там, где Речка и Скала... Миньяр, Чёрная речка...

там, где Речка и Скала...
Миньяр…
Ты помнишь…


 Подобный древнему вавилонянину я живу в прошлое. Течёт Река Времени, омывает берега…Там, в ушедшем, - настоящее…
Миньяр – это я: улочка, речка, скала, леса-горы, ручьи, вёсны-осени, зимы-лета…книги, друзья, звёздное небо…
Самые яркие, живые, грустно-томительные, радостные переживания – в Миньяре. Там Великие Тайны и Великие Истины, только как об этом сказать…
Слова останутся вещью в себе…
 Лучше всего – ты помнишь…
...
 
 ирисы цветут...осенняя весна…
моросит дождь, мелкий, частый, долгий. Низкие тучи-туманы накрыли Скалу, горы, дальний лес. Лохматыми дымчатыми клочьями нависли над улицей, движутся и недвижно стоят, однообразные, и всё время меняют очертания. До них можно дотронуться рукой.
В школе последний день занятий. Мама срезает в палисаднике цветы - ирисы расцвели. В руках у меня букет фиолетовых бутонов на светло-зелёных стеблях с мечевидными листьями.       
     Букет благоухает, я вдыхаю аромат, я дышу. Я иду в школу, старательно обходя лужи. Дорога белая. Мутная, жёлто-кофейная вода в лужах. Изморось, букет ирисов, аромат – не знаю, почему, а мне как-то грустно, и грусть какая-то вселенская, весь мир объемлет. Я не могу вместить столько. Я упоён ароматом ирисов до кончиков пальцев, и по щекам моим текут слезинки дождя…осенняя весна…ирисы цветут…

    Вот так всю жизнь и прошли мы вместе: дождь, белая дорога, лужи, букет ирисов, аромат-грусть…

    Из Миньяра мы уехали в 1968 году, а я каждый год приезжаю туда, пройду по улице, по тропинке к роднику…
     Развели сад-огород в Точильном. Ирисы развели, разные: голубые, жёлтые, персиковые, синие, сиреневые, но самые трогательные - фиолетовые…
...
     На дальней поляне - белый снег…
Глубокая осень, белые покрывала. Я на веранде. Мама открыла раму, встряхивает бельё и развешивает его на верёвки, протянутые во всю веранду.Бельё пахнет льдистым снегом и свежестью.
Туманное молочно-серое небо. Крыши домов, огороды, баньки, склон горы - в снегу. Снег сырой, но пушистый, мягкий, молочно-белый.  Вдали, за крышами домов, за окраинами улиц, темнеет гора, поросшая пихтами и елями.Там, среди тёмно-синего леса, далеко-далеко - белая поляна. Мне очень хочется туда, далеко-далеко. Я знаю: там  край света,  чудо, тридевятое царство. Как дойти туда – увидеть, прикоснуться. Хочу туда, где в окружении тёмной хвои полянка в белом снегу…
Мама развешивает бельё, а я смотрю на полянку, где белый-белый снег…
 
 Я был там. Лежал белый снег, темнели ели и пихты. Но я её так и не нашёл её…не дошёл до белой полянки…

    Липа цветёт…начало июля, мы возвращаемся с покоса. Тёплый дождь – медовый аромат. Гора, тропинка, Чёрная речка, лес – всё пахнет липовым цветом.
Идём верхней тропой по склону горы, где сосны-колокольчики. Заходили на картошку, смотрели, как растёт. У меня в руках веточки липы. Придём домой, заварим чай и будем пить долго и с наслаждением…
В Точильном посадили липы – как медленно они растут. А зацветут в июле – хочется обнять доброго и сердечного – Боже, какое Чудо сотворил...


     Весенний сад-огород…дикая незнаемая земля: столб у забора, кусты кавказской смородины, болото-канава, кусты вишни, виноградная лоза, яблони в цвету, калина набирает цвет, кусты чёрной смородины. Я собираю и ем смородиновые цветочки, они такие вкусные и, думается мне, очень полезные…
Разрастутся пышно лук, помидоры, огурцы, бобы, горох -всё, что душа пожелает. Скоро картофельная ботва будет в мой рост. Поднимутся подсолнухи.Огородик наш маленький, а для меня –огромный. Всё интересно: канавы, по которым течёт вода, банька наша и соседская, заросли трав в углу забора, под яблоней укромное местечко, вкопанные бочки без дна, а в них лягушки…
Дом, банька, дровник, сарай, туалет, сад-огород  -болотистое, низкое место.Папа  окопал огород канавами. На улице тоже канава. По всем канавам течёт вода. Можно пускать щепки-кораблики и смотреть, как они плывут. Им трудно: много препятствий, всяких камешков, островков, выступов. Зацепится щепка и ждёт, когда набежит волна и понесёт её дальше. Волна набежит сама или я её нагоню, и плывёт моя щепка, мой корабль в незнаемые океаны…


        Щепки и кораблики…Самое интересное, когда пускаешь щепку, - выплывет ли она из-под моста. Мост из шпал-это въезд во двор через ворота, въезд хозяйственный. А есть чистый вход, через палисадник, около веранды, на крыльцо.
Под мостом темно, таинственно. В темень и страх плывет моя щепка-кораблик, я гоню большую волну и бегу на другую сторону, - когда щепка выплывет …
Под кухонным окном, что выходит во двор, на завалинке-широкая толстая доска, на ней можно мастерить что-нибудь, строгать, пилить, вырезать.
Весной я делаю кораблики. Дощечку или чурочку стесываю с обеих сторон: корма, нос. Набиваю на палубу брусочек-это рубка, по краям вбиваю гвоздики и привязываю нитки-это ограждение. Идёт большая вода, и я отправляю кораблики в неведомые земли:
-Не бойтесь, с вами ничего не случится, ведь вы же деревянные, не утонете. Но им всё же немного страшно…


        Где они, лунные дорожки?...апрель, снег рассыпчатый, мелкий, проседает, валится, рушится. Перед домом около палисадника сугроб тающего снега: замки, крепости, фантастические строения. Из льдинки делаю себе вездеход и начинаю строить дороги – выглаживаю льдинкой свой путь меж звёзд, замков, мостов, игольчатых гор,стрельчатых арок, ступенек, головокружительных спусков и подъёмов. Я путешествую по лунным мирам, среди искрящихся гор и звёзднообразных замков.Снег подтаял, зажелтел, остовы таяния похожи на горы, которые я вижу, когда смотрю на луну. Я здесь, где сугробы, и там, где лунные дорожки, лунные видения…Это было так просто – войти в сказку…

        Зелёно-голубой купол над головой, бездонная опрокинутая чаша опирается краями на окружье гор. Скала, Речка, Улица, Дом, рядом со Скалой - железная дорога.
Со всхода, где солнце встаёт, на закат, где солнце прячется, движутся железнодорожные составы. Они идут с одного края купола до другого. Мой бескрайний мир: купол, речка, скала, железнодорожные составы. От одной стены купола до другой движутся поезда - из никуда в никуда…
Солнце уже поднялось над Пожарной горой, в его лучах млеет Скала, купол навис над улицей, под Скалой проходит поезд, и опять тишина…


       Иду по глинистой тропинке по склону, внизу - Чёрная речка, огороды, улочки. А горы - груды разноцветные: жёлтые, бордовые, красные, лимонные. Небо в лёгких облаках…осень…это не то что красиво, а как-то необычно…
Плывут сизо-голубые дымы над огородами - жгут ботву,
огородный хлам, сорняки. Вдыхаю дым: пряно-горьковатый,
в нём аромат картошки, душистого сена и ещё чего-то грустно-осеннего…трисветлое солнце и горы светятся…октябрь…
Пусто в саду-огороде, листья облетели, грядки заросли травой, порывистый ветер срывает с яблонь коричнево-зелёные листья, серые мутные тучи качаются на ветвях…я брожу по саду. Как будто прожита вся жизнь…


       Июльский вечер, тёплый, с привкусом цветущих грав.Завтра покос. Марк где-то с друзьями на улице. Мы, папа и я, готовим вилы, грабли, косы. Папа всё перебрал, осмотрел, не болтаются ли черенки, окосья, целы ли у граблей зубья. Отложили, что надо ремонтировать. Остальное связали, чтобы удобнее было везти на телеге. У граблей не хватает пары зубьев. Отпилили от берёзовой чурки заготовку и начали подгонять: я держу, а папа стёсывает. Мне лет десять и я не очень понимаю, как надо держать заготовку, а папа с одной-то рукой - не поддержать, не поправить. Выходит больше мороки, чем дела. Но, хотя и с трудом, зубья вставлены, и даже, чтобы не вылетели, хорошо расклинены.
Надо ещё отбить папину косу. Папа вбивает бабку-трёхгранник с шипом в пенёк. Верх трёхгранника-полоска шириной в полсантиметра. Это рабочая поверхность. На неё кладётся лезвие косы, самое остриё, и оттягивается молотком, то есть наносятся сильные точные удары,-сталь плющится, становится тоньше, острее и крепче - такой косой можно косить, только брусочком правь. Мне трудно удержать косу, лезвие соскальзывает, но потихоньку, не торопясь, папа с моей помощью косу отбивает.
Ещё одна забота: курочке голову снести для завтрашнего супа. Тут целая история. Куры во дворе. Закрываются все щели, через которые они могут выскочить. Ловим курицу, мама кладёт её головой на чурбак - топором чик, и голова отлетела. Кровь бьёт цевкой, туловище надо крепко держать в руках, иначе это двуногое без головы будет носиться  по двору. Кровь стекла, мама курицу в таз, обдала кипятком и начала щипать. Потом её надо опалить. А потом мама будет её разделывать: разрежет, вытащит кишки, сердце, желудок, зоб. Желудок и зоб разрежет, вытащит камешки, снимет плёнку. Ещё будет сокрушаться, что много яичек-зародышей: такая несушка хорошая, но ведь и косарей завтра кормить надо. Курица приглядная, жирная.
Мама топит печь. Ужинаем. Марк пришёл, умылись, ложимся спать. А мама если и поспит, то часа два, не больше: надо сварить суп из курицы с домашней лапшой, с молодой картошкой, напечь пирогов, испечь для папы пресных лепёшек (он кроме пресных лепёшек и овсяной каши больше почти ничего не ест из-за язвы желудка). А в три надо уже вставать, подоить корову, выгнать в стадо, еду уложить, чашки-ложки упаковать.
    
       Чуть светлеет, промозгло-сыро, туман, роса, спать хочется, но мама будит меня и Марка. Мы с Марком спим на веранде, встаём и торопимся скорее одеться: дрожь пробирает. Папа сходил на хлебозавод, приехал на Орлике, лошадке-трудяге, помощнице. Телега перед воротами. Мы выносим связки грабель, вил, кос. Мама укладывает еду, чайник, а куриный бульон с блёстками жира в большой зелёной эмалированной кастрюле с ручкой из алюминевой проволоки кто-то из старших несёт в руках.
Мы едем. Скрипит телега, скрипят колёса, пахнет дёгтем, лошадиным потом. Орлик вздыхает и фыркает, машет хвостом, тянет телегу. Едем мимо хлебного магазина, щитовых бараков, мимо кладбища, через мост. Едем-плывём в тумане. Зябко, сыро… Тумана в долу – сколько хочешь. Чудится – вот сейчас вьедем в него и пропадём, потеряемся. А подъезжаем ближе – туман расползается и снова перед нами светлая дорога.
Через Чёрную речку по болотистой низинке к покосу. Папа находит межу, делает первый прокос, второй, ведёт Орлика подальше в кусты, чтобы мошка не донимала и чтобы траву не мять.
Покос бережём. В начале июня мы идём с папой его чистить: вырубаем кусты, убираем валежник. Костры я разжигаю только на лесных полянках, на которых трава для сена негодная. А когда сено гребём, каждую травинку подбираем.
Папа распрягает Орлика, телегу ещё дальше закатывают в лес. Мужики начинают косить, а я развожу костёр, кипячу чайник. Собираю зверобой, завариваю чай. Косят до обеда, в самую жару отдыхают, а вечером опять косят. Я между кипячениями  хожу по лесу, изучаю ручей. Опять кипячу чай. Работа моя с утра до вечера. Только вскипячу – опять выпьют. Жара, воздух дрожит над  травой. Лес, земля, трава, сено – всё плавится.
Сушняка много, и чайник  мой быстр. Я сам от солнца и костра похож на головёшку. Потом стало попроще: где-то нашли ведёрный чайник: пейте на здоровье работнички дорогие…
 

       Лето за летом…течёт Чёрная речка…сколько воды утекло… покос  сильно зарос ольховником, поляна в муравьиных кочках. Траву никто не косит, и дорога - неезженная, в глубоких промоинах и колеях. Я так и не знаю, куда она ведёт.
Берёзы переверченные, скрученные, узловатые-старые…Я хожу по покосу, рву цветы, трогаю стволы елей, шагаю вдоль и поперёк: здесь воз клали, копнили, пробовал косить, была тропинка, по ней к ручью бегал… Здесь грибы собирали, здесь от Орлика мухоту отгонял…

       Косить по утру да вечером. Работа с наслаждением. А грести - в жару. Над травой марево, дрожит раскалённый воздух, сено пышет зноем. Стаи  оводов, слепней, девятериков кружат, гудут, только и ждут, как бы вцепиться. Особенно тяжко приходится Орлику.
Работа лёгкая - ряды переворачивать, можно почти бегом. Рядок надо класть не плашмя, а боком, чтобы его ветром обдувало, он так быстрей сохнет. Ряды перевернули, можно и передохнуть. Попить чаю, втихаря - холодной воды. Старшие пьют только чай:
-Холодной воды не напьёшься, чай в жару спасает.
Я в это не очень верю. Для меня слаще родниковой воды ничего нет. Разве чаем напьёшься. Эти взрослые такие выдумщики.
        Сгребаем сено в валки, валки в кучи-навильники. Можно начинать класть воз. Теперь работа без передыху, пока не тронемся домой.
 Телега в центре луга. Немного сена на дно телеги, потом поперёк жерди, чтобы воз был шире, больше, устойчивее.
Звенящий зной, мухота, духота, шутки-прибаутки и окрики:
-Шевелись, тудыт твою растуды…
-Куды кладёшь, плашмя ложи!
Чтобы далеко не таскать, впрягают Орлика, и он тащит телегу по лугу. Ему тяжко, облепили мухи, особенно подбрюшье,
кусают, пьют кровь. Он машет хвостом, гривой, мотает головой, переступает копытами, вздрагивает кожей. Я с большой веткой в руках обмахиваю его. Иногда Орлик не выдерживает, начинает брыкаться:
-Стой, окаянный!
Мужики кладут навильники не абы как: ровно со всех краёв, чтобы не было перевеса. Кто наверху, с граблями, указывает, куда класть:
-Давай на край ещё!
-Вот слева!
-Ещё на перёд, в серединку кинь потоптать.
Мужики торопятся: погода стоит, но вон над лесом тучки появились, мало ли что. Всё и все бегом, рубахи хоть выжимай, но отдыхать некогда:
-Давай, давай, давай нажимай...


    Накидали воз. Сверху, чтобы сено не развалилось, кладут гнёт. Папа  долго ходит по лесу, выбирает под гнёт добрую лесинку – на столб потом сгодится, на дрова жаркие. На переднем конце гнёта есть вырубка, за эту вырубку цепляют верёвку, которая крепится к передку телеги. Сзади, там тоже есть зарубка, накидывают верёвку, и мужики утягивают воз:схватились втроём-вчетвером за верёвку и –
-раз-два взяли;
-ещё взяли;
-мужики, ещё раз – эх… 
Готово,утянули воз гнётом. Можно немного отдохнуть. Допили остатки чая, собрали грабли, вилы, остатки сена закидали наверх, теперь - домой.
        С горочки спуститься непросто: воз большой, Орлик может понести. Надо тормоз. Между ступиц заднего колеса вставляют кол. Папа ведёт Орлика под уздцы, мужики справа и слева подпирают воз. Потихоньку, по ухабам и рытвинам, по колеям и промоинам - съехали. Теперь по болотным кочкам, через речку на дорогу. Мы с Марком наверху, зацепились за верёвки, мотает из стороны в сторону, дух захватывает. Лошадиный круп где-то внизу. Марк правит. Дорога ровная, сено душистое. Едем домой.
Воз у ворот. Ворота настежь, дверка на сеновал открыта, сеновал пустой. Нас с Василием, а Вася мой друг закадычный, гонят на сеновал - утаптывать, уминать сено. Папа всё время напоминает: топчите по углам. И мы стараемся, топчем. Мужики не дают передохнуть. Пот, пылища, дышать нечем, сено искололо тело; кожа горит, зудит, жжётся - такая радостная нам работа досталась. Наконец, сено кончилось, мы выбираемся на вольный воздух и дышим, дышим, дышим.  Папа с Марком собирают труху, остатки сена. Мама приглашает мужиков за стол, а мы бежим на речку. Вода – какое блаженство неописуемое…Ласковая,  так в воде и жить будем. Заново родились...


      То дождь, то солнце. Сено привезли сыроватое. Таскаем на сушилы, папа его подсаливает. Если сильно сырое - надо досушивать.
Родители на работу, а нам наказ: будет солнце - вытащить сено, разложить на дровнике, перед воротами.
Облака разошлись, солнышко выглянуло, мы сено раскидали.
Вдруг всё понахмурилось, вот-вот дождь пойдёт. Мы бегом сено на сушилы. Тучи разбрелись, солнышко. Мы сено на солнышко. Ветерок веет, сохнет наша травушка. Чуть подсохла-тучи, капли потихоньку стали стучать, уж почти и дождь накрапывает. Опять сено в кучу и на сушилы. Надоело уже, но что делать: вновь небо голубое, солнце во всю ширь.Родители придут, спросят, почему лодыричали. Да мы и сами знаем, что надо. И мы с Марком опять вытаскиваем сено, - скорей бы уж папа с мамой с работы пришли, замучились мы с этим сеном...         


       Мерин Орлик, красновато-коричневый, с чёрным хвостом и гривой, упитанный, сытый. Он живет на хлебозаводской конюшне. Он мирный и очень добродушный. Вот его запрягают, и это очень интересно устроено: за недоуздок папа или Марк заводят Орлика за оглобли, надевают шлею, хомут. Орлик мотает башкой, не очень ему хочется в хомут влезать. Поднимают оглобли, ставят дугу, вставляя концы в гужи, затягивают хомут, недоуздок цепляют за дугу, цепляют вожжи, крепят чресседельник, подтягивают подпругу:
-Ну что, Орлик, давай за работу!...
        Мастерски-ловко устроена телега: колёса со стальными шинами-кольцами, ступицы, оси, чека, сердечник. В телеге всегда немного сена и поперечная доска для сиденья. Пахнет дёгтем. Ну и силища же у Орлика, если он такую тяжесть легко тащит…
        Орлик не разбежится, да и мы не торопимся. Едем за дровами по лесным дорогам-тропам. Собираем валежины, колоды, что нам под силу. Папа срубил берёзку, обрубил сучки, мы её положили на дно телеги, ведь где-то лесничий бродит…
        Уже поздно, и Орлик остался ночевать у нас во дворе. Его распрягли, дали сена. Я лежу на веранде и думаю:как же он за всю ночь и не приляжет, устанет ведь.
Рано утром Марк едет на хлебозавод. Вот Орлик и дома…
   


        Май месяц, большая вода, к реке подъезжают лесовозы. У дома Шалашовых спуск к реке, здесь с лесовозов сбрасывают в реку брёвна, поленья. И выше вся река сплошняком в брёвнах и поленьях. Вода спадает медленно, брёвна плывут, а мы ищем скобы: плот сколотить и всласть наплаваться.
Скобы ищем везде: дома, на стадионах, старых заборах. мусорках. Ищем подходящие брёвна, которые поближе к воде, и чтобы их можно было катить. Собираем брёвна, сколачиваем плот.
Плаваем около берега, а потом в дальний путь мимо стадиона до переката у вокзала. Страшновато, дух захватывает, но плывём…
Вода спадает, приходят рабочие и все брёвна и поленья, что остались на мели, стаскивают в реку. Окрывают плотину, вода прибывает, и поплыли наши брёвнышки и поленья…большая жаль…
Затор, сплав встал. Мы с Василием строим из поленьев всякие мостки, чтобы дальше в реку пробраться. Поленья тяжёлые, но раз сплав стоит, то нам мостик строить легко. А потом вода прибывает и уносит наши труды…

       Весна всякая разная и всегда - радость, томление, желание куда-то идти, лететь, плыть, мерить лужи, пускать кораблики, что-нибудь мастерить.  Утром проснёшься - сегодня начнется сказка…
На речку хожу воду смотреть. Вода под самый берег, страховидная, мрачная…
   
      Собрались за подснежниками. По склону через Первый каменный дол, Второй. Снег лежит большими заплатами, рассыпчатый, сахарный. Из-под снега - подснежники. Снег, земля, трава, стволы и ветви  деревьев упоены холодной  влагой. Пробуем добыть берёзовый сок, только ждать некогда, по капельке лизнули и дальше…
На Скале играем «в войнушку», у всех поджиги. Одни прячутся, другие ищут. Как увидели-«стреляем». Ползаем по склону меж камней, кустарников, открываем всякие потаённые местечки. Далеко внизу речка, улочка, стадион, Новостройка… Хорошо бы на горе пожить с недельку.
 
Капель, сосульки, лужи, ручьи…

       Большая вода, мы с Галинкой дома. Папа на работе, Марк в школе. Мама уехала в Уфу. Мы решили маму встретить, вдруг мама что-нибудь интересное привезёт. Электричка прошла, значит, мама приехала, идём встречать. Идём по тропинке к мосту, а у самой тропинки вода бешеная. Боязно, а хочется маму встретить. Красная глина под ногами отваливается кусками в воду, перебираемся осторожно, того и гляди в воду угодишь, скорей бы до моста добраться. Я соображаю, если в воду окунусь, буду цепляться за берег, за травку…
Перебрались, стали дышать. Мама подошла,белая,как мел ,-перепугалась за нас. Меня не ругали, сказали только, что не надо было по тропинке ходить…
 

       Зима, вечер, я один брожу по улице. Фонарей нет, в окнах тёплый неяркий свет. Надо мной - звёздное небо, Млечный Путь. Скрипит под ногами снег, зеленовато-лунный, звенит воздух. Бесконечность, беспредельность звёздных пространств обнимает меня: люди полетят к звёздам, и где-то там есть разумные существа и всякие планеты с невиданными растениями и животными, где-то там живут добрые и мудрые…

Ночь звёздная и лунная, снег с зеленоватым отливом, морозно.
Всё стылое и гулкое. Мы с Саней Казьмируком вдвоём, а вокруг нас таинственная и жутковатая ночь. Катаемся на лыжах со склонов. Сначала торим лыжню, потом раскатываем её и стараемся без помощи палок прокатиться как можно дальше. Луна ночной лампой висит в пустынном куполе, «звезда с звездою говорит»…

       В проулке горка. Или с осени такая досталась, или кто-то из ребят полил водой,  - стала она ледяная. И в воскресенье с утра до вечера на ней толчёмся, катаемся. Ребят тьма-тьмущая. На ногах, на санках, на пятой точке, в корыте - кто дальше проедет, прокатится.
Штаны с начёсом, пальтишко, валенки, варежки в сосульках колом стоят.
 Домой прибежишь, штаны, пальто поставишь, чтоб оттаяли. Сам вроде и не замёрз, а у печки - благодать. В себя придёшь и снова на горку. Вечереет, народу ещё больше. Какая-то орда в семь-восемь ребят притащили лошадиные сани, все валятся в кучу малу и покатили вниз. А то и просто накидались в кучу да и с горы. Шумит-гудит гора…такая жизнь…


        Всё-то хочется попробовать, например, взрывы и стрелялки.
Пугачи у каждого. Соревнования - у кого сильнее бъёт, сколько можно спичек накрошить для сильнейшего взрыва. Стрелялки и взрывалки обычно весной.
Кто-то принес в школу «бомбочки»: марганец, головки спичек, обмотал изолентой, вот и бомбочка готова. И пошло-поехало: ищем марганец, изоленту. У школы одни бабаханья слышишь.
Ещё одно изобретение:на болт навернуть немного гайку, туда накрошить спичек, сверху другой болт, сильно вдарить - взрывчик готов.
Саня Казьмирук, Боря Любимов добыли карбид. Сначала пробовали так: на берегу в глине делали углубление, туда воды, карбид, и сверху консервную банку.Её обмазываем глиной и ждём, когда бабахнет – шипит, а не бабахает…
Мы с Василием только смотрим, а у старших ум развивается дальше: берут бутылку, туда карбид, воды, бутылку закрывают деревянной пробкой и швыряют в реку.Несколько секунд - как шандарахнет. Надо искать бутылки, надо добывать карбид.
      Совсем опасные взрывы: фотоплёнка. В городе, в магазине всех товаров, продают уценнённую фотоплёнку за пять копеек. Кто-то додумался: фотоплёнку в бутылку, туда окурок, в горлышко пробку, секунд всего ничего – от бутылки одни осколочки влёт.
Все взрыванья обошлись без жертв, руки-ноги у всех целы. Однажды у Сани осколком бровь рассекло…
Ну и самое-самое – поджиги. Сане отец поджиг сделал на метзаводе, надёжный, и даже порох  в Уфе покупал. Марк поджиг нашёл на огороде, тоже клёвый: ствол - медная трубка, корпус деревянный, аккуратно оббитый аллюминиевым листом.
Стреляли на стадионе по пузырькам. На берегу небольшой заборчик, столбики. На столбик скляночку, и пошла стрельба. А там тропинка, люди ходят. Нам - не ума. Стреляем поочерёдно, веселимся. Вдруг выскакивает мужик, глаза круглые, мать-перемать, мы врассыпную…
       Были ещё пружинки. Кто-то стал с завода приносить бракованные пружинки, туго скрученные, с держателем из проволоки. Держатель сдвинешь, ударишь пружинку о что-нибудь, и она со звоном распрямляется, извивается. Вся улица у нас в пружинках…


       Вода прозрачная, чистая. У берегов-глыбы-льдины. Выберешь себе под силу – и плаваешь до переката. Воды в речке немного, всю речку можно  пешком перейти. Льдина толстенная. Раскатился и наскочил на мель. До берега далеко, а в воду лезть неохота. Тычился, тычился по льдине, кое-как снялся, а другану с соседней льдины пришлось в воду лезть…
Вода в реке прибавилась, вода мутная. Нашли льдину, откололи, поплыли: Саша, Марк, Витя Рыжов, я. Подплыли к перекату, вода поверху пошла, мне уже до колен, - сейчас в воду снесёт. Витя Рыжов меня за шкварник, удержал…



       Среди зимы на плотине сбросили воду, и пошло наш лёд крушить, вертеть, ломать. Навыламывало так, что даже играть в хоккей негде было. Зато возникли пещеры, гроты, ступени, мосты, замки. А весной льдины стали совсем фантастические: гроты  причудливой формы, пещеры, и многоцветная капель, сталактиты…


        Река застыла: ровное ледяное поле, выпал снег. На улице никого. Я на льду расчищаю площадку и начинаю строить крепость: воздвигаю стены, башни, башенки, и вот уже у меня город-крепость с замками, переходами, мостиками. Народу много, торгуют, что-то везут, разговаривают, собираются в путешествие - жизнь кипит. Я украшаю дворцы, вылепливаю фонарики, звёздочки, резные оконца. На стенах дозорные смотрят в ледяную степь…


       Конец мая. Мы с Марком спим на веранде. Мне надо закончить рисунок, и я встаю пораньше. На столе рисунок. По полу гуляет солнечный ветер, а за окнами, банями, крышами домов - склон горы, поросший соснами. Сосны одна за другой  поднимаются по склону к скале. На их вершинах-колокольчики. Мне так хочется добраться до них и позвонить: звон у них очень нежный, хрустальный. Странно, когда мы идём на картошку, - сосны обыкновенные и никаких колокольчиков нет. А смотришь с веранды - на вершинах хрусталинки сверкают, там колокольчики звенят. И я рисую склон горы, сосны с вершинками. Я хочу, чтобы колокольчики  в моём рисунке звенели…


      Майские праздники, родители ушли в гости. Марк в палисаднике на скамейке пробует играть на гитаре. По улице идут нарядные взрослые, и улица вся в цвету. И как-то очень необыкновенно цветёт шиповник. И аромат, аромат. В нём  так много какой-то светлой пронзительной бездонной грусти. Шиповник навис над штакетником, роскошный букет царствует в палисаднике. Я здесь, рядом, вдыхаю томительно- сладостную грусть: шиповник цветёт…


      За зелёными, за синими горами далёкая, далёкая страна Китай. И у нас Китай: мамина очень красивая радужная кофточка, дамская сумочка с тиснением  очень красивого пейзажа, термос с цветами на зелёном фоне, компот ассорти с рисунком Великой китайской стены, а внутри такая вкуса: дольки ананасов, яблок, абрикосов, груш и ещё чего-то такого же вкусного. А ещё есть китайские фарфоровые кружки. На одной - два китайца в широких  одеждах, больших шляпах идут по дороге в гору. А на подъёме -  домик, лёгкий, бумажно-бамбуковый, края крыши загнуты вверх, рядом ива полощет ветви в реке. Я иду по «китайской» дороге, беседую с китайцами,  ношу воду, слушаю шум ветра и воды. Хорошо бы ещё у домика посидеть под крышей с загнутыми краями.
Есть ещё журнал «Китай». Самое интересное для меня в нём - репродукции китайской живописи. Они меня трогают, они мне близки: горы-воды, туманы-воды, цветы и птицы, причудливо изогнутые деревья, словно я жил когда-то среди всего этого.
И ещё есть у меня китайская страна: ковер на стене, гобелен. Ничего китайского там нет: лесная полянка, дубы, ручей, скальный выступ, на нём олень, поодаль олениха с оленёнком, ещё дальше мощные светло-коричневые горы, и надо всем этим необыкновенной синевы и чистоты небо. И всё же это Китай. Я люблю подолгу смотреть на ковёр: там подальше есть лёгкий, изящный китайский домик с крышей-крыльями, тропинка, сад цветущий, в нём много дорожек, ручеёк с водопадом, там всегда лето, радость, там очень уютно. От всех зол, холодов, защищают горы, и над нами-бездонное синее небо…далёкая страна Китай…
Мечта осталась: на золотистом лугу домик, ручей, сад-огород, делаешь каждодневную работу, а по вечерам любуешься – вся вселеная перед тобой, куда спешить…


       Мама настояла: у нас два входа. Один во двор, другой в сад-огород и на крыльцо. Около веранды, к бане, туалету, во двор настелены доски. Летом мы их с Марком моем каждый день. Вроде с нас это и не спрашивают, но как-то уже завелось: моем, скребём ножом, опять моем, вытираем насухо. Чувствуешь себя человеком, когда ходишь босиком по доскам, на крыльцо, на веранду, да и родители хвалят.
По доскам - в баню, рядом стол, скамейка, у скамейки - калина, за скамейкой раскидистая яблоня. Стол и скамейка под ними, как под шатром. Яблоки - кислятина, но яблоня чудно, роскошно цветёт весной – над столом белое облако, ароматное и нежное. В жару под яблоней прохладно, мы по вечерам пьём там чай.
Осенью цветёт калина - кисти-гроздья ягод клонят кусты к скамейке. Собираем калину, толчём с сахаром, заливаем кипятком, пьём вкусный чай.
    
       Всё лето мы спим с Марком на веранде. Днём обычно мы с Марком дома: делаем то, что сказали родители, играем. Когда приходит мама, отчитываемся:
-Кур накормили, смородину собрали, доски вымыли, в доме убрали, воды наносили. Мам, можно на улицу идти?
-Идите.
Понеслись на улицу. Пока маленькие, играем у двора. Вечереет, мама выходит:
-Марк, Алик, домой!
Надо мыть обувь, но это ещё ладно, а ведь ещё надо мыть ноги: мама наливает воду в таз, вода холоднющая, не хочется, но никуда не денешься. Мою ноги, вытираю холстиной. Жду, когда Марк вымоет ноги, потом идем ужинать, и, наконец, ложимся спать. Спится хорошо, без сновидений.


        На веранде есть качели. Когда нечем заняться, я раскачиваюсь на качелях. Хочется, как можно выше. Ещё делаю так: закручиваюсь, а потом раскручиваюсь. Встанешь с качелей, голову обносит, то и смотри, носом в пол клюнешь, зато очень интересно.
На веранде стол. Под столешницей есть полка - это наш тайничок. Мы ещё не изучаем историю, а мне страсть как хочется знать про Древний мир. У кого-то достал учебник, сшил большую тетрадку, выписываю про битвы Спартака, рисую схемы сражений. Тетрадь прячу в тайничок.
      Когда дождь, я играю на веранде в машинки, сочиняю всякие истории, смотрю на леса-горы…
      Красим веранду: папа показал, как надо обмакивать кисть в краску, как наносить краску на доску, тщательно растирать.Я крашу, стараюсь…

      Играю с мячом: катаю по полу, играю на ступеньках. Принёс с лесопилки деревянные брусочки, сложил их в углу на веранде и стал строить город…


      Рядом с крыльцом, у забора, собачья конура. Там живёт дворняжка Шарик, небольшая собачонка с чёрно-жёлтыми подпалинами. Нас он уважает, а на всех чужих лает беспрерывно и страстно. Когда к нам кто-нибудь приходит, мы её закрываем лопатой в конуре. Он оттуда тявкает, но гораздо тише. Рядом с конурой ворота во двор. Во дворе дровник, лабаз, сарай с пристроем и домашняя скотинка: корова Марта, петух и куры, теленок, поросёнок.
Марта-рыжая, один рог у неё свернут набок. Она стоит во дворе и жуёт свою вечную жвачку, от неё пахнет парным молоком и хлебом. Стоять она может долго, переминаясь с ноги на ногу. У неё очень красивые глаза: большие, тёмно-фиолетовые, с поволокой, глубокие, волглые и очень большие и красивые ресницы. Время от времени она закрывает ими глаза, и глаза от этого становятся ещё темнее и бездоннее.
   
      Мама идёт доить корову. Взяла подойник из белой оцинковки, на край ведра немного сливочного масла, тёплой воды налила, взяла белоснежное полотенце. Марта в пристрое, мама скармливает ей кусочек хлеба с солью, приговаривая:
-Марта, Мартушка, кормилица ты наша хорошая!
Корова жуёт жвачку. Мама моет вымя, насухо вытирает, смазывает соски маслом и начинает доить. Тугие струи бьют из сосков в подойник, молоко пенится. Мама разговаривает с Мартой, попеременно выдаивая пары сосков. Потом несёт подойник на крыльцо, процеживает молоко, разливает в банки. Молоко парное, тёплое, всё ещё пенится.
      Поросёнок в сарае, а петух и куры гуляют по двору. С курами мученье, они норовят в огород пролезть. Задумаешься о жизни, а они по грядкам гуляют. Мы с Марком гоняем их, бестолковых, пока-то они в ворота пробегут.
      Сарай с пристроем-навесом. Наверху - сушилы,сеновал, под навесом - колода для сена, поленицы дров. В колоде лежит камень - каменная соль. Марта вылизала в нём всякие ходы-выходы, он такой причудливой формы…
      Зимой Марк или я убираем под  навесом навоз, с сеновала сбрасываем сено в колоду, сыпем, чтоб было сухо, труху на доски. Марта стоит здесь же, вздыхает-дышит, моргает, перетаптывается, о чём-то глубоко думает.


      Летом под навесом живёт телёнок. Мы ему таскаем траву, которую рвём на стадионе: сначала делаем кучки, собираем в вёдра, набиваем плотно и тащим во двор.
   
      Двор - целый мир: много всяких тайничков, закоулков, досок, поленниц дров, чурбаков. Приключение: ищу кладку яиц. Сначала смотрю в сарае, в гнёздах, собрал немного. Дальше продолжаю поиски: на сеновале, под сенками, под верандой. Пыль, сушь, куриный помёт и – радость: нашёл больше десятка яиц.
 
      Летом столько дел, что и поесть забываешь. Вспомнишь, прибежишь, что бы перехватиь? Пошёл во двор, пошарил по гнёздам, нашёл яичко. Соль, хлеб, яйцо раскокал, посолил, смешал и выпил, хлебушком заел. И опять на улицу.
   
      Заклохчет клушка, мама сажет её высиживать цыплят. Выводятся маленькие жёлтые комочки. Сначала они живут в коробке, папа разжёвывает им яичный белок, поит изо рта. Цыплята подрастут, их пересаживают в клетку. Однажды, цыплята уже были большенкие, мы их накормили рыбками-малявками, и все наши цыплятки передохли. Жалко было очень.
Мама разводит уток. Они живут в палисаднике. Мне это не нравилось: от них вонища, всю траву и цветы вытоптали.
Были ещё утка с селезнем. Я любовался: у селезня изумрудная голова и шея, красивое оперение. Селезень и уточка очень дружны, всегда вместе. Но парочка эта бедовая: на речку уйдут и вниз по реке шпарят. Папа с Марком их возвращают, однажды утки доплыли до Базуева пчельника.

      Такой наш двор: дрова, стожок, доски, навоз, куриный помёт, квохтанье кур, кукареканье петуха, Шарик, запах молока, сырой древесины, сена, навоза; закоулки, тайнички, странности…


      Начало зимы, немного снега, морозно. Марк учит уроки, я вышел на улицу. По канаве, мимо палисадника, течёт мутная вода кофейного цвета. Я около мостика углябляю канаву: совковой лопатой выбираю со дна гравий и ссыпаю рядом.
По заледенелой дороге от реки то и дело идут самосвалы, они возят речной гравий. На реке - экскаватор. Экскаваторщик из привезенных срезок сложил пирамидку, облил бензином, поджёг-вот и костёр, вот и тепло. Машинист ловко управляется со своей техникой: далеко забрасывает в реку ковш, переключает рычаги, тянет на себя, поднимает, из ковша хлещет вода-какао, кабина поворачивается, ковш раскрывается, и в кузов самосвала сыпется гравий. Поехали…
Здорово: экскаватор, самосвалы, заледенелая дорога, ловкий машинист в чёрной мазутной фуфайке.

      Экскаватор после своей работы оставил ямки-котлованы. Летом мы их мерили, делали нырялки, ныряли, купались, играли в водные догонялки...


      Кухонька маленькая, но как-то все и всё там убиралось: печка с русской печью и подтопком, печурками, лежанкой, добрая, тёплая. Внизу - ниша для дров. И ещё печное богатство: вьюшка, заслонка, дымоход, шесток, растопка.

      Стол-шкаф – судновка: с полкой, с дверками, с ящичком для ложек, ножа и вилок. На столе электрическая плитка. Над столом - посудница, в ней - тарелки, стаканы, кружки, чайные ложки. В судновке хлеб, соль, сахар, гречка, рис, сало, мясорубка, иногда - сгущёное молоко или какао, что-то ещё по мелочи.
У окна - скамейка, под ней бадья с помоями для коровы, ведёрная кастрюля с толчёной картошкой для поросёнка, кастрюля с кормом для кур. В самом углу маленькая скамеечка для Галинки. Кухня от комнаты отделена переборкой. Около переборки бак для воды. Между печью и стенкой закуток, там что-то ставим, сушим.
Умываться: таз на лавку, холодная вода, кусок хозяйственного мыла.
Сушиться: валенки на печку, варежки в печурку.
Мама в сильные морозы топит подтопок два раза: утром и вечером. Утром старается протопить подтопок и закрыть трубу до работы. Когда не успевала, нам строго наказывали закрыть  трубу только тогда, когда угольки перестанут синими вспыхами играть.
С мороза прибежишь, прижмешься к печке…


       Начало сентября. Глубокий вечер, больше похожий на ночь. Выкопали картошку, но Орлик кому-то помогает, а мы ждём. Развели костёр, положили туда трухлявый пень. Костёр ярче, ночь темнее. Я лазаю по кустам, по лесу, собираю сучья, ветви и бросаю в костёр. Пень начинает тлеть. Если по нему ударить, вверх летит рой искр. А вверху сквозь чёрные кроны - звёздное небо. Звёзды мерцают, искрятся, и я уже не различаю, где искры, где звёды. Домой не хочется.  Пусть длится ночь: костёр, рой искр, рой звёзд и чёрная бездна…
       

       Промокли насквозь леса, горы, дороги, лужи гигантские. Промокли картофельные поля, травы, ели и пихты, промокло небо, промокли мы. И картошка - вода. Мы с Марком на мешках в телеге по дороге, белой от дождя, от слёз, в завесях дождя…

      Самая вкусная картошка - испечённая на плите. Папа научил: выбрать картошку покрупнее, помыть, почистить, разрезать на тонкие пластинки, посолить, положить на раскалённую плиту подтопка. Подпечётся с одной стороны, повернёшь на другую, а потом с пылу с жару –в рот . Мы с папой зимними вечерами так часто делали…
Ещё папа научил: взять корочку хлеба, натереть чесноком, натереть сверху салом – ум отъешь…

      Родители на работе, а мы с Марком занялись исследовательской работой. Начали с сенок: ничего интересного. Кладовка: ящики, банки, кринки, чугуны, кадка, сундук. Нашли в ящике засолённую рыбу, отрезали по кусочку небольшому, чтобы не было заметно, - съели.
В кладовке на чердак лестница, мы по ней. На чердаке душно и пыльно. В столбах света мечутся пылинки. Какие-то ящики, бумаги, железки. Ничего интересного.
На сушилах прошлогоднее сено. На бане - стекло и рамы.
Чем заняться? Будем варить сладкие петушки. У магазина они за пять копеек, а у нас будут бесплатно. Такие же золотисто-коричневые, только без палочек.
 Кружку на плитку, вода,сахар, уксус-перемешали, ждём. Заурчало, зашипело. загустело. Охлаждаем. Колем на кусочки. Очень вкусно…
 
      Спичками играть нельзя. Мы спичками почти не баловались. Однажды жгли газеты в ведре, для безопасности воды налили.
А вот плитка была никакая: спираль постоянно перегорала, а мы соединяли её алюминиевой проволокой. У нас плитка сверкает, что-то плавится, накаляется.
 Было дело: чуть не сделали пожар. Стали разогревать тушеную капусту, а сами ушли в огрод собирать смородину. Про плитку забыли. В дом зашли, а наша капуста горит. Плитку выключили, кастрюлю на крыльцо. Всё обошлось…


      Глухая ночь, припозднились с сеном. Орлик воз везёт. Я на возу. Едем медленно, тащимся по тёмной  темени.
Из-за леса, из-за горы выплывает корабль, переливающийся сумрачными цветами. Фантастическое, необыкновенное зрелище. Мы едем, а корабль все выше над лесом. Мрак гуще. Скоро корабль будет над нами. Почему же этого никто не видит? Наконец я понимаю, что это взошла луна.  А может быть всё-таки это был корабль, - и его никто не заметил…


    Морозная жгучая ночь. Мы из Аши в Миньяр едем на злектричке. Луна движется вместе с нами. За окном ледяная пустыня. Там одиноко, глухо и беспредельно тоскливо. Домой, домой, где тепло, где свет под оранжевым абажуром и Мурлыка на диване…стук колёс, призрачный свет, ледяной пустынный мир…


      Банька... В предбаннике рамы и веники. Банька маленькая. Над дверью отдушина. Когда банька топится, из двери и отдушины валит дым. Баня протопится, отдушину закрываем тряпкой-мешковиной, чёрной от копоти и сажи. Направо-колода для горячей воды, каменка, полок, лавки. Слева-маленькое оконце. Баня насквозь прокопчённая.
Моемся в бане раз в неделю. Мама в бане стирает, папа коптит сало, гонит самогонку. Мама сразу же после постройки дома настояла, чтобы была банька. Ни у папы в Летычевке, ни у мамы на Дубовой бани не было. Баня - помощница. Что-то мыть, чистить, обрабатывать - она всегда наготове.
Баню затапливать интересно: несу дрова, кладу в печку под колоду ,- два поперёк, остальные вдоль горочкой. Берёсту разжигаю и под поленья. В бане неуютно, холодно, огонь начинает лизать поленья, дым клубами поднимается над каменкой, скоро в бане пробудится тепло. Загорелось…
Папа в бане коптит сало. Сначала его вымочили в бочке, что стояла на веранде в углу. Я, когда приходил из школы, в бочку обязательно заглядывал, вдыхал пряный аппетитный аромат и пробовал рассол - вкуснейший. Мы с папой сходили на стадион, на берег, заготовили сырых ольховых дров. Папа развесил над каменкой куски, растопил печь. Баня - в дыму, с порога еле-еле видно огонёк. Папа что-то подкладывает, ворочает. Сало коптится…


      Я маме на 8-е марта делаю подарок: хочу изготовить круглый столик, игрушечный. Столярничаю в бане: вчера топили, и сегодня ещё тепло. У меня дощечки, гвозди, бруски. Пилю, строгаю. Не очень-то получается, а я так стараюсь…


     Летом в огороде  всегда можно что-то пособирать, погрызть, выйти на улицу с туго набитыми карманами – похвалиться, поделиться с друзьями: горох, бобы, огурцы, яблоки. Пусть яблоки кислятина, но для нас самый раз.
Начинают спеть помидоры. Самый класс- выбрать ровненькую да гладенькую. Много подсолнухов, но они нас не сильно увлекают.
В августе огород пустеет, становится скучно и тоскливо: в огороде хлам, в небе низкие серые тучи. Кучи картофельной ботвы, луковые перья, плети гороха, я из подсолнуховых будылыг строю себе шалаш.
А вот в осенние погожие дни поплывут голубые дымы над огородами, и у нас костёр, и мы с азартом таскаем хворост в огонь. Плывут дымы, душа летит над огродами, улицами, стадионом, горами. Вот так и будет весгда: костры, дымы, белесое с зеленоватым отливом небо…где-то там тридевятые царства…

      У нас много чёрной смородины. Нам с Марком задание: собрать смородину. Очень не хочется, а куда денешься. Вытащили из дома большую  и маленькую посуду. Начинаем собирать в самую маленькую, потом пересыпаем в посуду побольше и так до тех пор, пока не высыпем в ведро. И всё же ведро наполняется медленно. День долгий…

      На веранде - кучи стручков гороха и бобов. Надо чистить. Вот сижу, колупаю эти противные стручки, а куча нисколько не убавляется…


      В мае копаю грядки (потом Марк или мама их перекапывают), вместе с папой делаю навозную грядку под огурцы и просто хожу по весеннему радостному огороду…


      В саду у нас штук семь-восемь яблонь, немного кустов вишни, чёрная, красная, белая смородина, и, особенная, кавказская, растёт виноград. Яблоневый снег, яблоневый аромат, голубой и розовый, земля в опавших белых лепестках. Белая яблоня за скамейкой вся в цвету, даже листьев не видно. А рядом расцветает калина.
Яблоневый цвет всюду - около веранды, крыльца, бани, сарая. И не видно, где грядки, где картошка растёт, капуста, где всё. Нет ничего кроме яблоневого снега…

      Помидоры в ящиках на окошках. Пахнут сыростью. Станет теплее, мама их вынесет на веранду. За собачьей конурой парник. Помидоры подрастут, мама высадит их туда. Папа накроет парник рамами. Накрываем-открываем. Тепло. Мама высаживает помидоры в землю…осенью на печке груда помидор: зелёных, жёлтых, красных. А на грядках - кучи помидорной ботвы. Наберём зелёнего мелкотья да и бросаемся ими…

      Воды и так хватает. Но иногда огород надо поливать: таскаем воду с реки, но больше черпаем из бочек. Папа вкопал их около бани. Вычерпаешь, чуть времени пройдёт, и они опять полные. Мы ещё в них купались. А бывало и так: подойдёшь-лягушка сидит, на тебя глаза лупит…


      Наша улица до дороги, где перекрёсток с автомобильной. Наша улица Спартака, чем я очень горжусь. За улицей - стадион. Дома от реки по чётной стороне: Балахнины; Казьмируки , Буторины, Михеевна, Крюковы, Фатеевы, Чертовы.
Дома по нечётной стороне, по нашей: Рычковы, Кимачи. Наш дом - Спартака, 7; Черепановы, Любимовы.
Валера, Борис, Лёвка Любимовы - это из нашей компании. Когда нет родителей, мы у них часто играем: во дворе, на сеновале, в доме. Чувствуем себя вольготно, можно везде ходить в обуви и делать что угодно. Беспорядок нам по нутру; в проулке живут Колодежные; дальше по улице Массальские, Разины ( у них палисадник с переплетёной лентой из нержавейки); Кабановы, Мамоновы.

      Дома опалубленные, кроме Разиных и Михеевны. Около домов палисадники, в палисадниках цветы. Только у Буториных палисадника нет. Перед сараем у Буториных, сколько себя помню, лежит еловый хлыст, сучкастый, гниёт понемногу, мы около него играем.
У большинства в огородах - яблони, не ахти какие, но весной цветут обильно. Яблоки мелкие, кислятина. Улица ухоженная, опрятная.
У Михеевны в палисаднике цветут золотые шары. Так и осталось в памяти: цветут золотые шары - жила-была на улице  Михеевна: малиновый пиджак, зонтик, ботики, шляпка с сеточкой. Мы в чём-то ей помогли, она дала нам почитать «Могилу Таме-Тунга». Книга так книга, читали в очередь, горячо обсуждали, играли в индейцев. За книгу - спасибо…


      У Буториных, как и у Любимовых, нам было раздолье, что хочу, то и ворочу. Играли на сеновале, лазали по дому – свобода-воля. …

      К Балахниным мы ходили смотреть телевизор, мультики. Как ритуал:  в шестом часу мама меня и Марка зовёт домой. Умываемся тщательно, моем ноги, одеваем всё чистое и выглаженное. Чинно и строго идём к  тёте Зое. Двор, крыльцо, сени, дом - чистота исключительная. В доме всё накрахмаленное и белоснежное, много вышивки. Садимся на краешки студьев и почти неподвижно смотрим мультфильмы; недолго, минут пятнадцать, двадцать. Смотрим телевизор, а вокруг белые накрахмаленные занавесочки, накидушечки, скатерти вышитые, добротные домотканые половики, тишь и умиротворение.
   
     Дядя Виктор,как и тётя Зоя, работал на метзаводе. Догадался: жена на обед деньги даёт, а он их в заначку, накопил - вот и на бутылочку. От этого или чего другого, но закончилось всё трагически: начался у дяди Виктора рак желудка. Мы переехали в Ашу, а дядя Виктор умер. Детей у них не было. Осталась тётя Зоя одна. Приезжала в Ашу на похороны бабушки, сильно жалела, что мы уехали: совсем другая улица стала…

       Наш дом самый приглядный, солнечный, прибранный и ухоженный. Только во дворе не очень: мама папу никак к порядку не может приучить, хотя папа и старается. В доме, сенках, на веранде прибрано и вымыто; на  крыльце, по доскам босиком ходим. Огород выполот. Перед воротами метём каждый день. В палисаднике цветы и похожий на розу куст белого шиповника, а ещё есть  розовый шиповник.
Учительница географии говорила:
-Специально с работы  с подружкой пешком идём, чтобы на дом Бондарей полюбоваться. Пригожий дом: завалинка белая, наличники голубые, крыша красная, опалубка-золотистого цвета. И в палисаднике цветут ирисы…


     Саша Казьмирук из всех друзей – самый друг. Было в нём какое-то удивительное обаяние. Кого-то нет и ладно. А Сашки нет – и ничего не ладится, не играется. И на придумки горазд, и на доброе отзывчив, и за что ни возьмётся, всё у него ловко и складно выходит. Все только и ждём, когда Саня появится. Иногда играли у Сани в доме  в карты, рассказывали истории, тишком смотрели фотографии голых женщин, разбирали коллекцию монет, которую собрал Саня, смотрели телевизор.
Мама с тётей Ниной поругались, но нас в это не вовлекали, дружбе нашей не препятствовали. Саня – лучший друг детства,
А вот нет уже Сани…словно вчера на плотах катались,
в лес ходили, костры жгли… да, было, и выпивали немного…

      Валера Крюков давал взрослый велосипед,и я научился    кататься сначала под рамкой, а потом и по-настоящему…

      Однажды мы играли с Лёвкой Любимовым у них во дворе. Лёвка брал из бензобака бензин, мы в нём смачивали тряпки и поджигали. У меня руки в бензине, Лёвка поджигает тряпку, - мои руки горят. Я их об штаны затушил, не обжёгся, но напугался…
 
      Познакомились и стали крепко дружить с двоюрдными братьями Чертовыми: Юрой и Володей. Они жили на соседней улице у Чёрной речки.


       Улица спервоначалу была такая болотистая, что самосвалы застревали, в колеи по ось уходили. Стали подсыпать щебёнку, постепенно дорогу выправили. Можно было ходить, не боясь, что утонешь…
       Баушка Кимачиха помогала маме, где советом, а где и делом. Лечила травами, нас привечала. Однажды нас позвала, родители на работе были, ребята, мол, закрывайтесь на все запоры, по радио сказали, что ураган будет…
       Черепановы баню рубили около нашего палисадника. Щепа, сруб, брёвна - нам для игры раздолье.
 Сам хозяин что-то плотничал, отрубил себе палец на ноге.
 По весне корова залезла в сенки и нагрызлась мороженой картошки, стало её пучить. Гоняли её, гоняли, толку нет, пришлось зарезать…
       Тётя Шура Буторина попросила кого-то из соседок приглядеть за пельменями:
- Я их только опустила, через полчасика посмотришь, а мне тут сбегать надо.
Пришли через полчаса пельмени вынать, а там сплошной ком…
         
       Мама любила приговаривать:
-Вот Миньяр так Миньяр: по улице утром за водой пошла, а мне соседка мой сон рассказывает…
       Привезли нам на дрова большие берёзовые хлысты. Пришёл угрюмый дядька, распилил на чурбаки. Надо колоть. Приходил помогать дядя Павел Казьмирук, хотя мама с тётей Ниной не разговаривала. Помогал брат Михеевны, ну и здоровущий мужик. Ещё кто-то. Мне запомнилось, что все мужики с нашей улицы нам помогали дрова колоть
   
Мы уехали, улица одряхлела, скособочилась, потеряла свой опрятный вид…



       Марк в школе, мама с папой на работе, а я дома один. Строю под столом себе жильё, пишу «романы»: у меня на столе листки из тетрадки в клеточку. Я исписываю простым карандашом страницу за страницей. Мне очень нравится писать, рассказываю историю за историей, пишу…
 
      У меня есть конструктор. Из его деталей я строю город, делаю переходы. Город у меня алюминиево-стеклянный, при помощи уголков закрыт от дождя. Жители не мокнут, они гуляют по улицам, им хорошо.
Смотрю на часы, ничего в них не понимаю, но думаю так: стрелки к этим цифрам подойдут, и мама придёт.
Мама уходит на работу. Я вышел во двор. Хотя снег не липкий, я пробую что-то из него мастерить…
Стрелки уже сколько раз обежали круг, а мамы всё нет. Когда же мама придёт?...

      В доме никого, кроме меня. Вечереет, в комнате темно. Я включаю свет. У Казьмируков тоже свет. Я выхожу на веранду. Где же мама? Запираюсь на все запоры. Мне очень одиноко. Совсем ночь. Ну всё, все пропали. Начинает светлеть – это было затмение…

      Марк пошёл в школу. Мама смотрит в окно. Марк нарядный, аккуратный, с сумкой на боку. Марк по колее, а колея ему по пояс. Солнечно, радостно…Первый раз в первый класс первый ученик в нашей семье.

     Около печки - этажерка. На полках учебники. В ящике, в шкафчике - книги. Есть тайник: сделали отверстие с обратной стороны, туда вставляешь гвоздик, и ящичек под полками не выдвигается. Я туда складываю свои записи песен, ещё что-то…

      Лето солнечное. Я хожу в садик за Галинкой. Прихожу чуть пораньше, они ещё полдничают. В садике уютно, по-домашнему, пахнет очень вкусно пирогами, пирожными, хлебом. В коридоре лист разграфлёный, в нём расписан вес по дням ребятишек всей  группы. Я каждый раз смотрю, поправляется ли Галинка. Мне нравится садик, нравится ходить за сестрёнкой, нравится следить за весом…

      Меня недолго водили  в детский сад. Свалился я там с крыльца: стою – и вдруг лежу на траве, а вокруг что-то все с полотенцами носятся…
 Кто-то угощает черёмухой, но ребятишек много, а черёмухи мало. И мне достались две-три ягодки…обидно…я по садику не скучал…
С недельку мы с Марком ходили в летний школьный лагерь: всё по команде, ребята какие-то не такие – очень не понравилось. Отрядом, строем – скукота…

 
     Кино – праздник. Смотрим афиши, программы, в фойе «Юности» - фотки с «кинами». Хочется на все сходить!
     А вот на это - ингтересная фотка обязательно. Ждём с нетерпением дня, когда кино начнут показывать. С утра  - радость, пойдём в кино. Придём загодя, долго толчёмся у кассы, чтобы в очереди быть в первых. Окошечко открылось – вожделенный билет в кармане. В первых рядах и место в серёдке. Пускают в фойе. Там высмотрим все стенды: какие артисты, какие кина. Наконец, пускают в зал. Нетерпение, нетерпение, надо ждать.
Пока играем: называем друг другу номера билета, у кого номер меньше – челобанчик по лбу. Гаснет свет. Садимся поудобнее. Идёт киножурнал «Новости», и вот начнётся волшебство…
Открыли кинотеатр «Юность», все так культурно: большущее здание, кассовая комната, фойе, цивилизованный туалет, зал, широкий экран, даже начало фильмов не абы как, с трёх, с семи, а очень культурно – в десять пятьдесят пять, в тринадцать сорок пять, в пятнадцать тридцать…
   
      Сколько «кинов», сколько сеансов, сколько «кинотеатров»: клуб на Новостройке, клуб горняков, клуб в бывшей церкви, вагон-клуб железнодорожников. Во все клубы билет без места: кто не успел, тот опоздал. Фильмы классные: « Граф Монте-Кристо», «Таинственный остров», «Капитан  Немо», «Дети капитана Гранта», «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Каменный цветок», «Три мушкетёра», «Горные мстители», «Спартак», фильмы про войну, фильмы про индейцев с Гойко Митичем в главной роли(«Сыновья Большой медведицы»), «Спартак».
Особо – комедии: «Операция Ы», «Кавказская пленница», «Дайте жалобную книгу».
Пошли смотреть «Вия». Ну и страхолюдский фильм. Домой пришли, поужинали, легли спать, я маму попросил свет на кухне не выключть. Долго не мог заснуть, и всю ночь боялся…


    После «Великлепной семёрки» все стали ковбоями, учились метать ножики…

    Морозный воскресный день, мы с Галинкой в город собрались, в кино. Смотрели «Свадьбу в Малиновке», около часа другая фильма:
-Давай сходим!
Посмотрели кино:
-Давай ещё раз «Свадьбу в Малиновке» посмотрим.
-Давай!
И мы снова с удовольствием смотрим «Свадьбу в Малиновке».
Вышли – уже совсем темно, морозно, воздух звенит, снег скрипит. Мы по берегу, по железнодорожной ветке буквально мчимся домой: и ушли надолго, и денег много истратили. Мы привыкли, что деньги надо экономить, хотя с нас и не спрашивали, но мы всегда отчитывались, куда и сколько потратили.    
Бежим, торопимся домой. Спины от инея белые. Пришли:
-Вы что так долго?
-Ой, мама, такой фильм, такой фильм, обязательно сходите с папой.

      Десять копеек в кармане, покупаю билет. Будем смотреть «Королевство кривых зеркал» - сказка. Смотрю, не переводя дыхания. Как это они всё так классно сделали…
После «Фантомаса» и «Фантомас разбушевался» у нас, как и по всему Союзу, началась фантомасомания: везде подписывались и ставили  знаки, ну прямо все такие Фантомасами стали…


     Наше богатство: речка, стадион, лес, горы, друзья, кино, книги.
На улице хмуро, сыро, все по домам. В такой день хорошо взять интересную книгу, приложиться к печке и читать, позабыв обо всём на свете. Всегда интересно, какие книги Марк принесёт. Некоторые я читаю. Записались с Володей ради фантастики в городскую библиотеку. Пришёл, сдал книги, фантастики нет, зато «Джек-соломинка», красивый рисунок на обложке да ещё историческая. Тороплюсь домой. День хмурый, серый.Дома никого. Сел читать: старина, замки, крестьяне, рыцари.

      Жили мы скромно, но мама выкроила деньги на подписку «Малой советской энциклопедии» и собрания сочинений А. Толстого. Ещё были «Русские народные сказки» Афанасьева, двухтомник Пановой, избранное Лавренёва, ещё сборники сказок, Цвейг «Мария Стюарт», другие.
Пока был маленький, любил листать книги с фотографиями, где Н. С. Хрущёв путешествует по странам.
Стал побольше, начал собирать картинную галерею: из настольных календарей вырезал репродукции картин и наклеивал в амбарную книгу: Зардарян «Стремление», Пурвит «Зима», Левитан, Матисс, Герасимов, Шишкин.

      С чтением у меня сначала не очень получалось. Одну из первых книг, взятых в библиотеке, про какого-то мальчика и его тень я мурыжил месяца два, всё не мог одолеть. Мама надо мной подсмеивалась:
-Ну опять вечную книгу читать взялся.
       А потом пристрастился.            

       Читали все ребята. Телевизоры далеко не у всех, на кино деньги нужны, а книги в библиотеке бесплатно.
 В библиотеку, как в кино: книжки прочитанные соберёшь, волнуешься, чтоб интересные взять. В библиотеке стеллажи с  книгами – столько невозможно прочитать. Выбрал самые, самые. Записали, летишь домой начать читать.
А бывает и так, что всучат какую-нибудь ерунду, видно у них там по плану какая-то кампания. Читаешь с зубовным скрежетом. Не прочитать нельзя, будут содержание спрашивать.  Редко, но было.
   
      Библиотека, клуб на Новостройке в одном здании барачного типа. Библиотека маленькая, но огромная. Хотелось прочитать все.
Слева от библиотекаря настольные полки-ящички с подвижным фондом, там мы выбираем книги. Книги-ящички по возрастам, по классам.  Я, конечно, норовлю залезть к старшим, ведь там интереснее. Мне разрешали, как одному из лучших читателей, рыться в фондах. Перебираю я тома Жюля Верна, Майна Рида, Вальтера Скотта, исторические, сказки, про войну, книги Гайдара.
В семье у нас все читали.  Хотелось взять такие книги, которые понравились бы папе с мамой. Марк приносил книги о декабристах, все читали книгу «России верные сыны».
   
      Необъятный мир, яркий, удивительный: «Остров сокровищ»,  «Оцеола, вождь семинолов», «Всадник без головы», «Чёрная стрела», «Джек-соломинка», «Айвенго», «Робинзон Крузо», «Приключения Гулливера», мифы Древней Греции, «Малахитовая шкатулка», «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», «Старик Хоттабыч», «Сказки народов мира».
По окончании начальной школы меня наградили книгой «Маленький принц». Я полистал, полистал, так ерунда какая-то, и не стал читать.

       Мы с Володей Чертовым особенно подружились на основе любви к фантастике. Звёзды зовут и манят: А. Альтов «Легенды о звёздных капитанах»,  Г. Гор «Докучливый собеседник»,  А. Беляев «Голова пофессора Доуэля», «Продавец воздуха», «Остров Погибших кораблей», «Человек-амфибия», «Человек, нашедшй своё лицо», А. Толстой «Гиперболоид инженера Гарина», «Аэлита», «Библиотека современной фантастики», сборники зарубежной фантастики «Лучший из миров», «Возвращение на Землю», романы Стругацких, романы Абрамовых, С. Лема.
Долго гонялись за «Приключениями Незнайки на Луне». Была очередь. Я Вована подвёл, сам прочитал и утащил в библиотеку,  за Вованом заходил, его дома не было. Володя как-то вывернулся, достал, прочитал…
Книги – такое богатство…


     Я иду к папе на работу: по мосту, через речку, через железную дорогу, по ветке, где ходит «кукушка». Справа – речка, мосты, гора Рудничная, слева – склад стройматериалов, песок, бетонные плиты, шлакоблок, кирпич, стеновые панели, бетономешалка.
Дорога долгая, а ведь папа ходит на работу каждый день. Фуфайка, брезентовый плащ, кирзовые сапоги – папа собрался на работу.
На проходной меня пропускают сразу. Папа работает кладовщиком. Он обычно у себя в  кладовке или где-то на складе. Кладовка находится прямо в складе, в котором два помещения, оба доверху набиты мешками с мукой. У папы есть помощник, грузчик Осман.
       Всего интересней в кладовке. Стол с ящиком, Напротив двери у стены от пола до потолка полки, на которых рукавицы, кирзовая обувь, халаты, фуфайки. У папы в столе лежат яблоки с нашего сада – для аромата. На столе соль, сухари. Окно пыльное. На подоконнике – хлам.Справа от двери большая колода с пахучим подсолнечным маслом. Вкусно пахнет хлебом и пдсолнечником. Я в кладовке, папа куда-то вышел. Наконец, он приходит и приносит свежеиспечённую буханку хлеба, горячую, сдобную, ароматную, очень вкусную. Папа наливает в тарелку масло. Мы ломаем хлеб руками, посыпаем крупной серой солью и макаем в масло – вкуснотища!
Идём с папой в хлебопекарный цех: огромные чаны( один закопан под воду в Точильном), а в них месят тесто колченогие «руки». У печки, от которой пышет жаром, установлен вал, на нём жаровни, в жаровнях булки. Жаровни вращаются на валу – из печки и обратно в печь…
Ещё есть кочегарка: адская печь, гора угля, шлака, копоть, сажа, и кочегар, как чёрт. Кочегар откроет сопло, там бъётся пламя, и чёрт большущей лопатой кидает в адскую печь еду. Ненасытная утроба пожирает всё, сколько в неё ни кидай.

      Такое громкое название – хлебозавод. В детстве все – большое: косенькая проходная, ворота, производственный корпус. В нём контора, склад, хлебопекарный цех. Слева – скособоченный склад, в котором где россыпью, где в мешках лежит крупная соль. В самом конце – конюшня, сбруя, хомуты, дуги, телеги, в яслях – буханки ржаного хлеба. Когда папа занят, я гуляю по территории – здесь всё так интересно.
Паровозик «кукушка» со станции возит вагоны с мукой. Вот и сегодня привёз. Папа находит грузчиков, открывает складские двери. Мужики стелят доски, папа снимает печать. Открывают вагонные двери, грузчики начинают носить мешки. «Кукушка» отпыхтелась, катит обратно, выпускает пар, сигналит, «кукует».


      Грузчик Осман во всём помощник папе: пахать, косить, копать картошку, дрова готовить, возить, колоть. Ну и выпить, конечно, любит. А что выпить? Нальют кислушки ковшик – хорошо. Иногда Осман к нам заходит запросто так: опохмелиться. Мама всегда ему нальёт, а как же –помощник.
       Папа говорит: никогда ничего не возьмёт, такой вот честный работяга. Правда, однажды поволновались: Осман отводил Орлика на хлебозавод, где-то похмелился. Телегу с лошадью бросил, сам где-то упал. Орлика около железной дороги нашли, чудом под поезд не попал. Осман в кустах проспался.
       Мы переехали в Ашу. Осман вышел на пенсию. Пить бросил, занялся рыбалкой. Сыновья выучились, вышли в люди. Надя, его жена, рассказывала:
-Утром встали, чай попили.Он говорит: что-то сердце пошаливает, полежу немного. Лёг на лавочку. Я подошла – а он уже не дышит. Вот такой уход. Хороший человек – грузчик Осман…
Под Новый год проводили на хлебозаводе праздник для детей: Дед-Мороз, Снегурочка, хоровод, песни, стихи. Я тоже рассказал какой-то стих. Раздали подарки.
Помогал уборщице убирать зал. Она, убирая ёлку, разбила люстру. Просила никому об этом не говорить. Я не сказал никому, но мне было удивительно: взрослый человек, а учит говорить неправду. Я и так никому бы не стал рассказывать.
Так и осталось: хлебозавод, проходная, склад-кладовка, аромат свежеиспечённого хлеба, каменная соль, Орлик, запах
дёгтя, телеги, сбруя, мешки с мукой, «колченогие руки», которые месят хлеб, грузчик Осман…



    «Пьяная» тема: на печке стоит фляга, крышку папа подпёр поленом под потолок, там что-то шумит – это кислушка, мужиков угостить, на стол поставить.
В бане, ночью, папа гонит самогон: пахать, покос убирать, дрова привезти, угостить друзей.
Соберётся большая компания хохлов, за столом сидят, выпивают, закусывают, разговоры разговаривают, шутят и во
всю ночь песни поют. Мы с Марком спим на кушетке за шифонером – сквозь сон и дрёму слушаем украинские песни. Поют в лад, стройно, душевно, а нам спать хочется. А когда шифонера не было, абажур газетами закроют и - спи-отдыхай. А как уснёшь, когда такой хор. И всё же хорошо дремать под такую сердечность, добрые слова и мелодичные  напевы. Люди  без образования. но большой культуры: никто не перепьёт, не курят, не матерятся. Добрый мир и согласие, поют с душой, радостью и грустью, мелодии как вода в ручье льются…
 
      Сашка Казьмирук у себя за баней сделал шалаш- от бани к забору накидал крышу, настелил пол, набросал старого тряпья: дорожки-ковры и подушки, стал обживаться. Мы соберёмся тёплой компанией, режемся в карты. Додумался, где-то добыл бутыль, дрожжи, сахар, поставил кислушку. Дошла, стали пробовать. Мы с Вовкой по чуть-чуть, а Сашка, Марк и Юра уже по-взрослому…
Первый раз вино попробовал, узнал вкус алкоголя: воскресенье, хмурый осенний день, мы с ребятами на стадионе. Старшие скинулись, купили бутылку вина. Я пару глотков, Марк, Саша, ещё кто-то всё остальное. В голове круженье – как я домой покажусь. Стали с  Марком проветриваться, опасаясь, пошли домой, а родители собирались в гости, так что всё обощлось. Саня остался на стадионе, он, как вдохновитель всех наших побед,  выпил больше всех и покуролесил: столб пытался свалить, доски из забора выламывал.



       На ноябрьские праздники собрались наши старшие товарищи с девчонками в лес,  мы с Вованом, конечно. Взяли еды, вина, водки. Пошли к скалам через Второй Каменный дол. Снега нет, а мороз сильный. Идём по серебристому лесу, травы в серебряных кружевах, бахроме. Кругом звёздочки, бисеринки, колокольчики, нити-паутинки – тронешь – звенят. Поднялись к скалам.  Мы с Володей стали по скалам лазать, и от бесконечной страсти к разрушению повели себя как вандалы: ребята с верхней улицы соорудили на скале шалаш-пещеру, лежанку, стол оборудовали. Натащили хороших вещей: посуды, часы-ходики, чугунки, ложки-вилки, подушки, одеяла. Мы всё это разбомбили: мы начинали строить пещеру, а они, такие нехорошие, наше место заняли. Ну так получайте. – До сих пор жалею, зачем мы всё крушили.
Саня, Марк, Юра, Петя Мамонов развели костё, и началась веселуха. Мы с Вовкой по глотку красного вина, Сашка для старших «ёрша» изготовил: смешал красное вино с водкой. Девчонки выпили понемногу, а парни увлеклись и, конечно, перепили: кого тошнит, кого рвёт. Девчонки кого отводят, кого оттаскивают, а мы с Вовкой на эту дикость смотрим. Петька Мамонов у костра дрожмя дрожит, согреться не может, только и причитает:
-Ой замёрз, ой замёрз я!
 Парни немного очухались:
-А мы что, как?
   
      Появился коньяк, дорогущий, по 10 рублей за бутылку, да ещё клопами пахнет. Мама купила, или кто угостил, принесла домой. Папы ещё нет. Пришла тётя Зоя. Решили попробовать. Попробовали, вроде хорошо. Дядя Виктор Балахнин зашёл, пришёл папа, бутылку распили. Пора расходиться. Тётя Зоя сидит на стуле бледная и говорит:
-Надо ско по, надо скопо…
-Зой, тебе плохо, какое ско по?
А она знай себе одно твердит:
-Надо скопо, скопо надо!
Потом догадались: это она скорую помощь просит. Хотела встать, а ноги отказали, вот и ско по… Повели потихонечку домой…
 


    В судновке на кухне стоит банка сгущённого кофе - очень хочется попробовать. Я чайной ложечкой беру немного этой вкуснотищи и смотрю, не сильно ли убавилось в банке, можно ещё чуть-чуть…
Я очень люблю сгущённое молоко, и когда есть раскрытая банка в судновке, я с ним проделываю такие же манипуляции.
На мой день рождения, а это всегда праздник,  так как заканчиваем копать картошку, покупают банку сгущённого молока. А однажды купили пятилитровую сгущёнку, да ещё арбуз да шампанского. Налили, выпил, запьянел –утащили в постель. И арбуза по-настоящему не поел, и сгущёнку без меня ели. Мой День рождения без меня прошёл.

До конфет была большая охотница Галинка. Где бы мама их не прятала, а Галина всё равно найдёт. Ну такая интуиция.
Были драже – цветной горошек. Я одну горошинку в нос затолкал, к врачу водили.
        Шоколадные конфеты по большим праздникам, особенно в Новый год. Мы с Марком копейки наэкономим, купим одну, две конфетки.
Самые конфеты – трюфели, по 8 руб. за кило. Запредельная цена. Мама купила немного, трюфелинку делили на части, медленно вкушали…

       В сенках трёхлитровые банки с молоком отстаиваются. Сливки, сметана, молоко. Молока у Марты немного, но оно очень жирное. Чуть ли не треть сливки. Сепаратора не было, несколько раз я сбивал масло вручную: трясёшь, трясёшь литровую банку со сметаной, получается белое масло.
       Мама с папой всё мороженое собирались сделать, но так что-то и не собрались…
       На посуднице висит творог-простокваша в марле – в подставленную кастрюлю капает сыворотка. Хочешь пить, можно похлебать сыворотки. Мама отожмёт творог в марле, разложит на столе подсушиваться.

      Удивительно, как многим нас одаривает Марта:молоко парное, просто молоко, кислое молоко, простокваша, сливки, сметана, сыворотка, масло.А мама потом печёт вкусные ватрушки с творогом…



      По воскресеньям – беляши. Мама встаёт раньше всех, топит печь. Тесто подошло. Мы встаём, умываемся, чистим зубы и за стол. По радио передача «С добрым утром». Особенно ждём конца передачи: будет выступать Райкин.
Я люблю смотреть, как мама печёт беляши: языки пламени из печки вырываются в дымоход, лижут кирпичи, в дымоходе чернота и сажа. Мама перед устьем печки на плиту нагребает угли, на них ставит сковородку с беляшами, они пекутся и сверху от огня, и снизу от углей. Вот горочку поджаристых несёт к столу…
А папе есть почти ничего нельзя, у него язва желудка. Папа ест овсяную кашу и пресные лепешки. Мама каждый день готовит папе одно и тоже: лепёшки и кашу. Я смотрю на противную кашу – и как папа её только ест?
Как-то папа сказал:
-Жить захочешь, будешь есть.
И так двенадцать лет на каше да лепёшках. Уже потом, в Аше, папе стало лучше, ел всё, но понемногу и мог по чуть-чуть выпить…

      Началась кукурузная эпопея, начались перебои с хлебом, очереди выстраивались длиннющие. И я стоял в очереди несколько раз.
Хлебный магазин за мостом около речки. Вход – ниши-ящики поворачивающиеся, в них чёрный и белый хлеб по 14 коп. и 20 коп. На выходе – касса. Очередь человек в пятьдесят…
   
      Хлеб в судновке не плохел, не плесневел, не было затхлости, может быть просто не успевал.
Дома отрежешь корочку, на неё маргарин, сверху сахаром посыпешь,  и на улицу: сорок один- никому не дадим, сорок восемь- половину просим. Но вообще нам не разрешали куски таскать на улицу.
   
      Поесть всегда было: молоко, сметана, яйца, сало копчёное и сало солёное, по воскресеньям – беляши, пироги, пирожки. По будням суп, чай, кисель. Но ведь хотелось вкусненького. Появились финики – попробовали, чай фруктовый плиточный из прессованных ягод – всухомятку втихаря съедали…
Появились кукурузные хлопья. Часто покупали: в чашку насыпешь, молока нальёшь, вот и еда готова. Но она несытная, ненаедаемая. Летом, когда приезжали в Ашу, пробовали воздушную кукурузу…


      Когда ходили в лес, всегда говорили, что обязательно надо с собой хлеба побольше брать, - никогда лишним не будет. Брали огурцы, помидоры, лук, яйца, сало. Консервы, рыбные, мясные, не помню, чтобы домой покупали.
Килька была по 3 коп. за кило. С картошкой так очень вкусно. Мама жарила камбалу, ещё какую-то морскую рыбу. По осени – фрукты: арбузы, виноград, сливы. Всего такого понемногу.
Будни, будни, а ждали праздников…


      К нам забрались воры, шарили в сенях, украли все валенки. Мы с  Марком проснулись от шума, возгласов, криков. Пришли соседи, кое-как успокоили. Было страшно. После этого сделали ещё один крючок-запор, вечером проверяли, всё ли закрыто.
Мама проходила зиму в калошах, надевала двое толстых шерстяных носков.  Мы в чём-то зиму пробегали, дома не сидели…



       Сильно я тосковал, когда папа с мамой ругались. Это случалось редко, но всё-таки случалось. Мама делала так: утром меня разбудит: иди к папе погрейся. А папа спит на диване,  я к нему под мышку, папа и оттает. Опять мир, опять семья.
Ни пьянок, ни мата в семье не было. Правда один раз мама матом соседку по огороду послала, но это было исключение.
      Был скандал на покосе: кто-то облил мазутом несколько рядов. Видно из-за межи. Что-то выясняли, ругались.
      Вне домашних стен мат мы слышали, но взрослые, если рядом дети, старались не материться. В подростковой среде, когда взрослых не было рядом, мы уже старались. Я одно время думал, что в фильмах, в которых «дети до 16 не допускаются», взорслые матерятся. Вот вырасту, стану большим, тоже буду материться…



    На горе у реки жил Витя Рыжов, друг наш очень интересный: домосед, книжки читает, что-нибудь мастерит. Потом нам показывает модели кораблей, планеры, рисунки. Вытащил к реке парусник с моторчиком, пустили по заводи – сам плывёт. Основательный, степенный. У него появился магнитофон, катушечный, «Комета». Мы всей гурьбой завалились к нему. Слушали песни Высоцкого из к/ф «Вертикаль» и другие «наши». Это было здорово.

      Мы на улице подобрались не злобные и не драчливые: Саша, Марк, Юра, Василий, Вова,Витя, я. Жили душа в душу.
Однажды спасали утёнка. Бродили около железной дороги, приключения искали. Слышим, утёнок пищит. Стали искать,где. Оказалось, провалилися в ямку-нору довольно глубокую. Хотели достать, никак не получается. Саня по плечо руку засунул, достать не может. Стали отверстие раскапывать, раскопали, утёнка Саша достал, отпустили на свободу. Сами очень довольные, что живность спасли: жалко утёнка было, он ведь маленький.



      Папа часто брал нас с Марком в лес летом: ездили на телеге за дровами, ходили за малиной, за опятами, за груздями. За малиной – сильно мне не по сердцу: душно, хочется пить, тащимся в гору в Шиханов дол. Из воды - только огурцы. Малины мало, бродим от куста к кусту, по ягодке собираем. Я сильно переживаю, чтобы Марк не отстал, не заблудился, постоянно его окликаю:
-Марк, ты где?...

      За опятами по лесной дороге. Выбрались на самый хребёт, а там тоже лес, небушка почти не видно. Вдруг на вершинке липы видим белку, ну сейчас мы её поймаем. Она с вершинки на вершинку, разве её достанешь…

      Грибы куда интересней собирать, чем малину. Чудно бродить по лесу без руля и ветрил – куда глаза глядят. Вместе с папой гадаем, толи это грузди, толи нет. Моросит дождь. Промокли , озноб пробирает, забрели незнаемо-неведомо. Папа находит сухостоину, щипем лучину, папа приносит берёсту, сложили в пирамидку – вот и дымок, вот и огонёк. Тепло, горит костёр, мы подзаправились хлебом с салом и яйцами, жить можно. Запомнил: даже в самый сильный дождь в лесу можно развести костёр, и вообще – в лесу не пропадёшь.

      В мае или начале июня идём чистить покос. У нас с собой ножовка и топор. Вырубаем, выпиливаем кусты, убираем валежник. Каждую хворостинку в лес, только что покос в руках не нянчим. В июле папа бедет выкашивать каждую травинку, а мы будем тщательно грести, чтобы ни клочка не пропало…



     Зубы мои , зубы. Они время от времени болят, я мучаюсь, сам не сплю и не даю спать другим. В больницу меня не ведут, наверно, не до того: надо отпрашиваться с работы, а это не просто. День мучаюсь, ночь, мама даёт ватку с самогонкой, зуб немного притихнет. Надо мной смеются: всю самогонку выпил; смотри, сопьёшься.
Мама меня отправляет  в больницу на Новостройку. Я прихожу рано, ещё никого нет. Жду врача, приходят разные тётки, все оказываются впереди меня, а я всё жду и жду, а потом ухожу ни с чем. Моя чудовищная застенчивость не даёт мне проявить себя. Надо всего лишь сказать, что я первый. Тётки наглые, им плевать, что мальчишка стоит, чего-то ждёт.
 Мама как-то договорилась, меня приняла врачиха, один зуб вылечила, один вырвала. Я и испугаться не успел. Зубы не болят – такое счастье…
Ходил и в городскую поликлинику уже самостоятельно: очередь занимал, а потом ещё  на прогревание.
Зубы, зубы –самые тёмные воспоминания: вечер, чаю попил, всё, зуб разнылся. Как только голову ни прикладываю, а он всё ноет и ноет, ночь долгая, ноющая…

      Пьянок, курения и мата в семье не было, так и я не нашёл вкуса ни в вине, ни в водке, ни в мате. Да и хотел я быть не как все.
Прошёл я и искус курева.
В школе  в туалете была дымилка. Только звонок на перемену, подростки гурьбой в уборную и – смолить. Учителя гоняли, но это было бесполезно.
Мы с Василием тоже решили попробовать. Наскребли на стадионе прошлогодних листьев, из газет завернули себе шикарные козьи ноги, залезли на крышу васькиной бани и задымили. Какая-то паразитка соседка донесла об этом маме. Пришёл домой – был мне сильный нагоняй.
      Папа не курил, если заходили соседи, после убедительных разрешений-просьб мамы, немного покуривали.
Нагоняй забылся. Появились сигареты с фильтром. Как не попробовать: «Лайка», «Родопи», ещё какие-то. Потом у нас с Марком это дело само собой рассохлось. Может быть, ещё и потому, что Саня сильно куревом не увлекался.
       Старше – сложнее: не пить, не курить, не материться, но мне не хотелось быть, как все…


     У Балахниных  ставят телевизонную антенну: через улицу трубы, проволоки-железки; поднимают, укрепляют. Народ сначала серьёзный, ответственный, а потом немного пьяный – такое событие. Потом телевизор купили Казьмируки. Очень хотелось поглядеть. Зимой вечером выйду на улицу, никого нет. У Казьмируков свет дневной и телевизор работает. Вот бы зайти, но нельзя, родители не разрешают. Всё же иногда нахально вламывались.
А у нас есть радио. Приёмник у нас солидный, с проигрывателем, «Исеть». В радио самое интересное – кружочек-глазок с зелёным светом. Как же в нём, таком маленьком, помещаются люди, оркестры, музыка? Я рассматриваю приёмник с другой стороны, смотрю на лампочки, где же это всё прячется?
Мы любим слушать «С добрым утром», «Опять двадцать пять», «Пионерскую зорьку», «Клуб весёлых капитанов», «Сказку за сказкой», радиопостановки – «Гроза», «Оптимистическая трагедия», «Принцесса Турандот». Очень хорошо запомнил я злобную и грозную Кабаниху, сумасшедшую старуху, бедную Катерину, комиссара, Бригеллу и Панталоне. Слушали концерты. Слушали грампластинки: «Улица, улица ты, брат , пьяна», «Баркаролла».
Прибежишь с улицы, разденешься, что-нибудь перехватишь, у печки согреешься и к радио – «Сказка за сказкой». Вот и  дальние, неведомые страны…


      Сашка что-нибудь придумает: вышли на улицу, пошатались туда-сюда. День хмурявый, вода в реке спадает, но ещё большая. Добыли гвоздей длинных, несколько скоб, нашли подходящие брёвна, сколотили плот. Отправились в дальнее плавание. Судёнышко наше утлое, но нас четверых, Саню, Марка, Василия и меня, держит. Докуда поплывём? – пока плывётся. Вот уже и вокзал, нижняя лесопилка. Около берега  проволока, Саня решил за неё схватиться, чуть с плота его не сдёрнуло, но ничего, обошлось. Плывём дальше, доплыли аж до самого Брединского моста. Домой торопились, вдруг родители хватятся…

      Саня на выдумки горазд: лазали под Скалой, по осыпи
добрались до самой Скалы.Там узкая расщелина. Сашка, упираясь спиной в одну стенку и руками-ногами в другую, стал подниматься. Я попробовал – у меня не получается. А Саня уже высоко, нам кричит, что дальше полезет. Отважные герои всегда идут в обход – мы стали подниматься по склону, вылезли, - а Саня уже там, по Скале поднялся, без страховки. Ну, Санька, молодец…

      Сверху, со Скалы, смотрим на нашу улицу, стадион, речку, горы. А по железной дороге ползут, извиваясь, Змеи Горынычи – товарняки, длинные, тягучие, да ещё воют. Жутковато смотреть с высоты, дыхание останавливается, кружит голову и манит бездна, вот бы крылья ,лететь и лететь...


      Зимой – хоккей на речке, на дороге, «пешком», в валенках. Клюшки самодельные, шайба покупная. У Сашки клюшка шикарная, под хоккей с мячом, у остальных – кто во что горазд. Я тоже мастерю себе клюшку: беру черенок, на конце пропилы. Стамеской под дощечку выбираю пропил, вставляю дощечку, на гвоздики приколачиваю, обматываю изолентой и клюшка готова. Конечно, хватало её на две-три игры. Более надёжную я вырубал-выстругивал из ольхового сука. Но ведь его ещё надо найти. А нашёл, обтесал себе ладненько – уже не сломается.
Играли без коньков, в валенках. Я большей частью стоял в воротах. Две ледышки –ворота готовы. Очень болезненно, если в коленную чашечку попадут шайбой или клюшкой. Повоешь, постонешь, отдышишься – и опять в игру.
На коньках «снегурках просто катался по дороге, по льду на речке. Интересно их было прикреплять: петля на носке, петля на пятке, верёвки-завязки, туго натуго перетянешь и вперёд.
        Мама купила коньки на ботинках, но в них невозможно было кататься, всю ногу перекашивало. Я несколько раз попробовал, а потом бросил это глупое занятие…
Клюшки в магазине не купишь, коньков с ботинками настоящих нет, - своими силами обходились…

На лыжах катались  вовсю, все горышки и пригорушки были наши. Лыжи – доски деревянные с загнутыми носками, палки – бамбуковые. Ходили и в лес, на гору.
        День снежный. Взяли лыжи, поднялись в гору, поднялись, разожгли костёр, у костра грелись, стали спускаться, - у меня руки заледенели, законечели. Спуск крутой, улица близко, а ничего поделать не могу – руки не мои. Марк говорит:
-Три снегом!
А всё равно пропадать, стал руки снегом тереть, и – отошли, пальцы зашевелились, жар пошёл, жизнь повернулась правильной стороной. Покатились…
Катались с горки в проулке, а внизу сделали трамплин из снега – кто дальше прыгнет, кто на лыжах удержится.

      Катались на просеке с горы за Новостройкой. В классе на воскресенье объявили лыжный поход. Пришло нас немного. Сначала КВН смотрели в школе между нашими восьмиклассниками и восьмиклассниками из ашинской школы, а потом покатили на просеку. Склон крутой, трамплин, летишь птицей – в снег, откапываешься, выкарабкиваешься. Руки,ноги, лыжи – удивляешься – целы, значит опять в гору. Устали до невозможности, еле до домов дотащилсь, зато покатались всласть…
      


       Ночь звёздная, ледяная, чёрная, снег с мертвенно-зеленоватым отливом, а мы  с Саней – первопроходцы, лыжню с горы торим…

      Пошли  новостроевских «бить» - в снегу валяться. Пришли, на нас толпа, на Сашку штук шесть насело. Отбивались, кувыркались, закапывались-откапывались…

      Была драка и настоящая, но это дело «взрослых» парней. Летом на стадионе  на берегу сидели, играли в карты. Идут парни во главе с Климовым, местным силачом. Или мы ему не понравились, или дорогу не уступили, или ещё что – съездил он Сашке по щеке и пошёл дальше. Неожиданно, ни с того ни с сего. Парни в себя пришли, ещё кого-то прихватили и понеслись вдогонку. Я уже в этом не участвовал. Догнали, наколошматили банду: солдатскими ремнями, жгутами резиновыми со свинцовыми вставышами на конце. Я за Марка переживал, начнётся война между улицами, тяжко ребятам придётся. Пошумели – успокоились…

      Мы не драчливые…А драки были: городские, новостроевские, волковские, завьяловские. Если ты чужой, а своих много, надо тебя бить.
      
      Был ещё случай: играли в футбол старшие – новостроевские и городские. Всё было нормально. Кто-то из наших попросил мяч поднять, а городской пнул его в сторону, завязалась перепалка:
-Что, мяч было трудно подать? 
Горожанин надевает брюки, вытаскивает кастет, ладный такой, прямо по руке, с одного удара убить можно. Наш вообще взвился:
-Ну, попробуй, ударь!
Разняли, растащили…
 
А чернореченские – люди мирные…
      


        Без этого дел хватало: что-нибудь исследовать, изучить, и нужное прихватить…
Под Скалой – железнодорожная ветка. На ней – старый паровозик «кукушка» списанный, а чуть моложе по ветке бегает. Мы брошенный паровозик весь облазили, нашли какие-то медные части, прихватили – пригодится для игр.
Товарняк стоит – надо проверить, идём вдоль состава, видим, «Зилы» стоят. Сашка на вагон, в кабину залез, сиденье вывернул, для шалаша пригодится. А мы на стрёме, переживаем. Вот приключение…
Щебзавод гремит, грохочет, рабочих не видно, полезли внутрь, по конвейеру прошлись. Саня один каток выкрутил, а мы потом его вместе разбирали, достали подшипник.
Делали «кинжалы». Клали под  «кукушку» алюминиевую проволоку, лезвия получались на загляденье…

      Около Рыжовых сделали пещеру: выкопали в снегу яму, перекрыли досками, навалили сверху снегу, проделали ходы. Вечером, как-то само собой устроились, стали играть в «дого-нялки»: сначала собираемся в главной пещере, жжём спички или свечку. Посчитались, кто уползает, кто догоняет. Свет гасим и – кто куда. Темень полная, со всех сторон – лёд и снег, посапыванья и вздохи. Залезешь в уголок, притаишься: а вдруг не найдут, вдруг выхода не найдёшь, крыша обвалится, снегом завалит. Потом ещё ходов добавили, играть стало интересней.
       Можно просто собраться в пещере, зажечь свечку или в полной черноте рассказывать всяческие истории…

На стадионе, на берегу реки строим снежную крепость, потом будем брать её штурмом, крошить в мелкие ледышки…

      Во дворе снега много, в воскресенье мы с Марком идём вывозить снег. У нас есть корыто, лопаты в руки, снег накидали – на улицу.
Я обычно чищу снег от крыльца, очищаю от снега дорожку  в палисадник, к бане, к туалету. Мне нравится убирать снег, делать широкую дорожку перед палисадником. Бульдозер пройдёт – я вал раскидываю. Перед большими воротами мы с Марком снег  убираем. Хорошо, когда всё прибрано…



      Родители на работе. Мы с Марком дома делаем кавардак: играем подушками, носимся, на кухне – гора посуды. Есть какая-то работа: поливать, собирать смородину. Наигрались. Во второй половине дня, когда уже мама скоро придёт, начинаем прибираться: греем воду, моем посуду(что очень неинтересно, особенно неинтересно отмывать жирную посуду), вытряхиваем дорожки, вытираем пол в доме, в сенках, на веранде. Моем доски во дворе. Стелим дорожки, причём, ворсом к двери, как их мама стелет.
Мама пришла с работы, Марк отчитывается:
-Мама, мы всё сделали: телёнку травы нарвали, кур накормили, посуду помыли, смородину собрали, доски вымыли. Можно мы на улицу пойдём?
-Идите…

      На кухне ведёрные кастрюли с картошкой, ещё с чем-то для нашей живности: коровы, телёнка, свиньи, кур, уток. Шарику – хлеб и остатки супа. Коту –молока и хлебца. Крошим мелко-мелко чёрный хлеб для кур. Для коровы стоит отдельное ведро-бадья. Туда складываем остатки хлеба, корки, мама режет что-нибудь из овощей, наливает чистой воды. Это – пойло. Интересно кормить кур: высыпешь в кормушку пшено или ещё что-то, куры бегут, квохчут, клюют. Марта пьёт из бадьи, вздыхает, шумно дышит, съедает все куски, да ещё старательно вылизывает дно, бадья почти сухая…


       Домик наш маленький, но в нём не тесно. В кладовке –полки и сундук, в сенках - комод, на веранде просторно. В доме, как заходишь, направо, за переборкой – кухонка, налево – кушетка(кровать без спинок), на ней мы с  Марком спим.
На стене – рабочая одежда: фуфайки, полушубки, наши пальтишки, папин брезентовый плащ. Кушетка от комнаты отделена шифонером, он сейчас стоит у нас в спальне. Между шифонером и кухней небольшой проход в «большую» комнату. В комнате слева – диван, за диваном, между окном на веранду и окном на улицу стоит буфет наискосок, буфет сейчас в Точильном. В центре – стол круглый. Между окон, выходящих на улицу, столик, на нём радио. У стенки, за печкой, никелированная кровать, там спят родители, на печной переборке висит «лучшая одежда»: папина шуба, мамино пальто с чернобуркой. Над кроватью висит ковёр с оленями.
Книги – на буфете и на верху шифонера. Дома прибрано и все вещи на своих местах. Но особенно – в праздники. Их не так и много, поэтому они такие «праздничные»: Новый год, 7 ноября, 1мая, Пасха, 9 мая.
Мама начинает готовиться загодя: стирает, перебирает, вытряхивает, чистит, моет. Вешает на окна и кухонный проём накрахмаленные белоснежные шторы с вышивкой, занавески, тюль на окна. На диван – белое, шитое в складку накрахмаленное покрывало. Отдельно чехлы на спинку, на валики. На стол белую с вышивкой скатерть. На столе – ваза с конфетами. Тепло, празднично, уютно…


       Если в доме гости, на столе – капуста, пельмени, пироги,  самогонка или кислушка. Мама обязательно готовит селёдку: очистит её, разрежет на куски и положит в сине-фиолетовую селёдочницу, переложив куски кружочками луковицы. Ещё мама готовит холодец: когда протопится печь, выгребет угли, в чугун положит ноги свиные, говяжьи, нальёт воды, сверху крышку – и в печь.Устье закрывает заслонкой. Или с утра, или с вечера. Всю ночь, или весь день эти копыта томятся. Утром или под вечер мама вынимает ухватом чугун и начинает разделку. Мы, конечно, на кухне грызём и обсасываем косточки. Мама разливает холодец по тарелкам и ставит под кровать. Всё, надо ходить тихо. Ждём, когда холодец застынет. И вообще. почему нельзя есть холодец горячим, ведь он такой вкусный.
Ещё мама печёт открытые пироги, с творогом, с капустой и луком, морковник(никто его не любит, мама и печёт его редко), с калиной, с вареньем(смородиной и малиной). Печёт мама всякие сдобы, плюшки и кокурки: из теста вырезает полоски, всячески их переплетает, посыпает сахарным песком, на противень - и в печь.
        Самое вкусное – беляши и пельмени. Вот мы сидим за круглым столом. Мама несёт пельмени, раскладывает по тарелкам. У меня в руках вилка и ложка. Я надкусываю пельмень и осторожно выливаю сок в ложку, когда наберу полную – в рот, такая вкуснотища.Пьём чай с плюшками – и на улицу…



       Пробовал заводить щенка, взял у Любимовых, выкармливал молоком. Сделал ему конуру под верандой. Потом мама его кому-то отдала…
Мама зимой взяла щенка, мы его держали дома, под печкой. Выкупали в бане, положили под печку, утром его будим, а он не шевелится, угорел. Жалко очень…
Коты обычные: пёстрые, умные. Не безобразничали. Мама моет пол. Вымыла в доме, в сенках, на веранде, моет крыльцо. Кот ждёт. Мама моет ему лапы, только после этого идёт в дом…
        Возимся с котятами. Они маленькие, пушистые комочки, беззащитные и с глазками…
        Люблю смотреть, как корова жуёт свою вечную жвачку. Вздыхает, дышит, моргает длиннющими ресницами, а глазищи у неё с поволокой, влажные, мерцающие…
        Петух гоняется за курами, что весьма интересно. Ещё интересней, когда он схватывается с соседским петухом: ходят вокруг да около, делают вид,что клюют, бросаются друг на друга, машут крыльями, летят перья…
Наш петух – одноглазый. Я показываю, какой он. Все смеются…

      Люблю делать что-нибудь своими руками. Столярничаю: делаю мебель для Галинкиных кукол, скворечник, клюшки – получается весьма коряво. Но я всё равно что-нибудь мастерю.

      По уличной канаве течёт вода. Перед самой речкой – овраг, берега глинистые. Я строю запруду, сгребаю глину в большой вал. Вода прибывает, я тороплюсь. Когда плотина уже достаточно высокая, я её рушу, делаю потоп…
      
      Одно время мы увлекались лепкой из глины. Лепили танки десятками и устраивали танковые битвы…
      
      Было лето: увлеклись изготовлением каменных денег. На «том» берегу выбирали плиточки и из них выбивали-оббивали монетки. У нас с Василием выходило так себе, у ребят постарше гораздо лучше, а самые клёвые – у Вовки Массальцева, идеально круглые и ровненькие. Мы ему с Василием заготовки продавали, так создавали своё богатство. Соревновались, у кого клад богаче…

      Нам с Марком подарили конструктор. Мы всё быстренько пособирали, а потом забабахали грузовик и на сеновале стали сено на нём возить. Грузовик наш рассыпался…Люблю
играть машинками. В руках какой-нибудь грузовичок, чурочка и поехал по дорогам, ямам ухабам. Привёз груз, сгрузил – и дальше в путь: в доме, на веранде, на крыльце, на улице – по дорогам без конца и края…

      Ненастный день, хмурый. Дождь перестал, изморосно. Мы стоим в школьном дворе. Выкликают фамилии и разводят по классам. Я попал в класс к Валентине Викторовне Малей. Это моя первая учительница. Кабинет на втором этаже,  потом нас перевели в филиал – здание барачного типа за клубом с библиотекой, тоже располагавшимися в бараке. И вся улица – четыре или пять бараков: клуб с библиотекой, школа, жилые бараки. Стойкий запах нечистот – туалеты на улице. В школе –четыре кабинета-класса, слесарная мастерская, мастерская по дереву. Бачок с водой, кружка на цепочке. Обедать бегали в школьную столовую.
Наша учительница – молоденькая, самая красивая, самая лучшая. В меру строгая, добрая, справедливая. Один раз я её подвёл, но не по своей охоте: надо было выступать в костюме петуха в постановке-сказке. Маме и так забот хватало. Никто мне с костюмом не помог. Пришёл я на новогодний утренник: костюма нет, в спектакле участвовать отказался, и настроение мое было никудышное. Валентина Викторовна меня поедом не ела, как-то всё постепенно сгладилось.

      Мама очень восхищалась моей учительницей: к 8-ому марта мы «сшили»(или Валентина Викторовна, или кто из родителей помог) своим мамам передники, такие вот подарки приготовили. Больше ни у кого из учителей, которые учили меня, Марка, Галину таких порывов не было…

      Учимся писать. В прописях по образцу пишем палочки, закорючки, крючки. Каждый носит с собой чернильницу в мешочке. Чернильница – непроливашка, стеклянная или пластмассовая, красно-коричневого цвета, перочистка, ручка со стальным пером, карандаш, линейка. Все принадлежности, кроме чернильницы, в пенале. Пеналы деревянные или пластмассовые.
Враги – кляксы. На перо что-нибудь зацепится, возьмёшь лишнего чернил, перо плохое – вот и клякса. Загляделся, задумался – ещё клякса. На стенах висят плакаты с прописями «Пиши красиво». Наверно, я так никогда не научусь. Это недостижимо. Такими же недостижимыми и непостижимыми были для меня и некоторые девчонки нашего класса: чистенькие, аккуратненькие, на уроке сидят спокойно, на переменах не носятся, не орут, цыпок на руках нет, в тетрадях у них тишь и благодать, учатся на «4» и «5». Небесные создания в накрахмаленных фартучках, воротнички белейше-снежные. Сантарки класса очень строгие, а у меня на руках цыпки: кожа вся в трещинах, сухая, как бы в мелких порезах.


    Руки мою. А как весна, так мучаюсь с цыпками. Мама выбирает свободную минутку и занимается моими цыпками: замачиваю руки в тазу с горячей водой, тщательно мою, потом мама мажет руки вазелином…


     Муки школьные: кляксы, отработка почерка, дежурства, пионерские галстуки(как бы «ошейник» не забыть», вторая обувь). Со второй обувью особая жизнь: надо, во-первых, не забыть. А если забыл, погонят домой. Самая мука: сапоги оставляем в раздевалке. А потом попробуй, найди: кто-то просто перепутал, кто-то свои дырявые подменил. В чужих пришёл домой – дома ругают. А ещё вечером их мыть надо. Вода холоднющая, руки стынут. Весна-осень: вторая обувь да цыпки.

      Хотелось писать красиво и без ошибок, бывало одно упражнение несколько раз переписывал. Уроки учил, потому что надо было учить. Был лучшим рассказчиком в классе, и что-то пересказать для меня не составляло труда.
       Уроки труда в начальной школе: что-то вышивали, что-то шили, пуговицы учились пришивать. Еле-еле на четвёрку вытягивал.
Вели дневник наблюдений. Я отмечал направление ветра и всё мучился вопросом: надо отмечать, куда дует ветер, или откуда дует?

 
        Праздник праздников –Новый год. В каждом классе ставили ёлку. Вот и послала нас Валентина Викторовна за ёлкой. И пошли мы за ёлкой: я и Женька Вагин. Он почти отличник, из семьи врачей. Живут они в врачебном доме. В доме у них много книг. Отправились мы с Женькой на окраину. Ёлок полно, но только как до них добраться? Снегу по пояс и выше. Ползём, перебираемся от ёлки к ёлке ищем подходящую. Наконец, нашли, спилили, поволокли. Дотащили до школы, умаялись до изнеможения. Добрели до нашего дома,мама накормила вкусным супом. А в классе над нами прикалывались: притащили пихту, а не ёлку. Пихточка лучше, ласковая, не колется.

      Родительский комитет раскладывает подарки: закупили всего, разделили и - по кулькам. Мама тоже в родительском комитете. Домой приходит поздно вечером: подарки будут хорошие. А подарочки – это главное.
Подарочек получишь, и несёщься домой: разложить все строго по вкусу – шоколадные с шоколадными, конфеты с белой начинкой, печенки, горошинки-драже, яблоко, мандаринки. Мандаринку делю на дольки, чтобы долек хватило надолго. Потом с Марком, Галинкой сравниваем, у кого что есть.

      В доме ёлка на табурете. Развешаны флажки и гирлянды, картинки. Волнительно и сказочно развешивать елочные игрушки: рыбки, шары, сосульки, домики, клоуны, арабы в чалмах. Это только в детстве: есть мир обычный и мир чудный, волшебный, сказочный. Границы нет, или она очень дымчатая, лёгкая. Ты здесь, и ты в сказке, осбенно в праздники, особенно в Новый год: так легко в ёлочки-игрушки переместиться.
       Новый год, ёлка, подарки, Дед Мороз – сказка во мне…

      Новый год: в школе учитель рисования Гурий Гурьевич оформляет кабинеты: кабинет сказок, кабинет космоса. В кабинете сказок развешаны иллюстрации к сказкам, размером в лист ватмана. Гурий Гурьевич через эпидиаскоп рисует контур, а ребята постарше раскрашивают  цветными карандашами лист. Марк тоже  сделал один рисунок. В другом кабинете – марсианский пейзаж, в центре – космический корабль.
Мама Марку собирает костюм: шляпа с пером, плащ из атласной скатерти, сапоги-ботфорты, шпага – призовой костюм.
Когда Галинка ходила в садик, мама ей на Новый год шила костюм Снегурочки. Костюм у Галинки был лучше всех…

      В картонной коробке, переложенные ватой, елочные игрушки. С радостным волнением вытаскиваешь их, с грустью – убираешь. Я знаю: они хоть и в ящике, хоть на ёлке  - живут своей таинственной жизнью. Надо чуть затаиться и всё услышишь…

      Самые интересные уроки –уроки чтения. Странно, из всего запомнилась китайская сказка-притча об ученике, который стремился к знаниям. У него не было бумаги, и он учился писать иероглифы на песке, на берегу моря. Много учили наизусть: басни Крылова, стихи Пушкина, Сурикова, Фета, Тютчева.

      На рисовании – цветные карандаши. Красками я пробовал. Но они никакие, просто глина, кисточка расщеперенная. Не живопись, а мучение, карандашиками хоть что-то получается.



      На пении разучивали детские песни, пионерские: «Барабанщик», «Взвейтесь кострами», «У дороги чибис», «Край родной».
      Природоведение: сколько всего интересного, сколько картинок толковых, жаль только опытов наяву мало делали.
      Диктанты, изложения… стараешься, стараешься, а больше четвёрки и не получишь. «5» как заколдованная.

       Сочинение по картине:  разошедшиеся рельсы, мальчик машет пионерским галстуком, чтобы остановить поезд. У меня в голове уже наворачивается целая история. Как это успеть всё записать и записать покороче. А вообще я могу исписать целую тетрадь. Фразу из сочинения на тему «Кем я хочу быть» помню дословно: «Я хочу быть лётчиком, чтобы летать на самлёте в Арктику и Антарктику». Откуда, где я слышал про Арктику и Антарктику?
Физкультура на школьном дворе: бегаем, кидаем мячик, играем в баскетбол. Зимой в малюсеньком зале или на лыжах километры нарезать. Нормально, но прыжки через козла не получаются. И стал я этого козла бояться. Даже пару раз прикидывался, что у меня нога болит, чтобы только не прыгать…

      С нетерпением ждал, когда начнём изучать историю. Началась история. Четвёртый класс. Древняя Русь. Пересказал я первый параграф, а больше и не спрашивают. Сидишь, скучаешь. пока других спрашивают.
       Трудно выразить: мне учиться было несложно, а другим – тяжко, трудно пересказывать, задачки решать. Зато силы им было не занимать. Друг перед другом ни умом, ни силой мы не заносились. Но всё же , если в школе учитывались бы изначальные природные способности, может школа стала бы более привлекательной для всех. Гребут под одну гребёнку, а мы очень разные. Кто в машинках хочет копаться, кто стихи писать. Учить надо одному – уважать друг друга, признавать за другим право смотреть на мир своими глазами…


      В среднем звене к нам стали подсаживать второгодников, это были ребята отпетые и в классе воспринимались как чужеродные тела…
      


        Начальная школа, мы учимся в филиале. Выключили свет. Вот радость, так радость. Домой не отпустят, да и не хочется. Валентина Викторовна будет читать Книжку. Она у неё такая толстая, большая и со множеством картинок.
Класс большой, ребят под сорок, а сидим, не ворохнемся. За окном и в классе темень, окна заледенели, завывает ветер. Учительница зажигает свечку, она еле освещает учительский стол, но становится очень уютно, тепло, и совсем по-домашнему. Валентина Викторовна читает нам про Козетту, нам её очень жалко, мы так за неё переживаем. Вот ей улыбнулось счастье, и мы счастливы…

      Ещё праздник – просмотр диафильмов. Кто-то из учителей отсутствует, два класса объединяют в один и начинается священнодействие…утихомирились, расселись, настроили аппарат, начинается сказка. Начинает читать кто-нибудь их учителей, а потом читают ученики. Это почётно и ответственно, читать надо чётко, внятно, громко.

       Конкурс на рисунок к  сказке. Я рисую дворец царя Додона на развернутом тетрадном листке в линеечку. Мне очень нравится, я там живу, брожу по теремкам, башенкам, переходам. Может, меня похвалят. Меня хвалят, но больше никто рисунков не принёс…

      Небесные создания. Мне очень нравится девочка – Наташа Исаева. Всё у неё необычно, на особый лад, аккуратно, по-девчоночьи изящно: и фамилия, и имя, и школьная форма, и туфельки, портфель, и пенал у неё особый – из зелёной травяной пластмассы, и вся она выглаженная и накрахмаленная. Я хочу с ней дружить, я сочиняю геройские истории, в которых постоянно спасаю её. Однажды мы вместе идём из музыкалки, о чём-то болтаем, а когда проходим мимо нашего дома, Наташа просит попить. Я несу ей холодной воды в ковшике, боясь расплескать хотя бы каплю. Апотом ещё немного провожаю её – это такое счастье…


     Нас принимают в пионеры. Это очень волнительно. Мы нарядные, с галстуками в руках даём Торжественное обещание быть для всех примером, жить, учиться, трудиться «как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия».
Я думаю, что я буду стараться, но очень трудно жить, как завещал Владимир Ильич.
 
Мы живём в самой лучшей стране, самой сильной, самой богатой. Мы скоро догоним и перегоним Америку. У нас будет коммунизм.Все будут счастливы.
Нехорошие капиталисты гнетут рабочий класс и негров, они убили Патриса Лумумбу, в странах капиталистических будут революции, Африка станет свободной, и «Руки прочь от Кубы!»
У нас герой из героев -  Юрий Алексеевич Гагарин. Мы тоже будем космонавтами. Звёзды зовут…
Мы разгромили фашистов. Мы знаем пионеров и комсомольцев героев: Олег Кошевой, Марат Казей, Лиза Чайкина, Зоя Космодемьянская, Валя Портнов, Володя Дубинин. Мы смотрим все фильмы про войну: наши вегда побеждают.
 Самый великий человек – Ленин. Мы читаем про него интересные рассказы. Я самостоятельно готовлю рассказ о жизни Владимира Ильича Ленина, используя том «Малой советской энциклопедии», и выступаю на линейке, посвящённой дню рождения Владимира Ильича.
А ещё у нас была Великая Октябрьская революция, которая открыла дорогу к счастью всего человечества. Будет коммунизм, труд будет лёгкий и интересный, всё будет бесплатно и счастье всем…

      Гордо, с достоинством мы носили первые недели пионерский галстук. А потом надоело: надо гладить, надо не забыть. А ещё: отряды, сборы, линейки – слишком напыщенно, не по-ребячьи. Выбрали меня председателем отряда. Собирали  макулатуру, лом, ещё чего-то делали. Наш отряд стал первым, мне надо было прийти на какое-то совещание, но я из-за своей застенчивости никуда не пошёл. Меня и с председателей скинули и в Артек не послали. Но я не переживал, мне и на моей улице хорошо.  А в Артек поехал мой друган  Вова Чертов.

      Пятый-шестой класс – разгильдяйский. Учителя всё время меняются, дисциплины нет, классного руководителя постоянного нет.  Училку по физике доводим до слёз.
Приходит к нам директор школы – Валентин Васильевич Поздин: вы такие-сякие, анархисты. Мы сидим тихо, боимся.
По русскому новый учитель очень строгий, пришипились как мыши. А на переменках из резинок пуляемся, семечки грызём.
Веселуха. Резинка; из белой резинки вытаскиваем жёлтую, на концах делаем петли, надеваем на большой и указательный пальцы и пошла стрельба.

   
      Весна, лужи, капель, снег садится, рушится, небо голубым блещет – дышится во всю. По русскому задали сочинение о весне. Я пишу про весну с восторгом, клею открытку, ещё кое что дорисовываю – весна…весна…надо сделать что-то вроде гербария «Строительные материалы». Я на картон прикрепляю коробочки из-под спичек, в них – песок, глина, щебёнка, дерево. Иду в посёлок Горняк , там на склоне валяются красивые мраморные памятники резные, добротно сделанные. Откалываю кусочек, ни у кого мрамора нет, а у меня будет…
       А что же памятники, кладбище(как я потом догадался)? Мелькнула мысль: а что же они все в кучу свалены, да и пропала. А теперь на этом месте «стекло, бетон, металл», а больше ничего не осталось.
Церковь со свёрнутым набок крестом. Клуб, кино крутят. Мы с Марком смотрели «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир». Вообще у американцев классное кино: «Великолепная семёрка», «Спартак», «Безумный мир».

      Май, суббота, пионерский сбор. Мама гладит белую рубашку, чёрные брюки. У меня новые красивые чёрные туфли. Я умываюсь, одеваюсь. Я волнуюсь. Мама провожает меня. Идти мне волнительно: и ноги не так идут, и руки некуда деть. В школе(в филиале) пусто, только наш класс пришёл. Солнечно, светло. Выстраиваемся в шеренгу: вносят знамя под звуки горна и барабанную дробь, командиры звеньев сдают рапорта председателю отряда. Слушаем грампластинки с пионерскими песнями. А уж совсем потом слушаем «Килиманджаро»…

      Мне очень нравится геометрия. Алевтина Петровна Салмина, учительница математики, объясняет очень хорошо. Мне нравится решать геометрические задачи, особенно доказывать теоремы, например, о равенстве треугольников по двум сторонам и углу между ними. На уроке ещё можно поговорить, что-нибудь уронить, достать, кинуть в кого-нибудь бумажку, передать книгу и томительно ждать перемену…
      


       Появилось шоколадное масло. Я с вечера сделал себе бутерброд в школу. Мама с папой надо мной смеются: у тебя за ночь он в сумке растает. Утром мама делает мне бутерброд, я бегу в школу похвалиться…

      Пятый класс. История, Древний мир: египтяне, греки, римляне, Спартак, герои Эллады, мифы Древней Греции. В учебнике картинка: пристань, греки в разноцветных хитонах, корабли с разноцветными парусами. Я хожу среди них, слушаю речь, скоро и мой корабль отправится в плавание. Там, на пристани, вольно, просторно, моря –океаны…
       Ботаника: растения, сорта, тычинки, пестики, Мичурин, выдающийся учёный  Лысенко.
 Иногда показывают учебные фильмы в специально для этого предназначенном кабинете. Там ещё за перегородкой приборы, механизмы, микроскопы и киноаппарат. Кино интереснее, чем рассказ, да и спрашивать не будут…

      С пятого класса, впервые в школе, - французский язык. До этого все поголовно учили немецкий. Сначала не было учебников, сидели целым классом, потом учебники появились, разделили на группы. Вначале интересно, а потом скукота и зубрёжка. А потом всяческие времена, неправильные глаголы
        Шесть лет учения языка в школе, год учил-повторял самостоятельно перед поступлением  в институт, два года в институте – а языка не знаю. А всегда «4» были…


      Кукольный театр в школе, будет спектакль. Купил билет. За час или полтора был уже около школы. Народу тьма. Сбегал на речку, похлебал водички. Наконец пустили, расселись на полу. Началось представление и всё – мы уже в сказке, живём и дышим. Видим куклы, даже иногда над ширмой руки выглядывают, мы всё знаем – актёры, шитые куклы, грязноватая ширма. Мы всё это знаем – и всё-таки верим, живём и дышим в сказке… Лучший спектакль, лучшие актёры, лучшая сказка – в нашей школе…


      Лето – это речка. Пропылённый, обожжённый солнцем, до невозможности усталый вернёшься домой с покоса, с картошки, из леса и в речку – такое блаженство. Живая вода ласково омывает, обвевает, снимает покрова. Лёгкий и  даже невесомый млеешь в этом блаженстве.
На Речке – отмель, отделённая от нашего берега мелкой протокой. Это Остров. На Острове мы живём: жжём костры, жарим пойманную рыбу, едим, что из дома принесли, греемся после купания, загораем.
      Накупаешься до посинения и на горячие камни – приходишь в себя. Меряемся загаром, у кого спина чернее.
В июне часто обжигает спину, не прикоснуться. Купаюсь в рубашке, спину солнцу невозможно показать.
Есть ещё противоположный «Тот» берег. Он мне покоряется не сразу. На него надо переходить по перекату, а там вода сильная, мне по грудь. Смотрю я с тоской как Саня и Марк уходят на ту сторону, а мы с Василием остаёмся на Острове купаться на мелководье, собирать интересные камешки и водоросли.
        Ребята через речку протянули проволоку, теперь и нам с Василием можно перебираться на Тот берег.
У меня, маленького, есть спасательный круг, вот с помощью него я учусь плавать. Специально меня никто не учит. Пробую
«по-собачьи», «по-морскому», а потом уже и «по-настоящему».
 Далёкие заплывы не делаем, некуда. Купаемся в ямках, которые вырыл экскаватор зимой. У Того берега ямка глубокая, мне с головой. Много ныряем. С открытыми глазами, с закрытыми, кто дольше под водой продержится, кто под водой дальше всех проплывёт. Играем в догонялки.
  Постоянно режем ноги битым стеклом. Ловим банками рыбу, бъём банки, вот и режем ноги. Стали купаться в обуви.



     Около стадиона ямка, мы в ней купаемся, ныряем, играем в догонялки. На траве на берегу погреемся и опять в воду. Надоело ноги резать стеклом. Решили дно почистить. Я на берег вылез, стекло вытаскиваю, кто-то бросил осколок. Попал  мне в коленку, получилась резаная рана..Крови нет, не болит, но рана глубокая и длинная. Я замотал ногу рубашкой и поковылял домой. Пацаны уже разнесли весть по всей улице, дядя Павел  Казьмирук  говорит, что надо в больницу. Я и сам знаю, что надо идти. Приноравливаюсь, как побреду в больницу. Стучится дядя Павел, решил  на мотоцикле меня в больницу отвезти. Сел в коляску, покатили. В больнице сразу на стол, укол обезболивающий, начали меня кривой иголкой штопать. Заштопали, забинтовали и домой.
      Я лежу на веранде, жду, когда придёт мама. Опять меня будут ругать, что  ноги меня не держат, что вечно я падаю, всегда в садинах, ушибах, а тут ещё и «заштопали».
      Приходит мама, жалеет, ругает. Я молчу. Сказать, что я не виноват, язык не поворачивается. Это товарища предать. Так и молчу.

      Можно плавать на автомобильной камере. У нас нет, у Сашки шикарная, большая, можно вдвоём. Мы с Саней плывём от моста, там под мостом большие волны, потом поспокойнее, потом на глубине, плывём почти до вокзала, потом по берегу возвращаемся на наш берег. Саня – добрая душа, даёт мне камеру покататься одному. Я с замиранием сердца плаваю по глыби.
Загадочное, таинственное, колдовское место вверх по течению за мостом. Скала прямо из воды выходит. Я думаю, что там очень глубоко и там очень большая пещера. Страшно. Мы с Саней плывём к скале: прозрачное дно, слоистые плиты-камни, скала. Всё посмотрели, обследовали, измерили, узнали. Всё понятно, а Тайна осталась…
       Жгём на речке костры и для сугрева, и  для интересу. Бросишь в костёр шифер – нагреется и как шарахнет. Прикатили автомобильную покрышку, раскочегарили её – такая дымина чёрная пошла.
      На  том берегу всё интересней, и костёр там интересней. От взрослых подальше, дровишек больше, можно лазать по каменным россыпям, перепрыгивая с камня по камням, преодолевая «ущелья»  и «пропасти»,  можно зарыться в песок, или просто так лежать. Можно смотреть на проходящие поезда, махать пассажирам, у них там так интересно, можно просто считать вагоны, изготовлять каменные деньги, строить пещеры или в развилке ивы шалаш – Саша придумал.
Шалаш: дощечки положили, ветки подвязали, крышу кое из чего собрали, теперь можно и в карты резаться.


     Нас занимать, увлекать не надо, мы сами себе  интересные дела находим:  у нас есть речка, лес, велосипеды, камера, плоты, книги, кино, радио, стадион, пугачи  и поджиги, мячи и бездна мыслей в голове. Мы – друзья-товарищи, что-нибудь да придумаем.

     Одна страсть сменяет другую. «Болеем» нырялкой: нашли  гибкою доску, под неё камень. Конец доски в берег – получился трамплин. Теперь соревнование, кто «красивше» и выше в воду прыгнет. У кого брызг меньше будет. А я, бывает, шлёпаюсь брюхом о воду. Очень болезненно, но надо, надо  тренироваться…

      Однажды тонул. Доехали мы на велосипедах до Бердинского моста, стали купаться. Народу много, веселуха. Я заплыл на глубину, а обратно выплыть не могу. Плыву – стою на месте. Барахтаюсь, силы кончаются, кричу. Народ смеётся, думают, что я придуриваюсь, а я уже еле-еле руками двигаю. Ладно Витя Рыжов понял, что мне плохо, подплыл, вытянул на отмель…
   
      Ходим по перекату с вилками, охотимся на «ханыг» - рыбок с длинными усами размером с пескаря. Зелёно-бурые, ловко прячутся меж камней, заметить их трудно. Поймаешь, почистишь и на костёр – жарить…

       Вечер, сумерки, мы с папой разводим на берегу костёр. На костёр – кастрюлю, в неё куски гудрона. Рядом стоит бочка, в ней мама будет солить огурцы. Но это потом. А пока плавится гудрон, папа наливает его в бочку и катает её, что бы гудрон разлился по всей  внутренней поверхности бочки. Ставим бочку остывать, катим домой… На речке тихо, пустынно, угли играются огоньками, покрываются пеплом, плещет вода у берега, темнеет Скала, улица замерла…


       С Сашкой  катались на велосипедах, решили их помыть. Разулись, закатали штаны, полезли в воду. Вода – леденющая, конец октября. Заработал я себе фурункул. Месяца два воспаление было, выболело место. Прикладывал и лист подорожника, и свёкольный лист, а он только ещё больше мок. Еле зажило…

      Загнал под ноготь огромную занозу, глубоко, думал, нарывать будет. Испугался. Бабушка или мама подсказали: надо палец окунать в горячую воду, в кипяток. Как раз топили баню, налили ковшик воды. Я сижу, палец окунаю. Никакого воспаления не было. Заноза сама потихоньку вышла…

      Навернулся с велосипеда, когда катился с горы. Ободрал колено. Воспалилось, гниёт, прикладываю подорожник. Недели две ковылял.


      Второй  Каменный дол, лесная дорога. красный камень плитняк, сворот на склон. Лиственницы, мощные стволы, золотистые иголки толстой шубой на земле, идёшь – ковёр пружинит.  Мрачно, кое-где пробираеттся травка. А когда-то здесь кипела жизнь. Были здесь костры, телега, лошадка, были здесь люди, здесь сажали картошку. Рядом с нами  - поле дяди Саши Брылкина, папиного товарища. У нас было три участка: одно побольше, соток на пять, два небольших. Мы с папой постепенно землицы добавляли: вырубали кусты, молоденькие деревца, и папа по весне ещё чуток припахивал. Мы с папой кусты рубим, я их в лес таскаю, а мама над нами смеётся: вот так охранник природы! Дело в том,что я, как и все, сдавал по десять копеек и входил во всякие общества – вручали значок, членскую книжку: Общество по охране памятников, Красный крест, Общество по охране природы. Охрана природы –хорошее дело,  но где же картошку сажать? Так вот расширялись.
Все свободные полянки за окраиной Новостройки были засажены картошкой, дальше начинались покосы. Сажали на самых крутых склонах, вскапывали вручную, картошку вывозили на тележках. Нам было попроще, папа брал лошадку на хлебозаводе: вспахать весной, осенью картошку привезти. Кое-где участки городили. Теперь изгороди давно сгнили, поля заросли, бродят коровы, и только ряды лип указывают, что когда-то эти бурьяны люди холили.
На картошку можно было идти верхом, по склону  Пожарной горы, а можно и низом, по улицам, через мост, по лесной дороге. Прошёл немного по дорожке – ручей-родник. Начинается чуть выше, среди болотистых кочек. Узловатые корни елей переплели землю, вздыбили, в кочках вода, мшистые головы. Вода журчит, шумит, плещет, переговаривается, перебирается с камня на камень, бежит меж камней в тёмных берегах, среди густой травы. Вода чистая, звонкая, как будто льдинки переливаются. Лоток, ямка. Подставишь под лоток чайник, смотришь-слушаешь, как набирается вода. Дно в камешках, в листьях, палочках. Воды из ладошки попьёшь и просто сидишь в тридевятом царстве, в тридесятом государстве…
Дорога-тропинка мимо нашей картошки идёт дальше. И всё мне казалось, что там что-то необыкновенное, а идти дальше я не осмеливался. Вот я вырос, прошёл по ней до конца, но это была другая дорога и выводила она к пасеке, а та, прежняя, так и осталась Тайной…

       
       Нас с Марком послали окучивать картошку. Мол, начните немного. Но у нас же задор. Травы немного, полем, окучиваем. Работаем по-стахановски: я иду ряд с одной стороны, а Марк с другой. Гряды стараемся делать могучими, чтобы любо-дорого было посмотреть. Жара, работаем, вот будет удивление, если всю картошку окучим. К вечеру всё сделали. Дома родители не верят. Устали, скорее в речку, поужинали и на улицу…

       Когда мы на картошке, обязательно брожу по лесу. Столько здесь всего интересного: валежины-колоды, папоротники, огромные ели с натёками смолы на стволе, сухостоины. Добрая осинка: на ней много веток-сучьев, по которым леко добраться до самой вершинки и обозревать лес и скалы вокруг…

      Костёр не развёл, значит, в лесу не был. Собираю лапник, сухие ветви, валежинки. Ставлю рогульки, сверху жердочка, на жердочку вешаю чайник. Берёста, палочки-веточки пирамидкой – вот и костерок мой запылал, жаркий, пылкий. Чайник закипел, зверобой в кипяток. Садимся пить чай….а что там, за скалами и у скал… а что там, за синими лесами…

      Копаем картошку, помогает Осман. Рядом копают  Брылкины. Урожай всякий. Дядя Саша смеётся:
-Вот так картошка! На ладони двадцать две штуки уместилось. Солнчно, сухо, на поле – мешки. Осман запрягает Орлика, в телегу грузят урожай. Мешков много, сесть негде, все идут пешком. С горы спускаться – в колесо вставляют дрын – тормоз, чтобы Орлик не разогнался, а то не остановишь. Поворот-спуск на дорогу, папа придерживает Орлика, мужики подпирают телегу, чтобы не опрокинулась. Дорога в колеях, ямах-ухабинах, едем осторожно. Выехали на дорогу на Волково, теперь можно поводья отпустить, мы не торопимся, и Орлик не спешит…
   
      Сажали картошку у Бердянского моста. Я учился в четвёртом классе. Папа взял меня с собой помогать копать картошку. Солнышко пригревает, тёплый ветерок обвевает. Папа копает, а мне собирать лень, еле-еле шевелюсь, жду, когда ряды кончатся. А нет им окончания. День прошёл, что-то накопали. Вечером мама пришла помогать. Привезли картошку домой, мама меня совестит:
-Как не стыдно, отец одной рукой копает, землю ворочает, а ты дурака валяешь. Соседи смеются, вот лодырь растёт.                И с тех пор я копаю картошку с великой неохотой, но с очень большим стремлением выкопать её скорее. Я – лучший копщик…

      Сажали картошку и у скал за вокзалом. Папа, Марк и я пришли её полоть и окучивать. Пропололи, земля сухая, окучивать нельзя. Вечером прошёл ливень, как по заказу. Приехала бабушка, на следующий день с бабкой всю картошку окучили…
   
      Был замечательный корнеплод: посадили, окучили, выкопали, ссыпали в подпол. Картошки много, не гниёт. Когда набираешь, попадётся одна-две гнилые и всё. А теперь для ощущения радостей жизни – жуки и всяческие болезни…

      Дожливая осень, залило всё, что можно. Копаем – в лунках вода, картошка в глине, не найдёшь. В мешки ссыпают, с мешков вода льётся. Такую и в подпол ссыпали. Нет, не гнила. Кто-то догадался – помыл, ну она вся и сгнила…

      Картошка на Лабутино. Родители ушли копать. Нам с Галинкой захотелось к маме с папой прийти. Взял я Галинку за руку и пошли мы  в лес. Пошли не улицей, а дорогой, вдруг родителей встретим. Идём, я Галинке рассказываю, как в лесу интересно, кто в лесу живёт: зайцы бегают, волки охотятся. Поднимаемся в гору. На поле –тропинка очень незаметная, легко пройти. Нашёл тропочку, выходим, навстречу мама – ни жива, ни мертва. Испугалась очень, что мы могли заблудиться. И ничего бы и не заблудились. Тропинку если бы не нашли – обратно повернули.
Мама с папой мне этот случай часто напоминали: пошли, боятся(в лесу волки живут), а идут. А я не боялся, просто Галинке рассказывал, какой лес интересный…

      Самый смак на копке – картошечку в костре запечь. Получется она полусгоревшая, но такая аппетитная…



      Топор, молоток, ножовку, пилу в руках умею держать, что-нибудь мастерю. Умею мыть полы, затопить баню, пасти корову, окучивать картошку, ездить на велосипеде, плавать – не умею косить. У Марка есть небольшая коса, он ей косит уже по-настоящему. А я не умею. Надо учиться. Пока взрослые отдыхают, я беру косу и иду по кустам косить лесную траву. Никто меня специально не учит, самостоятельно овладеваю. Коса, конечно, дикая, то носком воткнётся в землю, то просто гладит траву. Намучился, пока что-то стало получаться.
      Однажды с Марком целый день самостоятельно косили. Я больше по кустам, а Марк часть полянки выкосил. Папа удивился, что накошено порядком.


      Сена накосили мало. Папа договорился с кем-то, взял за Завьяловкой покос – Золотой луг. На дорогах карантин ящура. Едем в объезд через через коллективные сады, что по симской дороге. Вверх, в гору, дорога по склону, по краям обомшелые камни, сыро, сумрачно. Вот впереди откроется средневековый замок…
Приехали, сено гребём, надо стог класть, дождь собирается. Дядя Саша Салов, наш родственник, наш сосед по покосу, работник неуёмной энергии, начинает всех подгонять, сам всех быстрее работает:
-Давай, давай, поспешай, вон и туча уже, бегом, бегом. мужики!
Меня закинули стог вершить, а я первый раз на стогу, дядя Саша на меня ругается. Успели до дождя, завершили. Сидим у костра, чай пьём. Дядя Саша говорит:
-Вот работы летние закончим, пойду в больницу, что-то бок болит.
А я думаю: любят взрослые на болезни жаловаться. Через месяц узнаём – у дяди Саши рак желудка. Приводили меня к нему осенью попрощаться: личико как у ребёнка, а живот, как у беременной женщины. Почти не видит. Меня узнал:
-Вот я какой, Алик, теперь стал…
В октябре не стало дяди Саши…
Плотничал, столярничал, на себе брёвна с реки на баню таскал, дома мебель резная да точёная. Без дела не посидит, всё бегом:
-Поспешай, мужики, поспешай!...
Мама с ним воз сена накидали, торопятся. Мама собирает утварь домой, в кастрюле куриный бульон с домашней лапшой остался:
-Сашенька, будешь лапшу?
- Какая лапша, мать-перемать, воз ещё не увязали.
Всё собрали, можно ехать.
-Аннушка, где лапша?
- Я её вылила.
-Эх ты, мать-перемать!
Мама рассказывает: смотрю, Сашенька сидит, с травы руками лапшу собирает –голодный, поесть некогда.


       Покос, и малина спеет. Мама с папой пошли за ягодами. Вечер, стемнело, родителей нет. Пришли глубокой ночью, два большущих ведра малины с верхом, да ещё горсть необыкновенной – жёлтой, крупной…
 
      Одно лето папа с мамой покос вдвоём убирали, видно некого было позвать. Мама целый день косит, а я только чайники кипячу. Папа косит так: перепоясывается ремнём, под ремень окосье, правой рукой за ручку, и пошла работа…



        На Новостройке – продуктовый магазин, «наш» магазин, большой. В магазине уступами-пирамидами плитки шоколада. В витринах – круги копчёной колбасы, большие кубы масла, маргарина, горой лежит копчёная рыба, конфеты. Пирамиды банок сгущённого молока. На прилавке гора кильки и гора селёдки. Я удивляюсь: копчёная колбаса такая вкусная, а мама покукпает её только по праздникам и совсем по чуть-чуть. Четыре тридцать за килограмм. Зарплата рублей 60-50.
Мама рассказывала, что на складе этой колбасы море, она начинает покрываться плесенью. Собирают работников, они тряпками оботрут, и опять лежит по новой плесневеет.
      На прилавке два перевёрнутых стеклянных конуса – соки: яблочный и томатный. Продавщица моет стакан, подставляет под кран, наливает сок,а я смотрю, как  он в банке убывает.
Я – худой, а мне очень хочется поправиться, стать сильным. От обедов экономлю деньги и на них покупаю себе конфет – орехи в оболочке. У нас в классе есть Сашка Шведов, он сильный, и у него  всегда конфеты в кармане. Я тоже хочу быть таким.
Летом в магазине под потолком висят липучки – липкие полоски бумаги. Они все облеплены мухами – очень противное зрелище.
       В мае около  магазина продают кислятку, 5 коп. за пучок. Мама иногда покупает, мы её чистим(муторное занятие) на пирожки. Пирожки очень вкусные. Ещё у магазина продают петушки, что-то вроде самодельных леденцов…
В магазине появились торты. Это совсем что-то невиданное. Но мама торты не покупает, а печёт сама. А так хочется магазинного…


      Появились кеды – замечательная спортивная обувь. Кеды у всех, осматриваем со всех сторон, делаем какую-нибудь шнуровочку. Удобно лазать, играть, вообще удобно. Кеды – по-нашему «кеты».
А маленькому покупали сандалии. До чего я их не любил: чуть в лужу вляпался, в сандалиях грязь, нога скользит, и вообще противно. Надо мыть, сушить. Самая дурацкая обувь.

      Много ходили босиком. Это особый шик, у кого кожа толще, кто терпеливей, кто «индеец». Даже в футбол играли босиком.
Весной-осенью сапоги. Беречь их надо было как зеницу ока, чтобы не спёрли в школе, чтобы не проткнуть, не продырявить.
Зимой - толсто подшитые валенки, в школу – войлочные ботинки.

      Школьная форма у девочек: коричневые платьишки, чёрные(будничные) и белые(праздничные) фартучки, белые воротнички. У мальчишек костюмы мышиного цвета. Мама нам их никогда не покупала. Любил я вельветовые костюмы, посил рубашки, безрукавки.
Зимой – пальто, шапка(«тряпочна –не порядочно, кожана – не положено» и бемс по кумполу), штаны с начесом. Придёшь с улицы, снимешь – они стоят, все в сосульках и шариках.
       
       Купила мне мама демисезонную курточку, венгерскую, с замочком, с карманами на застёжках, болотного цвета. Уж я так носил, так берёг, вырастать не хотелось, чтоб курточка всегда  впору была…
У Марка было польское красивое осеннее пальто со стоячим воротником. Это было по-нашему, по-пацански.
У Галинки – плюшевое пальто с капюшоном, а зимой роскошная козлиная шуба, чёрная, с длинным мехом.



       Мой друг –велосипед. Сначала купили маленький, «Школьник». На веранде, на ступеньках дядя Гриша Галаев его собрал. Накачал шины, крутил колёса, закреплял руль. Папа с Марком учили меня кататься на стадионе: разгонят и катись сам.
Научился я по-всякому: сидя, «на ногах», с одной рукой, без рук, под рамкой, на рамке. Прикреплял к колесу трещётку – алюминиевую проволоку, которая при езде задевала спицы. Выворачивал руль наоборот и по-всякому. С Сашкой мы изъездили всю Новостройку, освоили горки, самую классную дорогу от моста до вокзала(её залили бетоном). По ашинской дороге доезжали до Базуева пчельника, ездили за черёмухой. Черёмухи чуть-чуть, а впечатлений уйма.
Продырявил камеру, заднее колесо стало заедать. Папа отнёс на работу, чтобы отремонтировать, но так он там и испылился, мой маленький  зелёный «Школьник».
Купили «взрослый» чёрный. Я уже умел на «взрослом» ездить(Валера Крюков давал свой): и на рамке и под рамкой. И опять мы с Саней колесим по дорогам, на речку, искупаемся - и дальше.
       Велосипеды не крали, а крали колпачки и ниппели. А где их взять, в магазине редко бывают. Поэтому надо было беречь, поэтому крали. Просто мания какая-то. Приходилось с электопроводов снимать резиновую оболчку и использовать в качестве ниппеля. «Взрослый» велосипед у нас был один на двоих, поэтому катались по переменке. Даже по своей улице, изученной вдоль и поперёк, кататься было увлекательно: объезжать лужи, камешки, ловко разворачиваться и представлять, что ты уже где-то далеко- далеко…



        Зима, морозы трескучие, окна заледенелые, от печки дремотное тепло. Мама носит воду в бак. Открывает двери, и клубы белого морозного дыма расползаются по полу, лезут в углы. Вёдра в ледяной корке, стужа…



        Мама собирается полоскать бельё на речке. В одно ведро сложила тёмное, в другое – белое. Валенки с калошами, фуфайка, два шесртяных платка, перчатки шерстяные, на них мама надевает коричневые резиновые перчатки с длинными рукавами. Мама выносит вёдра на крыльцо, плотно закрывает двери.
Я на кухне читаю книжку. Сколько проходит времени? Час, полтора. Дверь отворяется, вместе с клубами морозного воздуха появляется мама. Она вся – сплошная ледышка: в ледяной корке валенки, фуфайка, рукава, перчатки. В вёдрах – застывшее бельё. Мама кладёт его в ванну, и оно, стылое, там «стоит», постепенно оттаивая и опускаясь на дно. Что-то мама повесит сушиться дома, а остальное развесит на веранде…


        Зима, кушетка стоит у печки, для тепла, а про сквозняки забыли. У меня воспаление лёгких, и меня поволокли в больницу. А Марка лечат дома. И Галинка ещё в придачу температурит.
В больнице – скучно. Ребята не те, всё по режиму, еда невкусная, заняться особенно нечем. Пью какие-то порошки, ставят банки, суют таблетки. По вечерам приходят родители. Скорей бы домой…

       


        Мама записала меня в музыкалку. Моего желания никто не спрашивал, я не сопротивлялся. Отстучал на прослушивании ритм, что-то спел – взяли.
По специальности учился у Веры Григорьевны Сомиковой. Она строгая и  доброжелательная. Учиться можно, но мне не даётся сольфеджио на хоровых занятиях сплошное занудство. Жалко времени: ребята на улицу, а я в музыкалку. Особенно в воскресенье: хоккейные баталии, а я на хор или в оркестр. Музлитература мне нравилась, специальность терпел. Вера Григорьевна не ругала, увещевала, требовала. Купили мне баян –кунгурский. Вера Григорьевна выбрала. Он и посейчас у нас в доме. Всю жизнь я наигрываю на нём вальсы, танго, красивые грустные мелодии.
Родительское собрание в музыкальной школе. Мама приходит с него очень довольная: меня похвалили.
Маленький городок – строгая иерархия. Есть «лучшие» люди, самые-самые, и все остальные. Лучшие, уважаемые – заводская верхушка, верхушка торга, завмаги, товароведы, какие-нибудь начальники. Естественно, дети начальников тоже особой породы: способные, умные, учатся лучше всех.
Музыкалка только что открылась, приехали работать молодые специалисты, им пофиг – чьих мы родителей: товароведа, завмага, секретаря парткома и т. д. В музыкалке нужны природные способности и трудолюбие. Природных способностей у меня к музыке, надо прямо сказать, маловато. а трудолюбие есть. Я трудолюбием брал.
Лучшие» привыкли, что они всегда на виду, а тут вдруг иное: хвалят детей из простых семей. Мама довольна: и мы что-то значим.
Учились ребята очень одарённые. У преподавателя Покуса занимался Гера Лычёв. Виртуоз, такие инвенции зашаривал, да ещё слухач классный. Многие ребята легко подбирали на слух, а у меня со слухом не того, очень я за это переживал. Тут и трудолюбием мало  что сделаешь…

      Музыкалка выступала с концертами, и я принимал участие: в клубе(бывшем храме), на Волковой поляне, в ДК.
 
      Папа знал много украинских песен, любил их петь. Меня просил играть. Я, что были в «Школе игры для баяна», выучил: «Ой за гаем, гаем», «В Харькове дождь идёт», «Ехав казак за Дунай». Но всё же папа надеялся на большее, а у меня слуха нет, подобрать не могу, подыграть на слух не умею. Папа думал, что у меня просто желания нет.

      Мама выучила украинские песни, с папой вдвоём у них хорошо получалось. С Галинкой пели народные и современные. А когда собирались хохлы – с вечера под самое утро –песни…

      Мы слушали песни по радио, на пластинках, магнитофонные записи у Вити Рыжова. Валера Крюков вывел динамик во двор и гонял целыми днями «А на кладбище всё спокойненько».
Взапой слушали  передачу «Опять двадцать пять», а там «Последняя электричка», «Лучший город  Земли». Марк принёс как-то запись «на костях», но меня не поразило. А вот  «Ямайка», конечно, вещь.
И Марк, и я вели тетради с записями песен: «Жил-был в Лондоне стиляга», «Друг», «Эй, моряк».
Заканчивал я музыкалку уже в Аше. Давалась она мне тяжеловато. А маме – большое спасибо, всю жизнь боян со мной, для души играю, и в музыке я не совсем пенёк: и  классику слушаю, и дверь мне в мир музыки открыта…


       Не за тридевять земель, не в тридесятом государстве, а совсем рядом, в горах, лесах, и скалах сколько тайн!
       Собрались в лес за грибами. Взяли хлеба, огурцов. Грибов никаких не нашли, а просто развели костёр да съели нашу немудрёную еду. Борька Любимов порывался идти на Снеговые. А мы всё уговаривались, что в лес идёшь, надо хлеба побольше брать.
      За земляникой специально не ходили, случайно горсточку наберёшь поесть и ладно. Марк однажды напал на местечко у скал за мостом. Набрал литровую банку. Мы с Саней ходили за клубникой на Скалу. Саня набрал, а у меня одна зелепуха.
Искали пещеру. Май месяц. Поднялись на нашу гору, Пожарную, вроде где-то есть здесь Ледяная пещера. Нашли ямину, узенькая расщелина. Кто-то полез, в глине весь вымазался. Нет, лучше поверху шастать.


      Мотоцикл с коляской был у Казьмируков, ещё были мотоциклы  у Любимовых, у Рыжовых. Но мы не завидовали, нам велосипедов хватало.
     Зато один раз прокатились на «Победе». Дядя Саша Салов возил нас за малиной. Сел я в машину – такая роскошь вокруг: сиденья, ручки, стёкла, руль, панель. «Победа» была одна на Миньяр. Выехали все: мама,папа. Марк, Галина и я. Привёз нас дядя Саша на старые выруба: дикие заросли кустарников, колоды, колеи глубокие. Малины набрали, а день упустили. Зарядили дожди, с покосом намучились, кое-как сено убрали…



       Вышли на улицу, по берегу помотались, куда пойдём? Пошли на стадион: футбольное поле, какое-то строение, что-то вроде клуба, скамейки, два павильона, заросли ольхи, две площадки для игры в городки, большие поляны. У забора, рядом с Казьмируками, две берёзки – это наши ворота. Играем обычно в одни ворота. Мяч резиновый, потом уже кожаный Сане купили. Резиновым как по голому телу приложат, так оно горит. Кожаный – другое дело. Надоест футбол, играем в лапту: у игроков дощечки в виде лопаток, маленький мяч. Набиваем ребром лапты мячик, у кого меньше всех, тот водящий. Каждый вычерчивает круг вокруг себя, у кого больше очков, выбивает мяч. Задача водящего – попасть в игрока, игрок может отбиваться лаптой. Из круга можно выбегать, но если туда успеет забежать водящий, то игрок становится водящим. Если водящий поймал «свечу» - мяч в руки, то меняется с игроком местами.
Играем в войнушку – «в ту-ту»: одна команда прячется, другая ищет.
Ираем в прятки, в волейбол, в баскетбол, в «китайский волейбол»: все участники садятся на пятую точку, а водящий должен задеть мячом игрока, мяч можно отбивать только ногами.
Играем в семью: Василий, я, соседка однолетка Надя, её подружка. Девчонки устраивают гнёздышки, готовят еду, накрывают стол. Мы с Василием приходим «домой» «пьяные»: всё размолотим, раскидаем, а наши «жёны» опять прибираются, приводят «дом» в порядок., всё начинается сначала…

        На улице, в проулке играем в городки, в муху, в попа-гонялу.
В городках самое сложное – распечатать «письмо». Надо выбить центральную чурку. Далеко не у всех это получается.
Муха – по-особому запиленный брусочек. Ставим его на кол. Отходим за черту. Надо битой сбить муху. Если не попал, ждёшь, когда её собьют. Сбили, бежишь за своей битой. Кто последний, становится водящим.
Поп-гоняла: биты, чурка городошная. Проводим черту, поставили чурку, посчитались. Проводим черту, с которой будем бить. Кто собьет чурку, тот и выиграл. Но если чья-нибудь бита окажется на одной линии с чуркой, то на этой линию опять ставится на попа чурка и игра продолжается.
Мы так доходили до моста, а потом бежали к первоначальной линии. Кто добежал первым, тот и победил.
У всех есть ножички. Играем «в землю»: очертим круг, бросаем ножичек, и по линии, как он воткнулся, режем себе кусочки земли.


      Нашли проволоку особую, особый валун в проулке: ударишь проволокой по камню – искры веером. Клёво, когда стемнеет.
Если дождь, собираемся или в павильоне на стадионе, или у Сашки, режемся в карты: в дурака, веришь-не веришь и всякое другое множество.


      Богатство – фонарик: чёрный прямоугольничек, батарейка, маленькая лампочка. Где взять?
        По улице лошадка тянет телегу. Дядька на телеге кричит:
-Тряпьё, кости…
А у него в большом чемодане – шары, пистоны, фонарики.
Мама даст какую-нибудь тряпку, поменяем на пистоны, и уж совсем хорошо, если на фонарик.

      
        Играем в карты «на деньги». Саня собрал монеты и бумажные деньги старинные и не очень. Мы сначала эти деньги делим на всех, а потом играем. После игры всё возвращаем Сане.
Играем «в чику». Металлические крышки от бутылок собираем, плющим у них края. Набрали. Взяли себе по бите – камень по руке, чтобы удобно было бросать. Черту провели, каждый по крышечке поставил, провели ещё черту, откуда будем бросать. Посчитались. Надо бросить так биту, чтобы  сбить столбик из крышечек. Которые перевернулись – твои. В чику играли и на деньги – монетки по одной, две, три копейки. Но это  ребята постарше, около школы, а мы на улице в деньги не играли.

У Буториных дом без хозяина, родители Василия развелись. Мы туда втихаря проберёмся и там устраиваем битвы на шпагах – веселимся от души.

Бродили по берегу, Саня нашёл револьвер времён революции. Весь вечер мы с ним возились, чистили, играли, а на следующий день дядя Павел отвёз его в милицию…


        Ещё одна страсть – рыбалка. Рыбалка удочкой, банками, бреднем.
Удочка из рябины, леска, крючок, грузик, поплавок. Ловим мальков и пескарей. Поймаешь, на кукан и в воду.
Банками можно больше поймать. Берёшь поллитровую банку, тряпку размером чуть больше отверстия банки, в тряпке прорезаешь дыру. Тряпку на банку, верёвкой завязал, верёвку для бросания завязал – орудие для ловли рыбов готово. Выбрал место рыбное, бросаю банку в воду, теперь надо ждать. Минут через 15 банку вытаскиваю, смотрю, сколько рыб, но не считаю. Банками можно много наловить, только бьются они постоянно. Потом сами ноги режем.
Бреднем очень весело. Двое бредень тащат, остальные загоняют. Кто споткнулся, кто нырнул, хохот, плесканье-нырянье. Вытянули бредень на берег – сколько, какая рыба попалась?

      Леска, крючки – это деньги, да к тому же в магазине не всегда бывает. Особенно крючки.
      Идём в город в магазин. Чего там только нет: велосипеды, резиновая лодка, даже радиоподушка, принадлежности для ловли. Купили леску, купили крючки. Несу крючки. как особую драгоценность. Дома тщательно их сберегаю…
   
      Вода в реке спала, сильно обмелело. Я брожу по мелям, собираю с камней длинные зелёные бороды. Золотистый вечер, оранжевое солнце виснет над речкой. Ловлю банкой рыбу. Банку забросил, подождал с десяток минут, вытянул. В банке полно пескарей, никогда у меня ещё не было такого улова. Я их складываю в зелёную расписную  банку из-под грузинского чая. Пескари большие, жирные.
       А теперь я смотрю на банку из-под грузинского чая – она такая маленькая…
       День тёплый, солнечный ветерок, мама легла отдыхать на веранде. Я пошёл банкой ловить рыбу. Мне хочется маму обрадовать, принести много рыбы.
        Вытаскиваю банку, о камень – хрясь, банка в осколки, а малявки скачут в воду. Так мне обидно, так хотелось маму обрадовать…



        Весной и осенью мама белит в доме. Сначала выносит  постели, дорожки, одежду на веранду, выбивает, вытряхает. Белит, обсуждает с папой, ровно или неровно забелилось, плохо прибеливается печка. Потом начинает понемногу всё заносить. В доме светло, свежо и пахнет извёсткой.

         
       Мама  с папой собираются в гости или в кино: тщательно умываются, мама  надевает красивое платье, папа нарядный костюм. Если осень, то мама в плаще красивого синего цвета, а папа надевает кожаный плащ с меховой подкладкой – такого в Миньяре ни у кого нет. Если зима, то папа в чёрной цигейковой шубе, а мама в приталенном пальто с чернобуркой. У папы ещё есть белые бурки. Собрались, пошли – торжественные, нарядные…
      

      Какой-то дядька меняет в библиотеке книги, среди них одна с приманчивой обложкой: на снегу, расставив широко лапы, воет волк. Она толстая, вроде для взрослых, но я беру её: Сетон-Томпсон «Рассказы о животных». Какая книга, какие герои: Домино, Лобо, Мустанг-иноходец, Гризли…

      Гостили у бабушки, где-то откопал, наверное, у Дрыгановых, книгу в зелёной обложке – А. С. Грин «Избранное». Стал читать от нечего делать. Какой мир открыл:  Гель-Гью, Зурбаган, Лисс, Ассоль, Грей, король Ричард…такой гениальный писатель, необычный и вовсю правдивый…
      


       Было, было время – снимали  фильм-оперы. Привезли  такой фильм в кинотеатр «Юность». В музыкалке сказали, надо идти. Мне и самому хотелось: большинству скучно, а мне хочется понять, чем там можно восхищаться.
Совпало: собираюсь на «Хованщину», а утром по радио слышу: сейчас прозвучит увертюра к опере Мусоргского «Хованщина». И зазвучал« Рассвет на Москва-реке». Слушаю. В кино мало что понял, но зато так красочно – старина… «Каменный гость» был понятнее и по сюжету и речитатив ближе. Возвращался довольный: а как же, оперу слушал-смотрел…


      Учебный год закончился. Четвёртые классы идут в поход к Синим Ключам. Рюкзачки, сумки, еды побольше, одеты по-лесному. Идти километров пять, но нытиков нет, никто не скимит. Вышли на большую поляну, расположились, развели костры. Рогульки, жердь, ведро –суп сварили, а потом в ведре вскипятили чай, бухнули туда банку сгущёнки – вкусно было необыкновенно. Играли, дурачились. Доставали дно у Синих родников.
      Синие ключи – большая воронка, заросшая ольховником, глубиной метров пять. Там, внизу бурлит, клокочет густосиняя вода. Меряли мы глубину жердями, да ничего не вымеряли. А вода ледяная так и клокочет-бурлит.
Вовращаемся обратно по берегу реки. Жарко, искупаться страсть, как хочется. Никак не разрешают. Нашли какой-то заливчик, уговорили старших: купаться можно. Ну уж и покупались…

       
      Дорога в школу: по улице, мимо стадиона, там на заборе афишка про кино, надо будет маме сказать; через мост, мимо хлебного на взгорочек, мимо магазина – вот и школа. Идёшь, кого-то из своих встретишь, идти гораздо интересней.


      Зимой, в жгучие морозы, -  гудки, идти в школу не надо. Но вот тут-то идёшь в школу с большим желанием: мороза не испугался, вроде как герой.
      Морозище, пришли – училка на нас ругается, какого чёрта притащились. Мы начинаем тихонько сматываться, мы уже у магазина, а училка кричит, чтобы возвращались. Ага, сейчас…нет, уже не заманишь…



     Чёрная речка перемёрзла, и вода идет поверху, замерзает и снова поверху – образуется наслуд. Лёд добрался до бань, залез в бани и подпирает потолки. А нам раздолье, приречные улицы – сплошняком лёд. Весной пришли сапёры –взрывали русло, прокладывали путь воде.
 
     Вода поверх льда идёт, а мы с Галинкой решаем для сокращения пути идти через речку. Идём, вода вот-вот снесёт, перебрались…Дома родители ругали, куда черти вас потащили…

     Тожественная линейка, классы высторились в рекреации. Председатели советов отрядов сдают рапорта  старшей пионервожатой. Выступающие  рассказывают о пионерах-героях, генерале Карбышеве.

     От окябрятской жизни – один октябрятский значок да ещё рассказы о детстве мальчика Володи…

     Слушали «Пионерскую зорьку», читали «Пионерскую правду». На последней странице обычно печатали какую-нибудь повесть с продолжением – интересную…

      Решили пристрой к дому сделать. Папа с кем-то зимой наготовили хлыстов. По весне трактор их притащил, часть к дому, часть оставил у стадиона за Чертовыми. Надо шкурить. Мы с Марком топоры в руки – и вперёд. Ель, пихта – которые легко шкурятся, с которыми намучились…
Привезли  осиннику на прожилины. Надо шкурить, а они уже подсохли. Трудимся. отскрёбываем. Ребята собрались на речку, а нам от прожилин  не отойти.

      Напротив Казьмируков уличный колодец. В нём что-то манящее и пугающее. Наверное, глубина неимоверная, дна не достать. А зимой весь заледенелый, мрачный.
С ворота разматываю цепь, бросаю ведро так, чтобы оно сразу хлебнуло воды. При помощи ворота тащу ведро, вытягиваю его из мрачной глубины, выливаю воду в ведро, бросаю колодезное ведро в бездну… смотрю – что там?



       Снежок, лёгкий морозец, Шарика закрыли в конуру, перед крыльцом настелили доски: будут колоть свинью.
Пришёл дядя Гриша Галаев с десятком ножей. Блестят, острые, дядя Гриша ещё их правит на доске. Наливают бензин в паяльные лампы.
Колоть идёт дядяГриша, один, папа на это не смотрит. Истошный визг и всё стихает. Тащат свинью на настил. Лежит спокойненько. Разжигают паяльные лампы, подкачивают, греют, чтобы сильнее палило.
Начали палить, палят до чёрной корки. Обдают горячей водой, тщательно скребут шкуру ножами. У меня мёрзнут ноги, но домой я не ухожу. Опять палят, моют, чистят, скребут. Ухи дочистили, мне одно дают попробовать – вкуснейшее, пахнущее дымом, хрусткое.
Дядя Гриша разделывает тушу осторожно, чтобы не задеть кишки, вспарывает брюхо. В ванну вываливают кишки. Сердце, лёгкие, печень( желчь дядя Гриша вырезал)кладут отдельно. Промывают тушу водой несколько раз, режут, разрубают на куски. На толстых железных крюках развешивают куски в сенях.
Мама в большой чёрной сковородке жарит кровь, куски печени, лёгких, сало. Мужики грузные, чёрные, похожие на сковородки, диковатые, пьют самогон, закусывают жареной кровью и салом. Идёт неторопливый разговор…




     У бабушки в гостях: зимой  недолго, летом подольше. Мне  у них не очень: читать нечего, заняться особо нечем. Изба, сенки, кладовка, крыльцо, двор, сарай с дровником и сушилами. Есть у меня свинцовая машинка, я на ней «езжу» по лавке. Зато есть самовар, есть печка, домотканые дорожки, часы-ходики, комод ручной работы.
Дедушка болен астмой. Тяжёлую работу делать не может. Он хорошо подшивает валенки, и он очень хороший печник. Для подшивки валенок  у деда есть специальное шило, вар, дратва. Прежде чем начать шить, дедушка обрабатывает дратву варом: натянет её от порога и начинает натирать чёрной пахучей смесью, насмаливать.
Дедушка кладёт печки. Бабушка однажды послала нас еду ему отнести.Мы пока шли, всё в сумке перевернули, остался дед без обеда.
  Всё мы с Марком пролезли: сушилы, чердак, под сенками, по огроду прошлись. Речки нет, искупаться негде, я окупываюсь в банной колоде, что стоит во дворе. В дровнике у деда наковальня, инструменты в ящичке. Прибрано, аккуратно. И у бабушки в доме и в огороде порядок. А баньки нет.
      По дорожкам рассыпаны камни, похожие на цветное стекло. Наверно, они с домны метзаводской.
Зимой надувает снегу по самые окна. Здорово ходить по насту вровень с окнами. Дедушка копает «траншею» - дорожку от крыльца к воротам.

      Топку растапливают лучиной. У деда полено на печке сохнет, берёзовое, время от времени. Время от времени дед щипет от полена лучину…Гудит  огонь в печке, шумит самовар, ходики туда-сюда…Дед сахар комовой  щипцами колет, к чаю готовит…

      Дедушка умер. Кто-то приехал, сказал. Мама плакала в сенях. Поехали  в Ашу. Дедушка в больнице, на кровати, рядом кислородная подушка. Бабушка плачет рядом.
День похорон. Много народу. Дедушку отпевают. Мама ворчит: отец этого не любил и не хотел. А бабушка: от людей неудобно. Бабушка причитает:
-Да на кого ты нас покинул, да как я без тебя жить буду…
Выносят, повезли на кладбище. Я бегаю на улице. Кто-то отрезает мне кусок пирога с черёмухой –вкусный…
   
       

       Поедем с мамой в Уфу. Вставать нада рано, около трёх часов. В первый раз не получилось из-за пожара на стадионе. Второй раз удачно. Приехали рано, ждали, пока магазины откроются. Мама делала покупки, а мне купила мороженое. Кушали в кафе: на улице столики, стулья, обтянутые разноцветными шнурами. И опять мороженое…

      У папы была командировка в Куйбышев, и он взял меня с собой за хорошую учёбу. Садились поздно ночью, в поезде я сразу уснул, а когда проснулся, стал смотреть в окно: скучная картина.Жёлтые поля, поля. даже гор нет. В куйбышеве кудо-то заезжали, потом вышли к Волге. Папа меня уговаривал искупаться в Волге, а я простеснялся.
      Обратно мы Миньяр проспали. Выскочили на какой-то остановке. Поехали обратно. Поезд дореволюционный, паровоз. Идём домой, Марк у моста рыбачит. Папа сказал, чтобы я никому не говорил о том, что мы проспали…
       
       Родители отправили нас в Киев, к тёте Гале(племяннице папиной). Ехали в плацкартном, один раз я чуть не опоздал на поезд. У тёти Гали муж –военный, где-то служит. Квартира коммунальная, три семьи. У тёти Гали  одна комната, живут они вдвоём с дочкой Наташей, моей однолеткой. Район Дарница.
Скукота, книг нет. Прочитал, какую нашёл, «Сержант милиции». Внизу дома автомат с газированной водой: по одной копейке –газированная вода, по три – с сиропом. В одной семье –парнишка одних лет с Марком, радиолюбитель. Мы с ним подружились. Были однажды на озере-котловане, купались. Оказалось, мы молодцы по плаванию, особенно Марк.
Гостили в селе у Ксении Андреевны, жены брата папы. Брат папин погиб в 1945 году. Хата белая, пол глиняный, керосинка. Туалет – в кустах. Баньки нет. Зато сады роскошные. Поспевала черешня, уж мы её поели. Много прудов, и в каждом – лягушачий хор. Вареники… а мне хочется домой.Там горы и леса, скала и речка. Там друзья…домой, домой…


     Пасха…
нет, не красный день календаря, а всегда отмечали. Настроение – праздничное. Как-то очень легко, просторно, радостно. И всегда Пасха - солнечная, радостная, с капелью, лужами, первой травой, первыми цветами.
Всё, что делает мама,  значимо, таинственно, интересно.Накануне мама красит яички в луковой шелухе, в веничном отваре. Печёт пироги, кулич. На столе – конфеты. В доме только что побелено, свежо, уютно, тепло. Скатерть, вышивки, занавески, дорожки. Стол накрыт всякими вкусностями, он совсем необыкновенный. В доме голубовато-золотистый свет, и сам дом – весь неземной, воздушный.
С утра ходят ребята с мешочками:
-Христос воскрес!
-Воистину воскрес!
Хозяйки кто чем одаривают ребят. На следующий день в школе мы друг над другом посмеиваемся:
-Ну что, много нахристосовался?
Пасха – светлая…



    Переезжаем в Ашу. Мне очень не хочется. Здесь остаются мои друзья,лес, горы, речка, скала. Маму на работе упрашивают остаться, папа не хочет переезжать. Но дом уже продан. Складываемся. Дядя Гриша Галаев на маленьком автомобиле
перевозит понемногу вещи. А их набирается немало.
Пришла бортовая машина. Грузим дрова, доски. Помогают Витя Рыжов, Саня. Мы взбираемся наверх. Поехали…
 
       Сентябрь, начали учиться. Надо перегнать корову с телёнком. Приехали в Миньяр, папа вывел корову, привязал телёнка – погнали. Папа немного проводил. Гоним корову с телёнком, уже поздним вечером мы – на Дубовой горке, животинка во дворе…



…каждый год я приезжаю в Миньяр.
В сердце моём  грусть, неизбывная…
другая улица, другие люди, а Речка и Скала те же, как и много лет назад…
…никогда мне не вернуться…

…каждый год я приезжаю в Миньяр…
*на фото - работа автора