Рецензия - Михаил Королюк - Спасти СССР. Инфильтра

В сонме попаданческой литературы, в которой сам увяз надолго и безнадёжно, для меня засверкал прозаик Михаил Королюк. Его цикл «Квинт Лициний: Спасти СССР» громко замаячил в Сети, а позже отметился двумя типографскими изданиями. Писателю пятьдесят четыре года, он военврач по образованию, а нынче биржевой трейдер. Меня подкупил не сюжет, пересказанный сотнями современных фантастов, не идейная составляющая - якобы изменить прошлое страны, а реалии родного Ленинграда второй половины семидесятых прошлого века. Главная фишка автора, на мой взгляд, в том, что он умеет ваять классную прозу и то как он это преподносит читателю, вне всяких похвал. Позже я подробно остановлюсь на этой особенности изложения.

Теперь по порядку: тем, кто читал аннотацию автора, уже многое понятно. Главный герой Андрей Соколов, с помощью попутчика Володи, скромно именующего себя «явление в процессе самосборки», мгновенно перебрасывается в личину восьмиклассника образца 15 марта 1977 года. Начинается подробнейший отчёт своих будней с мироощущением и багажом знаний 53 -летнего человека. Притираться к реалиям новой «прежней» действительности не просто.

"Из плюсов - чудесное перемещение в детство, как и обещали. Мне сейчас  сколько? Мм... Четырнадцать, через пару месяцев будет пятнадцать. Чудный  возраст, здоровое тело, хорошая социальная среда, любящие родители,  полное отсутствие серьёзных проблем."

 А кто сказал, что будет легко? Зато кудесник Володя наделил Андрюшу персональным «интернетом» - брейнсёрфингом. Не надо ходить в публичную библиотеку, всё в голове. Планов громадьё: в истории надо многое изменить и подправить, что и предусматривала сделка с поездным ведуном.

"Итак, сейчас я - рычаг в поисках точки опоры. Я могу перевернуть мир,  но мне нужен патрон, через которого можно продавливать решения. Кто-то  из Политбюро, очевидно, - другие просто не имеют необходимого веса. И  этот кто-то должен мне поверить и быть готов пойти на риск ради идеи. На  большой риск. В идеале - Брежнев, но маловероятно. Андропов? Громыко?  Романов? Или кто-то еще? Надо поднимать воспоминания людей, хорошо  знавших этот состав Политбюро."

С шестой главы появляется вторая линия повествования: от третьего лица. После недолгого привыкания к родным и близким, школьной среде и восстановлению дружеских отношений с девочками, закручивается пружина интриги: герой-одиночка начинает действовать. Меняется расслабленная атмосфера совка, с её обыденностью и неброскими запросами, в игру вступает всевластное КГБ, Комитет партийного контроля, а позже и спецслужбы США. Впереди столкновение героя с противостоящими трудностями, чего обычно ждёт читатель. И подбираюсь к главному, о чём хотел поговорить - экспозиции, то есть изображения времени, пространства и действующих лиц. Поскольку речь в романе идёт о быте и нравах Ленинграда образца 77-го года, то могу сравнивать и оценивать реалистичность по своим воспоминаниям, поскольку родился в 1951 году в городе на Неве. Первое и главное впечатление - правдоподобность, я бы сказал полное отсутствие фантдопущения. В описаниях природы, быта, сотни мелочей из жизни того периода, явных фантазий и особых перекосов не узрел (они конечно имеются, отмечу позже).

Перед читателем живые школьники из семидесятых, а не картонные идеологически зацикленные попки, например:

"Мы приостановились, образовав кружок. Секретарь комсомольской организации школы наклонился к нам поближе и, отбивая ритм взмахами ладони, речитативом начал знакомые строки:

    Обменяли хулигана

    На Луиса Корвалана,

    Где б найти такую ****ь

    Чтоб на Леньку поменять!

    Я  изобразил вежливую улыбку, обдумывая, как бы помягче вправить этому  оболтусу мозги. Пашка заливисто рассмеялся и разродился в ответ другим  образчиком фольклора:

    Прошла зима, настало лето.

    Спасибо партии за это!

    За то, что дым идёт в трубе,

    Спасибо, партия, тебе!"

Мне не так важна политическая картина мира, которой автор уделяет немало времени, не шибко цепляют пространные рассуждения ГГ о экономических прорехах страны или отдельные реляции в духе коммунистических агиток, а бытописание. Описательные приёмы - конёк романа. Как это красиво и метафорично, получается у Королюка. Он умело плетёт нескончаемое кружево слов, ладно складывая предложения в яркую внятную картинку. Мастерски владеет словесной палитрой, не допуская брака и мишуры, так ещё поучиться надо. Отдельный разговор - кулинарная линия романа. Автор явно не равнодушен к главной составляющей человечества, пище и продуктам питания:

"...я окинул взглядом стол. Он был обильным, но простым. Обязательный  оливье в самой большой в доме посудине, салат "Мимоза", винегрет с  сочной квашеной капустой, печеночный торт с выглядывающей между блинами  рубленой зеленью с рынка, сыр, скумбрия горячего копчения и бутерброды с  одуряюще вкусно пахнущей вареной колбасой. Много всяких засолок,  маринованных овощей и грибов. Чувствуется, что к сезонным заготовкам  здесь подходят основательно. Сало! Свое, похоже, с нежно-розовым отливом  у тонкой шкурки и двумя узкими прожилочками темного-красного мяса..."

Язык диалогов насыщен то богато изысканными и витиеватыми дифирамбами, то мурлыкающими и обвораживающими нотками в отношениях с одноклассницами, то  глубоким пафосным наполнением речи, то сухой, порой жёсткой аналитикой или кричащими болью и обидой тирадами. Помимо пищевых изысков, присутствуют две доминанты: взаимоотношения с подружками и стальной речитатив логических цепочек и аналитика спецслужб. Что касается романтических отношений, то автор решительно пресекает читательские фантазии и ставит Андрея Соколова в жёсткую зависимость возрастных табу. Возможно Михаил Королюк слишком много времени уделяет своим симпатиям к одноклассницам, за что автору не раз пеняли диванные критики. Но я не имею ничего против ранней влюблённости, влечению и определённой гормональной зависимости. Смею предположить, что автор реализует на бумаге свои школьные воспоминания, они вполне созвучны моим. Девчонки в жизни нормальных подростков занимают очень много места.

"Покосился на красу класса, которая в этот момент собрала взгляды  всех парней, прогулявшись с тряпкой от доски к раковине. Никакой  вихляющей походки от бедра - чуть томная, но естественная грация и  изящество линий, как на штриховых рисунках Пушкина. Волнительное зрелище  не портят даже инфернальные цвета школьной формы. Намочила,  вернулась, слегка приподнялась на цыпочках и начала, неторопливо  изгибаясь в талии то вправо, то влево, протирать верх выщербленной  кое-где доски, оставляя широкие мокрые полосы. Край юбки, и без того не  очень длинной, лишь до середины бедра, при этом интригующе вздёрнулся на  добрый десяток сантиметров, дав старт необузданному разгулу фантазии. Я  невольно сглотнул и неимоверным усилием воли заставил себя обернуться." 

В главах, отданных спецслужбам, поражает информированность автора в особых методах аналитики и приёмах работы тамошних спецов. На ум приходит мой любимейший Юлиан Семёнов. Та же стилистика: сухой выверенный язык, оперирование фактами, сложные оперативные комбинации, масса спецлексики, вероломные отношения в верхах власти, интриги, заговоры и силовые акции. Налицо устойчивый, выверенный дисбаланс между интеллигентным, внимательным подростком и суровым, жёстким интриганом, спецом по выявлению предателей, вершителем хитроумных планов по коррекции истории. Один эпизод с Чикатило чего стоит! Фантазия Королюка ведёт меня в кремлёвские кабинеты, я слушаю разговоры, которые на самом деле вряд ли имели место, и представьте, верю! Также убедительно, с точки зрения непросвещённого читателя, выглядит турбулентность в штаб-квартире питерской резидентуры ЦРУ и контакты резидентов внешней разведки Возможно, автора консультировал спец из бывших, воспринимается правдоподобно и веско.

"Андропов брезгливо поджал губы, обдумывая ситуацию: "Подсобил же  Ильич с замом... Верхогляд и позёр... Только и может, что на меня  стучать... Но сейчас это удачно сложилось. Если что, можно разменять мой  промах по Калугину на его промах по Полякову..."

- Вот что,  товарищи... Пишите по Полякову на Георгия Карповича ещё один рапорт на  заведение дела оперативной разработки, сразу с планом. И сошлитесь на  то, что у меня есть определённая дополнительная информация по этому...  мм... - председатель КГБ запнулся, подбирая слово, - по этому объекту."

Пора не только указать автору на некоторые промахи, но и защитить его от нападок, вычитанных в Сети. Я прочитал, а вернее прослушал обе книги, благо в Сети такая возможность есть, мастерски исполненная Игорем Князевым. Так вот, я суммирую блошек из обеих частей (третья часть пока пишется, мне автор обещал опубликовать здесь на портале по окончанию работы). «На весь город наберётся максимум человек сто... Да, даже меньше, кто отличит твоё шитье от оригинальных ливайсов». Поскольку сам мотался на «галёру» и знаю местные повадки не понаслышке, ответственно заявляю, отличил бы любой, по фурнитуре и отсутствию полиграфии. Самопалом почти не торговали, себе дороже, я знаю, а из фирмы легко можно было подобрать и «Ранглер», и «Ливайс» или «Монтану». Если уж Соколов такой умница и мастер импровизаций, достаточно было договориться с фирмой, благо языком владел играючи. При фарцовке себестоимость изделия выходила где-то 50-70 рублей, всяко проще, чем шить самому. «Поднимаюсь на второй этаж и выхожу на галерею Перинной линии. Здесь народу поменьше, в основном любители винила. Подхожу к перилам и любуюсь взлетающей в синее небо башней Думы, одновременно продолжая впитывать густую атмосферу торга». По винилу я так скажу: к концу семидесятых «винильщики» перебрались в Апрашку, да и на Галёре на втором этаже не крутились. К незначительным огрехам книг могу отнести очень неровное повествование, но это лечится авторской правкой с разнесением фактуры или ротацией некоторых глав, возможно частичной урезки текста на усмотрение автора. Если у Михаила есть вопросы по этому замечанию, охотно отвечу в письме.

А вот умники с различных литературных порталов, ругают «Квит Лициний» дружно. Одна из доминирующих претензий: «герой-школьник удивительно безлик и вся окружающая их (в том числе и школьная) среда не несёт в себе каких-либо характерных черт эпохи». У Королюка очень даже яркий и хорошо прописанный главный герой. Несмотря на уровень интеллекта, знаний на порядок выше чем у ровесников, он не задаётся, спешит на помощь и свои знаниями охотно делится с окружающими. Он остроумен, коммуникативен, не кичится своим даром, при всём этом стыдлив и застенчив. Перебор с умными диалогами в среде одноклассников и взрослыми, возможно покажется утомительным, но попаданец и должен слегка отличаться от окружающих. Не считаю авторскую трактовку поведения ГГ какой-то режущей сознание и чересчур надуманной. А среда ещё как несёт в себе характерные черты любви к отчизне. Достаточно вспомнить поездку на места боёв под Ленинградом или военно-патриотическую постановку, организованную Соколовым. Обычные учащиеся школы с углублённым английским: фискальничают, пьют вино в туалете, ябедничают, танцуют и робко целуются - всё как у нас в школе, правда с художественным уклоном.

Вторая предъява гораздо суровей: «разве может наш современник в одиночку кардинально изменить прошлое?» Здесь мысль романа очень проста и критики её просто упускают - Андрей Соколов попытался на что-то повлиять, в то время как зажравшийся читатель с печки пинает автора за абсурдность идеи и морализирует о роли личности в истории, являющейся порождением своей эпохи. Это альтернативная история, которую «знатоки» приняли за подлинную. Я вижу здесь победу автора, как художника и пропагандиста. Надежда умирает последней, господа! 

Главная идея цикла прежде всего ностальгия по своему прошлому, которое видится автору, а я с ним солидарен, не таким уж разрушительным и плохим. Прошлое, у которого можно многое взять для нынешнего бытия. Так ярко и интересно разобрать по косточкам наше непростое советское детство, удаётся не многим. А ещё роман о любви...

"- Хорошо-то как, - выдохнула Томка мечтательно. Положила мне на  грудь горячие ладони, умостила на них подбородок, и принялась  разглядывать меня в упор. Потом неожиданно спросила: - С тобой всегда  будет так хорошо?

- Нет, - поморщился я, - только иногда. Но я буду работать над тем, чтобы это «иногда» случалось с нами чаще."

Настоятельно рекомендую, как образец прекрасного владения словом русским. В обход усмешкам помнящих, но постижения истины не познавших, посвящается.