Брестская крепость. Герои и судьбы

            
       Как то к вечеру я зашёл к отцу в кабинет. Мы разговорились. Я рассказывал отцу о делах школьных и, в частности, сказал, что в нашу пионерскую организацию приглашён на встречу комиссар Брестской крепости Ефим Моисеевич Фомин. Отец поинтересовался, когда эта встреча состоится, и, узнав, что ждать осталось недолго, недели две, сказал мне: "Ты пока никуда не уходи, сейчас ко мне придёт очень интересный человек, и я хочу тебя с ним познакомить. Это мой аспирант он вчера успешно защитил диссертацию и перед отлётом в Ереван зайдёт ко мне попрощаться".
           За свою долгую жизнь ученого, научного руководителя мой отец, Файтель (Фёдор) Иосифович Вольфсон  подготовил более ста кандидатов, десятки соискателей  защитили под его  руководством  докторские диссертации, кстати я многих из них знал, так что появление ещё одного кандидата наук в нашей квартире ни чем особенным для меня не было. Отец был одним из тех учёных, о которых говорили в шутку, что он дверь в Полит Бюро ЦК КПСС открывает ногой. Ему даже письма писали без адреса: Москва, Вольфсону Ф.И. Мама наша даже шутила по этому поводу: "Хрущёву и то пишут:  Москва, Кремль Хрущёву Н.С., а тут просто Вольфсону и всё, и доходит.
               Среди его учеников армян было  много. Он вообще очень высоко ценил армянскую школу геологов-рудников, занимавшихся поиском цветных и редких металлов. Но в тот день он был особенно в приподнятом настроении, потому что в гости к нему должен был придти, как я чуть позже узнал, комсорг, заместитель камиссара Брестской крепости Самвел Минасович Матевосян.
               Гость не заставил себя долго ждать. Прозвенел звонок, отец сам открыл дверь. В дом вошёл коренастый человек очень крепкого телосложения. Отец радостно поприветствовал гостя и пригласил к себе в кабинет. 
              Из разговора я понял, что отец и Самвел Матевосян знакомы уже давно. Отец преподавал в Московском институте цветных металлов и золота, правда уже после войны, а Самвел Минасович закончил МИНЦветМет и золота ещё в 1935 году. Отец помог Матевосяну устроится на работу в геологическую экспедицию и помогал ему  в связи  с проблемами Зодских золотых рудников. Вместо того, что бы закрыть и законсервировать эти рудники была поставлена задача доказать их перспективность. Эта задача моему отцу была хорошо знакома. Ещё во времена войны ему удалось сохранить для разработки очень важный для военной промышленности свинцовый рудник Кан - Сай в Средней Азии, в районе Ташкента. Его исследования по поиску скрытых или, как говорят геологи, "слепых орудинений", впоследствии стали классическими и вошли в его фундаментальный труд "Проблемы изучения гидротермальных месторождений".
              Именно такую работу провёл на Зодских рудниках Матевосян и, теперь, закончив, по итогам исследования, свой научный труд, зашёл к отцу уже в должности руководителя Треста по разработке Зодских рудников и в звании кандидата геолого-минералогических наук. 
               Конечно же, у Самвела Минасовича с собой было, и он достал  бутылку армянского коньяка, и тут же вынул из портфеля книгу "Герои Брестской Крепости". Перед тем как поднять тост в честь своего друга и учителя, Самвел Минасович написал на открытой странице "Обращаюсь со словами благодарности к своему другу и учителю... " Потом отец вспомнил о том, что  через некоторое время,  я должен был пойти на встречу к Комиссару Брестской крепости Ефиму Моисеевичу Фомину, которая состоится в школе и рассказал об этом гостю. Матевосян встрепенулся и удивленно сказал: "Нам всем известно, что Фомин - Старший политрук крепости - попал в плен и был расстрелян у Холмских ворот Брестской крепости в первые дни войны. Есть несколько версий его гибели, одна из них описана в этой книге, но война есть война и на войне всякое бывает". Обращаясь ко мне он добавил: "Было бы интересно, если бы Вы взяли с собой эту книгу и показали её на встрече Фомину".
         
         Потом отец и его гость долго говорили на едине. В тот вечер разные мысли посетили меня и   встречу с Фоминым я ждал с каким то особым интересом.  Я   успел лишь бегло просмотреть книгу С.С. Смирнова перед встречей с Ефимом Моисеевичем и не имел возможности сколь-нибудь подробно ознакомиться с её содержанием, а потому я ещё не вполне осознал, что  иду на встречу с человеком, которого расстреляли перед Холмскими воротами Брестской крепости, и что рядом с местом расстрела,  на стене крепости установлена  в честь его и его подвига мемориальная доска.
         
Я не раз обращался своими мыслями к судьбе Ефима Моисеевича Фомина. И никогда не был окончательно убеждён в правильности хоть какой-то версии его гибели.  Более того, теперь при современных возможностях получения информации, благодаря Интернету и Википедии, в частности, количество белых пятен и разнотолкований, касательно его судьбы, биографии, воинской службы увеличилось.По одним данным Фомин был расстрелян на 4 день войны, 26 июня, по другим расстрел состоялся 30 июня 1941 года. Одни слышали расстрельные выстрелы со стороны Холмских ворот, а исследователь Алиев считает, что Ефим Фомин был орасстрелян на территории Польши рядом с небольшой деревушкой. Все эти разночтения были основанием для многочисленных запросов от родственников Фомина, его сына Юрия Ефимовича и внука Олега Юрьевича Фоминых с целью выясения каких-либо подробностей. 

           В Интернете в блоге "Ефим Моисеевич Фомин" имеется упоминание о том, что Фомин стал старшим политруком Брестской крепости после того, как его, якобы, понизили в должности, а до того он был командиром танковой дивизии, участвовал в походе в Бесарабию, но по доносу был понижен в должности и переведен в должность комиссара. Полагая эта информация не выдерживает критики, поскольку даже представить себе невозможно, что в то время(!) неблагонадёжного человека перевели на партийную работу с командной должности, пусть и с понижением. В части личной биографии и движения по службе надо придерживаться, скорее, жизнеописанию С.С. Смирнова: "Кочевая жизнь военного протекала по маршруту Псков - Крым - Харьков - Москва - Латвия". О Бесарабии, о командире танковой дивизии  никаких упоминаний нет. Служебная карьера Фомина - это обычный путь партийного работника того времени. Что касается Бесарабии, это по-видимому была ошибочная информация, которая в последстввии была исправлена. Правильно считать предпоследним местом службы Даугавпилс, где на момент начала войны находились его жена и сын. Но и здесь тоже не всё ясно.

           "Как свидетельствуют поиски С.С. Смирнова, за  три дня  до начала войны, вечером  19  июня, Фомин позвонил по телефону жене из Бреста. Вот о чём был их разговор. Она сказала, что некоторые военные отправляют свои семьи в  глубь страны, и спросила, что ей делать.
      Фомин ответил  не  сразу.  Он  понимал  опасность  положения,  но,  как коммунист, считал себя не вправе заранее сеять тревогу.
    - Делай то, что будут делать все, - коротко сказал он  и  добавил,  что
скоро приедет и возьмет семью в Брест."[2]
       
       "Как известно, сделать это ему не удалось. Вечером 21 июня он не  достал билета, а на рассвете началась война. И  с  первыми  ее  взрывами  армейский политработник Фомин стал боевым комиссаром Фоминым."[2]
            
        Есть версия, что эшелон, в котором жена и сын находились во время эвакуации, попал под бомбёжку и они погибли. Однако, по другой версии известно, что жена и сын остались живы. что сын Юрий Ефимович Фомин стал юристом. Заслуженный юрист Украины Фомин, неоднократно приезжал в Брест на могилу к отцу и возлагал цветы к его мемориальной доске у Холмских ворот.
            
        Ну а как быть с расстрелом Е.М. Фомина, с его гибелью в 1941 году, если в ноябре 1962 года я шёл на встречу с ним, держа в   руке книгу С.С Смирнова? Получается так, что жена и сын не знали, что их муж и отец жив, а он думал, что семья его погибла!
        Что касается расстрела, комиссара Фомина, то есть другая версия, которая принадлежит ещё одному исследователю событий начала войны в Брестской крепости Р. Алиеву. Алиев утверждает, что расстрел Фомина был не на берегу реки Мухавец, а на территории Польши в приграничной деревушке, куда Фомина отвели после допроса, а на берегу реки была просто акция запугивания или провокация.   Версий несколько, ну, а в самом деле, был ли расстрел и можно ли воскреснуть после расстрела если он состоялся? Война знает много таких случаев. Подвиг Александра Матросова повторили 453 человека, сам Матросов был сороковым, но по стечению обстоятельств (в его части в тот момент находился корреспондент "Красной звезды"), его, именно его  подвиг стал достоянием гласности. Но не менее важно, что семь человек, совершив подвиг Александра Матросова, остались живы. Украинскую партизанку Ольгу Бондаренко гитлеровцы расстреливали трижды. Дважды она стояла на берегу реки Псёл и после выстрелов падала в воду, а священные воды реки возвращали ей жизнь, которую отняли палачи, снова, в третий раз расстреляв её. Может быть что то подобное произошло с Фоминым?
            
         Последний раз я обратился своими мыслями к событиям более чем 50 - летней давности совсем недавно, когда на НТВ был создан фильм "Герои Брестской крепости". Фильм просто мерзость, его авторы забыли одну простую истину:" Когда речь идёт о войне против фашизма, то всё надо мерить особыми мерками".  Я думаю сейчас, когда фашизм снова поднял голову, возвращаться к "компьютерным каракулям" Пивоварова было бы более чем уместно; а его сарказм в отношении Е.М.Фомина и насмешки на тему о том, что он устроил в крепости водевиль с переодеваниями облачившись в солдатскую форму и, не смотря на это, был награждён орденом Ленина посмертно - это сарказм человека, который ничего не понимает в войне, ничего не читал о Брестской крепости, в Армии не служил и присяги не принимал.
         
         В фильме Пивоварова, тем не менее, есть один документальный момент - это фотография Е.М.Фомина из его личного дела. Я ответственно утверждаю, что в 1962 году в школе №5 в гостях был именно тот человек, который изображён на этой фотографии. Я фотохудожник, занимаюсь портретом и я хорошо понимаю как могло изменится во времени человеческое лицо, хотя от момента создания фотодокумента до живого общения в 1962 году прошло более 20 лет.       

          В 1954 году, когда писатель Сергей Смирнов стал исследовать историю обороны Брестской крепости, первым, кого он сумел найти из её защитников, был Самвел Матевосян. В августе того же года состоялась первая встреча участников обороны крепости. В 1955 году благодаря ходатайству Смирнова Матевосян был восстановлен в КПСС с сохранением партийного стажа. Матевосян был представлен к званию Героя Советского Союза, но представление было отклонено по причине его нахождения в плену и на оккупированной территории[1].
         
          К началу 1970-х годов Самвел Матевосян был начальником производственного геологоразведочного Управления цветной металлургии Совета Министров Армянской ССР. В 1971 году Указом Президиума Верховного Совета СССР за «выдающиеся успехи, достигнутые в развитии цветной металлургии» Самвел Матевосян был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот»[1].
         
          Когда в 1971 году вышел второй том нового издания Большой Советской энциклопедии, в статье, посвящённой Брестской крепости, говорилось:
          "Сов. народ чтит память отважных защитников Б. к.: капитана В. В. Шабловского, ст. политрука Н. В. Нестерчука, лейтенантов И. Ф. Акимочкина, А. М. Кижеватова, А. Ф. Наганова, мл. политрука А. П. Каландадзе, зам. политрука С. М. Матевосяна…"
 
Таким образом, в энциклопедии Матевосян был назван погибшим, что позволило появиться слухам о том, что он присвоил себе документы настоящего Матевосяна. Когда в ЦК КПСС пришло анонимное письмо, Комиссией партийного контроля было возбуждено персональное дело, которое было поставлено на контроль лично Председателем Комиссии партийного контроля  Арвидом Пельше, который прилетал в Армению для разбирательства, и первым секретарём ЦК КП Армянской ССР Демирчяном. После установления всех обстоятельств дело было закрыто. Однако в ходе расследования было установлено, что во время строительства личной дачи Матевосян закупил по оптовым ценам стройматериалов на общую сумму 641 рубль 19 копеек. За это Матевосян был уволен с работы и осуждён к лишению свободы сроком на 6 месяцев условно. Дача у Матевосяна была конфискована. В 1975 году Матевосян был лишён звания Героя Социалистического Труда. От него отвернулись даже его друзья и знакомые.

           Когда от писателя Сергея Смирнова потребовали убрать несколько глав, в том числе и главу о Матевосяне, тот отказался сделать это, в результате чего весь тираж книги «Брестская крепость» (около 130 тысяч экземпляров) был уничтожен[1].
           В 1987 году уголовное дело против Матевосяна было прекращено за отсутствием состава преступления. В 1990 году он был восстановлен в КПСС. После распада СССР Матевосян переехал на постоянное место жительства в Россию. В 1996 году Указом Президента России звание Героя Социалистического Труда Матевосяну было возвращено.Свой жизненный путь Самвел Минасович закончил в доме престарелых.Уже слепой,он дал интервью Первому каналу телевидения, в котором сам рассказал историю своих гонений и, даже, назвал имя исполнителя по его делу. Я тоже хочу назвать это имя: исполнителем по делу С.М. Матевосяна был старший инструктор идеологического отдела ЦК КПСС Трошкин, ни имени ни отчества Матевосян не упоминал.просто назвал сволочью.
 
           15 января 2003 года он скончался. Похоронен в Москве на Армянском кладбище[1].
БИОГРАФИЯ.
         "Самвел Матевосян родился 11 августа [24 августа] 1912 года в селе Карабах Карсской области Российской империи. В 1918 году, спасаясь от геноцида армян турецкими войсками, семья Матевосяна бежала во Владикавказ. В 1935 году Матевосян с отличием окончил Институт цветных металлов и золота в Москве, получил специальность горного инженера. Работал в Атбасарском тресте цветных металлов в Карагандинской области Казахской ССР, затем перешёл горным инженером на Кафанский горно-обогатительный комбинат в Армянской ССР, вскоре стал там же начальником группы рудников комбината"[1].
          "По комсомольскому призыву Матевосян добровольно пошёл на службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию. 23 февраля 1939 года он был призван в армию Кафанским районным военным комиссариатом Армянской ССР. Матевосяна направили в 84-й стрелковый полк 6-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Бресте. В 1940 году он вступил в ВКП(б). Старшина Самвел Матевосян к началу Великой Отечественной войны был заместителем политрука и командиром отделения в Брестской крепости"[1].
         
                Великая Отечественная война.

        Когда 22 июня 1941 года германские войска атаковали территорию Советского Союза, одной из первых удар на себя приняла пограничная Брестская крепость. Матевосян командовал первой контратакой, в ходе которой его отделение уничтожило отряд немецких автоматчиков, которые прорвались к центру крепости. На третий день войны Матевосян получил ранение осколком снаряда в бедро, и он был перенесён в подвал вместе с остальными ранеными, где и был захвачен в плен 5 июля 1941 года[1].
         Матевосян содержался в лагере для военнопленных в Южном военном городке Бреста. Когда осенью зажило ранение, Матевосян бежал из лагеря и присоединился к отряду партизан. Во время одного из боёв он получил тяжёлое ранение и был оставлен партизанами в крестьянской семье до выздоровления. Когда через некоторое время Матевосян был обнаружен местными полицаями, он был вынужден бежать в город Луцк Волынской области Украинской ССР и устроиться там на работу в артель сапожников. Сумел выйти на связь с местными коммунистами-подпольщиками[1].
          Вскоре после освобождения Луцка в феврале 1944 года Матевосян был повторно призван на службу в армию и направлен на офицерские курсы, по окончании которых в звании лейтенанта принял под своё командование гвардейскую штурмовую роту. Принимал участие в штурме Берлина. За время своего участия в боевых действиях ещё три раза был ранен. В Берлине Матевосян был одним из тех, кто расписался на рейхстаге: «Я из Бреста. Самвел Матевосян»[1,2].
                Был также награждён орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды, а также рядом медалей[1].
               
КОМИССАР.       (глава из книги   С.С. Смирнова   "Герои Брестской крепости)          
                Невысокий, уже начинающий полнеть тридцатидвухлетний черноволосый человек с умными и немного грустными глазами – таким остался полковой комиссар Фомин в памяти тех, кто его знал.
Как музыкант немыслим без острого слуха, как невозможен художник без особого тонкого восприятия красок, так нельзя быть партийным, политическим работником без пристального, дружеского и душевного интереса к людям, к их мыслям и чувствам, к их мечтам и желаниям. Этим качеством в полной мере обладал Фомин. И люди сразу чувствовали это. Уже в том, как он умел слушать людей – терпеливо, не перебивая, внимательно вглядываясь в лицо собеседника близоруко прищуренными глазами, – во всём этом ощущалось глубокое понимание нужды человека, живое и деятельное сочувствие, искреннее желание помочь. И хотя Фомин всего за три месяца до войны попал сюда, в крепость, бойцы 84-го полка уже знали, что в его маленький кабинет в штабе можно принести любую свою беду, печаль или сомнение и комиссар всегда поможет, посоветует, объяснит.
Недаром говорят, что своя трудная жизнь помогает понять трудности других и человек, сам много перенёсший, становится отзывчивей к людскому горю. Нелёгкий жизненный путь Ефима Моисеевича Фомина, без сомнения, научил его многому, и прежде всего знанию и пониманию людей.
Сын кузнеца и работницы-швеи из маленького городка на Витебщине, в Белоруссии, он уже шести лет остался круглым сиротой и воспитывался у дяди. Это была тяжёлая жизнь бедного родственника в бедной семье. И в 1922 году тринадцатилетний Ефим уходит от родных в Витебский детский дом.
В беде и нужде зрелость наступает рано. Пятнадцати лет, окончив школу первой ступени и став комсомольцем, Фомин уже чувствует себя вполне самостоятельным человеком. Он работает на сапожной фабрике в Витебске, а потом переезжает в Псков. Там его посылают в совпартшколу, и вскоре, вступив в ряды партии, он становится профессиональным партработником – пропагандистом Псковского горкома ВКП(б).
От тех лет дошла до нас фотография комсомольца Ефима Фомина – слушателя совпартшколы. Защитная фуражка со звёздочкой, юнгштурмовка с портупеей, прямой и упрямый взгляд – типичная фотография комсомольца конца двадцатых годов.
Ефим Фомин вырос беззаветным рядовым солдатом своей партии. Когда в 1932 году партия решила послать его на политическую работу в войска, он по-солдатски сказал «есть!» и сменил свою штатскую гимнастёрку партработника на гимнастёрку командира Красной Армии.
Началась кочевая жизнь военного. Псков – Крым – Харьков – Москва – Латвия. Новая работа потребовала напряжения всех сил, непрерывной учёбы. Редко приходилось бывать с семьёй – женой и маленьким сыном. День проходил в поездках по подразделениям, в беседах с людьми. Вечерами, закрывшись в кабинете, он читал Ленина, штудировал военную литературу, учил немецкий язык или готовился к очередному докладу, и тогда до глубокой ночи слышались его размеренные шаги. Заложив руки за спину и по временам ероша густую чёрную шевелюру, он расхаживал из угла в угол, обдумывая предстоящее выступление и машинально напевая своё любимое: «Капитан, капитан, улыбнитесь!»
В Брестской крепости он жил один, и его не оставляла тоска по жене и сыну, пока ещё находившимся в латвийском городке, на месте прежней службы. Он давно собирался съездить за ними, но не пускали дела, а обстановка на границе становилась все более угрожающей, и глухая тревога за близких поднималась в душе. Всё-таки стало бы легче, если бы семья была вместе с ним.
  До войны Ефим Фомин был комиссаром по званию. На рассвете 22 июня 1941 года он стал комиссаром на деле. Героями не рождаются, и нет на свете людей, лишённых чувства страха. Героизм – это воля, побеждающая в себе страх, это чувство долга, оказавшееся сильнее боязни опасности и смерти.
Фомин вовсе не был ни испытанным, ни бесстрашным воином. Наоборот, было во всём его облике что-то неистребимо штатское, глубоко свойственное человеку мирному, далёкому от войны, хотя он уже много лет носил военную гимнастёрку. Ему не пришлось принять участие в финской кампании, как многим другим бойцам и командирам из Брестской крепости, и для него страшное утро 22 июня было утром первого боевого крещения.
Ему было всего тридцать два года, и он ещё многого ждал от жизни. У него была дорогая его сердцу семья, сын, которого он очень любил, и тревога за судьбу близких всегда неотступно жила в его памяти рядом со всеми заботами, горестями и опасностями, что тяжко легли на его плечи с первого дня обороны крепости.
Вскоре после того как начался обстрел, Фомин вместе с Матевосяном сбежал по лестнице в подвал под штабом полка, где к этому времени уже собралось сотни полторы бойцов из штабных и хозяйственных подразделений. Он едва успел выскочить из кабинета, куда попал зажигательный снаряд, и пришёл вниз полураздетым, как застала его в постели война, неся под мышкой своё обмундирование. Здесь, в подвале, было много таких же полураздетых людей, и приход Фомина остался незамеченным. Он был так же бледен, как другие, и так же опасливо прислушивался к грохоту близких взрывов, сотрясавших подвал. Он был явно растерян, как и все, и вполголоса расспрашивал Матевосяна, не думает ли он, что это рвутся склады боеприпасов, подожжённые диверсантами. Он как бы боялся произнести последнее роковое слово – «война».
Потом он оделся. И как только на нём оказалась комиссарская гимнастёрка с четырьмя шпалами на петлицах и он привычным движением затянул поясной ремень, все узнали его. Какое-то движение прошло по подвалу, и десятки пар глаз разом обратились к нему. Он прочёл в этих глазах немой вопрос, горячее желание повиноваться и неудержимое стремление к действию. Люди видели в нём представителя партии, комиссара, командира, они верили, что только он сейчас знает, что надо делать. Пусть он был таким же неопытным, необстрелянным воином, как они, таким же смертным человеком, внезапно оказавшимся среди бушующей грозной стихии войны! Эти вопрошающие, требовательные глаза сразу напомнили ему, что он был не просто человеком и не только воином, но и комиссаром. И с этим сознанием последние следы растерянности и нерешительности исчезли с его лица, и обычным спокойным, ровным голосом комиссар отдал свои первые приказания.
С этой минуты и до конца Фомин уже никогда не забывал, что он – комиссар. Если слезы бессильного гнева, отчаяния и жалости к гибнущим товарищам выступали у него на глазах, то это было только в темноте ночи, когда никто не мог видеть его лица. Люди неизменно видели его суровым, но спокойным и глубоко уверенным в успешном исходе этой трудной борьбы. Лишь однажды в разговоре с Матевосяном в минуту краткого затишья вырвалось у Фомина то, что он скрывал ото всех в самой глубине души.
– Всё-таки одинокому умирать легче, – вздохнув, тихо сказал он комсоргу. – Легче, когда знаешь, что твоя смерть не будет бедой для других.
Больше он не сказал ничего, и Матевосян в ответ промолчал, понимая, о чём думает комиссар.
Он был комиссаром в самом высоком смысле этого слова, показывая во всём пример смелости, самоотверженности и скромности. Уже вскоре ему пришлось надеть гимнастёрку простого бойца: гитлеровские снайперы и диверсанты охотились прежде всего за нашими командирами, и всему командному составу было приказано переодеться. Но и в этой гимнастёрке Фомина знали все, – он появлялся в самых опасных местах и порой сам вёл людей в атаки. Он почти не спал, изнывал от голода и жажды, как и его бойцы, но воду и пищу, когда их удавалось достать, получал последним, строго следя, чтобы ему не вздумали оказать какое-нибудь предпочтение перед другими.
Несколько раз разведчики, обыскивавшие убитых гитлеровцев, приносили Фомину найденные в немецких ранцах галеты или булочки. Он отправлял все это в подвалы – детям и женщинам, не оставляя себе ни крошки. Однажды мучимые жаждой бойцы выкопали в подвале, где находились раненые, небольшую ямку-колодец, дававшую около стакана воды в час. Первую порцию этой воды – мутной и грязной – фельдшер Милькевич принёс наверх комиссару, предлагая ему напиться.
Был жаркий день, и вторые сутки во рту Фомина не было ни капли влаги. Высохшие губы его растрескались, он тяжело дышал. Но когда Милькевич протянул ему стакан, комиссар строго поднял на него красные, воспалённые бессонницей глаза.
– Унесите раненым! – хрипло сказал он, и это было сказано так, что возражать Милькевич не посмел.
       Уже в конце обороны Фомин был ранен в руку при разрыве немецкой гранаты, брошенной в окно. Он спустился в подвал на перевязку. Но когда санитар, около которого столпились несколько раненых бойцов, увидев комиссара, кинулся к нему, Фомин остановил его.
– Сначала их! – коротко приказал он. И, присев на ящик в углу, ждал, пока до него дойдёт очередь.
Долгое время участь Фомина оставалась неизвестной. О нём ходили самые разноречивые слухи. Одни говорили, что комиссар убит во время боев в крепости, другие слышали, что он попал в плен. Так или иначе, никто не видел своими глазами ни его гибели, ни его пленения, и все эти версии приходилось брать под вопрос.

Судьба Фомина выяснилась только после того, как мне удалось найти в Бельском районе Калининской области бывшего сержанта 84-го стрелкового полка, а ныне директора средней школы, Александра Сергеевича Ребзуева. Сержант Ребзуев 29 и 30 июня оказался вместе с полковым комиссаром в одном из помещений казармы, когда гитлеровские диверсанты подорвали взрывчаткой эту часть здания. Бойцы и командиры, находившиеся здесь, в большинстве своём были уничтожены этим взрывом, засыпаны и задавлены обломками стен, а тех, кто ещё остался жив, автоматчики вытащили полуживыми из-под развалин и взяли в плен. Среди них были комиссар Фомин и сержант Ребзуев.
Пленных привели в чувство и под сильным конвоем погнали к Холмским воротам. Там их встретил гитлеровский офицер, хорошо говоривший по-русски, который приказал автоматчикам тщательно обыскать каждого из них.
Все документы советских командиров были давно уничтожены по приказу Фомина. Сам комиссар был одет в простую солдатскую стёганку и гимнастёрку без знаков различия. Исхудалый, обросший бородой, в изодранной одежде, он ничем не отличался от других пленных, и бойцы надеялись, что им удастся скрыть от врагов, кем был этот человек, и спасти жизнь своему комиссару.[3]
Но среди пленников оказался предатель, который не перебежал раньше к врагу, видимо, только потому, что боялся получить пулю в спину от советских бойцов. Теперь наступил его час, и он решил выслужиться перед гитлеровцами. Льстиво улыбаясь, он  обратился к офицеру.
– Господин офицер, вот этот человек не солдат, – вкрадчиво сказал он, указывая на Фомина. – Это комиссар, большой комиссар. Он велел нам драться до конца и не сдаваться в плен.
         Офицер отдал короткое приказание, и автоматчики вытолкнули Фомина из шеренги. Улыбка сползла с лица предателя – воспалённые, запавшие глаза пленных смотрели на него с немой угрозой. Один из немецких солдат подтолкнул его прикладом, и, сразу стушевавшись и блудливо бегая глазами по сторонам, предатель снова стал в шеренгу.
Несколько автоматчиков по приказу офицера окружили комиссара кольцом и повели его через Холмские ворота на берег Мухавца. Минуту спустя оттуда донеслись очереди автоматов.

         В это время недалеко от ворот на берегу Мухавца находилась ещё одна группа пленных – советских бойцов. Среди них были и бойцы 84-го полка, сразу узнавшие своего комиссара. Они видели, как автоматчики поставили Фомина у крепостной стены, как комиссар вскинул руку, что-то крикнул, но голос его тотчас же был заглушён выстрелами.

        Остальных пленных спустя полчаса под конвоем вывели из крепости. Уже в сумерки их пригнали к небольшому каменному сараю на берегу Буга и здесь заперли на ночь. А когда на следующее утро конвоиры открыли двери и раздалась команда выходить, немецкая охрана недосчиталась одного из пленных. В тёмном углу сарая на соломе валялся труп человека, который накануне предал комиссара Фомина. Он лежал, закинув назад голову, страшно выпучив остекленевшие глаза, и на горле его были ясно видны синие отпечатки пальцев. Это была расплата за предательство.
Такова история гибели Ефима Фомина, славного комиссара Брестской крепости, воина и героя, верного сына партии коммунистов, одного из главных организаторов и руководителей легендарной обороны.
Подвиг его высоко оценен народом и правительством – Указом Президиума Верховного Совета СССР Ефим Моисеевич Фомин посмертно награждён орденом Ленина, и выписка из этого Указа, как драгоценная реликвия, хранится сейчас в новой квартире в Киеве, где живут жена и сын погибшего комиссара.
А в Брестской крепости, неподалёку от Холмских ворот, к изрытой пулями стене казармы прибита мраморная мемориальная доска, на которой написано, что здесь полковой комиссар Фомин смело встретил смерть от рук гитлеровских палачей. И многочисленные экскурсанты, посещающие крепость, приходят сюда, чтобы возложить у подножия стены венок или просто оставить около этой доски букетик цветов – скромную дань народной благодарности и уважения к памяти героя.

ВСТРЕЧА В ШКОЛЕ №5 г. МОСКВА (Ленинский проспект д.13/а)

(Накануне празднования 45 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. 1962 год.)    
             В актовом зале Школы №5 яблоку упасть было негде, сидели в проходе, кое- кто даже залез на подоконник. Точно в указанный час в зал вошёл человек. Мы все повернулись в его сторону. Он быстро прошёл через весь зал, и поднялся на сцену, где ему уступили место в президиуме. В каждом его движении чувствовалась невероятная мощь, уверенность. Если бывают люди от которых отскакивают пули, то Фомин был именно таким.
           Парторг школы,  учитель истории старших классов, представил нам гостя. Раздались аплодисменты. Гость встал подошёл к трибуне, руками успокоил зал и начал рассказывать.
           Это был настоящий оратор, слова его доходили до всех присутствовавших, пробуждали самые искренние чувства, они были нужны и нам ребятам, только что вышедшем из детства, и у учителям, и тем взрослым, кто чуть опоздал. Они робко зашли в зал и стояли в дверях, где то позади стульев, возле стены. Дело было вечером и некоторые родители пришли в школу, что бы после встречи с Фоминым проводить детей домой.
           Рассказывал Фомин только самое главное. Рассказывал, как началась война, говорил о невероятном героизме защитников Брестской крепости, о лишениях и страданиях.
           С благодарностью к военным строителям  отметил, что Брестская крепость была образцом фортификационного искусства, хорошо защищена естественными преградами, располагаясь у слияния двух рек, но только массовый героизм её защитников сделал крепость действительно неприступной цитаделью. Он уделил особое внимание наступавшей 45 дивизии Вермахта, которой командовал Прусский генерал-лейтенант Фриц Шлиппер, дивизия эта дислоцировалась во Франции и была переброшена в Польшу незадолго до войны. Дивизия эта принадлежала к элитным частям вермахта. Она была укомплектована в большинстве своем выходцами их Пруссии, а они, традиционно считались образцовыми вояками. (То невероятное сопротивление, которое  оказал наступавшим гитлеровцам гарнизон Брестской крепости, не осталось без внимания со стороны высшего командования Вермахта. Генералу-лейтенанту Фрицу Шлипперу было предъявлено обвинение. Дело о невыполнении боевой задачи при наступлении на Брестскую крепость было рассмотрено военно-полевым судом. По существу 45 дивизия не смогла в указанные сроки овладеть крепостью. Но при рассмотрении всех сторон противостояния военно- полевой суд вынес генералу Шлипперу оправдательный приговор, признав, что боевая задача для 45 дивизии была поставлена неправильно и, что дивизия не обладала необходимыми силами и средствами, что бы с ходу овладеть цитаделью. Генерал-лейтенант Фриц Шлипппер был оправдан и в дальнейшем командовал дивизией на восточном фронте. Но если 45 дивизия Вермахта боевую задачу не выполнила, то это неотвратимо означает, что Брестская крепость под руководством Фомина свою боевую задачу выполнила!!! 
               Рассказал Фомин и о том, как остался жив, когда он вместе с группой военнослужащих попал под завал после взрыва крупнокалиберного снаряда, который разворотил стену. После этого артобстрела немецкие автоматчики захватили в плен несколько бойцов, которые  израсходовали все последние боеприпасы,   и кто раненый, кто контуженый были захвачены в плен. Немецкий офицер по-русски  отдал приказал пленным:" Евреи и комиссары выйти  вперед". Никто  не вышел. Но один из пленных начал показывать рукой в сторону завала, пытаясь объяснить, что комиссар находится там. Тогда из строя пленных вышел один из войнов и сказал:"Я комиссар Фомин". Он то и был расстрелян, а предателя, впоследствии, казнили свои. Так родился миф о гибели комиссара Фомина. По видимому сержант Ревзуев не сумел отличить в пылу противоборства бесстрашного воина, который вышел со словами:"Я комиссар Фомин",от настоящего комиссара Фомина. Ревзуев мог ясно слышать  слова безымянного героя:"Я комиссар Фомин", слышал выстрелы, но расстрела он не видел.[3]
            
Почему и как он остался жив, Фомин узнал уже в концентрационном лагере от других пленных, чью судьбу он разделил.

        Комиссара вытащили из под завала, он был контужен. ранен. Еле живой, назвавшись чужим именем, оказался в плену, в концентрационном лагере на территории Германии. После того как здоровье восстановилось,  ему удалось совершить побег из лагеря. Он и его товарищ, то же защитник Брестской крепости, оказались в Гамбурге. Пребывание на территории Германии было относительно несложным потому что Фомин до войны тщательно изучал немецкий язык и владел им в совершенсстве, так что никакого языкового барьера не было. Беглецы проникли в Гамбургский порт и увидели стоявший у пирса шведский сухогруз. Прямо с причала оба, как по команде, прыгнули на шведский корабль и спрятались на палубе, в угольной куче,  прикрывшись брезентом.  История этого побега нашла своё отражение в интернете, но участники были безымянными, только в своем выступлении Ефим Фомин представился как участник этого побега, он назвал имя  и своего товарища, но моя память не сохранила этого и я не могу донести до читателя имя второго беглеца. Потом сухогруз ушёл в плавание. В открытом море шведский корабль столкнулся с советским военным кораблём, который нёс боевое дежурство.Командиру советского военного корабля было сообщено, что на борту сухогруза находятся двое советских военнослужащих, бежавших из плена и желающих возвращения на Родину.Волнение на море не позволяло кораблям сблизится, чтобы навести переходные мостки, и снова пришлось прыгать но это было посложнее, чем в гамбургском порту. Фомин вспоминал (привожу дословно):"Мой товарищ был намного сильнее и моложе меня, он прыгнул первым.Прыжок получился удачным; на палубе его легко подхватили, не дали упасть. А мне пришлось прыгать следом, мой прыжок был неудачным, я едва сумел зацепиться за борт, но и меня моряки сумели подхватить, но только я сильно ударился грудью об борт". Вся команда корабля поднялась на палубу возник стихийный митинг. Когда Фомин на русском языке представился как комиссар Брестской крепости и произнёс речь, которая закончилась словами:"Брестская крепость сражается, над Балтикой прогремело громогласное троекратное:"УРА".
Потом СССР, следствие, суд, приговор: 25 лет дальних лагерей без права переписки,- Колыма, ХХ съезд партии, реабелитация..., и вот встреча со школьниками школы №5.
        О семье он ничего не рассказывал, наверное считал, что она погибла под бомбами при эвакуации. Про награждение орденом Ленина Фомин то же ничего не говорил.Возможно, он и не знал о награде. О дальнейшей судьбе Е.Фомина мне ничего неизвестно. По сей день, повсеместно поддерживается версия, что он был расстрелян в начале войны.Я думаю жизнь Ефима Моисеевича Фомина не была долгой. Слишком много в ней было войн, лагерей, контузий и ранений. Возможно, он вскоре после этой встречи умер, только этим я могу объяснить, почему ему так и не удалось встретиться с женой и сыном. Они искали друг друга среди мёртвых, а надо было искать среди живых. 
       
         Когда выступление закончилось, и Ефим Моисеевич ответил на вопросы, все стали расходиться. Некоторые слушатели и я, в том числе, подошли к нему. Рядом со мной были, в основном,  ребята из моего класса Рубик Асратян, Дима Кушнарёв. Неожиданно для всех я вынул книгу С.С. Смирнова "Герои Брестской крепости" и протянул Фомину с просьбой написать что-нибудь на память об этой встрече. Фомин открыл книгу и увидел на открытой странице обложки автограф своего друга и соратника Самвела Минасовича Матевосяна. Он внимательно прочитал написанное Матевосяном. Удивлению его не было предела. Он вынул авторучку, точно такую же как у моего отца, с золотым пером, на крышке которой были изображены башни Московского Кремля и написал: "Присоединяюсь к своему фронтовому другу Самвелу Матевосяну и выражаю Вам, глубокоуважаемый Файтель Иосифович,  искреннюю благодарность за ту помощь и поддержку, которую Вы ему оказали...". 
         Так в библиотеке моего отца появилась книга, книга-документ. Е.Фомин и Самвел Матевосян в совместной службе много раз готовили разнообразные документы: рапорты, распоряжения, приказы, и конечно, прекрасно знали почерк друг друга. Было хорошо видно, что Фомин узнал почерк Матевосяна и по-этому присоединился к его словам. Если бы во время травли Матевосяна, тот обратился к отцу за помощью, то эта книга могла быть прямым доказательством идентификации личности, и весь этот партийный базар можно было закончить. Но это всё в прошлом. Однако, и теперь она бы могла быть историческим документом.Так же по почерку можно было бы установить личности, в архивах   есть много документов, ими разработанных ещё до войны.Можно было бы, используя эту книгу-документ окончательно определиться в отношении действительной судьбы Е.М Фомина.
Я уверен, что найдутся люди, которые усомнятся в том, что тогда к нам в школу приходил тот самый Фомин. Их очень много - потомков клеветников и вертухаев всех мастей. Ну, что ж я могу их обрадовать: этой книги больше нет. Библиотеку отца унаследовал мой младший брат, и по каким-то своим соображениям постарался от неё избавится. И в нашей семье то же есть мутанты и, к сожалению, их много. Я  давно уже членом своей бывшей семьи себя не считаю - отрёкся навсегда. Исчезновение этой книги - это одна из причин.Зачем Иосиф Вольфсон решил избавиться от книги С.С. Смирнова "Герои Брестской крепости" и автографов Матевосяна и Фомина? Я думаю, что он побоялся измараться о Великую книгу, испачкаться  о невероятные судьбы героев...
 
     P.S.   Хочу обратиться к читателям. Возможно среди Вас есть человек, который волею случая стал держателем книги "Герои Брестской крепости" с автографами Матевосяна и Фомина. Я благодарен Вам всей душой, что Вы её сохранили. Дайте знать. Я бы искренне просил Вас прислать мне ксерокопию того разворота, где были сделаны упомянутые автографы. Выслать  по адресу: 249013 г. Боровск, Калужской обл., п. Институт, дом 4, кв. 49. Вольфсону Е.Ф., или пришлите на электронный адрес: efim.volfson@mail.ru

           P.P.S. Мне давно уже стало ясно, что историю, нам доступную, всегда формируют и подают под каким-то специальном соусе. История огромна, и каждый желающий, если он обличён властью имеет возможность выбрать из прошлого нужное что-то, что он хотел бы продолжать, чему соответствовать. В Связи с чем я хотел бы обратиться к господам журналистам, которые предлагают нам свои исторические эссе. Это не журналистское дело - история, у истории интервью то не возьмёшь, вы пишите о происходящих событиях, берите интервью у президентов, королей, монархов, и т.д. Это не история, история придёт потом, когда, возможно, и все мы станем историей. Вот исторический фильм "Тайна трёх океанов" о героическом кругосветном плавании советской подводной лодки времён войны войны. В этом фильме меня задела информация Сергея Брилёва о том, что  что лодка эта была немецкой постройки. Создалось впечатление, что автор хочет на этом сконцентрировать внимание. А знает ли господин Брилёв сколько кораблей было у Гитлеровской Германии 22 июня 1941 года? 193 корабля и катера всех классов, включая сторожевые корабли и минные тральщики. А сколько боевых кораблей было в СССР? Только Тихокеанский флот имел более 600 боевых кораблей, и все послереволюционной постройки, а добавьте Северный флот, Балтийский Флот, Черноморский флот, - всего около 1500 боевых кораблей. Выходит дело немцы построили нам полторы тысячи кораблей(?), так почему же они себе то не построили столько же.  Немцы должны были бы гордиться тем, что русские моряки прославили их технику! Будем объективны, такой акцент в фильме то же есть.
У немцев вообще не было торпедных катеров (изобретение А.Н. Туполева), у немцев не было автономных подводных лодок, которые в наших реестрах имели обозначение Серия-М, у них много чего не было. Иногда, когда удаётся полноценно сравнить Гитлеровскую Германию и СССР на пороге войны, не перестаешь удивляться, как Гитлер вообще отважился на свой Блицкриг.
Историческое произведение должно либо аргументированно формулировать историческую проблему, либо аргументированно отвечать на проблемы и вопросы, поставленные ранее, придерживаясь при этом какой либо исторической концепции, исторического закона, хотя обычно приводят лишь факты. Факт - это просто факт и всё. Два факта - это уже тенденция. Три факта - закон. История это огромная масса фактов, и что бы изучать её нужно вырвать из  этой массы принципы понимания, опираясь на принципы строить законы. А мы, в основном, имеем попытки впихнуть, пусть даже, интересные факты в неизвестно откуда взявшиеся исторические конструкции, для чего эти факты, изначально верные, так отредактируют, что для истинной истории ничего и не остаётся.

   PPS.В повести Герои Брестской крепости произведены некоторые изменения. Дело в том, что она номинирована на литературную премию "Георгиевская лента", и я решил внести некоторые уточнения. Эти изменения не являются результатом моих фантазий, а необходимость в них возникла исходя из воспоминаний моих друзей, которые  так же участвовали во встрече с Ефимом Моисеевичем Фоминым. Я встретился с Димой Кушнаревым, в доме инвалидов, живет без ноги,57 лет прошло с тех пор, так что удивляться особенно нечему, и с Рубеном Асратяном, он , слава Богу, в добром здравии. Их воспоминания приблизили меня к моим детским впечатлениям. Мне запомнилось тогда, что возвращение беглецов состоялось в открытом море, когда была пересадка со шведского сухогруза на советский военный корабль. Беглецы прыгали с корабля на корабль при сильном волнении. В начальной версии я ограничился эпизодом, который произошел в   порту Гамбурга, когда беглецы пробрались на шведский сухогруз, спрыгнув с пирса на палубу. Это тоже было, а в рассказе Фомина просто было сказано:" В порту у пирса стоял сухогруз и нам удалось пробраться на палубу и спрятаться под брезентом". История побега стала более подробной. В интернете также есть упоминание о двоих, правда безымянных беглецах на шведском сухогрузе. Так что благодаря всем уточнениям сложилась вполне ясная картина. Возникает ещё одна проблема, а как быть с пребыванием Фомина и второго участника побега на территории Германии. Дело в том, что С.С. Смирнов рассказывает, что Фомин перед войной очень тщательно изучал немецкий язык, что, возможно, помогло ему в общении, что же касается второго участника побега, то ничего определённого относительно его знания немецкого я сказать не могу, он вполне мог прикинуться немым. Невероятные события и сложность жизненного пути Фомина и Матевосяна, подсказали мне новое название для этой повести. Она теперь называется так: "Брестская крепость.   Герои и судьбы".

[1] Википедия. Блог Матевосян Самвел Минасович.
[2] Cмирнов С.С. "Герои Брестской крепости",М, Воениздат, 1957г. 
[3] http://club.berkovich-zametki.com/?p=15759