Ротмистр Ржевский. Бал у Кочубея. 06. 1819

Бал во дворце графа Кочубея был в разгаре. На Царское Село уже легла прозрачная июньская ночь, в зале горели свечи, заезжая итальянская труппа устала петь, а публика, отужинав, перешла к мазурке. Ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка Ржевский вышел на ротонду, вдохнул свежую прохладу, настоянную на запахе поздней сирени, смешанном со сладковатым, дурманящим ароматом чубушника. По Иорданскому пруду в легкой туманной дымке величаво плыла пара лебедей.

Пора было возвращаться в расположение полка. Пусть молодые поручики резвятся с царскосельскими девицами, добиваясь их расположения. Ротмистр был уже в изрядном для гусара возрасте: двадцать девять - не шутка, если за плечами Отечественная война и Заграничные походы 1813-14 годов, партизанская слава и два Георгия.
 Давно утомили бесконечные попытки дородных маменек и обеспеченных папаш пристроить своих дочек в качестве невесты к обласканному двором блестящему офицеру, и атаки самих маменькиных дочек.
Стали утомлять приглашения на балы и офицерские попойки. Вот литературные и музыкальные салоны, встречи у Карамзина, прогулки пешком и верхом по окрестностям - это еще радовало ротмистра.

И, конечно, служба: его эскадрон недаром считался лучшим в полку. Он слишком хорошо знал, к каким потерям приводят недополученные в учении уроки выездки, меткоой стрельбы, недостаточное умение рубиться на скаку и в пешем строю. А терять своих орлов в будущих войнах он не хотел. Хотя ошарашенная Европа на время притихла, но Кавказ постоянно тлел, и непонятно было, не науськает ли неугомонная Англия кого-нибудь из восточных соседей на границы Империи.

За спиной негромко скрипнула дверь, прошелестели легкие шаги. Ржевский настороженно оглянулся: к парапету ротонды подошла фрейлина императрицы Екатерина Бакунина. Ротмистр облегченно вздохнул: "По крайней мере, не очередная дура…". Катенька была прекрасно образована - ее отец, Павел Петрович, был в свое время председателем Императорской Российской Академии.

Она дружила с Жуковским и Карамзиным, брала уроки живописи у молодого талантливого Александра Брюлло, и сама неплохо писала портреты. Юный Пушкин, очарованный ее красотой еще в Лицее, куда она приходила навещать брата, посвящал ей стихи - и был, несомненно, прав: Катенька была очаровательна. Тонко прописанное лицо, приветливый взгляд, гибкий стройный стан, безупречный вкус - всё это привлекало внимание молодых повес и солидных вдовцов, но Катенька даже в свои без малого двадцать два года не спешила с замужеством.
Со Ржевским она не раз виделась на вечерах у Карамзина, и конечно, ротмистр был с ней знаком.

- Ваше высокоблагородие, ну и как вам бал?
- Ах, Катенька, оставьте это титулование, мы с вами в равных чинах, а ваше жалованье в разы выше.
- Ну, такой же титул только у камер-фрейлин, а жалованье почти всё на обязательные наряды уходит, как, впрочем, и ваше - на мундир, лошадей…
- Вы правы. А бал? Скучно, как всегда. Но вы - его украшение: танцевали прекрасно, очаровательны неописуемо: легки, воздушны, и наряд хорош - у вас безукоризненный вкус.
- Ах, ротмистр, вы всё же сердцеед, недаром невесты по всему Царскому о вас шепчутся.
- Ну что вы, Катенька! Я правдив, как всегда. Да вы у Кипренского спросите - не зря же он ваш портрет писал! А Саша Брюлло, что вам уроки дает? А кто наше юное поэтическое дарование, Сашку Пушкина, с ума свёл своей красотой? Не вы ли?
- Ржевский, не смущайте беззащитную девушку, а то покраснею. Смотрите, лебеди в пруду! А вы хотели бы вот так, как они, плыть по глади вод, вдвоём с подругой?
- Да вы что, Екатерина Павловна! Лето еще в самом начале. Ладно, мне не привыкать реки вброд переходить и весной, и осенью, да и гнилой европейской зимой в тринадцатом приходилось - по самую… седло в ледяной воде… А с подругой - нет, увольте. Раньше начала июля - ни-ни! Простудить боюсь. Вот в июле, если не возражаете, я вас на море приглашу. На Балтике такие укромные уголки есть между Петергофом и Ораниенбаумом в камышах с мелким тёплым песочком и прогретой водой на мелководье - можем плавать, как эти лебеди, без мундиров и кринолинов. Ну, вы же читали Руссо о естественности и близости к природе… Замечательно излагает, хоть и француз!
- Ротмистр, да что вы себе позво… Ой!
Большой майский жук с гудением ударился в открытую ключицу фрейлины и свалился в глубину смелого, специально для бала, декольте.
- Ржевский!!! ну сделайте же хоть что-нибудь! он кусается и ползёт там! Ай…ай!
- Так выньте его!
- Руками? он же страшный! ни за что!
Ротмистр вздохнул, оглянулся на окна - в зале уже тушили свечи, публика разошлась и разъехалась по домам. Подошел вплотную к фрейлине и одним движением сдвинул декольте до талии, поймал жука и отбросил в сторону. Жук, недовольно жужжа, улетел.
- Что… что вы делаете??? - задохнулась Катя.
- Выполняю вашу просьбу о помощи. Ведь он вам мешал?
- Мешал… И кусался. Вот тут и тут!
- Сейчас поцелую - и всё пройдёт! Ну, как?
- Про… Прошло-о-о! А что с платьем делать?
-Можно подтянуть, конечно, но комары не на шутку разлетались; наверное, все ножки вам искусали, а так - платье в пол.
- Но ведь я мёрзну!
- Ну, это мы сейчас исправим! - ротмистр скинул ментик, набросил Кате на плечи, обнял под ментиком, ощутив прохладу девичьей кожи.
- И вправду, замёрзла. Сейчас согреешься!
"Прозрачны волны покрывала
Накинь на трепетную грудь…" - тихонько, на ушко, пропел Ржевский.
- Да, это Коля Корсаков романс написал на пушкинские стихи.
- Ну, значит, не один я заглядывался на вашу фигурку! Теплее?
- Да! У… тебя… такие тёплые ладони, такие уверенные…
- Ну, я обязан быть уверенным; если командир говорит "может быть" - это не командир.
- А если "может быть" говорит женщина?
- Это значит "Да!", Катенька.
- Тогда, может быть, мы съездим на море…

Небо посветлело окончательно. Где-то далеко загорланили петухи, из Софии раздались звуки горна: играли зарю.
- Катюша, мне пора к построению. Дай-ка я тебе подтяну платье, а ментик - прости, заберу!
Переправив Бакунину через закрытую на ночь калитку в Екатериненский парк, Ржевский попрощался с фрейлиной. Катенька, поцеловав его на прощание в щеку с уже прорезавшейся за сутки щетиной, побежала в свои фрейлинские апартаменты, к Камероновой галерее, а ротмистр бросился аллеями по диагонали к выходу из парка, к казармам на Волконской улице.

_______________________________

Илл.: Екатерина Павловна Бакунина. Художник О.Кипренский. 1813 г.