Подражание Евгению Онегину

                Aug. 25th, 2009

Желаньем только позабавить
Поэта искренне любя,
Хотел бы перчику добавить
Щепотку, малость, от себя.
Не споря с Пушкиным нисколько
Придерживаясь точной схемы
Лишь дополняя его только
Природным видением темы
Он был бы рад прочесть небрежно
Все то, что сладостно любил
В ключе «науки страсти нежной»
В которой просто докой был!
Ну, что ж, для вашего покоя
Бонтонного приличья ради,
Обличье нашего героя
Я изменю. Пусть будет он граф Ади


Глава первая

"Мой дядя самых честных правил,
То есть вправлял как только мог,
Он многих девушек заставил
Принять прелестнейший урок.
«Не следуй дяде»,- говорили
Мне мама с папой, но, увы!
Они сильнее мне привили
Позывы нижней головы.
Какое низкое коварство
Коня лихого осаждать,
Его порывы охлаждать,
Давить в себе его бунтарство,
О воле по ночам мечтать:
Ах! Как бы к черту вас послать!»

II

Так думал наш герой, граф Ади,
Летя на «мерине» к врачу,
Здесь рифма просится… но ради
Прелестных ушек умолчу!
Друзья Назона и Баркова!
С героем нашего алькова,
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Граф Ади, трахальщик отменный,
Родился на холмах Москвы,
Где, может быть, родились вы
Но уж бывали непременно!
Там гулевал не раз и я:
Эх… скучны стали те края.

V.

Мы все сношались, и помногу,
Неугасим огонь в крови!
Едва ли встретишь недотрогу,
В наш век свободный от любви.
Граф Ади не был исключеньем,
Доступным «дамским угощеньем»
За то его нельзя винить,
Умел он даму соблазнить!
Мог райской птичкой заливаться,
Коснуться до груди слегка,
Обнять легонько за бока.
Мог долго, нежно целоваться,
И, обещая новизну,
Либидо возбудить волну!

IX.

Как он умел казаться чистым,
Шутя невинности лишать,
И опоив вином игристым,
«Вы кто?» - наивно вопрошать!
Но уловив позыв рыданья,
Умел он утонуть в лобзаньях
Счастливой девичьей души,
И снова ублажать в тиши!
Потом беременную даму,
В селенье дальнем навещать
Скандалы кротко ей прощать,
Храня - как будущую маму.
И всё безоблачно, но вдруг!
Пуститься вновь в любовный круг!

X.
Как рано стал он пубертатом,
Природной щедрости порыв,
Его констриктор был как атом,
Как гром, как молния, как взрыв!
Он был и робким и развратным,
Ужасно дерзким и приятным!
Как нежно он вводил в пилотку,
Зажав в чуланчике молодку.
Он был как мед осенний сладок,
Одним дыша, одно любя,
Как он умел отдать себя!
Хоть иногда был все же гадок…
Но очень сложен дамский вкус:
И соль и перчик и арбуз!

XIII. XIV.

. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

XV.

Бывало, он еще в постеле,
К нему уж горничных ведут
Что? Аграфена? В самом деле!
Когда же новеньких дадут?
Для девок сексуальный праздник,
Сейчас поскачет наш проказник!
С кого начнет он? Все равно:
Везде макнуть немудрено.
Дворовым девкам всласть отдавшись
Легонько шлепнув по губам
Кричит бесстыдник «Па-ба-бам!»
И засыпает, снам предавшись
Пока он шепчет "я люблю..."
Дают девчонкам по рублю.

XVI.

Уж тёмно: с девой он ложится.
«Пади же, падай!» шепчет он,
Его бесстыдный конь ярится
Сквозь треск шелковых панталон.
Стремглав помчался, он уверен,
Что даст блаженство юной Вере,
Вошел и взвизгнула она!
Как в скрипке первая струна.
Под ними все окровавленно
Простынки, трусики, чулки
Они кричат как бурлаки,
Но остывают постепенно.
А дева женщиною стала
И даже плакать перестала.

XVII.

Ещё виагры жажда просит!
Залить горячий жар души,
Но голос разума доносит,
Что «пляски» в меру хороши.
Театра злой законодатель,
Оргазма сочного стяжатель
В очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Герой наш полетел к театру,
Где даже трагик сексом дышит,
И в каждой реплике он слышит
Намеки жахнуть Клеопатру,
Где все пропитано вагиной,
Полиной, Анной, Дуней, Ниной.

XVIII.

Волшебный край! Там в стары годы,
Эроса смелый властелин,
Сверкал Мудищев. Друг природы,
Святой угодник Валентин,
Там Волобуев меч железный
Для секса очень неполезный
На сцену лихо выносил.
Там модератор воскресил
Его утех поток словесный;
Там вкус клубнички был так сладок
На эту прелесть Ади падок!
Не правда ль образ интересный?
Актрисы в тишине кулис,
Вокруг как козочки паслись

XIX.

Мои вагины! что вы? где вы?
Внемлите искренний призыв:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Услышат похоти позыв?
Увижу ль вновь я ваши попки?
Взорвет ли снова тот неробкий,
Истомной нежности сонет:
Душой исполненный минет?
Или один в пустой постели
листая «Men;s Health» перед сном,
Но, думая лишь об одном,
А успокоясь еле-еле,
Протяжно буду я зевать,
И о былом воспоминать?

XX

Бордель уж полон; ляжки блещут;
Диваны, кресла - все скрипит!
Шампанское на девок плещут,
Какой то дурень «Дай!» вопит
Блистательна, полувоздушна,
Златому фаллосу послушна,
Толпою шлюх окружена,
«Маман» проносится, она,
Одной ногой касаясь Ади,
Другой кокетливо дразнит,
И голову его клонит,
Где чудо спереди и сзади;
То стан совьет, то разовьет,
То нежно фаллос обовьет.

XXII

Пока «крестьянки» и «русалки»
В кроватях стонут и кричат;
А «недоступные весталки»
Выходят в эротичный чат,
Еще не перестали лопать,
Смеяться, плакать, пукать, хлопать;
Еще шампанское рекой
Дает желаемый покой;
В веселом крике, шуме, визге,
Наскуча этой колготнёй,
Об стол ударив пятерней,
Стряхнув с себя веселья брызги,
Граф Ади устремился прочь,
Он жаждет. Впереди вся ночь.