Поселок стрелковой фабрики

       В последнее время без этих поездок по понедельникам вечером в Куркино, к Толику в баню, он уже не мог обходиться: они отвлекали от невеселых раздумий и стали для него настоящим событием. И не только потому, что он уже давно любил баню с хорошей парилкой, после которой к нему всегда приходило ни с чем не сравнимое ощущение легкости, но и из-за совершенно нового для него отношения к жизни собиравшихся там приятелей Толика. Выросшего там же в Куркино и побывавшего, как и сам Толик, к своим сорока годам несколько раз на зоне Гродина, который вместе с Толиком трудился на Митинском кладбище и совсем неплохо там зарабатывал. Променявшего скучную жизнь сварщика на каком-то почтовом ящике на жизнь профессионального каталы Володи, которого все ласково называли «Сынок». И бывшего директора большого продовольственного магазина в центре Москвы Иваныча, совсем недавно похоронившего двадцатилетнего сына, который погиб на Ленинградском шоссе, сбитый пьяным водителем большого грузовика. Уже несколько лет Иваныч промышлял случайными заработками, постоянно мотаясь в Венгрию и Германию и торгуя матрешками, которые он покупал или в Москве на вернисаже в Измайлово, или в Горьковской области и, пряча от таможенников в набитой до предела машине, отвозил в гостиницу под Будапештом, и бошовским электроинструментом, привезенным из Германии для продажи в Москве. С Иванычем он случайно встретился в Коптевских банях несколько лет назад, они подружились, и через него он и попал в этот, поначалу казавшийся ему, выросшему в обычной московской семье и всю жизнь проработавшему в никому не нужной «науке», странным и непонятным, мир совсем не похожих на него людей.
      Вот и вчера был понедельник, и, как обычно по понедельникам, они сидели в бане у Толика, правда, в этот раз вчетвером, без Сынка.
      Баня была новой. Толик поставил ее на месте старой, сгоревшей в прошлом году, за неделю до Нового года.
      Он хорошо помнил тот вечер накануне Нового года. После очередного захода в парилку, как обычно, играли, по рублику, в секу. Он не играл и смотрел через небольшое окно на огород, покрытый слоем мягкого, недавно выпавшего снега, в который они перед этим ныряли, как в неглубокую речку. На улице было темно, и по еле слышному шороху он решил, что пошел снег.
      - Снег пошел, - сказал он, повернувшись к увлеченным игрой мужикам.
      - С чего ты решил? - спросил Толик.
      - Да подойди к окну, посмотри и послушай.
      Толик встал и долго смотрел в окно, вслушиваясь в странные звуки. В этот момент он сообразил, что что-то не так и что звуки, которые он принял за шум падающего снега, раздаются не с улицы, а из парилки в глубине бани. Он резко открыл дверь душевой и, проскочив через нее в парилку, сразу же все понял.
      В парилке, тускло освещенной небольшой, висящей на потолке, лампочкой, уже было темно от заполнившего ее дыма, а в углу возле печки мелькали небольшие языки пламени.
      -Горим! - крикнул он в предбанник и попытался поднять стоявший в душевой бачок с холодной водой.
      Вместе с выбежавшим из предбанника Сынком они втащили бачок в парилку и вылили воду на уже потемневшие от огня доски. Воды в бачке было мало, и они попытались сбить пламя первой попавшей под руку одеждой. Пока они с Сынком безуспешно боролись в парилке с огнем, Иваныч и Гродин успели одеться и вытащить из прихожей на снег три мешка картошки, которую Толик каждый год собирал у себя в огороде, а сам Толик уже из дома звонил местным пожарникам. Пожарная машина из ближайшего, в трех километрах, депо приехала через двадцать минут. Вылезший из кабины пожарник сказал, что у них полупустая цистерна и что насоса для закачки в цистерну воды из колодца у них нет. К этому времени успели загореться висевшие на чердаке сухие, нарезанные ранним летом дубовые веники, и когда стало ясно, что баня сгорит полностью, три полупьяных пожарника стали ломать полусгнивший забор, через который огонь от полыхающей бани мог перекинуться к дому на соседнем участке. Ночь была тихая, пошел небольшой снег, и через час, когда от бани осталась только большое черное пятно и покрытая сажей печка с высокой трубой, пожарники попросили бутылку водки и, с трудом развернувшись, уехали. Минут через двадцать уехал и он. И как обычно забросил домой жившего неподалёку Сынка.
      Еще там во время пожара он предложил всем скинуться на новую баню, но Толик сразу же отказался и весной на месте сгоревшей бани поставил новую, с просторным светлым чердаком, на котором они летом могли играть в карты, а рядом с баней – крытую небольшую бильярдную.
      После того как он попарил каждого по три раза, и они, разморенные, пили на чердаке круто заваренный чай и слушали очередную и, как всегда, обильно пересыпанную матом байку Гродина, он наконец-то решился. Они молча все выслушали и согласились помочь. Даже они, с их неплохими по тем временам доходами, хорошо понимали, что для него означает потеря пятнадцати тысяч зеленых, которые ему никак не хотел отдавать Полынский.
      Разговор получился долгим. Толик и Гродин вспоминали похожие истории, с которыми им на кладбище приходилось сталкиваться чуть ли не каждый день. Решили, что для начала к Полынскому вместе с ним лучше всего поехать Иванычу, двухметрового роста и веса под сто килограмм, и подробно учили его, как говорить с Полынским. Главное – объяснить тому, что деньги лучше отдать по-хорошему, потому что они не его, а точнее не только его, но и их, и что они-то всегда найдут способ получить их обратно. А надо будет и «на счетчик поставят».
      Толик предложил им взять его «БМВ», но, подумав, решили, что и «Форда» Иваныча для первого визита к Полынскому будет вполне достаточно. Не такой уж он и крутой. А в следующий раз, если что, можно будет поехать и на «БМВ», и в другом составе. Он знал, что по вторникам с утра Полынский обычно бывает на месте, и они сразу договорились, в котором часу завтра Иваныч заедет за ним на Войковскую.
      Дорога заняла у них часа полтора. Ехать пришлось через весь город с севера на юг, с Ленинградки на Симферопольское шоссе, а потом, мимо Битцево, Щербинки и Быково, до поселка Стрелковой Фабрики. Всю дорогу Иваныч молчал, слушая радио и иногда тихо ругаясь на не вовремя переключавшиеся светофоры и мешавших ему водителей.
      Пока ехали, он снова и снова пытался понять, как все это случилось и почему все дороги, которыми он шел в своей жизни, в итоге привели его в этот мир - мир досок и мыслей о возможной потере не только своих, но и чужих, и совсем немалых денег.
      Он думал о том, с чего началась эта полоса в его жизни, и никак не мог разобраться. Наверное, во всем виновата судьба. Мы все что-то предполагаем, на что-то надеемся, а решает все случай. В последнее время все события его прошлой жизни переплелись с событиями настоящей жизни в какой-то плотный клубок, который ему никак не удавалось распутать.
      С Полынским около года назад его познакомил Марик, с которым когда-то в самом конце войны, году в сорок четвертом, после их возвращения в Москву из эвакуации, за одну парту в первом классе случайно сел его младший брат. Евгений Георгиевич, отец Марика, один из первых советских цеховиков, начавший после войны торговать левым лесом, через своего сына познакомился с его мамой и почему-то проникся к ней таким безграничным доверием, что попросил ее (совершенного чужого для него человека) спрятать сберкнижки на предъявителя и драгоценности, которые из-за их «особого» происхождения боялся держать у себя дома. Так, где-то в конце сороковых годов, все это богатство было спрятано в банках и зарыто в сорока километрах от Москвы на дачном участке с домиком, в котором в то время круглый год одиноко жил муж погибшей в самом начале войны сестры его мамы. Зарытые в землю за стеной домика банки пролежали там около сорока лет, до восемьдесят третьего года, когда они с помощью того же Евгения Георгиевича, который прислал рабочих и помог недорого купить все, что им было нужно для стройки, сломали старый домик и на его месте построили новый.
      За прошедшие с того времени годы Марик несколько раз обращался к нему с просьбой снять деньги с оставшихся ему в наследство от отца сберкнижек на предъявителя, которых, со слов его брата, у Марика с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Но, тем не менее, Марик по-прежнему продолжал жить вполне и вполне нормально, практически ни в чем себе не отказывая.
      И поэтому именно Марика он вспомнил полгода назад после поездки Иваныча в США, где он купил на продажу три машины. С одной из машин проблем никаких не было. Ее Иваныч привез «под заказ». А две другие, после, естественно, «левой растаможки» зависли. Ожидание постепенно становилось все более и более неприятным, и тогда он решил помочь Иванычу, и предложил «Тойоту» Марику. Тот сначала поломался для виду, но в конце концов, хотя и мог сразу же рассчитаться сполна, согласился на очень выгодный для себя вариант – в кредит, с выплатой долга по частям в течение полутора лет.
      Потом он через Марика свел с Полынским одного из своих приятелей, с которым часто играл в бридж после знакомства во время двухнедельного отпуска в пансионате «Березки». Он знал, что после смерти отца у Марика осталась какая-то доля в нескольких торгующих пиломатериалами магазинах, в одном из которых, в районе Подольска, Полынский и хозяйничал на правах партнера. К сожалению, он тогда не догадывался, что к тому времени Марик полностью растерял свой авторитет и все старые отцовские связи и реально не контролировал работу все еще формально частично принадлежавших ему магазинов.
      В течение нескольких месяцев его приятель-бриджист продал через Полынского несколько вагонов досок. Вагоны с досками Полынскому приходили из Балахны с большого бумажного комбината. Древесину, из которой комбинат делал бумагу, покупали в Карелии, частично расплачиваясь за нее наличными. Наличные можно было получить только через доверенных людей, которые продавали часть полученных комбинатом из Карелии досок. Полынский разгружал вагоны, около двух недель продавал доски и полностью за них расплачивался. Дело шло гладко, и все были довольны. Он в этом деле никак не участвовал и никаких своих денег в этот «бизнес» не вкладывал. Он только надеялся, что дополнительные доходы Полынского от продажи пиломатериалов помогут каким-то образом Марику быстрее рассчитаться с ним за взятую в кредит «Тойоту».
      Однажды, совершенно случайно, он оказался свидетелем разговора его очень близкого друга Стаса со своими знакомыми ленинградцами, которые рассказывали о недавней поездке в один из леспромхозов в Карелии. И, видно, в этот момент в его голове что-то щелкнуло, и карусель закрутилась.
      Стас знал о его контактах с Полынским и сразу же предложил ленинградцам подумать о возможной продаже через Полынского леса, который они покупали в Карелии. Тут же договорились о том, что через неделю Стасу по факсу из Ленинграда пришлют конкретные предложения, которые можно показать Полынскому. Ленинградские знакомые Стаса сразу же, правда, предупредили, что Полынский должен иметь дело только с ними и что о леспромхозе ему совсем не обязательно знать. Кроме того, оговорили и минимальный объем поставки – четыре вагона и полную оплату до отправки вагонов из Ленинграда.
      Прошло несколько дней, и он поехал к Полынскому. Он знал, что предложение ленинградцев заинтересует Полынского.
      -Ну что? Будешь брать?
      - Надо подумать.
      - Думай, только недолго. У них есть и другие варианты. Но имей в виду, что брать надо, как минимум, четыре вагона и не на реализацию, а с предоплатой.
      - Да у меня денег сразу таких не найдется. Может, в долю войдешь?
      Он заранее знал, что Полынский не согласится на предоплату и был готов к этому предложению.
      - А сколько я должен вложить в это дело?
      - Я думаю тысяч пятнадцать. Но это мы потом уточним. И передай им, что ничего за глаза покупать я не буду. Если договоришься, то поедем в Ленинград. Если доска хорошая, то там же, после отправки, можно будет и деньги отдать.
      - Хорошо. С ленинградцами я свяжусь, но мне тоже нужно подумать и кое с кем посоветоваться. Таких денег, как ты понимаешь, у меня нет. Может быть, удастся найти кого-то, кто согласится войти в долю, или у кого-то занять. И мне заранее нужно знать, когда ты сможешь полностью рассчитаться со мной.
      - Тут проблем нет: через месяц после того, как доски будут у меня.
      - Тогда все, я поехал. Через несколько дней я или подъеду, или позвоню.
      Через два дня он позвонил Полынскому. Как он и рассчитывал, предлагаемые ленинградцами цены с доставкой на место, того полностью устроили. А когда он узнал, что проблема с деньгами решаема и что вагоны уже находятся в Ленинграде, попросил согласовать с ленинградцами день, когда они смогут все посмотреть на месте и там же договориться обо всем окончательно.
      - Свяжись с ними сегодня и скажи, что мы можем выехать к ним на машине хоть завтра.
      На том и расстались.
      Спустя несколько дней водитель Полынского на его черной Волге отвез их в Ленинград. Ехали ночью и утром уже были в назначенном месте на каком-то большом и, видно, когда-то закрытым заводе с подъездными путями, на которых уже стояли вагоны с досками.
      После того, как он познакомил встречавших их ленинградцев с Полынским, и Полынский придирчиво осмотрел все четыре вагона, они поднялись на третий этаж и через пустую большую приемную прошли в кабинет главного инженера. Там Полынский подписал нужные документы и отдал одному из ленинградцев заранее приготовленный пакет со стодолларовыми купюрами. Отметив заключенную сделку неплохим коньяком и пожелав ленинградцам удачи, они сели в машину и в тот же день были уже в Москве.
      Вагоны из Ленинграда пришли через несколько дней, а когда еще через неделю он приехал к Полынскому, то увидел, что досок в магазине уже не осталось.
      - Быстро. Рассчитаемся?
      - Мы же договаривались через месяц.
      - А почему не сейчас?
      - Да все взял хороший знакомый. Он дом начал строить. Обещал деньги отдать через пару недель.
      - Ладно. Я подожду. А проблем не будет?
      - Да какие проблемы. Не волнуйся. Через пару недель полностью рассчитаюсь.
      - А может, часть сегодня отдашь?
      - А тебе очень нужно? Потерпи несколько дней.
      - Потерплю. Куда мне деваться.
      Прошло две недели, месяц. Полынский молчал. Застать его по телефону никак не удавалось, в голову лезли разные мысли, и он без предупреждения поехал в поселок Стрелковой Фабрики.
      Попал туда около десяти, но Полынского на месте не было. Через пару часов он появился.
      - Ты куда пропал? Звоню, звоню, и все впустую.
      - Да мотаться много приходится. Куча проблем навалилась.
      - Деньги приготовил?
      - Пока нет. Придется еще подождать несколько дней.
      - Сколько?
      - Дней десять. Не больше.
      - Ладно. Приеду через десять дней. Но имей в виду, что ты меня сильно подводишь, могут быть неприятности.
      Не попрощавшись, он повернулся, сел в машину и уехал в Москву.
      Прошло десять дней. Денег нет. Прошло еще десять дней. Денег опять нет. И тут, наконец, он понял, что сам он никогда денег с Полынского не получит.
      Разговор со Стасом ничем не помог. Надежды на Марика исчезли давно. И тогда он решил рассказать обо всем этом своим новым приятелям в бане и попросить у них помощи.
      --------------
      От всех этих невеселых воспоминаний и грустных мыслей его оторвал Иваныч.
      - Пора просыпаться. Мы уже подъезжаем.
      - Ты подожди меня в машине, я скоро.
      По крутой лестнице он поднялся наверх и через открытую дверь кабинета Полынского увидел сидящую за столом женщину – полноватую, одетую с претензией, молодящуюся брюнетку средних лет. Она оказалась заочно знакомой с ним женой Полынского, и на его вопрос, где можно найти самого, сказала, что сейчас он на стройке их нового дома и подробно объяснила, как туда можно проехать.
      Через полтора километра они свернули с шоссе и еще через десять минут подъехали к небольшому озеру или пруду, на берегу которого стоял большой, но еще не достроенный дом. Не подъезжая к дому, они остановились.  Он вышел из машины и пошел к стоявшему у дома Полынскому, который с удивлением смотрел на незнакомый ему «Форд».
      - Здравствуй, Михаил Николаевич. Неплохо устроился.
      - Ты за деньгами приехал?
      - Да это не я приехал. Меня привезли. Тут с тобой поговорить хотели, подожди минуту. На всякий случай, его зовут Александр Иванович. Он тебе все объяснит.
      Он повернулся и пошел к уже вылезшему из машины Иванычу.
      Минут через десять Иваныч вернулся, молча завел двигатель, развернулся и поехал обратно, а Полынский с задумчивым видом остался стоять рядом с домом. После того, как выехали на шоссе, Иваныч повернулся к нему:
      - Он вроде бы все понял и обещал позвонить тебе на этой неделе.
      - А подробнее можешь?
      - А зачем? Ничего интересного. Он мужик тертый и все сразу же понял.
      - Ну ладно. Спасибо. Буду ждать до конца недели. Если он не объявится, в понедельник будем решать, что делать дальше.
      У первой же станции метро они попрощались, и он поехал к Стасу в больницу.
      Выйдя из метро, он купил нескольких яблок и груш и плитку хорошего шоколада, и ставшей за полгода привычной и хорошо знакомой дорогой пошел в голубой корпус больницы.
      Ни в среду, ни в четверг никто не позвонил. Ожидая звонка, в эти два дня он все время был дома, никуда не ездил и никому не звонил. И только вечером в четверг около шести часов, когда стало ясно, что уже никто не позвонит, он вышел из дома и с тяжелой душой поехал к Стасу в больницу.
      В пятницу, в одиннадцать утра, позвонила жена Полынского.
      - Я в курсе ваших дел. Миша рассказал мне о вашей встрече с ним в понедельник. Скажите вашим друзьям, чтобы не беспокоились. Я не звонила вам раньше потому, что у нас самих большие проблемы. Его во вторник забрали. Надеюсь, что не по вашей наводке?
      - Вы с ума сошли. Нам-то зачем это нужно? Свои проблемы мы можем решить сами, без всяких ментов. А как забрали? И почему?
      - Остановили менты. Нашли в бардачке пистолет. Чей? Откуда? Где разрешение? Разрешения нет. Поехали в Подольск разбираться. Три дня прошло. Домой не отпускают. Все разбираются. Судом грозят. Нам кажется, что они заодно с нашей «крышей». А те совсем обнаглели. Им уже пятнадцати процентов мало. Требуют двадцать пять. Разборки, угрозы. Вот и пришлось пистолет купить и возить его с собой в машине. Они об этом узнали и, видно, настучали ментам. Сейчас от ментов откупаться нужно. А денег нет.
      Я у него была вчера. Он просил позвонить и помочь. Он хочет продать кое-что с базы: пару станков, грузовик или автобус. Может, кто-то купит. Тогда и деньги будут, с вами рассчитаемся.
      Он понимал, что пока Полынского держат менты, ни Стас, ни его куркинские друзья ничем ему не помогут. Все попытки что-то продать из того, о чем говорила жена Полынского, быстро закончились неудачно. Время было такое, что никто не хотел ничего покупать, да и лишних денег ни у кого не было.
      Раньше у него никогда не было никаких долгов, и мысль о невозможности вернуть лежащему в больнице Стасу взятые у него, по сути дела, под честное слово деньги не выходила из головы и отравляла его, ставшую совершенно невыносимой жизнь. Он много времени проводил в одиночестве дома, бесцельно слоняясь по коридору между кухней и комнатой, не пытаясь чем-то заняться.
      Из-за растущей в нем пустоты и какой-то обреченности он постепенно совсем перестал ездить к Толику в баню и стал реже бывать в больнице. Он знал, что и там, и там его ждут, и хорошо понимал, что так не годится, но ничего не мог изменить, и это осознание собственной слабости еще больше угнетало его.
      Прошел еще месяц. Лето кончилось, и наступила дождливая осень.
      Ему было тоскливо и одинок, жена улетела к сыну, а Стас по-прежнему находился в больнице, и прогнозы врачей с каждым днем становились все более и более мрачными.
      Как-то утром, после очередного пустого воскресенья, когда он был дома один, в квартиру позвонили. Он открыл дверь и увидел стоящего на лестничной клетке шофера Полынского. Тот молча протянул ему какой-то пакет и сразу же ушел. В пакете лежала толстая зеленоватая пачка стодолларовых купюр.
      Он понял, что Полынского выпустили и тот сумел что-то сделать, и наконец-то все кончилось и что он должен поскорее забыть о Полынском и поселке Стрелковой Фабрики, и вообще обо всей этой истории, полностью выбившей его на несколько месяцев из колеи привычной, хоть и не очень спокойной, жизни.
      Он сразу же позвонил Стасу и Иванычу, оделся, спустился в гараж, взял машину и привычной дорогой поехал в больницу, а оттуда, не заезжая домой, в Куркино, к Толику в баню.