208. Школа даосов об особенностях восточного дзэн

208.

ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ВОСТОЧНОГО ДЗЭН-БУДДИЗМА

Я вспомнил, что давно не был в храме Высшего Преумножения Дайдзёдзи, и тут же неожиданно днём на улице Татэмачи в Канадзаве встретил монаха Сэцу, с которым радостно поздоровался и пригласил его в кафе на чашку чая. Монах любезно принял моё приглашение, и мы вместе устроились в кафе за столиком, ведя задушевный разговор. Монах Сэцу сказал мне: «Я слышал, что ты – сторонник даосизма, а знаешь, что многими нашими монахами дзэн-буддизм расценивается как двойник даосизма»?

Услышав эти слова, я очень удивился и попросил его разъяснить мне его мысль подробнее. Монах Сэцу сказал: «В Японию буддизм проник из Китая почти в неизменённом виде. Там он называется чань-буддизмом и имеет в названии те же иероглифы. А буддизм, проникший в Китай в первом веке нашей эры, как известно, подвергся интенсивной китаизации, в результате чего возник ряд школ китайского буддизма, столь значительно адаптировавшегося, что в нём можно обнаружить множество специфических черт, существенно отличающихся от соответствующих школ индийского буддизма. Школу чань-буддизма, возникшую между пятым и шестым веками, считают одной из самых китаизированных школ, а кое-кто даже расценивают её как самую «китайскую». Некоторые учёные считают, что чань-буддизм возник как резко негативная реакция китайско-буддийской интеллигенции против основополагающих принципов индийского буддизма, неприемлемых для китайского интеллекта, и что с буддизмом его связывает лишь название и тонкая нить терминологии. Что же касается чань-буддизма как двойника даосизма, который сменил одежду и обрёл таким образом новую жизнь, то, например, тайваньский учёный У Цзянсюн говорил, что «дзэн можно рассматривать как наиболее полное развитие даосизма путём его соединения с близкими по духу буддийским проникновением и могущественным апостольским рвением. Если буддизм – отец, то даосизм – мать этого удивительного ребёнка. Но нельзя отрицать, что этот ребёнок больше походит на мать, нежели на отца». Есть много общего в теории и практике дзэн-буддизма и даосизма. И между двумя учениями действительно наблюдается большая близость и совпадение по целому ряду вещей. Но главное отличии дзэн-буддизма и даосизма, с одной стороны, и от конфуцианства, с другой, заключается в том, что в конфуцианстве отстаивается основополагающий катафатический принцип всемогущества слова и постигаемости учения, изложенного в вербальных текстах, освещённых традицией, как в вашем христианстве, а в даосизме и дзэн-буддизме провозглашается апофатический принцип невозможности выразить высшую истину в словах и знаках и постичь её в рамках дискурсивно-логического мышления. Исходя из катафатического принципа, предопределяющего наиболее характерные черты не только конфуцианства, но и всей современной вербальной культуры, его представители придают знаковой системе вообще и вербальным текстам в особенности огромное, решающее значение в своей практике нравственного и психического воспитания, даже сам термин «культура» - ; - «вэн» - буквально означает «письменность», «письменные тексты», и зачастую оба понятия идентифицируются, хотя, как ранние конфуцианцы не сводили культуру к письменной грамоте, к знанию текстов, а подразумевали под ней другое, в том числе и нравственно-психическое совершенство. Конфуцианцы полагали, что человек (если он, конечно, человек в их понимании полноценный, а не «дикарь», который приравнивался к животному) в своей основе остаётся рациональным существом, и его в сущности можно изменить в лучшую сторону с помощью убеждения, то есть, воздействуя на его сознание, на его психику посредством слова и текста. Если же убеждение не действует, то следует прибегнуть к такому методу воздействия, как личный пример, но и в таком случае в первую очередь вводится в действие определённым образом организованная знаковая система, поскольку поведение окультуренной личности носит сугубо знаковый характер. А методы физического воздействия отвергаются как недостойные «благородного мужа». Да и в индивидуальной практике психической саморегуляции конфуцианцы опираются в первую очередь на внутреннюю речь, постоянно вопрошая себя и ведя с собой внутренний диалог. Чань-буддисты же полагали, что все вербальные предписания, все тексты, в которых они зафиксированы, неистинны, ложны, именно в силу своей вербализованности не способны открыть сокровенные тайны бытия и передать истинную суть вещей и явлений, и вводят поэтому в заблуждение неискушённого ученика. Отсюда принципиальная методологическая установка на «эзотеризм», на передачу невербальной информации в процессе непосредственного общения учителя с учеником, а также на использование в практике психической тренировки энигматического языка парадоксов и иносказаний, настраивающего ученика на приём и передачу того, «что скрыто за словами».
«Совершенно верно! – воскликнул я. – Ещё наш русский поэт Тютчев в свою бытность говорил: «Мысль, изречённая, есть ложь».

«Совершенно верно! – оживился мой собеседник. – Именно эти мысли свойственны чаньской (дзэнской) практике психотренинга саморегуляции, и они оформились в двух из четырёх кратких изречений легендарного миссионера Бодай-Дарума, в которых, по существу, в предельно лаконичной форме изложены самые основные принципы теории и практики дзэн-буддизма. Они гласят: «Особая передача вне учения», и «Не опирайся на слова и писания». Если ты желаешь двигаться по этому пути, и постичь искусство вхождения в сферу чудесного превращения или преобразования «мёрё», то я могу тебя познакомит с моим товарищем монахом Досином, по прозвищу «Следющий за Путём», который служит в храме Мёрёдзи, или как его называют в народе Ниндзя-дэра «Храм ниндзя», который находится в канадзавском районе Тэрамати».

«Я буду вам очень признателен», - сказал я, поклонившись монаху. Мы договорились с монахом Сэцу Акира, что он позвонит своему товарищу в храм и попросит его, чтобы он меня принял. После этого обещания монах сказал: «А тебя завтра жду на утреннее бдение». После чего он попрощался со мной и ушёл.

Вечером при встрече с моей возлюбленной Ханако, я рассказал ей об обещании монаха Сэцу познакомить меня с его другом из Храма Ниндзя, который среди городской интеллигенции ещё назывался «Храмом проникновения в чудеса», и ещё изложил ей краткую суть нашего разговора. Моя фея Ханако сказал: «Я знаю этого монаха, он – один из наших. Тебе стоит с ним поговорить». Затем касательно нашего с монахом разговора она высказала своё суждение: «Это верно, что дзэн-буддизм во многом схож с даосизмов, особенно в его подходах в проникновение в Высшую Истину. И у них, и у нас (у даосов) молчание выступает как знак высшей мудрости, ибо «знающий не говорит, а говорящий не знает», где само Дао видится как нечто неподдающееся вербализации и описанию в терминах дифференцирующих признаков, нечто «таинственное», «чудесное», «непознаваемое, «бесформенное», «безграничное», то что вы, европейцы, называете Богом. И поскольку оно не может быть охарактеризовано в позитивных терминах, то в случае необходимости описывается чаще всего по апофатическому принципу «не то и не это»: «Смотрю на него и не вижу, поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Эти три признака Дао необъяснимы, потому что они восходят к Единому. Его верх не освящён, его низ не затемнён. Оно бесконечно и не может быть названо. И вот называю его формой без форм, образом без существа. Поэтому называю его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не вижу его лица, следуя за ним и не вижу его спины». От себя ещё скажу, что в нём нет ничего, и вместе с тем в нём есть всё: и прошлое и настоящее, и будущее; и ангелы и бесы; и ад и рай. В нём присутствуем и мы с тобой, где ты есть ты, а я есть я. И где есть всё, что находится в нас и вне нас. Мы живём этим и существуем за счёт этого».

После этого я глубоко задумался, а во время игры в шашки «го» с хозяином гостиницы «рёкан» стариком Накамура спросил его: «А что вы думаете по поводу проникновения в чудеса»? Я вот собираюсь научиться проникать в чудеса и сам творить их. Что вы бы вы мне посоветовали?»

Старик посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Главное здесь, когда ты проникаешь в чудеса, это - защитить себя от негативных влияний потустороннего мира. Ведь человек, проникающий в неизвестное, как бы снимает с себя всякую защиту, потому что без снятия защиты, он не сможет никуда проникнуть. И для этого нужны особые знания. Но даже обладая этими знаниями, не стоит гордиться своими достижениями и считать себя всесильным, потому что та потусторонняя сила, которая нам противостоит, всегда сильнее нашей, и то, что ты считаешь победой, есть только временное отступление тёмных сил. Ведь отвоёвывать у тёмной силы её чудеса – не так и просто. Проникая в чудеса, оставайся всегда скромным и готовым к любым неожиданностям».

Затем он порылся в своём книжном шкафу и извлёк оттуда древний свиток, который раскрыл передо мной на тексте, который я перевёл в стихах:
 

ЗАЩИТА ОТ БЕСОВ
 
Когда был цензором судья Лю И-чжай, как-то летом
Снял дом на берегу Сихэ у леса на опушке,
Шум сильный разносился всюду ночь всю до рассвета,
Как будто где-то сторожа там били в колотушки.

А то удары барабана слышались тревожно,
Всё время не выспавшимися домочадцы были,
Смотрели и искали, ничего не находили,
Но спать от шума было совершенно невозможно.

За И-чжай слава судьи непреклонного водилась,
Он выбрал текст из книг святых для бесов обличенья,
Переписал иероглифами крупными для чтенья.
Приклеил на стене, и тишина там воцарилась.

И-чжай стал хвастаться, что он Чан-ли не уступает,
Изгнавшему когда-то из мест южных крокодила (1),
О нём молва как о святом спасителе ходила,
И Лю уверовал, что той же силой обладает.

Но друг один сказал ему: «Вы можете гордиться
Своим успехом, всеми ваши качества ценимы,
Не сделали вы ничего, за что должны стыдиться,
В учёности и добродетели ж с ним не сравнимы.

Так как характер у вас твёрдый, и вы сам бесстрашный,
Вы можете себе позволить бесов не бояться,
Но в вашем случае один есть фактор очень важный,
За что все эти бесы могут вас остерегаться.

Вы сняли этот дом, и ваши средства истощились,
И переехать из него сейчас не в состоянье,
А эти бесы с вашим положением смирились,
У них не возникает бить лежачего желанья.

Чтоб вы в войну, как загнанный зверь, не ввязались с ними,
Они вам благосклонно это место уступили,
Так как упрямства одного, как вы (2), всё не забыли,
Из-за жилья связался тоже кто в войне с такими».

И-чжай, слова услышав друга эти, рассмеялся,
- «Насмешник вы, как и Вэй Шоу (3), - рёк, прервав свой хохот, -
Который тоже над друзьями вечно потешался,
Но разбираетесь и знаете меня неплохо».

Примечание

1. Чан-ли, изгнавший крокодила – Чан-ли – прозвание знаменитого поэта и писателя Хань Юн (768 – 824), которому принадлежит «Молитвенное и жертвенное обращение к крокодилу», пожиравшему скот и диких зверей и приносившему вред народу, с чем Хань Юй, губернатор этого края не мог смериться.

2. Приведённый в «Тай-пин гуанцзи» рассказе о неком Чжоу Шу-цзи, который вступил с бесом в борьбу из-за жилья, и бес, испугавшись его упрямства, ушёл.

3. Вэй Шоу – мыслитель V в., славившийся своими насмешками и остроумием.

(продолжение следует)

Власов Владимир Фёдорович