Не новогодняя история

  Но где же  та молния, что лизнёт Вас своим языком? Где то безумие, что надо бы вам привить? Так говорил Заратустра.
  Вы, может быть, прочли сотни книг, а может быть, они сотнями пылятся на полках. Вы берёте оружие в руки и идёте воевать ради одной. Она же говорит вам, как жить в гармонии с миром и с порядком в семье. Кумиры в цветных лохмотьях прячут в их тканевых складах ложь под пудрой истины, перерождаются в пастырей. Кто-то помнит, что завещал Господь, создающий новых пастырей. А я стою обутый в босые ноги в снегу.
  Такое иногда бывает, просто замечтался. В доме дед смотрит телевизор и ждёт, когда всё будет готово к празднику. Мелкая убегает от бабки, не давая надеть старое новогоднее платье. Олеся, наверное, уже закончила готовить салат и поставила курицу в духовку. Зима перестала грызться метелью, белая эмаль рассыпалась по земле. Никто не знал, что так сильно разыграется непогода, и Олеся развесила белье на улице. Ещё днём было пару чёрточек над нулём, а вечером окна уже были покрыты ледяными узорами. Очень холодно, а мои ботинки куда-то утащил мой пёс, поэтому и босиком с подвернутыми штанинами, чтобы не намокли, выбежал, думал, быстро сниму бельё. Ведь уже совсем скоро должны были забить куранты. Выдрав прищепку из штанины джинс, она сломалась под своей тяжестью в коленном сгибе. Праздник дарил праздность, пусть белье висит до дня, когда прорежутся первые почки на деревьях. Да и пальцы на ногах уже онемели.
  Снег шипел и таял под каждым шагом в дом. Трёхкомнатная духовка обдала жаром лицо. Миновав главную жарящую  печь с курицей, маленький мальчик в рубашке и подвернутыми до колен штанами шоркал по плитке голыми ногами. В комнате стоял сильный запах салатов, мандарин, хвои и шампанского. Этот коктейль бил в ноздри с порога. В углу играла цветная коробка. Там люди сидели за столиками полукругом у сцены, на которой пели и танцевали артисты, в паузы между выступлениями открывались бутылки шампанского, пенные брызги летели прямо в объектив камеры. Мальчик зацепил экран с происходящим лишь краем взгляда и уже стоял возле ёлки в противоположном углу. Гирлянда чередовала синий и красный цвета, конфеты свисали с колючих ветвей на чёрных ниточках, матовые и со снежинками  шары создавали иллюзию вращения планет вокруг деревянного тела. У срубленного ствола были пестрые сугробы из мишуры. В них покоились и ждали своего часа подарки в обычных целлофановых пакетах. Маленький человек рассматривал свое лицо растянутое в матовой сфере.
– Джеки… – из тернистых недр, откуда-то из мглы раздался язвительный и протяжный голос, – Станцуешь со мной хоровод Джеки? Ёлочке,  ёлочке так холодно зимой, – из глубин запел голос, и показал свои едко-зёленые глаза.
– Ты лесной эльф? – мальчик сделал пару шагов назад.
– Нет. Ха-ха-кхе-хи. – от раската высокого и хриплого смеха задрожали иглы, – Мороз её укатывал, смотри не замерзай! Ха-хи-кхм… ты знаешь как греет мороз, Джеки?
– Нет, – мальчик задрал голову и попытался смотреть на торчащее из хвои лицо сверху. Сыграл природный инстинкт – показаться сопернику больше, чем ты есть, чтобы внушить страх, но у Джека у самого тряслись колени, – Кто ты?
– Ха-ха, – он полностью высунул голову и прокрутить её вниз по часовой стрелке. По всему его лицу были воткнуты до крови хвойные иглы, в улыбке жёлтым полумесяцем болтались зубы – горящие тридцать две жёлтые колбы гирлянды. – Хорошо, что ты спросил, Джек. Пошли ко мне домой, у меня самый вкусный горячий шоколад. Ты же любишь его, а я люблю угощать им маленьких мальчиков, – он вытащил из мглы весело мигающей ёлки руку и длинным тощим пальцем поманил к себе.
Джек резко развернулся, и его ноги уже были согнуты и готовы бежать, но возле праздничного стола стоял он поистине чудовищный ростом чуть ли не до потолка, изогнутый как гусиная шея. Его кривость дополнял слизанный на бок череп с глубокой впадиной справа, которую не могли скрыть даже зачесанные назад зелёные волосы. Оказалось, горели не глаза, а скомканная в клубки хвоя. Он поправил, как шарф, на шее мишуру, и Джек побежал к выходу, но тощая, как ветвь, рука перехватила его и откинула к столу.
– Ну зачем бежать от меня? Ха-ха-ха.  Я даже нарядился, как положено, – он развел руки, демонстрируя свой черный классический костюм. Он взял со стола из вазы мандарин и впился в рыжую кожуру длинными, больными грибком, ногтями, – ты хочешь знать кто я? Так позволь представиться. Тебе попался очень редкий шанс, его не удостоились даже те избранные в телевизоре, – он раскрыл ладонь, указывая в цветной короб, и из неё вылетели в экран обрывки мандариновой кожи, внутри все люди начали рябить, каналы менялись один за другим, но по ним шло все похожее друг на друга.
– Ха-хи. Они все сидят такие напыщенные, чокаются бокалами, где шампанское играется с их бездарностью. Вот ты знаешь того парня? О, на этом его нет, – он высосал мякоть с соком из оранжевой дольки и как птица поймал глоткой ее нежную кожицу. – А, опять появился, вот, ах, пропал. Ты успел его заметить?
 Каналы менялись всё быстрее, а экран всё сильнее рябил.
– А всё сделано для вас, венца господня.  Чтобы за просмотром ваши черепа жевали и плямкали мозгами, жевали и плямкали, как парнокопытные животные. Ха-ха. – Он менял тональность, как будто кто-то в горле натягивал и расслаблял, как струны, голосовые связки.
 Джек попытался отойти от него подальше, боясь извлечь хоть малейший звук, чтобы не разбудить его. Мальчик уперся спиной в стену, она послужила ему опорой. Не будь её, он свалился бы навзничь мешком от страха.
– Устроили мировой праздник, чтобы отдохнуть от праздности,  – он ударил по столу, – и это кумиры. Посмотри, на кого они равняются. Джеки, посмотри. Они даже теперь не заметят рамочную конструкцию в книге. Они любят писателя, который даже не может выдавить идею и персонажей, за то, что он твитнул «обнимаю, люблю вас, мои хорошие», – он хотел ударить по столу, но рука попала по салатнице, которая тут же разбросала осколки по белой скатерти.
Размахивая рукой, пытаясь стрясти с неё овощные потроха, он продолжил:
– Им плевать, что он пишет, если они и читали что-то лучше, то это слишком сложно или же они хотят отдохнуть, когда читают. Ха-ха, они ..ха…они.. хахахакхакхи. 
Из его рта вылетели на ковер куски оранжевой мандариновой кожи, и потоком смеха и желчи вылился и сок с мякотью. Он облизнул зубчики горящей гирлянды во рту. Перевёл дыхание, и его голос стал спокойнее:
– Они не хотят думать, не хотят напрягаться. Хааа.  Сейчас любая популярная песня состоит из трёх нот, из трёх, Джек, – Он отвёл в сторону лицо и дальше говорил как будто с полом, – Чего удивляться, что они хвалят примитивные искусство. Я устал ждать Прометея в этом царстве невежества, Джек. Хуже них только такие люди, как ты, Джек. Вы всё видите, всё понимаете и бездействуете. Общество терпит упадок,  чтобы из пепла основать строения лучше. Это вечный цикл.  Почему ты не достанешь змеиный хвост из её глотки? – Он посмотрел в глаза Джеку, – Тебе нужен, как и им, кумир? Нужно то, на что равняться? – его голос становился всё громче.
В комнате потух свет, остались гореть лишь гирлянды и белый шум в коробке.
– Ничего из этого нет, Джек. Может пора взрослеть? Пора перекрывать канализационные трубы меди себе в голову. Понять, что за каждой ниткой фанатиков в рядах кумиров ничего нет. За одеянием пустота, – он сомкнул рот, и раздался хруст стекла, – Они нуждаются в человеке, который повернёт реку, а не в очередном патриотичном герое. Стань перилом моста, а не костылём. 
Осколки пронзали его дёсны. Ручейки крови падали на его рубашку.
– Ты хотел знать кто я? Я дух нового года, который они заслуживают, – брызги крови разделились под светом жёлтых огоньков,  – Я Новый святой, сука, Клаус, Джек.
Он вытянул руку, чтобы схватить, но мальчик ловко нырнул под неё. Вот он уже миновал духовку и захлопнул железную дверь.

  С возрастом не перестаешь воображать, только фантазии становятся грубее. В доме дед, наверное, в очередной раз уснул под телевизор в зале с праздничным столом. Мелкая не даёт бабке надеть старое новогоднее платье. Олеся уже, наверное, достаёт из духовки готовую курицу. А я стою обутый в босые ноги в снегу.