Читая Восемнадцатый

Художественная литература

Энтони Капелла
Брачный офицер

Еще один любовно-кулинарный роман Энтони Капеллы. Улитки и баклажаны, страсть кипит как извергающийся Везувий. Обыгрывается и межкультурная коммуникация между итальянцами и теми, кто высадился освобождать их от фашизма. Такие сюжеты удаются автору гораздо лучше «крутых» романов, что он пишет под псевдонимом. Писатель, чувствуется, любит своих героев: и кулинарку Лидию, и ее семью, и брачного офицера Джеймса и даже буйволицу павшую жертвой английских солдат.
Вчитываешься в книгу не сразу, откладываешь, возможно, из-за того, что несколько затянута предыстория отношений главных героев; Капелла хочет показать страшноватый военный  фон, на котором развивалась их связь. История очень похожа на сказку, особенно в последней части. Писатель гораздо убедительнее пишет про кулинарию, чем про военные действия. Но чего на войне не бывает.
Читать было приятно.


Герман Кайзерлинг
Путевой дневник философа

Этот текст привлек своим названием, но открыв, хотел  сначала бросить. Так, Кайзерлинг, конечно, никакой не «философ». Он высказывает оригинальные мысли, но оригинальные мысли – это еще не философия. Впрочем, ленинградские «философы», которые эту книгу издавали, понимали под «философией» еще и не такое. Кайзерлинг более похож на скучающего аристократа, да и писания его и есть рефлексия аристократа на самом излете эпохи аристократии. (После Великой войны некоторую популярность книги можно объяснить остаточной ностальгией).
Но потом стало любопытно и я решил последовать совету автора – читать его книгу как роман. Действительно, это скорее роман, нежели трактат или даже сборник эссе. Западная душа и мировая география, приключение начитанного человека под чужими небесами. (Когда автор рассуждает о Л.Толстом посреди цейлонских джунглей, это, так сказать, «прикольно»). Для полноценного романа не хватает разве что любовной линии.
Источники «философии» Кайзерлинга довольно сомнительны. Так, к их числу относят Чемберлена – этого провокатора мифа 19 столетия. Сам автор дневника преодолел его влияние, к теософии и пр. он тоже относится довольно критически, но его ко всему этому тянет, как и к восточным культам. Как же отличается его мышление от «нашего»! ГК пишет много слов, но они как поленья в печи в доме с открытой на холод дверью. В общем-то, «Дневник» можно считать важным свидетельством очень большого тупика, в который зашли мышление и жизнь, философия той жизни в канун Великой войны.  И разрушение ментальный и прочих стен, из которых складывался этот мировой тупик было оплачено десятками миллионов жизней. Но результат все же был. Читая о путешествии Кайзерлинга 1911 года, я  сразу вспомнил дневник Э.Юнгера 1965 года («Семьдесят минуло»). Маршруты авторов в Азии пересекались, а то и повторяли друг друга, но интеллектуальный раствор в записках ветерана двух мировых войн несравненно более насыщен. Как всегда стоит вопрос цены.
Китайские впечатления Кайзерлинга (там в 11 году как раз началась революция), размышления о конфуцианстве и пр., а также восхищения японским искусством  и женщинами представляются более свежими. Об океане и Америке пишет порой интересно, но чувствуется, что САСШ интересуют его гораздо менее, чем Индия. А в Америке он больше интересовался природой.
При всей отстраненности от написанного все же невольно восторгаешься тем фактом, что кому-то в год рождения моей бабушки было дано совершить  ТАКОЕ путешествие, и что можно было хотя бы когда-то и кому-то, отвлекшись от житейских забот, выискивать в кругосветке и районах остановок своеобразные  моменты духа.
Такое не приобрести в турагентствах!


А.Шмалько («Валентинов»)
Аргентина-1. Квентин.

Если не рефлектировать, а просто читать для развлечения, то довольно ничего. Квентин – фигура простака, которого посылают на верную смерть, а он всех побеждает правдой и простодушием. Удачно вплетены отсылки к мусорной «космической» фантастике, автор попытался создать «атмосферность» межвоенной эпохи: танго, полет на дирижабле, дизельпанк… Но мораль? Спасать девку-убийцу, которая и тебе готовила страшную участь. В целом, все подростково, и герой, и авторский взгляд, и любовные отношения, и мотивации, и валентиновские штампы и характеры, и познания в истории-географии, да, как у любознательного подростка. Вот на историю с географией стоит обратить внимание. Шмалько сам пишет про лето 2014 года, когда писался роман. А постоянно всплывающая тема Судет, аншлюса Австрии – о какой стране идет речь и кто осуждается? Защититься аннексируемые могут с помощью установок, нарушающих законы физики (фантастика все-таки!), которые жертвам страшного соседа поставят американцы, а еще лучше – инопланетяне. Но реально – спасение ожидается из США, а американский ковбой – это супер-пупер положительный персонаж, недаром же слабый пол так и стелется. Ничего не напоминает? Абстрактно можно согласиться с декларируемым в книге отвращением к фашизму, но что имеется в виду, помимо исторических фактов? Не воспринимали ли жертвы  –  сожженные и погибшие при обстрелах – «фашизм» иначе, чем каратели? И – почему этот бумагомаратель печатается все-таки в России?


Юрий Казаков
Две ночи

Иногда захочется чего-то. Не мог бы даже вчера предположить, что стану читать советского писателя. Ю.Казаков, конечно, был красой и гордостью советской литературы, но это было давно и в весьма специфических условиях жестокого информационного пресса и дефицита, устроенного «партией». Казалось бы, в эру информационного изобилия, зачем возвращаться к тем печальным годам. А вот почему-то захотелось полистать, тем более, что этого прозаика и мастера рассказов я практически не читал и, между прочим, держал в голове, что когда-нибудь стоит открыть. Но вряд ли меня привлекала «проза» и содержание или стиль казаковских новелл. Скорее – эмоции и воспоминания, которые будят строки русского советского литератора. Сам ведь оттуда, из той эпохи и порой хочется побродить по знакомым местам, хоть это и будит не всегда светлые воспоминания. Но – так было. Несвобода и ограничения  ощущались почти во всем, и спасением были природа и уход в себя. В историческом плане в этом сборнике отрывки из дневника и беглые заметки, наброски даже интереснее опубликованных рассказов. Чувство щемящее пробуждается. Читать Казакова или, допустим, Шукшина – так грустно. Но из песни слова не выкинешь.


Хосе Карлос Сомоса
Леди номер тринадцать (Дама номер 13)

Долго пришлось ждать перевода ещё одного романа Сомосы. Непонятно, почему на русском он теперь превратился в СомоЗу, но, как бы там ни было, Хосе Карлос умеет закрутить сюжет и сделать так, чтобы нервы читателя приятно напрягались.
В сомосовских триллерах помимо обычных персонажей присутствует еще Нечто. В «Афинских убийствах» - это Философия, в «Кларе» - гипотетическое искусство  живых скульптур, в «Зигзаге» - теория струн и физические парадоксы; теперь вот,  в «Даме»  это – Поэзия.
Конечно, в «13 даме» поэзия трактуется весьма своеобразно. Музы, вдохновлявшие поэтов, предстают в виде некоего сатанинского ордена чудовищных ведьм. Избранные стихи, прочитанные особым образом, могут подчинять или убивать людей. Условно реалистичное повествование весьма быстро превращается в фантасмагорию. Порой это выглядит невразумительно, зато довольно оригинально. Читатель понимает, что с Шекспиром и Данте, Элиотом или Бодлером надо быть очень осторожным.


Герман Гессе
Рассказы о любви

В молодости я был без ума от Гессе, а потом сделался почти равнодушным  к его творчеству. Но совсем не забывал и возвращался к его книгам время от времени, перечитывал «Волка», а вот рассказы о любви открыл в первый раз.
Они написаны в начале века и подчас поражают своей поэтичностью. Чем-то напоминают бунинские «Тёмные аллеи», но только чуть-чуть.
Порой можно упрекнуть писателя в «штампах». Все эти одержимые художники, одухотворенные поэты,  розы, рассветы, красавицы-музыкантши, стихи и музыка сегодня воспринимаются как …  Как что-то не слишком достойное, банальное и затасканное. Но что если принять это все за чистую правду. Может быть,  Гессе действительно так чувствовал, и как чувствовал, так и писал. Будущий нобелевский лауреат не мог не видеть стремительного наступления «фельетонистской эпохи», но творил так, как будто бы её не было.
В общем, Герман Гессе, борясь за идеалы духа и культуры, создает некие эстетические утопии (хотя, при ином взгляде, можно сказать «эстетские»), и Касталия – это далеко не единственный опыт.
Иные из новелл чрезвычайно удачны, «исторические», на мой вкус, Гессе не удавались, попытки изобразить жизнь «простого народа» также выходили не вполне достоверными, но общий итог сборника – очень хорошо!
Вот сцена из последнего рассказа. Десятилетняя девочка,  снова и снова пробегая мимо влюбленной пары, начинает танцевать. Её коснулась сила любви.
И -
нет числа тем одиноким, чьи жизни без всякого света и всякой славы уходят в небытие.  Они – чужие в переулках своих городов. Не вписываясь в гармонию внешнего мира, они не знают, насколько они хороши или И - плохи для этой жизни.


А.М.Ренников
Диктатор мира

Ох, люблю я «реакционное». Страшная эклектика, но много фантазии и сатиры. Страсти и измены, в Берлине дойчи и эмигранты перешли на воздушный транспорт, в Швеции страхуют от запоя главы семейства, в Европе социалисты и профсоюзы захватили власть, но монархисты мечтают о реванше. Петербург более спокоен, а из Азии великий диктатор обездвиживает людей целыми городами. Люди 40-х по версии автора пользуются тропосферной связью, одушевляют голограммы и пользуются «стеклянными книгами», в описании которой я узнал свою читалку, на которой воспроизводился текст издательства электронных книг «Полярис». (Вместо прежних бумажных листов – одна только пластинка формата книги.  Вделана в деревянную раму. Вставив штепсель и нажимая сбоку пружину, можно на матовой поверхности последовательно проявлять все страницы).  ( Эх, такие бы тексты, да в подростковом возрасте!

Артуро Перес-Реверте
Фалько

Современный «испанский Дюма» пишет в обычной своей манере и характеры героев у него всё те же. Меняются декорации. Здесь интересна показана Испания времен гражданской войны со стороны фашистов и фалангистов, а также противостоящих им анархистов и коммунистов.  Роман реалистичный, без соплей. «Хороших» нет, главный герой негодяй, но неожиданно совершает благородный поступок.  Подручные Франко – последние сволочи, но «хорошим» интербригады было бы не остановить. Притянута и «русская» линия. СССР вмешался в испанские дала, сделав их еще грязнее и кровавее – отсюда до сих пор настороженное и недружественное отношение к нем. Но в описанные периоды люди, испанцы, ли русские, независимо от убеждений, теряют свою субъектность,  и поступить по-своему могут лишь при помощи чрезвычайных усилий. Это в романе и привлекает.


Пауль Низон
Погружение

Своеобразный швейцарский писатель. Переводчик в пространной вступительной статье подробно объясняет. В чём состоит это своеобразие. Из всего своеобразного сборника («Год любви») в качестве читабельной вещи мной признана повесть «Погружение». Берн – Барселона, страсть швейцарского журналиста к местной танцовщице. Тоска, перевернутая жизнь, о которой герой не сожалеет. Но, в общем, страсти первой части второй половины прошлого века не особенно волнуют. Какие-то они не своеобразные.


Владислав Отрошенко
Тайная история творений

Среди представленных литературоведческих очерков развлекли сюжеты о римских поэтах. Согласно версии автора,  никакой Август Овидия ни в какую ссылку не отправлял, а Назон сам себе ее придумал, вдохновившись «Географией» Страбона.  А «великий поэт» Катулл имел Лесбию-Клодию не в качестве любовницы, а только как героиню стихов. ( В романе, вышедшем в серии … ЖЗЛ, предполагающей достоверные биографии,  связь веронца с развратной патрицианкой расписывается во всех подробностях). Да дикие нравы были в те времена, но насколько же ненадежны наши знания о них.


А.Т.Твардовский
Тёркин на том свете

Непонятно с какого рожна, но вдруг прочел эту поэму. Слышал про нее давно, в свое время шумели. Это что-то вроде сатиры и критики бюрократизма. В общем, довольно примитивные вирши, характеризующие те условия в которых приходилось жить-выживать и солдатам, и деятелям культуры. Конечно, у Твардовского есть в первом «Тёркине» великолепные строки «Переправа, переправа…», но, за редчайшими исключениями «советская поэзия» - это оксюморон. Даже в лучших своих образцах.


Александр Фёдоров
Природа

Неплохой образец дореволюционной беллетристики. Жизнь художников, споры об искусстве, подготовка к выставке. Действие, наверно, происходит в Одессе. Скульптор Лосьев мечется между двумя женщинами: натурщицей Уникой и Ириной, вышедшей замуж за другого («холодного спрута»). Правда жизни в этом есть, женщины инстинктивно выбирают таких, как скульптор. Мораль состоит в том, что отказ от следования Природе приводит к трагедиям. В романе это показано чересчур уж мелодраматично, со смертями, но, в принципе, верно.
В тексте, пожалуй, много лишних описаний; средний уровень профессионально сделанной художественной литературы за столетие заметно вырос. Но книгу Фёдорова можно с энтузиазмом читать и сейчас «вечные темы – это ни какой-нибудь «рабочий вопрос». Отношения природы и культуры подано в интересном ракурсе.


Н.Олигер
Праздник Весны

Пантеизм, купания, природа, статуи, камни и свет, свободные отношения, неразделенная любовь, прогулки по лесам и горам, животное начало, примитивность, продолжение сна Веры Павловны. Скульптор, садовница, писатель-историк, ученый, каменщица,  ученый, ткач-плохиш (олигеровский Пур Хисс) и другие  персонажи страдают эмоциональной бедностью и моральным идиотизмом.
Разумеется, как художественное призведение «Праздник весны» - роман «никакой.  Книга практически лишена внутренней динамики, это перечень картинок некоего пасторального будущего, отравленного внутренней диковатостью героев. Поэтому роман читался с трудом и еле-еле. Тем не менее, автору, беллетристу-графоману, сочувствуешь, когда узнаешь его биографию. Умирающий Галь – его альтер-эго в романе. Российский немец, его сочинивший, страдал туберкулезом, зигзаги его жизненного пути замысловаты и маловразумительны, как перемещения героев «Весны». В юности был подпольщиком-эсдеком, а умер еще в белой Чите, осуждая вождей революции; был контужен на фронте, потерял дочь. И – свой след в истории фантастики оставил.
Про «Праздник Весны» неоднократно читал у критиков (особенно, когда готовил работу об утопиях) и вот добрался до электронного переиздания. Как опыт дореволюционной русской утопии – это довольно примечательная вещь. И её полезно будет при случае показательно препарировать.  Ревич и Бритиков написали неплохие книги по истории отечественной фантастики, но сейчас их замечания об опусе Олигера имею мало пользы. Не очень многое могут сказать литературоведы по поводу «второразрядного беллетриста». Также критика советского времени отравлена коммунистической идеологией, с точки зрения которой тогда оценивалось всё.
Нам сейчас «Праздник Весны» представляется образчиком революционно-интеллигентской глупости, тупой одержимости «преобразованием мира до основания».  Такие вот горе-фантазёры (мать их!) пытались компенсировать отсутствие таланта и внутреннюю пустоту своей жизни сказками о прекрасном будущем, населенном вымученными картонными героями. Ради этого глупого «картона» была разрушена и сожжена живая русская жизнь, когда дикие, неокультуренные массы подзуживались к бунту, повлекшему за собой вековую агонию.
Олигеровская утопия в чем-то помогает понять причины этого.



С.Минцлов
Атлантида. Собрание рассказов

Некоторые новеллы весьма занимательны. Версии мифов о затонувшем континенте претерпели не слишком большие изменения. Автор пишет о последних атлантах, ставших олимпийскими богами. Впрочем, Минцлова больше тянет в мистику, что менее интересно. А в продолжающейся серии старой фантастики попадаются любопытные вещицы.
Такое лучше читать поздней осенью, которую Минцлов считал самым мистическим временем года. Впрочем, и новогодние каникулы подойдут.