Земля 2. 0

Влажно…

Но это неважно.

Кораблик бумажный,

Сложившись однажды,

Свой курс не меняя,

Акул разгоняя,

Стремится на дно.

Но!



На основе реальных событий. Короче, все так и есть.

И скоро все изменится.







Главы:



Бежевый плед
Лёхин ахуй
Go fuck yourself
Ын
Будильник
Уха
Борин сон
Левитация пуха
Борщ
Выборы-выборы
Блокчейн-блокчейн
Леночка








1. Пледовый беж



Что-то произошло. Или ничего не произошло, но все изменилось. А может быть так, чтобы ничего не произошло, но все изменилось? Непонятно. Валерий Александрович развалился в глубоком кожаном кресле и пытался размышлять на очень странные для себя темы. Валерию Александровичу было тревожно. И природа этой тревоги была столь же необъяснима, как, например, природа пустоты и разочарованности – чувств, которые возникли уже на следующий день после того, как в прошлом сентябре достроили и открыли церковь, мечеть и синагогу. Буддийский храм тогда решили не строить. Во-первых, объем пожертвований, рассчитанный духовным наставником Валерия Александровича, и без того был довольно значителен. Ну и потом, буддисты ничего толком предложить не смогли и даже не захотели, чем особенно насторожили.

Валерий Александрович еще раз открыл утреннюю таблицу от финансистов и пробежался по цифрам. Цифры были на месте, рост показателей тоже. Но если раньше от этого становилось мировоззренчески твердо, а по  организму разливалась легкая и приятная теплая дрожь, то сейчас тревога только нарастала, и даже появилась некоторая подозрительность, предчувствие ловушки. Будто кто-то пытался скрыть от Валерия Александровича что-то очень важное, успокоить, отвлечь. Он стал листать заголовки, чтобы хоть как-то выровняться. Соплячка-блогерша с высокой трибуны и широколицый новоиспеченный ее коллега, реновация и мощи, сотни миллиардов жене и Гоголь. Новостная музыка, которая так ему нравилась, превратилась в сюрреалистичную какофонию, не поддающуюся гармонизации и контролю. Зазвонил внутренний телефон, Валерий Александрович ткнул раздраженно кнопку и даже не попытался понять, что именно говорит Леночка.

– Меня ни для кого нет!

Он порывисто встал, прошел через весь огромный кабинет, распахнул дверь и скрылся в боковой комнате. Звякнул хрусталь, пролилось и осушилось, легко хрустнула кожа дивана. Укутавшись в откуда-то взявшийся бежевый плед и немного поворочавшись, он уснул беспокойным дневным бизнес-сном. Ему снилось, что его яхта разбилась где-то, где было холодно и, доплыв до берега, он оказался на необитаемом острове, на котором было очень много людей с зелеными лицами. И все они следили за ним, не давали расслабиться. Они провоцировали делать искренние заявления и то, чего он никак не мог сделать, даже если бы и очень захотел.





2. Лёхин ахуй



Лёха, чертыхаясь, влез в теплую осеннюю куртку.

– Июнь сука! Мало им велодорожек…

– А ты чо думал, жарко будет, лето? Не-е.

Так, разговаривая сам с собой, он вывалился из квартиры. Стандартная трешка на последнем этаже панельной девятиэтажки. Родители перебрались на дачу, развели котов и видеть столицу не желают. Лёха женился, родилась дочь, потом развелся (или пока не ясно), но жена забрала ребенка и уехала куда-то на юг. Все стало как-то совсем уныло и пришлось что-то думать. Но ничего пока не надумывалось. Лифт полз вниз, Лёха страдал. Во дворе – соседняя с подъездом дверь – открыли какой-то новый магазин чего-то непонятного. До этого, в течение нескольких лет, тоже что-то продавали. На вывеске было написано ГАШИК. Но внутрь Лёха так ни разу и не зашел. Было очевидно, что ничего интересного под такой вывеской продаваться не может. На улице сильно дуло и накрапывало. Денег не было даже на бензин, и пятилетняя иномарка эконом-класса так и осталась припаркованной вдоль забора детского сада. Пробки, опять же. Экология и охрана окружающей среды. Эти мысли совсем немного, но скрашивали перспективу тащиться под дождем и спускаться в метро. Десять минут быстрым шагом до кольцевой станции и вниз, в самую непролазную гущу середины рабочего дня. Одна радость перекопанного центра – под землей все больше красивых девочек. Вайфай подключается, но не работает. Уселся - подфартило… Теперь гоночки на три всего-то станции. Лишь бы не думать.

На привокзальной площади жизнь бурлила. Но не как джакузи, нет. Лёха видел вокруг зловонную сточную канаву, населенную вороватыми крысами (ну почти). Ему было противно и горестно, горестно и противно. Мгновение поколебавшись, выбирая между водой и чебуреком, Лёха вгрызся в хрустящую корочку, предвкушая мясо и сок, который можно будет шумно высосать из теста. Но что-то пошло не так. Тонкая ткань чебурека треснула по кругу в нижней его части, мясная прослойка выскользнула и шлепнулась на заплеванный асфальт. Капал сок. Лёха потрясенно замер, наблюдая за облезлым псом, который появился из ниоткуда, будто хамелеон, отделившийся от суетного пейзажа. Пес покончил с мясом одним движением бурого языка и смотрел теперь снизу вверх просительно, хотя казалось, что пренебрежительно и свысока. Не было сил ни кричать, ни топать ногами, ни рассказать себе, что это знак божий и мясо было отравлено. Бездушные останки чебурека полетели в урну, пса нигде уже не было видно. Приложив к считывающему устройству родительский «вездеход», Лёха преодолел турникет и побрел по перрону, пока не дошел до пустого вагона. Ему очень хотелось, чтобы его оставили в покое, одного, но через несколько минут почти все места были заняты и электричка тронулась.

Рядом с Лёхой уселась огромная запыхавшаяся баба, пахнущая пивом и зарплатой, что настраивало на приятный лад, если бы не зависть. За окном тянулись унылые заборы, исписанные неразборчивым и невнятным. Единственным, что Лёхе удалось прочитать, но не осмыслить, была кривая, выполненная синей краской, надпись БИТОК РУЛЕЗЗ. Минут через пятнадцать в вагон вошла хорошенькая веснушчатая девочка лет десяти с большим красивым аккордеоном и сразу начала играть. За ней ввалился рослый, бородатый, лет неопределимых мужик и глубоким басом, очень неплохо, затянул «Боже, Царя храни». Стекла, и без того нестабильные, зазвенели особенно чисто, а по вагону прокатилась волна нервных аплодисментов, очень похожих на те, что случаются после посадки в аэропорту города Сочи в ветреную погоду. Прижатый к окну Лёха глядел сквозь проносящийся пейзаж и размышлял о возвращении самодержавия. Да, в этом наш путь. Кровь, пот и слезы прекрасного народа, управляемого помазанником божьим, вновь сделают Россию великой страной. Тут он запнулся, стал вспоминать, откуда эта фраза, но вспомнить не смог, пора было выходить. От станции до дома родителей было минут десять бодрым шагом. Приподнятость, вызванная патриотическими размышлениями, даже несколько сократила это время. Опять же, подгонял крепчавший порывистый ветер. Лёха вбежал на небольшой заросший участок, распугав кошек, которых у родителей было множество самых разных, и зашел в дом. Внутри было тихо и сумрачно. Вышел всклокоченный отец, с которым они почти не разговаривали, подымил трубкой, протянул руку и скрылся в глубине дома. Направо кухня и мама. Поцеловал и уселся за стол. Мама возилась у плиты.

– Ну?

– Да ничего нового, мам.

– Так ты от меня не отделаешься, Лёша, рассказывай. А то кормить не буду.

Есть особенно не хотелось, но было понятно, что отмолчаться не удастся. Лёха пригорюнился, начал рассказывать о событиях нескольких последних дней. Каких таких событиях – ну проснулся, жарил яичницу, сходил за хлебом, заходил участковый – кто-то рисует на стенах и дверях подъезда, а Лёха – староста. Старостой он стал прошлой весной, пытаясь замутить себе место на стихийной парковке рядом с домом, организованной прогрессивными жильцами. Вылилось все в большой скандал. Место он так и не получил, но стал старостой подъезда. Участковый был раздражающе жизнерадостен и ушел ни с чем.

– И все, мам, больше ничего нового, туда-сюда. Сходил на пару собеседований. Разводняк сплошной, пойду еще на следующей неделе.

Мама поставила перед ним большую тарелку дымящегося горохового супа с ребрышками. Лёха, конечно, врал про собеседования, никуда он не ходил. И работать он не хотел. Денег рвануть хотел, да, а работать нет. Разного рода бизнес-тренинги и школы личностного роста давали о себе знать. На даче тоже ничего особенного не происходило. Рысь, так звали одну из кошек, крупную и пятнистую, пропадала несколько дней, но вернулась. Папа дымит и сидит за компьютером целыми днями, запирая дверь. Все скучают по внучке – когда же,  когда. А сегодня штормовое предупреждение было по Москве, жить нужно осторожнее. Лёха доел суп, побултыхал немного ложечкой в чае и начал собираться, сославшись на деловую встречу. Собирался довольно долго, картинно вздыхая. Мама, отлучившись на минуту, вернулась и сунула ему в карман крупную купюру. Лёха немного поудивлялся, но не докатился до того, чтобы пытаться тут же ее вернуть. Дверь в кабинет отца была заперта, оттуда раздавались странные резкие звуки, похожие на выстрелы из пистолета с глушителем. Поцеловав маму в щечку, он почти бегом, распугивая кошек, через двор и дальше через тихий дачный поселок двинул к станции под острыми ударами непоймиоткудаблятьвзявшегосявиюне холодного ветра с дождем.



Гороховый с ребрышками немного поправил настроение, но ничто не латает ран душевных лучше, чем дешевый бургер в американском ресторане быстрого питания. С большой картошкой и колой. Все это, пройдя через рецепторы, пищевод и что там еще бывает, вызывает в пациенте чувство приближающегося счастья и мира во всем мире. Выйдя на улицу, Лёха расправил плечи и зевнул умиротворенно, даже оптимистически.

–  А какой смысл? Да никакого…, ничего у них не выйдет, – говорил маленький сутулый мужичок, глядя на толчею машин напротив торгового центра. –  Правила, штрафы, раскопки – все одно. Как были быдлом наши водители, так и остались.

Лёхе эта тема была очень понятна и близка по духу. Он умел каталогизировать тварей рода человеческого часами. Он знал их всех, в мельчайших подробностях сучьего их нутра. А уж если попадался приятный собеседник-единомышленник... Но сперва он решил проверить настрой. Понять, горит ли пламя.

– Но кто мог знать?

Вопрос был хитрый. Ответ сразу же покажет степень вовлеченности сутулого в острые социальные темы. Станет понятно, есть ли смысл тратить на него время.

– Я, молодой человек, я мог знать! Но вы полагаете, они меня спросили?! Даже и не подумали! Хотя вот он я! Не прячусь, готов отдавать и ничего не прошу взамен. Но нет, они уперлись и гнут свою линию, нисколько не беспокоясь о том, куда это их приведет! Всех нас!

Лёха восхищался такими людьми. Они не только обнажали слабые и болезненные места, они точно знали, что нужно делать. Мелко моросящий дождик вдруг усилился, превращаясь в ливень, и они поднялись по ступенькам под козырек. Прогремел гром, как бы подводя итог, и сутулый, отринув все  былое, прошипел в мокрое лёхино ухо:

–  Уеду, сил моих нет! Бессмысленно это все. Назад, на юг! Сегодня же. Вы, молодые, любите все такое... Отдам почти даром, лишь бы на билет.

В руках у Лёхи оказалась коробка от последнего топового смартфона. Внутри он, собственно, и был. Невероятный. Белый.

– Пять тыщ рублей. Бог с ним, не обеднею. Тем более хорошему человеку. И сейчас же на вокзал, – он смахнул со щеки то ли слезу, то ли каплю дождя.

– У меня нет пяти тысяч.

Лёха купил две пачки сигарет и поел, денег осталось 4300. Он достал и пересчитал. Немного смущал цвет, но...

– Ааай, пойдет! Не каждый же день так накатывает, – сдался мужичок.

Лёха отдал деньги и пожал протянутую руку.

–  Ну вы это, не сдавайтесь тут… А я пойду туда, где меня будут ценить.

Сутулый набросил капюшон и, нырнув под дождь, засеменил по переходу к вокзалу. Примерно через минуту Лёха вышел из оцепенения и включил своего нового друга. По экрану летали разноцветные сердечки. Через десять  секунд он понял, что это реплика. Еще тридцать секунд ушло на то, чтобы убедить себя поверить в правду. Было очевидно, что бежать за сутулым смысла не было уже никакого. Ливень стоял стеной, в глазах стояли слезы. Денег не осталось, еды дома не было. Нужны были решительные меры. Лёха вернулся в заведение, сел за стол, достал свой старенький корейский, с выцветшим экраном и быстро разместил объявление в приложении по продаже барахла. Минут через десять позвонили с кавказским акцентом. Договорились о встрече на кольцевой станции, рядом с домом. Сильно промокший Лёха прятал коробку под курткой и боялся все пятнадцать минут под землей, а потом еще десять – в зале станции метро. И не зря. Один человек с кавказским акцентом сдерживал другого, порывавшегося войти в зону опасной к Лёхе близости, беззвучно выплевывая проклятия.

– Настоящий, он сказал. Ну, яегорот!

Потенциальный покупатель таки плюнул на пол, что ознаменовало собой окончание переговоров, развернулся и удалился, придерживаемый братом. С торговлей Лёха решил завязать, как минимум на сегодня. Сил никаких не оставалось, и он поплелся в сторону дома, благо идти было недалеко. Дождь еле капал, но было прохладно. Во дворах на асфальте разбросана была листва и ветки деревьев, ветер таки был сегодня сильный. Лёха курил одну за другой и представлял себе остров, который видел когда-то в рекламе по телевизору. Крабы там сами выползали на берег, кокосы падали с пальм, а стройные загорелые красавицы улыбались томно. Эта картинка была его тайной комнатой. В ней можно было прятаться сколь угодно долго, прежде чем снова высовываться в серый и злобный мир. В конце двора, у его подъезда, собралась небольшая толпа. Так иногда бывало. Общие собрания, например, свадьбы или похороны. Но собрания проводил сам Лёха, траурного марша слышно не было, а соседка с первого этажа была в халате и с полотенцем на голове. Большой старый тополь, который рос у забора детского сада и уже успел раскидать липучки, но толком еще не опушился, лежал ровнехонько по центру и во всю длину на припаркованной вдоль забора иномарке. Забор не дал ему уйти вправо, куда ему было бы удобнее, но точно направил его на машину Лёхи. Подойдя к водительской двери сквозь молча расступившуюся толпу, Лёха нагнулся и, просунув правую руку и верхнюю часть туловища в узкий зияющий проем на месте лопнувшего стекла, достал оттуда кабель для зарядки телефона. Медленно повернулся и зашел в подъезд. Сознание изо всех сил выдавало крупные изображения крабов, кокосов и красоток, делая цвета настолько  яркими, что Лёха даже не заметил надписи на двери собственной квартиры, сделанной желтой масляной краской – Пути… Дальше текст становился неразборчивым, заканчиваясь множественными игривыми сердечками.





3. Дрочер



Валерий Александрович проснулся, но сон не принес ему желанного облегчения. Сердце стучало глухо, а в голове пронзительно и тонко звенело что-то, что могло бы быть долетевшим из мексиканской Розариты криком дельфина. Но нет. Напряжение пульсировало, и нужно было как-то его снять. Поднявшись с дивана, он вернулся к рабочему столу, сел в кресло и выдвинул широкий ящик. Внутри была старинная серебряная сахарница, украшенная двуглавым орлом и россыпью разноцветных переливающихся камней, полная новомодного розового кокаина. Чем он отличается от традиционного, никто толком объяснить не мог, но стоил он в разы больше. Perico rosado – так называли его сами колумбийцы. Валерий Александрович любил и собирал аутентичные названия. Еще в ящике был черный наградной пистолет и очки виртуальной реальности. С кокаином он решил повременить – как бы не усугубить тремор, и достал очки. Экран мигнул, загружаясь, и через секунду Валерий Александрович оказался в своей излюбленной пещере. С потолка капало и светило, мягко и холодно. Серые стены были как бы в легкой дымке, не в фокусе, но их надежная тяжесть не вызывала ни малейших сомнений и по всей небольшой окружности пещеры не было и намека на выход или вход. Посреди пещеры стоял высокий каменный столб, к столбу прикована была жертва. Сегодня ею оказалась дикого вида девушка-амазонка. Хорошо сложена и загорела, обнажена и напугана. Одновременно справа и слева сгустились тени и два существа, материализовавшись, вступили в центральный круг света. Это были неприятного вида исполины, раза в два выше девушки, сгорбленные, обросшие редкой темно-красной шерстью, с мускулистыми когтистыми лапами и большими головами, напоминавшими собачьи. Оскалившись, твари двинулись к столбу. Их бурые, покрытые шипами половые органы выросли мгновенно, превратившись в две угрожающие то ли палицы, то ли буровые долота. Девушка пронзительно завизжала. Еще через несколько секунд она взвыла от боли и наслаждения. Полдюжины ожидавших в приемной господ  вздрогнули, услышав этот вопль, пробившийся сквозь толстые стены и звукоизоляцию, но не подали вида и даже не переглянулись. Они читали газеты, чатились, листали сайты знакомств. Спешить было некуда, ведь ничего важнее шанса на аудиенцию сегодня не намечалось. Леночка натужно улыбалась, покручивая спиннер. Валерий Александрович не признавал наушников. Ему нравился звук, выводимый через мощную аудиосистему. Сегодня он кончил неожиданно быстро и бурно. Вероятно, повлияли очередные утренние фотографии девушек, подборку которых регулярно присылает мама, пытаясь наконец-то организовать его свадьбу. Свет в пещере померк, и псы принялись поедать жертву, порыкивая друг на друга.

– Э, еблан, это моя нога!

– Нахуй иди, я справа был, правая моя!

Валерий Александрович снял очки. Почему они выглядели и вели себя именно так, было непонятно, но система же должна считывать пользователя и рисовать то, что он хочет. А ему всегда все нравилось, ну и нормально. Умываясь, он думал о том, что таки стало немного легче и можно уже с кем-то поговорить.

По центру овальной приемной был установлен огромный аквариум в форме маяка. Внутри пузырилось, видна была винтовая лестница. Стая крупных пираний занимала центральный светлый слой воды. К нижним же слоям сгущалась тьма и казалось, будто аквариум гораздо глубже пола, и в этих глубинах таится опасность. На верхушке была площадка и прожектор. Все посетители знали об этой особенности приглашать в кабинет – наступало время, и маяк оживал, фонарь начинал вращаться по кругу, пока не останавливался, обозначая избранного ярким лучом. Но никто не знал о принципе работы этой системы. А то была рулетка. С одной лишь только разницей, что можно было исключать некоторые варианты. Вот и сегодня  заведомо лишились шанса двое силовиков и скучные митрополит с биржевиком. Валерий Александрович втянул порцию порошка из сахарницы с маленькой ложечки и нажал на кнопку. Площадка с прожектором сделала неполный круг и остановилась. Еще через несколько секунд в дверь постучали, она открылась, в кабинет вошел молодой человек. Его звали Егор, лет около тридцати, одетый стильно и, как казалось, небрежно. Егор широко улыбался и пританцовывал. Он был одним из советников Валерия Александровича, которые обеспечивали его связь с реальностью, как ему самому нравилось говорить.

– Честь имею, шеф! – Егор шутливо поклонился.

– Давай о главном и не паясничай, – ответил шеф беззлобно. Ему нравилась эта легкость.

Они переместились в мягкую часть кабинета, а Леночка поставила перед ними поднос с чаем, фруктами и медом. Валерий Александрович поморщился –  она снова принесла вишню, а он говорил ей, что вишню не любит. Уволить ее не получится, она дочка хорошего человека, но отправить куда-нибудь от себя подальше можно попробовать. В инвестиционный департамент. Там невозможно накосячить. Да. С повышением.



– О главном непременно, но я бы начал с общей картинки, если позволите.  – Егор разлил чай, Валерий Александрович молчал одобрительно.

– Стадо ропщет, но кишка тонка. Во вторник было небольшое совещание по этому поводу, статистику посмотрели, доклады послушали, все очевидно хорошо. САМ тоже был, выглядел рассеянно, но волноваться, мол, совершенно не о чем. В социалке топим за рост по всем фронтам, как обычно. Да, и распорядился сажать за мат. Почему, никто не понял, но готовим законопроект.

– В каком смысле «за мат»..? – вспомнился недавний диалог красных псов.

– Ну, хулиганка, нельзя. Нигде и никому. На заборе матерное написал – уехал шить рукавицы. Олень если бухой у метро жаждет крови – так лучше нос ему сломать молча, чем вразумлять. Параллельно появится справочник запрещенных слов, чтобы было понимание у всех.

–  Ясно. На новый виток пошли, – Валерий Александрович выразительно покачал головой. – Ну лишь бы не передавили. Что еще?

– Еще новая приватизация. В целях укрепления вертикали и создания надежного скелета экономики можно будет приватизировать любую государственную или частную компанию, в патриотичности топ-менеджмента которой возникли сомнения. Отдать в частные, но надежные руки, список  которых уже готовится. Ну там, конечно, обоснование и критерии будут в трех томах, но суть простая. Нам предлагают активно подключиться и наметить фронт работ.

– А вот это хорошая новость. Возьми на контроль. Развивайщиков забирай всех, у них пауза как раз после полуострова, нужно отработать по полной.

– Есть. Ну и еще один момент, для информации. Открываем окно Овертона по Сатане. Сперва Академия наук выпустит пару статей о теории относительности, потом переименуем как-то, типа бесы – санитары леса, темный рыцарь, типа того что-то. Дальше кто-нибудь в рясе расскажет о добре и зле, свете и тьме, и о том, что одного без другого не бывает. Потом сатанистов знаменитых вспомним, ну и начнем высказываться, правовую базу подводить, храмы строить. ФАС настоял, решено разрядить монополию. Всеотец и эти двое, которые свинину не едят, на дыбы встали, понятное дело, но САМ отмашку дал, колесики закрутились. Поп в приемной, кстати, с этим вопросом как раз, я уверен. Войско святое собирает.

Валерий Александрович поморщился. Что-то далекое, детское, суеверное  пробежало холодком. Удивительно, конечно. Такая глупость, с его-то уровнем осознанности.

– Ну, лишь бы с остальными монополиями не баловались, – он улыбнулся. – Хорошо, работаем. Свободен.

Егор поднялся и поклонился с легкой улыбкой.

– Да, – вспомнил Валерий Александрович, – тебе моя машина нравилась. Забирай.

– Спасибо! – Егор просиял.

Купить последний электрокар для него не составляло труда, но как-то все то ли руки не доходили, то ли готовности не хватало. А от шефа получить, да с его номерами – чисто фарт! Валерий Александрович, вдохновившись прогрессом, поездил недельку-другую, но углеводороды, основной его актив, вздыбились, забурлили и выдавили чужака.

– И еще. Поговори с инвесторами. Леночку пора повысить. Личная просьба.

– Сделаю. – Егор вышел.

Валерий Александрович вернулся за рабочий стол, втянул еще одну ложечку и запустил рулетку. Вариантов уже не оставалось. Вскоре дверь приоткрылась и в кабинет почти бездвижно проскользнул помощник гуру Саламед.

– Салам алейкум, уважаемый! – Саламед проплыл через кабинет и опустился на пол, сложившись в лотос. Смуглое худое лицо, легкая улыбка, раскосые глаза полуприкрыты. Смотреть на него сверху слишком вниз было неудобно.

– Салам-салам! Не томи!

Улыбка его увеличилась немного, он поднялся, будто бы подлетел, и протянул маленькую блестящую флешку. Внутри оказались два файла – видео и текстовый. В текстовом было одно предложение: «Go fuck yourself». Валерий Александрович хмыкнул весело и сказал вслух: «Сделано». Видеофайл загружался несколько секунд. На экране появилась яхта Here comes the moon, вид с геликоптера. На корме, сразу за бассейном, в окружении полукруга диванов, горел большой костер. Наставник, совершенно голый и измазанный чем-то черным, плясал вокруг, интенсивно завывая. Члены судовой команды выстроились в две шеренги по сторонам бассейна и ритмично топали ногами.

– Что происходит? – спросил Валерий Александрович недоуменно.

– Спасаем Гольфстрим, – приободрился Саламед. – Сейчас будет гореть рукописный проект Киотского протокола, а затем случится ритуальное омовение.

И действительно, в руках у наставника появился ворох исписанной бумаги, который он запустил в огонь и, взвыв словно ошпаренный пес, сиганул за борт.

– Даа… – Валерий Александрович остановил видео. – Ну, лишь бы на пользу. А то дождь этот так уже утомил, сил нет никаких. Циклоническая депрессия, блять. Где же это было-то, в какой книжке... Не помнишь? Ну, дождь там шел постоянно и вундеркинды бегали...

Саламед сидел неподвижно, чуть повернув голову к столу и как бы вытянув одно ухо. И вдруг быстро заговорил с ярко выраженным восточным акцентом.

– Я читаль адна-двэ толка книшка на рускый. Адын пра кракадиль и ее  дрюк с уши балшой. Другой пра ревалюций истарищский.

Валерий Александрович не любил клоунад и смотрел теперь на Саламеда неприязненно. Но вскоре понял, что тот не дурачится, а переплыл в другое какое-то свое состояние. Так уже бывало. Как-то, года два назад, он сделался вдруг китайской балериной и только наставник сумел вернуть его к реальности, читая на ухо ментальные коды. Пора было прощаться. Разбираться тут с ним не было никакого желания.

– Ну хорошо, яхту главное не спалите. Передай, что я его жду.

Саламед, на удивление, не промолвил больше ни слова и выплыл из кабинета спиной вперед, мелко кланяясь, со сложенными на груди руками.

Пришло время йоги. Валерию Александровичу нравилось заниматься в окружении женщин, затянутых в леггинсы, поэтому на занятия он ездил в школу при одном из иностранных посольств, организованную специально для экспатов. Среди иностранцев он чувствовал себя свободнее и привлекал меньше внимания. Леночка встретила его у автомобиля, сияющая и со спортивной сумкой.  Валерий Александрович совсем забыл, что после прошлого занятия был в таком хорошем состоянии души, что пригласил ее  присоединиться к следующему. «Возможно, после совместной тренировки повышение будет выглядеть даже логичнее», – подумал он и выдавил из себя ободряющую улыбку №2.





4. Ын



Он простоял у окна довольно долго. Стемнело, шел дождь. Внизу на площади, освещаемой мощными прожекторами, маршировали тысячи мужчин и женщин. Вся страна готовилась к Великому Дню. Он снова посмотрел на экран смартфона. День и время, больше ничего. Сколько же в этом высокомерного превосходства! Он тут же начал вспоминать детство и злиться.

– Моя мать… – он задернул тяжелую портьеру и вернулся в кресло. – Она так любила расчесывать мне волосы. Как же я это ненавидел... И у меня никогда не было длинных волос! Длинные были у нее. Но она расчесывала мои! И не давала мне подняться со стула. Меня охватывала ярость. Скулы сводило и я сжимал свои бедра до синяков. А она все говорила и говорила, говорила и говорила. Она постоянно говорила, когда не разучивала свои балетные па. Говорила и запускала расческу в мои волосы. Ты меня слушаешь?

Хьюн вздрогнула. Она стояла на коленях, завалившись вперед всем телом, почти лежала, уперев голову в скрещенные на полу руки. Она не поверила. Блистательный Товарищ обращается к ней! Не может быть. Должно быть, кто-то вошел неслышно в комнату позади нее. Опасливо она приподняла голову и встретилась с ним взглядом. Слезы брызнули сами собой. Хьюн поспешно уткнулась в пол и прикусила губу, лишь бы не разреветься.

– Слушаешь?

– Слушаю, о Новая Звезда, и плачу от счастья! – сдавленно воскликнула девушка.

Она поползла к нему, уткнулась в его ноги, обутые в черные шелковые домашние туфли и принялась целовать их.

– Не смей прикасаться к моим волосам, ты поняла?!

– Да, о отец!

Ын нахмурился, выпуская газы, взял зубочистку и стал ковырять в зубах. «Вот же странно, – думал он. – Я ведь не всерьез, а чувства самые настоящие получаются, даже жарко стало».

– Я мечтал о том дне, когда смогу встать с этого стула, когда она не сможет удержать меня, – продолжил он. – И этот день пришел. Время торжества правды всегда приходит! И он познает мою ярость, этот нахальный выскочка. Ты видела его прическу? Позор. И он смеет гавкать на нас. Смеет грозить мне. Но день придет. Наша страна не будет терпеть. Встань и разденься!

Девушка поднялась и одним движением руки сбросила с себя кимоно. Повернулась боком и сняла майку. Покосилась на Ына и сняла трусики. Покраснела и замерла, стараясь не дышать. Ын разглядывал ее молча около минуты, разворачивая против часовой стрелки движением указательного пальца. Она была худенькая и изящная, маленькие груди с темными сосками и почти полное отсутствие волос на теле.

– Оденься.

Хьюн быстро оделась и приняла изначальную позу, в которой провела большую часть дня. Ын приподнялся в кресле и положил на нее свои тяжелые ноги. Хьюн затрепетала, но одернула себя и замерла, боясь спугнуть свое счастье.

– Ужинать! – скомандовал он громко и заворочался.

В ту же секунду отворилась небольшая дверь, скрытая темной портьерой, и в спальне появился маленький и худой, но очень живой и ловкий старик. Он быстро приблизился и разложил складной стол над ногами Ына и лежащей Хьюн так, чтобы ничем их не побеспокоить. На стол легла белая салфетка и тяжелые серебряные приборы. Старик вышел и тут же возник с большим подносом, поставил его на треногу и принялся переставлять блюда. Запеченная под толстым слоем швейцарского сыра свиная вырезка, картошка-фри, луковые кольца и графин пузырящейся газировки со льдом. Старик поклонился и исчез. Ын нажал несколько кнопок на пульте, большой экран на стене напротив зажегся и началась трансляция проходной игры отборочного тура NBA. Ел он быстро и жадно, пока блюда не опустели наполовину. Затем откинулся на спинку кресла и снял ноги с Хьюн.

– Уходи, – сказал он, снова принимаясь за еду.

Девушка подскочила и попятилась к маленькой двери, бормоча и кланяясь. Выскользнув из комнаты задом, попала прямиком в чьи-то руки. Старик прикрыл плотно дверь и принялся ощупывать извивающуюся Хьюн, сдавленно посмеиваясь.

– Сигару!

Слово долетело до Хьюн еле слышно, она даже не сразу поняла его смысл. Старик же отпустил ее мгновенно, отворил маленькую дверь и скрылся в спальне.

Хьюн бежала вниз по лестнице, пока не вспомнила, что не ела и не пила с самого утра. Возвращаться было боязно, но она решилась и поднялась на один лестничный пролет, повернула направо и оказалась на кухне. Большой и мрачный немой повар посмотрел на нее устало, положил порцию риса с острой капустой в деревянную миску, налил воды в бутылку из-под молока и показал знаками, чтобы она уходила к себе. Спустившись вниз, она заперла дверь на щеколду, быстро поела, умылась и легла. Болела спина и ныли ноги, но девушку переполняла гордость за свою страну и за ту небольшую роль, которую ей повезло сыграть в деле победы Учения Чучхе. Потом, почему-то, она стала вспоминать о маме и о том, как мама рвала пряди из ее длинных волос, расчесывая их. И говорила, говорила, говорила. Хьюн почувствовала, как начинает злиться, и остановила эти мысли, не желая портить чудесного дня. Она глубоко вздохнула и подумала о своей крохотной деревушке на берегу Корейского восточного моря, близ города Танчхон. И о той невероятной удаче, которая выпала ей в жизни. Хьюн заснула с улыбкой на лице.





5. Будильник



Лёха проспал почти двое суток, изредка приходя в сознание, чтобы попить или помочиться. Сны снились цветные и странные. Последнее, что он помнил, было экшн-историей, происходившей на большом корабле. Палуба была заставлена грузами, контейнерами, кранами и прочим хламом, а Лёхе нужно было в рубку управления. Вся многочисленная команда судна пыталась ему помешать. Десятки, сотни человек охотились на него, пытаясь убить. Сперва Лёха отбивался от них голыми руками, потом стал орудовать абордажной саблей. Преследователи выглядели очень благожелательно и искренне ему улыбались. В рубку попасть так и не удалось. В конце концов Лёха свалился за борт и уже из воды наблюдал за пляшущим на палубе звероподобном гигантом и разгорающимся пламенем пожара. А еще кто-то постоянно матерился и лаяли собаки.

Но гораздо важнее содержания сна (которое и вовсе неважно) было то, как он чувствовал себя проснувшись. А чувствовал себя Лёха так, будто его разобрали на части, вытащили и выбросили лишние детали, а потом собрали в того же самого Лёху, но совершенно иного функционально. Объяснить, что именно это значит, не представлялось возможным даже себе самому. Ведь раньше никакого ощущения функциональной наполненности Лёха не испытывал, а теперь оно появилось. Будто кто-то вспомнил о давно позабытой заводной игрушке и взвел пружину. Как взвел, зачем взвел – никаких ответов.

Он долго пил прямо из-под крана, а вот есть совсем не хотелось. Да и вообще ничего не хотелось. Это было ново. Не сказать, чтобы раньше ему всегда чего-то хотелось, но определенно всегда чего-то не хватало, всегда было о чем поныть. Перманентное томление, которое Лёха испытывал всю свою жизнь, томление ослика по морковке, болтающейся перед носом, вдруг исчезло. Он, конечно, этого не осознавал, но было очевидно – произошло что-то очень важное.

Побродив немного по квартире и не найдя, чем себя занять, Лёха уселся на лоджии и принялся смотреть сквозь серое стекло на серый дождь. Вспомнил, что очень давно не курил. Дотянулся до сигарет, высек огонь, втянул дым, закашлялся и с удивлением раздавил сигарету в пепельнице. «Заболел, скорее всего», – подумал он с тревогой. Ощупал горло, приложил ладонь ко лбу, но ничего не обнаружилось. Тут же об этом позабыв, принялся снова смотреть на дождь. В этом был какой-то смысл, покой. Покой, который и был синонимом смысла. Через некоторое время узор поверхности стекла стал делиться, расслаиваться, и Лёха увидел, скорее даже ощутил несколько слоев пастельных тонов, заполненных мириадами живых точек. Самый широкий слой был серым, сливаясь с цветом дождя, и пах неприятно, хотя запаха никакого не было. По этому слою шла своеобразная рябь, очень похожая на рябь телевизионную,  когда антенна не может настроиться на волну и выдает только шум. А потом он вдруг очень четко увидел себя в этом самом широком слое и остро, вспотел даже, почувствовал, что больше не хочет в нем оставаться.  И сразу пришло неожиданное, но такое логичное решение – избавиться от телевидения. При этом в какой слой он переместится, было непонятно, но и медлить было нельзя.



Телевизоров было три – на кухне, в спальне и гостиной.

С маленьким кухонным было проще всего. Выдернул шнур, поднял его одной рукой, открыл створку окна и выбросил. Летел он быстро, кувыркаясь, и упал с глухим хрустом на выпирающую крышу первого этажа, под которой был супермаркет. Под основанием, в свободном от пыли круге, оказалась тысяча рублей, когда-то кем-то припрятанная. Купюру Лёха положил в карман.

Телевизор в спальне не включался с тех пор как уехала жена. Вилка из розетки выдернулась легко, а вот кабель пришлось рвать с корнем. Он был значительно больше по размеру, но без труда пролез в оконный проем и приземлился на козырек рядом с кухонным.

Телевизор в гостиной, где в последнее время спал Лёха, никогда не выключался. Сейчас он показывал дневные сериалы вперемешку с рекламой, и когда Лёха выдернул вилку из розетки, на экране был розовощекий младенец из рекламы чего-то там для самых маленьких. Малыш сладко улыбался и протягивал ручки. После отключения экран не погас, малыш замер в той же позе, глядя Лёхе прямо в глаза. Лёха похолодел, рванул большой монитор и поволок его на лоджию. Дверь была открыта, а вот окна остекления в деревянных рамах закрыты. Лёха прижимал к груди тяжелый монитор и не мог видеть изображение младенца, но ощущал его острой болью, будто прижимал к телу горячую сковороду. Боль вдруг сделалась нестерпимой. Лёха приподнял телевизор повыше и протолкнул сквозь стекло одной из рам до половины. Стекло брызнуло в стороны. Стало видно, что младенец был еще там и выглядел напугано. Лёха напрягся и вытолкнул телевизор вместе с остатками стекла. Высунулся в проем. Большой и плоский, тот перекувыркнулся один раз и замер, падая вниз. С экрана на Лёху смотрел малыш. Ручки его тянулись хищно, а испуг на личике сменился гримасой смеси ужаса и ярости. За мгновение до падения черты младенца стали изменяться, словно переплавляясь, становясь похожими на собачьи. Затем экран покраснел и лопнул, разбившись об асфальт.

Лёха отпрянул и упал на пол. Лежа он увидел перед собой разбитый проем окна, из которого в квартиру стал медленно заползать туман, перемешанный с пылью непрекращающегося дождя. Он вскочил, галопом помчался в туалет, достал из кладовки молоток и обрезанную пластиковую бутылку, заполненную гвоздями и всякой мелочью, рванул назад, по дороге сорвав с гардины толстую штору. Запрыгнул на диван в лоджии и закрыл разбитый проем, приколотив штору к раме по кругу. Закончив, посмотрел вниз. Видеть телевизор он уже не мог, но увидел двух бродяг, завсегдатаев двора, которые осторожно приближались к подножию дома, очевидно, привлеченные странным шумом. В Лёхе что-то надорвалось. Он сел на диван и разрыдался так, как не бывало с раннего детства, когда он представлял себе, как умрет, и все еще пожалеют, что плохо к нему относились. Когда слезы почти закончились, а дышать стало совсем сложно, кто-то громко замяукал.

Большой рыжий кот, который жил когда-то в этой квартире, переминался и урчал посреди гостиной. Кот переехал на дачу уже как несколько месяцев, но мог и вернуться. «То есть мне было одиноко, и я его забрал», – пытался размышлять Лёха. – То есть вот я как бы поехал на дачу и забрал старого верного друга». Кот подошел вальяжно, запрыгнул на колени, потом на узкий подоконник лоджии и уселся, глядя на дождь сквозь стекло. Думать было тяжело, и Лёха решил не думать. Слезы высохли, хотелось есть. Он прошел в коридор, краем глаза отметив, что миски с едой и водой для кота стоят на своеобычном месте. Таки забрал, значит. Сунул  ноги в растоптанные кроссовки, натянул куртку, вышел из квартиры и побрел вниз по лестнице, позабыв про лифт. Светло-зеленые стены подъезда были густо покрыты надписями и рисунками, выполненными в разных художественных стилях. Кое-что Лёха уже видел, но много было и новых работ. Одно только слово *** было обыграно в разных вариациях с десяток раз. На площадке между четвертым и пятым этажами работа была в разгаре. Два пацана лет по десять трудились над большой композицией АУЕ, которая уже была близка к завершению. Один, сидя на плечах у другого, аккуратно обводил черным маркером верхнюю часть последней буквы. На шаги они не реагировали, но скосились синхронно, когда Лёха приблизился. Одинаково приторно улыбающиеся, без капли стыда или страха. Взгляды их встретились, и вдруг с этими детскими лицами стало происходить что-то дикое. Заостряясь, они начали темнеть и покрываться бурой шерстью. Лёха отпрянул и побежал вниз по лестнице. Сзади тихо захихикали.

Ударив по двери всем телом, Лёха вывалился из подъезда под дождь. Было не по себе, но критичность восприятия реальности была у него сегодня на крайне низком уровне. На уровне критического же отношения к сновидениям. Да, странные ребята, и дел с ними иметь не хочется, но только и всего. О том, что он староста подъезда и призван бороться за чистоту, даже и не вспомнилось. Как и о том, что его машина попала под дерево. Ни машины, ни дерева во дворе уже не было, и Лёха сразу повернул за угол, ближайшей к магазину дорогой.

Под большой осиной занимался костерок. Все, что могло гореть, давно отсырело, но пластиковые части покойного телевизора горели хорошо, хоть и коптили. Рядом сушился небольшой колодец крупных свежих тополиных веток, непонятно откуда здесь взявшихся. Та самая пара бродяг, Чук и Гек, как называли их во дворе, дули перегаром на мокрые дрова и выглядели замучено.

– Здорова, мужики! – неожиданно для себя самого сказал Лёха.

Мужики вздрогнули так, будто сидели у костра в тайге, и из чащи к ним вышел леший. Во дворе их не очень жаловали, но старались не замечать.

– Греетесь?

Лёха подошел и присел у костра на корточки.

– Сушимся, – сказал Гек. От Чука он отличался рыжей бородой и длинным грязно-зеленым пальто. – Пожрать бы, – Гек постучал для наглядности по животу, – нету нихера. Ни еды, нихера.

– Пойду посмотрю чего-нибудь в магазине, – сказал Лёха поднимаясь.

Они тоже вскочили, и вид имели теперь праведный и кроткий. Гек даже слегка улыбался, как показалось Лёхе, но из-за бороды сказать наверняка было сложно.

– Похмелиться! По возможности. Очень!

В супермаркете было пусто и воняло чем-то горелым. Очень хотелось бананов и миндаля. Еще Лёха взял «бородинского», пельменей и бутылку водки. Гульнара на кассе разглядывала его пристально и восторженно, но лучше было об этом не думать. Так, наверное, чувствуют себя музыканты или звезды кино. Поначалу повышенное внимание забавляет, но очень скоро становится навязчивым и болезненным. Это слава, стимулируя простату души, укрепляет *** одиночества и страха.

– Бред какой, что за слава еще, какой ***, о чем я думаю, – сказал Лёха вслух, поворачивая за угол, где костер разгорелся уже вовсю, будто дождя и не было.

– Я тут читал одну статью, – Гек снял пальто и подвесил его над костром, – так там ученые доказали, что думать вредно, прикинь. Там, короче, эти, как их, ну которые в мозгу, они херятся от думания. Ну а я-то злоупотребляю, понимаешь. И не знаю теперь, как спасаться. Накатишь лишнего когда, голова и отключается, но потом еще больше думать начинает. Закон сохранения энергии, типа. Гармония мироздания.

Лёха протянул Геку пакет. Из кустов появился Чук, притащивший большие пластиковые ведра из-под чего-то строительного. Все расселись. Гек достал из баула ржавые скобы, поставил их с двух сторон костра и пристроил на них большую закопченную сковороду с длинной ручкой. Потом налил в нее чего-то мутного из маленькой пластиковой бутылки и засыпал пельмени. Чук потянулся было за водкой, но Гек отодвинул от него пакет.

– Ну обожди, пожарим пельмешей сперва. Опять же не сможешь потом жрать…

Чук нахмурился, но промолчал. Достал старинный, с виду времен Первой мировой войны, штык-нож, снял ботинок и принялся подрезать растоптанную и расползающуюся подошву.

– Вот что в нем хорошо, – сказал Гек, разбрасывая пельмени по сковороде ложкой, насаженной на палку, – так это то, что он молчун. Вообще не базарит. Как-то раз менты нас приняли, хотели имена-фамилии. Так он рот открыл только после того, как бить начали. А так слова не вытянешь. Не знаю уж, как у него с думанием и этими, нейронами ж, епты, вспомнил! Но тоже проблема, к гадалке не ходи. Не говорит же, ну! А что еще остается? Только кубаторить!

Лёха будто бы действительно оказался в диком лесу. Окружающий мир, большой город – все исчезло. Растворился родной двор, проезжающие машины, люди, зонты, и сам пульс мегаполиса остановился, сменившись мнимой тишиной и таинственностью таежной чащи. Ничего больше его не волновало. Не нужны были ни деньги, ни работа, ни семья. Не было ни усталости, ни боли, ни тревог, но и ничего другого внутри тоже не обнаруживалось. Пусто. Прошлое никогда не случалось. Будущее потеряло всякий понятийный смысл. Остались только трое мужчин вокруг костра и монотонно шумящий, путающийся в монолите изначального леса дождь.

– Ну, – Гек привстал и, как показалось, снова заулыбался своею бородой, – кажись готово.





6. Уха



И рыбы полно, и погода не подвела – солнышко даже не пряталось. А они все лето на дожди жалуются. Где они, дожди-то? Я как ни выйду за порог –  солнцепек. Хотя был тут момент недавно, подмочило нас, но это раз в пятнадцать лет бывает, не чаще. В столице, говорят, льет не переставая. Но мы будто в разных мирах живем, ей-богу! Хотя, может нас уже это самое, окукливает на другую планету… Не зря же псы всё о перерождении каком-то шепчутся. Хихикают, правда, но это они, твари, по любому поводу. Ну да ладно. Есть и у нас туз в рукаве…

САМ перевернулся на другой бок и открыл глаза. На соседней кушетке сидел сизый голубь, вид имея торжественный.

– Изволите-с ушицы сварить? – спросил голубь, кланяясь. – У нас все готово.

– Ну пойдем-пойдем. Все собрались?

САМ сел на кушетке, изогнулся с хрустом и стал по-борцовски тянуть шею, помогая себе руками.

– Так точно-с, ваше величество, – ответил голубь, приставив лапку к лапке и выпячивая грудку, – а иностранных гостей к ухе ожидаем.

– Ну хорошо. Ну, пойдем.

САМ поднялся, повесил ружье для подводной охоты на плечо и двинулся через лес. Идти пришлось всего минуты две. Было бы еще быстрее, если б не любовь к дичи – остановился погладить снежного барса. Взрослый самец помурчал немного в знак признательности и исчез в чаще.

– Серьезный пассажир, а! – САМ подмигнул сотруднику, сидевшему на вековом дубе. Сотрудник был хорошо замаскирован и решил не реагировать. И тут же принялся жалеть об этом, чем поддержал и без того прогрессирующее прободение стенок желудка, вызванное язвенной болезнью.

На большой поляне горел костер из нанодров. Над ним на треноге висел ведерный котелок с закипающей водой. Вокруг костра на бревнах сидели мужчины в защитного цвета экспедиционных костюмах. Один из них тихо и задумчиво играл на виолончели. Плотная стена леса, окружающая поляну, окончательно скрыла солнце, и САМ снял солнцезащитные очки.

– Садитесь, садитесь, – сказал он поднявшимся ему навстречу мужчинам, –  Буду варить уху. А! Толя же ждет. Сперва Толя.

В круг вступил растрепанный мужчина за пятьдесят в темном деловом костюме, прижимая к груди роскошный кожаный портфель. Он был явно напуган, прятал глаза и даже будто бы слегка подвывал.

– Всё переоформили? – громко спросил САМ, каменея лицом.

– Так точно-с, не извольте беспокоиться!! – растрепанного подбросило немного, а приземлившись, он принялся переминаться. – Христом богом прошу, второй шанс, смилуйтесь!!

– Чего ты знаешь о Боге-то, скотина? Просит он. В храме-то когда был крайний раз? Саша! – САМ повернулся к одному из сидящий мужчин, моложавому, с небольшой опрятной бородой. – Когда он в храме-то был?

– Ой давно не был, ой давно! – мужчина поднялся, крестясь и горестно качая головой. Стала видна его длинная, цвета пожухлой листвы, ряса с полевой разгрузкой.

– Хрена с два тебе, а не шанс! Ладно. Как там это было? Я, мол, вынес приговор, я и привожу в исполнение! Хоть что-то в этих сериалах американских полезное есть. Ну что, сколько оказалось итого? Шестнадцать  целых? Бог троицу любит, умножим на три. Ну и хорошо.

САМ сделал знак указательным пальцем куда-то в лес. Зашумел ломающийся хворост, и из чащи выкатилось деревянное сооружение на деревянных же колесах. Передняя часть бандуры представляла собой что-то вроде массажного стола из неструганной сосновой доски с отверстием для головы. Верхняя и задняя части были гораздо сложнее и состояли из множества рычагов, растяжек и противовесов неясного назначения.

– Ну, Толенька, давай, как в кино. Решай, сколько, ложись, дергай за рычажок и считай громко, чтобы мы слышали. А потом чтоб я тебя не видел. Будешь хорошо себя вести – верну в обойму. Всё, вода выкипает, некогда мне тут с тобой…

– Спасибо, спасибо, Христом богом спасибо!

Растрепанный положил портфель на землю, снял пиджак, брюки и рубашку. Оставшись в семейных трусах, туфлях и тряпочке с молитвами, повязанной там, где в теории бывает талия, он трижды перекрестился и лег лицом вниз на доску.

– Ррраз! – выкрикнул он и дернул за рычаг. Раздался свист, и три розги, сорвавшись с верхней части конструкции, впились в его спину, ягодицы и бедра. Он завопил пронзительно, но тут же выкрикнул «два» и снова дернул. САМ зачерпнул из кадушки горсть соли и посыпал страстотерпца. Еще одна горсть полетела в котелок.

Эшафот откатили от поляны подальше, но так, чтобы был слышен отсчет и САМ снял наконец крышку с большого блюда, на котором лежала почищенная и порубленная крупными кусками рыба. Поднял здоровенную голову, любуясь, и показал ее собравшимся.

– Зачетная щучка, шеф! – один из мужчин отсалютовал бутылкой тархуна. Все заулыбались.

– Даа, царица подводная, – САМ опустил щучью голову в котелок. – Шеф, говоришь… А в инстаграме другого кого-то шефом называют. Или я что-то пропустил, а?

– 7! – Толю было хорошо слышно.

– Недоразумение это, – крепкий бородатый мужчина в защитном спортивном костюме поднялся и приложил правую руку к сердцу. – Ну и не будет же у нас его, инстаграма этого, с первого числа. С фэйсбуком вместе. Так что никаких проблем. Кто не понял, тот поймет.

– Ладно, – САМ поднял блюдо и аккуратно высыпал всю рыбу в котелок, – ты мне лучше скажи, зачем вы всех левшей в республике расстреляли?

– Это ерунда! У нас таких людей нету! И не было никогда! Это факт биологический или анатомический, как правильно сказать? А эти шайтаны, нелюди, будь они прокляты, что на нас наговаривают. Мы их перевернем и раком поставим!

– Кого? – САМ переправил поджарку из сковороды в котелок большой деревянной ложкой и перевел взгляд на мужчину. – Не надо никого раком, этого нам еще не хватало. Ладно. Не было и не было. Но тех, кто наговаривает, ты найди, будь добр, и отучи безобразничать.

– Есть! – мужчина откозырял, приосаниваясь. – А по строительству у нас самые высокие темпы. ПГТ за 18 часов сдаем, всё застроим, скоро места больше понадобится. Хотим помочь соседям вдоль Каспия застроиться.

– 15!

– Это вы молодцы, да, вот с кого берите пример! – Сидящие на бревнах встрепенулись и зашушукали. – Темпы роста строительства! Темпы роста строительства, всем ясно?! Каспий еще обсудим. Но не вы одни, неет, многие стараются! Видел на днях планы по Москве, вот где строительство! На сто пятьдесят километров по кругу расширим административно и вниз уйдем на километр. Сердце радуется! – САМ поднял миску с перловкой, осмотрел придирчиво и засыпал в котелок. – Что еще?

– Пару луковиц целиком, картошечки можно, – сказал, вставая, покладистый в тактической рясе.

– Ты свою жену учи щи варить, отец, – мгновенно ответил САМ и коротко посмеялся.

– Так нету же ее у меня, – Саша растерянно крутил головой, будто ища поддержки.

– О чем и речь, отец, о чем и речь, – САМ прикрыл крышкой котелок и убавил жар нанодров. – Ладно, что у нас с Сирией? Когда начнем застраивать?

– Так это, – мужчина с тархуном поставил бутылку и поднялся, – воюем все еще. Американцы нам, опять же, не помогают ни разу.

– 23!

– Ты мне это прекрати! Взяли моду... Они у нас везде виноваты, да?! А мы как бы и ни при чем, да? Ты мне обеспечь уверенную победу и воцарение мира, достаточного для масштабного строительства новой жизни. Скоро выборы, а мы всё воюем, вместо того чтобы строить…

– Да у вас рейтинг такой, что ни одна война не помеха, ну ей-богу! –  мужчина широко улыбнулся и обвел собравших взглядом, приглашая разделить его энтузиазм.

– Рейтинг! Да что ты об этом знаешь?! Мы все к весне пыль глотать замучаемся, если не будет объемов!! – САМ побагровел и отшвырнул поварешку. – Тьфу ты, стратеги ***вы, не видят ничего дальше своего носа!

– 31! – Толя вопил истошно, разрывая рыдания.

– Ладно, – САМ сделал три глубоких вдоха и выдоха. – Второй, пойдем попаримся, пока уха доходит. Туда лаврушки еще и перца-горошка забросьте. Толику, бедолаге, потом налейте тарелку. И водки стакан. И через тайгу километров двадцать прогоните с собаками. Думайте пока о Сирии. Вернусь –  чтобы был четкий план.

Один из мужчин, плотный, небольшого роста, с очень недовольным лицом, поднялся, и вдвоем они ушли в лес, сквозь сгущающиеся сумерки. Шли быстро и молча, но недолго. У маленького лесного озера притулилась темная банька, распространяя волшебный аромат разнотравья, веников и дыма. Вошли в предбанник. САМ достал из кармана куртки маленький черный прибор. Включил его и стал напевать Blueberry Hill, наблюдая за бегающими по экранам огонечками.

– Здесь чисто, – сказал он, убирая устройство и начиная раздеваться, – но я больше старым проверенным машинкам доверяю. Все эти новомодные штучки хлипкие какие-то, понимаешь? Ну, чего застыл, париться же будем. Шайку возьми и заходи, я прилягу пока.

Он отворил толстую низкую дверцу и нырнул в парную. Натоплено было хорошо, правильно. Горячо, но не слишком, чтобы было куда поддавать. САМ достал из таза распаренный дубовый веник, стряхнул его на камни, забрался на верхнюю полку и вытянулся на спине во весь рост, подложив веник под голову. Горячая ароматная сосна приятно обжигала кожу спины и ягодицы. Эээх, если бы не дела... Через минуту вновь открылась дверь.

– Скорее заходи, ну. Кинь парочку и садись. Самое оно. И спрашивай что хотел.

На камнях зашкворчало, сделалось горячее.

– Понимания хотел, – Второй развернул на нижней полке толстый войлок и сел. – Столько лет уже прошло, а я все словно ребенок наказанный. Мне же легче не становится. Тут еще скандалы эти... А тогда я же был с вами, я же увидел, узнал. Не понял ничего почти, но узнал. И куда теперь мне с этим прикажешь? Я на покой не собираюсь! И я свое возьму, хочешь ты или нет! Потому что я тоже знаю, я в высшей лиге, и я этим знанием воспользуюсь, так или иначе!

В парной повисла вязкая тишина. САМ перевернулся на бок, сел и отправил сверху вниз долгий удивленный взгляд.

– Это ты мне так угрожаешь что ли? Во делаааа, – САМ покачал головой. –  Ну ладно, но как ты это себе представляешь-то, а? То есть при всем том, что мы с тобой теперь имеем, мы тебя ррраз – и в фавориты, да? А как ты компенсировать разрыв собираешься?

– Сменой курса! – Второй вскочил на ноги. – Поменяем всех, кто там на полянке остался. По китайской модели поменяем, наверняка. Тем самым укрепимся и зададим новый вектор. У меня все продумано! Развернутый план через неделю будет готов. Я не подведу, не в этот раз. А?

–  Ну ты, брат, даешь... – САМ вернулся в шавасану. – Надо подумать. Ну,  предложение понятное, да. Но надо подумать. Сегодня двадцатое, большая ночь, я вопрос подниму. А зубы ты зря показываешь, – скосился вниз, – мы в одной лиге, ты это верно сказал. Больше так не делай, понял меня?

– Так ну я же отчаялся уже сыграть, брат, пойми меня правильно. Я же чувствую – земля из-под ног уходит, запаниковал, – Второй сокрушенно плюхнулся на полку. – Ты уж прости меня! Давай забудем это, а, вычеркнем из разговора. Оставим предложение только, а… Сможем?

– Ладно, не ссы. Ну удивил ты меня сегодня, ой удивил, – САМ встал, спустился вниз, бросил веник в шайку и сплюнул на камни. Слюна свернулась в шарик и, потрескивая, прокатилась по плоской поверхности большого куска базальта. Он еще несколько секунд задумчиво смотрел на печь. Жар был что надо. – Купаться пойдешь?

– Я… Ты знаешь, наверное нет, не пойду. Что-то подкашливаю в последнее время, – Второй поймал его взгляд и глубоко вздохнул. – Я рад, что мы поговорили. Спасибо тебе, сразу напряжение спало. Залезу наверх, на твое  место, полежу, пока ты купаешься.

– Ну давай-давай, веничек вот возьми.

САМ вынырнул из парной в предбанник и плотно прикрыл за собой дверь. Из дровяного угла достал чурбачок покрепче и подпер дверь под тяжелую ручку. Окатился из ведра ледяной водой, вытерся насухо, оделся и вышел, даже не заметив попыток открыть дверь изнутри – заклинило надежно. В лесу было хорошо и прохладно. САМ щелкнул пальцами. Из ближайших кустов неслышно возник гладко выбритый сотрудник и подставил ухо, склонив голову.

– Топите как следует еще пару часов. Дверь не открывать.

– Слушаюсь, ваше величество. Гости съехались. Изволите на поляне ужинать?

– Нет, ужин позже, сперва дела. Проводите их к опушке.

– Есть!

САМ выбрал еле заметную тропинку, уводящую в противоположную от поляны сторону. Корабельные сосны расступались молча, легко и высоко шумел ветер, было сумрачно, но видимость была еще довольно хорошая. Когда лес закончился, перед ним открылся широкий пряный луг под последними багровыми всполохами закатившегося за горизонт солнца. Он занял один из трех стоящих на опушке пеньков, открыл бутылку немецкого пива, достал свою машинку и принялся наблюдать за экранами. Огоньки бегали как надо. Через несколько минут с обеих сторон вдоль опушки зашуршало, и САМ поднялся. Повернувшись направо, он пожал руку и обнял высокого седого мужчину в деловом костюме и красном галстуке, яркий загар которого не портили даже сумерки средней полосы. Слева приближался молодой упитанный азиат в темном френче. Не дойдя совсем немного, тот остановился, наблюдая за теплыми приветствиями, и теперь явно не хотел присоединяться к компании.

– Ын, дорогой, – сказал САМ и развел приветственно руки, – добро пожаловать, знакомьтесь! Вы ведь еще не встречались лично, насколько я помню.

Седовласый сделал шаг вперед и протянул руку.

– Я уже хорошо изучил эту собаку, мне достаточно, – сказал гость яростно, но все-таки сделал три шага вперед и пожал протянутую руку.

– Зубастый ты мой, коротышка с ракетой, – грохнул седовласый, и все трое весело рассмеялись.

– Ну хорошо, спасибо, что приехали, присаживайтесь, – сказал САМ и пододвинул один из пеньков, образовав круг.

Все расселись, стрелки на приборе сигнализировали о том, что всё в порядке, можно начинать.

– Господа, – САМ немного наклонился вперед и понизил голос, – я несказанно рад тому, что могу вместе с вами стать частью истории, внести свой посильный вклад. Ваш вопрос, без сомнения, будет сегодня главным на повестке, и я хочу заверить вас, что мы в полной мере готовы будем поддержать вас на всех этапах процесса – от обострения конфликта и выбора лучших точек нанесения ударов до минимизации радиационного ущерба – с помощью наших новейших разработок и, конечно, послевоенного строительства. Пройдут долгие годы, прежде чем мы приблизимся к полной реализации проекта, но вы только подумайте о том, какие перспективы нас ждут. Я рассчитываю, что вскоре мы сможем еще раз вернуться к вопросу расширения противостояния и включения в него одного или нескольких новых государств. Но это уж как бог даст. Или пес.

Все снова засмеялись. На этот раз очень тихо.

– Дональд, я знаю, вы хотели еще что-то обсудить? Однако простите, нам пора.

САМ достал из кармана свое тихо потрескивающее устройство с налившимися красным циферблатами. Мужчины встали, повернулись к лесу, и в тот же миг прямо перед ними материя сосен и трав разошлась в стороны, открыв вход в пещеру с холодными серыми стенами, посреди которой стояли, встречая их, полдюжины гигантов, поросших бурой шерстью,  с головами, напоминающими собачьи. Мужчины сделали несколько шагов вперед и лес беззвучно схлопнулся за ними. Заухала сова. Наступила ночь.





7. Борин сон



Рядовому подразделения по противодействию коррупции Национальной гвардии Борису Громову снился сон. Это, казалось бы, ничем не примечательное событие стало для Бориса знаком свыше, лишним подтверждением правильности выбранного пути борца за покой и благополучие любимой родины. Снова сделалось легко и ясно – мы победим, все будет хорошо.

На самом деле, сомнений и не было, но очень уж тяжело было Борису после перевода по внутреннему приказу. И честь большая, и ответственность, но тяжко. Нагрузка по физподготовке выросла. Подготовка политическая, опять же, – попробуй-ка выучи наизусть имена всех жен и детей национального лидера, зазубри долгий список врагов родины, но главное – потенциальных коррупционеров. Их было так много, что пришлось осваивать сложную китайскую технику запоминания. Плюс разные новомодные антикоррупционные курсы. Оказалось, что коррупционера выдает и походка, и мимика, и даже запах. Во всем этом Борису предстояло разобраться и стать лучшим! Другие здесь не нужны.

В минуты слабости он думал о родном городе, о друзьях и об Алёнке. Он представлял, как строит дом, разводит огород и гусей. Очень они ему нравились своей сплоченностью и умением постоять за себя. Весело бывало поиграть с гусятами. А уж как хорош гусь из печи, да с картошечкой, ээх! Ну и Лёнька еще, конечно. Вражина. Друг называется. Сбежал за бугор, как только получил загранпаспорт, и в ус там не дует. Сидит с ноутбуком на пляже, работает типа, фотки шлет. Эти мысли подтачивали стойкость Бориса и отвлекали от занятий настолько, что он даже пожаловался в доверительном разговоре старшине взвода. И тот действительно смог помочь. Он рассказал, что по статистике 98% девушек не дожидаются парней из армии. Это раз. То, что батя тащит с работы кирпич, коррупцией, конечно, не является, но если он будет выносить по три кирпича в день, как сейчас, то на двухэтажный дом 8х8 с кладкой в два с половиной кирпича (при этом кладка в два кирпича будет выполнена из двойного рядового кирпича и один ряд (в полкирпича) – из одинарного лицевого), понадобится 166 лет эти кирпичи выносить. Ну не покупать же их, если батя работает на кирпичном заводе… Так? Так. Полезнее мяса свиньи никакого другого и не бывает. Даже органы свиные людям пересаживают. Что же до заграницы, то завидовать Лёньке нечего. Кирдык скоро ихней Америке. Того и гляди 3-я мировая начнется, в которой мы победим. Вот тебя обрили, говорил он, чтобы ты тут вшей не разводил, и для порядка. Но волосы твои обратно вырастут, не о чем волноваться. А их мы так прорядим, что надежд не будет никаких. В 45-м слыхал, чо было? То-то и оно.

После этого разговора Борису стало гораздо легче психологически, и он смог наконец-то сосредоточиться на занятиях. Но выспаться толком так и не удавалось. Что уж говорить о снах... Снов не было вовсе. Спал он очень глубоко, но недолго, и ничего во сне не видел. В тот день он так устал, что за ужином совсем не мог есть. Последним занятием должна была быть лекция по ориентации в серых финансовых потоках, но всех почему-то загнали в корпуса, велели дневальным занавесить окна, и дали команду отдыхать. Борис наскоро умылся, лег на койку и тут же уснул.

И оказался на пустом перроне. Поезд, высадивший его, был проходящий, и тут же отправился дальше, под марш «Малополовин». Он забросил на плечи большой армейский рюкзак, взял в одну руку тяжелый чемодан, а в другую – холщовую сумку, в которой булькало, позвякивало и раздавались волнующие ароматы. Борис огляделся растерянно и, не зная, куда именно идти, просто пошел прямо. Спустившись с перрона, оказался на широкой улице. Дома были старые, местами покосившиеся, но выглядели очень мило и пахли детством. Появилось ощущение, что он приехал в правильное место, что здесь можно жить. Немногочисленные горожане сновали по своим делам, совершенно его не замечая. Вскоре улица вывела его на большую площадь. Справа был закрывающийся к вечеру рынок. Слева – огромный и очень красивый мавзолей бурого гранита, загораживающий закатное солнце вместе с половиной неба. Борис остановился почтительно и попытался прочитать написанное на фасаде. Имен было очень много. Длинные ряды и колонки имен, написанных разными шрифтами, размерами и цветом. Все имена были хорошо знакомы, но прочесть их никак не удавалось. Единственное имя, которое удалось разобрать, было написано большими заглавными буквами над входом. Сердце сжалось и закровоточило, но он убедил себя, что это на будущее, которое наступит еще не скоро. Вытянувшись и отдав честь, Борис двинулся дальше, повернул за угол и подошел к дверям высокого старинного здания, крыльцо которого украшали скульптуры лабрадоров. Поднявшись по ступеням, он открыл тяжелую дубовую дверь и вошел в просторный вестибюль. За маленькой конторкой у дальней стены сидел немолодой мужчина в пиджаке с багровым неприятным лицом. Борис поздоровался и передал мужчине свой паспорт. Тот взял его с отвращением, полистал и бросил на пол, заявив, что ничем не может помочь. Волна отчаяния накрыла Бориса, на глазах выступили слезы. Он точно знал, что ему сюда, здесь его новый дом, но селить его не хотели. За высокими окнами было уже темно, наступила ночь. Отойдя от конторки, он обессиленно опустился на грязный мраморный пол и открыл холщовую сумку. Из сумки хлынула омерзительная вонь. Вся еда протухла, и даже водка превратилась в уксус. Борис вдруг понял, что шел через город очень долго и опоздал. Его здесь ждали гораздо раньше, а теперь забыли и не узнают. Он достал из рюкзака плащ-палатку, завернулся в нее и заплакал. Где-то совсем близко, монотонно бил колокол, и уснуть никак не удавалось. Вскоре пришли крысы. Они утащили паспорт Бориса, холщовую сумку и чемодан. Рюкзак удалось сохранить, но он оказался совершенно пуст. Больше надеяться было не на что. Борис задремал, а проснулся от того, что национальный лидер гладил его по густым кудрявым волосам. Борис поднялся на локте и, глядя на самого красивого в мире человека, понял, что все закончилось, что теперь его поселят и все будет хорошо. САМ улыбался мудро и мягко, и Борис улыбался ему в ответ.





8. Левитация пуха



Воспоминаний о том периоде у Лёхи не осталось почти никаких. Вернее,  помнил он всё, но не получалось воспринять это как часть собственного опыта, и потому достоверность воспоминаний вызывала большие сомнения. Они были сном, который почему-то не получалось забыть. Это как если бы у родившегося человека сохранились картинки чьей-то чужой, на грани инопланетной, жизни.  Там был телевизор и бургеры, тачки и деньги, чужая жена и редкая дочь, похоть, стыд, мания величия, жгучие терзания о несуществующем и перманентный самообман. Потом случился дождь, падающие деревья и телемладенец. Еще костер и водка под пельмени. Потом свет погас, а очнулся он уже в пещере, ощущая себя элементом пазла, правильного размера и на своем месте.

Хотелось действовать. Лёха вышел и забрался на вершину скалы. Во все стороны, куда ни глянь, раскинулась крыша леса, с редко торчащими из нее верхушками скал. Дул легкий свежий ветер, а дождя как и ни бывало. Он немного полюбовался видом и сел на теплый шершавый камень. Глаза закрылись сами собой, дыхание стало размеренным, и вскоре Лёха понял, что абсолютно ни о чем не думает. Это было так ново и странно, но удивительно надежно... Понаблюдав за своим дыханием около получаса, он переместил внимание на ощущения тела и скользил от макушки к ступням и наоборот следующие полчаса, отслеживая все происходящее внутри, вплоть до межклеточных электрических разрядов. Потом он решил направить внимание вовне, и информация о мире стала плавно наполнять сознание.

Лёха жил в древнем и прекрасном лесу. Лес был сосредоточением изначального смысла, свободного от корыстных интересов. Деревья были большими, трава – мягкой, а законы – универсальными. Не только Лёха, нет, все жили в этом лесу. Но большинство ничего о нем не знало. Тех, кто знал, было видно сразу. Они были плотными и цельными, от них исходил мягкий теплый свет. Это были живые, неунывающие люди, которые действовали без страха. Они любили себя и друг друга. Они чувствовали лес, советовались с ним, помогали и получали помощь. Они практиковали осознанность и были счастливы, даже когда было тяжело. Они старались не причинять вред живому и не ели мертвого. Хотя Чуку и Геку, например, пельмени и водка нисколько не мешали быть лесничими. Они легко удерживались в состоянии осознанности, даже совершая странные поступки. Но они, конечно, были исключением из правил. Чаще всего освобождение сопровождалось появлением такой вот избирательности, как это произошло и с Лёхой.

Те, кто ничего не знал о лесе, жили не совсем в параллельном, нет, в том же самом измерении, но слегка искаженном, что ли. Искажало их тоже по-разному. Большинство были тенями. Они не знали, кто они, где находятся и  куда идут. Они не знали ничего, что выходило за пределы необходимого повседневного минимума, и знать не хотели. День за днем и год за годом они выполняли простые действия, получая доступ к необходимым ресурсам. Они воспитывали детей по своему подобию, уча их быть простой функцией и знать свое место. Они свято верили в то, что говорили с экранов, и точно знали, какая еда полезна и какая страна – враг. Они не любили себя и никогда к себе не прислушивались. Они очень боялись всего нового и что-то меняли, только если земля начинала гореть у них под ногами. Они совсем не дружили с родным языком, балансируя между канцеляритом и блатняком. Они считали, что мир настроен к ним враждебно, и повсюду видели опасность. Они бродили серыми тенями, погруженные в себя и свои мелкие хлопоты, даже не замечая леса. С ними можно было иметь дело, если возникала необходимость, но лучше было не злоупотреблять.

Еще в лесу жили хищники. Красные псы были самыми опасными. Это были псы-строители. Они строили то, чего строить было не нужно. Их похоть уступала лишь жажде наживы, поэтому в свободное от строительства время они любили участвовать в изнасилованиях, которые заканчивались поеданием жертв. Жертвами, как правило, становились шикарные девицы из числа теней, которые покупались на все блестящее.

Лёхе же в этом мире предстояло любить и познавать, познавать и любить. Все это он знал и раньше, но не был способен осознать. Чтобы закрепить полученную информацию и узнать больше, следующие месяцы он изучал лес в длинных прогулках. Режим дня поменялся удивительно, и Лёха из хронической совы превратился в жаворонка, полюбив просыпаться до восхода солнца. Сделав утренний комплекс упражнений и совершив медитацию, он собирал узелок с фруктами и хлебом и отправлялся гулять, проходя по сорок–пятьдесят километров в день. Спустя два месяца он потерял два десятка килограмм, превратившись из обрюзгшего ленивца в стройного красавца. Кожа разгладилась и засияла, самочувствие сделалось отличным. Внутри росло и крепло то самое ощущение функциональной наполненности, хотя и оставаясь все еще безвекторным.

Как-то раз Лёха возвращался в свою пещеру после долгой прогулки и заметил странную плоскость небольшой скалы, которая привлекла его своей пестрой расцветкой. Она была частично скрыта разросшимся вьюнком, и аккуратно сняв его, Лёха увидел такое же цветовое расслоение, которое видел когда-то на стекле, по другую сторону дождя.  Вся стена скалы была расчерчена на несколько горизонтальных слоев пастельных тонов, вибрирующих и заполненных огромным множеством живых точек. Лёха сразу же увидел себя в слое осознанных, приятного зеленого цвета. Серый слой был самым широким, гораздо шире всех остальных, вместе взятых. Еще там были черный, белый, синий слои, о которых Лёха не знал ничего, и темно-красный, который явно был слоем хищников. Серый, самый многочисленный слой, кишел точками, которые говорили на сотнях языков и диалектов, обсуждая  какие-то глупости. Этот слой читался легко, от него исходил неприятный запах гниения. Зеленый притягивал, интригуя своей доступностью вкупе с малой изученностью и очевидным потенциалом. Черный и белый оставались непроницаемыми, от синего веяло приятной прохладой, а от хищно-бурого – опасностью. Лёха видел пса однажды. Он, высокий и массивный, с похожей на собачью головой, быстро двигался, окруженный неприятного вида существами помельче, словно акула рыбами-прилипалами. Лёха сидел на большом камне, грыз яблоко и не успел никак среагировать, замерев от неожиданности и ужаса. Пес же повернул к нему свою морду и жутко улыбнулся, показав две сотни  зубов.

Размер наскально-социального экрана менялся в зависимости от близости наблюдателя. Так, отойдя на несколько метров, Лёха увидел картину мира. А когда подошел вплотную, экран сжался, показывая ему картину его собственной скалы, в пещерах которой жили три сотни человек. Все они были тенями, за исключением самого Лёхи, Чука и Гека, которые часто бывали в его пещере, и молодой девушки, которая была левшой и попала в непонятный синий слой. Никого из этого слоя Лёха еще не встречал, и ему очень захотелось ее увидеть. Лес отозвался довольно быстро. Через несколько дней Чук притащил откуда-то два абонемента на занятия йогой. Написано было на английском языке, и понять, что это, Чук не мог, потому и отдал Лёхе как нечто бесполезное. В тот же день Лёха встретил эту девушку неподалеку от их скалы и сразу узнал. Не зная, что сказать, и понимая, что она его, возможно, просто не поймет, Лёха достал один из пригласительных и молча протянул ей. Девушка взяла его левой рукой, которая явно была проворнее правой, улыбнулась и ушла. Нельзя сказать, что Лёха хотел встретить ее снова, но у него появилось приятное ощущение правильности поступка.

Неделей позже он и сам решился воспользоваться подарком Чука. Прогулки себя исчерпали, захотелось узнать что-то новое. Тем более что о йоге он много слышал, но никогда не занимался.

Место нашлось без труда. Охранник на входе недоумевающе обшарил Лёху глазами, но пропустил, завидев абонемент, и даже будто бы слегка поклонился. Было еще рано, и в раздевалке никого не было. Лёха быстро переоделся и вышел в просторный пустой зал с аккуратно разложенными по полу ковриками. Заняв один из них у дальней стены, он сел в полулотос и закрыл глаза, а когда открыл их, зал был уже заполнен людьми. В основном это были молодые женщины. Соседка тоже была здесь и явно обрадовалась ему. Еще в зале были несколько взрослых, солидного вида мужчин и учитель, молодой улыбчивый парень, оказавшийся осознанным. Занятие длилось около часа и закончилось без серьезной нагрузки – класс был для начинающих. Лёха же с удивлением обнаружил, что способен тянуться так, будто полжизни занимался гимнастикой.  Приняв душ и переодевшись, он сел на диван в холле, собираясь подождать учителя и познакомиться. Рядом сел холеный мужчина, вышедший из раздевалки. Следом за ним вышла высокая сияющая девушка, прошла через холл и села в кресло напротив.

– Зачем это вам? – спросил мужчина, провожая девушку заинтересованным взглядом.

Лёха слегка вздрогнул от неожиданности. Затворничество последних месяцев давало о себе знать. Повернувшись к нему, Лёха раз-другой открыл и закрыл рот. Мужчина перевел на него взгляд и смотрел внимательно. Нужно было что-то ответить.

– Что «это»? – Лёха тянул время.

– Занятия йогой. Зачем они вам? Я задал себе сегодня этот вопрос и все  еще продолжаю размышлять. У вас есть ответ?

– Для меня это ново, честно говоря, – Лёха решил поговорить и посмотреть, что из этого получится. – Первое занятие сегодня. Но я думаю, что йога может укрепить мою связь с источником.

– Как интересно. – Мужчина откинулся на спинку дивана. – Именно так я называю силу, к которой стремлюсь. Источник. А как вы полагаете, он один для всех? Может ли, к примеру, человек с недобрыми намерениями черпать силу из того же источника, что и человек с намерениями добрыми?

Лёха разглядел мужчину внимательнее. Около пятидесяти лет, стройный, с красивым лицом человека, привыкшего распоряжаться. Он был одет в темно-синий деловой костюм и мокасины из кожи какой-то рептилии.

– Вы знаете, – Лёха решил сворачивать эксперимент, поняв, куда все идет, – я стараюсь не тратить время на размышления, которые уводят меня от себя самого, от сфер, где я способен на действие. Ведь мы с вами не в состоянии контролировать источник. Потому неважно, кому он дает, а кому нет. Важно укреплять собственную с ним связь, наполняться и намерения иметь хорошие. Все прочее – мираж.

– То есть познание как таковое вы ценностью не считаете, так? – задал он очередной вопрос, заметно оживляясь.

–  Нет, отчего же, – Лёха понял, что выбрал неверную тактику отступления, но как исправлять ситуацию, было неясно. – Для кого-то информация это целый мир. Но для меня познание имеет смысл лишь в связке с личным опытом, чувствами, ощущениями тела, вектором ума и динамикой, собственно, самого Я, которое ни телом, ни сознанием не является. Когда же тело, сознание и Я познают, действуя, знания приобретают вес и смысл.

– Ваши слова напомнили мне постулаты одной философской школы, –  мужчина улыбался, – хотя основным тезисом там выступает понятие о добре и зле.

– Я, вы знаете, учился плохо, а к философии даже и не подобрался, – Лёха улыбнулся в ответ. – Потому я с добром и злом тоже сам разбираюсь. И если человек человека любит, если на себе не зациклен и мир пытается сделать лучше, то я такого человека называю добрым. А если его алчное эго затмевает все светлые мотивы, то о каком добре можно говорить? А кто-то насилует в удовольствие, убивает и даже пожирает своих жертв. Страшно представить,  каков внутренний мир таких ээ… созданий. Псы, одним словом.

– Псы? – мужчина приподнял бровь. – Псы, вы сказали? Очень интересно. Как же все мы все-таки похожи. Бытие определяет сознание… Видимо, да? Или наоборот? Или дело не только в сознании? Да, вы говорили об этом. Знаете, мне хотелось бы кое-что показать вам. Вы свободны в воскресение? Мой офис в центре. Этажом ниже ресторан, и если вы приедете к полудню, то мы сможем еще и пообедать. Договорились? Вот моя визитка.

Мужчина поднялся, достал из внутреннего кармана пиджака изящное портмоне и протянул визитку, которую Лёха машинально взял.

– До воскресения. Приятно было с вами поговорить.

Он снова улыбнулся и не дожидаясь ответа двинулся к выходу, поманив движением руки вставшую ему навстречу девушку. Лёха снова сел на диван и принялся разглядывать маленький строгий прямоугольник плотной матовой бумаги.





9. С пампушками



Ди появился из-за белых колонн под сдержанные аплодисменты собравшихся журналистов. Мягко светило послеполуденное солнце и благоухание тысяч цветущий роз наполняло воздух. Предстоящий инцидент немного тревожил, но не горячим же он будет в конце-то концов. Дело есть дело.

– Спасибо, спасибо, большое спасибо! – Ди поднял приветственно руки и улыбнулся уголками губ так, что присутствующие должны были понять – он рад их видеть, но ситуация серьезна. – Я собрал вас сегодня потому, что ситуация серьезная, и я хочу, чтобы нация владела информацией из первых рук во всей ее полноте. Как вы знаете, я посетил с рабочим визитом Россию, проведя переговоры с президентом и расширенную коллегию с участием высокопоставленных чиновников с обеих сторон. Скажу сразу – таких тяжелых переговоров еще не было в моей карьере президента, да и за всю деловую историю. Мы столкнулись с полным непониманием и даже открытой агрессией со стороны российских коллег. Наши предложения по выходу из политического кризиса встретили весь диапазон сопротивления – от простого игнорирования до жесткого противостояния. Наш план, который включал в себя отмену экономических санкций, с одной стороны, и открытые демократические выборы, с другой стороны, была раскритикована и отвернута как не имеющая права на жизнь. Наше требование о возврате аннексированной территории украинским коллегам было встречено вульгарным хохотом. Мы были вынуждены прервать переговоры и вернуться домой. И это еще не всё. По донесениям нашей службы внешней разведки, Россия начала переговоры с правительством Северной Кореи о поставках крылатых ракет средней и большой дальности, что расценивается нами как действия, угрожающие национальной безопасности Соединенных Штатов Америки. Мы разрываем дипломатические отношения с Россией и объявляем о начале масштабных стратегических ядерных учений в непосредственной близости границ Российской Федерации. Мы предупреждаем, что любая попытка передать Северной Корее какое-либо вооружение или же элементы и материалы, необходимые для создания межконтинентальных ракет, будет расценена нами как объявление войны и повлечет за собой немедленную и жесткую реакцию. Также мы требуем возврата Кёнигсбергских территорий народу Германии, депортированному оттуда в послевоенные годы. Мы умеем признавать свои ошибки, и президент Трумэн был неправ, когда дал свое согласие на передачу этих земель Советскому Союзу. И еще. С этого момента Россия войдет в список стран, образцы живых тканей граждан которых будут использованы нами для разработки новейшего биологического ору…

В этот момент из розовых кустов справа и слева приглушенно защелкало, и большой шар размером с баскетбольный мяч лопнул прямо над трибуной, окатив президента чем-то красным и ароматным с ног до головы. Расчет оказался верным. Дрон прицельно сбросил презерватив с борщом с большой высоты, а охрана помогла ему лопнуть в непосредственной близости от цели. Ди удовлетворенно улыбался, пока его, красного, уводили с места событий, взяв в плотное кольцо.





10. Выборы-выборы



– А за шмот их кто мне пояснит?

САМ лежал на кожаной кушетке в брюках и рубашке. Рядом стояли сияющие туфли со шпорами и стойка-вешалка, на которой висел пиджак.

– За какой шмот? Они же голые…

Говоривший, щуплый небритый мужичок, сидел на кортах на низком широком сабвуфере. Он был одет в синие спортивные штаны с лампасами, заправленные в высокие желтые носки, бежевые лакированные туфли из дорогой кожи, обитые металлом, и красную футболку в сердечках с надписью МАТИЛЬДА. На голове – черный берет, на шее – толстая золотая цепь, во рту – сигарета. Початая бутылка водки, из которой он отхлебывал время от времени, стояла рядом.

– Голые! А я о чем! Трясут шипастыми перед самым лицом, это ж стресс постоянный! – САМ приподнялся на локте.

– Ну, за образ жизни спроса нет, – сидящий потушил окурок, почесал щеку и, чиркнув спичкой, прикурил новую сигарету, – но зафоршмачиться можно, базара нет.

– Буду решать этот момент. Нельзя так оставлять, свои же потом и предъявят, – САМ поднялся. – Пора…  Спасибо за разговор.

Дверь открылась, вошедший сотрудник помог надеть туфли, подал пиджак и передал сидящему на сабвуфере толстый конверт.

– До следующей недели, родной, – САМ прозвенел шпорами к выходу.

– АУЕ, хорошего денечка! – ответил сидящий, пряча конверт в носок.

САМ легко поднялся по ступеням и вышел из подвала на улицу. Было довольно прохладно, но светило солнце и ветра не было совсем. Прямо у входа нетерпеливо переминалась, цокая копытами по мощеной мостовой исторического переулка, молодая белая кобыла. Сотрудник, опустившись на одно колено, помог вставить ногу в стремя и подняться в седло. САМ махнул рукой, и кортеж, накрывший всадника бронекуполом, тронулся по широкой,  полной зевак улице с перекрытым движением. Кобыла была хоть и молодая, резвая, но довольно послушная, и САМ получил большое удовольствие от короткой прогулки. Зеваки махали руками и что-то кричали, но из-за расстояния и бронекупола разобрать, что именно, было невозможно. К тому же динамики, сопровождавшие процессию, активно призывали толпу поддержать демократические институты и проявить гражданскую позицию, отдав свой голос на избирательном участке за одного из кандидатов. Через несколько минут дорога нырнула в тоннель, выводящий к месту назначения – высокому современному зданию, похожему то ли на старинную крепость, то ли на огромный комический корабль, приготовившийся к старту. На самом деле  тоннель не был изначально предусмотрен проектом. Но львиная доля бюджета была освоена строителями в ходе работ по завершению и отделке верхних этажей, заложенных под апартаменты и офисы сановников. По ходу движения вниз денег оставалось все меньше, и на первых этажах в ход пошла уже фанера и дешевый пластик. Тоннель был призван сгладить фиаско. Спуск в него начинался на достаточном удалении от здания, способном скрыть позорную картину. Обитатели верхних этажей сразу попадали в холл VIP, что устраивало всех.

Разговор с психотерапевтом натолкнул на элегантное решение проблемы и, оказавшись в холле, САМ направил кобылу к грузовому лифту. Через несколько секунд скоростного подъема двери бесшумно открылись, и они оказались в огромном сумрачном зале, занимавшем площадь всего последнего этажа. Кобыла появилась в президентских конюшнях еще маленьким жеребенком и доверяла всецело, но сейчас разволновалась и стала тихо похрапывать. САМ, успокаивая, погладил ее по густой гриве и, слегка сдавив бока стременами, направил вглубь зала. Панорамные окна были здесь очень темными, и окружающий город сквозь них угадывался только интуитивно. На сырых бетонных колоннах горели факелы, почти ничего не освещая. Кое-где по сторонам угадывались очертания поломанной мебели и чего-то такого, во что не хотелось вглядываться, а дубовый паркет с пола был снят почти весь. Вот называют они себя Великими Архитекторами Вселенной. Ну хорошо, действительно строят много. Но почему сами постоянно ломают все, что вокруг? Ну ладно когда для дела, это понятно… Но здесь же их территория. Для себя-то почему бы не поберечь? Ответов на эти вопросы не находилось, как и обычно. Подковы глухо цокали по бетону, а из центра зала стали доноситься голоса, и вскоре САМ подъехал туда, где его уже ждали. Три стороны центрального квадрата колонн были затянуты в темно-красный тяжелый бархат, факелов было много, так что всех присутствующих было хорошо видно. В закрытой бархатом части пространства стояли три огромных деревянных кресла, в которых сидели исполины. Имен их никто не знал, а друг друга они называли обычно нецензурно. Рядом с левым креслом на полу лежала небольшая куча свежих костей. Оставляют ли они кости на потом, как собаки, САМ не знал, но эта мысль почему-то слегка сглаживала жуткое впечатление. У открытой стороны квадрата стояли два кресла поменьше, в одном из которых сидел этот.

– А этот что здесь делает?! – САМ недоумевающе развел руками. – Мы же договорились, разве нет?

– Пусть сидит, – ответил тот, что сидел справа и выглядел так, будто был с сильного бодуна. – Он сегодня все утро из дома пытался так выйти, чтобы на двадцать суток не уехать, помогать даже пришлось. Ты же лошадь привел, это твой Второй теперь, да? А этот наш!

Все трое громко заржали. Этот съежился, а САМ побелел от злости.

– Шутка классная, конечно, но мне это не нравится. Так не пойдет. У нас с вами были ясные договоренности, и этого я в своей команде видеть не хочу ни в каком качестве. Если только в виде чучела у камина. Точка.

– Слышь, ты! – Тот, что был по центру, поднялся на ноги. Он был значительно массивнее остальных. Его шерсть вздыбилась, а морда заострилась, все больше походя на собачью. – Ты с *** ли такой дерзкий?!

САМ оставался в седле, и теперь их головы оказались на одном уровне. В глазах пса горел огонь, смешиваясь с отблесками пламени факелов.

– Послушайте, – САМ подавил ярость и перешел в режим ассертивной дипломатии, – мы давно и плодотворно работаем, так? Я свои обязательства выполняю в полном объеме и даже перевыполняю. Иногда. У нас было соглашение на его счет, и я ожидаю от вас выполнения его условий. Только и всего.

– Перевыполняешь ты.. – сказал здоровый, осклабясь, и уселся назад в кресло. – Ничего личного. Вот молодец, ребята, а! Ты нам лучше ответь – где Второй? Расскажи-ка нам, своим надежным партнерам, куда делся наш проверенный работник? И почему вместо него лошадь?

Кобыла на этих словах захрипела, будто понимая, что говорят о ней. А пес, который сидел слева у кучи костей, ковыряя длинным когтем в зубах и, казалось, даже не слышал всего разговора, смотрел теперь на нее изумленно и с большим интересом, будто впервые видел. САМ склонил голову на три секунды, будто размышляя, и вдруг легко спрыгнул на пол из седла и встал, оперевшись на кресло, и смерил сидящего этого пренебрежительным взглядом.

– Тема непростая. И мы обязательно к ней вернемся, но не сегодня. Сегодня мы встретились, чтобы сделать важное дело. Давайте сделаем его и продолжим обсуждать текучку в рабочем порядке.

Повисла тишина. Пес слева подался вперед, опираясь на свой огромный живот, и плотоядно изучал лошадь, продолжая ковырять в зубах, из которых уже сочилась, капая на пол, ярко-синяя кровь. Похмельный справа прикрыл глаза, откинувшись на спинку кресла, и дремал, мирно посапывая. Здоровый смотрел сперва куда-то вверх, в темноту высоченного потолка, затем опустил голову и улыбнулся такой улыбкой, что лошадь дернулась в сторону, натянув поводья.

– Заебал ты, – сказал он, снова поднимаясь. – Нудный, сил нет. По-нашему будет, а не по-твоему. Весело будет.

Продолжая улыбаться шестью рядами зубов, он вдруг опустился на четвереньки и склонил голову к полу, будто прислушиваясь к происходящему этажом ниже.



***

Валерий Александрович довольно часто проводил выходные дни в офисе. Контролировать бизнес было для него так же естественно, как для кого-то лежать на диване. Никого кроме мамы у него не было, да и она предпочитала жить на юге Франции. И потому о семейном досуге он знал не больше, чем любитель полежать на диване – о бизнесе Валерия Александровича. А бизнес был внушительный и очень разветвленный. Валерий Александрович не выбирал своей судьбы. Еще в начале 90-х он оказался в нужном месте в нужное время и с тех пор зарабатывать огромные деньги стало для него повседневной рутиной. Годы шли, бизнес рос и обрастал все новыми штаммами, словно распространяющийся вирус. Все знали Валерия Александровича, он знал всех. Когда мы говорим «знал», мы имеем в виду «делился». Умение правильно делиться с нужными людьми было одним из его основных талантов. Именно поэтому Валерий Александрович всегда чувствовал себя уверенно и защищенно. Всегда, до недавнего времени. Что именно изменилось, объяснить он не мог. Происходящее не вписывалось ни в один шаблон и не поддавалось логике. Это было чувство постоянной тревоги. Предчувствие чего-то, чего еще не бывало в его жизни, и потому подготовиться к надвигающемуся не представлялось возможным. Вероятно поэтому он и начал ходить на занятия йоги. А еще стал гораздо более сдержан с подчиненными и бросил курить. Ему хотелось сделать хоть что-то, хоть как-то привести себя и свои дела в порядок перед встречей с неизведанным, но, по ощущениям, неотвратимым. Сегодня утром, например, лишь только проснувшись, он стал думать о том, чтобы вернуть в Уругвай теленка, которого держали для него на ферме в Подмосковье. Два месяца назад его заднюю ногу ампутировали и доставили на кухню. В этом был особый духовный смысл, как говорил наставник. Плоть оставалась живой, ведь жив был сам теленок, передав свою силу через блестяще приготовленный поваром Валерия Александровича холодец, поданный к ужину с хреном, водкой и хорошими американскими проститутками. Операция прошла тогда планово, теленок восстановился, чувствовал себя прекрасно и был готов к новому вмешательству, но задор теперь как-то поугас, и хотелось творить сентиментальное.

Вот, например, пригласил Леночку на йогу. Или к себе сюда в офис этого странного паренька, сидящего теперь в приемной. Леночка, кстати, тоже там. Настырная оказалась баба. То ли Егор криво заехал, то ли папа ей что-то шепнул, но от повышения она ловко отказалась, а сегодня подала любимый сливочно-персиковый десерт, украшенный парой вишенок. Бесит, сучка. Хотя корзину с домашней колбасой, присланную вчера в качестве подарка, велела сжечь не открывая. Умница. Она говорила как-то, что животных любит. Сводить ее что ли в цирк вечером… Ладно. Вызовем-ка паренька…

В кабинете вдруг потемнело и раздался резкий звук, будто великан щелкнул пальцами. Валерий Александрович попытался встать, но понял, что не в состоянии пошевелиться. Он будто прилип к своему месту в зоне диванов и просто смотрел, как один за другим перед ним появляются, будто бы проваливаясь сверху сквозь потолок, герои его эротических фантазий во плоти. Красные псы. Трое. А вслед за ними САМ, красивая белая лошадь и этот, которого приличные люди по имени не называют. Валерий Александрович пытался закричать, и даже его рот открылся без труда, но на этом все и закончилось – управлять собой он не мог. САМ выглядел растерянно, а лошадь и этот – напуганными. Лошадь заржала, и пес с большим животом то ли обнял ее за шею, то ли придушил, но она тут же успокоилась. САМ и этот рухнули на диван рядом с хозяином кабинета, второй пес, хмурый и лохматый, что-то прорычал и лег на огромный рабочий стол, подложив под голову пуфик для ног, а третий, самый большой, обшарив кабинет взглядом, встретился глазами с Валерием Александровичем, навел на него большой когтистый палец и взревел:

– Ты! Где тут у тебя рулетка?



***

Лёха сперва решил, что эта встреча ему ни к чему. Что, лоснящийся дядя будет учить уму-разуму, склонять к трудоустройству или романтическим отношениям? И визитку выбросил. Но адрес, выведенный красивым шрифтом, так прочно укоренился в сознании, что всплывал следующие несколько дней постоянно, и Лёха решил сходить. В приемной его встретила та самая шикарная девушка, которая была с ними на йоге. Она предложила немного подождать, напоила чаем с вареньем и вообще была очень мила. Посреди приемной стоял огромный аквариум-маяк. Казалось, что водой из него можно наполнить стандартный бассейн в 25 метров. В срединной части его обитали крупные пираньи. В глубине было темно, но Лёха ощущал, что там тоже кто-то есть. Пираньи заметно нервничали, и Лена, так звали девушку, объяснила, что скоро их будут кормить, а они всегда это чувствуют. Чай был вкусный, играла легкая приятная музыка, и как только Лёха, расслабившись, начал чувствовать себя комфортно, из-за дверей кабинета послышались сдавленные крики и шум, а еще через несколько секунд дверь распахнулась, словно от удара стенобитного орудия, и в приемную вышел огромный красный пес.

– Сиди где сидишь, – сказал он Лёхе. – Так даже интереснее. Ты, – он повернулся к Лене, – давай тоже на диван. А позже познакомимся поближе.

Он плотоядно усмехнулся и скрылся в кабинете. Бледная Леночка упала на диван рядом с Лёхой и схватила его за руку. Не успели они выдохнуть, как из кабинета вышел САМ, ведя под уздцы красивую белую лошадь, а за ними – тот самый оппозиционер. Все трое выглядели так себе.

– Ну, рассаживайтесь, – в дверях снова показался пес. – Кобылу сбоку припаркуй. Блять, даа, вот так. Всё. Замерли.

Лёха будто попал в дурной сон и не знал, как из него вырваться. Пес скрылся в кабинете. Все сидели понуро, не в силах пошевелиться и даже посмотреть друг на друга. Вскоре прожектор на вершине аквариума зажегся и начал двигаться, освещая сидящих на диване одного за другим по кругу. Сделав один полный оборот, луч продолжил вращение и остановился на Лёхе. Из открытых дверей кабинета стал слышен отборный мат, затем оттуда выкатился другой пес, меньше первого, но с большим животом, схватил кобылу и поволок ее назад с криком «А хули ты хотел… Рулетка – значит рулетка!» Прожектор загорелся еще раз, сделал два круга и снова остановился на Лёхе. Он словно плыл в тумане, ослепленный этим лучом, и сквозь пелену увидел, как из дверей появился тот первый, огромный пес, и стал манить Лёху к себе, постукивая когтистой лапой по бедрам, – так, как подзывают щенка.





11. Блокчейн-блокчейн



Лёха сидел за столом в своей пещере и пил чуть теплый настой шиповника с черносливом. Был поздний и на редкость ясный вечер середины марта. Снаружи гулял ледяной ветер, заставляя ходить волнами крышу спящего еще  леса, который, казалось, даже и не догадывался, что через считанные недели наступит настоящая весна и раскрасит его во все оттенки зеленого. Хотя верба уже знала об этом, но никому не рассказывала. Лёха был как верба. Только рассказать хотелось очень, но некому. Чук с Геком куда-то запропастились как раз тогда, когда были так нужны, и все произошедшее за этот длинный день бурлило внутри, не находя выхода. А ведь Лёху сегодня выбрали президентом. Не спрашивайте, как и почему, для него самого это так и останется необъяснимым феноменом. Но к вечеру псы включили телевизор, и все было совершенно ясно уже по результатам экзитполов. Лёха уверенно лидировал, опережая конкурентов, которых заперли здесь же, в гардеробной комнате. Обоих. Кобыла и утащивший ее пес исчезли и больше не появлялись. Лёха понял, что там, в телевизоре, еще до того как он заработал. Это была не сухая информация, но своеобразное теле-видЕние, словно быстро промелькнувший сон. Поэтому, когда телевизор таки включили, Лёха его уже не смотрел. Находящиеся в гардеробной не могли видеть экран, но звук слышали отлично, судя по доносившимся из-за двери безнадежным проклятиям.

Следующие три часа псы вводили его в курс дел. Курс этих дел был чудовищный. Больно было даже просто слушать, не говоря уж о том, что Лёхе в этих делах предстояло теперь играть роль если не главную, то как минимум первого плана. Атмосфера вечера давала понять, что для возражений сейчас не лучшее время, и Лёха слушал внимательно, всеми силами делая вид, что раздавлен не смыслом происходящего, но неслыханной упавшей на него удачей. Сперва он еще надеялся проснуться, но чем шире открывалась перед ним изнанка государственной власти, чем больше он осознавал трагедию, постигшую его самого, тем реальнее становилось происходящее и тем меньше оставалось надежды на счастливый исход, пока она не испарилась вовсе, оставив Лёху в состоянии абсолютной пустоты и ужаса. Пустота, конечно, сама по себе могла бы быть надеждой, напоминая пустоту медитации, но животный ужас все портил.

Решив, что на сегодня с Лёхи хватит, псы отправили его восвояси до утра, велев собрать то, что ему захочется взять в новую жизнь, и отоспаться. До инаугурации был еще месяц, но уже с завтрашнего дня ему предстояло включиться в работу, которой было много. Президентский кортеж заблокировал двор; настой, заваренный утром, уже остыл; идей не было никаких. Он сел на пол, обхватил голову рукам, и закрыл глаза. Темная пустота, наполненная искрящейся взвесью первобытного ужаса, ширилась и уже проделала в Лёхе большую дыру, угрожая проглотить его без остатка. Должен быть какой-то выход. Ведь он есть всегда, просто прячется где-то. Ему вдруг стало казаться, что в пустоте играет музыка. Очень тихо, еле слышно. Незнакомая мелодия была похожа то ли на мантру, то ли на композицию из сборника romantic collection. Лёха опустил руки, поднял голову и прислушался. Музыка определенно была, и была где-то рядом. Он встал и пошел на звук. В большой картонной коробке, в которой хранилась всякая всячина вперемешку, все еще лежала та самая реплика смартфона с треснутым паутинкой экраном, горевшим теперь ярким белым светом. Играла эта, прорезающая пустоту мелодия. Шел входящий вызов. Лёха нажал на зеленую иконку ответа, поднес телефон к уху и стал слушать.

–  Плохо тебе, да? – спросили из динамика иронично, но и сопереживающе. – Еще бы хорошо было... Такие дела навалились – и года не прошло. Но ты это, давай выдыхай, водичкой холодненькой пойди умойся, виски помассируй там, ну или что тебе проснуться помогает, и перейдем к делу. Эй, ты вообще здесь?

– Я здесь, – Лёха разлепил ссохшиеся губы и помотал головой. – А вы кто?

– Это сейчас не очень важно, но отвлечет тебя от дел насущных, которых у тебя очень много. Я помогу тебе растворить ужас и наполнить пустоту, это главное. А познакомиться мы еще успеем. Согласен?

– Согласен, – не раздумывая ответил Лёха. У него было ощущение, будто этот голос рождается прямо в голове.

– В каком-то смысле так и есть. Можешь отложить телефон, он нам больше не нужен. Давай поговорим о мироустройстве.

– Я не хочу быть президентом, – Лёха поморщился, осознав, что произнес это, не размыкая губ.

–  Ну и хорошо. Тем более что это совершенно бессмысленно. Информационный взрыв уже произошел, и правительства не смогут больше играть те роли, которые они играли тысячелетиями. Теперь только децентрализация, глобализация и горизонталь. А потом – забота и любовь умам и сердцам. Нужно объединиться, разоружиться и создать планету-сад. Военные базы, тюрьмы, власть – все это пыль, которая будет просто смыта волной информационных изменений, понимаешь?

–  Нет.

– Ладно, тебе понимать не обязательно. Даже наоборот, вредно. Тебе чувствовать надо и делать.

– Делать что?

Было ощущение, что он говорит что-то очень важное, но смысл никак не доходил до сознания Лёхи. Так бывало очень часто. Но чувств, действительно, обычно хватало для того, чтобы начать действовать.

– Делать новый мир. Глобальное онлайн-государство, очерченное территориальными границами планеты Земля. Ты же умеешь десятью пальцами? Комп возьми, записывать будешь, времени мало. Готов? Заголовок жирным сделай.





Земля 2.0



Мы чувствуем, что время пришло.

Время создать государство в территориальных границах планеты Земля. Мультиязычное, мультинациональное, мультикультурное. Государственные функции которого будут автоматизированы и защищены от использования в личных интересах.

Современная гонка амбиций разделяет нас, утверждая ложные принципы. Миллионы людей голодают, пребывая в изоляции и невежестве. Узкий круг личностей узурпирует контроль над властью и ресурсами, обогащаясь на войнах и эксплуатации масс. Сбитые с толку поколения людей полагают, что счастье – во власти, деньгах, силе и безнаказанности. Эта гонка ослика за морковкой крадет жизненное время у миллиардов землян. Растрачивая на пустоту свой духовный и творческий потенциал, люди не идут на риск, выбирая тихое трусливое существование и ненавистную работу. Мы просто не знаем другой судьбы. Наши лидеры делят влияние и деньги вместо того, чтобы быть моральным примером для остальных. Вместо того, чтобы учить нас быть счастливыми.

Мы абстрагируемся от властных и общественных институтов, потому что хотим начать с нуля, не привязываясь к существующей модели мирового устройства. Чрезмерная политизированность современного общества плодит ложь и коррупцию. Мы считаем, что социум должен быть организован в соответствии с принципами любви и гуманизма, реализовать которые можно только лишь действуя открыто.

Мы создаем принципиально новый подход в государственной организации. В отсутствие правителей и тяжелой бюрократической машины  наши лидеры,  выбираемые на строго определенный срок из числа граждан, заявивших о своей готовности и прошедших автоматизированный отбор, будут ответственны за провозглашение и укрепление наших принципов. Каждый сможет удостоиться чести послужить, внести свой вклад в большое общее  дело – создание и поддержание единого мирного общества. Нашей конституцией  станут простые и практичные принципы, которые будут важнее любых, даже самых важных, личностей.

Нас заботит здоровье планеты Земля. Мы хотим для нее чистоты и процветания. Усилия экологических институтов подвержены давлению промышленных и финансовых структур и потому формальны, локальны или своекорыстны. Мы любим нашу планету и хотим превратить ее в прекрасный сад.

Мы не связаны ни с одной из существующих религией, потому что не хотим, чтобы религиозные предпочтения стали камнем преткновения для наших граждан. Поэтому мы целиком концентрируемся на практичных духовных принципах, которые никогда не должны обрасти обрядовостью. Гражданином государства Земля 2.0 может стать каждый независимо от возраста, расы, национальности, сексуальной ориентации, убеждений, религии или ее отсутствия.

Нас связывает интернет. Технология распределенных реестров позволит нам выстроить крепкую и бесстрастную архитектуру нового общества, позволит упорядочить хаос и сделать каждый голос услышанным. Новую систему невозможно будет подкупить, запугать или обмануть, преследуя частные интересы.

Мы не утверждаем, что ситуация изменится кардинально уже завтра, нет. Но мы предлагаем человечеству сделать большой шаг к миру и процветанию.

Время пришло.



– Всё. Отправь на этот вот адрес, там расшарят. Теперь нужно будет мне поверить, потому что через двор – не вариант. Справишься? Вставай вот так, ага. Холодно, да, и высоко. Вниз не смотри. Смотри вверх.





12. Леночка



Валерий Александрович работал веслами и старался вкладывать в каждое движение вес всего тела, упираясь в центральную переборку старенькой, но симпатичной лодки, оснащенной маленький бермудским парусом. Штиль стоял уже второй день, и парус висел безжизненно. Приходилось грести, благо что Валерий Александрович всегда довольно неплохо справлялся с этим упражнением в спортзале. Леночка сидела на носу в одних трусиках, словно сирена, прикрывшись от солнца большим зеленым зонтом. «Как же удивительно, – размышлял Валерий Александрович, – кто бы мог представить такое еще совсем недавно?..»

Три недели прошло с того в высшей степени удивительного и разрушительного поворотного дня, но череда событий прокручивалась в сознании Валерия Александровича ежечасно. Отыскивались новые детали, а вопросов только лишь прибавлялось. Но было совершенно очевидно, что не стоило даже помышлять о том, чтобы вернуться. К вечеру, когда псы закончили с пареньком и отправили его собираться, пришло время запертой в гардеробной парочки кандидатов. Их решили скормить голодным пираньям. Валерию Александровичу, который пребывал в полусознательном состоянии большую часть дня, вдруг сделалось пронзительно ясно, что и его ждет печальная участь, и нужно что-то делать. Воспользовавшись тем, что псы, весело переругиваясь, запихивали истошно вопящих жертв в аквариум, Валерий Александрович забрал из ящика стола пистолет, пару основных флэшек, как следует заправился из сахарницы, выскочил в приемную, проскользнув за спинами псов и подхватив с дивана ошалевшую Леночку. Уже у дверей их  заметили, и Валерий Александрович начал стрелять, а Леночка сорвала кран пожарной тревоги, заблокировав лифты. Несколько пуль попали в толстенное стекло аквариума, нисколько его не повредив, но рикошетом ранив одного из псов, разъяренный рев которого беглецы слышали еще довольно долго, скатываясь по лестнице вниз.

Следующие две недели они провели в пригороде Парижа, отсиживаясь в маленьком домике, принадлежавшем когда-то семье наставника Валерия Александровича и переданного в дар никогда не существовавшему благотворительному фонду. Это был один из множества запасных аэродромов, разбросанных по миру. К удивлению Валерия Александровича, Леночка оказалась очень умной и интересной девушкой. Когда ей было четырнадцать  лет, а было это не так давно, ее отец, талантливый и успешный инвестор, дал Леночке задание, за выполнение которого обещал сводить ее в планетарий аж три раза. Для большой поклонницы точных наук и астрономии, коей являлась малышка, мотивация была очень серьезной, и за несколько дней она перевела сложный технический текст на девяти листах, который почему-то называли белым, с английского на испанский. Перевод, в силу специфики текста и уровня подготовленности переводчика, был так себе, но награду Леночка получила. А еще получила некоторую сумму в долларах США, которую ей разрешалось использовать только лишь на изучение зарождающегося рынка криптовалют. Стоит ли говорить, что деньги нашли свое применение, и спустя десять лет  Леночка стала обладателем огромного анонимного состояния.

Попытки выяснить, почему же она работала помощником, пусть и у очень большого руководителя, успехом не увенчались, но для нас с вами все более чем очевидно. Леночка просто влюбилась. Она встретила Валерия Александровича однажды на званом ужине, на котором сопровождала отца, и буквально за год ей удалось найти путь к его сердцу, пусть и в таких непростых обстоятельствах. Теперь же она была совершенно счастлива. За это время, проведенное вместе в ожидании новых документов, они сильно сблизились и даже решили взять новую общую фамилию, сыграв маленькую свадьбу на двоих. Это был прекрасный весенний вечер. Из ресторанчика по соседству им доставили провинциальный французский ужин, свечи и бутылку Grand Vin de Ch;teau Latour. Валерий Александрович даже рискнул и отправил маме их парное селфи. Удивительно, но ему сделалось гораздо легче. Несмотря на все навалившиеся сложности, его мучительная тревога ушла, открылись внутренние резервы, появился интерес к жизни и даже какой-то юношеский азарт. Еще в тот вечер он с удивлением понял, что стал совершенно равнодушен к красному мясу и вину, что нисколько его не расстроило.

Теперь же они направлялись к маленькому острову в одном из тихоокеанских архипелагов, который Валерий Александрович купил года два назад через молчаливый оффшор. Судя по навигационным приборам, плыть оставалось несколько километров, и Леночка развлекала их чтением новостей, подключившись к сети через спутниковую систему связи. До инаугурации нового избранного президента России оставалась неделя, но о его местонахождении все еще не было известно ничего. Мало того, бывший президент тоже пропал, как и двое основных оппозиционных кандидатов, а также руководитель крупнейшей госкорпорации. На этом исчезновения не заканчивались. Рядовой подразделения по противодействию коррупции Национальной гвардии Борис Громов был похищен средь бела дня, прямо из оцепления на Красной площади, во время митинга в защиту Мавзолея В. И. Ленина. Похищение было зафиксировано камерами наружного наблюдения, на которых отчетливо видно, что государственные регистрационные номера белого фургона похитителей принадлежат выдворенному из страны генеральному консульству США. Следственными органами возбуждено уголовное дело. Политологи высказывают откровенные опасения, а Министерство иностранных дел решительно требует возвращения похищенных, угрожая применением военной силы. Северная Корея объявила о сроках начала военной операции, в ходе которой будут нанесены ракетные удары по Южной Корее, Японии и нескольким военным базам США и НАТО. Террористическая группировка «Строители будущего» (запрещена в штате Массачусетс) заявляет о готовящихся атаках, имеющих целью покончить с интернетом, и призывает всех здравомыслящих присоединиться к своей борьбе.

Валерий Александрович опустил весла и поднес к глазам висящий на шее мощный морской бинокль. На горизонте лазурь моря становилась светлее и видна была полоска белого пляжа с торчащими из песка пальмами. Он опустил бинокль и улыбнулся Леночке. Она все поняла, радостно засмеялась и отправила ему воздушный поцелуй. В следующий миг они услышали тонкое жужжание, похожее на звук полета майского жука. Подняв головы, они увидели, что над лодкой завис маленький, размером со спичечный коробок, дрон. Повисев так несколько секунд, он вдруг резко спикировал вниз, врезавшись в днище лодки между Леночкой и Валерием Александровичем. Раздался громкий хлопок, разлетелись щепки, и в образовавшуюся, размером с футбольный мяч, дыру хлынула вода. Лодка стала быстро оседать, кренясь на левый борт. Оказавшись в воде, наши герои поплыли к острову, придерживая друг друга.



Москва, 1 декабря 2017 г.