Сафари

                Панас не смог припомнить лицо этого голубоглазого солдата, с улыбкой махнувшего рукой в добром приветствии. Главное, что человек в каске знал Харитона,  а это давало возможность пройти через батарею. Спрыгнув с бруствера, Панас крепко пожал протянутую руку.

                - Ну, что не вспомнил меня. А я тебя пару раз видел с дружком твоим патлатым. Хороший парень был, выручил меня тогда очень сильно. Куда подевался-то кореш твой?

                Панас сжал губы и нахмурился:  «Харитон в Одессе погиб, случайно, когда правосеки дом профсоюзов жгли и народ убивали».

                «Тихо, паря, тихо», - понизив голос произнес солдат и с опаской оглянулся вокруг, - айда присядем тут у бруствера да погутарим. В блиндаже опасно. Командир узнает, в СБУ доложит, а там америкосы да костоломы теперь работают. Так-то наш комбат мужик стоящий, но на него самого могут стукнуть и хана тогда ему, теперь у нас  везде такая система, все друг на друга стучат, так что держи ухо востро и не чирикай. У нас теперь помалкивать надо, кто болтал лишнего, уже давно в СБУ сгинул.

                Насчет Одессы вообще не заикайся и никому ничего не говори, у нас тут слухов полно, а по телику говорили, что там засланные провокаторы российские народ бузить подбили и мятеж супротив новой власти устроили. Я так и думал, что треп один, но правду тоже знать не хочется, так как и так все предвидеть можно. 

                Да, правда там простая. Пожгли заживо всех людей кто против власти протестовал». Панас судорожно сглотнул и зажмурил глаза вспоминая как все было.

                - Прямо в здании постреляли и сожгли, а кто сбежать хотел, палками забили.  Вот и вся история.

                Это, братуха, сейчас везде такие истории происходят. Чего думаешь, мы тут маринуемся?  Думаешь, охота здесь мерзнуть в грязи? Да только те, кто не хотел на том свете уже.  На той неделе целый взвод сбежал из нашего батальона, так правосеки из заградотряда их всех постреляли, нас возили закапывать.

                Бедолаги всю ночь отстреливались в лесу, да темно было, а у правосеков оборудование америкосовское ночные очки и все такое, в общем, всех положили. Жалко ребят из соседней деревни были, мальцы совсем. Я одного хорошо знал, года три назад в клубе подрался с ним из-за дивчины одной. Замужем она давно, а вот парня вместе с товарищами кончали и зарыли в общей яме. Я плакал потом всю ночь, а что делать-то, деваться некуда, кругом заград отряды. Правосеки падлы сами в воевать не ходят, они тока наших, кто бежит отстреливают. 

                - А здесь чего делаете?

                - Ну, эта, типа Родину защищаем от агрессоров и наркоманов новоросских. Понятно что лабуда скорее всего, но у нас вся пропаганда на этом держится, так к кривде этой привыкли, что уже и верим на самом деле. Солдат понизил голос:  «Так то стрелять стараемся в пустое место, тут создаем ажиотаж, мол все для победы, а так то плевать всем на это. Но видишь, бывает, что и не в пустое место. Жалко бабушку, думаешь нам это надо? Просто мы тоже выжить хотим, такие теперь времена. Ой, погоди, сержант зовет, сейчас приду».

                Солдат лет тридцати с измазанным копотью лицом сверкнул белками глаз и, сморщив лицо, тихо попросил:

                - Тихон, нужно в батальон сгонять за боеприпасами, понимаю, что пешком десять километров идти не в радость, но в других комбат не уверен, сбежать могут, а ты побоишься,  я тебя знаю. Кого возьмешь на подмогу?

                - Да вот этого пришлого возьму. Знакомец мой старый по майдану еще.
 
                - Оно и к лучшему, а то комбат и так на этого хлопца косится, не шлепнул бы со страху, а так и нам спокойнее и греха на душе не будет. Идите, хлопцы, поспешайте. Храни вас Бог от правосеков, за той деревней они вроде, увидите, лягайте и ползком обходите, а лучше через тот лес идите, оно дальше конечно в два раза, зато правосеки сыкуны в лес побоятся лезть.

                Не раздумывая пошли длинной дорогой через лес, Тихон со страху говорил без умолку, а мрачный Панас молча слушал болтовню солдата.

                - Здесь идти самое то, тут нас никто не засекет, и главное «Сафаристы» не увидят.

                Панас впервые разомкнул губы сухо обронив:  «А это еще кто»?
 
                - Да это с Европы охотники приезжают по Киевским путевкам, охотятся.

                - А этим чего неймется как не боятся? Война же вокруг.
 
                - Так «Сафаристы» же говорю. Ну, они сюда на охоту приезжают, на людей охотятся.

                - Как, на людей?  Удивленный Панас даже остановился.

                - Ну, так покупают путевку на сафари сюда и охотятся, ну как бы они должны ополченцев стрелять, а так-то всех подряд шлепают, без разбора, для них все местные дичь. Все оплачено долларами, и им никто слова поперек не скажет. Иностранцы же.

                «С ума что ли в Киеве сошли? - рассерженно произнес
возмущенный Панас,- да как это можно на людей охоту устраивать…»

                - А какая разница? Удивленно произнес Тихон. Наши снайперы не лучше, тоже стреляют кого ни попадя. Только наши за гривны работают, а эти за туже работу сами платят долларами да еще со своим боеприпасом приезжают.

                Ты бы видел ихние винтари.   Стволы длиннющие, толстенные, оптика само собой не чета нашей, а главное патроны у них необычные такие гильзы толстые и длинные вдвойне против наших, а пули острые и тяжелые. Они с этих винтарей на два километра шмаляют, я сам видел, только кого они там убивают не видел, да и они никому ничего не говорят. Когда попадут гогочат что-то по своему да все доллары друг другу передают. Это они пари друг с другом заключают кто на каком расстоянии точнее попадет. Комбат рассказывал.
 
                Панас нахмурился и сухо произнес:  «Все ясно».

                Тихон жалобно заглянул в посуровевшие глаза:  «Ты не думай, из наших ребят никто этих «сафаристов» не жалует. Да только кто нас спрашивает. Привозят их СБУшники и места им «хорошие» показывают и охраняют и наших не подпускают для разговоров. Только издаля можно подивиться на нелюдей этих, с виду люди как люди, а вот ведь что творят.

                «Ну, вы то тоже люди как люди…», - сверкнул злобным взглядом Панас и замолчал.

                «Ага, вроде да, люди, - поддакнул Тихон и осекшись замолчал, - глянь вон там видишь вдали человек на бруствере окопном стоит и бревна блиндажа видны. Это позиция правосеков, давай глубже в лес уйдем, схорониться надо, у них снайперы бабы, жуть до чего злобные, тоже стреляют в кого ни попадя, чтобы лишнюю премиальную гривну заработать».
 
                Наум попал во взвод правого сектора по убеждению. Его прадед, лично знавший Бендеру, в гражданскую сражался с красной армией, а дед активный член ОУН верно служил немцам во время второй мировой войны. Извечная идея дедов о независимой Украине воплотилась  в жизнь после неожиданного развала СССР и все мечты трех поколений его семьи осуществились как бы.

                В реальности независимость не дала тех благ, о которых говорил дед.  Завод на котором работал Наум работал с перебоями, не выдерживая конкуренции с китайскими товарами, в миг заполонившими рынок, родственники на селе жили плохо, так как Запад не покупал их продукцию, а в Россию поставки тормозили местные оптовики, наживающиеся на дешевой синтетической западной продукции. Служба дала хоть какой-то заработок. 

                Здесь все оказалась не таким геройским, как обещали СМИ. Можно было понять звериную сущность вечно пьяных уголовников, у них кровь кипит от вседозволенности,  потери страха наказания, война все спишет, но откуда взялась эта озверелость у обычных городских и сельских парней, творивших страшные дела на территории  своей собственной наконец-то независимой Украины.

                АТО так теперь сухо и непонятно было принято называть честь территории Донбасской области, жители которые пошли дальше и провозгласили независимость  от самой Украины.

                Солдаты батальона, все больше походили на карателей бесчинствующих на чуждой им вражеской территории.  Наум не был сентиментальным, с юности практичность была в семье нормой, вот только своей собственной семьей пока не успел обзавестись, все искал ту самую, единственную с которой прожил бы свою жизнь в любви и радости.

                Наум сильно хотел закурить и в надежде стрельнуть цигарку подошел к верному другу Радиму, свято верящего в идеи ОУН.  С верным другом уже успел и хлебом делиться и одним одеялом укрываться и всякой мерзости на этой войне повидать.   
               
                Окинув взглядом странную фигуру на бруствере, словно укутанную одеялом Наум оторопел.  Из бесформенного кокона на него глянула сказочной красоты женская головка и опалила его невидящим взглядом, от которого и мороз по коже пробежал и одновременно в жар кинуло.

                Хлопнув по плечу товарища, Наум с восхищением произнес: - «Кореш, а це шо за баба такая гарная. Радим перестал прикуривать и глянул туда, куда ткнул пальцем с обгрызенным черным ногтем приятель.

                - Куды тебя потянуло, кореш. Не смей даже думать об этой твари. Це снайперша и скольки хлопцев эта паскуда положила,  стольки щей за свою жизнь ты не хлебал.

                - Да ну Радим, неужели такая краля может быть гадиной. Ну, не верю я хоть кол об меня теши. Хоть что говори, а эта молодка меня как громом шибанула.

                - Плюнь на нее братка, це видьма та ищо.

                - Ладно, погодь сгоняю на минутку.

                - Да куды ты, дурень! Радим хотел ухватить за полу бушлата товарища, но тот увернулся и быстрее ветра умчался в сторону маячившей на бруствере женщины.

                Наум замер перед дивчиной и впился взглядом в волшебную красоту нереальную  для этого места. В голове затуманенной желаниями вспыхнула как новая звезда шальная мысль, а ведь это и есть та самая единственная и неповторимая,  мечта всей жизни! 

                Воскликнув: «И-ех», словно прыгнув в темный омут с головой  громко и отчаянно проговорил  быстро, боясь, что остановят:  «Эй, червона  дивка, полюбилась ты мне в один миг, айда за меня, я тебя на руках носить буду».

                Невысокая брюнетка с короткой стрижкой в пушистом масхалате сотканном из массы зеленых веревочек и ленточек повернула свою точеную головку с белоснежной кожей, как у фарфоровой статуэтки в сторону говорившего и, выгнув тонкую бровь, с удивлением произнесла:  «О чем это ты, Чучело?»

                Наум опять хлопнул себя по бокам и сокрушенно произнес, качая головой от непонимания своего счастья выбранной им суженной:  «Да что я непонятного говорю-то?  Влюбился я в тебя дивчина, замуж зову».

                Женщина выгнула спину и, подняв лицо к небу,  звонко засмеялась в ответ.

                «О, Боже ты мой, - восхищенно произнес Наум,- а голос-то как ручеек журчит. Ну, все молодка, прикипел я к тебе на веки вечные и связаны мы с тобой одной веревочкой, куды я, туды и тебе идти, счастье ты мое».

                Женщина перестала смеяться и, нахмурив тонкие брови с презрением произнесла:  «Не смеши меня, дебил. Какая любовь в этом сраче может быть среди обдолбанных мужиков. Пошел вон, кретин, еще раз подойдешь, мозги вышибу». Удобнее перехватив винтовку с оптическим прицелом, женщина спрыгнула с бруствера и скрылась внутри землянки. 

                Наум, боясь зайти внутрь с отчаянием выкрикнул в черный зев отверстия блиндажа:  «Все равно тебе никуда от меня не деться, у нас так завсегда, если мужик какую жинку полюбил, то она с ним навеки остается, сила такая мужицкая в нашем роду».
 
                Из отверстия землянки выглянул седой капитан и, с интересом оглядев растерянного солдата сухим тоном произнес:  «Шел бы ты отсюда по добру по здорову, солдатик.  Маринка баба стервозная и злопамятная, запросто шлепнуть тебя может под шумок и никто тебя искать не будет. Война вокруг, кто теперь разбираться то будет, на колорадов спишут и все дела. Геть отсюда, последний раз говорю».

                Наум в негодовании топнул ногой,  всплеснул руками, всхлипнул от отчаяния и, махнув рукой отправился обратно к ожидавшему его с тревогой товарищу. Вытирая горькую слезу, пробубнил себе под нос: «Все равно никуда не денешься, влюбишься и моей будешь навеки, так в роду нашем завсегда было».
 
                Радим, дожидаясь товарища скрипел зубами и когда Наум вернулся, отругал его всеми возможными словами.

                - Ну и что сходил к милке, говорил же я тебе - не ходи к ней дурила. Айда лучше в деревню жрать охота, хоть бульбы в огороде накопаем.
 
                - А не погонят нас местные?

                - Да там почти все съехали, какой идиот будет тут жить, когда наши бахают куда попало?

                - А когда пойдем?

                - Вечером, после поверки, а то в дезертиры запишут и шлепнут еще ненароком.

                - Лады.

                Вечером капитан Завацкий вызвал отделение снайперов и приказал провести выборочный обход территории. По данным авиаразведки за деревней было замечена группа ополченцев.

                Марина в этот вечер устроила гнездо на вершине холма в тени густых кустов. И не видно ее будет и обзор прекрасный.

                Оглядев пустошь, через полчаса бдений засекла движение в ложбине. Два тени крались вдоль окраины деревни. Территория была хорошо пристреляна, и не было нужды переводить маховик прицела. Ночь была лунная, и в просветленную оптику обе тени были хорошо видны. Один человек пригнулся и что-то высматривал, второй неожиданно встал во весь рост и оглянулся в ее сторону.

                Что-то екнуло в груди и стало как-то холодно. Передернув плечами, Марина растерла грудь костяшками сжатого кулака и, не теряя ни секунды, плотно прижала приклад к плечу. Поймав в подсвеченное зеленым светом перекрестие прицела грудь человека, затаила дыхание и мягко нажала на спусковой крючок. Мягкий хлопок выстрела заглушил звериный крик уцелевшего человека:  «А-а-а-а». Пронеслось по пустоши.

                Презрительно сплюнув по ветру и определив возможную скорость отклонения пули, хладнокровно поймала в перекрестие темное очертание тела орущего. Так же привычно задержала дыхание и, поймав стук сердца, мягко нажала на курок.

                Крик резко оборвался, тень пропала, и в этот момент у снайпера так перехватило дыхание, что винтовка выпала из рук. Широко открыв рот, Марина жадно вдыхала воздух как воду, шумно работая легкими, словно рыба, выпавшая на землю. Грудь сдавила страшная боль, кровь прилила к голове.

                «Да что это со мной?» - испугалась Марина, а ноги уже сами собой понесли стрелка к уничтоженной цели.

                Подбежав к трупам, с досадой увидела, что один все еще дышит.

                Плохой выстрел. Не зачет.

                Это был тот самый парень с глуповатой улыбкой, предлагавший ей сегодня выйти замуж. Нагнулась и таращась в темноту попыталась рассмотреть очертания подстреленного. Полная луна осветила лицо человека в форме.

                Черт. А симпатичный парень-то. Влюбился вроде несчастный в меня. Эх, бедолага, и надо было тебе так не вовремя под руку попасться. И чего два болвана поперлись сюда? Смародерничать  небось решили. Дебилы.

                И-эх, жалко парня-то крепкий то какой парубок. Нашел в кого влюбляться. Я же тварь подколодная, все руки по локоть в крови, никогда не отмыться. Лишь беду я могу принести и вот так оно и вышло. Прости хлопчик, не ты мне, а я тебе не вовремя подвернулась.

                Веки раненного открылись,  Марина рефлекторно присела, и заглянула в глаза и тут же отшатнулась в ужасе от странного чувства. Женщина, не знавшая до этого момента, какая может быть любовь, утонула в бездне глаз влюбленного юноши. Эти невероятные по силе чувства дошли,  до самых потаенных уголков души ожесточенной воительницы.

                Марина сузила глаза в полумраке ночи и присела, прислушиваясь, к еле слышному говору.  Влюбленный тихо прошептал:  «Говорил же я тебе, моя теперь навеки, у нас так в роду повелось, если полюбилась девка никуда ей от суженного не деться. Всю жизнь меня любить будешь».  На этой фразе взгляд говорившего остекленел, из края губ полилась темная струйка. 

                Слезы брызнули неожиданно. Растерянная женщина откинула голову назад, замерев на месте, пораженная, как громом молнии.

                «А-а-а-а», - в отчаянии заорала Марина, обхватив ладонями голову, сжала виски до боли, словно пытаясь остановить закипающую волну чувств:  «Черт поганый навязался ты на мою голову», закричала испуганная  странными ощущениями женщина и в остервенении с размаху ударила по лицу умершего. Голова откинулась назад, и счастливая улыбка замерла навеки на бледном лице мертвого влюбленного, заставив в ужасе отшатнутся убийцу.

                Позыв рвоты заставил вытошнить ужин весь без остатка. Марина в отчаянии упала на колени.  Непонятное щемящее чувство пронзило мозг, как точный выстрел. В душе появилась тяжкая горечь утраты человека, ставшего в мгновение роднее всех на свете. С ужасом поняла, что вопреки здравому смыслу и железной логике суровой воительницы, она всегда такая хладнокровная тупо и бессмысленно полюбила  вот это лежащее у ног мертвое тело человека  абсолютно незнакомого до сегодняшнего дня.

                - А-а-а, сволочь ты поганая и чего ты поперся сюда ирод, как я теперь жить-то буду, тварь ползучая, я же теперь стрелять не смогу, что делать-то теперь падлюка-а-а?

                Хоть сама стреляйся!
 
                Марина в изнеможении села на землю перед трупом и бережно положила разбитую голову на колени. Покачиваясь из стороны в сторону, убитая горем женщина беспрерывно гладила непослушные вихры. В смертной тоске несчастная подняла вверх голову и глядя застывшим невидящим взглядом на желтый лунный диск подвывала, как раненная волчица, потерявшая самое дорогое для нее на свете.