Струны понимания. Глава 26

 1. В этой главе мы продолжим обсуждение идей Макиавелли и противоречий, которые обнаруживает внутри политической действительности его беспощадный анализ. Формирование проекта трансцендентальной субьективности в течение 16/17 веков представляло собой попытку интегрировать и опосредовать эти противоречия внутри экзистенциального уровня идентичности, не обращаясь к ресурсам и подходам месономного и онтономного уровней. Однако на деле, как мы увидим, эти глубинные ресурсы не только существовали, но и активно разрабатывались и использовались в эту эпоху.

2. Но использовались они преимущественно экстенсивно, то есть задействовались, но не возобновлялись и этот экстенсивный подход к синергетическому взаимодействию с глубинными уровнями в конечном счете должен был привести и в 19/20 веках привел проект трансцендентальной субьективности к энергетической декомпенсации и связанным с ней попыткам редукционистских, односторонних решений, таких как разнообразные идеологии от либерализма, радикальной демократии (якобинство было ее ранней версией), цезаризма и консерватизма до социализма, национализма, коммунизма и фашизма.

3. И  наконец этот проект пришел к фактическому распаду после Второй Мировой войны. В наше время мы наблюдаем только его беспомощные обломки в виде различных идеологических вывесок и штампов, за которыми стоят уже не столько логически связные и обоснованные идейные позиции, сколько те или иные групповые интересы и предпочтения.

4. Иными словами то противоречие между видимостью и действительностью, на которое указывает Макиавелли в этих текстах и которое он с одной стороны одобряет как политическую необходимость (глава 18), а с другой стороны отвергает как самообман (глава 15), в полной мере относится и к самому проекту трансцендентальной субьективности, как попытке создать такую конфигурацию экзистенциальной идентичности, которая позволила бы сочетать видимость и действительность, ни жертвуя ни истиной, ни успехом, и тем самым давала бы ответ на проблемы, поставленные самим Макиавелли и другими мыслителями начала Нового времени.

Глава 18. О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬ СЛОВО

      Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.
      Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй -- зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
      Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса -- волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.
      Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими -- полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым -- и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранить готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.
      Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками -- немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство….

Глава 15.

 Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной -- в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как, желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности.
    
 Если же говорить не о вымышленных, а об истинных свойствах государей, то надо сказать, что во всех людях, а особенно в государях, стоящих выше прочих людей, замечают те или иные качества, заслуживающие похвалы или порицания. А именно: говорят, что один щедр, другой скуп -- если взять тосканское слово, ибо жадный на нашем наречии это еще и тот, кто хочет отнять чужое, а скупым мы называем того, кто слишком держится за свое -- один расточителен, другой алчен; один жесток, другой сострадателен; один честен, другой вероломен; один изнежен и малодушен, другой тверд духом и смел; этот снисходителен, тот надменен; этот распутен, тот целомудрен; этот лукав, тот прямодушен; этот упрям, тот покладист; этот легкомыслен, тот степенен; этот набожен, тот нечестив и так далее. Что может быть похвальнее для государя, нежели соединять в себе все лучшие из перечисленных качеств? Но раз в силу своей природы человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же -- воздерживаться по мере сил, но не более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться у власти, ибо, вдумавшись, мы найдем немало такого, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность.

5. Теперь посмотрим, как контекстный анализ может помочь нам лучше понять точку зрения Макиавелли в приведенных выше текстах. Начнем также как и в прошлой главе с выяснения исходной позиции действующего в этих главах субъекта ("государя") внутри контекстограммы. В отличие от текста Макиавелли в прошлой главе (глава 25), где речь шла о реформаторах, исходной позицией которых было правое среднее боковое экзистенциальное контекстное поле "своих" G, в текстах, цитированных в этой 26й главе, Макиавелли говорит не о реформах, а о личной выгоде и политическом успехе стремящегося удержаться у власти политика и поэтому исходным положением является верхнее центральное экзистенциальное контекстное поле субъекта власти F и связанные с ним парадигмы идентичности, такие, как демонстраномика FED и конструктономика FGC.

6. Внутри конструктономики FGC политик F конструирует свою личность C (нижнее правое боковое экзистенциальное контекстное поле личности С)с тем, чтобы упрочить свое положение/позицию по отношению к "своим" G и с помощью красивой упаковки выделить себя (С и диссоциативная линия CF), как заслуживающего положения субъекта власти F. Расхождение между нормативной диагональю CA, связывающей личность С с нормами истины и справедливости А, с одной стороны и диссоциативной линией CF с другой, указывает на сделки с совестью, которые политик, по мнению Макиавелли, должен активно использовать, чтобы добиться власти и сохранить ее.

7. Таким образом власть и ее поиски (диссоциативная линия CF)  с точки зрения Макиавелли представляет собой действительное, ради которого должное (нормативная диагональ СА) должно быть сначала отодвинуто в сторону (конструктономика FGC), а затем использовано, как прикрытие для подлинных политических целей (демонстраномика FED).

8. Внутри демонстраномики FED политик F предстает перед массами Е (левое среднее боковое экзистенциальное контекстное поле "чужих" Е), как верный своему слову и выполняющий свои обязательства перед народом (обязательственная угловая диагональ FE), в то время как на самом деле его целью является максимальный контроль ресурсов в нижнем левом экзистенциальном контекстном поле мира/рынка D и их использование на нужды укрепления собственной власти. В демонстраномике этот контроль отображается распорядительной/диспозитивной линией FD. Если при этом придется идти на обман и нарушать обещания или, если правителя сочтут скупым, указывает Макиавелли, ему лучше смириться с ущербом для репутации, чем попусту растратить нужные ресурсы.

9. Повсюду для Макиавелли решающим критерием для оценки правильности того или иного действия является непосредственный результат (успех или неудача), "польза" или "необходимость" (necessita). Именно они определяют исход находящейся в центре его внимания схватки между "доблестью" В(как совершенством и энергетической насыщенностью и мобилизованностью правого верхнего контекстного поля жизненных форм В) и превратностью мирской судьбы, изменчивой и своенравной фортуны в нижнем левом (а от наблюдателя правом)контекстном поле мира/рынка D. Это соотношение между доблестью и фортуной таким образом отображается нисходящим формативным диагональным вектором ВD.

10. Что же касается пользы и необходимости, то они отображаются пересекающей этот вектор угловой снабжательной/ супплементальной диагональю ЕН, соединяющей среднее левое боковое контекстное поле "чужих" Е с нижним центральным контекстным полем объектов/ценностей Н. Угловая диагональ ЕН является основанием треугольника хреономной (от греческого слова chreia нужда) парадигмы ВЕН. Упомянутая выше формативная диагональ ВЕ является центральной линией этой парадигмы. Безусловно мы наблюдаем здесь у Макиавелли одностороннюю тематизацию формативной диагонали и связанных с ней парадигм. Это отсутствие эквивалентной тематизации нормативной диагонали СА в сочинениях Макиавелли создает устойчивое впечатление утилитарного аморализма его политического проекта, несмотря на элементы гражданского патриотизма и высокую оценку общественного значения нравственности и религии, которую мы парадоксальным образом легко обнаруживаем в тех же текстах.

11. Отсюда многовековой спор по поводу Макиавелли и подлинного смысла его проекта. Однако нас здесь интересует не сам этот спор, а роль поставленных Макиавелли проблем и обозначенных им подходов в становлении трансцендентальной субъективности.

12. Для формирования трансцендентальной субъективности необходим был другой подход, который давал бы полноценную тематизацию нормативной диагонали СА и связанных с ней парадигм, тем самым уравновешивая допущенную Макиавелли формативную односторонность. Такой нормативный подход действительно сложился во второй половине 16 века, в эпоху Католической контрреформации и развития неостоицизма (голландский филолог, философ и политический теоретик Юст Липсий и др.)и так называемой идеологии ragione di stato государственного разума (Джованни Ботеро и др.)и государственного суверенитета (французский политический мыслитель конца 16 века Жан Боден).