Неподъёмные долги

…Судорогой свело у Галины икры ног уже под утро, когда она собиралась подняться, хоть реви. Но женщина вытерпела, тихо поскулила, крепко сжав губы. Видимо, до крови, потому что во рту почувствовала солёный вкус. «Как теперь ей об этом сказать?»- сороковой год идёт, а семидесятилетней матери, к тому же, незрячей, Галина стыдится. Не так страшны деревенские толки (кому какое дело?), как страх, что семья Сергея проведает. Жена его – семя непогоды. Но та так и ничего не успела узнать.

  Кроме матери, у Галины есть дочь Настёна. В третий класс перешла, умница растёт да по дому помощница. Её отцу Верай зятем стать и в их доме жить не позволила. Выгнала. А парень, выросший в детдоме, ничего за душой не имел. Год, вроде, успели они с Галиной вместе прожить. Когда Миша уходил, она про свою беременность промолчала. За мужем из дома не ушла. Где тот бродит по свету? Может, и в живых-то его уж нет – кто теперь скажет? А Галина? На кого бы она мать оставила? Из поколения в поколение в их доме мужчинам места не было.

  «Дядя Сергей с другой улицы, который нам всегда помогает корма для овец заготовить, картошку весной сажать, осенью копать. Он кто нам будет?- допытывалась иногда Настя. – Просто жалеет нас да, мама?»  Галина отмахивалась от вопросов дочки, отговаривалась словами «бабушка не видит, ты маленькая, мне одной с тяжёлой работой не справиться, вот добрые люди на помощь и приходят».

  Старуха внучку не любит. Иногда Настя пряталась под большой лавкой, но бабка всё равно находила её, вытаскивала и начинала лупить. Мало того, ещё щипала да щипок свой закручивала. Плечи девочки  сплошь «красовались» синяками-вывертышами. Один исчезнет - другой тут как тут зацветёт.

- Снова из-под подушки мои конфеты перетаскала! Муха ты сладкопузая! Вся в отца. Тот тоже до сладкого охоч был!- ругалась Верай. Только без внучки ничего делать не могла. На улицу поиграть не отпускала. Когда приходила к Насте подружка Полинка, девочки между собой разговаривали выдуманным языком, и так настропалились между собой изъясняться, что другие ребята удивлялись, потому что у них медленнее получалось, поэтому можно было ещё как-то понять смысл сказанного. Секрет состоял в добавлении  буквы З к каждой гласной. Поля подмигнёт Насте и говорит: «Ты-зы ны-зы-ря-зяй в озок-но-зо, аза язя по-зо-бе-зе-гу-зу к две-зе-ря-зям. Та-зак мы-зы сбе-зе-жи-зим с то-зо-бо-зой на-за у-зу-ли-зи-цу-зу! У-зу-ра-за!»  Переводится как «Ты ныряй в окно, а я побегу к дверям. Так мы сбежим с тобой на улицу. Ура!»

  Имеющая чуткие уши Настина бабушка хватает у дверей Полю, но убедившись, что это не внучка, отпускает её. А той того и надо: пшик бегом,  ведь подружка успела вылезти в окно и уже ждёт на улице.

  Оставшись одна, Верай потом улыбается. И она ведь была когда-то маленькой. Помнит, как хотелось бежать к подружкам. Просто сидеть пожилой женщине в одиночестве не хочется.

  В баню Верай ходит вместе с Настей. Воду нужную налить, из тазика вылить, спину потереть – это всё внучка. Моется старушка сама, долго расчёсывает свои длинные волосы, какие остаются на расчёске,  всегда собирает и складывает в холщовый мешочек в нише за печкой. «Умру – в гроб положите. Нельзя оставлять или сжигать»,- наставляет она.

  На ощупь много чего по дому делает, даже тесто месит. Тут уж опять без внучки нельзя обойтись. Они вдвоём и ватрушки с пирогами пекут. Настя не только подсобляет, но и учится, приглядывается, запоминает. Картошку полоть – это особый труд: одна слепая, другая малая. Верай, всем на удивление, сорняки с ботвой никогда не путала.

  Так и живут. Галина в магазине почти всегда. Дома мало что успевает.

  Ладят бабка с Настей, лишь бы старая не щипалась. Вдвоём спят. Ну-у, если не считать кошку Сапани. Та, хоть сколько не гони, всё равно влезет, растянется между ними. Настя постоянно просит рассказать сказку. Верай то ли ей лень, то ли так из вредности, может, после того, как хлебнёт из спрятанной бутылочки немного «для бодрости» («подумаешь – пост, водку ведь не из свинины делают» смеётся она), никак не настроится на сказочный лад. Иногда бабка затянет нечто полусонно-бесконечное.

- Пришла на поле корова…

  Настя ждёт, ждёт, а Верай похрапывает.

- Что она там делает? На лугу корова?- толкает бабку в бок внучка.

- А? Что? Траву ест…

  Снова засыпает.

- Бабушка-а-а, неужели она ещё не наелась?- подаёт голос девочка.

- Теперь на луг пришёл большой бык…

  Настя представляет тот солнечный луг, где летают шмели, цветут цветы, корова с быком отмахиваются  хвостами от оводов.

- Наелись они? Что дальше? Бабушка-а-а!- начинает плакать девочка.

- Лепёшек наложили и дальше пошли,- не раз разбуженная старушка уже начинает раздражаться.

  В это время не выдерживает Галина, которой надоело слушать эту околесицу: она тоже хочет спать, тем более, днём в магазин привезли товары. Скрывавшая беременность женщина натаскалась всяких коробок, устала. А тут и дома покоя нет.

- Мама! Перестань издеваться над Настюшей! Зачем ты её мучаешь?!

 В ответ тишина. Вскоре весь дом погружается в сон.

 Но однажды ночью Верай рассказала историю, похожую на сказку, говорила серьёзно, не останавливаясь. Настя слушала, затаив дыхание, не перебивала и вопросы не задавала.
«…Это было осенью, в предзимье. Трое парней из нашей деревни договорились пойти на охоту.  Двое старших по возрасту задумали нехорошее: решили подшутить над третьим, восемнадцатилетним Колей. Тот слыл мягким и послушным, был единственным сыном у матери. Говорят ему друзья: «Ты иди к старой мельнице пока один, у озера расположись. Мы после подойдём. Хворосту для костра набери, кашу  в котле варить начни…» А сами к девкам ушли, смеялись, рассказывая им, как они обманули Кольку: «Пусть узнает, как одному там ночь провести». 

   Парень собрал всё, что полагалось: берданку, оставшуюся от отца, топор, небольшой котёл, соль, спички, пшённую крупу, масла топлёного немного, половину каравая ржаного хлеба, ложку. До намеченного места прошёл десять километров. Ему тут всё кругом было известно – не раз по грибы приходил, малину собирал. Лесная вкуснее, запашистее, чем в огороде.

  Провозился Коля и не заметил, как стемнело. Костёр горел, каша вовсю кипела. А ребят всё не было. У огня стало жарко, Коля снял с себя фуфайку, постелил на дереве, которое давно тут лежало. Сел, задумался. И вдруг послышался страшный шум. Стали с треском валиться ветки, сами деревья, расступаясь, давали дорогу какому-то злобно ревущему большому мохнатому зверю - не зверю, непонятно кому. Тяжело дыша, нечто быстро приближалось к костру. Перепуганный юноша быстро вскарабкался на высокую толстую липу, затаился наверху и глядел во все глаза на это чёрное, притекающее, словно клубок тумана чудище. Достигнув места, где недавно сидел Коля, чудище накрыло фуфайку огромной волосатой, размером с лопату, лапой и вместе с валежником разодрало в клочья. Принюхавшись, обернулся к котлу и той же лапой набрал кипящую кашу, отправил в бездонный рот. Три таких маха и каша кончилась. Котёл отлетел в кусты. Затем настала очередь ружью: хрясть и оно пополам. Повозившись так, существо это подняло голову и увидело наверху Колю,

начало подниматься, обтекая дерево, но не заметило, что у него в ногах сидит маленький, не больше  человеческой ладони, кругленький окатышек с ручками. Как он ими махнёт, прикоснётся к ногам длинношёрстного, тот у-у-ух и срывается вниз. Снова делает попытку достать парня, опять сползает. Так те двое возились, пока не послышался далёкий голос деревенского петуха, предвещающего зарю. Лохматый развернулся и удалился в глубь чащи. Деревья снова встали на свои места.

  Костёр догорел, лишь угли иногда посверкивали под дуновением ветерочка алым цветом. Светлело. Коля спустился вниз, почувствовал сильную слабость, ноги его не держали. С трудом нашёл котёл, черпнул из озера воду, принёс к кострищу, залил его. Подобрал расщеплённое ружьишко, поплёлся  было домой. Но на пеньке заметил того маленького, который его всю ночь спасал. И говорит кроха: «Три дня будешь сильно болеть. Если за это время мать найдёт девушку, согласную стать тебе женой – останешься жить до тех пор, пока она семя твоё в себе не оживит. Но дочку свою тебе уже не дождаться. Прощай!..» 

  Рассказав матери всё, как было, есть и должно быть, Коля впал в беспамятство. У него волосы, вплоть до ресниц поседели. Мать заплакала, чувствуя горе. Но всё-таки пошла искать себе сноху. Нашлась ведь! Пожалела девушка Колю и пришла к нему в дом. Это были мои мать с отцом. Раскрывая, внучка, тайну семьи, знаю, что недолго мне остаётся жить…»

                - 2 -      

    У Маръяновых деньги водились всегда. Но Верай никогда из дома в долг не давала. «Сверху что ли деньги валятся?- самый быстрый был её ответ.- Готов Яков на чужое зариться!»  А Галина людям и под запись в тетрадке у себя в магазине товары отпускала.

  Родила она буквально перед зимой. За новорожденной сестрёнкой с толстым одеялом в руках сбегала Настя и три километра бежала с ней домой. У старой Верай на лице отразилась вся  ни с чем несравнимая гамма чувств: и стыд от соседей, и жалость к дочери, горечь от своей беспомощности, и накипевшая от невысказанных слов злость.  Как быть с дитём, если Галина выйдет работать да ещё магазин перевели на круглосуточный режим.

  Недоношенную девочку назвали Майей. «С Майей жить – маяться и тужить»,- сразу предрекла Верай. Зимой кроху даже в валенок на печи клали. Не плакала: насосётся материнского молока и спит. Выжила. Насте приходилось прогуливать школу из-за неё. Полина приносила свои тетради по вечерам, старалась помочь подружке. Летом Майку они везде таскали с собой. Бабке же не оставишь: девочка начинала ползать, могла ненароком упасть, что-нибудь себе повредить. Однажды играли в Мэке. Суть игры состояла в том, что одни завязывали себе глаза, другие меняли голоса и без

конца спрашивали: «Мы кто? Мы кто?» Про Майку под орешником совсем забыли. Лишь вернувшись домой, Настя спохватилась, побежала к Полине и они бегали вдоль оврага, заглядывали под нескончаемые орешники. Нашли. Девочка спала, не проснулась даже. «И что она такая сонуля? В животе у мамы не выспалась, наверное?»- вертелось у Насти в голове. Ну да ладно. С другой стороны, спокойнее.

  Одно в Майе удивляло: девочка всегда всё и сразу хотела иметь себе… Настино. Ничего нового купить было нельзя – сразу отнимала. Большое, небольшое, стащит, хоть волоком, но носит. Завидовала длинным, как у бабушки Верай, шелковистым волосам старшей сестры. У Майи от рождения волосы не росли. Кудрявилось несколько «кустиков», ни выпрямляться, ни расти не желало. Однажды младшая взяла спички и подожгла косу спящей Насти. Галина успела зайти в дом, спасла дочь. Майя не хотела слышать слов упрёка, возмущений старших. «Мне!» и все дела. Из-под подушки бабки теперь таскала конфеты она. Мало того, девочка любила лазать по крышам, заборам, деревьям. Ловкая, маленькая, взлетала наверх легко и быстро. Смеялась, заливалась. Прозвище, данное деревенскими ребятами «Макака Майка» пристало, не отставало.

  Умерла старая Верай. Тихо ушла. Не поняли, что не дышит уже. После её похорон недолго задержалась на белом свете и Галина. Ушла вслед за матерью. Настя с Майей остались вдвоём. Майя стала хорошеть, телом аппетитная. Парни за ней бегали табуном. Она всех отшивала, хохотала и дразнилась. Окончила десять классов, пошла работать на птицефабрику, яички в коробки складывать. Автобус возил рабочих из села по утрам, привозил по вечерам. Зарплату выдавали вовремя. Чего ещё надо?

  Настя заменила мать в магазине. Выучилась на краткосрочных курсах продавцов первоначальным премудростям. Остальное приходило с опытом и памятью. Встречалась с парнем. Олег с детства любил её, оберегал.

  К Майе присылали сватов. Отказывала всем подряд. В синих глазах прыгало одно озорство. Караваем, который приносили сваты, ударяли столбы ворот, чтобы не смогла никому невеста достаться. Несколько «сухих» несостоявшихся свекровей набралось, а поделать нельзя было ничего.

  Но дело было в другом. Сестрёнка высматривала Настиного парня и однажды влезла в окно к спящему, не постеснялась его родителей. Спросонья Олег сначала не понял – кто прижался к нему. Так Майя отняла у Насти счастье. Пела частушку перед подружками: «Сестра у сестры юбочку носила! Сестра у сестры милёночка отбила!» Забеременела, но родила мёртвого мальчика. Свадьбы не было, в загс не сходили. Жили так, самотёком. Олег ходил опустив голову, смурной, почернел весь. Затем взял документы, съездил в военкомат, подписал контракт и уехал служить в Благовещенск.

Оттуда позвонил Насте: «Выезжай. Жду. Мне без тебя не жить. Я любил, люблю, и буду любить только тебя. Прости!!!»

  Ничего не объяснив сестрёнке, не написав и записки, не взяв с собой ничего, с обычной сумкой, которую обычно брала на работу, Настя улетела к Олегу в часть.

  Осталась Майя одна в доме.Словно потухла синеглазка.Теперь она никогда ни у кого ничего не сможет отнять.