Испытание прошлым

  Хмурое ноябрьское небо грузно нависало над городом. Дождь то прекращался, то начинался вновь. Кругом сплошная серость, полумрак, туман. По чёрной грязной дороге мрачной рекой тёк поток автомобилей, заляпанных грязью. Над трубами теплотрассы, тянущимися вдоль большого старого кладбища, поднимался пар. Там, за этими трубами, виднелся непроходимый бурелом из поваленных деревьев, сломанных веток и покорёженных могильных оград. И сейчас, в холодную угрюмую непогоду, с кладбища веяло жутким, необъяснимым ужасом...
  Но в забитой под завязку «Волге» было не до ужасов. Пассажиры и водитель были увлечены жаркими политическими спорами. Буквально брызжа слюной, немолодая тётка, трамвайная кондукторша Галина, орала на весь салон:
  – А я говорю, Ленин был немецкий шпион, кровавый палач, могильщик русского народа! Давай, Лёшка, опровергай! Я слушаю! – неприятный, гнусавый голос с характерным подвыванием резко бил по ушам.
  – Ладно тебе, Галь, перестань, – пыталась успокоить спорщицу другая кондукторша, Надежда, сидевшая на переднем сидении. – Ну что ты пристала к мальчишкам...
  – Э-э, нет, пусть отвечают! Они же коммунистами себя называют! А сами – не коммунисты. Они даже истории не знают, хороши, голубчики!
  – Да, и в бога не верят, – пробубнил сидевший рядом с Галькой худощавый патлатый паренёк Колька, студент экономического университета, подрабатывающий в депо слесарем. – Разве можно без бога? Это же наша русская религия!
  Отвернувшись к окну, сидевший с противоположной стороны от Кольки, Алексей медленно выходил из себя. Отвечать на провокационные вопросы и разжёвывать тупицам простую истину он очень не любил.
  – Ну чего же ты молчишь, коммунист? Да никакой ты не коммунист, просто под флажком красным рисуешься. Это модно у вас сейчас, да? – продолжала наезжать Галька.
  – Так, вы забыли, куда мы едем? Мы на поминки едем, на кладбище, к нашей коллеге! Нечего тут базар устраивать! – резко ответил сидевший за рулём парень, водитель трамвая Дмитрий. – И зачем я вас взял только...
  А зловредная спорщица всё не унималась. Глаза её наливались кровью от азарта, желчь бурлила, и Галька продолжала словесную атаку:
  – Ну чего молчишь?! Ты признаешь свою слабость? У тебя словарный запас кончился? Я знала, что вы, коммунисты, необразованные и глупые...
  И друг Дмитрия, школьный учитель Алексей, превозмогая отвращение, едва сдерживался от того, чтобы въехать кулаком в наглую морду мерзкой бабы. Чтобы не опускаться до уровня этой базарной хабалки, молодой человек предпринял последнюю попытку мирного урегулирования конфликта:
  – Сколько уже можно повторять одно и тоже! – проговорил он с явным негодованием в голосе. – Революция в России была неизбежна! Уровень жизни был крайне низок, народ перебивался с хлеба на воду. Большинство населения не умело читать и писать. Царизм не справлялся с управлением страной. Внутренние противоречия достигли своего пика...
  – Да какие противоречия! – сипло рассмеялась Галька. – Ты хоть знаешь, как тогда люди жили? Ели мясо каждый день, у всех было своё хозяйство, был достаток!
  – И церковь в почёте была! Сам бог покровительствовал русскому народу! – ввернул тут реплику Колька.
  Тут «Волга» подпрыгнула, дёрнулась. Асфальтовое покрытие закончилось, и машина выехала на грунтовку.
  – А почему не через главные ворота едем, Дима? – спросила Надежда.
  – Там перекопано всё, мы поедем в объезд, – ответил водитель.
  – Ну чего замолчал, коммунист? – не унималась Галька. – Сказать нечего, сейчас обзываться начнёшь?
  – Что толку вас обзывать? Вас исправит только... – взглянув на могилы, Алексей не договорил. – Впрочем, отправить бы вас в то «распрекрасное» время, чтобы вы сами убедились в его «прелестях»...
  – Ха-ха, ну вот, изобретём машину времени, и отправим Галину в турне по царской России! – усмехнулся Дмитрий.
  – Ты-то там помалкивай! Ты уже доказал нам, что ничего не знаешь.
  Не ввязываясь в этот провокационный спор, водитель лишь тихонько посмеивался, ловко крутя большой ГАЗовский руль. А машина тем временем, петляя по узкой дорожке меж высоких ржавых оград и памятников, углублялась в мрачный кладбищенский массив. Разговоры в салоне притихли. Все пассажиры глядели в окна, любуясь жутковатыми могильными пейзажами. А смотреть там было, на что! Старые деревья, словно ожившие лесные чудовища, легонько покачивались, размахивая ветками и как бы грозя своими многочисленными корявыми пальцами. Кругом лишь увяданье, серость и мгла. Нет уж давно на ветвях ни единого листика – золото и багрянец листвы потускнели, увяли и опали, превратились в грязно-бурый ковёр.
  Вывернув руль, Дмитрий с трудом вписался в крутой поворот. Колёса «Волги» пробуксовали в грязи, и автомобиль чудом не задел торчавший из земли кусок рельса. Тут же дорога пошла под горку. Едва удерживая машину от срыва в занос на скользкой грязюке, водитель начал чертыхаться.
  – Обратно тут уже не проедем, придётся искать другой путь... – проговорил он.
  – Почему, Дима? – вопрошала Надежда.
  – Да мы в эту горку не поднимемся просто, скользко же!
  Наконец, «Волга» выбралась из лабиринтов старого кладбища к новым захоронениям. Тут уже всё видно, и дорожки посыпаны щебнем. Ехать более комфортно. А вот и нужная могила.
  – Мария Петрова, почётный работник электротранспорта, – прочитал Алексей надпись на фото-овале, криво прибитом к свежему деревянному кресту.
  – Ну вот зачем крест? – возмущался Дмитрий. – Она неверующая была...
  – Что бы ты в этом понимал, коммунист, – огрызнулся Колька. – Это православная традиция, так принято!
  Патлатый, длинный и тощий как жердь парень аж весь передёрнулся от негодования.
  – У кого принято, у евреев? – поддержал товарища Алексей. – Как надоели уже эти жидовские сказки про какого-то там бога...
  – Ты чего тут пургу гонишь? – сжал кулаки Колька. – Я за веру всех порву!
  – Ребята, не ругайтесь! – строго сказала Надежда.
  Тем временем Галька достала из потёртой матерчатой сумки пузырёк, и начала всем предлагать своё бырло. Насыпав прямо на могильный холмик каких-то семечек, риса и ещё чего-то, Колька показушно забубнил молитву.
  – Диман, зачем ты этих клоунов взял? – с недовольством проговорил Алексей. – Они всё мероприятие в цирк превратили. Сейчас ещё и нажрутся...
  – Ну, это Надежда Ивановна их пригласила. Я ей сказал, что в машине ещё два свободных места будет, вот она и нашла нам попутчиков...
  – Хреновые попутчики! Зла просто не хватает на них! – злился учитель.
  – Не связывайся ты! Она поехавшая, эта Галька. Я же тебе рассказывал, она алкоголичка, и в психушку её клали несколько раз...
  – Да уж... А этот придурок чего борзеет? Это тот самый что ли, который угрозы тебе писал в интернете?
  – Он. Мерзкий ублюдок, честно говоря. Но гадит исподтишка. А так, в открытую, лезть боится.
  – Да они все трусы, эти фанатики церковные...
  – А иначе им нельзя! – усмехнулся Дмитрий. – Вон, недавно дядя Вася, наш механик, набил морду этому клоуну!
  – О как! Круто! А за что?
  – Да тот принялся орать, топать ногами, мол сейчас какой-то пост, а вы тут сало жрёте. Ну, слесаря сначала просто смеялись, а потом, поняв, что этот патлатый не шутит, дали ему по морде.
  – Ну, молодцы, мужики!
  – Молодцы-то молодцы... Но мало они его. Сильнее надо было. Этот подлец на днях кондукторшу мою дверью прижал...
  – Это как? – удивился Алексей.
  – Да мы в депо заехали, вагон сломался. Я путёвку понёс, Надежда Ивановна в вагоне осталась ждать. А этот шнырь уже тут как тут, полез ремонтировать. Забрался в кабину, стал что-то крутить там. И когда кондукторша стала выходить из вагона, резко закрыл дверь. Прижал женщину, сволочь...
  – Вот мразь! Прямо там его надо было забить, соленоидным ключом!
  – Да я не знал! Надежда Ивановна не говорила сразу. Только потом сказала, когда боль стала уже невыносимой... И говорит, типа, он не виноват, не стоит обижаться... А я же вижу, по роже его поганой, что нарочно это сделал...
  – Конечно, не стоит обижаться! Стоит прибить этого гада! – распалялся учитель. – И здесь зарыть!
  – Эй, коммунисты! – загундела тут Галька. – Идите сюда!
  У могилки всё уже было готово: какая-то мерзкая настойка разлита по пластиковым стаканчикам, вытащена закуска. А Колька, вынув из кармана куртки маленькую иконку, приладил её к кресту. Галдёж Гальки не затихал ни на секунду.
  – Давайте, пейте, за упокой рабы божьей... – орала она своим гадким голосом.
  – Ну, я за рулём, – сказал Дмитрий.
  – А я вообще не пью, – произнёс Алексей.
  – Слабаки! – хрипло всхохотнула мерзкая баба. – А мы вот пьём! Верно я говорю, Николай?
  Колька лишь криво усмехнулся, посасывая из стаканчика пойло. Кондукторша же сразу опрокинула всю порцию себе в пасть, крякнула и, занюхав рукавом, потянулась за закуской.
  – Ребят, вот сок есть, пейте! – сказала Надежда.
  Она тоже не стала пить сомнительную настойку, лишь пригубила, да потом незаметно выплеснула отраву на землю. И пока патлатый Колька и его идейная соратница Галька наливали по-новой и допивали своё бырло, Алексей, Дмитрий и Надежда втроём подошли к могилке коллеги. С фото-овала на них глядел чёрно-белый портрет Марии Петровны. Ещё совсем недавно женщина была жива, разговаривала, веселилась, была рядом... И вот, её больше нет... Склонив головы, товарищи стояли молча возле безмолвного холмика, вспоминая Марию Петровну, её лучезарный взгляд и жизнерадостный смех... Но тут раздался другой смех – пьяная Галька вновь заговорила какие-то гадости и, развеселив саму себя, принялась хохотать. Зрелище было гнусное – мерзкая, жирная, отвратная баба, опираясь на чей-то памятник, ржала как лошадь, выкрикивая какие-то пошлости. К пошлостям обязательно добавлялись и политические нотки, пещерный антикоммунизм.
  – Эй, Надька, а ты чего не пьёшь? Тоже с этими коммуняками заодно?! – гундела она. – Тебя бог накажет!
  – Прекрати, Галя! – обиженно ответила Надежда. – Мне кажется, ты уже переходишь все границы. Успокойся!
  – Чего ты нас затыкаешь?! – выкрикнул тут пьяный Колька, едва не сорвавшись на грязные ругательства. – Замолчи!
  – Так, всё, поехали, нечего позориться, – повелительно произнёс Дмитрий. – Кто-нибудь увидит эту вашу клоунаду, подумает чёрте что... Быстро все в машину!
  И бежевая «Волга», фыркнув мотором, отправилась в обратный путь. Галька, обнявшись с патлатым слесарем, принялась орать какие-то матерные песни. Колька подпевал. Пространство салона заполнил гадкий алкогольный дух и мерзкие пьяные вопли. Алексей сидел, отвернувшись к окну, с лицом угрюмым и рассерженным. В его глазах была просто дикая ненависть к этим двум представителям быдла. Дмитрия тоже раздражали пьяные выходки коллег; сделав музыку погромче, он нарочно прибавил газу, чтобы как следует встряхнуть своих наглых пассажиров. «Волга» скакала как олень, висевшие на салонном зеркале брелки мотылялись из стороны в сторону в неистовом адском вальсе. Пьяницы же бились друг об дружку головами, но продолжали орать. А за окном всё мелькали и мелькали мрачные кладбищенские пейзажи, кресты, памятники и ржавые ограды.
  Внезапно машина резко подпрыгнула. Патлатый слесаришка смачно ударился своей сопливой рожей об боковое стекло. Машину подбросило ещё раз, и она круто нырнула куда-то вниз, сорвавшись со скользкой дороги в глубокую яму. В салоне всё перемешалось, взлетели вверх лежавшие в бардачке отвёртки и гаечные ключи, попадали сумки, об голову Кольки разбилась бутылка с галькиным пойлом. Сама же Галька от резкого удара подалась вперёд, между сиденьями, и приехала своей тупой мордой прямо в основание приборной панели, с торчащими из неё острыми рычажками управления печкой. Её патлатому соратнику повезло больше – он просто свалился с сидения на пол.
  Алексей в момент удара успел схватиться за переднее сиденье, и сумел избежать травм. А Дмитрия с Надеждой спасли от неминуемого впечатывания в лобовое стекло ремни безопасности.
  – Ты что натворил, пидор поганый?! – взревела Галька, утирая кровь с рожи и пытаясь встать.
  – Ы-ы-ы! Он нарочно, тёть Галь... Сволочь! Я его сейчас урою! – злобно заскулил Колька, порываясь дотянуться до водителя.
  Но в этот момент слева ему прилетел звонкий удар кулаком прямо по роже. То у Алексея закончилось терпение. Взвыв от боли, патлатый слесаришка открыл дверь и вывалился в грязь.
  – Дима, как же так, куда мы улетели? Зачем ты так гнал? – торопливо заговорила Надежда.
  – Я сам это... не ожидал... – ещё не отойдя от шока, отвечал водитель. – Занесло... там грязь... скользко...
  – Я те щас покажу, скользко! – заревела пьяная Галька, бросаясь на Дмитрия.
  Но Надежда крепко схватила её за воротник и удержала от рывка. Водитель же, инстинктивно взмахнув рукой, ударил алкашку по разбитому рылу. Она взвыла ещё сильнее. В этот момент сзади её уцепил Алексей и утащил обратно на заднее сиденье.
  – Хватит! – властно проревел он. – Надо выбираться отсюда.
  Как оказалось, машина улетела в довольно глубокую яму, со стоявшей на дне водой. Мокрая, жирная грязь была повсюду. А вылезти из ямы возможно только по корпусу машины – багажник торчал уже на поверхности. Галька и её патлатый единомышленник о чистоте особо не задумывались, и плюхнулись в вязкую грязюку. Алексей же, оценив обстановку, открыл свою дверь и аккуратно вылез на крышу, держась за крышевой багажник.
  – Экий ты акробат! – усмехнулся Дмитрий. – В своём чекистском пальто так ловко вскарабкался!
  – Ну не в грязь же лезть, как эти православные!
  По примеру друга и Дмитрий тоже залез на крышу. Вдвоём, взяв за руки Надежду, они помогли женщине выбраться из машины. Слезать в грязь и пачкать свою новую длинную юбку ей как-то не хотелось. А Галька, ёрзая в скользком жирном чернозёме как перевёрнутый на спину жук, всё никак не могла встать. Колька же вообще съехал под машину и тянул оттуда свои кривые ручонки.
  Перебравшись на багажник, товарищи быстро оказались на поверхности.
  – А где дорога? – удивился Алексей.
  – Да, Дима, где мы? – вторила кондукторша.
  – Не понял... – ответил водитель. – Мы здесь не ехали. Что это за место?
  Тем временем из ямы слышались возня и жуткий трёхэтажный мат. А вокруг виднелись какие-то жиденькие голые кусты, вдали за ними скрывались каменные памятники старого кладбища. Того высоченного дикого леса, бурелома и кладбищенского забора из красного кирпича не видать. Не слышно и шума проходящей невдалеке оживлённой трассы.
  – А где дома на СХИ? Там вообще пусто, только лес какой-то видно... – продолжал удивляться учитель. – Мы чего, в прошлое попали?
  И действительно, из признаков современной цивилизации здесь был только торчавший из ямы задок «Волги» с госномером «Н 301 ВВ».
  – Да не может быть! – произнёс Дмитрий. – Мы просто улетели глубоко в овраг, отсюда не видно ни домов, ни забора.
  – Как же мы так улетели, Дима, следов-то нет, – озадаченно сказала Надежда.
  – Грязюка нетронутая, в самом деле... – ответил Алексей. – А где трубы тепломагистрали? Они же тут шли. Помнишь, Диман, летом мы через них перелазили, стекловаты ещё нанюхались?!
  – Помню... Что-то тут не то...
  – Давайте дальше пройдём, посмотрим, что там, – предложила кондукторша.
  – Давайте, но тогда уж поможем выбраться этим пьяницам, – ответил Дмитрий.
  Спустив в яму длинную палку, ребята вытянули по очереди Гальку и Кольку. Перемазанные как черти, скандалисты отряхнулись и с гордым видом зашагали вдоль кустов, к дороге, тихо и злобно матерясь. Шлёпая прямо по глубоким лужам, Галька даже не пыталась их обойти.
  – Ну что, пойдёмте... – сказал Дмитрий. – Посмотрим, что там дальше... Трактор надо искать...
  – Мне кажется, трактора уже не будет, – как-то грустно произнёс Алексей. – Не нравится мне всё это...
  А природа меж тем безмолвствовала. Серый, голый и оттого полупрозрачный на многие метры кустарник стоял недвижимо. Ни одна веточка не шелохнётся, ни одна травинка. В глубине зарослей виднелись памятники. Но их вид был совершенно иным, нежели совсем недавно, когда товарищи ехали мимо на машине. Памятники были новые. На статуях всевозможных ангелочков и античных богинь, которыми украшали могилы разных купчишек и чиновников, не было и следа замшелости, грибка. Не видно трещин, и сама поверхность изваяний выглядит свежо.
  А по другую сторону кладбища сплошной серой стеной шли непролазные заросли, за которыми вдали виднелись редкие, корявые и чёрные деревца с галдящим в кривых ветвях вороньём. Тишина стояла пугающая. Кроме далёкого карканья «летающих крыс» её не смел нарушить ни один шорох. Пахло сыростью, увядающими листьями и травами. От земли едва заметно поднимался серый парок.
  Фигуры перемазанных грязью Гальки и Кольки скрылись за кустами вдалеке. И тут же оттуда раздались их крики. Пьяницы вновь показались на тропинке.
  – Куда ты нас завёз, сучонок! – орала Галька. – Это что ваще такое?
  – Там уроды какие-то, на лошадях, с винтовками, – сипел Колька.
  – Ну, точно... – сухо проговорил Алексей.
  – Что точно? – злилась пьяная баба.
  – В прошлое мы попали, с чем я вас и поздравляю! Оглядитесь вокруг! Где дома, где трубы теплотрассы? Нету ничего, не построили ещё.
  Пьяницы замолчали, громко дыша и крутя своими чумазыми мордами по сторонам. По их испуганному виду было понятно – ещё минуту назад смелые и наглые от выпивки, они поразительно быстро протрезвели и основательно перепугались. Но, честно говоря, страшно было всем. Что это за путешествие во времени, какой сейчас год? И что будет дальше?
  Ответы на эти вопросы ещё предстояло найти. И компания, забыв прежние противоречия и ссоры, направилась в сторону дороги, туда, где были обнаружены какие-то всадники на конях. А вот и она, дорога. На месте современной улицы Соколовой – грязная грунтовка. По её обочине тянется вереница металлических столбов с множеством проводов. Вдали виднеются какие-то жалкие перекошенные домишки, серые покосившиеся заборы. Конный патруль был уже далеко, всадники ускакали в сторону современного Ленинского района. Что там сейчас, одному чёрту известно...
  – Ёшкин-матрёшкин... – выругалась Надежда. – Где же мы?
  – Улица Соколовая, – ответил Дмитрий. – Какой вот только год?
  Размышления прервал резкий, довольно громкий звонок, напоминающий старый будильник. И из-за деревянных домишек показался старинный бельгийский трамвай. Полуоткрытый, со штангой на крыше, он с трудом тащил в сторону центра два прицепных вагона с людьми. Гулко громыхали колёса на разбитых рельсах, из-под штанги летели искры. Притормозив на остановке, трамвай высадил несколько человек и с громким гулом двигателей стал набирать скорость.
  – Солдаты! – взвизгнула Галька.
  И впрямь, из переулка напротив показался конный патруль. На тощеньких кобылёнках сидели двое ребят в папахах с полосками красных лент. Один смачно курил самокрутку с махоркой, второй о чём-то рассказывал.
  – Слыхал, Вась, хозявы-то тикать начинают из города! – задорно говорил красногвардеец.
  – А то! Двоим вчерась уж пузо вспороли, вот остальные и перетрухали! – ответил второй, улыбаясь.
  – Боятся они нашей революции, стервы!
  Неподкованные кобылёнки грязно-бурого цвета с заплетающимися ногами кое-как пробрались по грязи и увезли своих всадников вслед за первым патрулём.
  Вынырнув из кустов, наши герои огляделись.
  – Кажись, не заметили, краснопузые, – злобно процедил Колька.
  – Но-но, какие краснопузые, контра? – огрызнулся на него Дмитрий, доставая из кармана своей спецовки пневматический наган.
  Алексей быстро понял настроение друга и достал свой пистолет. То, что это пневматика, знали все. Но сейчас, ошарашенные перемещением в прошлое, пьяницы испугались. А вдруг наганы превратились в настоящие?!
  – Э, коммунист, не шути так, – пробурчал слесаришка.
  – Всё понятно, – рявкнула как-то отрывисто Галька. – 17-й год, революция. И отсюда мы уже не выберемся. Значит, надо спасаться... Теперь дороги наши разойдутся, коммунисты.
  Алексей усмехнулся, поигрывая наганом. Дмитрий стоял рядом, глядя на измазанных грязью пьяниц.
  – Да, мы пойдём к своим, к белым! К единственной цивилизованной силе в этом хаосе! – выпалил Колька.
  – Какие белые, тупица? – рассмеялся учитель. – Это 17-й год, Гражданская война ещё не началась.
  – Ты чё, в натуре, на кого батон крошишь? – начал быковать слесаришка, и тут же осёкся.
  – Поаккуратнее, контрик, а то мы тебя быстро чикнем, пикнуть не успеешь! – ехидно произнёс Дмитрий. – Тут в эту эпоху жизнь и копейки не стоит...
  – Пошли, Николай! – как-то торжественно произнесла Галька. – В городе наверняка ещё осталась русская интеллигенция, они своих не бросят! Уедем в эмиграцию, в Париж! Поживём как люди, без коммунистов и без революций... Надюха, ты с нами? Или с этими... коммунистами?
  – Нет, Галя, не по пути нам с тобой. Я с ребятами пойду... – протараторила кондукторша.
  – Ну и  дура! Оставайся в нищей Рашке, со вшами, клопами и коммунистами!
  – Ты чего тут вякаешь, быдлятина?! – рассердился Алексей, резко ударяя Гальку ногой по её жирному тухесу. – Тоже мне, нашлась интеллигенция!
  Баба взвизгнула, отпрянув назад и бросив на учителя ядовитый взгляд своих злобных свиных глазёнок. Колька же боязливо отбежал в сторону, опасаясь, что и ему прилетит тоже.
  – Не сметь оскорблять Надежду Ивановну! – Дмитрий навёл наган на Гальку, медленно взводя курок.
  – Да нужна нам твоя... Ивановна... – уже на два тона нейтральнее произнесла бабища. – Пошли, Николай, нас ждут великие дела! Сами потом прибежите, умолять будете, чтобы мы вас с собой взяли...
  – Катитесь уже, элита... Пантограф вам в жопу! – выругался Дмитрий.
  – Мы ещё посмотрим, кто к кому прибежит и просить будет! – поддержал товарища Алексей.
  И с гордо задранными носами Галька с Колькой зашлёпали по вязкой дорожной грязи, устремляясь по Соколовой в сторону центра. В спортивных костюмах «Адидас», да ещё и с айфонами на шеях! Идеальный наряд для 1917 года! Правда, облепившая пьяниц грязь хорошо маскирует «басурманские» надписи на одежде и делает их похожими на обычную, широко представленную в это время в городе бедняцкую рвань.
  – Да, Диман, придётся тебе расстаться со своей курткой. Ярко-синяя, да ещё и с надписью СГЭТ. В таком прикиде нас точно свои же арестуют, – сказал Алексей.
  – Ёкарный трамвай! – выругался Дмитрий. – Ладно, под курткой у меня свитер тёплый, мама вязала... Он точно подозрений не вызовет. А штаны рабочие и подавно – по виду они явно старше революции!
  Сам Алексей был одет в классический костюм, поверх которого – кожаное пальто в стиле советских чекистов или американских гангстеров. В эпоху вписывается неплохо. А наган лишь дополняет суровый образ революционера.
  Кондукторша Надежда тоже была одета в соответствии с модными тенденциями 17-го! Меховая жилетка поверх свитера-водолазки, чёрная юбка по щиколотку и тяжёлые угловатые ботинки на толстой подошве.
  – Красной косынки не хватает! – улыбнулся Алексей, глядя на женщину.
  – А у меня есть красная ткань, в машине! – сказал Дмитрий. – Пойдёмте!
  Засунув куртку в багажник и вытащив небольшой отрез кумачовой материи, парень выбрался из ямы. С помощью нехитрых манипуляций ткань быстро превратилась в косынку, и кондукторша окончательно стала похожа на суровую революционерку.
  – Ну, буржуи, трепещите! – наигранно воскликнула Надежда, изобразив рукою пистолет.
  – Пра-а-авильно, Надежда Ивановна! Ношаут! – с латышским акцентом сказал Алексей.
  – Та-а! Контру – к стенке! – поддержал шутку Дмитрий.
  – Ребят, – словно очнувшись, кондукторша вмиг стала серьёзной, – шутки шутками, а что же, назад мы уже не попадём?
  – Выход там, где вход... – философски ответил ей Алексей. – Надо искать тут, у машины...
  – А я думаю, надо вытащить машину и повторно влететь в эту яму, – сказал Дмитрий. – Сходим в город, найдём наших... Ну, революционеров, большевиков... Постараемся достать лошадей, дёрнем...
  – Дело говоришь... Но нам легенда нужна. Не скажем же мы: «Здрасьте, мы из будущего!». Надо что-то придумать.
  – А что думать? Так и скажем, мы рабочие трамвайного депо...
  – Ага, очень уж рабочий у меня видок... – недоверчиво сказал Алексей.
  – Ну, ты инженером будешь, а мы с Надеждой – как и в реальности, вожатый и кондуктор!
  – Неплохо. Только давайте так: не из Саратова мы. Вдруг будут среди большевиков настоящие работники депо? Нас-то они не знают. Скажем, из Самары.
  – Идёт!
  И вот, снова виднеется длинная, грязная Соколовая улица. Патрулей больше нет; тишина, безлюдье. Где-то вдали, в частном секторе громко лают собаки. Ветра нет, штиль. Но всё же откуда-то легонько тянет дымком.
  Товарищи пересекли улицу и попали на трамвайные пути. Первое, что бросилось в глаза, это рельсы. А они были такими же изношенными и раздолбанными, как в 2013 году! Кривой, петляющий провод контактной сети висел на каких-то самодельных растяжках и консолях. Стыковых зажимов нет, вместо них обычная проволока – края контактного провода грубо связаны друг с другом.
  – Да... – ёмко, одним лишь словом с выразительной интонацией охарактеризовал Дмитрий увиденное.
  – Поди уж не ходит ничего... – отозвался Алексей.
  – Ну, был же трамвайчик, – сказала Надежда. – Значит, и ещё будет.
  И вот, издали раздался стук колёс, какой-то грубый металлический лязг и скрип. Со стороны города двигался трамвай. Жутко качаясь, искря штангой, он задевал собой торчавшие отовсюду корявые ветки. Неярко горела одна-единственная фара на его «морде» – мутная, со стоящей внутри водой. Вагон был одиночный, внутри – почти пусто.
  – Сейчас мы его! – обрадовался Дмитрий, доставая фотоаппарат. – Потом на СТТС выложу, все там упадут!
  – Ты что, сдурел?! – воскликнул Алексей, но было уже поздно.
  Вспышка ослепила водителя, и трамвай резко затормозил. Ребята с винтовками были уже тут как тут...
  – Вы кто такие? Что происходит? – сурово пробасил немолодой матрос в бескозырке с надписью «Зоркiй», снимая с плеча трёхлинейку.
  – Товарищ... комиссар, мы из газеты «Правда», корреспонденты, прибыли из Петрограда, по направлению в губком... – испуганным голосом проговорил Алексей.
  – Д-да, корреспонденты мы, будем писать о революции в Саратове большую статью... – присоединился к разговору Дмитрий.
  – Так, понятно... Ваши мандаты? – продолжал напирать матрос.
  Алексей, не растерявшись, полез в карман... за партбилетом! Красная книжица вмиг была извлечена, и революционер увидел на её развороте изображение Ленина.
  – Вот, вот его подпись, Владимира Ильича, – показывал учитель на подпись секретаря райкома товарища Сорокина.
  – Добре... – отозвался матрос. – Только осторожнее в городе, контры у нас много. Соблюдайте революционную бдительность.
  Тут же все солдаты запрыгнули обратно в трамвай, и вагон скрылся за поворотом.
  – Ф-фух, пронесло! – тяжело произнёс Дмитрий.
  – Ну, Дима! Чуть не погубил нас всех... Они же не знают, что ты заядлый фотограф общественного транспорта! – усмехнулась Надежда.
  Тут снова раздался характерный грохот, лязг и скрип. На этот раз трамвай шёл в город. Бельгийская развалюха затормозила с юзом, проскочив остановку. Товарищи тут же оказались на подножке. А вожатый, не дожидаясь, пока пассажиры войдут, тронулся.
  – Ну и нравы у них! – удивлённо произнёс Алексей, едва не упав со стартанувшего так резко трамвая.
  В вагоне было довольно много народу. Сидячие места все заняты. Лишь на накопительных площадках, в этаком «втором классе», пусто. Кондуктора никакого нет, видать, революция временно отменила плату за проезд.
  – Обилетить бы их! – усмехнулась Надежда.
  – Ага, – рассмеялся Дмитрий, – и чем они заплатят? Медными гривенниками и полушками?!
  Тем временем вагон миновал частный сектор и выехал на Большую Горную улицу. Грохот от его движения стоял просто оглушающий. Казалось, что задний свес просто обязан отвалиться на очередной просадке. Все трещало, гремело, качалось; ходили ходуном крышевые стойки. Но привычные к такой обстановке пассажиры внимания на шум не обращали. В салоне сидели, в основном, одни мужики: обросшие, небритые, в каких-то потёртых телогрейках, без шапок. По виду – натуральный пролетариат. Почти все курили махорку, заполняя вагон сизым, полупрозрачным дымом. На вошедших возле кладбища трёх новых пассажиров внимания они не обращали.
  – Что-то не заинтересовали мы их, – сказал Алексей.
  – Значит, выглядим в соответствии с эпохой! – ответил Дмитрий.
  По обе стороны линии начались двухэтажные купеческие домики. Это в 21-м веке, в будущем, они будут смотреться убого. Сейчас же, напротив, жилища бывших хозяев сверкают новизной, свежей штукатуркой, блестят разноцветной плиткой, изразцами. Окна плотно закрыты резными, красивыми ставнями, ворота заперты. Но, судя по дыму, курящемуся над трубами, хозяйчики ещё дома. Собирают свои богатства, золотишко и цацки, готовятся к побегу за границу... А может, ещё надеются взять реванш, загнать своих вчерашних холопов обратно в стойло...
  Город было просто не узнать! Улицы узкие, дорог нет – одна грязь. Редкие прохожие представляют собой жалкое зрелище – все сплошь в лохмотьях, в рванине... А вот и Сенной рынок. Кажется, базар на этом месте был всегда, с самых первых лет существования Саратова! И увиденное тут, в 1917 году, мало чем отличалось от современности: такие же трущобные лабиринты прилавков, лотков и будок. Только грязи побольше, да сделано всё из дерева... Народу на базаре уже заметно больше, чем просто на улицах. Возле самой остановки стоят пухлые бабы-мещанки, держа в руках пуховые платки и косынки на любой вкус. Тут же – дедок с лаптями, какими-то вениками и мочалками. Чуть поодаль зазывает клиентов точильщик ножей, по совместительству лудильщик. Рядом ещё совсем маленький, чумазый мальчонка – предлагает прохожим услуги по чистке сапог...
  – Адский муравейник... – произнёс Дмитрий.
  – Вот она, высшая ценность капитализма – базар! – по-комиссарски продекламировал Алексей.
  Выходящие на остановке пассажиры аж обернулись. Но никто не сказал в ответ ни слова. Люди выглядели как-то запуганно, угрюмо. Сказывалась тяжёлая жизнь, полная лишений, страха и неопределённости. Однако, стоит отметить, что на лицах некоторых саратовцев всё же были и улыбки. Несмотря на жуткую действительность, тяжёлую обстановку с продовольствием и прочие пережитки царизма, люди радовались. Радовались наступившим в стране переменам.
  На остановке вошли новые пассажиры. Бабки с какими-то тазами, кулями, тюками. Вдруг в уже тронувшийся вагон резко запрыгнул мужик в старой офицерской шинели, без погон, и втащил немаленькую тележку, под завязку чем-то набитую. Было слышно, как выругался вожатый, но трамвай продолжал движение, уже по Астраханской улице. Слева показался маслобойный завод, ныне переделанный в торговый комплекс «Триумф». Возле него кучковались какие-то люди в военной форме, стояли подводы с бочками, лошади.
  – Куда же мы поедем? – спросила Надежда.
  – Надо бы до Мирного переулка, затем пешком. Совет на Вольской был тогда... – ответил Алексей.
  – Боюсь, заблудимся мы там... – сказал Дмитрий. – Многие улицы назывались по-другому, и выглядело всё совсем иначе. К тому же, мы не знаем, где и как поедет этот трамвай. Путей много было...
  – Давайте тогда выйдем на Московской и пройдём пешком! – предложила кондукторша. – Так, я надеюсь, мы не заблудимся!
  – Посмотрим, куда он поедет после Московской. Если повернёт налево, то сойдём. А если прямо – поедем дальше. Там уже вариантов нет – прямо по Астраханской и налево на Вавилова... Сейчас она ещё называется Михайловской. И дальше, мимо Крытого рынка – по проспекту Кирова, то есть, Немецкой улице.
  А за окнами медленно проплывали почти незнакомые пейзажи. Многие постройки на этой улице до наших дней не сохранились, и видеть их в своё время наши герои никак не могли. Лишь изредка попадались здания, уцелевшие к началу XXI века... А вот уже и Московская. Справа виднеются корпуса Медицинского университета, ещё новенькие. Сама улица кажется довольно широкой; без тротуаров, а главное, без машин, она выглядит как-то пустынно. Лишь несколько пыльных древних телег, запряжённых полудохлыми клячами, бороздят её грязные просторы. Вдали заметен корпус старого вокзала РУЖД.
  Под вагоном послышался грохот. Трамвай подпрыгнул, зашатался, заходили ходуном всего его конструкции. Дмитрий уже ожидал услышать крики пассажиров и объявление вожатого о том, что вагон сошёл с рельсов. Но ничего не произошло. Видимо, явление это обычное. Стрелка – древняя, однопёрая, была очень неприветлива и груба к проезжающим по ней вагонам. Но суровые бельгийские трамваи ничуть тому не огорчались. Проехав, нет, вернее, проскакав пересечение с Московской, трамвай вяло покатил дальше. Как ни странно, пополам он не разломился, и часть своих дребезжащих запчастей не растерял.
  – Что это было? – удивлённо спросил Алексей.
  – Стрелки такие... – ответил Дмитрий. – И как только по ним ездили?
  Меж тем, выпустив часть пассажиров на остановке, вагон ускорился и резво вошёл в кривую на повороте с Астраханской на Михайловскую. Однопутная линия шла по центру довольно узкой улицы.
  – Теперь мы здесь ездим в другую сторону! – сказала Надежда.
  – Да, направление движения трамваев по этой улице изменили в 70-е годы, ответил ей Дмитрий.
  – Глядите, тот самый дом с изразцами, не доезжая улицы Рахова! – воскликнул Алексей.
  Трухлявый старинный домик, чудом уцелевший в XXI веке средь современных новостроек, ныне выглядел очень бодренько, даже можно сказать, богато. Еврейские звёзды в элементах его декора как бы намекали, кто хозяева сего особнячка.
  – Ой вэй, смотри, ребе! – усмехнулся Дмитрий, увидев вышедшего из ворот дома полноватого мужчину в чёрном костюме, в шляпе и с пейсами.
  – Таки да! – рассмеялся Алексей. – Какой кошерный!
  А вагон неторопливо ехал дальше. Средь заборов и трущоб угадывался современный Мирный переулок. Однако, трамвай не повернул туда, а продолжил путь прямо. Снова отозвалась под колёсами кривая грубая стрелка. И справа стало вырисовываться здание Крытого рынка. Внешний вид его почти не изменился в наше время. Как памятник архитектуры, здание не перестраивали. Огромное, величественное, с множеством лепнины, со скульптурами-атлантами, оно выглядело довольно грозно.
  – Приехали, вагон дальше не пойдёт! – выкрикнул вожатый.
  Люди быстро похватали свои тюки, узелки и проворно высыпали на улицу. Как ни странно, тут уже грязи нет – мостовая вымощена булыжником.
  – Ух, ё... Мечтали ли мы когда... Старый Саратов! – радостно воскликнул Дмитрий. – Красота-то какая!
  – Где ты здесь красоту увидел, Дима? Одна грязь, нищета и убожество, – отозвалась кондукторша.
  – Да не в том красота. Просто всё это можно было увидеть только на старых, нечётких фотографиях. А тут – вот, всё вживую, в цвете, так сказать!
  – Только не надо фотографировать. Вон как косятся на нас местные...
  И в самом деле, аборигены старого Саратова с интересом разглядывали гостей из будущего. Или это просто казалось... Но тем не менее, Дмитрий решил не доставать фотоаппарат, не рисковать, почём зря.
  – Пойдёмте по проспекту, там свернём на Вольскую, – предложил Алексей. – Совет должен быть где-то там, не доходя улицы Мичурина...
  И товарищи, озираясь и удивлённо глядя по сторонам, направились дальше. Светофора никакого нет, улица Чапаева, а сейчас ещё Ильинская, пустынна. Лишь вяло плетутся по ней немногочисленные клячи, таща убогие перекошенные телеги. На Немецкой картина аналогичная. Лишь изредка попадаются цивилизованного вида двуколки, экипажи с крытым салоном, извозчики. Вдали видно трамвай, а по центру улицы идёт вереница опор трамвайной контактной сети. Машин нет вообще! Да и сам проспект не узнать! И хоть большинство домов здесь осталось нетронутым до наших дней, их внешний вид изменился очень сильно. В современности тут всё в яркой, пёстрой рекламе. Сейчас же рекламы почти нет. Старые, дореволюционные вывески местами уцелели, но их становилось всё меньше. Магазинчики закрывались, богатенькие булочники и колбасники спешно сворачивали свой бизнес, прятали ценности и прятались сами.
  Если проспект ещё был узнаваем, то Вольская предстала пред гостями из будущего совершенно незнакомой улицей. Тут даже не было брусчатки, кругом обычная грязь. И народу, в отличие от Немецкой, тут почти нет. Улица выглядит мрачной, жуткой, безлюдной. Зловеще поблёскивают большие окна купеческих домов. Сами же дома стоят в растерянности: некогда весь их напыщенно-величавый внешний вид говорил о могуществе, силе и власти своих хозяев. Теперь же всё могущество вмиг рухнуло. Хозяев частично уже выселили, их хоромы занимают рабочие, покидая свои сырые подвалы и бараки.
  Наконец, вдалеке показалось скопление людей. Возле здания Саратовского Совета стоял старинный автомобиль, открытый, с откидным кожаным верхом и большой надписью «Ford» на радиаторе. У входа толпился народ, в основном это были солдаты-красногвардейцы с винтовками.
  – Это же дом губернатора! – воскликнул Алексей. – Читал про него в интернете. Столыпин там раньше жил!
  – Ага, – ответил Дмитрий. – А теперь тут новые хозяева, народные!
  – Да, Советская власть пришла! – довольным голосом проговорила Надежда.
  А тем временем к красивому двухэтажному зданию с просторной лоджией над главным входом подкатил экипаж, запряжённый тройкой вороных коней. Масть лошадок как бы намекала на предназначение сего транспорта. «Чёрный воронок», первый прообраз. И точно, экипаж использовался для доставки арестованных. Под всеобщий свист и смех красногвардейцев из него вывели под конвоем здоровенного, брюхатого попа! Его добротная чёрная ряса была изрядно измята, испачкана грязью. Видать, перед арестом слугу господа хорошенько поваляли. Бубня себе под нос какие-то молитвы, поп брыкался, сопротивляясь ведущим его солдатам.
  – Куда вы его тащите? – выкрикнул низкорослый мужичок с большим носом в кожаной куртке и старой армейской фуражке. – Он сейчас напердит там. Итак дышать нечем в помещении, духота. Сколько народу-то...
  – Так что с ним делать? Может, в подвал, в клетку, к остальным буржуям? – вопрошали красногвардейцы.
  – А за что его взяли?
  – Этот боров пулемёт на колокольню волок, чтобы со звонарной площадки сподручнее было рабочую демонстрацию расстреливать...
  – Вот оно как... – удивился мужичок в кожанке. – Расстрелять гадину! Именем Реввоенсовета Республики...
  – Товарищ комиссар, не могём мы... Грешно, в батюшку-то... – перепугались молоденькие солдатики.
  Воспитанные с самого рождения на гнилом православии, многие из новоявленных революционеров до сих пор в той или иной степени оставались в плену у предрассудков. Как следует их распропагандировать, освободить от пережитков проклятого прошлого ещё только предстояло...
  Поморщив свой большой закруглённый нос, комиссар повернулся к толпящимся у здания солдатам:
  – Ну, кто исполнит приговор народной власти?
  Все молчали, боязливо поглядывая на большого мясистого попа. Поп тоже замер, понимая, что в эти секунды решается его судьба. Оглядевшись, он вдруг принялся громко молиться, на церковно-славянском языке. В речи пузатого монстра всё отчётливее слышалось слово «грех».
  – Можно, можно я! – выкрикнул тут Дмитрий, устремляясь к революционерам.
  – А ты кто, откуда будешь? – резко обернувшись, спросил комиссар.
  – Я Дмитрий Ефимов, из Самары мы, с трамвайного депо, нас к вам прислали, в Саратовский Губком...
  – Ну что ж, Дмитрий Ефимов... Наган-то есть?
  – Нету, товарищ комиссар, нас как из кутузки революция освободила, мы сразу к вам... Задание партии выполнять...
  – Ну, хорошо! Держи мой наган! – мужичок в кожанке извлёк из кобуры оружие, протягивая Дмитрию.
  – К стенке, к стенке эту сволочь, прямо тут! – приказал другой комиссар, с аккуратной бородкой и в пенсне. – А у нас, я смотрю, пополнение?
  – Да, вот ребята из Самары прибыли, – ответил первый комиссар.
  Попа живо взяли под руки, развернули мордой к зданию и подвели вплотную к стене. Брыкаясь, жирный боров продолжал бубнить свои молитвы, но его уже никто не слушал. Взведя курок, Дмитрий не без удовольствия прицелился в удобный широкий затылок батюшки.
  – Получай, сука! – проговорил он эмоционально, нажимая на спусковой крючок.
  Грянул мощный выстрел, кровь брызнула прямо на стену и на солдат, державших приговорённого. Тяжёлая мясистая туша рухнула наземь.
  – Отлично, отлично! – сказал мужичок в кожанке. – Ну, теперь давайте знакомиться! Генкин, Иван Борисович, второй секретарь губкома!
  – Алексей Майоров, инженер-электрик, Самарское трамвайное депо, – представился товарищ Дмитрия.
  – Надежда Мухтарова, кондуктор трамвая! – проговорила кондукторша, улыбаясь.
  – Очень, очень приятно! – тоже заулыбался Иван Борисович. – Очень кстати вы пожаловали, людей у нас не хватает, тем более, таких боевых и решительных! А дел предстоит много...
  – Знаем, товарищ комиссар, – сказал Дмитрий. – Контры в городе полно, мы сами видели. Мещане, жлобьё, буржуи...
  – Вот-вот, и самое важное сейчас – успеть к каждому из них нанести визит... Экспроприировать, так сказать, барахлишко, валюту, золотые цацки. Молодая Советская республика остро нуждается в средствах...
  – Мы готовы, хоть сейчас! – выпалил Алексей.
  – Так-так, сейчас не надо. Я распоряжусь, чтобы вас накормили... Вши есть? Одежду можно отдать в прожарку...
  – Нет, что вы! – чуть не поперхнулась Надежда, и тут же опомнилась. – Вшей... нету, вывели уж давно.
  – Хорошо, хорошо! Проходите в здание, на второй этаж. Скажите там, от Генкина...
  Внутренние убранства губкома поражали! Кругом на стенах и под потолками ажурная лепнина с позолотой, тут и там понатыканы какие-то статуи, различные полуголые гипсовые девы. Но революционеры, мало что понимающие в искусстве, используют этих античных богинь как вешалки для шапок.
  На стенах кое-где ещё висят огромные картины в дорогих золочёных багетах. Изображения на них тоже специфические – пухлые, лощёные лица каких-то откормленных чиновников, генералов, епископов. Частично все эти полотна уже сняты, и скоро ими будут топить печку.
  Народищу внутри полно: все носятся туда-сюда с какими-то бумагами, в кабинетах не смолкая звонят телефоны. В помещении царит суета.
  Лестницу на второй этаж товарищи нашли не сразу. Поблуждав в хитросплетениях коридорных лабиринтов, они вышли в просторный холл. Тут уже народу нет; видимо, эту часть здания революционеры ещё не обжили. Но следы их присутствия всё же видны: на полу валяется огромный портрет какого-то мордастого попа с многочисленными грязными следами от сапог. Кто-то уже успел пририсовать этому церковному борову рожки маленьким угольком. А на треснувшем багете, снизу, было выцарапано: «Свинья».
  – Ха-ха, умели же троллить! – усмехнулся Алексей.
  – Демотиватор от революционеров! – рассмеялся Дмитрий.
  На полу валялось ещё много всякого старорежимного барахлишка. Несколько рваных библий, крестики, фарфоровые осколки каких-то мелких статуэток. Видимо, революционеры порезвились тут знатно! Но их можно было понять: всю жизнь их держали за скотину, эти вот манерные господа, хозяева особняков, статуй, дорогущих золотых побрякушек... И злость вымещалась как на самих господах, так и на их буржуйском барахле.
  – Ребята, вот лестница! – воскликнула Надежда, заглянув за очередной дверной проём.
  За высокой двойной дверью с яркими витражами скрывалась кованная металлическая лестница с перилами из красного дерева. А на площадке между лестничными маршами установлена очередная статуя в виде полноватой дамы в бесформенной тоге и с венком на голове.
  – На нашу диспетчершу похожа! – усмехнулась кондукторша.
  – Да, но есть одно отличие, – уточнил Дмитрий, – статуя не умеет материться!
  Второй этаж оказался ещё шикарнее первого. Кругом роскошные гостиные, бальные залы. Правда, все комнаты смежные. Отчего-то раньше строили именно так.
  На антикварных диванах, укрывшись шинелями, отдыхают бойцы. А вот сидит прямо на полу немолодой усатый революционер, подкидывая в камин, словно поленья, толстые старые книжки на французском языке. Потирая руки, мужичок греется, теплом европейского просвещения. Рядом, прикуривая цигарку от свечи в золотом подсвечнике, стоит молодой солдатик. Затягиваясь, пуская клубы дыма, он с интересом разглядывает картину, висящую на стене. А оттуда на солдатика смотрят какие-то жирные, мясистые ангелочки, полуголые барышни в откровенных позах.
  На гостей из будущего внимания никто не обращал, и они свободно шли дальше, из комнаты в комнату. В очередной зале был устроен импровизированный гардероб. Статуи использовались в качестве вешалок. Из «толпы» малоизвестных богинь особо выделялась безрукая Венера. В чёрном матросском бушлате и бескозырке она смотрелась очень сурово. Дмитрий не выдержал и всё же сфотографировал эту модную богиню.
  Наконец, товарищи добрались до столовой. Добрую половину немаленького помещения занимал стол. Скатерть, накрахмаленная, белоснежная, свисала до самого пола. На столе аккуратно расставлены тарелки, разложены серебряные вилки, ложки, ножи. И посреди всего этого великолепия стоит здоровенный чумазый чугунок, с дымящейся, только что сваренной картошкой. А откуда-то справа, из приоткрытой маленькой дверцы, тянет приятным мясным ароматом. Видимо, там кухня.
  Кухарка, появившаяся спустя пару минут, была уже осведомлена о прибытии гостей. И проворно принялась за свои обязанности. Алексей помог женщине принести с кухни другой чугунок – с кашей. И товарищи стали обедать. Гречка с мясом, варёная картошка, хлеб – просто, но очень вкусно и сытно. Выпив чаю из маленьких фарфоровых чашечек, вприкуску с пилёным сахаром, гости из будущего были готовы к борьбе за дело рабочего класса! Откинувшись на спинку стула, Алексей принялся рассуждать на тему классовой борьбы:
  – В сущности, любые угнетатели всегда придумывали оправдания своей тирании. Причем, даже самым кровавым зверствам и глумлениям. Про религию даже не говорим, тут всё ясно. А вот, что касается чисто общества, вне религиозного мракобесия, знаете, что такое «бремя белых»? А... не знаете. Дык это англичане придумали. Писатель у них такой, Киплинг. Дескать, угнетая дикарей, мы их обучаем, даем им мудрость!
  – Ну да, особенно, когда они сипаев из пушек расстреливали, привязав их к стволам... – усмехнулся Дмитрий.
  – А то... – продолжал Алексей. – Далеко ходить не надо. Даже сейчас, в наше время, какой-нибудь буржуй, строя из себя «близкого к народу» демократа, рубаху-парня, нет-нет, да включит «доброго барина». Относясь к работнику, который вздумает бороться за свои права, как к глупому ребенку... А еще лучше посмотреть, когда «демократичные» баре учат крестьянских детей, вбивая Ваньке с детства, что он холоп, и его дело – им служить. Точнее не вбивают, я мягко капают на мозги, «лаской-с», «пряником-с» «евангельским словцом-с».
  – Да, дореволюционные рабовладельцы действовали грубо, силой, а наши новоявленные хозяева-бизнесмены избрали другую тактику... – сказала Надежда.
  – Помнится, работал я на буржуйку такую... – продолжал Алексей. – Вроде бы с народом, а нутро гнилое... «Мудростям» своим учила. Легко им учить, когда сытые, одетые, в тепле, без долгов... и дома семеро голодных ртов по лавкам не сидят.
  – Да, все они учить горазды, богатеи эти чёртовы... Уверовали в свою победу, в реставрацию капитализма...
  – Вот-вот, и нам надо извлечь из всего этого уроки... Из всего, увиденного здесь.
  – Будем учиться бить гадов у наших славных революционных предков! Кстати, а где же они? Где Генкин? Пора бы уже и делом занятья!
  Генкин не заставил себя долго ждать. Поднявшись, он позвал пообедавших трамвайщиков на задание.
  – Купчишек щекотать поедем, – коротко сказал он.
  Выдав новым бойцам наганы, Иван Борисович статно взобрался на заднее сиденье экипажа. Дмитрий, Алексей и Надежда – за ним. Кучер в шинели лишь присвистнул, взмахнул плёточкой, и вороная тройка рванула с места.
  – Да, это тебе не ЗИМ... – проговорил Дмитрий.
  – И даже не ГАЗ-М-1, – ответил Алексей.
  – А мне нравится! – сказала кондукторша. – Как цари едем!
  – Да эта телега извозчика какого-то, – отмахнулся Генкин. – Цари, едрить их колотить, на каретах ездили.
  – Кстати, царишка-то ещё живой! – усмехнулся Дмитрий.
  – Это временно... – как-то по философски произнёс Иван Борисович.
  – Конечно! – подтвердил Алексей. – Товарищ Юровский уже чистит свой наган!
  Генкин не понял юмора, и перешёл к другой теме, ближе к делу.
  – Так вот, мы сейчас посетим одного знатного господина, – начал он. – Александр Гипельбаум, ресторатор, владелец крупного торгового дома. Он тут, недалеко, на Дворянской, проживает.
  – И что мы скажем этому господину?! – с улыбкой спросил Дмитрий.
  – Мы ему скажем, что надо делиться, – ответил Иван Борисович. – Постановление Губисполкома от 28 октября ещё никто не отменял. Все бывшие господа, купцы, дворяне и прочая шушера обязаны сдать все свои ценности в пользу Советской власти. А помещения своих особняков отдать под нужды рабочего класса. Вы, наверное, заметили, некоторые дома бывших хозяев уже заселяются пролетариатом. А в доме купца Красовского, например, открыта школа для рабочей молодёжи...
  – А... куда бывших хозяев? – спросила Надежда.
  – А это как они себя поведут! Наша власть гуманная, справедливая. Мы строим новый мир, и в этом мире есть место для всех. А кто не захочет расставаться со старыми привилегиями, со старым, несправедливым мироустройством, того – уничтожать. Давить как клопов!
  Фыркая, тройка вороных коней остановилась напротив небольшого, но богато отделанного особнячка на Дворянской улице. Позже эту улицу переименуют в Рабочую. А особнячок станет обычным жилым домом для простых саратовцев.
  Генкин живо спрыгнул с подножки и постучал в ворота. Словно того и ожидая, из глубины внутреннего дворика грубо ответили: «Кто?».
  – Открывай, революция! – громко воскликнул Алексей.
  – Чего надо? – злой голос доносился всё ближе. – Хозяев нету дома.
  – Как нет?! – усмехнулся комиссар. – А мы кто? Согласно постановлению Губисполкома, ваш дом объявлен общенародной собственностью и конфискуется в пользу рабочего класса!
  – Открывай давай, а то хуже будет! – выкрикнул Дмитрий, потрясая наганом.
  Громко заскрежетали щеколды, ворота закачались. Распахнулась калитка, и в глубине полутёмного дворика показался здоровый бородатый мужик в белом фартуке и с блестящей дворничьей бляхой на груди. В руках он держал ружьё-двустволку. Большие чёрные ноздри ствола уже смотрели на революционеров, как вдруг прогремел выстрел. Мясистое тело дворника рухнуло навзничь.
  – Ничего себе! – восхищённо произнёс Алексей, оборачиваясь.
  А позади, не выходя из экипажа, стояла Надежда с наганом в руках. Надев свои очки, прищурив один глаз, женщина метко поразила бандита пулей.
  – А нас в школе на НВП учили стрелять! – улыбнулась она.
  – Так, пойдёмте в дом, – опомнился Генкин. – Оружие держать наготове.
  Хозяйчики, как оказалось, были дома. Врал покойный дворник. И первым на пороге появился маленький, плюгавенький старикашка в чёрном костюме и круглых очёчках, похожий чем-то на помещика из кинофильма «Котовский».
  – Чего изволите, господа?! – спросил он с наигранной учтивостью.
  – Пристрелить тебя, сволочь! – ответил Дмитрий.
  Но Генкин отстранил рукой пылкого революционера в сторонку и принялся объяснять буржую его права и обязанности.
  – Но позвольте! – скрипел старикашка. – Куда же я пойду? Моя Бэллочка простудилась, нам никак нельзя на улицу!
  Тут за спиной дедка показалась сухонькая старушонка в каком-то идиотском чепчике. Что-то заверещав, она резко схватила с комода небольшую вазочку и метнула её в Дмитрия. Парень еле увернулся, больно ударившись головой об дверной косяк. Воспользовавшись секундным замешательством, старик сунул руку в карман своего пиджака и достал оттуда маленький револьвер. Но Генкин среагировал молниеносно – ловким ударом он обезоружил гада, повалил его на пол и приставил наган к виску. В этот момент разгневанный Дмитрий пристрелил старуху.
  – Ну вот, опять мне никого не оставили! – раздосадовано произнёс Алексей.
  – Сейчас, сейчас, – ответил Иван Борисович. – Допросим этого буржуя, и можешь его расстрелять.
  Деда немного попинали и поволокли внутрь дома, собрав им все коврики.
  – Говори, где ценности спрятал?! – злился Генкин, тыкая в старикашку наганом.
  Но Гипельбаум не спешил колоться. Важно отворачиваясь, он молчал, всем своим видом показывая, что с плебеями общаться не желает. Тогда Дмитрий, обшарив взглядом комнату, богато уставленную всяким буржуйским барахлом, отломил от висящего на стене чучела оленя рог. Молча перевернув деда, парень с размаху всадил ему кривое остриё прямо в ягодицу, с хрустом его провернув. Гипельбаум не ожидал такого поворота событий, и тут же взвыл благим матом. Но трамвайщик не унимался. Изо всех своих молодецких сил он крутил олений рог в мясе старого буржуя.
  Алексей едва сдерживался от смеха. Даже суровый Генкин, и тот заулыбался. А дедок меж тем дал первые показания. Выругавшись, то ли на немецком, то ли на идише, он указал на тайник под половицами. Затем показал картину на стене, за которой были спрятаны пачки английских фунтов.
  – Нет больше ничего, помилуйте! – скрипел старикашка.
  – Ну смотри, если наврал! – зло произнёс Алексей. – Вставай, пошли!
  Взяв дедка за шкирку, прямо с рогом в заднице, он повёл его во двор. Тут же раздался выстрел. Довольный, учитель вернулся в помещение. Осмотрев всё, революционеры направились дальше. А к дому Гипельбаума уже прибыли солдаты на двух подводах – грузить изъятое барахло.
  – Так-так, кто у нас следующий... – надев пенсне, глядел Генкин в какую-то бумагу. – Господин Биндер, Всеслав Аполлонович. Владелец сети торговых домов «Биндер и сыновья»...
  – Ух! – потирал руками Дмитрий. – Классический буржуишко! Сейчас мы его!!!
  Дворец Биндеров располагался где-то неподалёку от Волги. На улочке с крутым спуском, средь маленьких ветхих домишек царственно возвышался огромный особняк. Мезонин, множество колонн, на фронтонах – родовой герб. Окна огромные, на первом этаже – витражи. А за высоким кованым забором виднеется большой сад с фонтаном и статуями.
  – Живёт же, сука! – процедил сквозь зубы Алексей.
  – А совсем рядом люди чуть ли не в землянках живут, – добавила Надежда.
  – Вот-вот, где же справедливость? – сказал Дмитрий.
  – Справедливость уже подъезжает! – усмехнулся Генкин.
  Солдат потянул поводья на себя, и кони остановились у ворот. Распахнув калитку, экспроприаторы вошли на территорию. Кругом – неестественная, вылизанная чистота, порядок. На фоне тонущего в помоях и грязи города это выглядит ужасно неприятно. Значит, господам – чистые дорожки, вымытые чуть ли не с шампунем, а простолюдинам – грязюка по колено?!...
  На полпути к особняку революционеров уже встретил немолодой мужичок в форме швейцара. Задёргав своими длинными, карикатурными усами, он попытался остановить идущего впереди Генкина.
  – Кто вы? К кому? Кто вас пустил? – басовито, как старый пароход, гудел швейцар.
  – Мы – новая власть, – отмахнулся от него Иван Борисович, глянув уничтожающим взглядом в свиные глазёнки буржуйского лакея.
  – Ты ещё скажи, что сейчас полицию вызовешь, клоун! – хохотнул Алексей, с силой натягивая швейцару на лицо его пафосную фуражку.
  Мужичок аж опешил, встав недвижимо, как гипсовая статуя. А шаги революционеров тем временем доносились уже с просторной веранды. Решительно открыв огромную дубовую дверь с тяжёлой латунной ручкой, Генкин вошёл вовнутрь, ведя за собой товарищей.
  – Постойте, постойте! – завопил тут какой-то лакей в длинном фраке с «хвостом». – Туда нельзя, там...
  Но комиссар отстранил этого холопа в сторону. Не унимаясь, слуга хватал Генкина за рукава кожанки, что-то верещал тонким пидорским голосишкой. Не поворачиваясь к нему, Иван Борисович достал наган и молча пристрелил гадину. Труп, свалив какую-то вазу с высокой резной тумбочки, красиво рухнул на пол.
  А революционеры всё шли вперёд, проходя шикарные, но безлюдные комнаты. Наконец, пред ними предстала высокая, сужающаяся кверху двойная дверь, ведущая в большой зал. Уверенно распахнув её, Генкин достал наган.
  – Господа, господа, – мельтешил под ногами ещё один лакей, вбежав откуда-то сзади. – Тут эти... товарищи пожаловали...
  А в помещении, с богатой отделкой, лепниной и картинами, сидели за большим круглым столом десятка с два солидных мужчин в дорогих костюмах с белыми сорочками. На столе к их услугам были всевозможные угощения, немыслимые для простых людей: осетрина, красная и чёрная икра, запечённый поросёнок, различные иностранные вина. Жадно чавкая, толстомордые господа как по команде обернулись. На их заплывших жиром лицах была смесь удивления с испугом. Чувствуется, до вторжения революционеров они увлечённо о чём-то беседовали, мечтая, наверное, о том, как снова закабалят всех рабочих и вернут царизм.
  – Разрешите вас перебить! – воскликнул Алексей. – Это не займёт много времени, у меня – наган!
  – Пока рано, Алексей. Они нужны нам живые, – проговорил комиссар, вальяжно прохаживаясь по залу и глядя на буржуев.
  – Что вам угодно-с? – привстав с резного антикварного стула, спросил один из толстомордых.
  – Нам угодно ваши ценности и дома, – ответил Генкин. – Постановлением Губисполкома от 28 октября 1917 года все богатства, нажитые нетрудовым путём, изымаются в пользу пролетариата.
  – Но постойте! – продолжал буржуй. – Почему я, столбовой дворянин, должен отдавать свои состояния каким-то голодранцам, которые не хотят работать?..
  – Сейчас мы тебя на столбе и вздёрнем, раз ты столбовой! – усмехнулся Дмитрий.
  – Нет... люди голодают, дети с голоду пухнут... Кругом разруха, грязь, бедность, безграмотность... А вы тут икру лопаете, сволочи! – по-комиссарски импульсивно произнесла Надежда, уже готовая изрешетить буржуйскую круглую харю из своего нагана.
  – Короче, так. Деньги на стол. Считаю до трёх: раз... – грозно выпалил Дмитрий, наводя ствол на самого разговорчивого буржуя.
  – Но позвольте!.. Будьте благоразумны... – верещали бывшие хозяева. – Где же ваша гуманность?..
  – А ваша где гуманность? Кто довёл народ до скотского состояния? У вас свиньи в хлеву живут лучше, чем рабочие и крестьяне! Что это такое? Всё! Хватит, баста! Пришёл конец вашей гнилой власти, власти денег! Владыкой мира будет труд! – с жаром произнёс речь Алексей.
  Денег при себе у бывших хозяйчиков было немного. Цацек тоже. Перепуганные, как овцы, они отдали всё. Но основные богатства находились у них в тайниках.
  – Так... Кто тут Биндер? – вопрошал, водя наганом, Генкин.
  – Я... – поднялся из-за стола пухлый боров с маленькими усиками.
  – Пошли...
  Пока Алексей сторожил оставшихся буржуев, Дмитрий с Надеждой и Иваном Борисовичем повели хозяина дома по комнатам.
  – Показывай тайники, – сухо проговорил комиссар. – Хоть один забудешь – пожалеешь. Я тебе коленку прострелю.
  – С-с-с-сейчас... – угодливо ответил буржуй, семеня впереди. – Вот-с, за этой картиной сейф... Код – моя дата рождения, 31.07.1862...
  – Хорошо... Ещё давай.
  Биндер показал несколько тайников, но все они были полупустые.
  – Всё, как на духу рассказал вам, сударь! Нет больше, извольте-с поверить!
  – Врёт же, сволочь! – сказал Дмитрий.
  – Да, не может быть так мало, вон какой дом огромный, – подтвердила Надежда.
  И Генкин, сдерживая обещание, хладнокровно прострелил Биндеру коленку. Скорчившись от боли, пузатый мужичонка осел на пол, скривив свою полированную, откормленную морду и заскулив, как дворовая псина.
  – Давай-давай, говори, – потрясал наганом Иван Борисович. – Вторую прострелю.
  – В подвале... Комната за маленькой дверью... Золото там, много... – цедил сквозь зубы буржуй.
  – Проверьте! – велел комиссар товарищам. – А я остальных пойду колоть.
  И Дмитрий с Надеждой отправились в подвал. Вход туда располагался под главной лестницей в роскошном холле здания. Дверца была открыта, за ней – густая непроглядная тьма. Судя по всему, электричество в подвал не проведено. К тому же, несмотря на наличие во дворце ламп, помещения освещены свечами. Значит, электричество отключено.
  – Свечи извольте-с, – подбежал тут же услужливый холоп с подсвечником.
  Видя, как комиссар пристрелил его коллегу, этот слуга пытался угодить новой власти. А сопротивляться ему нет резона: сам он, как и остальные слуги – безродный пёс, хозяева с собой ни в какую эмиграцию его не возьмут. А власть этих хозяев тут, в России, уже трещит по швам. И выход один – надо спасать свою шкуру.
  – А ещё у них оружие там есть, – угодливо сообщал слуга. – Вон, за железной дверью коморка...
  Ключи тут же появились в руках у мужичка в хвостатом фраке. Отперев дверь, он посветил вовнутрь. В глубине помещения что-то тускло поблёскивало металлическим блеском. Надев очки, кондукторша достала из кармана телефон. Дисплей был ярче, чем три дохленькие свечки. Округлив глаза, мужичок обалдел. Такой штуки он не видел никогда. Дмитрий же обалдел от другого – вся комната, а это метров пятнадцать, забита винтовками. На полу стоят несколько пулемётов «Максим».
  – Ёкарный трамвай... – выругалась Надежда.
  – Так, понятно, пошли дальше. Тайник где?
  – Вон там-с, маленькая дверца под сводом подземной галереи...
  – А что за галерея?
  – Это ход, прямиком к казармам на Ильинской.
  – Ничего себе!
  Из мрачного чёрного коридора веяло сыростью, прелой древесиной и мышами. Узкий ход уходил куда-то вдаль.
  – Вот, эта коморка, – слуга показал на маленькую невзрачную дверцу, практически неразличимую на фоне каменной стены. – Но ключи только у хозяина.
  – Мы теперь хозяева, запомни.
  – Да-да, всё это – собственность народа! – подтвердила Надежда.
  Услужливый холоп притащил откуда-то лом, и гниловатая деревянная дверца была высажена. А за ней скрывалось выложенное плиткой небольшое помещение. Внутри было сухо и довольно чисто. На деревянных полках аккуратно, свободно разложены золотые слитки. Чуть поодаль стоял большущий ларь, в котором оказались пачки денег. В основном, валюта. Но были и царские фантики.
  – Неплохо! Для одной-то семейки!
  – Да на эти средства весь город кормить можно, лет десять!
  Тем временем Алексей вёл среди буржуев разъяснительную работу. Расхаживая по просторному залу и поигрывая наганом, он читал бывшим господам лекцию:
  – Вот у вас много денег, много золота, и что? Вы считаете, что благодаря этому вы сильнее нас? Нет! Мы сильнее, потому что за нами – правда! И власть, построенная на насилии меньшинства над большинством, неизбежно падёт, что мы и видим на вашем примере. Веками терпел наш народ беспредел таких упырей, как вы. Но теперь настал конец несправедливости, угнетению. Конец старому миру!
  – Погоди, голодранец, – прошипел один из мордоворотов. – Вот казаки придут, всех вас, таких умных, до смерти запорют нагайками...
  – Чего?! Да я тебя сейчас, сука! – вскипел Алексей, буквально запрыгивая на стол и въезжая кулаком в пухлое, до ужаса мерзкое рыло буржуя, выбивая из него фонтан кровавых брызг.
  Расправу остановил Генкин.
  – Ты хочешь оставить Республику без денег? – строго спросил он. – Я же говорю, эти кабаны нам ещё пригодятся.
  Тяжело дыша, Алексей слез с упавшего на спину борова. Отряхнувшись, он отошёл в сторону.
  А красногвардейцы уже подходили к дворцу Биндера. Во двор заезжали подводы. И уже спустя десять минут солдаты живо принялись выносить буржуйские ценности. Связав всех бывших господ, красногвардейцы погнали их к зданию губкома. Буржуев ждали бесчисленные допросы, изъятия ценностей и в конечном итоге расстрел.
  – Ну вот, товарищи, справедливости в мире стало побольше! – улыбнулся Иван Борисович, всаживая пулю в поросячье рыло Биндера. – Но впереди ещё очень много дел...
  – Товарищ комиссар, – спросил тут Дмитрий, – а мы сегодня вам больше не нужны? Нам бы надо помочь перевезти в освободившийся буржуйский особнячок моих родственников...
  – Да, – поддержал товарища Алексей. – Подвода нужна. А лучше – экипаж, с тройкой!
  – А далёко ли ехать? – спросил Генкин.
  – Да тут рядом! У Воскресенского кладбища они живут, в деревянном домишке...
  – Да вон, забирайте коней и экипаж, у Биндера этого! Я думаю, ему уже без надобности! Жду вас завтра в Губкоме!

* * *
 
  Пока Дмитрий, Алексей и Надежда служили делу Революции, Галька и Колька, спасая свои задницы, искали «русскую интеллигенцию». Протопав по грязи не один километр и поблуждав по городу, они вышли к улице Соборной. Всюду, чуть ли не на каждом углу стояли церкви. Церковь святого... церковь пресвятого... церковь святейшего... церковь святителя... Для новых церквей в царской России уже просто не хватало названий. Но они всё строились и строились... И только революция прервала этот процесс. Жаль, что не навсегда, а только на 70 лет...
  – Смотрите, какой красивый дом! – просипел Колька. – Сразу видно, цивилизованные люди там живут! И карета какая, как в том кино, ну где господа на балах вальсировали, а потом пришли большевики и всех убили...
  – Да, в том вся и суть! Пришли эти голодранцы, разрушили великую империю, истребили весь цвет нации, убили царя! Царя убили! Помазанника божьего! – раскудахталась Галька.
  – Что вы такое несёте?! – вдруг окликнул её сзади какой-то солидный молодой мужчина в цилиндре. – Государь жив и здоров. И скоро вернётся на престол. Конец этому беспределу уже виден.
  – О, господин хороший, какое счастье, что мы вас встретили! – обрадованным голосом заверещала баба. – Мы так рады, мы так рады! Своих нашли, интеллигенцию! А я ведь дочь дворянина!
  Поморщив свой белый, словно накрахмаленный нос, интеллигентик извлёк из кармана пиджака монокль, приставляя к глазу и изучающе глядя на Гальку.
  – А когда же его убили, царя-то? Я думал, прям в эту... как её... революцию, – пробубнил Колька.
  – Нет, вы решительно меня раздражаете! – вздёрнув бровями, сказал аристократ. – Я вам ещё раз повторяю, с государем всё в полном порядке. Не стоит доверяться паническим слухам!
  – Заткнись, – прошипела Галька, толкая патлатого соратника локтем. – Да, сударь, да! Святейший самодержец Николай II жив! Отличного ему здоровьичка, долгих лет жизни! Мы обязательно победим! Слава монархии!
  Глядя на этих придурков, мужчина в костюме никак не мог сообразить, кто же перед ним. На вид – типичные холопы, коих у него – десятки. А речи толкают какие-то уж больно слащавые, правильные. «Так и есть, холопы, – подумал он. – Заискивают перед хозяевами, пытаются спастись от красного урагана большевистской революции. В эмиграцию хотят вместе с нами...».
  – Что ж, пройдёмте, господа, – с ноткой брезгливости произнёс буржуйчик, желая поставить на место обнаглевших рабов.
  Пройдя за калитку того самого «красивого дома», вслед за господином, Галька уже ждала, что их сейчас пригласят в особняк, накормят французскими булками и выдадут аристократические, господские наряды. Но хозяин дома оказался не столь гостеприимен. Голос его резко переменился, напыщенная вежливость куда-то исчезла. Важно, по-петушиному прошагав вглубь двора, буржуйчик резко развернулся.
  – На колени, чернь! – с прононсом, на французский манер проговорил аристократ. – Перед вами дворянин, граф Ракитянский! И отныне вы будете служить мне.
  – Но... но... постойте! – закричала было Галька, однако тут же испуганно осеклась, увидев подошедших сзади двух здоровенных амбалов в полицейской форме. – Я же тоже дворянка! У меня голубая кровь! Я за монархию!
  – У неё бред... – брезгливо произнёс Ракитянский, обращаясь к амбалам. – Уведите этих холопов, переоденьте. Чтобы через четверть часа они были готовы к работе.
  Не церемонясь с «дочерью дворянина» и её подручным, господские слуги, дореволюционный вариант «секьюрити», подхватили гостей из будущего и поволокли в какой-то сарай. И тут началось самое интересное! Заставив новоиспечённых рабов раздеться, один из амбалов достал из-под лавки грязное ведёрко с какой-то вонючей жижей и принялся щёткой размазывать эту жижу по телам Гальки и Кольки.
  – Я буду жаловаться! – завопила кондукторша. – Я царю напишу! Самодержцу! Чем вы нас мажете?! Где права человека? Где ваша гуманность?!
  – Пасть закрой, корова, – промычал второй амбал, шлёпая Гальку веником по тупой морде.
  – Это мыло из собачьих костей, – процедил первый верзила, – чтобы вшей у вас не было. Не дай-то бог господина заразите...
  Одежду тут же закопали, а холопов принялись мыть из шланга, водой из системы отопления буржуйского особнячка. Благо, котёл был давно отключен – дом готовился к эвакуации, хозяйчики собирались удирать за границу. Умывшись ржавой, но тёплой водицей, Галька с Колькой получили новую одежду. Конечно, не барские платья. Холщёвые робы не по росту и грубые деревянные сабо.
  – Пошли, пошли, – цыкнул один из амбалов, подгоняя холопов плетью.
  На улице их уже ждал Ракитянский. С отвращением глядя на своих новых рабов, он процедил:
  – Будете хорошо работать, возьму вас с собой во Францию.
  Хотев было заорать и возмутиться, кондукторша передумала. В Гальке тут взыграло её лизоблюдское начало, и жирная, отвратная баба, кинувшись на колени, принялась тыкаться носом в ботинки господина, причитая при этом:
  – Да, господин хороший, хорошо, господин хороший! Вы наш единственный спаситель от проклятых большевиков и их кровавой революции! Мы на всё, на всё готовы! А ты что молчишь, Колька? Поклонись хозяину, быстро!
  Слесаришка нерешительно опустился на колени и поник головой. Не так, не так представлял он себе жизнь до революции. Но, делать нечего, видимо, хорошее житье с французскими булками ещё надо заслужить. И Колька безропотно принял новые условия.
  – А теперь пошли туда, – отойдя на шаг назад, сказал Ракитянский, указывая холопам на дом. – По ту сторону особняка стоит экипаж и две подводы. Сейчас вы будете таскать вещи.
  Подгоняемые бывшими полицейскими, телохранителями господина, Галька с Колькой отправились на работу. Разглядывать богатые убранства особняка было уже некогда. «Дочь дворянина» носилась туда-сюда с тяжеленными тюками, пот заливал глаза, усталость валила с ног. Но Галька старалась, старалась изо всех сил. Ведь на карте стояло её будущее – Франция, Париж! Вырвавшись туда, она, конечно же, найдёт настоящих, верных монархистов, интеллигентов, которые примут её в свой круг! Там она отомстит и подлецу Ракитянскому, не признавшему в ней, в НЕЙ, дворянскую кровь!
  – Во все антибольшевистские организации вступлю, все свои состояния пущу на борьбу с проклятыми коммуняками! И триумфально вернусь в Россию на белом коне! Холопы будут лизать мою задницу! – верещала себе под нос Галька, таская тяжести.
  Справедливости ради, хочется отметить, что никаких дворян в роду у Галины не было. Все свои титулы и звания кондукторша придумала сама, ещё в молодости, когда отец, напившись, возвращался с работы и гонял их с матерью по коридорам зассанной коммуналки. И в роду у Гальки были в основном, одни дегенераты. Отец – пьяница, умер под забором. Дед – вор и тоже пьяница, сгинул где-то на севере, в лагерях под Воркутой. О более «древних» корнях, до революции, ничего не известно. Но Галька предпочитала говорить, что её предки были дворянами, интеллигентами и аристократами. И пусть, никто в эти бредни не верил; главное, сама Галька верила. И за очередным стаканом портвейна произносила тосты за царя, отечество и монархию...
  Наконец, погрузка господского добра закончена. Выдохшийся Колька сидел на крыльце с высунутым языком, тяжело дыша. Смертельно хотелось пить. Про еду же слесарь старался не думать... А Галька, тоже порядком выдохнувшись, продолжала держаться бодрячком. Дождавшись, когда покажется хозяин, она кинулась к нему:
  – Господин Ракитянский! Господин Ракитянский! – подхалимским голосом заверещала баба. – Ваше приказание выполнено! С превеликим удовольствием выполнено! Мы с нетерпением ждём вашего следующего распоряжения!
  Поморщив нос, буржуйчик молча прошёл мимо, брезгливо уворачиваясь от стоящей на коленях Гальки, пытающейся схватить его за ноги. Щёлкнув пальцами, он подозвал к себе кучера и охранников в полицейской форме. Кучер тут же занял своё место в фаэтоне.
  – Пшли вон! – сквозь зубы скомандовал Ракитянский холопам.
  – Но господин... – взмолилась Галька.
  – Пшли, я сказал... Чернь, смерды!
  Вальяжно усевшись на своё место в экипаже, буржуй приказал трогать. И дорогой фаэтон с золочёной отделкой стремительно удалился со двора. За ним и подводы с вещами.
  – Это ты, ты виноват! Холоп! – завизжала Галька, залепляя своему дружку звонкую пощёчину. – Ты неохотно кланялся господину, не стал целовать его туфли! Ты предатель! Я тебя ненавижу!!!
  Колька захныкал, отойдя в сторону. Кондукторша же прошла на крыльцо опустевшего дома. Найдя стоявшую на подоконнике жестяную кружку с дождевой водой, она выпила её, судорожно размышляя о том, что делать дальше. Мечты о Париже, о белой эмиграции растаяли как дым...
  «– Проклятый Димка, коммуняка чёртов! – думала баба. – Завёз нас сюда на верную погибель...».
  Мысли Гальки прервал крик её дружка.
  – Тёть Галь, они едут! – вопил Колька, вбегая на крыльцо.
  – Они вернулись за нами, да?! – обрадовалась кондукторша.
  – Нет, большевики едут, бесы красные... – запыхавшись, выл слесаришка.
  – Бежим! Скорее! – подорвалась Галька. – Надо уходить, они нас не пощадят!
  Топая деревянными башмаками, «аристократические холопы» бросились наутёк. Колька перемахнул через невысокую ограду с торчащими вверх пиками. Гальке же повезло меньше. Её жирный зад оказался тяжёлым на подобные подъёмы. Сев прямо на пику, она порвала штаны и до крови проколола ягодицу. Но страх гнал мерзкую бабу дальше. И даже почувствовав на заднице липкую кровь, она не останавливалась. Вокруг мелькали жуткие чёрные дворы, старые покосившиеся дома с пустыми тёмными глазницами окон. Под ногами хлюпала вязкая ноябрьская грязюка. Наконец, зверскому забегу пришёл конец – галькина нога встретилась с торчавшей из земли гнутой железякой. Споткнувшись, кондукторша на миг оторвалась от поверхности и почувствовала свободный полёт. Но длился он недолго. И тучное тело мерзкой бабы приземлилось в большую зловонную лужу, куда местные жители выливали помойные вёдра. Обдав брызгами Кольку, бабища истошно завопила. Беспомощно ёрзая руками и ногами в холодной вязкой луже, Галька пускала носом пузыри и истошно ревела.
  – Ы-ы-ы! Почему мне так не везёт? Куда же смотрит всевышний? Я достойна роскоши и богатства, культурного общества! Но вместо этого лежу сейчас в луже с каким-то проходимцем... Ы-ы-ы!
  – Тёть Галь, пойдёмте... – мычал слесаришка.
  – Сгинь! Предатель! – прорычала Галька, даже и не пытаясь встать из грязюки.
  – Но я придумал, тёть Галь!
  – Что ты придумал, паразит? К большевикам что ли пойти?
  – Нет, пойдёмте к машине. Наверняка эти... вернутся, попытаются попасть обратно, в наше время.
  Напустив пузырей и хрюкнув как свинья, Галька оживилась. Быстро поднявшись, она отыскала в грязюке слетевший башмак, и гордо зашагала в сторону улицы. Колька засеменил следом.

* * *

  Смеркалось. Жутковато-мрачное Воскресенское кладбище было по обыкновению неприветливо и безлюдно. Стоят, не шелохнувшись, корявые серые кусты и редкие голые деревца. Всё пронизано давящей на психику угрюмой свинцовой серостью. Ещё издали видны массивные каменные кресты, пирамидки памятников, статуи. Неизбежные атрибуты мира мёртвых встречали путников уже у самых ворот. Да и сами эти ворота больше напоминали вход в древний замшелый склеп. Красные кирпичи, местами выщербленные, густо поросшие мхом, смотрелись зловеще. Остатки какой-то лепнины, штукатурки и гипсовых венков, ещё кое-где висящие на кирпичах, напоминали лоскуты кожи, свисающие с гниющего тела мертвеца.
  С пугающим воем скрипнули ржавые железные ворота; закрепив их в открытом положении какой-то веткой, Дмитрий вернулся в экипаж. Дёрнув за поводья, Надежда повела коней вперёд. По правую сторону уже начинались могилы. Слева же стояли небольшие каменные домики, принадлежащие работникам некрополя: могильщикам, гробовщикам и кладбищенскому попу. Видимо, соседство с мертвецами их не особо огорчало. В домиках кое-где горел свет. За заборами виднелись заготовки новых памятников, свежие, ещё не выкрашенные гробы.
  И вот, мир живых уже позади. Хлюпая деревянными колёсами по грязи, повозка петляла узкими кладбищенскими улочками. В стремительно темнеющем вечернем небе сетью мелькало чёрное вороньё, неистово галдя.
  – Страшно тут... – проговорила Надежда.
  – Вон, вон она! – вдруг воскликнул Дмитрий.
  Вдали, за колючей порослью засохшего бурьяна виднелся торчавший вверх багажник «Волги». В свете зажжённых на экипаже фонариков заблестели световозвращатели задних плафонов автомобиля.
  – Так, Надежда Ивановна, подавайте коней задом, сейчас я достану трос... – деловито сказал Дмитрий.
  Один конец стального троса был закреплён за фаркоп «Волги», другой – за заднюю ось экипажа. Усевшись за руль, трамвайщик поставил коробку передач на нейтраль, выкрутил руль прямо и включил зажигание.
  – Трогай! – выкрикнул он.
  И крупные, сильные кони породы русский тяжеловоз уверенно потянули машину из ямы. Дёргая за поводья, кондукторша Надежда направляла их на дорогу. Алексей же, отойдя в сторонку, решил запечатлеть эту картину на фото. Достав из чехла свой цифровик, он выбрал режим ночной съёмки и сделал несколько снимков. Яркой молнией на чёрном вечернем кладбище засверкала вспышка.
  – Э-э-э! Мы здесь! – послышался вдруг издали визгливый крик.
  Тем временем кони вытащили машину и отволокли её на верхнюю точку подъёма. Дальше дорога поворачивала направо. В ходе буксировки с толкача завёлся мотор. Стрельнув глушителем, ЗМЗ-402 мерно затарахтел. Поставив машину на ручник, Дмитрий вышел наружу.
  – Кажется, наши монархистские друзья идут! – усмехнулся Алексей, отвязывая трос от экипажа.
  – Да, эта Галя кричит, – подтвердила Надежда.
  Из тьмы на дороге вырисовывались две человеческие фигуры. Осветив и ослепив их яркими галогеновыми фарами «Волги», Дмитрий признал в тех фигурах Гальку с Колькой.
  – Что это на них надето?! – со смехом произнесла Надежда.
  – Кажись, робы какие-то, – ответил Алексей. – Видать, не признали их «свои», да обрядили в холопские шмотки!
  – Тварь! Куда ты нас завёз?! – бешеным голосом заревела Галька, кидаясь на Дмитрия. – Быстро вези обратно! В наше время! Не то я тебя здесь закопаю!
  – Это мы тебя здесь закопаем, мразь ты антисоветская! – резко переменился в настроении трамвайщик.
  Одним кулаком отпихнув от себя Гальку, Дмитрий ударом второго кулака расквасил грязный поросячий нос мерзкой бабище. Свиной вой сопроводил это действо. Визжа, бурля текущей из сломанного носа кровью, Галька схватила с земли рогатину и снова пошла в атаку. Дмитрий отпрянул назад, инстинктивно пытаясь защититься, но тут прогремел выстрел. Затем ещё, ещё и ещё. Алексей, вытащив наган, всадил несколько пуль в гадкую бабу.
  – Холоп... – прохрипела она, повернувшись к своему убийце.
  И кровь бурливым потоком хлынула изо рта Гальки. Рогатина выпала из её рук, и безобразная туша красиво плюхнулась в грязь.
  – Так тебе, сволочь! – прорычал Алексей, убирая оружие.
  – Поделом гадине! – сказал Дмитрий.
  – Помилуйте! Помилуйте! – подбежал тут Колька, падая на колени.
  Сгребая липкую кладбищенскую грязюку словно бульдозер, он ползал туда-сюда, кидаясь то к Дмитрию, то к Алексею. Брезгливо увернувшись от этой твари, ребята стали садиться в машину. Брать с собой православнутого слесаришку никто не собирался. И Колька кинулся к кондукторше.
  – Надежда Ивановна, ну хоть вы им скажите, зверям этим коммунявым... – взвыл он.
  А женщина уже сидела на заднем сидении, собираясь закрыть дверь. Ни малейшей жалости к патлатому, мерзкому и грязному пареньку она не испытывала. Напротив, Надежда помнила, как этот молодой заносчивый негодяй едва не раздавил её дверью в трамвае... Обида была ещё свежа... И кондукторша, схватившись за ручку, резко прижала сопливую морду Кольки дверцей «Волги».
  – Ы-ы-ы! – заскулил слесаришка. – Ну пожалуйста! Не бросайте...
  Быстро распахнув дверь, Надежда привстала и с размаху въехала своим тяжёлым ботинком в гадкую грязную рожу Кольки. Заревев, как хищная зверюга, слесаришка со сломанным носом и отпечатком подошвы во всю морду покатился назад. Выплёвывая выбитые зубы с кровью, он тут же вскочил, подхватив рогатину, и бросился к машине. Но из приоткрывшихся форточек показались стволы наганов. Надежда и Дмитрий выстрелили практически одновременно...
  Взревел прогревшийся к тому времени двигатель, и «Волга» с пробуксовкой рванула под гору.
  – Держитесь крепче, товарищи! – воскликнул Дмитрий. – Подъезжаем к яме!
  Машина резко клюнула носом, подпрыгнула и нырнула вниз. В свете фар замелькали стебли сухого бурьяна, серые ветки кустов. Пробивая просеку в буреломе, «Волга» неслась вперёд. Внезапно, наскочив колёсами на что-то, она подпрыгнула, и пассажиры на миг увидали в лобовое стекло звёздное небо. Затем ГАЗ грузно приземлился на передние колёса, хрустнув пружинами. Сбив бампером и подмяв под себя небольшое деревце, машина остановилась. Прямо перед капотом были... обмотанные стекловатой трубы теплотрассы.
  – Ура!!! – закричали все трое пассажиров.
  Над застрявшей посреди кладбища старенькой «Волгой» ярко горели звёзды, звёзды 2013 года. Вдали уже сверкали многочисленные золотые огни Столицы Поволжья.
  – А я знала, что мы выберемся! – воскликнула Надежда.
  Уже спустя полчаса «Волга» с госномером «Н 301 ВВ» с гордым видом ехала по ночному Саратову, лихо обгоняя «экипажи» новоявленных буржуев. Пройдя испытание прошлым, наши герои вернулись в своё время. Но революция не осталась в том далёком 1917-м. Революция пришла в наш мир вместе с героями этой невероятной истории! И рубиново-красные огни стремительно удаляющейся по ночному проспекту «Волги» уже возвещали о неминуемом начале новой революции!

Автор – Очкаев Д.С., 2013г.