В краю пустельги

книга  «Перекрёстки» издана в 2001г., самиздатом
тиражом в 25 экземпляров. В книгу «Перекрёстки» вошл
три моих книги: 1.«В краю пустельги», 2.«Небеса мои
земные» 3.«Банановый город».

«В краю пустельги»(часть первая)
Крутые Берега
Сетушка
Семьдесят семь жил
Я, сын трудового народа
Про;щя
Пова;ды
Фиссагет
Люська

     Прозвенел последний звонок, откружил последний вальс выпускного вечера - прощай, училище! Я уезжал по распределе-нию на работу в самый дальний район. Сам напросился, хотя была возможность остаться в родном городе. «Хочу в деревню!» - твёрдо заявил я в комиссии по распределению. Распределили. Сел среди лета на пароходик, и в путь!  Лайнер речных трасс был неказист на вид, медлителен в движении, удобств, конечно же, никаких, хотя и двадцатый век за бортом. Промучился на палубе ночь, не спавши. Ночью холодно, комары забодали! Сколько ни отмахивайся, не отстают гады: одного прихлопнул, другие не поняли - ещё злей да вредней; а всё потому, что их кругом - как грязи! По берегам всё луга, леса, болота - родные урочища комариные. Ну, промучился бессонную ночь, вот уж вроде бы засветлело в небе - рассветать начало… согреться пытаюсь, освободить озябшее тело от внутренней дро;жы, и я подскакивая на одной ножке, ростираю руки, уши, с надеждой смотрю на восток. Тут пароходик ухнул, затрубил, как слон в зоопарке и, мяукнув напоследок рассерженным тигренком, привернул к берегу, ткнулся в причал, распугивая стайки спящих рыбешек, и прибрежных лягушат. «Приехал, твоя остановка -  Нюксеница» - подошёл ко мне вахтенный. «А мне в Та;рногский Городок» «Ну, придёццэ дергачём!» «Как это?» «А пешадра;лом – ноги в руки и вперёд!». Озадаченно смотрю на матроса, послушно иду к трапу обдумывая услышанное… ну, пешэдра;лом – это понятно, но, почему дергачём? – меня, как говорится заклинило на этом «дергаче;», (по моим городским понятиям «дерга;чь» - это машина с помощью которой тащат другую машину, или, трос который соединяет при этом машины., но что есть ещё и птица дерга;чь…)   «Эй, дерга;чь, чялку оддай!» - вновь озадачил меня матрос с борта. «А-а…ча;лку…а я не…у меня нет.» - я в растерянности гляжу на него, осматриваюсь, ища эту «чялку»… Выручил Сергей Орлов – мой любимый белозерец-поэт, вернее его строки «Пароход покричал-покричал, бросил чалку на мокрый причал...». Я  спрыгнул на берег и отдал чалку, т.е сняв с тумбы верёвку , привязанную к пароходику, бросил её матросу, и остался один-на-один с сумеречным утром, и с комарами (эти кровопийцы всегда готовы!). Река, лес и я. Навстречу – ни огонька, ни людского говора, ни привычного для горожанина, вокзала для приезжающих-отъезжающих, просто деревянные мосточки - причал. Я - единственный пассажир, сошедший в это рассветное речное молчание. Передо мной - круто вверх деревянные ступеньки, пропадающие где-то в кустах. По логике вещей, причал - не просто так. Стало быть, и по этой крутой лесенке иногда кто-то спускается к реке. Надо идти. Рискну! - решительно шагнул я на первую узенькую дощечку. Ну, доскакал горным козлом до верхней ступеньки, вынырнул на крут бережок. Лес налево, лес направо. Воо-он, проблескивают огоньками тёмные заросли - далековато  «дергачём, пешадра;лом... «…и бежит через поля пустые всё пешком дергач, пешком…» - вспомнил и расхохотался – вот как дергачём-то – пешэдра;лом! Спрыгнул обратно , на ступеньку ниже - вровень с краем береговой крутизны. Присел. Над рекой сумрачный рассвет. Темнеет лес стеной по берегам. Полчища комаров, мошкары… Подул лёгкий ветерок. Ночной туман, быстро рассеиваясь, поднимается к верхушкам деревьев, обещая день без дождя. Серый полог облаков на горизонте прорезается нежно- желтыми, бледно-розовыми, жгуче-оранжевыми полосками просыпающейся зари. Вдруг слышу: «кью-кью» - какая-то, довольно крупная, птица пёстрой тенью мелькнула надо мной. Вороны так быстро не летают, - всматриваюсь в густую листву ближайшего дерева-великана. Почти на вершине воронье гнездо. А вот кто его занял? По полёту, похоже, кто-то из соколиных - очень уж большая скорость, да и кто ещё в эту пору охотится. «Эй, там, на сходнях!» - голос мужской доброжелательный, слегка заикающийся:  «Те куда?».  «…сказали, туда ещё автобусом можно» - объясняю ситуацию: я же ещё не доехал. «Нуу, не доождёссе а-автобуса! О-оди;нова в день бы-быват» - высоко надо мной проявился хозяин голоса, с явным сочувствем разглядывавший меня. Я забеспокоился: «А как быть?».  «Аа-ха ждать-дожыда;ть, а т-ты…» - собеседник резко бьёт себя по уху: - «к-комары зза-ара;зы!» - чешет пострадавшее ухо: «Шшас тута по-очьта;рка поо-пойдёт». Я недоумённо таращусь в лицо доброжелателя. «Дда-а, машына – поо-почту возит»- улыбается он: «Е-эсли па-аса-жыров у их нет, ак тибя поо-посадят. А бо-большэ  ак, нее-экак!» - разводит он руками: А ты ково тамока; угледел?» - задирает он голову вверх.  «Птица вон там, в вороньем гнезде, но, вроде, не ворона».  «А-а, это тряа-трясу;чка. Она завсё по чюжым гнёздам».  «А я думал, из соколиных.»  «Ак пра;эльно, из соколиных и есь – пуу-пустельга;. У нас иё тря-трясучкой зовут. Она добычу высматриват не как другие, аха, подви;снет на месте и чяа-аасто-чясто так крыльям машот, машот. Эва-эва, гледи; - сидит, оддал уж добычу, щяс опе;ть в дорогу. Виш, какой баско;й: сам серой, а спинка в тёмную кра;пинку» «Почему сам? Может это сама!?» «Неет, у самочьки спинка и хвост рыжые, и тёмные полосочьки поперёк, тольке щяс иё не увидишь - один он охо;тиццэ». «А она где?» «Она пустякам занимаицце.» «Чем?» - меня рассмешило его объяснение.  «На яйцах, значит, сидит.»  «Кто тут едет?» - крытый голубым брезентом грузовик, подняв облако пыли, остановился рядом. «Ну, вот и почьтарка!» - обрадовался мой собеседник: «Прощевай!».  Кроме меня пассажиров не было. Были два парнишки, примерно одного со мной возраста, может, помоложе. Один за рулём, второй, очевидно, ответственный за почтовый груз. Умеостились все трое в кабине. Им, как я понял, не привыкать - часто приходится попутчиков подбрасывать. Вначале я с любопытством разглядывал всё, что проезжало мимо кабины, т.е., мимо меня. Местность сплошь холмистая, дорога то вверх, то вниз, то через болото, и лесом, лесом... Вскоре глаза устали от зелёного однообразия. Витиеватость дороги, непрестанные спуски- подъёмы утомили сознание, и я задремал под натужное завывание мотора. Вниз - вверх, вниз - вверх...  «Куды, пострелёнок!»- дед ловит меня за рубашонку,  притягивает к себе на колени, ласково гладит по голове: «Надыть Бо;жыньку благодарить и в конце дня и в нацяле.» «Зачем?»- тяну я капризно, недовольный тем, что не удалось незамеченным про-скользнуть мимо вездесущего дедуни. «Ангелы в это самое вре;ме являютцце на поклоненье к Богу, и объявляют все дела и мысли целовецеские». «А откуда им знать про меня? Людей-то вона сколько!» «А у каждово целовека свой ангел-хранитель приставлен Господом Богом. Ангел стоит на страже вверенной ему душы, против нецистово. И потому к нему обра--ацце нужно завсегда;. И не здумай плевацце церез  плецё!» - дед щёлкнул меня по лбу. «За что?» - испуганно закрываю голову руками. «Уснул, ли што-ли?» - голос совсем не похожь на дедов. Вглядываюсь в незнакомое улыбающееся лицо. Оно плывёт среди зелёных кустов (Кошмаар!). Гул мотора, хохот приводят меня в чувство неловкости. «На, пятак-от, приложы;. Уу! Какой шиша;к набил.». Я прижимаю пятак к шышаку;. «Видать, не спавшы?» «Аха, ночью комары заели на пароходе.»  «Хочешь чяю? На-ко, глони горяченьково. Матка чяю дала в дорогу. Пей!». Глотаю горячий чай, наполняясь теплом и благо-дарностью человеческой доброте - человек человеку - друг! Зу-бы клацают о край кружки –это дорога такая - с кочки на кочку, а вода горячая плещется через край попадает за ворот, на колени.  А за окном зелёное раздолье. Августовское солнце пригревает, или мотор нагрелся - в кабине жарко. Дорога, всё так же, ныряет с холма на холм. За всю дорогу не встретили ни конного, ни пешего. «Да, километров пятьдесят отмахали ужэ!» - уточнил водитель. И дрогнуло где- то внутри у меня: «Оо-ой, куда я забрался в поисках романтики!»  «Устал, поди, с непривычки-то? Ты чево едешь-то, пыко, в гости?» - голос теряется в шуме мотора, плывёт за зелёный горизонт. Бессонная ночь, жара и бесконечная дорога сморили меня, но вопрос задан.  …А если Санька Алёшин, то, отец его Алёша, да?» - (о чём это я?) силюсь направить мысли в нужное русло...  «Ак, милушко моё, сразу-то ить фамилий не было, это уж опосля;, как народишку-то поразвело;се, ак стали фами;льницеть А прежде што - было: семьи-ти большы бывали. Вот ростут дети  и у Васи, и у Алёшки, и у кажново Петры;, Павлы. Ну как народились в День какова святова, ак поп так и запишот. А потом-от как, ну как бы, я отлицяти стану, где-ка васины, али твои, к примеру, дети? Вот и крицят по деревне: «Где Санька?» «А цей?» «Да, алёшын!» -отвецяеют.  «Васькин-от, - опять уж отвечают: ..дак, ту;т, а лёшына не;ту. Вот фамильи-то и полуцилисе».  «А Ванька Гусев - он от гуся, што-ли?» - с сомнением гляжу на слегка растерявшуюся бабушку.  «Ой, батюшки-све;ты!» - она бросилась к печке: «Ить пригорело!». Я тяну ноздрями - горелым не пахнет, понимаю, что бабушка  в затруднении, и решил не приставать больше к ней с расспросами, но вечером приступил к деду: «Деда, у Ваньки кто был дед?»  «А ты што не знаш, али забыл? Кузнец он. «Тогда почему Ванька - Гусев?». «Отець у ево Гусев, дед Гусев, поци-тай, все - Гусевы. А пошто тибе?». «Дак, деда, вот если Петро-вы, стало быть, самый-самый первый-то Петр был! А Гусевы – от гуся, што-ли?». Дед изумленно всплеснул руками, залился мелким надтреснутым колокольцем, бабка у стола вытирала глаза передником, всхлипывая от душившего её смеха. «Н-ну, повеселил, внуцёк! Дак, што ты думашь, и Собакины от собаки произвелисе? Ну, дак што ты в но;се-то ковыря;ш? Уж раз у те такие умные мысли, дак и сам догадайсе, ну-ко! Вото, к примеру, Минька Ивашков, а по улошному ево как дразнят?». «Котёнком - начинаю понимать дедову подсказку: «А дед у ево тоже Ивашков, или тожэ котёнок?». «Ну, Силку - деда Силантия то есть, ишо смолоду девки котом прозвали, да так и прилипло, да и пошло по жизни. И не отмытисе им топеря  за дедовы грехи - все евонные внуки так и будут «котёнками», пока сами што-нить не зароботют». «Дак ты на работу едешь?» -голос совсем не дедов, да и тема не та.  «Еду,.. - голос у меня какой-то ватный, сделав усилие, произношу уже более твердо: учителем в школу».  «Приехали!» Я радостно встрепенулся. Машина вы-скочила из  леса и остановилась. Я сидел ошеломленный внезапной тишиной, а ещё больше открывшейся панорамой. Вокруг желтели барханами пески. Ни дороги, ни тропинки, ничего, что хоть отдалённо напоминало бы моему взору об этих нитях живой цивилизации - ни-че-го, ничего такого глаза мои, привыкшие за многочасовую тряску к зелёному мельканию,  не заметили среди зыбучих песчаных россыпей! «Вылезай, приехали! Это - центр»- водитель почтарки весело, выжидающе, посматривал на мою растерянность. «Что вы сказали?» - глаза мои ещё не вернулись из необозримой пустыни, рассудок с трудом воспринимал действительность. «Районный центр, стало быть, приехали» - они с напарником расхохотались. Недоуменно шарю глазами по песчаной пустыне. Аха, вон до-мик... ещё один... высоко на холме - кучка бревенчатых домишек, кругом лес. Возле леса толпятся какие-то деревянные строения; в песчаном  разливе слабо - различимая полоска дороги, и деревянные мосточки, словно паутинки связывающие домики меж собой.
      В наробра;зе, то есть в отделе народного образования меня - специалиста встретили более чем приветливо: напоили чаем, вежливо называли на «Вы». Я и сам себя зауважал - специалист! Со мной считаются! Я нужен здесь! И я не подведу! - В таком бравурном звучании духа, добрался я на попутке до «Крутых Берегов», где мне предстояло жить, работать.