Мой любимый Стрелец! Часть2

Итак, я, или, вернее мы, уже с женой ехали поездом в Алма –Ату. Путь не близкий. Я много рассказывал ей о Казахстане. Она всегда слушала меня  с большим вниманием. До института она никогда и никуда не ездила на поездах и нигде не была. Мне нравилось приносить ей чай, на станциях покупать яблоки, огурцы, пирожки и даже казахские лепёшки. Всё это принималось с восторгом и блеском в её глазах. Она открывала для себя мир. Я сам стелил ей постель и укладывал её на верхнюю полку. Просыпаясь, долго смотрел на неё и думал: «Кто она? И сам себе отвечал: жена». Но в силу своего двадцать одного года я не совсем понимал: какой шаг в своей жизни я сделал. В ушах звучали слова Веры и строки из писем отца, что жениться мне ещё рано. Я понимал, что эта молодая, юная женщина – моя жена, и я даже знал, чего я от неё жду. Но я не знал, а как всё это будет дальше? А заглядывать в более дальнее пространство мне и вовсе не хотелось. Мне хотелось просто женщину! Видите, это написано с восклицательным знаком. И каждый мужчина, и молодой человек меня поймут. А она мирно спала на второй полке и вряд ли задумывалась о своём будущем, она его – это будущее отдала мне вместе с собой. Я не предполагал тогда, какой груз я взваливаю на свои плечи, ещё совершенно худые, и на моей спине можно было играть на рёбрах, как на ксилофоне. Блокада краем прошлась по мне и позже в двадцать пять лет и в тридцать лет я ещё ощущал на себе её тяжесть. В свои двадцать пять я мог пронести ребёнка на руках не более двухсот метров. А я женился! Чудак! Я совсем об этом не думал. И, если бы на месте моей жены оказалась сильная спортивная женщина, то она сразу бы подала на развод. Но моя Людмила в войну выросла на картошке и иногда на картофельных очистках и её гемоглобин крови ещё много лет потом обещал желать лучшего.  В этом смысле мы были парой.

Нас встречала на вокзале вся моя семья. Бабушка моя, когда-то окончившая институт благородных девиц, что-то шепнула моей маме. Та кивнула. Папа обнял новую невестку и поцеловал её в щёчку. Меня просто похлопал по плечу и сказал «Ну, ну! Посмотрим». Потом он недвусмысленно провёл рукой по моим рёбрам. Это совпадало с моими мыслями в поезде.
В доме готовились ко второй свадьбе, вернее к продолжению студенческой. Но этикет у нас всё ещё был как у отца на корабле в офицерской кают- компании. Приборы строго ложились на стол, фужеры и рюмки стояли в определённом порядке.  Людмила позвала мня в другую комнату и со слезами сказала, что она за этот стол не сядет. Одних вилок было три и ещё нож. «Что я с этим всем буду делать?» - плакала она. Я молча взял приборы. До вечера было ещё далеко. Мы сели с ней в бабушкиной комнате, и я стал объяснять ей принадлежность каждого прибора. Она кивала головой и молча вытирала слёзы. « Давай прорепетируем» - сказал я. Она согласилась. И очень скоро она быстро говорила какой нож и для чего предназначен и что вилку нужно держать в левой руке, а нож – в правой, и не перекладывать. Салфетки стелить тоже по этикету. Вечер удался на славу. Только уже поздно, когда гости разошлись, и  Людмила мыла посуду вместе с бабушкой и мамой,  они обе спросили из какой деревни я её подобрал. Она снова плакала и пришла ко мне. Отношения женской половины не складывались. Моя жена им не понравилась. Зато отец отнёсся к ней со всей нежностью, быстро поняв её душу и её любовь ко мне. Он быстро пресёк женщин, и в течение нашего медового месяца это больше не повторялось. Родители уступили нам свою спальню, а сами устроились в бывшей детской. Мама у меня была сексуальной женщиной (хотя в те времена этих слов не говорили). Она постоянно интересовалась нашей с женой жизнью и советовала не пользоваться контрацептивами. «Родится ребёнок, вырастим, не бойтесь» - говорила часто она. А мы действительно перестали бояться и выбросили все припасённые контрацептивы. Это, конечно, были другие ощущения! Но наша молодая глупость не знала пределов, когда нужно было думать ещё и головой. Я забыл. Что окончил два курса, а она – три. Мать послала её в женскую консультацию. Я пошёл с ней. Она робко просила меня пойти и записать её. Она боялась и этого. Я тихо открыл двери. Там сидели одни женщины и с удивлением смотрели на меня. Я собрался и смело подошёл к регистратуре и записал жену. Вышел и отдал ей номерок. Врач сказала ей, что у неё всё замечательно, и мы уезжали на вокзал. Бабушка смирилась с моей женой, они даже нашли общий язык, а мама ни в какую. Она на вокзале сказала мне: «Тебе нужна другая жена. куда ты смотрел! Я буду тебе звонить и спрашивать нашёл ли ты себе другую женщину!». Я и Людмила помахали всем рукой уже из тамбура поезда. Отец называл жену Люсенька. Какие разные взгляды бывают у родителей! Поезд тронулся. Всю дорогу Людмила жалась ко мне и часто плакала. Сетуя на то, что не понравилась моей маме. Я успокаивал её тем, что при всех обстоятельствах мы никогда не будем жить с родителями. Это её успокоило, глаза засверкали вновь, и чувствовал непомерную её любовь ко мне. Но она никогда об этом не говорила. Она никогда не применяла слов «мой», «любимый», «дорогой». У неё этого не было. Вспоминая этот ушедший медовый месяц, я думал лишь о нескольких вещах: это её абсолютная сдержанность в проявлении ласк, никогда не снимала с себя сорочки и не давала трогать и целовать её прекрасную грудь. Она утверждала, что это будет плохо для будущего ребёнка. А мне как раз этого и не хватало. Я думал, что это когда-нибудь у неё пройдёт. Забегая вперёд, я скажу. Что я глубоко заблуждался. Это всё осталось у неё на всю жизнь. По жизни мне приходилось только фотографировать её в купальниках на море, где рельефы её тела были отчётливо видны. А ещё уже к концу её жизни я мыл её в ванне обнажённую и беспомощную. Но ей тогда было уже всё равно. Здесь я забежал на пятьдесят лет вперёд.
Снова Ленинград. Институт. Началась учёба. Жили некоторое время каждый в своей комнате. Потом комендант выделила нам комнату напополам ещё с одной парой. Комнату мы перегородили простынями и так жили некоторое время. В Выборгском районе строилось новое общежитие. И вскоре мы переехали туда. Мне удалось выхлопотать нам отдельную комнату. Я очень любил её и берёг. На переменах я первый выскакивал из аудитории и бежал в буфет. Она приходила, и мы пили чай с пирожками. Пили, смеялись, радовались всему происходящему, шли по Невскому, и моя тётка из центральной стоматологии на Невском, окружённая студентами, махала нам рукой каждый день. Я работал на военной кафедре и получал ещё одну стипендию. Доход у нас был приличный и мы позволяли себе обедать в кафе ресторанного типа. Оно тогда называлось «Лондон».
Там столики обслуживались официантками, и все нас знали. Наконец я купил ей новые туфли на каблуке- шпильке, и мы ездили в морской порт, она училась там ходить на каблуках. Ну и конечно у неё появился и капрон, и множество помад и лаков для ногтей. Чуть позже в хорошей парикмахерской ей сделали модную тогда причёску – каре и Людмила превратилась в гранд – даму.

3 января 2018 год.