий председатель Госкомисси на моих выпускных экзаменах в университете), собкор КазТАГа Марк Фельд… Дядя Федя навеселе допрашивал меня, буду ли я ему платить гонорары, когда стану большим редактором. А Марк тоже не упускал случая поучить будущего коллегу качественно готовиться к большим заработкам, в подпитии наставлял меня ежедневно «выходить на этюды» - записывать наблюдения жизни. Шутки в сторону! Я тогда школьные уроки не выполнял, какие уж тут этюды! А фельдовские афоризмы запали: -Эмоциональный опыт по наследству не передаётся!- И ещё: -Бойся рабской привычки состоять на службе!- И ещё допрашивал он меня: -Хотел бы поработать в Останкино?- На что я гордо отвечал: -Разве что на пенсии…- И Марк тут же импровизировал: -Приду в Останкино, скажу –останки на!-
      И тут случилось то, с чего я начал этот текст – про стихи «Вздымая прах…».
   Великий любитель заработков Фельд пришёл на телестудию с авантюрной идеей снять документальный фильм про строительство металлургического завода в Темир-Тау. Авантюра потому, что в молодом штате не было ни режиссёров, ни сценаристов, ни кинооператоров - в профессиональном смысле этих слов не-бы-ло!Даже кинокамеры ещё не было. И, кроме как ЦТ, никому в системе телевидения страны не дано было право на документальное кино. Но идея заразила многих. Фельд набрал команду энтузиастов, они засели за сценарий.
   А поскольку новобранец ещё не сложившегося предприятия в поисках себя я совал нос во все цеха и производства, то и во все начинания амбициозных энтузиастов совался  - приглядываться и прислушиваться к новостям из творческого круга Фельда.
   Подробные рассказы о коньячных вечеринках сценаристов меня мало занимали. А многозначительные упоминания имени «самородка Эмки», который «грызёт подушки» при написании сценария, пока вся команда распивает коньяки, меня очень привлекали. Вот тогда-то я и услышал фрагмент нарождающегося сценария:

И люди шли по чёрному лицу земли,
Вздымая прах за пядью пядь,
Зарывшись по уши опять
В дымящуюся целину.
   Самородком без кавычек оказался Эмка Мандель, Наум Коржавин! После освобождения из сталинских лагерей великий Эмка некоторое время жил в Караганде и даже руководил местным литобъединением. Тут и подловил его Марк Фельд и подвигнул на поэтический подвиг во имя великой стройки, на освещении которой Марк имел в виду хороший заработок. Но, не случилось ни кина, ни денег…

   Жив, слава богу, Наум Коржавин. Ему уже за девяносто. Нет, к сожалению, многих, о ком долг памяти и совесть требует особого места в моих благодарных воспоминаниях.
   Об этом – на последующих страницах.