пока поют сладкоголосые птицы

Луна, уставши от работы,                в реке плескалась беззаботно.
И от янтарной лунной дрожи 
ночной пейзаж внезапно ожил.               
                Клео.Тим.
               
     Как-то повадились местные пишущие таланты собираться по субботам в
маленьком, красного кирпича, домике что стоит на углу Козлё;нской и Золоту;хи. Полюбилась им  тихая квартирка (аура здесь что-ли такая!), бывшая мастерская художника Пантелеева. Картины на стенах, ковшики, кувшинчики старинной работы, самовары, самоварчики…предметы уходящего быта, собранные самим художником и любовно охраняемые смотрителями музея. Керосиновая  лампа тихо стояла в углу на резном столике и уже давно ничего не освещала, но, приветливо зеленея абажуром, согревала мятущиеся писательские сердца. Посреди комнаты большой обеденный стол в окружении «венских» стульев («гнутых» в просторечии, но теперь таких не делают). Вот за этот-то стол и усаживалась каждую субботу пишущая братия. Иногда в кругу прозаиков и поэтов, горячё поддерживая жаждущих, самозабвенно высвистывал на высокой ноте свою песню красавец самовар. Тепло поблескивая золочёным пузом, он шумел, кипятясь, и подливая  жару под сладкие пряники, принесённые запасливыми гостями. Вокруг самовара велись долгие приятные разговоры. Правда, приятные не всегда и не для всех. И, тем не менее, никого не пугала нелицеприятная оценка их пера. Даже изощрённая критика не убивала в них жажду творить. И, как мотыльки, летящие на сжигающее их  пламя, тянулись писательские сердца на зелёный свет стеклянного абажура. «Дорогие друзья…мня-мня-мм-ах… приветствую вас…ха-хаха-ха…»  -  заседание началось. «…сегодня на дружеский суд вынес свои выстраданные строки…»  Страсти за столом кипят, обстановка накаляется, гости шумно спорят…  Какой-то шорох, скорее, тихий шелест отвлекает меня от творческих прений. Внимательно вглядываюсь в сумрак возле тёмного от времени (а, может так окрашен) старинного шкафа. В слоях древесины образовались старческие глубокие морщины и дерево расщелялось. В своей далёкой молодости он, наверное, звался «буфет», и стоял где-нибудь в богатой гостиной, пряча заветные штофики, столовый фарфор, фамильное серебро; на дверцах верхнего шкафчика объёмно-резные гроздья винограда. В моём детстве были такие же старинные шкафы, поставцы, горки. Их дверцы, так же украшали виноградные листья - древние символы очистительной силы, и сказочные птицы с человечьими головами (птица-уточка и птица-солнце, жившие, по преданию, в мифическом Эдэме, спускаясь иногда на Землю, они пленяли людей своими чудными голосами и райским пением). В рисунке цветов и листьев, выписанных красным по синему, можно ещё было разглядеть славянскую вязь древнего алфавита. Потускнели, некогда яркие краски, поблек лазурный фон.  Лёгкое движение у шкафа прервало поток моих воспоминаний, и  послышалось совершенно отчётливо «…ИССТАРИ, ИСПОКОН, ИЗ ВЕКУ В ВЕК, ПОКА ЖИВ НА РУСИ ЧЕЛОВЕК, КРЕСТ, ОГОНЬ И СВЯТАЯ ВОДА ОЧИЩАЛИ ОТ СКВЕРНЫ ВСЕГДА…» Кто, кто это произнёс?- встрепенулась я :  ах, да , обсуждают новопроявленного прозаика. Странно! – недоумённо вглядываюсь в лица.  Судя по напряжённо внимательным взглядам, ни кто не причастен к произнесённой фразе, все заняты раздраем смелого автора. Подозрительно, исподтишка кошусь на шкаф…Ну, так и есть! Да, несомненно …чуть шевельнулось крыло легендарной птицы Алконост… Повернула голову птица Сирин… Зашелестели виноградные листья… Сладкоголосые птицы-Девы шептаплись о чём-то своём – давно забытом. Алконост дружески подмигивает мне левым глазом, а птица-солнце приветно помахала крылом, и уронила мне в подол золотое пёрышко. О, Хосподи, да ведь я задремала! Видать, старею –  печалюсь я, но вздох мой заглушает чей-то шёпот: …НАПИТОК ЗВЁЗДНЫЙ «МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ» МЕДВЕДИЦЫ КОВШАМИ ПЬЮТ…  Кажется – подсказывает догадливая мысль: Карандаш! Карандаш где, где карандаш? Скорее записать, успеть, пока поют сладкоголосые птицы! Боже, как пляшут мысли! Действительно,  здесь, в этом домике благодатная аура: реалии, видения, мысли – всё тянется к перу!  «…гуу-ляй, шаль-ная импера-трица!» - внезапно пропел за окном ветер голосом известной певицы. Оголённые плечи, прозрачные, до неприличия прозрачные, юбки; кроваво-яркий маникюр, нарочито-небрежный беспорядок в пышных волосах, артистическая надменность… Помянутая государыня величественно усмехнулась из небытия, и пронзительно-кинжальным взглядом впилась в, сверкающие наркотическим блеском, глаза певицы. Та вздрогнула, на миг затихла, затем самоуверенно, с превосходством властелина поставила каблук на, согнутую в поклоне, спину балеруна – мол, шалишь, брат, теперь ты мой!».   Так и есть – я опять мысленно пишу свой новый опус! Грешна – каюсь: опять отбилась от стаи соперных братьев своих, дую в свою дудочку, то есть строчку. Но, всё ж таки, как правильно обозвать мои  литературные экзерсисы? На алтарь какого жанра их положить? Я называю ЭТО – рассказы. Наш строгий критик не возражает. А уж он-то дотошный – всё знает! «Поздравляю Вас, мадам, - сказал он мне как-то после очередной разборки: Вы стали графоманкой». И я, с горечью в сердце, верю ему, но, всёравно продолжаю терзать бумагу своими фантазиями (я - графоманка!?); и рвать, рвать написанное (графо-ман-ка!),  и  снова хватаюсь за карандаш( графоманка, граафоо-маан-каа).  А может плюнуть в булькающий из меня фонтан словесный?!  Мало приятного ходить в графоманах, да и дорого теперь всё, так дорого! И бумага подорожала,  да и глаза – «мартышка к старости слаба глазами стала».  Хм, «графоманка» - похулил, как похвалил! А не лучше-ли о прожитом, сидя на скамеечке со старушками шамкать? «…когда я стану бабушкой – седой каргою с трубкою».  Ах, Алла, Алла Борисовна, это всего лишь мечты усталой Аллы. Господи, да где же карандаш-то?!  Ведь не удержать мысль, потеряю! Сири-ин! Ал-коноост, ауу!  В ответ тишина – молчат деревянные.  Сладкоголосые птицы-Девы, где вы? 
«Вы что-то сказали?» - поэтическое застолье с любопытством воззрилось в мой угол.
«Разве?» - смущённо пожимаю плечами.
«Что Вы можете сказать по поводу…?» 
«Мм-м… Я не могу так вот – сразу» - пытаюсь увильнуть:  …сейчас в молодых
головах преобладает клиповое мышление…Телевизор воспитывает детей на свой манер – вот отсюда и стихи клиповые, но-о…это современно, ярко, привлекательно…это авангардизм…» - неуверенно оглядываю компанию. Навстречу мне  сорок пар глаз «шесть на девять», и…гомерический хохот потрясает стены старенькой гостиной.
Я что-то не так сказала? Ну, прошу прощенья, но только в этом виноват мой                шестидесятый декабрь.