Хозяин игры. Глава 3

Впервые за всю жизнь ей казалось, что, если обернуться и обнаружить позади себя подозрительного мужчину — можно будет вздохнуть с облегчением. Потому что мужчина будет вполне обычным маньяком, увязавшимся за женщиной в темном дворе. Потому что с этим можно справиться: попытаться сбежать, ударить. Может быть и не получилось бы, но все же, этот страх был бы понятным и объяснимым.
Но она слышала странные шаги за спиной: то вполне человеческие, то сменяющиеся цокотом когтей по сырому асфальту. Когда женщина оборачивалась — за спиной никого не было. Подгадав момент, развернулась резко, неожиданно, и онемела, успев заметить собачью морду, находящуюся на уровне человеческого лица. Возможно, кто-то просто пугал, нацепив маску. Такие ведь продавали, выглядели довольно натурально, тем более в темноте. Но женщина не просто испугалась, как должна была испугаться хулигана. Почти первобытный ужас острым скальпелем вскрыл ее грудную клетку и забрался внутрь.
Больше не было понятий «Стыдно» или «Вдруг кто увидит» — она развернулась и побежала так быстро, что небольшая дамская сумочка громко хлопала по пояснице при каждом рывке, но сзади все равно раздавались шаги, такие же нагоняющие. И хотя расстояния она не видела, но спиной чувствовала, как приближалось что-то —  вот-вот вцепится в ногу, потащит в тень и утопит в ней как в стоячей воде болота. Последней каплей — когда чья-то рука, не сзади, сбоку налетевшего на нее, схватила за запястье. Она уже закричала, и, когда сошел на нет этот крик — пришло и успокоение.
Время-то еще не позднее — половина десятого вечера, район не безлюдный, хотя сейчас тут кроме них никто не проходил, а горящие в домах окна выглядели словно нарисованные краской, сложно было поверить, что за ними кто-то живет.
Сначала она повернула голову, чтобы посмотреть на того, кто ее остановил: парень лет шестнадцати, с залегшими под глазами тенями. Светлые волосы, тонкие руки. Не верилось, что в них столько силы. И смотрел он не на нее, а туда, откуда слышался топот преследователя.
Она слишком долго изучала его лицо, чужое, но такое приятное, словно парень напоминал ей кого-то. И потом, с опаской, повернула голову туда, где в темноте терялся угол дома.
Оно дышало громко, вывалив большой язык, смотрело горящими глазами на парня в упор, но ближе не подходило. Тело человеческое, а голова — маска короткошерстной собаки. Женщина пришла в себя, ощущение страха как в песочных часах перетекло в злость, и, рванувшись в сторону преследователя, она громко обругала:
— Больной что ли?! Иди сюда, я…
Но парень не отпускал ее руку. Вокруг него был словно меловой круг от нечисти, и тот, в маске, стоял поодаль, не уходил, полностью не показывался, но и не приближался.
— Галина Николаевна, держитесь позади меня, пожалуйста, — дрожащим голосом попросил парень. Она не представлялась, но именно так ее и звали. — Он уже двоих убил, он не шутит.
Из-за угла дома раздалось рычание — глухое, утробное. Рычание все же больше собачье, чем человеческое. Галина Николаевна высвободила руку, и парень не мешал, он гипнотизировал преследователя.
— Бежать сможете? — спросил он, не поворачиваясь.
— Еще как, — бодро отозвалась женщина.
— Тогда бегите. Я вас найду.
Когда она снова пустилась в бег, уже не такой скорый и с поправкой на возраст, существо с головой собаки появилось из-за угла, собиралось обогнуть Кая, но тот отступил на шаг в сторону, не пропустил.
— Зачем ты это делаешь? — как непослушному псу сделал выговор Кай. Существо с рычанием снова бросилось в сторону, догнать, но в бетонную плиту перед ним врезалось на полметра лезвие косы. Пес повел носом по стали, повернул морду к Каю.
— Тебе нравится издеваться надо мной? Сначала Дроид… Потом Гидра. Теперь мама. Ты решил всех убить, кто мне дорог?
Существо втянуло запах руки Кая, сморщило нос и вдруг попыталось укусить. Кай отдернул руку, сам развернулся бежать, но его пес не преследовал — смотрел вслед красными глазами.

***

После всего пережитого, когда в дверь Галины Николаевны позвонили, она схватила кухонный нож и, спрятав его за запястье руки, пошла проверять, кого там принесло. В глазок был виден тот самый встрепанный парень, что спас ее от полу-пса, и все же получилась заминка. Открывать ему или нет? Откуда он вообще знал, где она живет?
А открыла не потому, что он ее спасал. Просто то существо все еще могло гнаться за ним, а она тут мешкала чего-то. Этого парня очень хотелось спасти. Галина Николаевна осознала, что чем-то неуловимым он напомнил ей погибшего несколько лет назад сына.
Она открыла с опаской, оставила только щель, словно на двери была цепочка.
— Я бы не побеспокоил, — начал неловко парень, — но он скорее всего вернется.
— Я живу не одна, — соврала женщина. Он замялся так, словно догадался о лжи, еще раз подтвердив ее догадку — откуда-то он знал все.
— Это хорошо, что не одна, — кинул он, голос его звучал ненатурально, он будто говорил с ребенком. — Но я ничего плохого не сделаю. Я хотел бы просто… защитить.
Мальчик тонкий, такой хрупкий, что для завершения образа только очков не хватало. И этот мальчик хотел ее защитить? Галина Николаевна отошла в сторону, освободив ему дорогу, призналась:
— Я соврала.
Парню хватило такта изобразить удивление.
Он осмотрелся так, словно был тут, но с тех пор многое изменилось.
— Родители тебя искать не будут? — спросила Галина Николаевна. Мальчик не был похож на беспризорника — аккуратный, чистый, вежливый. Он споткнулся, сбившись с шага, совсем не убедительно соврал:
— Они уехали.
— Те двое, которых оно убило и были твои родители? — осторожно спросила Галина Николаевна. Парень отрицательно помотал головой, бросился в угол без предупреждения, где на тумбочке лежал свежий выпуск газеты, только тогда опомнился, уточнил как-то совсем жалко:
— Можно?
— Ты голоден? — машинально спросила женщина, будто газета была чем-то съедобным. Парень снова отрицательно покачал головой, быстро перебрал листы, нашел криминальную сводку, развернул. Глаза у него блестели как стекла аквариумов, такие же влажные.
— Катю недавно загрыз, про нее еще не написали, — неловко продолжил парень и, как в забытьи, представился: — Я Саша.
— А почему я? — забыв о чае и содержимом холодильника, которое можно предложить, спросила Галина Николаевна.
— Не знаю, я просто следил за ним.
Он снова врал, Галина Николаевна хорошо чувствовала такие вещи, и она снова отвлеклась на кухню и еду:
— Я еще не ужинала. Это неудобно, если ты будешь просто смотреть, так что поедим вместе.
Куда она его потом отправит? На часах начало одиннадцатого. В бывшую комнату сына не положишь — вроде как надо, а материнское сердце протестовало. Последние пару лет она ее ничем не занимала, не сдавала, там оставались только вещи Виктора. Эта комната была похожа на склеп, и пускать туда ночевать постороннего казалось прежде всего неудобным, все равно что пригласить его в гроб.
 
***

На маленькой кухне стоял угловой диван: узкий и неудобный, обычному человеку на нем спать невозможно. Каю мешала только жесткость, но Галина Николаевна принесла подстелить теплое ватное одеяло, и место превратилось в уютное, вполне спальное.
Кай вроде и узнавал родную квартиру, а вроде и нет. Она выглядела более свежей и новой — деньги, которые мама тратила на него, в этом мире пускались на шторы, которые всегда хотела, на новую вытяжку, бытовые мелочи. На подоконнике стыла пепельница с тремя окурками, да и ночью Кай слышал, как открывалась балконная дверь — она все так же скрипела. В мире, который помнил Кай, мама не курила. Даже когда нервничала, даже тайком, он бы все равно заметил.
Заснув, уткнувшись лицом в угол дивана, Кай проснулся так, словно кто-то толкнул его. Приподнялся.
Дверь на кухню была открыта в прихожую, виден край железной входной. Во всем мире разлилась небывалая тишина, не слышно даже машин, которые и ночью сновали по двору и дорогам. И дверь словно изучала Кая пристальным взглядом стеклянного глазка. Чувство настолько параноидальное, что Кай старательно игнорировал его, перевернулся на другой бок, смотрел под темный кухонный стол.
События развивались слишком быстро. Кай появился в этом мире недавно, и сразу же натолкнулся на убитого Дроида. Тот лежал на улице, в темноте, и был словно подброшен Каю, как доказательство. Тогда Кай еще не видел Хаски, Гидру попытался найти просто чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Но Гидру подвело то, что она была достаточно самостоятельной и смелой, не смогла довериться незнакомому человеку. Тогда Кай впервые и увидел  е г о.
Казалось, что они обнимались, если бы не струйки стекающей по груди и животу крови. Гидра цеплялась за спину существа, слабо колотила, и хрипела. Хаски был именно таким, каким его в своем кошмаре, одной ногой на том свете, видел Кай — Анубисом, существом с собачьей головой. Когда Кай окликнул его, существо подняло красные глаза и сжало челюсти сильнее, до хруста.
Этот мир тоже был совсем не тем, чего хотел Кай. Кроме Гидры здесь был мертв и Дроид. Хаски оказался жутким созданием, которое без особой причины убивало людей. И охотилось за его матерью. Кай должен был уходить и отсюда, но все пытался найти причину — почему Хаски такой? Он не смог толком поговорить с Гидрой, чтобы спросить, знала ли она вообще Хаски раньше, или здесь он настолько же вне мира, как Кай.
Когда чудятся чудовища, нужно обернуться и убедиться, что их там нет. Именно поэтому, полежав немного с открытыми глазами, Кай поднялся и подошел к двери, выглянул в глазок, в пустой тихий подъезд.
Мир был похож на фильм ужасов — вымерший, остановившийся. Не слышно ни соседей, ни поздних прохожих. Даже ночью не бывает так тихо, не возле дороги. Чтобы стереть это ощущение, Кай подошел к окну, посмотреть, горят ли окна в доме напротив. Обычно одно-два горели и под самое утро, перед рассветом. Но вместо окон Кая встретили два горящих глаза — Хаски стоял достаточно далеко, чтобы можно было разглядеть его, и чтобы ему было видно окно третьего этажа. Кай впервые смог его так вот рассмотреть, как животное в зоопарке. Морда гладкошерстная, больше похоже на дога, и такие же острые уши. На Хаски было что-то черное, похожее на куртку, но со стороны казалось, словно и оно было из шерсти дога. Иногда Хаски моргал, дыхание не каждый вдох, но через раз вырывалось облачком пара. Кай не боялся его, словно стекло могло стать защитой. Нервничать он начал только когда Хаски прошел к дому, напрямую к подъезду. На третьем этаже послышалось, как загудел домофон, открывая дверь. Кай, чувствуя нарастающее напряжение, подкрался к двери, прислушался. Хаски тяжело ступал по лестнице, шел пешком. И остановился, конечно, на третьем этаже. В зарождающейся панике Кай успел подумать, что на часах третий час ночи, не настолько Хаски дурак… И вздрогнул от звонка в дверь.
Галина Николаевна выбралась из комнаты так, словно и не засыпала — бодрая, решительная. Она тоже женщиной небольшой, тоненькой, но смелой.
— Оно? — тоном солдата в засаде спросила она, и ни тени страха. Кай кивнул, и женщина предупредила:
— Надо вызывать полицию, — ушла за телефоном. Снова прозвучал звонок, и потом — жутко и в то же время жалко — скребущиеся по двери собачьи коготки. Когда Кай выглянул снова — за дверью потерянно метался черно-белый пес.
— Постойте, — попросил Кай, и Галина Николаевна разозлилась, предупредила:
— Ты мне только открывать не смей.
— Там собака, — поспешил объяснить Кай.
— Собака в дверь звонила? — тон холодный, спокойный. Она ждала, когда Кай сам поймет, что сказал глупость, и эта ситуация настолько напомнила его мир и их прежние ссоры, что Кай сглотнул ком в горле.
— Нет, он собака теперь.
— Большая? — уточнила Галина Николаевна. — И без ошейника. Тоже повод.
И Кай сдался — снова выглянул в глазок. И опять его по позвоночнику продрало холодком, вздрогнули плечи. Снова собачья морда получеловека-полубога смотрела направленной стрелой, не щурясь. Словно Кай стоял прямо напротив него, только за каким-то магическим барьером, и не достать. Кай не слышал, чтобы Хаски этого мира разговаривал.
Его грубо дернули назад, к комнате — Виктора. Она располагалась дальше от двери и в ней были зашторены окна.
— В комнате подожди, — распорядилась Галина Николаевна, и решимость срезала ей десяток лет. Пожалуй, она даже быстрее, чем Кай, взяла себя в руки и собралась – чудовище в подъезде или человек уже и не имело значения. И дверь она не откроет.
— Он за мной, — признался Кай. — То есть… Он, конечно, преследует людей, но из-за меня.
Интуитивно он все равно отошел к двери в спальню, зная, что Галина Николаевна оттолкнет его туда, если не послушаться. Женщина взглянула в глазок, не прислоняя к нему глаз вплотную. Она была так собрана и бесстрашна, что Каю начало казаться — пес ушел.
— Я могу поговорить с ним, — предложил Кай, и Галина Николаевна отмахнулась от него, не оборачиваясь:
— Это не повод посылать тебя за дверь.
Кай присматривался к ее спине, ему казалось, что его прошлый мир протек в этот, и Галина Николаевна вспомнила, если не то, что она заменяла ему маму, то уж точно, что всегда защищала его.
— Я слышал про то, что случилось с Виктором, — не отводя глаз от двери, словно она вот-вот ломаться начнет, как фанерная, заговорил завороженный Кай. — Вы не думали после этого… попробовать снова? С другим ребенком?
Когда спина женщины вздрогнула, Каю сначала показалось, что монстр за дверью пошел в атаку, он даже не связал это со своими словами, но Галина Николаевна глухо ответила:
— Я пробовала. Полгода в детский дом ходила, выбрала себе дочку… Она сбежала, как только ей пятнадцать исполнилось. Прихватила деньги от продажи дома мамы. Нескоро они закончатся, наверное. Тогда вернется… Только кто мне теперь ребенка доверит, если первого убили, вторая сбежала?
Кай был ошарашен настолько, что забыл даже про чудовище под дверью. Он думал, что найдется хороший ребенок и без него. Что у него было уютное место, хорошая мама. И любой другой, оставшийся без родителей, достоин оказаться на месте Кая, заменить его. Ему почему-то казалось, что такая надежная Галина Николаевна снова сделает правильный выбор. Кай ошибался, своим исчезновением он сломал не только Хаски, недооценил своего влияния на окружающих. И если в случае с Хаски он мог что-то попытаться исправить просто отмотав назад, то спасти этим маму не мог. Как бы то ни было, а в ее жизни уже не существовало второго сына.
Впервые за все это время Каю захотелось очнуться в больнице, а мама — рядом, у кровати. Конечно, так не будет, и настоящая реанимация не то, что в фильмах, но… Это была не просто мысль, а его отчаянное желание его, как творца нового мира, и Кай почти почувствовал, как оно пролилось из него, как из надрезанного пакета со сметаной — такое же вязкое, такое же ощутимое. Если оно сбудется — Кай проснется в мире, где Хаски стрелял в него, а потом грозился убить, где Тим и Барс уже семь лет как мертвы, где умирает, не оставив приемника, Вега, как единый творец. И где два дня как похоронили Гидру. Зато он по-прежнему будет сыном Галины Николаевны.
Кай едва удержался у скользкого края ошибки. Повторил про себя, глядя в пол: «Гидра, выстрелом в лицо. Барс — выстрел в затылок. Тим — лезвие косы через грудную клетку. Хаски — понемногу сходит с ума».
Кай хотел вернуться в реальность, снова существовать тут, но сделать так, чтобы ничего этого не было. Чтобы осталась живой не только Гидра: копнуть глубже и спасти и Тима с Барсом. Он осознавал, насколько эта мечта несбыточна. Понял это, когда занял место Веги, понял всю ее беспомощность при такой огромной силе.
Почти сломавшаяся, расслоившаяся реальность снова встала на место, остановилась в точке настоящего. Мир уже обреченный, Кай не сможет жить тут и это далеко не тот идеал, который он искал. Но бросать маму на растерзание он не решался, сначала нужно было остановить Хаски, устроить для мамы безопасное место.
А потом все ломать.
Очень долго не происходило ничего, постепенно как из прохудившегося колеса ушла решимость из Галины Николаевны, и Кай присел на пол у закрытой двери, скрестив ноги.
— Мне в детстве бабушка рассказывала, — не отворачиваясь от двери, заговорила Галина Николаевна, — есть мальчик-солнце. Он всю жизнь убегает от подземного бога мертвых. Как только бог его догонит — наступит Конец Света.
Кай очень внимательно посмотрел в ее сгорбившуюся спину, потомна железную дверь. Наверное, он плохо склеил этот мир. Услышать такой бред от кого бы то ни было, тем более от серьезной Галины Николаевны — дикость.
— Не смейся, — попросила она. — Я сама в детстве смеялась. А теперь смотрю на него за дверью, и все хочу верить, что это маска… Но маска моргает. И я не вижу, где она крепится к телу.
— Я не смеюсь, — заверил Кай. — Но я не солнце.
— Тогда как тебя зовут и где ты живешь? — добавила Галина Николаевна. — Я помню, что Саша. Но ты явно школьник. В какую школу ты ходишь? Кто твои родители и где работают? Я не выгоню тебя, потому что я тебя не боюсь.
Она обернулась все-таки осторожно, словно только теперь начала понимать — она впустила в дом чужого человека и оставила на ночь. Кай отодвинулся к углу и произошло что-то еще более сверхъестественное, чем ожидающий снаружи Хаски — в полуметре от него преобразился мир, поменялись обои на те, что были при его существовании. На тумбочке появились ключи с его брелоком в виде собаки, на секунду в пространство прорвалась и кошка, но осталась лишь блеклым призраком и быстро рассеялась. Кай надеялся, что это видел только он, и все же голову поднял осторожно, наткнулся на удивленный взгляд мамы, и сердце упало куда-то в желудок. Больше от страха за нее, у которой человек с собачьей головой за дверью и призраки в квартире. Кай думал, как получится оправдаться или успокоить, и не мог решить, с чего первого стоит начать. И сейчас, в третьем часу ночи, его снова передернуло от звонка в дверь. Галина Николаевна обернулась осторожно, стараясь не шуметь. А потом Кай не смог поверить в то, что увидел — она отперла дверь.

***

Полицейских двое, один из них остался в квартире, прошел без приглашения на кухню, второй, с тяжким вздохом, отправился проверять подъезд по лестнице вверх. Лестничная клетка оказалась пуста, а город все так же необитаем.
— Значит, в дверь ломились, — кивнул оставшийся полицейский. — Знакомые?
— Нет. Не знаю, у него маска на лице была, такая… собачья… Он еще вечером издалека показался, а приближаться побоялся, — отчиталась Галина Николаевна. Кай стал декорацией. На столе осталась чашка с рисунком подсолнуха, старая, еще от бабушки. Он случайно разбил ее в четырнадцать, и теперь, когда поднес к ней руку, в чашку внутрь провалился осколок отбитого бока. Убрал руку — чашка снова целая. Он загородил ее собой, и ни полицейский, ни мама этого не увидели. Значит, главное ничего не касаться.
— Так и запишем, неустановленная личность… Угрожал? Пытался выломать дверь?
— Нет.
Полицейский почесал ручкой за ухом и, как бы между прочим, спросил:
— А парень вам кто? Совершеннолетний?
— Мой сын, — отозвалась Галина Николаевна спокойно, и Кай сначала подумал, что она умело врет, но она как проснулась — начали бегать глаза, она посмотрела на полицейского, пытаясь понять, правда ли это сказала. А потом, видимо, осознала, что предала Виктора, назвав чужого мальчика своим ребенком. Кай с болью наблюдал за этими изменениями, повернувшись к ней. Галина Николаевна поднялась, попятилась к выходу:
— Я сейчас, — предупредила она, обернулась к Каю, попыталась улыбнуться ему. С его места из кухни было видно — она забежала в комнату Виктора.
В копилку жутких звуков этой ночи прибавилось разбившееся стекло, потом женский крик. Полицейский сорвался с места, побежал в ту же комнату и отшатнулся, вылетел из квартиры и загрохотал по лестнице вниз. 
— Уходим, — приказал Легион. Кай отнесся к его присутствию как к должному, так же к изменившейся руке, к появившейся косе. Легион рос из него как перекаченный сиамский близнец. Из соседней комнаты было слышно урчание. Кай сошел с места, а Легион остался, теперь полноценным человеком. Осторожно Кай остановился на пороге — Хаски вгрызался в горло лежащей на полу женщины.
— Мама… — позвал Кай, и глаза, казавшиеся уже мертвыми, повернулись к нему. Хаски разжал челюсти, тяжело поднялся. За спиной Кая оставалась открытая дверь в подъезд, но мир снова вымер, оттуда ничего не было слышно, никто не спускался проверить, в чем дело. — Зачем? За что? — не понял Кай. — Почему их? Если ты зол на меня, почему было не убить меня?..
Хаски, на каждом шаге покачиваясь из стороны в сторону, приблизился почти вплотную, но Кая лезвием загородил Легион.
— Уходить пора, — напомнил Легион. Кай стоял, как прикованный, ему казалось нечестным покидать этот мир, даже если в нем ничего не осталось уже, да и жалеть больше некого. Хаски дышал громко, сипло, не отрывал горящих глаз от Кая. Тот кивнул:
— Да, пора.
Тогда сорвался Хаски — стрелой, под лезвием, то дернулось как змея, задело собачью морду, но пасть все равно вцепилась в плечо Кая, у шеи, и сжалась мертвой хваткой так, что хрустнула кость. Маска как глиняная отделилась от лица, в ее сколе были видны глаза Хаски — его настоящие, серые. Каю показалось, что маска трескалась с таким грохотом, словно рушился дом, но чуть повернув голову он увидел, как трещины шли по самому миру. Он снова оказался неидеален и, наконец, распадался.
— Кай должен существовать, — прохрипел Хаски. Его голос был чем-то средним между человеческим и утробным рычанием. Кай кивнул осторожно, чтобы не потревожить плечо. — Если Кай не будет существовать, мир не нужен.
Легион смахнул маску, рванув ее с куском мяса, и от боли у Кая потемнело в глазах, заложило уши. Легион подхватил его, поднял с пола, на котором уже шли трещины. Хаски продолжал смотреть, и вскоре трещина прошла и по его коленям, сквозь нее был виден свет. Ему вроде и не было больно, он продолжал пристально наблюдать за Каем, пока вокруг рушился очередной бракованный мир.