Глава 12. Ампара

Первый день нового года мало чем отличался от многих предыдущих. Разве что тем, что был последним днем их раскопок. Йорам расчищал площадку у «алтаря» богини Хатхор, недалеко от «Соломоновых столбов», когда услышал приближающиеся шаги и еще не оборачиваясь почувствовал ЕЕ присутствие.
- Доброе утро, Йорам.
- Доброе утро, Эмма. – Произнес Йорам, с нарочито видимым усилием отрываясь от раскопок и поворачиваясь к ней.
- Мне было по-настоящему интересно вчера следовать за неожиданными поворотами твоей логики. Давно не получала такого удовольствия от профессиональной беседы.
- Рад был оказаться полезным. – Йорам все еще делал вид, что увлечен раскопками, стараясь не смотреть в ее глаза.
- Только вот что меня смутило – твоя терминология: «предприятие высоких технологий», «технологический алгоритм», «председатель совета директоров». Мне не доводилось раньше сталкиваться с таким бизнес-сленгом.
- Это у нас была такая игра. В детстве. – От неожиданности не нашелся сказать ничего умнее Йорам.
- А еще Нельсон рассказал мне, как, при первой встрече, ты назвал Палестину Израилем. Где же проходило твое детство, Йорам? И КОГДА ты играл в эти игры?!
- Там, где тебя зовут Ребеккой. – Он наконец в упор посмотрел на Эмму.
- Ты знаешь КТО я?!
- Да.
- Ну что ж. Просто и честно. Но тогда ты знаешь, что Ребекка не очень хорошо помнит обстоятельства жизни Эммы.
- Я знаю.
- Я хочу кое-что передать Ребекке. Это очень важно и это – только для нее. Впрочем, вряд ли ты сможешь рассказать это кому-то другому.
- Я не знаю, когда смогу и смогу ли, ее увидеть.
- Сможешь …
Она слегка наклонилась, погрузив его в облако, так хорошо знакомого, тонкого аромата духов. Прохладный шелк волос коснулся его пылающих щек, заставив кровь гулко застучать в висках. И сквозь «белый шум» этого потрясения он услышал ее тихий, но отчетливый шепот.
- Это все. – Сказала она выпрямляясь.
- Я запомнил. – Ответил Йорам, постепенно приходя в себя. – Надеюсь «адресату» это будет понятнее, чем мне.
Его взгляд машинально скользнул по только что очищенному от камней и вековой пыли участку. Внезапно что-то «кольнуло» глаз. Приглядевшись, Йорам увидел краешек медной пластины, «кокетливо» обнаруживший себя именно под этим углом восходящего солнца. Затаив дыхание, с трудно сдерживаемым волнением, он начал расчищать грунт вокруг блеснувшего осколка, который оказался крышкой медного тубуса, длиной около тридцати сантиметров и порядка десяти сантиметров в диаметре. Дрожащими пальцами, нарушая все писанные и НЕ писанные правила, Йорам открыл крышку загадочной временнОй  гильзы, достав из неё идеально сохранившийся свиток папируса. Внутри свитка, испещренного таинственными письменами, оказался другой, из искусно обработанной телячьей кожи, даже на взгляд, очевидно «старше» первого. Заглянувшая через его плечо, Эмма начала нараспев, «с листа», читать папирус.
«Я монах храма Тота в Хемену, что южнее дельты Реки, переписчик, за дерзкую гордыню проникнуть в тайну Великой Пирамиды, наказанный богами исполнением желанного. Я не сумел постичь ИМЯ СИЛЫ, но лишь испытал на себе тяжесть ДЫХАНИЯ ВЕЧНОСТИ …».
- Это ОН. Тот, о ком я тебе только что говорила … 

* * *
«Я монах храма Тота в Хемену, что южнее дельты Реки, переписчик, за дерзкую гордыню проникнуть в тайну Великой Пирамиды, наказанный богами исполнением желанного. Я не сумел постичь ИМЯ СИЛЫ, но лишь испытал на себе тяжесть ДЫХАНИЯ ВЕЧНОСТИ».
Я помню … Я помню ВСЕ! Как многие тексты, тупо и бессмысленно переписанные мной за долгие годы, вдруг сложились в повелительность ОТКРОВЕНИЯ, вызывавшего восторг, перед которым меркло удовольствие сытости, умиление лестью, наслаждение женщиной. Но эхо его звучания побуждало к ПОСТУПКУ.
«Произнеся древние заклинания в зените полной луны, исчисленной особым положением звезд ночью, в тени ЕЁ вершины, я ОКАЗАЛСЯ внутри, поглощенный СИЛОЙ».
Это было странно. В голове возникла смешная мысль, что я «родился обратно».
Наверное, если бы это было возможно, это было бы именно так.
«И тою же силой я был возвращен в мир через родовые муки рабыни, зачавшей от наемника».
Я помню … Я помню ВСЕ! Кричащую боль рождения, преодоленную иррациональным страхом остаться … Странные ощущения привыкания к новому телу, как я учился ОСОЗНАННО шевелить пальцами рук, ног, координировать положение центра тяжести делая первые шаги. И страх от того, что я ВСЕ ПОМНЮ, мельчайшие подробности прежней жизни, просто продолженной через еще одно событие – очередное рождение, никак не нарушившее непрерывности воспоминаний.
«Наемник сумел выкупить мою новую мать, и моя первая после ОБРАЩЕНИЯ семья была счастливой. Их было много потом, смертей и рождений, слившихся в бесконечную череду событий ОДНОЙ ЖИЗНИ: я был соглядатаем и купцом, евнухом и сластолюбцем, воином и звездочетом. Я убивал и бывал убитым, но не смог изжить в себе страх отнять чужую жизнь и расстаться с собственной. Так, ко времени престолонаследия основателя XVIII династии, фараона Яхмоса I, был я рожден в приморском городе Ашдод, что на перекрестке торговых путей, в семье небогатого, но свободного купца и наречен именем Ампара.
По истечении же восьми и двадцати лет от этого рождения, на третьем году царствования малолетнего Аменхотепа I и великой царицы-регентши, супруги бога Амона-Ра, благодатной Яхмос-Нефертари, отправился я в долину Тимна, где незапамятно давно, называемый Терезий, зарыл свиток основателя Фив Семивратных, беотийского царя Кадма».
Я помню … Он возник из красного раскаленного закатного солнца, в лохмотьях ливийского монаха, будто обугленный осколок великой империи.
- Дай мне денег. – В голосе бродяги не было угрозы, но лишь равнодушное безразличие.
- У меня нет.
- Что же ты делаешь здесь без денег?
- Интереснее, что делаешь здесь ты, гиксос?
- Как ты узнал, кто я?
- Наверное солнце Тимны сильно повредило твой рассудок, если ты решил, будто толпы ливийских монахов просят подаяние на юге Ханаанской пустыни.
- Я не прошу подаяние. Я пытаюсь выжить.
- Это заметно. Потому я и понял, что ты гиксос. Давай пытаться вместе – может так у нас будет больше шансов.
Я разделил с ним свой небогатый запас в тени Великой арки: хлеб, козий сыр, воду. Он ел жадно, но с достоинством. Под конец, с тоской взглянув на кусок вяленной баранины, с видимым усилием, но достаточно твердо, вернул его обратно.
- Ты разумнее, чем кажешься, гиксос. Мясо в такую жару – не самая удачная мысль.
- Сытость расслабляет. А мне почему-то кажется, что сытое однообразие – не совсем то, чего стоит ждать от твоей компании.
- Ты меня боишься?
- Ты еще глупее чем кажешься, если думаешь, что гиксос может чего-то бояться. Меня зовут Йонас.
Вечер торопливо становился короткими сумерками, несущими прохладу. Полная луна ярко осветила долину. Нужно было спешить. Я расчистил старую плавильную печь у подножия гигантского гриба из красного песчаника. Здесь же, бережно сохраненная суховеями Тимны, была поленница из высохших стволов пустынной акации. Я разжег огонь в печи и мы заложили в нее куски породы. Йонас встал на меха. К утру мы получили полновесный киккар  чистой меди с небольшой примесью олова, разделенный на слитки по пять дебен  в каждом.
- Когда ты говорил, что у тебя нет денег, почему не сказал, что у тебя есть мозги?
- Тот, у кого они действительно есть, редко этим хвастается. К тому же, я не смог бы ими поделиться. Если хочешь, можешь уйти. Я могу отдать тебе треть.
- Кажется я поторопился насчет твоих мозгов. Если бы я хотел уйти, то забрал бы все. Что ты собираешься с этим делать?
- Мне нужно в Фивы.
- Если тебе нужен Фараон, то тебе не нужно в Фивы. Через смену полной луны, фараон со своей царственной матерью будут на празднике Мина в Мемфисе.
- Праздник Мина проводят в Фивах.
- Праздник Мина проводят везде. В этом году фараон будет в Мемфисе.
- Откуда ты знаешь?
- Слышал … Я много слышу, что для других – просто назойливый шум улицы. Я был царским следопытом фараона Хамди-гиксоса. В двух днях пути отсюда проходит караванный путь благовоний из Аравы в Газу. Там – морской торговый путь из Угарита в Мемфис.
«Через четыре дня мы уже были в Газе. После слепящей изнурительной тишины пустыни, Газа оглушила какофонией большого портового города. Казалось, весь сброд побережья Великого Западного Моря собрался на его узких, вонючих улицах: воры, купцы, сутенеры, наемники, проститутки – всех их, вопреки не только здравому смыслу, но, порой, даже инстинкту самосохранения, с мерзким чавкающим звуком, сдавило в единое целое, чему имя – Газа, одна всепоглощающая, иррациональная страсть – жажда наживы. Хозяин большой торговой лодки, рыжебородый финикиец, старавшийся казаться непроницаемым, не смог скрыть очевидной радости, ощутив на ладони полновесный, в пять дебен, слиток и, неожиданно для самого себя, предложил включить в счет оплаты еду. Лодка оказалась заполнена обычным для подобных судов грузом: искусно обработанной угаритской древесиной, ливанским кедром, аравийскими благовониями, ханаанскими оливками и рабами. Среди них выделялась молодая смуглая кушитка из Нубии, с короткими густыми черными волосами и «царственной» осанкой, даже в этих обстоятельствах и вопреки им, воспринимаемой как неотъемлемая часть ее естества».
Даже не красота, а точнее – красота, будто «подсвеченная» изнутри невероятной силы харизмой притягивали к ней неизбежно восхищенные взгляды. Ею было трудно не любоваться и я не мог отказать себе в этом удовольствии на протяжении восьмидневного плавания, пока не поймал на себе пристальный взгляд финикийца.
- Она стоит гораздо больше, чем ты можешь себе позволить, хананеянин. И даже больше, чем ты можешь себе вообразить.
«Мемфис – древняя «вечно молодая» столица. Словно изысканный щеголь, дразнящий аскетичные жреческие Фивы. Широкие чистые улицы и величественные дворцы. ПРОСТОР. Простор, наполненный взвешенным пониманием баланса праздности и СЛУЖЕНИЯ. Именно здесь крестьянские излишки, т.е. произведенное трудом землепашца сверх того, что необходимо для поддержания его бренной жизни, превращалось чиновничьей кастой в Великую Империю, воплощая служение умелых в праздность избранных».
Мы поселились на постоялом дворе в центре торговой части города, напротив самого дорогого в городе борделя.
- Ты любишь наблюдать за девицами подобных заведений, гиксос по имени Йонас?
- Судя по нашему плаванию, наблюдать за девицами – это по твоей части, Хананеянин. Ты так и не сказал мне своего имени, что не мешает тебе иметь маленькие слабости, как и всем нам. Маленькой слабостью царского церемониймейстера являются дорогие бордели, недоступные ему в Фивах. Мальчишка-прислужник сообщит мне, когда он здесь появится.
- Если появится … А скажи мне, Йонас, как, по-твоему, случилось, что великие воины, овладевшие искусством колесничего боя и первыми оценившие боевую мощь всадника, Гиксосы, равных которым не было во владении мечом и луком, пали от руки «ленивых» египтян? Что было ВАШЕЙ «маленькой слабостью»?
- Нас погубило то, что губит все империи: наши последние правители, ослепленные богатством и сытостью, которые им обеспечили истинные воины, стали нуждаться в лести, больше чем в доблести … Так вот, КОГДА он появится, я буду знать об этом первым и нам придется приложить некоторые усилия, чтобы его убедить.
- Меня зовут Ампара.
«На третий день нашего пребывания в Мемфисе из «дома напротив» прибежал мальчишка-прислужник. Мы появились за занавесками, скрывавшими от посторонних «маленькие слабости» царского чиновника именно тогда, когда мужчина может быть особенно беззащитен: голый, расслабленный возлиянием вина и излиянием спермы. Дряблое жирное тело сотрясали суетливые испуганные движения».
- Нам нужна от тебя одна маленькая услуга, за которую ты можешь получить большое вознаграждение. – Йонас был подчеркнуто любезен, игнорируя «неудобство» своего собеседника. – Ты должен допустить его – он указал на меня взглядом – к фараону.
- Впервые вижу сумашедших, готовых вознаграждать за собственную смерть.
- А это уже наша забота, египтянин.
«Появившиеся из складок одежды гиксоса, три слитка, благополучно завершили процесс «убеждения». На следующий день отцы города, в знак своей восторженной покорности, должны были публично принести дары фараону, пожелавшему лично проследить за приготовлениями к празднику. На центральной площади был выстроен деревянный макет ступенчатой пирамиды, символизирующей мудрую, как ступени мироздания, силу бога плодородия Мина и между двух позолоченных пилонов у ее подножия установлены два трона: для юного фараона и царицы-матери. Церемониймейстер выполнил свое обещание, поместив меня среди дарителей. Йонас наблюдал за всем из толпы. Когда же подошла моя очередь, я в низком поклоне рассыпал перед фараоном и царицей сверкающие на солнце бронзовые слитки. «Здесь слишком много для такого оборванца, как ты и слишком мало для такой царицы, как я» - сказала благословенная царица Яхмос-Нефертари, имя которой да пребудет в веках. «Не сочти дерзостью мое согласие, ибо кто я, чтобы одаривать великую царицу?! А осмелился я принести эти слитки к твоим ногам дабы испросить позволения дать много больше тебе и империи. Много больше того, что ты видишь и даже того, что могут дать истощенные рудники Кипра. Эту медь я, прах пыли у подножия твоего трона, добыл в долине Тимна, что на юге Ханаанской пустыни» - сказал я хриплым от странной сухости в горле, голосом».
Боялся ли я ее? Конечно же нет! И это правда! От чего же так внезапно пересохло во рту? И откуда взялось это странное, искажающее голос и содрогающее все тело волнение? Я понял это много позже. Не медь как таковая была моей целью, но ДЕЛО. Воплощение загадочных письмен, составленных когда-то беотийским царем Кадмом. И снова, как тогда, очень давно, в самом начале, обладание тайной древнего свитка, вдруг сложились в повелительность ОТКРОВЕНИЯ, будто ниспосланного свыше, а потому вызывавшего восторг, перед которым меркло удовольствие сытости, умиление лестью, наслаждение женщиной. Но эхо его звучания побуждало к ПОСТУПКУ.  Я мог выплавить столько меди, сколько хочу, но без великой империи, потребляющей результаты моего труда все это было бессмысленно, ибо гораздо больше, чем мне надо. Я боялся не ее, а ее отказа.
- Тимна? – Подняла брови великая царица. – Не та ли это Тимна, которую ты пытался освоить, Пеннебхет? – Обратилась она к одному из вельмож свиты. – И еще многие до тебя. Ты должен знать, хананеянин, что в моем дворце в Фивах есть целая галерея забальзамированных голов тех, кто пытался заставить плодоносить ее чрево. Чванливые дураки, готовые расточать богатство империи ради удовлетворения собственного тщеславия – таким нет места среди ЖИВЫХ вельмож моего царства. Может быть они позабавят меня в царстве мертвых. Пусть дожидаются. Я прикажу приготовить там место и для твоей головы. Скажи, как тебя зовут, чтобы мои камнетесы приготовили надпись.
- Нет пределов мудрости великой царицы, преумножающей и сохраняющей богатство империи для ее подданных в этом и грядущем временах. Значит ли это что я, Ампара хананеянин, уполномочен твоей царственной волей начать работы в Тимне?
- Значит. Если ты так же хорош в деле, как в речах, может тебе повезет больше. Нам нужна эта медь! Он – она указала в сторону церемониймейстера – даст тебе то, что тебе нужно.
«Я оставил Йонаса в Мемфисе завершить дела – отобрать рабов, закупить инвентарь. А еще набрать небольшой отряд наемников для охраны рудника. Желательно – из гиксосов».
- Если они так же хороши, как ты – хватит человек десяти.
- Если бы они были так же хороши, как я – хватило бы пяти. Но ты прав – я приведу десять.
«Сам же я отправился в Тимну. Мне нужно было еще много успеть до их прибытия. Раскопав заветный свиток, я разметил новые шахты для добычи породы и места для новых печей. Когда же прибыли повозки с рабами, то рядом с Йонасом, вместо наемников гиксосов, я увидел солдат египтян».
- Какая благородная цель заставила вас, воины империи, проделать столь длинный путь? – Обратился я к их командиру.
- Мы здесь по велению хранителя сокровищницы царя объединенного Египта, архитектора, ваятеля каменных ваз, благородного Пеннебхета. Наша цель заставить рабов, да и тебя, хананеянин, оправдать великое доверие.
- Я здесь по велению супруги бога Амона-Ра, владычицы неба, госпожи Запада, той, чьи слова выполняются незамедлительно, великой царицы Яхмос-Нефертари, повелевшей мне дать империи медь, а не оправдывать доверие. Так что наши цели слишком противоречивы, чтобы воплотить их в одном месте. И великая царица узнает о том, как вы препятствуете незамедлительному выполнению ее слов, раньше, чем ты успеешь повторить все титулы «благородного» Пеннебхета. А теперь догадайся, великий воин, как далеко от шеи окажется твоя голова, когда это произойдет?
- Ты слишком дерзок, хананеянин, чтобы остаться живым. Ты сам дал мне повод.
Его рука потянулась к мечу, но еще прежде, чем он коснулся рукоятки, стоявшие рядом, по обе стороны от него два солдата рухнули наземь, пронзенные стрелами у основания шеи, ниже кадыка.
- Тебе придется забрать своих воинов, египтянин. – Заговорил Йонас, пристально глядя в округлившиеся от ужаса глаза командира отряда. – Доложи тому, кто тебя послал, что они пали в бою от рук ненавистных гиксосов. Мой гонец расскажет великой царице о твоей доблести. – Йонас «ласково» потрепал египтянина по побелевшей от страха щеке.
Когда они ушли, с ближних холмов спустились нанятые Йонасом гиксосы. Один из них, тот, что постарше, подошел ко мне.
- Йонас нанял нас, чтобы охранять рудник. Если ты прогнал египтян, кто будет возиться с ними. – Он указал кивком головы в сторону повозки с рабами. – Мы воины, а не падальщики.
- Рад слышать это от тебя, «великий воин». Вам не придется с ними «возится», но для начала, развяжите их.
Подойдя к повозке, гиксосы разрезали связывавшие рабов веревки. Потирая затекшие запястья, те спустились на землю. Их было человек сорок, обернутых в лохмотья, с трудом прикрывавшие их тела. Хуриты, хеты, халдеи, нубийцы и даже египтяне с южных мятежных порогов Реки – всех их объединяла, словно вдавленная кем-то безжалостным, печать тяжелой безысходности на осунувшихся лицах.
- Вы здесь – заговорил я в наступившей тишине – не по своей воле. Но в вашей воле уйти. Сейчас. Вы слышали слова доблестного гиксоса: никто не будет стрелять вам в спину – это ниже их достоинства. ДОСТОИНСТВО … Это то, что вы потеряли. Не по своей воле. Но в моей воле вам его вернуть, ибо то, что предстоит сделать тем, кто останется нельзя сделать под плетью надсмотрщика. Для этого нужна осознанная воля ДОСТОЙНЫХ людей. Те, кто понимает, о чем я говорю – могут остаться. Коренастый египтянин исподлобья посмотрел в мою сторону.
- Значит я могу уйти, вот так – сейчас? И ты не пошлешь за нами карателей?
- У меня их нет. Так же как нет на это времени – дураков не жалко.
Египтянин сделал нерешительный шаг в сторону от повозки. Затем еще один и вдруг сорвался в бешенном беге. Остальные, словно по сигналу, бросились в разные стороны. Гиксосы нерешительно переминались, вопросительно глядя на Йонаса, но тот был невозмутим. Оставшиеся, человек пятнадцать, с удивлением смотрели друг на друга. Я подошел к рослому нубийцу.
- Почему ты остался?
- Мне некуда идти … Да и незачем.
Йонас и еще два наемника начали разгружать продукты.
- Кто-нибудь из вас умеет готовить? – обратился я к толпе все так же нерешительно переминающихся рабов.
Из толпы вышел невысокий худой халдей и все тот же нубиец. Подойдя к гиксосам, сноровисто разбирающим мешки с провиантом, нарезающим овощи хлеб, мясо они растерянно топтались в стороне словно ожидая приказа или хотя бы окрика, но так и не дождавшись, начали делать то, к чему оказались ближе всего. Кто-то из рабов наполнил котел водой из колодца, кто-то развел огонь. Постепенно каждый нашел себе занятие, свою «нишу» в этом ОБЩЕМ действе, с приятным удивлением ощущая себя частью рождающегося здесь и сейчас ЦЕЛОГО.
- Признаюсь, хананеянин, ты сумел удивить даже меня. – Негромко сказал подошедший ко мне сзади Йонас. – Это было довольно рискованно и что мы будем делать без тех, что ушли?
- Меня зовут Ампара, Йонас. Осталось больше, чем я предполагал. Для начала хватит, а там посмотрим.
«Будни начались как-то сразу и «буднично». Инерция единения первого дня заработала быстрее и эффективнее, чем я ожидал. Расставляя их по рабочим местам, я заметил, что мне редко приходится объяснять дважды, что делать. Работа была тяжелой, но не изнуряющей, а еда простой, но обильной. И этих простых вещей оказалось достаточно, чтобы они вновь ощутили возвращаемое им ДОСТОИНСТВО и словно стремились мне доказать, что ДОСТОЙНЫ заниматься тем, к чему их поставили. К концу второго дня первая печь задышала медью, а к концу четвертого – работающих печей уже было три. Вязкие слепящие ручьи жидкой меди завораживали. На нее можно было смотреть часами.
Первый транспорт за готовой медью пришел на пять дней раньше оговоренного срока».
- Что-то вы рано – Йонас сделал притворно озабоченное лицо, стоя перед начальником конвоя – за добычей, как стервятники за падалью!
- Если вам нечем нагрузить наши повозки, мне велено забрать тебя и хананеянина.
- Не в этот раз, приятель. – Йонас весело подмигнул рабочим, вытаскивающим из-под навеса «пузатые» лепешки готовой меди.
«Так я впервые назвал их не рабами, а «рабочими». А потом начали возвращаться те, что ушли. Первым пришел коренастый египтянин. Их принимали без вопросов, без упреков, без злорадства. Уже опытные литейщики и шахтеры объяснили новичкам, что делать. Людей стало достаточно, чтобы организовать работу в несколько смен. Медь полилась непрерывным потоком. Ее оказалось так много, что следующий транспорт не смог забрать все».
- Я хочу устроить им праздник. Возьми немного оставшейся меди, поезжай в портовый город Эцион-Гевер, что возле Эйлата, в дневном переходе отсюда и привези все, что для этого надо, включая девиц и музыкантов, но не бери ни вина ни шейхара .
- Не думаю, что это хорошая идея, Ампара. – Лицо Йонаса выражало сосредоточенную заботу.
- Не думаю, что у нас есть выбор, Йонас. Инерция благодарности за то, что мы им дали РАБОТУ, кончается. Теперь мы должны организовать их БЫТ.
Праздник удался. Ошеломленные давно забытым чувством, поначалу робко, как тогда в первый раз у общего котла, они вновь ощутили себя мужчинами ДОСТОЙНЫМИ женского внимания и даже ласки. К концу вечера ко мне подошла одна из девушек.
- Великий хозяин Медной Долины, дозволь нам остаться!
- Впервые меня называют «великим». Где ты научилась так говорить?
- Это неважно. Но я говорю за всех, кто сегодня прибыл сюда из горда Эйлат.
- Ну что ж, «впервые названный великим», - заговорил Йонас, даже не пытаясь скрыть азартного веселья – кажется, это то, чего ты хотел. Я боялся, что будет хуже. Эй любезный! – Обратился он к грузному евнуху, хозяину «заведения» - мы покупаем твое «дело».
Евнух от неожиданности начал издавать странные сочетания звуков, из которых самым внятным было «так нельзя».
- Да брось, богатырь! – Не унимался Йонас. – Два киккара чистой меди стоят больше, чем все бордели Эйлата с тобой и всеми твоими «коллегами».
«И они остались. С совершенно неожиданным интересом и даже охотой они занялись тем, чем традиционно занимаются женщины в просвещённой империи – очагом, едой, стиркой … не забывая, впрочем, и о «специальности».
Очередной транспорт привез новых рабов».
- Мы ЭТОГО не заказывали. – Йонас угрюмо смотрел на начальника конвоя.
- Есть люди поумнее тебя, гиксос! По их расчетам твои рабы уже давно должны быть в царстве Озириса, долине мертвых Аменти.
- Разуй глаза, умник. Все наши рабы с нами и в полном здравии.
- Оставь его, Йонас. – Сказал я подходя к повозкам. – Я нашел новую жилу у Великих Столбов. Здесь всем хватит работы. И даже вам, – я в упор посмотрел на египтянина – когда вам надоест бездельничать, изображая из себя «великих воинов».
- Да хранят нас боги от такой напасти, – картинно закатил глаза Йонас – только передай своему счетоводу, что в следующий раз повозок должно быть в двое больше.
«В следующий раз, вместе с повозками для отгрузки меди пришел папирус, скрепленный печатью великой царицы, предписывающий мне явиться в Фивы».
- Что это может быть? – В голосе Йонаса я уловил искреннюю тревогу. Неожиданно это было приятно. – Я поеду с тобой.
- Не вздумай. Что бы это ни было, этого уже не изменить. Рудник должен работать несмотря ни на что. Я посвятил тебя во все тайны древнего свитка. Теперь это твои люди и твой рудник – твоя ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. И это гораздо важнее сохранения жизни. Даже моей.
- Ты слишком рано прощаешься с ней, своей жизнью, но если ты веришь в каких-то богов – самое время уповать на их милость.
«Мы обнялись. С того момента, как он возник в моей жизни из красного раскаленного закатного солнца, в лохмотьях ливийского монаха, будто обугленный осколок великой империи, прошел неполный год. А кажется – вечность, ибо даже вечности зачастую не хватает, чтобы сделать двух, столь разных как мы, людей столь родными и близкими … Нет – столь необходимыми друг другу, какими стали мы за этот неполный год, показавшийся вечностью».
Я помню … Я помню ВСЕ! Нерукотворные Фивы – Столица Вселенной. Подавляющие, гнетущие своим величием колоссы богов-фараонов, пронизанные солнцем колоннады гигантских храмовых построек с молчаливым безразличием ВЕЧНОСТИ, как кожу с плоти, сдирающие с твоей души все, за что ты цеплялся, в страхе ощутить всю убогость своего маленького злого ничтожного «я», когда раздавленный и опустошенный, как последнюю надежду на спасение и пощаду, ты шепчешь признание Великой Правды этого города: «Я прах пыли у подножия твоего трона …»
- Я прах пыли у подножия твоего трона, великая царица …
- Оставь, Ампара. Ты заслужил право быть умным, даже в моем присутствии.
- Благодарю, великая царица.
- Рано благодаришь, хананеянин! – Ее лицо сделалось угрюмым, почти злым. – Слышала, ты так щедро соришь МОЕЙ добротой, что у твоих рабов хватает сил не только на еду, но даже на женщин! Ты совсем не так усерден, каким хочешь казаться!
- Нет пределов твоей мудрости, великая царица. Рабы Пеннебхета были куда усерднее … Много ли меди они добыли?
- Не дерзи – ее глаза потеплели – и не бойся: голова Пеннебхета уже давно заняла свое место в моей галерее. Но ты преподал нам всем урок своим искусством. Даже мне и я хочу сделать тебе подарок.
«Она ударила ладонью о ладонь и звук этого хлопка еще стоял под сводами ее покоев, когда два гигантских ливийских наемника ввели нубийскую рабыню, молодую смуглую кушитку с короткими густыми черными волосами и царственной осанкой, воспринимаемой как неотъемлемая часть ее естества. Даже не красота, а точнее – красота, будто «подсвеченная» изнутри невероятной силы харизмой притягивали к ней неизбежно восхищенные взгляды. Ею было трудно не любоваться».
 Да, это была она, та самая рабыня с торговой лодки рыжебородого финикийца. Всю дорогу в Тимну она молчала, глядя не на, а как бы сквозь меня, будто пытаясь раствориться в звенящем солнце Синайской пустыни.
- Ну наконец-то! – Глаза Йонаса светились искренней радостью. – Цел, невредим и даже в меру упитан – Фивы явно пошли тебе на пользу. Но за какой, великие боги Реки, надобностью ты предстал пред ясны очи великой царицы?!
- Великая царица сделала мне подарок. – Я указал взглядом на сидящую в повозке девушку, замершую с непроницаемой маской скорби на прекрасном лице, словно приготовившись к смерти. – Но она, видимо, никак не может оправиться от счастья разделить наше «утонченное» общество. Я даже не знаю, как ее зовут. Проведи ее на «женскую половину» и проследи, чтобы ее никто не тронул – подарок, кажется, опаснее лука гиксоса.
«Больше в тот день я ее не видел и даже сумел себя убедить, что забыл о ее существовании. Я был рад снова оказаться в СВОЕЙ Тимне: Искренность Йонаса, почтительная приветливость остальных стали для меня той средой обитания, без которой я задыхался, как рыба, выброшенная разливом Реки на берег и яростно разбрызгивающая плавниками ил, стремясь вернуться в родную стихию.
День клонился к вечеру, торопливо становясь короткими сумерками, несущими прохладу. Полная луна ярко осветила долину. Я ушел спать на скалистый выступ, нависший над долиной справа от Великих Столбов. Я любил это место, открывавшее простор, наполненный неправдоподобно яркими звездами на пугающе низко нависшем небосклоне.
В голове проносились картины пережитого с тех пор, как я вышел из портового города Ашдод: Газа, Мемфис, Фивы … Наверное я задремал, потому что внезапно открыл глаза, ощутив чье-то присутствие. Это была ОНА, «нубийская царица» …»
- ТЫ!? Что ты здесь делаешь?
- Я слышала от рабов, что в самом начале ты дал им уйти – свободу выбора. Почему ты не дал уйти мне?
- Я боялся, что ты не вернешься. Ты слишком красива, чтобы я позволил себе тебя потерять.
- Ты даешь уйти только тем, кто неизбежно вернется?
- Великая царица назвала это искусством …
- Если я красива, почему ты не «взял» меня по дороге сюда?
- Ты этого хотела?
- Нет!
- Ты сама ответила на свой вопрос.
- Так ты делаешь только то, что я хочу? ТЫ, великий повелитель медной долины, делаешь то, что хочет ЖЕНЩИНА?!
- Такая как ты – да …
- Такой как я нет …
- Я знаю …
- Да ты меня боишься!
- Да …
- Просто и честно …
«Она приблизилась ко мне. Ткань, прикрывавшая тело соскользнула с ее смуглых плеч. Упругие соски оказались у моего лица. Я осторожно прикусил один из них, ощутив на губах прохладный солоноватый привкус. Она содрогнулась всем телом, выгнувшись мне навстречу. Это был долгий, изнуряющий, как пески пустыни, марафон, когда мы упивались телами друг друга, содрогаясь от совпадения прикосновений, теряя грань между забытьем и реальностью ... Мы уснули глубокой ночью, в сладком изнеможении так и не в силах оторваться друг от друга. Однако, открыв глаза под утро, я понял, что разбудило меня ощущение пустоты. Было еще темно. Она сидела напротив, в том месте, где я увидел ее в самом начале этой ночи. Что-то изменилось в ее облике. Будто к ее природной царственной харизме добавилась отрешенность МУДРОСТИ».
- Ты хотел знать, как меня зовут, хананеянин Ампара, постигший тайну Великой Пирамиды? – От ее кожи исходило свечение, поначалу слабое, постепенно становившееся все более ярким, обладавшее странной гипнотической силой. – Знай же многократно-смертный, Имя Мне Великая Богиня Хатхор. Мне было любопытно УЗНАТЬ тебя, так дерзко проникшего в НАШИ тайны. Ты преподал НАМ урок, даже МНЕ: наше время подходит к концу. Медь, добытая тобой в рудниках Тимны, скоро воплотится в НОВУЮ РЕАЛЬНОСТЬ.
«И сделай жертвенник из дерева шиттим… и обложи его медью. И сделай к нему горшки для сгребания пепла его, и лопатки его, и чаши его, и вилки его, и совки его, все принадлежности сделай из меди» (Исход. 27:2-27:4).
- Камни на этом плато не трогай – их порядок священен. Он возглашает АЛТАРЬ БОГИНИ ХАТХОР.
«Я еще слышал звучание ее голоса, когда ее поглотил СВЕТ. Свет был не просто ярким. Он был ВСОБЪЕМЛЮЩИМ, «плотным», осязаемым …»

* * *
- Это ОН. Тот, о ком я тебе только что говорила.
Осторожно свернув папирус и вернув в тубус, Йорам развернул второй свиток.
- Это древнее Эллинистическое письмо. – Задумчиво начала Эмма. – По преданию, его подарил беотийцам легендарный царь Кадм. Интересно, что в легендах о Кадме, никогда не говорится, что он его «создал» или «придумал», но «подарил» …
- Это иврит, - с неожиданной для самого себя уверенностью, сказал Йорам – только стилизованный под «писчие» инструменты того времени. И это та самая «технологическая документация», о которой я говорил вчера.   
- А что это за значок? В самом низу, слева. Никогда не видела раньше такой письменности.
- Очень похоже на плоский штрих-код …
- Я не знаю, что такое «плоский штрих-код», но если это та игра, в которую ты играл «в детстве», то она очень древняя. – Эмма указала взглядом на только что расчищенную площадку «алтаря» богини Хатхор: расположение камней алтаря в точности повторяло «опорные» точки штрих-кода. – Я даже думаю, что это твой «обратный билет».
Внезапно камни алтаря начали светиться и это, поначалу слабое, но постепенно усиливающееся свечение, обладало странной гипнотически-повелительной силой: оно не приглашало, оно ПОБУЖДАЛО к действию – сделать ШАГ. Шаг, отделяющий его от этого свечения.
- А как же Нельсон, команда? – С трудом понимая, что он говорит, пролепетал Йорам.
- Не волнуйся. Я объясню им … то, что они смогут понять. Не забудь то, что я тебе сказала.
Он еще слышал звучание ее голоса, уже оказавшись внутри СВЕТА. Свет был не просто ярким. Он был ВСЕОБЪЕМЛЮЩИМ, «плотным», осязаемым …

Беседа. Фрагмент тринадцатый.
 «Собираются, стягиваются с разных мест вызываемые предметы, причем иным приходится преодолевать не только даль, но и давность: с кем больше хлопот, с тем кочевником или с этим — с молодым тополем, скажем, который рос поблизости, но теперь давно срублен, или с выбранным двором, существующим и по сей час, но находящимся далеко отсюда? Поторопитесь, пожалуйста.
Вот овальный тополек в своей апрельской пунктирной зелени уже пришел и стал, где ему приказано — у высокой кирпичной стены — целиком выписанной из другого города. Напротив вырастает дом, большой, мрачный и грязный, и один за другим выдвигаются, как ящики, плохонькие балконы. Там и сям распределяются по двору: бочка, еще бочка, легкая тень листвы, какая-то урна и каменный крест, прислоненный к стене. И хотя все это только намечено, и еще многое нужно дополнить и доделать, но на один из балкончиков уже выходят живые люди»  - Набоков, господа.
- М-да. Не знаю, как читать, но писать это было интересно.
- Несколько утомляет эпичность повествования.


Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.