Чемодан без ручки

Антуан – брюнет, кудряв, лысоват, дизайнер
Флоранс – блондинка с длинными волосами, менеджер
Колетт – шатенка, маникюрша в салоне



Антуан: Завтра же соберу чемодан, завтра же… Можно спросить, почему я всё время должен? Должен-должен-должен кого-то жалеть. Жалеть меня - никто не хочет. Хочет использовать и выбросить. Выбросить и забыть. Забыть, как страшный сон. Сон вот никак всё... Всё - в тартарары. Хм. Тартарары – это где? Где, кстати, мой любимый галстук? Галстук мой где, который мне так тщательно подбирали одновременно восемь консультантов по стилю? По стилю – я бы сказал - наполеоновский. Да потому что Наполеон бурлит во мне, вскормлен этим бесовским существом женского пола в штанах! В штанах от Диора, между прочим. Между прочим, - за мои монеты.

Флоранс: Такой тяжелый. Шкаф с ручкой. А надеть нечего. Где же голубое? Ну, мы еще в нем… очень мило. Господи, обыкновенное платье. Куда же оно запропастилось? Колготки рваные оставляю. Пусть он ими…  Ой, да пусть хоть раз в жизни мусор вынесет. Цветы полила. Зонтик положила. Зажигалку поломала. Так ему и надо! Пусть у него уши опухнут! Ненавижу! А рулон туалетной бумаги – последний. Забираю. Побегай, дорогой, пока не высохнет и само не отпадет. Ключик. Замочек. Оревуар, любимый. Счастливо оставаться.

Колетт: Наконец-то. Наступают оседлые времена. В машине – это, конечно, романтика. Один раз. Все пригороды уверены, что я шлюшка. Наплевать-то наплевать, но холодно уже. И как-то всё… по-сиротски. Каждый раз что-то теряется. Позавчера – ключи. Полчаса унижалась перед консьержкой... Ой. Идёт. Да, она. Какой у его бывшей большой чемодан. Неужто всё уместилось? Или у неё маленькие доходы? Она что - не пользуется косметикой? У меня, наверное, только парфума - на такой чемодан. Ну, возможно, ещё перчатки. Но больше – ничего. Ровным счётом. Перчатки вчера потеряла. Где же это мы были? В Булонском? Нет – в Булонском – позавчера. Нет – на прошлой неделе. Правильно – на прошлой неделе, позавчера.

Антуан: Покурить бы, так сигареты… Сигареты. В тумбочке нет. В карманах... и подавно. Сигареты. Может на балконе? Нет. Сигареты. Ну, не бежать же среди ночи за три квартала. Сигареты. Ха – и зажигалка поломана. И с этой мелочной особой у нас было что-то общее? Оставила в чём мать родила. Лишила последней сигареты. Бог мой, а если Колетт… Правда, я утром намекнул, что вчера немного простудился. Она, как будто сказала, что ей на день рожденья к кузине. Или всё-таки к кузену? Сегодня или завтра? Моя легкомысленная Колетт. Если я простудился, какой может быть день рождения кузины? Во времена оны Флоранс в подобной ситуации бросила бы даже… шопинг в период распродаж. О, Коооолллееееееттттт… как я хочу… курить!

Флоранс: Ну, нет, это же надо быть ангелом, чтобы… Извините – у меня другое образование. Господи, у неё на голове – пушок. Красааааааааааааааавица. Слепец. Змей. Так быстро забыл… И мягко, и гладко… Заодно, милый, забудь про кофе в постель. Она хоть яичницу сумеет приготовить? Или пригласит свою маман из провинции пирожки печь? Пигалица. Ха. Он и с маман успеет. Как только эта блаженная потопает в свой салон шлифовать чужие ногти. Он всегда всё успевает. Бабник. Ненавижу. Свобода! Вот это счастье. В этих… в этих… членистоногих у меня никогда не было недостатка! И особой надобности в них я тоже никогда не испытывала! Нет, я не ужинаю дома в одиночестве. И не надейся. Этот дурацкий галстук всё время попадается на глаза. Где трубка? Чёрт возьми, где мобильник? Боже мой, что это я? Надо - сам позвонит.

Колетт: А он не бог весть как щедр, и не то чтобы красавец. Да, ум мужчину украшает, только мне-то что от его ума? У меня есть свои украшения. Однако, баловник. И в квартирке – миленько так. О-ля-ля, вот эту комнатку я отговорю себе. Хотя, столько книжек. Пыль собирают. Что, если их выносить потихоньку. К мусоропроводу. В чёрных пакетах, чтобы не было возврата. Чёрный – цвет убитой надежды. Это что же у нас тут такое? Коньяк. Ликёр. Вино. Сигарет нет. Кухня. В старости обязательно научусь готовить. Картинка странная. Пи-пи-пи-ка-ка-ка-сссооооо… Испражнения какие-то. Когда наша рыжая мымра зарплату задерживает, а от предыдущей… как бы это… испарились воспоминания… давным-давно… на те обалденные штучки… Внутри меня картинка приблизительно такая же. Значит, Пикассо – это баба. Интересно, чем она его так зацепила, что он до сих пор её мазню не выкинул? Да я ногти в сто раз красивее расписываю. Сказал ничего не трогать. Ладно, терплю до первого скандала.

Антуан: Чудесно - чемодан не нужен. А у меня его теперь и нет. Флоранс… моя чудесная Флоранс опять всё сделала за меня. Моя самостоятельная Флоранс. Ах да – не моя. Флоранс с приставкой экс-. Колетт. У меня теперь есть глупышка Колетт. Мне есть, чем заняться. Обожаю собирать по квартире её и свои вещи. Милая Колетт оставляет свои парфюмы - в моём ящике с бельём, чашку из-под выпитого кофе - на туалетном бачке, а мобильный телефон – под проливным дождём на балконе. О том, где она забывает зажигалку, можно написать увесистый фолиант. Сутками ходит по дому нагишом. И постоянно норовит в такое же состояние привести меня. Стоит немного зазеваться – и ты голый. Чёрт подери, я в собственной квартире чувствую себя так, словно меня затащили на нудистский пляж. Причём – посреди зимы. Кашель не проходит. Шеф меня уже послал… на рентген.

Флоранс: Наконец-то не надо ни перед кем отчитываться за каждую улыбку и трёхминутное опоздание. Расслабиться в ванной. Выпить кальвадоса - прямо из залитого сургучом горлышка. Накрошить вегетарианский салат, есть его руками, и облизывать пальцы. Послушать Шопена. И не натыкаться поминутно на глянцевые журналы, фотоаппаратуру и оценивающий взгляд. Свободааааааа… Никогда не любила пить кофе в постели. С крошками от круассана и пеплом от сигареты. Разве что - крем. Если он правильно капает. Не на постель. Третий день молчит телефон. Третий день в окне напротив пускает блики оптика. Придётся вешать шторы. Можно спокойно поболтаться в и-нете. Нормально накраситься и надеть джинсы. Хотя – нет. Лучше - чулки и новую прозрачную блузку. Пусть этот, с биноклем, выпадет из окна.

Колетт: Ну, о чём он всё время думает? Таком, чего мне не понять? И думает, и думает, и думает, и думает…  Да, придумай уже – и дело с концом! И не смотри сквозь меня всё время! Почему я до сих пор натыкаюсь во всех углах на её помады и рваные чулки? Она их специально перед уходом всюду понасовала? Кофе воняет корицей. Чай – жасминовый. Извращенка! Зато постельное теперь пахнет лавандой. Это – успокаивает, это – моё. У него столько родимых пятнышек на спине. Прям, как звёзд в этом, как его… мы в школе ходили когда-то. Ну, и спрашивается: зачем всю эту красоту скрывать под рубашкой? У нас появилось новое занятие – я стягиваю с него рубашку, а он её натягивает обратно, я стягиваю – а он надевает, стягиваю - надевает… Иногда - рычит. Тогда я наливаю ему виски, и он успокаивается. Как младенец от бутылочки с молочной смесью.

Антуан: Свитер растянулся. На пальто пуговица оторвалась. Рубашки - все до единой – не глажены. Видела бы меня моя мама. Моя мама. Прагматик, чистюля и непревзойдённая оригиналка. Она и меня всегда хотела приучить непрерывно фантазировать. И методы для этого выбирала… весьма… скажем… нетривиальные. Могла, например… Когда-то в детстве отправила меня в школу в дурацких розовых штанах. Весь класс заходился в истерике от хохота. В другой раз, когда я уже жил отдельно и просто заскочил навестить мою неугомонную старушку, она на прощание шарф мне завязала бантом и расцеловала напомаженными алой помадой губами в обе щеки. Я куда-то очень торопился и не успел увидеть плод её стараний в зеркале. Всю дорогу не мог понять, почему прохожие и водители соседних авто на перекрёстках так мне улыбаются. Пока не увидел, наконец, собственного отражения в боковом зеркале. А ещё однажды засунула мне в карман… в пиджаке… нагрудный… Где это я пятно посадил?… Давненько пиджак не надевал… Да, так вот, моя маман засунула мне в карман пиджака кружевной носовик, благоухающий её любимыми «Шанель № 5». Прихожу на свидание - и получаю оплеуху от своей тогдашней пассии. Почему они все такие ревнивые? Чуть что – крик, слёзы, мордобой. Флоранс. Собрала вещи и умчалась. Что, к чему, почему? Флоранс. И кому сделала хуже? Была-то всего-навсего обычная фотосессия. Флоранс. Да, мы с моделью были вдвоём. Я отправил осветителя в супермаркет, чтобы купил чего-нибудь выпить. Рекламщики свалили на какую-то презентацию. Флоранс. Ну, я же не виноват, что оказался наедине с обнаженной натурой! Я же не нарочно! Они все забыли, что я мужчина, но я-то этого забыть не могу! Флоранс. Мы с тобой живём - то есть, жили - вместе? Живём… Жили. Так нет же – тебе ещё надо припереться ко мне на работу. Флоранс. Она, видите ли, случайно мимо проезжала. И ехала бы себе дальше. Домой. Занялась делом. Приготовила что-нибудь вкусненькое. И всё было бы хорошо. Флоранс. Где теперь это хорошо? Сплошная фотосессия. Флоранс...

Флоранс: Как им не скучно, этим мужикам? Всю жизнь – одно и то же. Игрушки. Машинка – чтобы похвастаться, бутылочка – чтобы расслабиться, кукла в постель… Кукла в постель  – чтоб не холодно, или чтобы не страшно? Точно – чтобы не страшно: тех, кто спит в одиночку, бабайка забирает. Ах, да – ещё работа. Оправдание собственного существования и способ финансирования игрушек. Но изображается это, как преодоление трудностей и свершение подвигов. Геракловых. Главный из которых – частота смены. Авто, бутылок и кукол. Иногда это ведёт к новому хобби – коллекционированию. И называется «широтой интересов». Да, уж куда шире. Эти их пресловутые мальчишники хотя бы. Собраться вместе к одному ящику - телевизору, с другим ящиком – пива, ну, или вина - на пошлую болтовню. Интеллектуалы. А окурки гасят - не глядя и обо всё, что под рукой. «Мы были очень увлечены дискуссией». Это же нестерпимо важно: чем отличается  винтик от шпунтика. Или: почему наши ихним продули, если ихние форварды так и не догнали нашего голкипера…

Колетт: Почему шёлк так будоражит? И что вдруг происходит, когда ты в шёлковом белье? Мужчины просто сходят с ума. Будто им по телевизору с утра объявили: «Внимание, крошка Колетт сегодня в шёлковом белье»! Ах! На такое джинсы натянуть – рука не поднимается. Только - мини. Лиловое с запахом. Или красное? Красное. В нём такое декольте - забывают не только сдачу-шляпу-зонт. Один позавчера позабыл, что приехал на авто, вышел - и пошёл в метро. Мы всем салоном хохотали до вечера. Мымра даже кофе захлебнулась. Жаль, что чашка маленькая. Н-да. Скучно у нас не бывает. Но дома мне мешает всё. Снять-снять-снять. Абсолютно. Даже когда зима и всё жутко холодное и сырое. Б-р-р-р. Тогда я просто не вылезаю из-под одеяла. Разумеется, если не надо тащиться на работу. Быстро-быстро к бару и обратно. К сладкому. А как же без вкусненького? Главное – отлепить от монитора.

Антуан: А она кроме галстука ничего больше не прихватила? Случайно. Ну, там – бритвенный прибор, чтоб я от отчаяния не вскрыл себе вены. Нет, прибор на месте. Значит, хотела-таки, чтобы вскрыл. Коварная Флоранс. Книг стало как-то маловато. Может… Нет, я не замечал, чтобы Флоранс интересовалась фотографией, оптикой или историей живописи. Она что-то там почитывала иногда. Не то, чтобы совсем бульварщину, так, женское, посмеяться-поплакать. Я такое тоже читаю «раз в году, но не в этом». После – выбрасываю. Не терплю глупостей в доме. А Флоранс иногда мусолит-мусолит, – до дыр…  Так. Стоп. Колетт. Колетт. Колетт… Вопрос: сколько нужно человеку перчаток? На его две руки? У меня нет ни одной пары. В одежде - полно карманов! Вопрос второй. Зачем заполнять перчатками два ящика комода, если через день ходишь исключительно по квартире? То есть - полгода не выходишь на улицу вообще. Не говоря о существовании лета. Объяснение напрашивается только одно: чтобы задушить и не оставить следов. Как-то в последнее время мысли всё крутятся вокруг убийства. Что-то не так. Со мной или с кем? На шоколад потянуло. С детства не мог его терпеть. После бабушкиного десятикилограммового шоколадного торта на моё десятилетие. Праздник не удался: будний день, проливной дождь - большинство гостей не пришли. В результате - вся семья почти неделю питалась шоколадом. Двадцать лет после этого я не то, что не мог на него смотреть, даже кондитерские обходил десятой дорогой. И вот на прошлой неделе вошёл. В кондитерскую. Купил стограммовую плитку, съел, вышел. Только через два квартала понял, что сделал. Нет, не стошнило. Наоборот. Настроение. Так поднялось. Повеселел. Правда, плащ запачкал. На следующий день - то же самое. Увлёкся - забыл треножник в кондитерской. Пришлось возвращаться. Потом через день – ещё раз, и вчера - ещё. Чувствую - входит в привычку. Странно. Теперь вот книги. Не испаряются же они, на самом деле? Колетт, крошка Колетт. Допросить с пристрастием. С неё станется. Она, глупышка, поверить не могла, что Пикассо – мужчина. И что это не кличка, а фамилия. Да что говорить. Поговорить не с кем.

Флоранс: Ну и скучища. Этот, с биноклем. Боксёррррррррр. То ли мозг у него – в нокауте. То ли вместо головы – кокосовый орех. При чём – без содержимого. Нет, у нас в офисе тоже всякие бывали, но этот – всем экземплярам экземпляр. Я ему говорю: как можно не знать Пикассо? В ответ слышу: он же меня тоже не знает. В общем, месье интеллектом не обезображен. Логично, что в интерьере моей комнаты появились шторы с бахромой. Очень похоже на занавес в театре. Не понятно только – с какой стороны сцена. Антуан неплохо читал стихи… Жаль, что его пассиям это обычно не нужно. Он, похоже, вообще предпочитает тех, с кем не надо разговаривать. В процессе. Ха, у нас музыкальный слух, нас чужая болтовня с ритма сбивает. Кроме того, если кукла молчит, о ней можно нафантазировать всё, что заблагорассудится.

Колетт: Нет, я всё понимаю, но если это даже не баба, на кой в гостиной посреди стенки вешать какие-то малевания пи-пи-пи-ка-ка-ка…? Корчит из себя этого… как его… они ещё выпендриваться любят: вид из окна не тот, салфетки недостаточно накрахмалены, вино не того года и не с того склона… Да, вспомнила, - эстет. Эстееееет. Кофе у него вечно сбегает – печку драит по пяти раз на дню, джинсы - в дырках, туфли – на босу ногу. Так, видите ли, Эйнштейн ходил. Думал, не знаю кто такой этот твой Эйнштейн? Да - обормот. Лохматый. Особенно - под носом. В школе, представь себе, дорогой Антуан, я училась. И мы его там проходили. Ума у него - палата. Только одна русская мадам – шпионка - обвела его вокруг пальца, как мальчишку. Все секреты выведала – и адью. Нашёл, кого в кумиры взять. Антуан, ты – болван… Хорошо, что не слышишь. И виски бы не спасло от «гнева праведного». Как его эта предыдущая терпела? Ааааааа. Наверное – тоже эстетка. Эстет-эстет, помой клозет.

Антуан: С книгами явно что-то не так. Колетт юлиттт. Колетт хитритттт. Откуда-то эти вазочки, салфетки, статуэтки, открытки. То ли пошлость, то ли китч. Как-то неуютно, как мухе в паутине. Колетт-Колетт-Колетт. Падам-падам-падам. И со мной что-то не то. Джинсы еле сходятся. Чёртов шоколад. Хуже наркотика. Главное – кайфа всего на пять минут в день, а одышка – вот она. И недели не прошло. Придётся в зал опять ходить. Где время взять? Это сколько же я там не был? С колледжа. Точно. Как закрутился в этом гламуре... Солнца не вижу. Подсветки, фоны, драпировки, натура, предметка… фас, профиль… ножку туда, ручку сюда. Дальше – ещё лучше – фотошоп. Пятнышки стереть, морщинки убрать, линию талии заузить, ножки потянуть. О, куколка. Фончик подкрасим, контрастных акцентов добавим… бла-бла-бла. Сумасшедший дом. А жизнь-то проходит. Практически – мимо. Когда в последний раз выставлялся – забыл напрочь. Да что там – когда печатался, даже когда щёлкал в удовольствие… не помню. Зарплата – на кредиты, авто – в ремонте… Кофе, сигареты, виски… Дело дошло до преферанса. Живот наметился, залысины. И что? И всё? Флоранс, Колетт, Флоранс, Колетт, Флоранс, Колетт… Если бы Флоранс не была так ревнива. Если бы Колетт  не была такой простушкой. Её провинцию из неё никогда не вытрясти. Разбирается исключительно в двух вещах – белье и перчатках. И в действиях преуспела тоже только в двух – сексе и маникюре. Почему я не арабский шейх? Надо же, чтобы был кто-то, кто ещё и вышивал бы. Крестиком.

Флоранс: Снова этот чудак из Лиона притащился. Со своим предложением.  И контракт выгодный. Просто безумно. Но что я буду делать там, где нет Парижа? Где можно будет потратить зарплату вдвое больше теперешней? И ведь только-только квартиру приличную нашла. Район чудесный, консьерж приветливый. Недорого. Шторы повесила. Комод купила. Трюмо, кресло… Куда их теперь? В Лион с собой переть? Тут ещё снег выпал. Скользко. Фару разбила…  Колготки рвутся по три пары на дню, а распродажи не скоро… Что-то ещё… что-то ещё… Да! Антуан позвонил. О каких-то книжках. Что-то там у него тает, исчезает, пропадает… Фантастика и инопланетяне. Обещал за галстуком заехать. Вот уж кого никогда не видела в галстуке. Или повеситься захотелось? Нет! Видела. Вспомнила – видела его в галстуке. На фото. На водительском удостоверении. Что?! Заехать? Неужели в очередной раз свою таратайку починил? Интересно: он весь в маникюре или частично? Антуан, чемодан без ручки, у кого это ты одолжил голос невинного агнца… перед закланием? У своей салонной Клеопатры? Навсегда или на один вечер?

Колетт: Пристал: «где мои книжки, где мои книжки?». Ты же и так учёный. Ну, и зачем они тебе? Лучше на меня лишний раз взгляни. Я же – лучше всякой книжки. Полистай. Может статься – найдёшь, чего пропустил. Не знал, не знал – да и забыл. Учёный, тоже мне. На все вопросы - только «угу» и «уку». Просто какое-то немое кино. Нет - заколдованный принц. Пока спит – мурлычет, слюни пускает и улыбается. Кот на пуфике. Встал с кровати – зверь. Отодвинься – разорву. Прям - не жизнь, а сказка. Чем дальше – тем страшнее. Вот ещё интересно… А чёрненькие у него были? Говорят, кто из них чёрную попробовал – белые уже не удовлетворяют. Что же в них такого особенного? Можно подумать у нас – вдоль, а у них – поперёк. Ну, нет, предыдущая же была не чёрненькая. И я - нет. Значит, с этой стороны - всё в порядке. Если на работе никакая мандель на нём не повисла. Может сегодня хоть в кино пригласит? Вечно усталый мученик фотошопа. А не поменять ли мне его на кого-нибудь поразговорчивее?

Антуан: Забрал. Галстук. Поболтали немного. С Флоранс. Оказывается, я соскучился по кофе с корицей. И джинсы Флоранс очень идут. Особенно с этой новой блузкой.  С чего это она вдруг стала носить бельё? Да ещё - кружевное. Думала я за шторами не увижу оптику в окне напротив? Может, хватит ума не спутаться с... ? Как-то все вопросы – из разряда риторических. И повода для встречи больше нет. Глупо, грустно, гнусно. Зима надоела. Хоть и закончилась. Цветочницы продают анемоны. На розах в Тюильри почки почти совсем раскрылись. Надо бы пойти пощёлкать, пока не раскрылись окончательно. Есть в этом что-то фантастическое. Как из гладкого, твёрдого, мёртвого Ничего появляется живое Нечто - нежное, яркое и безумно пахучее. Солнечные блики. Облака по лужам бегут. Так резво, что голова кружится. И шоколадом я, похоже, снова объелся.

Флоранс: Пошло всё к чёрту. Еду в Лион. Буду деньги грести лопатой. Потом выйду замуж за преуспевающего ресторатора. Нарожаю детишек. Стану толстой клушей. Познакомлюсь с другими такими же клушами, и будем мы с ними с утра до вечера за чашкой кофе горячо обсуждать соседей. А ещё - кризис, сериалы, болячки, тряпки и стряпню. О, боже. Какой ужас. Нет, нет и ещё раз нет. Только карьера. Пойду вгору. Из Лиона снова вернусь в Париж. Эдакой высокопоставленной мадам. Заставлю всех ходить передо мной на задних лапках. Поселюсь в собственных апартаментах где-нибудь на Сен-Доминик или Гренель. Столоваться – только у Дюкасса. Одеваться… Вот у кого одеваться ещё не решила. Не важно – к тому времени разберусь. А пока, дорогой Антуан, поеду-ка я в Лион...

Колетт: Чудеса. Мымра прибавила жалованье. А милый забывчивый месье пригласил поужинать вместе. Что же соврать Антуану?