Книга Корешей. Книга ЖУК. Глава 35

Ночь перед судом невыносима. Надо утром выглядеть огурцом, на потерянную личность не смахивать. Убедительно защитить себя на чужом языке. Какой там сон! В голове строятся трескучие фразы защиты.

Ночь перед судом я пишу в голове речь на суде Майкла Джексона. Есть преступления за которые людей нужно судить. Эти преступления вшиты у любого индивида на уровне подкорки. Езда с не пристегнутым ремнем и «планирование приобретения запрещенных веществ» не относятся к их числу.
Кое-как заснул под утро, а с утра выкрикнули на суд. Ну с Богом! Может вечером дома буду, а?

Погнали, погнали коридорами, лифтами, звоном браслетов, камерами слежения. Половина вертухаев уже знает меня (смешной русский, читает стендап). Люк и другая выброшенная из Кендиленда агентура, внешность Рика Мораниса сделали из меня легенду окружной тюрьмы. Хотя сейчас не сомнительная слава нужна, а удача.

- Эй Рик! Рик Моранис! Как сказать по-русски «сукаблять»?

Вертухаи - глобальные дебилы. В Узбекистане они спрашивали, как будет «сукапилят» по английски. Вертухаи в вечном поиске самоидентификации.
Как и в молодости узбекам по-английски, так и сейчас неграм в рожу по-русски, я вкладывал в перевод всю мощь нереализованной системы Станиславского: «Заткнись, СУКА!»

Загнали в небольшой бокс, человек на шесть рассчитан — если комиссия приезжает. А так — шлеп дверью, шлеп, шлеп — и вот нас уже семнадцать молодых солдат. Четверо жмущихся друг к дружке бледными бройлерами белых, и ревущая толпа разномастных вопиющих негритосов. Если вы хотите выбить из человека любовь к рэпу — поместите его в бокс нашей окружной тюрьмы. Они горланят будто ветераны-артиллеристы. Я не хочу их слушать, но выкрики прорываются, даже если заткнуть уши. Теперь я знаю кто тут кого не застрелил, не изнасиловал и не ограбил. Наверное они будут ржать, если спросят за что тут я .

Ну вот — дождались, дождались — у меня начала болеть башка. Ненавижу всех кто меня сюда засадил за езду с разбитой фарой. Сейчас начнут выдергивать на суд, а я с каждой минутой деформируюсь в жидкий кал. Двух слов складно сказать не смогу.

Началось. Вызывают. Надеюсь, по алфавиту. Так я быстрее выскочу. Негры уходят и не возвращаются. Вряд-ли на свободу, скорее всего после суда гонят в другой отстойник и цепляют на попутный конвой. Конвой на пендос-фене называется «райд». Это типа попутки. Все что тебя куда-то везет называется «райд». Погружение в современный городской сленг полное, ему не видно ни конца, ни края.

Меня все не зовут. Неужели перепутали что-то? Потеряли в бетонном кишечнике «Центра Справедливости». В хате осталось трое неудачников. «Ограбление с Отягчающими» — здоровенный молодой негр с наколотой под глазом фиолетовой слезой. Отчего негры не колят белыми чернилами, думаю я. Еще тут негр-старик, сидит по тюрьмам и пересылкам похоже еще со времен генерала Эйзенхауэра.

Ограбление с Отягчающими беседует со старым негром будто тот вор в законе. Они долго, привычно проклинают белых судей, белых прокуроров и белых терпил. Это у них как «асалом алейкум» - автоматический хендшейк, как у компа с вайвай роутером.

Замечают, что я белый и осекаются. «Это тебя не касается, братишка, не в обидку» - шелестит старый отрицала.

«Мне ваш импортный расизм похуй — я русский». Негры одобрительно трясут бритыми башками. Ограбление с Отягчающими начинает плакать как бьется с «нечистой силой» уже второй год. Тут. Безвылазно. Какой ужас. Еще не осужден а уже прилично отмотал. Старый авторитет начинает инструктаж. Что и как говорить, где и как преподносить судьям член к рылу. Интересные вещи говорит, но я никак не могу сосредоточиться. Не вызывают.

Уже обед раздали — по бутерброду с потной колбасой. Перед судом бутербродный безлимит — чтоб никто судье на условия содержания не пожаловался. Я сдуру слопал три штуки и теперь надо бороться со сном.

Негры смирились. Сегодня не выдернут. Ждут райд домой. У них серьезные делюги и им не привыкать. Надежды соскочить — зеро. В голове прокручиваются жуткие истории, как маринуют день в боксе, а вечером швыряют обратно в хату к вечернему просчету. Голова болит все больше.

Я смотрю в щелку на засиженный тараканами тюремный коридор. Когда в тюрьме смотришь через щелку в коридор, чувствуешь себя астрономом изучающим спутник Юпитера — Ганимед. Коридор и все остальное за пределами камерами так же далеко как Юпитер. Мой райд на волю зовут преподобный судья Майкл Джексон.

Мимо проходят конвои из суда. Проколотил понт уборщик со шваброй. Дубак раздает остатки бутербродов. Не возьму. Дверь вдруг раскрывается с треском и я почти вылетаю в коридор. Дубак недовольно трясет башкой и указывает черным перстом в угол — отойди. Ковыряет ворох бумаг и пытается выговорить фамилию. Мою. Вылетаю в коридор пулей.

Негр в форме «си-оу» доставляет до развязки коридоров, тут пересадка. Новый райд уже двое помощников шерифов — белые и в парадке. Ну еще бы, такого преступника конвоировать им выпало. Наручники прилаживают. Я уже два месяца сижу, а мне опять наручники на ласты. Супостаты и лиходеи.

Дальше в лифт. Вознеслись. Улыбаюсь шерифам как лох (я хороший, не стреляйте, шерифы). Поднялись на какой то этаж Справедливости — кнопки в лифте обозначены только разными цветами — видимо шерифы плохо распознают цифры.

На этаже втолкнули в камеру. Камера это громко сказано. Большой шкаф и унитаз посредине. Шаг влево. Шаг вправо. Вотер клозет, что называется. Пытаюсь поссать. Кстати, вы умеете ссать с браслетами за спиной? Света почти нет до того лампадка тусклая в потолке. Живописи аборигенской на стенах почти нет, да и разве ж мне сейчас до изучения городского сленга?

Помолиться бы. Если в сторону Мекки — то получается мордой в толчок. Отвернулся. «Господи, Отче мой, сущий на небесах! Ты пошли мне слова правильные, ангелов Своих в защиту дай!»

Дверь разверзлась, выволокли на свет. Я теперь понял для чего эффект. Из темной узкой комнатенки тебя вырывают в ярко освященный зал. По традиции англо-американского правосудия, судья буквально возвышается над залом сидя за гигантским столом на метровом возвышении. Все продумано до мелочей, чтобы смоделировать заседание Страшного Суда.

Запах. Запах американского правосудия ни с чем нельзя перепутать. Суды и тюрьмы тут обычно самые старинные здания в городе. Колонисты их открывали в первую очередь. Суд старинная британская забава, как крикет или охота на лис. Тонны пыльной залежалой бумаги смешались с вековой эволюцией чистящих средств для общественной уборной. Запах американского суда и гражданского общества. Он настолько уникален и неповторим, что можно патентовать в качестве «осквернителя» воздуха для личных авто. Думаю лоеры будут покупать такие пачками. Для них это запах легкой наживы.

Я сегодня в роли грешника, трясусь и щурю глаза от яркого света воссиявшей истины правосудия округа Каяхога. Я похож на извлеченного из под земли оранжевого крота. Рядом — адвокат-грека. Он малоросл и темноволос и, как я смахивает на застуканного за непотребством прыщавого подростка.

Зато Майкл Джексон монументален. Он вовсе и не похож на короля поп музыки. Майкл Джексон сухощавый седой белый старикан, помесь канцлера Бисмарка и командира роты пулеметчиков из заградотряда Лаврентия Берии.

У Бисмарка насморк, он продувает сопла в цветастый платочек в непосредственной близости от микрофона. Колонки «Боз» вывешенные по стенам в подобие долби-систем, ревут как быки на корриде в Памплоне. Оглядываюсь по стенам, стараюсь посчитать колонки. Замечаю флаги армии, флота и морпехов Соединенных Штатов. О черт, чуть не забыл — он же ветеранский судья. Сегодня работаем легенду «спасибо за службу, сынок». Я как-то сразу успокоился, собрался — выплывем.

«Экий Зевс-громовержец» - шучу в ухо адвокату, в надежде, что американский грека помнит кто такой Зевс.

Христос в ужасе отмахивается от меня и косит на микрофон — мой.
Мандраж прошел. Первая волна ужаса от яркого света и величия Бисмарка прошло. Пусть его стол выглядит как немецкий тигр. Надо просто лечь в колею. Дать ему с лязгом прогрохотать над головой и швырнуть противотанковую в затылок, где броня по-тоньше.

Голос Майкла Джексона скрипуч как у постаревшего кастрата:

- Народ Охайоо против Вадима Глобалголеноговага. Присутствует защитник Христосос Муницимилиципалопулосос

Джексон сверлит нас недовольным взором — не англицкие фамилии его напрягли. Понаехали тут понимаешь. Почему у мигратишек не могут быть нормальные имена из четырех букв? Или просто номера?

Мы с грекой кланяемся поясно. Каемся, ваша честь. У меня с детства так — то учительница, то завуч, то директор школы или лидер комсомольской организации, то участковый надзиратель, потом целая плеяда судей — и вот сегодня этот хмырь. Я должен свято верить, что они все лучше меня и желают мне исключительно добра. Даже против моей воли — им-то вон с бугра чай видней будет.

Джексон и грека начали мериться половыми признаками в области владения юридической мумбой-юмбой. Мне, как и водится во всех судах нашей планеты, рта в тот день раскрыть не дали.

Похоже Джексон переболтал Христоса, но и тому удалось провести пару эффектных панчей. Майкл Джексон решил изменить меру пресечения.

«Не сбежишь?» - сурово вопросил он, будто хоть кто-то за всю его многолетнюю практику хоть раз ответил: «Сразу же встану на лыжи, ваша честь»

Я отрицательно махнул гривой. Стенографистка глянула на меня с презрением. «Отвечать надо «да» или «нет» - подсказал мой адвокат.

- Да! Вернее, я хотел сказать «нет», конечно же не сбегу, семья у меня да и вообще..

Преподобный Джексон не дал договорить и продолжил:

- Тебе привяжут на лапку джипиэс маячок. Следующего заседания суда сможешь прождать под домашним арестом. Стоимость аренды маячка двести пятьдесят долларов в неделю, ты принимаешь соглашение, да или нет?

- Конечнож же да!

- Отлично. Два часа в день ты сможешь покидать радиус действия пункта привязки и совершать жизненоважные покупки.

«Еще бы, у вас вся экономика построена так что любые покупки- жизненоважные» - подумал я.

- Да-да. У меня годичный абонемент в зоопарк. Буду ходить с детьми, чтоб не пропал.

Понятное дело этот вброс про детей сработал бы, окажись судья женщиной. Майклу Джексону надо петь о славе пендоского оружия в Афганистане, но пока, увы, до Афганистана никак дело не доходит.

- Запарк так запарк — рассеянно бормочет судья Джексон и хватает дорогой, красного дерева лакированный молоток, символ высшей власти в округе Каяхога.

- А как же с прокурором быть? - робко встряла стенографистка

Торжественная глиссада молотка прервалась. Апоплексическая багровость возникшая на лице старикашки-морпеха очень красноречиво показала «как же быть с прокурором»

Судья оглядел нас троих в поиске козла отпущения. Стенографистка подходила идеально и он обрушивался на нее так, как наверное обрушивался на чертовых комми в дельте Меконга в  юные годы.

- А где он есть этот прокурор?

-Скорее всего в бордовом зале. Там дело МакГиббонса слушают. Изволите пригласить?

- Изволю

Стенографистка сорвалась с места. Грека молча показал мне распечатку моего с Бурмистровым сценария о засилье наркомании в черных гетто нашего графства, и снова сунул ее в портфель.

Я наполнился духом торжества и нагло спросил Его честь:

- А можно вопрос без протокола?

- Джексон впервые за все время внимательно на меня посмотрел и скомандовал будто перед ним был расстрельный взвод:

-Огонь!

-А когда я смогу заполучить маячок в аренду?

-Вечером будешь дома.

Я хотел спросить что-то еще, это было необходимо — установить человеческий контакт, чтоб старик увидел человека перед собой, а не очередную заготовку на привычном конвейере. Но тут в зал ворвался прокурор с бьющейся в его кильватере секретаршей.

-Что тут? Этот?

Прокурор долго рылся в ворохе бумаг из его толстого портфеля. Портфель был типа того, что у Нестора Петровича из старого советского кино про вечернюю школу. Наконец, прокурор нашел в портфеле и меня.

Его лицо помрачнело будто в бумаге было написано, что я тут за серию убийств мирных граждан, а не перегоревшую пару и езду без прав.

- Против изменения меры пресечения возражений нет.

Прокурор пихнул бумаги обратно и не дожидаясь нашей ответной реакции подорвал из зала слушать бордового Гиббонса.

Суд кончился. Теперь и в вотер клозете и в лифте и в коридорах и даже в переполненном неграми отстойнике, где всех мариновали из-за меня, последыша — везде и все мне было похуй.

Втолкнули в переполненный отстойник, звезды и количество голов в ментовских сопроводиловках совпали, и нас начали «развозить» по хатам.

Счастливый и доброжелательный, как молодой Людовик после коронации я шагнул в родной Кэндиленд.

- Ну чо там? - первым спросил Хендерсон — Сколько принес?

- Джипиэс! Ща прицепят! Надо собраться быстрее.

- Джипиэс? Повезло. Не гоношись — минимум две недели будут оформлять.

-Что? Какие нахер две недели? Судья сказал «вечером дома будешь»

-Я тут что, первый день? Никто раньше двух недель с джипиэсом пока не соскакивал на моей памяти

У меня подкосились ноги. Две недели! Я и так тут уже восемь недель без малого!

- Так что же это получается? Обманул судья получается? Разве так можно?

Над моим отчаянием заржал весь Кэндиленд.
Заржал так как никогда не ржал над самыми лучшими стендапами.