Рецепты молодости

      Собрались просто так, без особого повода. Сидели долго, выпивали, закусывали. Чем больше закусывали, тем тише становился разговор за столом, и когда говорить уже было не о чем и всё чаще и чаще стали поглядывать на часы, Андрей предложил пойти покурить.
      Они вышли из комнаты на террасу с большими окнами с трех сторон и сели в удобные кресла-качалки у низкого покрытого черным пластиком стола, на котором стояли сделанные хозяином дома высокий керамический подсвечник с толстой красной свечой и пепельница причудливой формы.
      - Давно тебя не видел, - улыбнулся Андрей и протянул ему красную пачку Marlboro.
      - Спасибо. Я такие крепкие не курю. Горло потом болит. Хочешь мою?
      - А что у тебя? Virginia Slims? Ultra-light? Да еще с ментолом? Спасибо, - отказался Андрей и добавил:
      - Куришь всякую гадость, а выглядишь хорошо.
      - Это загар. Недавно на Арубе были неделю.
      - Да нет. Не в загаре дело. Тут что-то другое.
      - Ерунда это все. Тебе показалось. Сходи к окулисту.
      - Ничего мне не показалось. И со зрением у меня все в порядке. Не веришь, у Элки спроси.
      И добавил, уже без улыбки:
      - Может секрет какой знаешь? Поделился бы.
      - Ну вот. Приехали. Секрет ему подавай. И еще на блюдечке с голубой каемочкой. Секретов, сам понимаешь, никаких у меня нет, но кое-что могу рассказать.
      - Только мне или всем?
      - А ты пойди гостей спроси. Их это волнует? Мне кажется, им уже все до лампочки. И скажи, что лучше без жен. Им это будет неинтересно, да и пусть отдохнут хоть немного от нас.
      Андрей докурил свою Marlboro и ушел в дом, а он зажег забытой Андреем зажигалкой свечу и остался сидеть на террасе.
      На улице было темно, только одиноко горел на высоком столбе фонарь, едва освещавший небольшой участок дороги.
      Слева от фонаря за деревьями были видны очертания соседнего дома с темными окнами. Моросил дождь, и фары изредка проезжающих мимо машин ярко освещали блестевшую от воды дорогу.
      В голову лезли всякие мысли, и он не сразу заметил вернувшегося из дома Андрея.
      - Идем. Все оживились и готовы тебя послушать.
      За столом ничего не изменилось, только женщины перебрались на кухню, из которой едва доносились их голоса.
      - У нашего общего друга крыша поехала. Или принял больше, чем надо. Секрет ему подавай. Хочет быть молодым и красивым. Как я. Секретов не знаю, а вот парой рецептов готов поделиться. Один я прочел у Бунина. Могу рассказать, а могу прочесть. Решайте сами.
      - Лучше послушать Бунина, чем тебя, – улыбнулся Андрей.
      - Как хотите. У тебя Бунин есть?  - спросил он у хозяина. 
      - Откуда? А что тебе из Бунина надо? Поищи в Интернете.
      - Тогда давай свой компьютер. Так. Ищем. Вот - Бунин. Рассказы. Нашел - «Молодость и старость». Чтобы особо не утомлять, начало я пропущу.
      Долго стояли на рейде в Трапезунде. Я съездил на берег и, когда воротился, увидал, что по трапу поднимается целая новая ватага оборванных и вооруженных курдов - свита идущего впереди старика, большого и широкого в кости в белом курпее и в серой черкеске, крепко подпоясанной по тонкой талии ремнем с серебряным набором. Курды, плывшие с нами и лежавшие в одном мосте палубы целым стадом, все поднялись и очистили свободное пространство. Свита старика настелила там множество ковров, наклала подушек. Старик царственно возлег на это ложе. Борода его была бела как кипень, сухое лицо черно от загара. И необыкновенным блеском блестели небольшие карие глаза.
Я подошел, присел на корточки, сказал "селям", спросил по-русски:
- С Кавказа?
Он дружелюбно ответил тоже по-русски:
- Дальше, господин. Мы курды.
- Куда же плывешь?
Он ответил скромно, но гордо:
- В Стамбул, господин. К самому падишаху. Самому падишаху везу благодарность, подарок: семь нагаек. Семь сыновей взял у меня на войну падишах, всех, сколько было. И все на войне убиты. Семь раз падишах меня прославил.
- Це, це, це! - с небрежным сожалением сказал стоявший над нами с папиросой в руке молодой полнеющий красавец и франт, керченский грек: вишневая дамасская феска, серый сюртук с белым жилетом, серые модные панталоны и застегнутые на пуговки сбоку лакированные ботинки. - Такой старый и один остался! - сказал он, качая головой.
Старик посмотрел на его феску.
- Какой глупый, - ответил он просто. - Вот ты будешь старый, а я не старый и никогда не буду. Про обезьяну знаешь?
Красавец недоверчиво улыбнулся:
- Какую обезьяну?
- Ну так послушай! Бог сотворил небо и землю, знаешь?
- Ну, знаю.
- Потом бог сотворил человека и сказал человеку: будешь ты, человек, жить тридцать лет на свете, - хорошо будешь, жить, радоваться будешь, думать будешь, что все на свете только для тебя одного бог сотворил и сделал. Доволен ты этим? А человек подумал: так хорошо, а всего тридцать лет жизни! Ой, мало! «Слышишь?» -спросил старик с усмешкой.
- Слышу, - ответил красавец.
- Потом бог сотворил ишака и сказал ишаку: будешь ты таскать бурдюки и вьюки, будут на тебе ездить люди и будут тебя бить по голове палкой. Ты таким сроком доволен? И ишак зарыдал, заплакал и сказал богу: зачем мне столько? Дай мне, бог, всего пятнадцать лет жизни. - А мне прибавь пятнадцать, - сказал человек богу, - пожалуйста, прибавь от его доли! - И так бог и сделал, согласился. И вышло у человека сорок пять лет жизни. Правда, человеку хорошо вышло? - спросил старик, взглянув на красавца.
- Неплохо вышло, - ответил тот нерешительно, не понимая, очевидно, к чему все это.
- Потом бог сотворил собаку и тоже дал ей тридцать лет жизни. Ты, сказал бог собаке, будешь жить всегда злая, будешь сторожить хозяйское богатство, не верить никому чужому, брехать будешь на прохожих, не спать по ночам от беспокойства. И, знаешь, собака даже завыла: ой, будет с меня и половины такой жизни! И опять стал человек просить бога: прибавь мне и эту половину! И опять бог ему прибавил. Сколько лет теперь стало у человека?
- Шестьдесят стало, - сказал красавец веселее.
- Ну, а потом сотворил бог обезьяну, дал ей тоже тридцать лет жизни и сказал, что будет она жить без труда и без заботы, только очень нехороша лицом будет, - знаешь, лысая, в морщинах, голые брови на лоб лезут, - и все будет стараться, чтоб на нее глядели, а все будут на нее смеяться.
Красавец спросил:
- Значит, и она отказалась, попросила себе только половину жизни?
- И она отказалась, - сказал старик, приподнимаясь и беря из рук ближнего курда мундштук, кальяна
      - И человек выпросил себе и эту половину, - сказал он, снова ложась и затягиваясь.
Он молчал и глядел куда-то перед собою, точно забыв о нас. Потом стал говорить, ни к кому не обращаясь:
- Человек свои собственные тридцать лет прожил по человечьи - ел, пил, на войне бился, танцевал на свадьбах, любил молодых баб и девок. А пятнадцать лет ослиных работал, наживал богатство. А пятнадцать собачьих берег свое богатство, все брехал и злился, не спал ночи. А потом стал такой гадкий, старый, как та обезьяна. И все головами качали и на его старость смеялись. «Вот все это и с тобой будет», - насмешливо сказал старик красавцу, катая в зубах мундштук кальяна.
- А с тобой отчего ж этого нету? - спросил красавец.
- Со мной нету.
- Почему же такое?
- Таких, как я, мало - сказал старик твердо. - Не был я ишаком, не был собакой, - за что ж мне быть обезьяной? За что мне быть старым?
- Ну, как бунинский рецепт? Теперь ты понял, как быть молодым и красивым - он повернулся к Андрею, отодвинул компьютер и налил себе водки.
      - Ты хочешь сказать, что это про тебя? – спросил Андрей.
      - Ну, ты даешь. Я и первые тридцать лет не жил как человек. Правда, потом не пятнадцать, а все тридцать жил как ишак. К счастью, ничего особенного не заработал и поэтому стеречь потом было нечего. Да и вы ведь жили также. Есть, конечно, один момент: здесь я ни дня не работал, а вы заработали пенсию, но и она не дома у вас лежит, а в каком-то банке. Но думаю, это не так уж и важно. Хотя кто это знает.
      - Это уж точно: никто не знает, – согласился Андрей.
      - Ну что? Если совсем не заснули, могу еще кое-что рассказать. Я эту байку услышал от одного необычного и совсем не похожего на нас человека, с которым, к моему великому сожалению, познакомился слишком поздно – только в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году.
      - Давай, рассказывай. Может что-то умное, наконец-то, услышим. Но сначала еще по одной, горло пересохло, – предложил Андрей.
      - Выходит Бунин - дурак? А ты - умный? Вполне может быть, – пошутил он.
      Все с удовольствием выпили, женщины оставались на кухне, а он пересел в центр стола и снова повернулся к Андрею.
      - В том году у меня появился новый родственник – очень приятный и немного моложе меня. Эдик. Он недавно приехал из Ленинграда, женился и поселился в соседнем доме в маленькой комнате в огромной коммунальной квартире. В детстве он потерял ногу, ходил на протезе и в Москве работал фотографом в Красном Кресте, имел много свободного времени и был, как и я, большим любителем преферанса и покера. Обычно мы играли или у меня, или у кого-то из моих знакомых, а однажды в конце зимы он пригласил меня на покер к Волынским. Волынские жили недалеко в старом деревянном доме в одном из Каретных переулков.
      По дороге Эдик успел рассказать, что Волынские родились и всю свою жизнь провели в Москве и хорошо знали его отца, который часто приезжал в Москву по делам и обычно останавливался у них, в их отдельной двухкомнатной квартире. Отец Эдика давно дружил с Аркадием Владимировичем и Светланой Сергеевной. Эдик часто бывал у них дома. Каждый раз они радовались его приходу и принимали почти как родного сына. У Эрмитажа мы повернули налево, и уже в переулке Эдик сказал мне, что в покер мы будем играть впятером, и что пятым будет один старый знакомый Аркадия Владимировича.
      - А кто? – спросил я.
      - Стасевич.
      - Какой Стасевич? Кинорежиссер? Сергей Михайлович? Тот самый, что про Ленина фильмы ставит?
      - Да нет. Не пугайся, – его отец. Михаил Юрьевич.
      - Ты шутишь? Ему ведь уже около ста.
      - Да нет. Всего восемьдесят восемь.
      - И ты его хорошо знаешь?
      - Да не очень. Вместе иногда играем в покер. Чаще всего здесь, у Волынских, а иногда у него дома. Пару раз я ему чем-то помог. Живет он один в коммуналке в районе Арбата. Ты это место знаешь. Рядом с его домом на углу Гоголевского Институт русского языка. Он говорит, что раньше там была первая мужская гимназия. И он в ней учился. Иногда с гордостью вспоминает ее выпускников: Кропоткина, Сербского, Соловьева. В ней еще Эренбург учился, но его он не любит.
      - А на что он живет? Сын помогает?
      - Да нет. После смерти жены с сыном он вообще не общается. Что-то у них там случилось. Он ни дня при Советской власти не работал. Никакой пенсии у него нет. Живет на то, что осталось от прежних времен. Иногда продает. Недавно я помог ему продать большую серебряную утятницу. А летом мы ходили в Нескучный сад, к коллекционерам. Продали орден, который ему вручили за службу в царской армии.
      Дверь нам открыл Аркадий Владимирович. Из тесной прихожей по узкому коридору мы прошли в большую квадратную комнату, в центре которой стоял стол с зеленым сукном и пять стульев с красивой светлой обивкой и высокими спинками. Над столом низко висел абажур, а против каждого стула лежала кучка старинных костяных фишек разного размера и формы.
      У темного окна стоял худой, высокий, слегка сутулый, но еще крепкий старик с вытянутым чисто выбритым лицом с глубокими морщинами, редкими седыми волосами, аккуратно уложенными в прическу с пробором, и ясными, живыми глазами. На нем была свежая светлая рубашка, темный галстук, тщательно отутюженные серые брюки, джемпер темно-бордового цвета и начищенные до блеска ботинки.
      Он тепло поздоровался с Эдиком и с легким поклоном представился мне:
      - Стасевич, Михаил Юрьевич. Будем знакомы. Рад видеть. Вы наши правила знаете?
      - Надеюсь, что знаю. Эдик мне объяснил.
      - Тогда можем садиться. Эдик! Раскинь, пожалуйста, карты. Выберем места и кому сдавать. Не забудь про Светлану Сергеевну.
      Играли по маленькой в самый простой покер колодой из тридцати трех карт с джокером. Лица всех сидящих за столом были в тени и на не ярко освещенном зеленом сукне видны были только руки, держащие карты и двигающие фишки к центру или от центра стола. Договорились играть до десяти часов, и в восемь сделали небольшой перерыв на чай, который стоя пили в другой комнате из тонких стаканов с серебряными подстаканниками вместе с бутербродами с тонко нарезанной любительской колбасой и ломтиками твердого голландского сыра. Играли молча, не отвлекаясь на лишние разговоры, и за столом можно было услышать только пас - пароль - в темную пять - играю - ответил - плюс десять - с остатком - мне одну - мне не надо - две - мне одну - еще пять - ответил - пас - плюс пять - ответил - плюс десять - с остатком - доставил - пас - доставил - пас - у меня три туза, у меня королевский фулл - цвет - вы выиграли.
      В начале одиннадцатого мы с Эдиком поблагодарили хозяев и вместе с Михаилом Юрьевичем вышли на улицу.
      - Вам ведь в сторону Самотеки, направо? А мне налево, на троллейбус, - стал прощаться Стасевич.
      - Следующий раз собираемся у меня. Как обычно, в семь вечера. И вас, молодой человек приглашаю. Мне понравилось, как вы играете.
      - Не будете возражать, если мы вас проводим до остановки? - предложил Эдик.
      - Конечно, нет. С удовольствием немного с вами пройдусь. Вечер дивный, настроение бодрое. Люблю играть в покер - кровь полирует.
      Мы дошли до бульвара, дождались почти совсем пустого троллейбуса и на прощание еще долго махали рукой уходящему в сторону Арбата троллейбусу с одиноко сидящим у окна Стасевичем.
      Через месяц Стасевич куда-то пропал и объявился только в начале лета. Он позвонил Эдику и пригласил к себе домой.
      - На покер? - не удивился его звонку Эдик.
      - Да нет. По другому поводу. Можете привести своего приятеля. Лучше приходите в субботу часа в два.
      В субботу мы с Эдиком поехали к Михаилу Юрьевичу.
      В кондитерской на Арбате купили коробку пирожных, а в продовольственном магазине на Гоголевском бутылку «Киндзмараули».
      Открывший нам дверь большой коммунальной квартиры Стасевич был очень приветлив, как всегда, красиво одет, подтянут и выбрит.
      - Проходите, молодые люди. Рад вас видеть.
       В маленькой комнате никого не было, и стоял красиво накрытый стол.
      - Прошу к столу. Давайте выпьем за встречу. А потом я вам все расскажу.
      Эдик открыл принесенную нами бутылку и разлил вино в стоящие на столе большие хрустальные бокалы какой-то удивительной формы.
      - Вы принесли мое любимое вино. Спасибо.
      - Какие красивые бокалы, – не удержался Эдик.
      - И мне они очень нравятся. Остались от лучшей жизни. Было двенадцать, теперь только восемь. Надеюсь, что до моей смерти они мне еще послужат.
      Выпили и закусили каким-то необычным, но очень вкусным салатом.
      - Сами готовили? - спросил Эдик.
      - Нет. Не сам. Я так не умею.
      - Купили в кулинарии?
      - Опять не угадали. Подождите, сейчас все объясню. Только не пугайтесь. Месяц назад я женился.
      - Шутите? - не смог удержаться Эдик.
      - Не шучу, молодой человек. Вам это кажется странным? - улыбнулся Стасевич.
      - Михаил Юрьевич! Ведь Вам уже под девяносто. И зачем вам жена? - никак не мог успокоиться Эдик.
      - Да и кто она? Где вы ее нашли?
      - Где нашел? На курорте. В Ялте.
      - И сколько ей лет?
      - Около тридцати. Зовут Валентиной, она родом из Киева.
      - Уму непостижимо. Что вы с ней делать будете? - продолжал удивляться Эдик.
      - А что надо делать? Будем жить вместе как муж и жена.
      - Старый, простите, муж и молодая жена?
      - Я еще не старик.
      - Это как это?
      - Могу поделиться опытом. Можете верить, можете не верить. Я всю жизнь помнил совет своего отца. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, и я впервые собрался в публичный дом, он мне сказал:
      - Запомни сынок. Каждый из нас как родник с ключевой водой. Из него можно пить долго, пока вода в нем не кончится. Чем реже пить, тем дольше в нем будет вода. Но пить обязательно надо. Иначе вода станет тухлой, и никто ее пить не захочет. Поэтому, когда захочется пить, сразу много не пей. Так и с женщинами. Только один раз. Захочешь еще, отложи на завтра. И когда женишься, никогда не насилуй себя и не напрягайся, береги свой родник. Иначе вода в нем кончится быстро, и ты рано постареешь. Поверь мне и не забывай. Лучше пить по стакану каждый день, чем два стакана через день. Так мне советовал мой отец, а ему – его отец. И своему сыну ты посоветуй жить также.
      - Удивительно. Вы так и жили всю жизнь по совету отца? – не поверил Эдик.
      - Так и жил. Поэтому и сейчас еще живу. И, как видите, совсем неплохо. Вам-то уже поздно что-то советовать. Но детям своим расскажите. Не поверят – на меня сошлитесь. Будут жить долго, если, конечно, смогут, как я, себя ограничивать. Это ведь совсем не легко, особенно, когда познакомишься с новой подругой. Всегда хочется понравиться и себя показать. Я своему сыну в свое время все рассказал. Но он оказался слишком умным. Ничего слушать не хотел. И какой он сейчас? Да вы его, наверное, видели. Иногда показывают. Кто не знает, скажет старик, старше меня.
      Через час, когда в бутылке совсем не осталось вина, мы ушли и больше никогда не бывали у Стасевича. Он целиком погрузился в семейную жизнь, перестал приглашать к себе прежних партнеров по покеру и очень редко появлялся в квартире Волынских.
      - Ну, и как вам рецепт Стасевича? Правда, не хуже бунинского?
      - Нормально, - согласился Андрей и поинтересовался: «А что с ним потом было?»
      - Точно не знаю, - ответил я, -  Волынские говорили, что умер он в одиночестве через полтора года. Валентина после прописки быстро сбежала на поиски лучшей жизни. Хоронили его в дождливый осенний день на Ваганьковском, рядом с женой, недалеко от могилы Есенина. Пришли партнеры по покеру. Никого из родных не было.
      Через год мы с Эдиком были на кладбище. На могиле Стасевича вместо обычной стальной пластинки стоял небольшой памятник с надписью: Стасевич Михаил Юрьевич. 6 апреля 1880 – 14 ноября 1970. Вышел на пенсию в 1917 г в должности статского советника. Спи спокойно. Вечно никто не живет.
      — Вот, пожалуй, и все. Никаких рецептов я больше не знаю. Да и вряд ли они нам нужны. Обезьян среди нас точно нет. И какой-то запас живительной влаги, наверное, остался.
      - А сам ты во все это веришь? – не унимался Андрей.
      - Раньше верил, а теперь уже ни во что не верю. Да и хватит об этом. Позови лучше наших женщин из кухни, выпьем за них и за гостеприимных хозяев, которые, я надеюсь, попрощаются с нами словами Жванецкого: «Пришли - спасибо. Ушли - большое спасибо».