Каждому на Руси памятник - добрый крест

               


Гибель Николая Рубцова, поэта 1936 года рождения.


                ...Где я зарыт, спроси
                Жителей дальних мест,
                Каждому на Руси
                Памятник-добрый крест!
               
                Николай Рубцов
               
     Загадочна и трагична смерть поэта Николая Рубцова. На этих страницах я только приведу факты и свидетельства очевидцев, интервью, взятые вологодским поэтом Александром Романовым, отрывки из книг и стихи самого Поэта, передающие его мироощущение тех лет.

    Да славен будет поэт Николай Рубцов, доколь у нас в России  " Жив будет хоть один пиит!"
   
    Вологодский поэт Нина Васильевна Груздева одна из немногих, кто не писал воспоминаний о Рубцове, хотя они вместе  учились в Литинституте  и были близко знакомы.
    Уже после его смерти она написала стихотворение «Крыша», посвященное Николаю Рубцову, которое многое объясняет.

 «Мы были бездомными, Коля,
Но словно родная семья,
И те, кто не знал этой доли,
К нам не набивались в друзья.
Все вместе ходили мы к Неле –
В семейный налаженный быт,
А после брели еле-еле
В общагу, меня проводить…"

   «… Вы действительно считаете, что все дело в квартире?» – спрашивает у неё вологодский поэт Александр Романов.

– У него уже была семья, – отвечает Нина Васильевна, – жена в Тотьме и ребенок. Вот если бы ему дали раньше квартиру, они все вместе жили бы одной семьей, как все нормальные люди. А так они порознь жили. Он скитался, ночевал где придется, потом стал выпивать.  Он ведь был очень замкнутый, когда трезвый. Его не разговоришь, бывало. Приходили к нему с бутылкой или там, куда он приходил, появлялась бутылка, а закуски не было. В результате его слабый организм стал сдавать. На работу без прописки его не брали. Только в областных газетах подрабатывал, и все. А на это ведь не проживешь, и на гонорар семью нельзя содержать».
 
    Мать Александра Романова, жившая в деревне Петряево, так рассказывала сыну:

 – Только ты укатил в Вологду, а к вечеру, смотрю, какой-то паренек запостукивал в крыльцо. Кинулась открывать. Он смутился, отступил на шаг. «Я к Саше, – поздоровался, – Рубцов я». Ведь его не видела, а только слыхала от тебя, и то, думаю, догадалась бы, что это он. Стоял на крыльце такой бесприютный, а в спину ему снег-то так и вьет, так и вьет. Ну, скорей в избу. Пальтишко-то, смотрю, продувное. Расстроился, конечно, что не застал тебя. А я и говорю ему: «Так и ты, Коля, мне как сын. Вот надень-ко с печи катанички, да к самовару садись...» Глянула сбоку, а в глазах-то у него – скорби. И признался, что матушка его давно умерла, что он уже привык скитаться по свету... 
   Поутру он встал рано. Присел к печному огню да попил чаю и заторопился в Воробьево на автобус. Уж как просила подождать горячих пирогов, а он приобнял меня, поблагодарил и пошел в сумерки. Глянула в окошко – а он уж в белом поле покачивается. Божий человек...

   «Но погиб-то Рубцов как раз тогда, когда расстался с бездомным образом жизни. Может быть, ему не попущено было жить «как все нормальные люди?»
   
    На суде Дербина утверждала, что она задушила Рубцова в целях самозащиты.
Вряд ли этому можно поверить. Задушила знаменитым шарфиком, с которым поэт никогда не расставался. После убийства шарфик этот так и не нашли.

    Судьба Людмилы Дербиной сложилась ужасно, но, терзаемая муками совести, она смогла впоследствии приблизиться к Богу.
   Мария Корякина вспоминает, что Людмила запомнилась ей по одному стихотворению, рассказанному на обсуждении молодых литераторов в Союзе писателей. «Одно из них запомнилось мне особенно, – пишет она. – О том, как люди преследуют и убивают волков за то лишь, что они и пищу, и любовь добывают в борьбе, и что она (стихотворение написано от первого лица) тоже перегрызет горло кому угодно за свою любовь, подобно той волчице, у которой с желтых клыков стекает слюна...

   Виктор Астафьев тогда сказал Рубцову:
– Баба-то – талантливая.
– Ну что вы, Виктор Петрович, – ответил Рубцов.               
  Это патология. Женщина не должна так писать».

  «Только квартиру получил, как к нему приехала эта Дербина и закрутила его... Вдруг такая красавица обратила на него внимание.               
   Естественно, что он не мог к ней быть равнодушен.
   Они подали заявление в Загс, и вскоре должна была состояться их свадьба. Потом, когда она сидела уже в тюрьме, мне очень хотелось встретиться с ней.
Никак не могла понять, как это так могло случиться, что поэт поэта убил».
               
   Последние месяцы он боялся оставаться один в своей квартире и совсем бросил пить. Факт немаловажный, о котором сообщает сама Дербина.
 
   Первым делом, как только получил Рубцов свою квартиру, он установил в ней Божницу.  Дербина вспоминает об иконах как о свидетелях трагедии.               

   Здесь и далее приводятся слова Людмилы Дербиной по книге Николая Коняева «Путник на краю поля» и самого автора книги.
               
   И вот однажды, как Людмила говорит, к ним приходили гости, выпивали, потом ушли, и они остались вдвоем. Тут опять все началось...
   В ту трагическую ночь соседка Рубцова проснулась от крика.               
 – Я люблю тебя! – услышала она крик, который вырвался из груди Рубцова в тот момент, когда нечеловеческая сила затягивала на его шее старенький рубцовский шарфик, словно смеясь над крылатыми рубцовскими строками: «За все добро расплатимся добром! За всю любовь расплатимся любовью!»
   Случилось это в великий христианский праздник – Богоявление Господне, в Крещенскую ночь, в 4 часа утра, когда, по преданию, особенно сильно лютует нечистая сила.               
  «Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал. Набатом бухнуло мое сердце. «Нужно усмирить, усмирить!» – билось у меня в мозгу. Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила...
   Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы. Все они рассыпались по полу вокруг нас. Хотелось одного – чтобы он пока не вставал... Когда опрокинулся стол с иконами, одна из них – образ Николая Чудотворца – раскололась пополам..."
 
   А свою кончину Рубцов предвидел, сейчас это можно сказать с уверенностью. Наделенный мистическим видением будущего, он знал:
 
            «Я умру в крещенские морозы.
            Я умру, когда трещат березы...»

  Это стихотворение было найдено в его рукописях после смерти и сейчас датируется последним годом его жизни. В более ранних стихах тоже тема смерти зимой, в крещенские морозы.

            «Идет процессия за гробом.
             Долга дорога в полверсты.
             На ветхом кладбище - сугробы
             И в них увязшие кресты.

            …Трещат крещенские морозы.
             Идет народ... Все глубже снег...
             Все величавее березы...
             Все ближе к месту человек.

   «Верю, что Господь судит не по внешнему, а по сердечным устремлениям.
   И, конечно, далеко не случайно Он даровал Рубцову кончину в великий христианский праздник – Богоявление Господне. Не случайно прославил его как одного из самых признанных русских поэтов, даровал ему всенародную любовь и славу.               
   Вдохновение Рубцов черпал рядом с полуразрушенными храмами, где любил подолгу сидеть и думать.
 
   Летом 1964 года, выгнанный из Лит института за «вызывающее поведение», униженный и оскорбленный многочисленными проработками на всех уровнях, он приезжает в Николу к своей жене и дочери, где за одно лето пишет больше пятидесяти стихотворений.
   В это же время он начал писать рассказы и повесть.    
Небывалый взлет работоспособности, которого у Рубцова больше никогда не было.
 
  Жители села вспоминают, что он часто приходил в это время к Никольской церкви, перестроенной в пекарню, и неподвижно сидел возле нее на берегу Толшмы целыми часами, иногда до поздних сумерек.
   На единственно уцелевшей стене храма и на куполе еще и сейчас сохранились фрески святых.
  «Эх, жалко не дожил Рубцов до наших дней!» – думал я. – Сейчас бы любой монастырь его приютил на ночлег. Молился бы вместе с монахами – они бы его враз от всякой пьянки отучили"...

                Привет, Россия - родина моя!
                Как под твоей мне радостно листвою!
                И пенья нет, но ясно слышу я
                Незримых певчих пенье хоровое...

                Как будто ветер гнал меня по ней,
                По всей земле - по селам и столицам!
                Я сильный был, но ветер был сильней,
                И я нигде не мог остановиться.

                Привет, Россия - родина моя!
                Сильнее бурь, сильнее всякой воли
                Любовь к твоим овинам у жнивья,
                Любовь к тебе, изба в лазурном поле.

                За все хоромы я не отдаю
                Свой низкий дом с крапивой под оконцем.
                Как миротворно в горницу мою
                По вечерам закатывалось солнце!
                Как весь простор, небесный и земной,
                Дышал в оконце счастьем и покоем,
                И достославной веял стариной,
                И ликовал под ливнями и зноем!..

                Привет, Россия - родина моя!