День Победы

«Просыпайся, Вася» – прозвучал в утренней тишине приятный женский голос. Василий слышал его каждое утро и часто, уже проснувшись, просто ждал, когда он прозвучит. В доме зашумел электрический самовар. Жизнь одарила новым днём.
– Пора гнать коз, Вася. А то и соседские козы уже истомились, – сказала Лидия.
– А я что? Не даю что ли? Пусть гонят.
Василий быстро поднялся и, одевшись, вышел во двор. Когда он вошел в дом, на столе уже было накрыто. Подойдя к рукомойнику, он услышал за спиной голос жены:
– Куда сегодня погонишь?
– Куда вздумается. К обеду буду.
Василий прекрасно понимал к чему этот допрос. Уже несколько лет он пас своих нескольких коз за селом. Он брал с собой раскладной стульчик, книгу, да нехитрое угощение. Ему нравилось наблюдать за козами, смотреть с разных сторон на своё село, которое располагалось в живописном месте. Расположенная с юго–востока от села Титовская сопка, отделяла его от города Читы, определив название селу – Засопка. В утёс сопки упиралась река Ингода и огибала её с обратной от села стороны. К селу с сопки спускался березняк, а к утёсу сосновый лес. Между берёзами и соснами рос кустарник, который местное население называет багульником. Весной, когда ещё нет зелени багульник начинает цвести красно–фиолетовым цветом. По выражению сельчан, сопка становится «багуловой». Живописность этого места оценили в своё время создатели фильма «Даурия», сняв на утёсе Сухотино сцену прыжка казака в воду вместе с лошадью. Мимо села же проходила протока, которая впадала в Ингоду выше утёса. За Ингодой синел хребет Черского.
Сидя на склоне сопки, Василий видел озеро Кенон, которое раскинулось на противоположной стороне за полем. За озером, вдалеке, виднелся Яблоновый хребет. Василий каждый раз выбирал новое место и часто уходил далеко в поисках нового вида. Коз Василий не гонял. Он шёл впереди, а они послушно шли за ним.
Василий часто задавался вопросом: «Почему в молодости он не замечал этих красот?». Наверное, другие красоты волновали больше, да и дети, работа… Всё это не оставляло времени для созерцания. Каждый раз Василий находил все больше ответов на этот вопрос.
Сосед Василия – Яков Федосов тоже держал в хозяйстве несколько коз. Каждое утро, дождавшись выхода соседа, он выгонял их со двора и выбирал маршрут, избегая встречи с ним.
2 сентября первая половина дня сложилась как обычно, а вот после обеда Василий обещал своему родственнику – Петру зайти и отметить праздник. 2 сентября – день окончания Второй мировой войны. Он проходил для многих людей незаметно, в отличие от 9 мая. Вообще Василий выпивал редко, пьянство на дух не переносил. Ещё до пенсии, когда он работал бригадиром, мужики, ходившие у него в подчинении, знали, что Григорьевич всё простит, кроме пьянства и лени.
Вечером Василий Григорьевич шёл домой после встречи со старшим другом. Настроение было великолепным, а походка не совсем уверенной, но сегодня это было позволительно. Василий шёл в сопровождении Сашки – внука Петра. Улица была безлюдной и только навстречу на велосипеде быстро ехал киномеханик Толя.
– Здорово, мужики, – сказал он на ходу.
– Здорово, что крутишь сегодня? – спросил Василий.
– «Даурию» с Соломиными, по просьбам трудящихся.
– Наши казаки! – с удовлетворением вымолвил Василий.
Входя в свою улицу, Василий заметил, что в своём полисаде, оперившись локтями на забор, стоит его сосед Яков. Василий недовольно повёл головой в его сторону, прибавив: «Стоит!».
– Дядя Вася, – взмолился Сашка, – пойдём огородом, а то он будет со своей старухой кивать в нашу сторону, знаю я его.
– Не бойся, Сашка, мы по своей улице идём, нечего нам огородами скрываться.
Сашка, хотя и был ещё мал, но понял, что встреча не несёт ничего хорошего. Федосов был человеком странным, любил наблюдать за всем со стороны с усмешкой. На сельские мероприятия почти не ходил, а если и приходил, то держался в стороне. Он всю жизнь до пенсии проработал скотником на одном из гуртов, где неделями проживал один. Нареканий в свой адрес не имел, но и трудягой не был. Сашка слышал от своего деда Петра, что Василий и Яков во время войны были лучшими друзьями. Встретив войну подростками, они стойко переносили все тяготы тыловой жизни, заменив в колхозе мужчин ушедших на фронт. А когда началась война с Японией, Василий был призван в армию, а Яков остался дома и вскоре женился.
Проходя мимо Федосова, Василий Григорьевич услышал его окрик.
– Василий, здорово! С праздником!
– С праздником, сухо ответил Василий, предчувствуя, что этим разговор не завершится.
– А у тебя два дня победы, как я погляжу, весенний и осенний! 9 мая на празднике тебя в первый ряд поставили рядом с западниками. Раньше восточники в первом ряду не стояли. Видел я издалека, как ты шею вытянул в первом ряду.
Василий остановился и повернул голову в сторону собеседника, его взгляд выражал сомнение. Будто он думал отвечать или нет на этот выпад.
Действительно, участников боёв с японцами, которые не воевали с немцами, а были призваны уже после 9 мая 1945 года, в селе насчитывалось немного. В основном это были на тот момент мальчишки, которые только–только достигли призывного возраста. В селе очень остро воспринимали этот призыв. Ещё не вернулись отцы и деды с одной войны, а уже следующая война требовала новые жертвы, призывая подросших сыновей.
В послевоенное время участники войны в селе не подразделялись на тех, что воевали на западе и на тех, что на востоке. Просто в первый ряд ставили самых старших, а их состав каждый год менялся по объективной причине – старики уходили. Многие западники после разгрома Германии в 1945 году были переброшены на восток и прошли бои с Японией. Как вспоминали они: «Самым тяжёлым делом было проезжать в эшелоне с запада, на войну с Японией, через свои забайкальские места, осознавая при этом, что после долгой разлуки с родными людьми нет возможности заглянуть домой». Да и каждого волновал вопрос: «Увидит ли он снова свой суровый, но красивый край?» Поезда проходили без остановки. Командование понимало психологическое состояние бойцов, да и перебросить огромное количество техники и людей требовалось в кратчайшие сроки.
Призванных на восток мальчишек, опалённые огнём ветераны оберегали как во время боёв, так и после войны. Вот и Пётр, который воевал с 1939 года, пройдя Халхин–Гол, и дойдя до Кёнигсберга, приняв участие в разгроме Японии, ещё с тех лет, будучи родственником Василия, приглядывал за ним.
Василий, застигнутый по дороге неприятной встречей, постояв немного, резко, как коршун, бросился в сторону федосовского полисадника. Не ожидавший такого развития событий Федосов даже не успел отойти от невысокого штакетника. Василий схватил его за серую рубаху. Это было нижнее бельё, которое продавалось в местном сельпо в паре с кальсонами. Подтянув к себе собеседника, он почувствовал, как тот ослаб и немного присел, а узкие доски штакетника впились в локти. Казалось, что Федосов висел на руках Василия.
– Слушай, шкура, я свой хомут честно тянул и не тебе на мою шею кивать! А вот у тебя шеи вообще нет! Всё–то ты свою голову в плечи жмёшь и на людей из–за плеча смотришь! А ведь мы с тобой ровесники. Только ты, когда мы с ребятами впряглись и на равных с нашими отцами на японцев пошли, списал себе год и спрятался за бабью юбку! С нами–то впрягаться не стал, – шею свою пожалел! Всегда–то ты увиливаешь. Даже из дома огородами ходишь. Помрёшь, так тебя, наверно, тоже не по улице на кладбище, а огородами потащат.
На лице Федосова уже не было усмешки, он был растерян и напуган.
– Василий, Василий! – затараторил он, – я ж всю войну работал не щадя себя, без отдыха и продыха пахал!
– Зато, ты каждый день знал, что завтра проснёшься живым!
В этот момент в палисад выскочила жена Якова, в руках у неё было кухонное полотенце. Она шмыгнула вдоль забора и вклинилась между спорщиками. Василий с брезгливостью оттолкнул Федосова.
Женщина закричала: «Он всю войну работал, а уважения никакого! Конечно, ты победитель!».
Сашка весь спор стоял как вкопанный.
– Дядя Вася, пойдём домой, а то тётя Лида ругаться будет, – сказал мальчик отстранённо, отходя от шока.
Утром Василий проснулся в дурном настроении. Лида, как обычно, уже хлопотала на кухне.
– Вставай, соловей–разбойник, – сказала жена. Василий встал и молча вышел во двор. Калитка в улицу была открыта, а у ворот стояла жена Якова. Она выглядела усталой, было видно, что ночь выдалась тяжёлой и бессонной.
– Здравствуй, Василий, – вымолвила соседка.
– Здравствуй, – буркнул Василий.
– Ты прости меня, – сказала соседка.
– Да, вроде, как и не за что, – услышала она в ответ. Я ж «выступал» вчера.
– Это я уговорила его списать год, жили мы с ним уже в ту пору. Пожениться хотели, а тут ещё узнали, что детё народится. Как бы я осталась то? В деревне бы меня со свету сжили злые языки.
Василий сел на крыльцо и обхватил голову руками.
– Ёп…Бабы, бабы!, – прошипел он.
– Он ведь много лет мучается, а чем дальше, тем сильнее, – сказала соседка.
– Проходи в дом, соседка, – приказным тоном произнёс Василий. Он скрылся в огороде в направлении уборной. Огород утопал в зелени. Георгины, которые Лидия разводила, были в самом цвету. А туман с Ингоды стоял густой пеленой, окутывая всё село.
На обратном пути Василий долго плескался в бочке с холодной водой. Женщины, увидев его в кухне, замолчали и поднялись с табуретов. Зайдя с мокрым лицом домой, он снял с рукомойника белое вафельное полотенце и вытерся. Молча он прошёл в комнату, из которой через мгновенье появился с бутылкой столичной в руке. Без объяснений пожилой мужчина вышел во двор и направился к калитке.
Соседки видели как тяжёлой походкой, не спеша, он пересёк дорогу.
Подойдя к калитке Федосовых, Василий остановился. Калитка оказалась приоткрыта, сквозь щель было видно, что на крыльце в кальсонах и рубахе сидит Яков. Он курил, сдавив папиросу большим и указательным пальцами, его взор был направлен в землю и дым он тоже пускал вниз, выдыхая его резко, как через рот, так и через нос. Затягиваясь, он прищуривал один глаз, на который наплывал растрёпанный чуб. Услышав лай собаки, привязанной цепью у ворот, он медленно поднял глаза. Увидев соседа, он робко, как перед расстрелом, поднялся.
– Можно? – спросил Василий.
– Проходи, Григорьевич, – сказал сосед.
– Закуска есть? – указывая на бутылку, спросил Василий.
– Для тебя в этом доме всегда найдётся.
Туман с Ингоды рассеялся.
С этого дня два старика стали пасти коз вместе.