мстители

Пришло известие с фронта: героически погиб, наш старший брат - сын дяди Феди, погиб Валька Кириллов – отчаянный смелый Вальтос сгорел в танке. Не стало нашего командира, заводилы. Не стало старшего брата!  Горестно дыша в кулак, сглатывая слёзы, Валька-маленький (маленький - как давно это было! А теперь ему столько же, сколько было тогда – ещё до войны, Вальке-большому), сидит у стола, глядя на фотографию погибшего двоюродного брата. Вальтос улыбался, глядя с фотографии на Валькины слёзы,  а на груди его, на солдатской гимнастёрке сиял Орден Славы. Вальтос улыбался, и от того становилась невыносимей потеря. Валька представил себе, как человек в шлеме танкиста пытается выбраться из горящего танка. И карандаш в валькиной руке летит над белым листом: красное, жёлтое, чёрное - это пламя и едкий дым…в клубах сизого дыма танк с развороченными гусеницами, над башней танка в открытом люке - пылающим факелом брат!.. Солёные крупные слёзы упали на бумагу и расплылись по рисунку. Но им было не дано погасить смертельный огонь и Валька молча плакал, глядя на свой рисунок. «Солнышко моё!» - проникновенный ласковый голос выхватил  сознание  художника из пламени, но и он был бессилен, даже он не мог спасти горящего  человека в шлеме танкиста с улыбкой Вальтоса. «Мам!.. Маа!..» – Валька всхлипывая зарылся носом в складках  старенького платья. Мама наклонилась, обхватила его руками словно защищая, прижала к себе, погладила, успокаивая, вздрагивающие плечики. «Ма!..» - рыдал Валька. Мама нежно отирала его слёзы тёплой ладонью, и молчаливые горькие слёзы её смешались со слезами сына. «Надо бы как-то помочь им» - тихо произнесла мама. Валька понял: она говорила о семье дяди Феди - её старшего брата,  рано и трагически ушедшего из жизни, о семье погибшего теперь Валентина. «Ма,..» - нежно потёрся он щекой о добрые ладони: «можно я к Кольке сбегану! Он вчера в школе не был.» «Да, сынок, да.» - печальные глаза задумчиво смотрят куда-то в окно: «Мать у них слегла;, вечё;р заходила я. Пойдёшь – помоги Колю;;шке с дровами! Колю;шка васин заходил… Застегни;сь!» - кричит она уже вслед сыну. Но Валька и сам понял, что застегнуться не мешает. Спрыгнув с крыльца, он бежит к калитке, борясь с ветром за власть над пуговицами.  «Мы рожденыы,..» - мычит он, т.к. рот невозможно открыть – ветер норовит проскользнуть в горло «… чтоб сказку сделать былью» - костенеющими от холода пальцами Валька отвоёвывает всё-таки и застёгивает пальто.: «От-так! – победно хэкнул он и, подопнув конскую кабалы;шку,  погнал её через к торговой площади наискосок к дому Кольки-васиного, стоявшего на углу у моста Ласса;ля. У Вальки, кроме родных сестёр есть ещё много двоюродных братьев и сестёр, а два брата – его ровестники были оба Кольки и оба Кирилловы.: один – сын дядин Федин, другой – дядин Васин. В родне их так и называли: Колю;шка Васин, да Колю;ш;ка Федин. А в школе, мальчишки, чтобы знать о котором Кольке идёт речь,  прозвали их Ко;люшка и Ко;решка. Ко;люшка – оттого, что так его называла мать, «Мой Ко;люшка» - говорила она. Ну, а Ко;решка - это так, для пары, потому, что ловятся в нашей реке две рыбки ко;;люшка и ко;решка. Сейчас Колюшке нужна была дружеская поддержка, и Валька на бегу обдумывал, чем бы утешить брата, ну, хотя бы, немного отвлечь его от горестных мыслей. Ловко подпинывая, как футболист, обводя мёрзлую кабалы;шку мимо ног встречных, Валька выскочил на рыночную площадь. День был базарный.  Рынок, как всегда в такие дни был суетлив, многоголосен. Рынок – самое интересное место в городе. Нет, самое интересное конечно же пристань, но потом – рынок! Тем более, что сейчас зима, и пристань застыла во льдах и сугробах. А рынок всегда, и зимой и летом, шумный, с толпами народа, кучами товаров. Здесь всё можно пощупать и, даже прицениться, как это делают взрослые, у которых есть деньги. Нынешний рынок отличался от довоенного немноголюдностью. На столах лежат кучками сушёные грибы, су;щик-ко;рюшка; грибы солёные… Валька сглотнул слюнку, уловив запах солёных рыжиков – уж он-то разбирался в грибах! Мама, что называется, с лесу не выходила целое лето – уж она-то баловала своих детушек  лесными дарами с ранней весны (та;лые морошка, клюковка, полезные травки для чая…) и до позднй осени!  А вон и картошечка парует в чугунке, уку;льпанном в тридцать три одёжки! О! А а это ведь Клавкина мать стоит,  с ноги на ногу переминается – рыбу свежую продаёт, наверное Клавка нау;дил в ручью;. Новенький Клавкин дом стоит на высоком берегу Вяньги у моста; по улице Революции. Под тем мостом бьёт ключ, незамерзающий даже зимой, а из берега, прямо из земли выбивается  множество маленьких фонтанчиков, стекающих в ру;чей быстрыми, тоненькими змейками…   «Зингер»! – мельком глянул Валька на швейную машинку, на продавца. Свою зингеровскую они недавно на овёс променяли, к Ту;дозеру с мамкой ходили. Зато толокна теперь намололи! Ух ты, краснорожий какой! И не на фронте! – замедлил шаг Валька:  Бары;га! – понял он, видя как беспокойно оглядывался торговец на мешок – то ли с картошкой, то ли ещё с чем-то, лежащий на дровё;шках. Валька остановился за его спиной. Вот подошла баба, оповя;занная тёплой ша;лью. Валька не расслышал, о чём  они говорили, но заметил, как рыжий, воровски от чужих глаз, вытащил что-то из-за пазухи, а баба схватила это и быстро сунула в свою кошёлку. Потом она передала торгашу деньги, он, мусо;ля пальцы, перещитал их, и баба ушла, а тот, довольно поглядывая по сторонам, спрятал деньги в карман. «И почём!» - Валька храбро подошёл к рыжему. «Пийсят» - не оборачиваясь, машинально ответил тот, затем оглянулся и, молча, презрительно скривил рот в ухмылке. «А окончательно?» - тоном бывалого настаивает Валька, провоцируя  торгаша раскрыть тайну товара. Тот внимательно оглядел мальчишку, и равнодушно отвернулся. «Так сколько?» - зашёл с другой стороны Валька: «Может сбавишь?» - в упор глядя на краснорожего, испытывал он его терпенье. «Ни копейки!» - зло сплюнул с губы семечковую шелуху торгаш. «Ах ты халера!» - отскочил Валька от плевка: «Ванкухрак вонючий!». Всё своё презрение к спекулянтам, всю свою ненависть к врагам Родины вложил Валька в эти слова, и, грозно показав толсторожему тощенький свой кулачишко, побежал к Кольке. Ветер с реки  безжалостно трепал тоненькие брючёшки, гулял по спине, холод проникал за пазуху, под старенькими валенками жёстко поскрипывал снег. Подняв воротник, засунув руки поглубже в карманы, Валька решительно повернул направо по проспекту, и подопнув ледышку, погнал её вниз к угловому каменному дому у моста. План отмщения созрел на ходу. «Дело есть!» - отозвал он брата в сенцы. Пошептавшись, оба исчезли из дому - дело требовало безотлагательных действий. Разделились: «Ты к Борьке, а я к Толику побегу!». Минут через двадцать у старого каретного сарая во дворе дома № 44, что по Ленинскому проспекту, собралась стайка подростков. «А где Цыган?» - Валька выжидающе поглядел на Кольку. «А тётя Шура с Борькой в лес за дровами ушли, и он с ними». План рушился – теряли время. «Вот!..» - запыхавшийся Алик, с трудом удерживая, прижимал к животу барахтающийся шалга;ч. : «Едва дотащил! Такой сильный гад! Руку ца;пнул до крови!» - Алик подул на оцарапанные пальцы. «Мяа-аву!» - мявкнул придушенно мешок. «Тихо-тихо, Шмонечька! Никто тебя не обижает.» - погладил Валька мешок. «Ууы-фф!» - устрашающе фырскнул тот, и выскользнув из алькиных рук, закувыркался- покатился по земле. «Ух, змей мутной воды!» - поймал мешок Валька: «Ух, хитрюга! Держи его, Алик, крепче! Айда к Борьке, моэт уж пришли!». «А-а-а!..» - остановил их отчаянный вопль – в каретнике что-то зазвенело, загремело, стихло. Затем в щель между досками вылетел веник, дырявый таз, и, наконец, Корешка, пятясь, выволок дровёшки: «Я же говорил, что тут, как в аптеке - всё есть!» - торжествовал он. «А чё орал?». «А веник с ве;шала здёрнул, да и спикировал вниз!». «Не чё – жыть будешь! Айда бегом!». Не успели дойти до ручья, под ноги с радостным  лаем кинулся Цыган. Следом летел запыхавшийся Борька: «Чё случилось?» - утирая, спотевший от быстрого бега нос, остановился он на мосту. «Вальтос…» - выдохнул в общее молчание Толик. «Мамка говорила.» - понурился Борька. Помолчали.  «А мы куда?» - Борька осторожно дотронулся до угрожающе уркнувшего мешка: «Ффу!» - прикрикнул он на возмутившегося Цыгана. «Отомстим  за Вальтоса!» Спрятавшись от пронизывающего ветра за углом церкви, ребята, уточняя подробности, распределили роли в своём героическом спектакле отмщения. Посовещавшись, впрягли в дровёшки Цыгана, и двинулись к пожарке. Валька, как самый отчаянный командир, взял на себя самую ответственную задачу: отвлечь внимание противника от основной группы войск. Забежав за ларьки, он зашвырнул на крышу одного из них, громыхнувший жестью таз, затем стряхнув с плеч пальтишко, решительно полез вслед за тазом, зажав подмышкой веник. Наверху ветер набросился, с утроенной силой, пытаясь сдуть храбреца наземь. Отчаянно сопротивляясь ветру, Валька бодро, во весь голос, так чтоб было слышно на весь рынок, запел: «Наверх вы тава-рищи все па мистам!..». Ёжась и вздрагивая  от холода, стащил с  себя рубашонку: «…ппысле-дний ппарат насту-па-а-ит …». Дико приплясывая (не успел одну ногу вытянуть из штанины - другая успела  прилипнуть к мёрзлой крыше, с ноги на ногу перескочил– совсем запутался!), выскочил из штанов: «Урр-раа-а!» - завопил он, засовывая голые ноги обратно в валенки (хватит с вас и голой опы! Не хватало ищё заболеть! А кто мамке воды натаскает? – оправдывался он мысленно сам перед собой – это не отступленье, это осторожность…) «Вр-аггу эз-зда-оцца наш гго-рды-й Варяг…» - губы не слушались, слова не проговаривались. Валька безжалостно хлестал  себя веником по бокам, спине, разгоняя в жилах кровь, стынущую от мороза: «…пащя-дды икто-о эж-жы- ааэт!». Зубы выбивали мелкую дробь, Валька скакал, вертелся ужом, орал победные песни, чтобы привлечь к себе внимание толпы внизу. Кажется это ему удалось. Рынок, ошарашенный невиданным зрелищем, недоумённо замер. Люди  затихли, задрав головы кверху. Валька, беснуясь от холода и нетерпенья, наблюдал за противником. Наконец его концерт достиг цели: сидевший на своём мешке Ванкухрак, забывшись, привстал, таращась на диво - это то, чего добивался Валька. Теперь дело за ребятами! «Даай-ёоошь!» - торжествующе завопил он, путаясь в рукавах рубахи, натягивая штаны. Закоченевшие пальцы торопливо искали застёжки, не гнущиеся в щиколотках ноги – уже в валенках, и чувствительно шает кровь, разогревая подошвы ног… Рынок ещё не пришёл в себя – из раскрытых изумлённо ртов струился парок… И вдруг, в этой тишине, словно осколки разорвавшейся бомбы – визг, лай, рычанье…  «Уу-ёо..!» - взвыл Ванкухрак, тяжело тря;пнувшись на землю – мешка не было. Это Толик и Борька, воспользовавшись моментом, подкатили сзади к Ванкухраку свои дровёшки, перекинули на них мешок; Колюшка выбросил перед собачьим носом  фырчащего кота, а Толик в три пальца по-разбойничьи  свистнул (этому он научился у отца);  и мстители, чтоб сбить противника с толку, кинулись врассыпную. Выскочивший из мешка Шмонька, возмущённый бесцеремонным обращением, протестующе скособочился. При виде ненавистного пса, из ощерившейся кошачей пасти вырвалось змеиное шипенье, кошачьи глаза округлились, усы встопорщились, шерсть встала дыбом; Шмоня сгорбатился, прижал уши, и высоко подскочив лохматым визжащим мячиком,  кот огромными скачками  помчался по площади, мимо синих рядов к реке. Пёс, опешивший было от неожиданности, рванулся следом, но ему мешали гружёные санки. С трудом преодолев сдерживающую его силу,  он широко, размашисто устремился за нахальным котом. «У-утя-нуу-ли!» - вопил Ванкухрак с перекошенным от злости лицом, ползая на четвереньках в поисках пропажи. Наконец, он поднялся на ноги и бросился вдогонку.  Вспугнутый рынок колыхнулся в его сторону, опасливо озираясь, вслушиваясь, насторожённо вытягивая шеи: «Туда!» - указывают ему одни. «Туда!» - машут другие.  «Кто?» «Што?» «У кого?» «Де-ржи-ы! Хватаай!». Поднялся шум, гвалт, неразбериха.Торгашы хватались за свои кото;мки (не до чужого, своё бы уберечь, кто знат – мот круг ворьё;, мот одна шайка-лейка!.. А как ище милиция нагрянет – не сдобровать! Обла;ва, ак не станут розбирать кто прав, кто виноват - доказывай потом, что ты не верблюд!), и, похватав товар свой (а кто под шумок и чужое) спешили убраться восвояси.  «Держи-ы!» - подгоняло сзади. «Хватай!» «Имай!». Толян, Алик и Борька толкаясь, путались под ногами возбуждённой толпы, кричали громче всех, сбивая с толку преследователей, и давая возможность братьям убежать. Шмонька летел чуть зримой рыжей стрелой. Поняв что от погони не уйти, он, собрав все свои кошачьи силы, взвился пружинкой вверх и припечатался к стволу ближайшего дерева. Очевидно последний рывок забрал остатки силёнок – он так, распластавшись,  и повис, обнявши усталыми лапами спасительный ствол. Не в силах забраться выше,  он дико взвывая, таращил глаза, шипел, плевался, и топорщил  усы, стращая преследователя. Пёс, перескочив через дорогу, застрял в сугробе . Он пытался выбраться, но ему мешали опрокинувшиеся санки. «Хва-таа-ай!» - настигал его суматошный ор.  Пёс дергал санки, падал, вскакивал, отчаянно рвался вперёд… Подбежавший к нему раньше других Борька, рванул верёвку с ошейника. Освобождённый Цыган выскочил на дорогу, и, широко расставив лапы, угрожающе оскалился на приближающуюся толпу. Борька, выдернув дровёшки из-под мешка, разбежался, разгоняя санки, хлопнулся на них, и покатился под крутой берег, изворачиваясь, тормозя ногами на поворотах и ухабинах – только вихрем снежным взметнулись сугробы вслед саночкам! Вниз, вниз, а там - под мост, бегом в гору,  и -спасительный каретник! Всё – ушёл! Борька с размаху упал в сено –  отдышаться…щяс ребята прибегут… Горячий влажный язык мазнул по его лицу, и захекавшийся Цыган улёгся рядом, следом  на сено повалились хохочущие, шумные братаны: «А Валька где?» «И Колюшки нет!». Помолчали, прислушиваясь.
          Валька натянув, негнущимися  от холода руками, одежонку, скатился с крыши и, на ходу застёгивая пальту;шку, не чуя под собой ног (так напарился - продрог весь!), что мо;чи дал тя;гу в сторону заброшенного собора. Из-за собора выскочил, поджидавший его , Колька:  «Натягивай, пока тепло не ушло!» - сунул он ему, стащив со своих рук, вязанные дяльни;цы. Дружно лё;том скатились под берег, и пулькой стрекану;ли к всегдашнему месту встречи.
          В понедельник школа напоминала потревоженный улей: все говорили о вчерашнем  происшествии на рынке, никто толком не знал - кто это были, куда де;лись. Звонок опустошил шумные школьные коридоры, усадил всех за парты. «Здавствуйте, дети! Садитесь».  В руках учителя газета. «…зачитаю вам о подвиге юной разведчицы – московской школьницы, ушедшей на фронт с партизанским отрядом. Она назвала себя Таней». Класс слушал, затаив дыхание – образ юной партизанки, как живой стоял в воображении. Всем хотелось быть похожими на неё – трагически погибшую от рук фашистских оккупантов, Зою Космодемьянскую. Многие готовы были хоть сейчас взять в руки оружие и пойти на фронт. «И ещё вот что, ребята,» - учитель отложил в сторону газету, встал, снова сел, достал из портфеля тетрадный лист, исписанный крупным ученическим почерком. «Ещё я хочу зачитать вам сочинение, вернее отрывок из сочинения одного из учеников нашей школы. Сочинение написано на тему «Есть женщины в русских селеньях» - учитель внимательно оглядел класс, разгладил ладонью  листок  «…она была настоящей героиней, одной из бесчисленных героинь, которые, даже не думая о героизме, жили, любили, трудились и ушли из жизни, исполнив всё, что требовала от них жизнь. Её жизнь не прошла даром, и продолжилась в её детях. Свой разум, и жизненный опыт она передала своему роду через своих сыновей и дочерей.» -   вот так написал о своей бабушке  ученик нашей школы, комсомолец Валентин Кириллов, героически погибший в танковой атаке. Дети,» - срывающимся голосом произнёс учитель: «…почтим память погибших героев…» - он не договорил, класс беззвучно поднялся – ни одна парта не стукнула. Закрыв глаза, стоял Валька, нос предательски заложило, в горле – ком.  «Садитесь» - тихо в полголоса разрешил учитель. Валька оглянулся. Колюшка сидел со спокойно-каменным лицом, но ресницы его, слипшиеся влажными стрелочками, вздрагивали, пряча от всех, наполненные горькой болью глаза. «Ну, а теперь поговорим ещё вот о чём» - учитель внимательно поглядел каждому в лицо: «Все вы знаете, что наша великая Родина, весь наш советский народ, живёт в неустанной заботе о героической Красной Армии, о мужественных защитниках священной земли русской.  Люди отдают свой труд, свои сбережения – делают всё, чтобы приблизить Победу! И среди учащихся дружно идёт подписка на танковую колонну «Имени Всесоюзного Ленинского комсомола». А танковая колонна «Советский учитель» будет грозой для фашистских захватчиков! Пионеры и школьники города горячё откликнулись на призыв об организации сбора средств на постройку самолёта «Юный истребитель», а коллектив вытегорской пристани дружно поддержал инициативу речников Волго-Балтийского бассейна, начавших сбор средств на постройку самолёта «Водный истребитель». «Давайте, соберём на свой танк!» - звонкоголосая Муська с нетерпением тянет руку: «Можно, я скажу!» - и не дожидаясь разрешения, она воодушевлённо захлёбываясь, затараторила, призывно поворачиваясь во все стороны: «…и назовём его «Таня! И пусть наш танк жестоко отомстит за смерть юных героев!» «Тихо, ребята, не шумите! Одним классом мы не осилим такое дело. Вот ты, Муся и предложи это на сборе пионерской дружины. Договорились? Садись. И всё-таки, я хочу ещё сказать, что в то время, когда весь наш народ отдаёт всё – что можно, для фронта, для Победы, находятся ещё такие школьники…». Валька нахо;хлился (так вот как понят их поступок! А они отомстить хотели!), он уже не слышал, что говорил учитель, всё его существо восстало пртив несправедливого упрёка. «А спекулянничать разве хорошо?» -выкрикнул он, чуть не плача. «У спекулянта утянули!» - поддержал класс: «Чё тут такова?» «Аха-а, люди с голоду пухнут, а тот сидит – морда кирпичя просит!» «Но не так же бороться с ними!» - учитель, казалось, был  смущён, и Вальке послышалось даже одобрение в его голосе. «А как? Как?» - вызывающе поднял он глаза на учителя. Звонок прервал дискуссию. Мальчишки, как воробьи с веток, порхнули из-за парт и окружили Вальку. «Реввоенсовет в полном составе? – подошёл к  ним учитель: «Ну-ну. Что теперь задумали?» - глаза его излучали добро и понимание: «А может, в госпиталь к раненым с концертом, нагрянем, а?» «Здо-рово!» «А нам разрешат?» «Даёо-ошь!». Звонок, как всегда в таких случаях, не вовремя! После уроков сразу приступили к репетиции. Участвовать в концерте хотели все. Программа набралась часа на три. «Сократить придётся» - просмотрев  программу концерта, с сожалением покачал головой учитель: «Нельзя так долго утомлять раненых» - оставим по одному номеру от каждого артиста – достаточно. А вот с музыкой у нас бедновато.» - задумался он.  « А мы – под ротову;шку!» -  выскочила белобрысая Муська. «А это как?» - весело прищурился учитель. «Пара-рара-рам-па…» - Муська, красиво вскинув руку над гордо поднятой головой, хлопнула ладонью по своему валенку – Цыганочка с выходом!» - прокомментировала она: « А можно и спеть  - Эх яблочко, ты куда катисся?  Ко мне в рот попадёшь, дак не воротисся!» - почти скороговоркой пропела она и хлопнулась на парту. «Да-а…» - рассмеялся учитель: «Ну, что же, под ротовушку, так - под ротовушку!» «А я балалайку принесу – у нас есть!» «Ты будешь играть, а плясать кто будет? Ты же у нас первый плясун!». «А Колюшка!» - прячется за брата польщённый Валька: «А Корешка тоже играть умеет!». Репетиция затянулась до вечера, каждый шаг, каждое слово, отрабатывали на время, чтобы не затягивать концерт и не утомлять раненых.
          В госпитале их ожидал приятный сюрприз.  Когда, стараясь не шуметь, они поднимались на второй этаж, вдруг услышали щемящие душу, полные сердечного страдания звуки .  «Аккордеон!» - Валька восторженно  взглянул на учителя. «А вот и музыка!» -подтвердил учитель. Медсестра, встретившая артистов, открыла одну из белых  высоких дверей, и оттуда выпорхнула, и полетела по коридорам и этажам песня
                …ему все уу-дивля-аются, все сёс-трыы сби-ились с ноог:
                то пес-нее-й зали-ваа-ется, то просии-тся в свой полк…
 Школьники в нерешительности остановились. «Проходите сюда, ребятки, проходите!» - пригласила медсестра. Несмело разглядывая всё вокруг, тихо шушукаясь, пионеры переступили порог. Просторная белая палата, и белые кровати, кровати… Кровати стояли, тесно прижавшись одна к одной, белея простынями. Белый потолок, белые стены, белые подушки, бинты…  И из этой ошеломляющей белизны – лилась удивительно светлая, незнакомая,  мелодия, наполненная простыми словами, проникнутая мужеством и героизмом:  …и в ла-зарее-те раа-неных пол-ковник навести-ил:
                Откуу-да ты, отча-аянный. – он ласко-во спросил.
                И с неподде-льной гор-достью, ответии-л гармонии-ст
                С Василье-вского ос-трова, с завода «Металлист»
«С Василье-вского ос-трова, с заводаа «Металлист» - вполголоса вторила палата. «Товарищи раненые!» - вмешалась в хор медсестра: «К нам в гости пришли пионеры городской школы « Имени Дедушки Крылова». И все, как в театре, дружно захлопали в ладоши. «Позвольте…» - смущённо откашлялся в кулак учитель: «позвольте вам представить наших юных артистов…». Валька зачарованно смотрел в красный перламутр аккордеона, речь учителя едва достигала его слуха, падая в море музыки, плескавшейся в его сердце. «Валька!» - громкий шёпот Корешки вывел его из волшебного забвения. «Играешь? – аккордионист наклонился к Вальке. И, словно, бес подтолкнул мальчишку - живший в его душе артист  будто только и ждал, когда его спросят… «Играешь?» - переспросил раненый. Валька широким жестом кумира публики, уверенного в том, что все вокруг почитают за счастье исполнять его прихоти, артистично щёлкнул пальцами в сторону аккордеона: «И-зобра-зи!». Этот жест он перенял у Вани Курского (все мальчишки тогда подражали артисту Петру Аленикову, перенимали его походочку, манеру независимо держаться…) «Ии-зобра-зи!» - Валька неспеша стянул с плеч курточку и, уверенным жестом, швырнул её через плечо. Картинно выставив ногу, и делая вид, что докуривает папиросу(последняя затяжка, плавное движение  отстранённой руки,.. – картинный жест любимого киногероя ), стречком среднего пальца, отшвырнул воображаемый окурок,  и, прикрыв ладонью глаза, простонав «ээх!», Валька трагично откинул со лба волосы, и вдруг резко взмахнув, широко раскинул руки, и призывно выкрикнув: «Ак-корде-оон!», пошёл-пошёл по кругу, птицей уносясь в музыку. Отдаваясь танцу душой, он импровизировал, кружился кречетом, бил чечётку, сбивался – уж очень быстро летали по клавишам пальцы  игрока.  Наконец танцор выдохся, упал на одно колено перед музыкантом, и, приложив руку к сердцу, поклонился. «Ходи-ходи!» «Давай!» «Русские не здаюцца!» «Жги-жги!» - кричали восторженно зрители. Выручил Колюшка. Тренькнув струнами, как бы пробуя строй балалайки, он медленно, перекатом с пятки на носок,  будто подкрадываясь, вошёл в круг. Встал, оборвав аккорд, нахохлился встрёпанным вороном «Сидит Гитлер на заборе вяжет лапти языком, чтобы вшивая команда не ходила босиком» - под одобрительный хохот пропел Колька, затем, по-журавлиному вытягивая ноги, изображая на лице птичье глубокомыслие, повернул обратно, и, вдруг, свистнув, подскочил и пошёл вприсядку. Валька, перехватив балалайку, старался изо всех сил - аккордеон прекрасно сыгрался с трёхструночкой. Колюшка, ухая и присвистывая,  юлой крутился на одной ножке, важно ходил гуськом, скакал-взбрыкивал козлом – как мог веселил зрителей. Подконец он перекувырнулся через голову: «Х-ха!» и,раскинув руки, поклонился зрителям. «А-а воты заду-ма-ли дыва быра-та а рыбу бее-лую ловиить» -надвинулся на него из-за спины учителя Борька. Колюшка, зная эту байку, удивлённо спросил, слегка попятившись: «Да-а?».  «Ну» – пренебрежительно подняв плечи, ответил Борька, разведя руками. «Ай, ну да;, ну-да; ну…» - хором подхватили школьники. «А у Ерёмы-то лодка с дыркой» - повернулся Борька к зрителям: «…а у Фомы челнок без дна.»  «Ну, да ?» - изумился Колька. «Ай, ну;-да, ну-да ну-да, да» - заверили его приятели. «А воты Ерёма-та стал тонуть и Фому-то за ногу тянуть!» - Борька схватил Кольку за ногу, показывая как тянет Фому тонущий Ерёма. «Да, ну!» - отбрыкивается Колька. «Ай, да ну;, да ну, да ну, да, ну» - возмутился хор. «Воты Фома пошёл на дно» - Борька изображает, барахтающегося в воде Фому. «А Ерёма там давно!» - дурашливо падает на пол Колька «Ай, ну;-да, ну-да ну-да» - подпевают, смеясь и аплодируя раненые. Потом Толик читал стихи. Он так читал, что его несколько раз вызывали на «бис»
                Резвится молодой мороз морозец пятиградусный
                А на снегу, повесив нос, стоит фашист безрадостный…
 Длинный Толик, съёжившись, согнулся «в три дуги;», и такую мину состроил, что расхохотался даже Валька, неоднажды видевший это представление.
                …О чём задумался, фашист?» - спросил Морозец маленький:
                «Вон, посмотри, идёт мой дед, на нём тулуп и валенки»…
 Потом Муська пела песню, на давно известную мелодию песни о «Весёлом Роджере», но слова!.. И где она успела перенять эту песню!? «… стоял суровый утренний мороз. Схватили немцы девушку Татьяну, и потащили в хату на допрос…» - пела Муська, и все девчонки, вдруг  заотворачивались в стороны, горесно швыркая носами, в палате застыла тишина. Понимая, что нельзя оставлять раненых в таком настроении, Валька мигнул братьям и, словно яркой скатертью, застелил печальную тишину речетативом: «Это было в деревне Олько;вке» - он как заправский дирижор, взмахнул руками, приглашая поддержать его. «Это было в деревне Олько;вке.» - послушно повторили артисты.  и «эх, лапти, вы, лапти, вы, лапти мои» -  хвастливо похлапывая себя по валенкам, Валька кланялся на все стороны приглашая к пляске.  И, Колька, отчаянно вскрикнув «эЭх!»,  лихим взмахом взъерошил волосы, дурашливо выставил левую ногу, и вприскочку пошёл  следом, притапывая пяткой: «а лапото;, а лапото;, а лапото;цики мои» - припевал он улыбаясь во весь рот. «Эх!» - обхватил его за плечи Валька: «А полюбил Андрияшка Наташку» - пропел он, доверительно склонясь к уху  брата .  «…а лапото;?..»-ошарашенно отпрянул Колька, изображая изумление. «…а лапото;цики мои, ц» - по белочьи цокнув языком, развёл руками Валька. Импровизацию подхватили девчонки: «А не гу-гу! А не ци-ци! А замолци!»  - распевно требовали они, грозя пальчиком Вальке, но тот, войдя в роль строго одёрнул их:  «эЭий, тпрруу!» - чем развеселил всех зрителей и артистов. После концерта был ужин. Прямо в палату  нянечки  принесли  горячую  картошку  с  рыжиками  и  сладкий чай с булочкой.               
       «А у меня чё е-эсь!» - ещё с порога бодро возвестил Валька, вытаскивая, промёрзшую в кармане, булочку. «Да, нас в госпитале после концерта кормили ужином!» - оправдывается он в ответ испуганно-вопросительному молчанию матери.. «Наелись - во как!»- убеждающе резанул ладошкой по подбороду: «До отвала! А булку уж и не захотел, дак» - изображает Валька сытое удовлетворение: «дак я домой взял».  Мать обняла его, ласково похлопав по плечу: «Скво;рушка ты наш, зобо;тушка!». А сёстры благодарно смотрели на смущённого брата.    Ночью в постели Валька долго не мог уснуть, перебирая в памяти события последних дней. Потом ему снился отец, снилось жаркое довоенное лето над звенящими родниками Вяньги. «Будь мужчиной, сынок!»… перламутром вспыхивает шлем танкиста…горячее солнце падает…перламутровые крылья стрекозы мелодично вздрагивают…  «Будь, сын!..»  – несётся белым облаком в бескрайней синеве…
           Утро начиналось, как всегда, с домашних хлопот: воды в уша;те притащить с ручья на дровёшках, сходить с мамой в лес за валежником – дров-то нет, а мороз трещит по стенам, а метели переметают дороги, и Валькина забота – промести дорожку к калитке и до мостков.  Люська – ей уж теперь восемь лет, тоже помогает, с младшей сестрой играет, читает ей книжки. «За кого ты, мороз?» - думал Валька, расчищая от крыльца тропинку по утрам. Говорят, фашисты тебя  боятся, но ведь и нам тоже холодно. А, ладно, переживём! Нам не страшен серый волк, серый волк… - бодро припевает Валька, разгоняя  метлой белую пургу, отбрасывая в стороны от крыльца холодные сугробы. «Ма, я пошёл! – и, схватив ведро, он уже бежит к ручью. Несмотря на мороз, родниковые воды журчат по-весеннему звонко, а над тёмной извилистой лентой ручья клубится белый пар.